Кабульский трафик Соболев Сергей
– Конечно... А вот и наш дорогой хозяин!
Навстречу им, от дверей, в сопровождении Юсуфа и местного шофера, которого звали Абдулло, поднимался смуглый мужчина в дорогом кашемировом пальто.
Остановился. Посмотрел внимательно на рослого парня европейской наружности, одетого несколько легкомысленно, если не сказать больше: в шорты, майку и тапки на босу ногу.
Иван тоже смотрел на него.
Владельцу виллы – и, как выяснилось со слов Доккинза, дяде Юсуфа можно было дать и пятьдесят с хвостиком, и все шестьдесят пять. С очень смуглой кожей, покрытой мелкими трещинками морщин, контрастировал седой – абсолютно белый – ежик волос. Острый крючковатый нос был чуть сплюснут у переносицы, лицо сужено книзу...
Кинжально острый изучающий взгляд.
Иван проглотил подступивший к горлу комок.
Хозяин, как-то странно усмехнувшись, сказал:
– Асалям алейкум, шурави! Ну здравствуй, старый знакомый! Тюльпаны и маки на склонах тех гор отцвели уже десять весен; я стал совсем седой... Но тебя все равно узнал! – Фарход Шерали повернулся и в упор посмотрел на Доккинза. – Так вот ты кого, Ричард, оказывается, привез в мой дом?
ГЛАВА 13
В Припамирье вторую неделю шли бои.
Пять месяцев, начиная с середины октября, пока перевалы и горные дороги были непроходимыми, в Шуроабаде, правобережном Дарвазском районе, в Ванже и даже в Хороге было относительно спокойно. Небольшие группы контрабандистов то и дело курсировали по склонам ущелий, по известным им тропкам, рискуя здоровьем и жизнями – своими и тех вьючных животных, что тащили на спинах поклажу. На север, через реку Пяндж и его приток Ванч, по труднопроходимым тропам из Бадахшана и других северных провинций Афганистана доставляли опий-сырец или чистый героин. В обратном направлении курьеры и торговцы шли с деньгами или же с золотым песком, намытым жителями припамирских кишлаков, брошенными властями и сильно бедствующими. Некоторых нарушителей удавалось задерживать; этих препровождали в кишлак Йол и далее в Шуроабад. Два-три раза в неделю вспыхивали перестрелки. Мелкие группы моджахедов, как местных, так и афганских, прикрывающих небольшие караваны, рассеивались огнем из стрелкового оружия, «Утесов» и АГСов.
Для солдат, прапорщиков и офицеров 10, 11 и 12-й погранзастав Московского погранотряда Группы пограничных войск Российской Федерации в Республике Таджикистан это была трудная, но и обычная для этих мест зима.
В тылу Московского ПО в поселках и кишлаках припамирских районов Хатлонской области зимой и весной 1999 года находилось до трех с половиной тысяч вооруженных бойцов. Это были моджахеды как из состава отрядов местных полевых командиров, так и не разгромленной до конца оппозиции, объединенной под знаменем ТУРГ (Таджикское оппозиционное правительство). Не говоря уже о мелких бандах и контрабандистах.
Хрупкое равновесие, длившееся с осени прошлого года, нарушилось в середине апреля, когда с перевалов и горных дорогой сошел снег. Среди местных полевых командиров возникла жесточайшая междоусобица. Некоторые из оппозиционеров готовы были на сотрудничество с властями. Политическое и боевое ядро ТУРГ в эти дни стало разваливаться на глазах...
На временном погранпосту «Тург» 12-й погранзаставы Московского ПО недалеко от кишлака Соригор ночь с четверга на пятницу выдалась крайне неспокойной, как, впрочем, и на всем протяжении границы в этом горном районе. Стрелки «командирских» лейтенанта Козакова показывали половину второго ночи. Сам он был одет в ватные штаны, вязаную шапочку, два свитера, бушлат и прорезиненный плащ с капюшоном: по ночам было еще довольно холодно. Козаков на ВПП сам-девятый. Под командой у него, недавнего выпускника Голицынского погранинститута, находились семеро солдат и сержантов контрактной службы. Из них двое местные – таджики. Плюс прапорщик Артюшин, который служил здесь уже третий год, как и командир заставы.
Пост «Тург», занимаемый периодически сменяемой ДШМГ[32], находился на одноименной высотке. Несколько ниже, примерно в километре от поста, – руины и зданий и строений 12-й ПЗ. Заставу «Соригор» афганские душманы и местные головорезы пытались захватить или разрушить неоднократно. Однажды им это почти удалось; в июле 1993 здесь шли жесточайшие бои. Тогда смертью храбрых пали двадцать воинов-пограничников. Банды головорезов, так и не добившись желаемого, понеся огромные потери в живой силе, откатились обратно в дикие афганские горы. Прорваться в глубинные районы Таджикистана тогда у них не получилось.
Заставу перенесли выше к кишлаку. Он, кстати, тоже был сильно разрушен. Жители бросили свои дома и ушли. То ли боялись душманов, то ли опасались того, что «шурави» могут отомстить за пособничество тем духам, что напали на их товарищей.
Козаков и присоединившийся к нему крепыш Артюхов по пробитому в скале короткому проходу перебрались к амбразурам северо-восточного угла их маленькой крепостицы (так называли ВПП «Тург» офицеры заставы).
Звуки стрельбы нарастали. Если несколько минут назад были слышны как одиночные выстрелы, так и очереди, то теперь стоял сплошной треск, переходящий временами в утробный стон и гул... Создавалось впечатление, как будто в горах где-то поблизости сходила лавина.
От дороги, поворот которой был скрыт скалой, спускающейся, сползающей к долине речушки Сулайман-Дара, тоже слышны звуки частой пальбы.
Застава и ближние посты пока затаились; с укрепленных позиций до сей минуты не прозвучало ни одного выстрела. Хотя, как мог убедиться Козаков даже без ночной оптики, бой между какими-то двумя крупными отрядами шел уже в полутора, максимум, двух километрах от кишлака и самой заставы...
– Мля! – выругался прапорщик. – Похоже, духи крепко поцапались! По двум направлениям к границе прорываются. Как бы и нас не затоптали... Прут, как стадо слонов.
Козаков вытащил из кармашка «разгрузки» трофейный «кенвуд». Их дежурную волну в УКВ диапазоне духи постоянно прослушивали, а иногда и пытались заглушить. Поэтому в особых случаях офицеры-пограничники предпочитали пользоваться трофейной техникой, благо этого добра у них сейчас хватало.
Не успел он поднести рацию к губам, как его вызвали.
– «Фиалка», ответь «Гиацинту»!
– На связи «Фиалка»!
– Что там у вас? Доложи обстановку!
Козаков докладывал командиру заставы, именно он был на связи всего минут десять назад. Но он понимал, отчего тот так тревожится: ситуация менялась с такой скоростью, что не все можно было разобрать.
– Две группы неустановленной численности прорываются к границе по объездной дороге и через перевал. Слышны звуки боя... Также различимы уже звуки моторов. Но сами транспорты пока не наблюдаем. Духов тоже пока не наблюдаю, вижу только трассеры от перевала.
– Добро, лейтенант! – донеслось из рации. – Теперь слушай сюда. Разъясняю обстановку... Ты меня слышишь?
Козаков, переждав серию щелчков (пошли помехи на волне), сказал:
– Слушаю, «Гиацинт».
– На меня тут выходили... на нашей основной волне. Ситуация такова. У духов – разборки. По объездной дороге к границе движется небольшая автоколонна. Это отходят остатки группировки ТУРГа. Они вторые сутки пытаются выскочить за кордон, но местные духи их прижали. И сейчас хотят отрезать им возможность отскочить в Афганистан!.. Часть людей Седого отходят по склонам ущелья, их тоже преследуют.
«Ирис» докладывает, что бой идет уже всего в двух километрах на север от него. Слышишь меня?
– Так точно, слышу.
– На связь выходили сначала кулябские! Просят... в приказном тоне, мать их... не пропускать... через наши позиции... по объездной и через кишлак к границе транспорт... И еще...
В эфире вновь пошли помехи. Козаков, сплюнув вязкую слюну, поднес к губам «Кенвуд».
– Командир, я не все расслышал. Помехи! Повторите!
Среди шума и треска вновь прорезался знакомый голос капитана, командира «двенадцатой».
– Я говорю, что несколько минут назад я разговаривал с самим Седым!! Он выходил на нашей волне, просит пропустить его самого и его людей!
– Так их транспорт дальше ущелья все равно не пройдет!
– Это-то понятно. Но они по любому на тебя выходят, лейтенант! И еще...
– Не расслышал, «Гиацинт»! Повторите!
– ...отряд духов в двести-триста штыков! Они пока на другой стороне реки, но через два часа примерно будут в нашем районе!
– Афганские моджахеды? Я правильно понял? Тоже идут на нас?
– Да! То есть нет!! Они идут на выручку Седому! И будут выходить на нас. Предположительно... двумя колоннами. По дну ущелий Кафаркаш и Сулайман-Дара. Их переговоры мы уже засекли. Так что и с той стороны следует ждать гостей! Слушай боев... ачу... не... сссшшшш...
Помехи стали столь мощными, что разобрать что-либо было уже не представлялось возможным. Козаков, сунув сердито шипящую, как потревоженная змея, рацию в кармашек, рявкнул:
– Личный состав, к бою! Радист, срочно связь с «Гиацинтом»!
Воздух вокруг гудел, вибрировал от звуков плотной, непрерывной пальбы. Ночную темноту прорезали фары; блики света отражались на мшистых стенах ущелья. Из-за поворота объездной дороги вынесся, подпрыгивая на колдобинах и ухабах, внедорожник... Еще один. Потом микроавтобус. Еще фургон. Замыкающим в колонне движется тентованный грузовик...
До идущего передовым внедорожника было уже не более трех сотен метров. Сверху, с «крепостицы», несмотря на глухое ночное время, машины, следующие по объездной дороге, видны, как на ладони. Они сами освещали дорогу и идущие впереди транспорты фарами. Расколошматить в данной ситуации всю эту небольшую колонну и положить в горловине ущелья всех, кто передвигается на этих транспортах – как два пальца об городской асфальт.
– Бойцы, стрелять только по моему приказу! – крикнул Козаков. – Кто откроет огонь без команды, прибью!
– Ну и попали мы, летеха, – подал реплику расположившийся слева от него со своим РПК прапорщик Артюшин. – И стрелять нельзя, душманы из-за речки нам этого не простят. И пропускать этих без выстрела опасно: кулябские тогда от злости навалятся на заставу. И будет как четыре года назад – «героический бой с превосходящими силами противника»!
Рядом с Иваном на приступке, накрытом куском брезента – цинк с набитой лентой. Он прижал поплотнее к плечу приклад РПК. АКСУ со снаряженным в подствольник ВОГом прислонен к стенке. Два РПГ-7 стоят рядом, в нише. Всадить бы гранату в передовой джип! Да вот только чутье подсказывает – нельзя.
Едва только тентованный грузовик выехал из-за поворота, как оттуда же, из темноты, из-за скалы, что-то выскочело и фыркнуло! Корма грузовика вдруг лопнула, треснула, вспухла огненно-дымным клубком. Оттуда, из кузова быстро занявшегося грузовика, продолжавшего еще по инерции катиться по дороге к горловине ущелья, стали выскакивать какие-то темные фигурки. Некоторые падали, катались по земле, другие оставались недвижимыми. Уцелевшая охрана, кто присев на колено, кто распластавшись за валуном или просто на дороге, стала стрелять из «калашей» по кому-то, кого Иван со своей позиции не мог разглядеть.
– Блин! Из гранатомета всадили! – процедил Артюшин. – Так что душманы, летеха, совсем рядом.
Ночь окрасилась в мрачновато-багровые краски. Языки пламени высветили весь склон высоты и горловину ущелья, по которому можно проехать, если, конечно, транспорт подходящий, до самой речки. За которой – те же дикие горы и ущелья, но уже другая страна...
Со стороны ущелья послышались автоматные и пулеметные очереди. Похоже, группа кулябских, обойдя заставу и кишлак и тесня остатки прикрытия, преследовала другой отряд боевиков, прорывавшихся к границе и пыталась перерезать им единственно возможный проход...
Российские пограничники пока не открывали огонь, оставаясь в этой пиковой ситуации, в силу обстоятельств, – сторонними наблюдателями.
– К нам гости! – крикнул прапорщик. – Твою мать... Ну и чего делать-то будем, лейтенант?
– Вижу! – отозвался Козаков. – Не стрелять!
По пологому склону, петляя меж валунов по тропинке, от брошенных на дороге машин, поднималась группка людей, всего человек пятнадцать. Среди них Козаков увидел женские фигуры и пару подростков. Кто-то из мужчин нес ребенка на руках...
Эта группа беглецов успела преодолеть некрутой подъем до «крепостицы» как раз к тому моменту, когда отряд кулябских смял, уничтожил тех, кто прикрывал отход колонны, а заодно и тех, кто успел выскочить из пылающего грузовика и еще некоторое время оказывал сопротивление местным моджахедам.
– Эй вы... стоять! – крикнул Козаков, держа двух ближних к нему мужчин на мушке.
– Кто такие?!
– Не стреляйте, шурави! С нами женщины и дети!
– Вижу! Кто у вас старший?
– Я! – один из мужчин в камуфляжной куртке, с висящим на плече дулом вниз автоматом, поднял правую руку, привлекая к себе внимание. – Ми-иня за-авут Фарход Шерали! А еще, можи-ит, слышали, миня называют Седой!
Козаков проглотил подступивший к горлу комок. Ни фига себе, гость заявился!
Этого еще не хватало! Сам «Седой» пожаловал, крутой полевой командир... Очень известная личность по обе стороны реки Пяндж.. И брат у него, кстати говоря, человек весьма непростой – правая рука Ахмада Шаха Масуда, «панджшерского льва», тоже этнического таджика... Фарход Шерали, он же вице-премьер оппозиционного правительства Таджикистана, собственной персоной.
– Зачем пришли? – крикнул Козаков. – Мы не хотим ввязываться в ваши разборки!
– Нам нужна-а укрыться! И помощь нужна-а... есть раненые!
От поворота, от дороги, по высотке ударили пулеметные и автоматные очереди. От горловины ущелья тоже вынеслись пунктирные линии «трассеров». Это боевики кулябских, разобравшись в ситуации, указывают друг дружке новую цель...
Защелкали пули по камням; с тонким визгом или низким басовитым звуком пошли разлетаться рикошетные...
Люди из группы Шерали попадали на землю. В звуки стрельбы вплелись, порой перекрывая их, женский плач, гортанная мужская речь, детские крики.
– Эй, Седой! – крикнул Козаков, юный еще лейтенант, прослуживший после выпуска из погранинститута даже неполный год, родившийся, как и большинство тех, кто пытался найти убежище, спастись, в Таджикистане и проживший здесь большую часть своей недлинной пока жизни. – Двигайте сюда, в укрытие! Женщин и детей примем первыми!..
Уже вскоре все беглецы, включая Седого, – этот сравнительно молодой еще мужчина действительно был седовлас – укрылись в «крепостице», тесно набившись в укрытия-норы и пробитые в скале короткие ходы сообщения. Радист протянул трубку Козакову.
– Лейтенант, «Гиацинт» вызывает!..
Козаков, судорожно вздохнув, взял трубку.
– «Гиацинт» на связи «Фиалка»! Я как раз хотел вам доложить...
Надо отдать должное командиру заставы: капитан молча выслушал его доклад. И стал матюгаться уже только после того, как Козаков спросил: «Какие будут указания, товарищ командир?».
– С ума сошел, лейтенант? Рехнулся?! Зачем ты их укрыл у себя?!
– А что было делать? – устало произнес Козаков. – Перестрелять всех, пока поднимались ко мне? Ну так тут женщины и дети…
– И Седой, как я понял?
– Так точно.
– Значит так, мать-перемать... Ты не представляешь, что сейчас начнется!!
Козаков поморщился; то же самое пару минут назад сказал ему опытный бывалый прапор Артюшин. Причем в весьма крепких выражениях.
Он отвлекся на секунду-другую от этого тяжелого разговора. Сразу в двух местах внизу на дороге: у поворота и возле горла ущелья – скапливались боевики. Очевидно, местные моджахеды – те, кто преследовал Седого – засекли, что тот укрылся с близкими и уцелевшей охраной на ВПП. Напрягая связи, Козаков крикнул сорванным голосом своим бойцам:
– Не стрелять! Без моей команды огонь не открывать!!
– Что у тебя там происходит? – голос в трубке был уже поспокойней, чем минутой ранее. – Докладывай!
Козаков вкратце доложил. А что тут собственно, докладывать: командир с наблюдательного пункта хоть в ночную оптику, хоть без оной видит то же самое, что и он сам.
– Теперь слушай меня! От ущелья мы к тебе не дадим подойти, – сказал командир заставы. – Будем с этой стороны прикрывать огнем, если полезут! От тех, что двинут от дороги, отбивайся сам. Береги бойцов! С начальством я связался. Утром, на рассвете, прилетят вертушки...
Держаться пришлось примерно два часа времени. Из них около получаса под конец были весьма жаркими... Пришлось расставить на огневые точки и троих таджиков, включая старшего, благо они были вооружены. Рядом с самим Седым крутился пацан лет тринадцати-четырнадцати. Шерали отдал ему свой автомат – парнишка явно знал, как с ним обращаться. А сам сместился поближе к приютившему их здесь лейтенанту, который стрелял экономными очередями из РПК, отсекая от тропок тех, кто пытается к ним сюда вломиться, не давая поднять головы моджахедам...
– Спасибо ти-ибе, ли-ийтинант! – напрягая голосовые связки, сорванным голосом, лишь чуть перекрывающим звуки стрельбы, сказал Седой. – Нада только чут-чут пра-адержаться. Тва-аим воинам па пять тысяч долляров дадут! А ти-ибе и тваиму камандиру – буди-ит от миня патом падарок!
Козакову только и оставалось, что цедить про себя ругательства и удивляться. Ну и ну, у него в «гостях» сам Фарход Шерали! И какие-то женщины и дети... Наверное, его жены? И даже название организации, одним из лидеров которой является Шерали, в точности совпадает с названием временного пограничного поста – ТУРГ.
…Перестрелка продолжалась до четырех утра. Эпицентр боя постепенно сместился от ВПП «Тург» к ущелью. Волна нападавших отхлынула. Местные духи, что-то не поделившие с ТУРГом и лично с Седым, куда-то и исчезли, растворились в темноте и в горных складках так же резко, так же внезапно, как и появились.
Через некоторое время Козаков понял причину их столь быстрого, похожего на бегство, отступления. Оказалось, как и предупреждал командир, что на эту сторону, не удаляясь особо от эфемерной государственной границы, зашел крупный отряд афганских моджахедов...
Уже начало светать, когда Козаков, у которого все еще звенело в ушах от стрельбы своей и чужой, – выпроводил из «крепостицы» группку непрошеных гостей. От дороги до середины склона поднялось примерно с десяток моджахедов – правда, без оружия. Они помогли спустить вниз двух раненых и эвакуировать женщин и детей. У Козакова, к счастью, потерь не было. Лишь двое легко раненных – радист да он сам.
Иван не помнил, что именно сказал ему на прощание Седой. Может, не расслышал. А может быть, тот ничего и не говорил.
Одного тогда не мог себе представить молодой, только начинающий службу офицер Иван Козаков. А именно, что их путь-дорожки с Шерали еще раз пересекутся спустя многие годы.
ГЛАВА 14
Именно эту историю поведал за накрытым столом в столовой Фарход Шерали, хозяин этого красивого особняка, родной брат экс-миинстра внутренних дел Афганистана, сам человек влиятельный, но находящийся в последние годы несколько в тени.
Юсуф, прислуживающий за столом, предусмотрительно наполнил бокалы.
– Уважаемые гости! – Хозяин особняка поднялся на ноги. – Позвольте мне поднять тост за человека, который однажды спас жизнь мне и моим близким! Я твой вечный должник, лейтенант, – Фарход посмотрел на Ивана (тот тоже встал со стула). – Как ты встретил меня в трудную минуту, как ты помог мне бескорыстно, так пусть даст тебе Всевышний счастье и здоровье!
Иван, кивком поблагодарив хозяина за тост, выпил рюмку коньяку.
Дальше случилось то, чего он не ожидал.
Хозяин особняка снял с запястья левой руки свои наручные часы «Вашерон Константин». Полупрозрачные, с деталями из золота и драгоценных камней, с часовым механизмом, пульсирующим, подобно живому лучику золотистого переливчатого света, они, должно быть, стоили кучу денег.
– Возьми, лейтенант, они твои! – Шерали протянул часы несколько опешившему гостю.
– Я обещал когда-то, что подарю тебе золотые часы? Как видишь, я держу свое слово!
Он подошел к Козаку и сам надел ему на запястье еще теплые, нагретые его кожей, швейцарские часы. Тот поблагодарил хозяина за щедрый подарок; отказаться не посмел, чтобы не обидеть.
– Он уже давно не лейтенант, Фарход, – усмехнувшись, сказал Доккинз. – Как минимум, майор... – Он посмотрел на Козака. – Кстати, Ivan. Ты мне ничего не рассказывал об этом эпизоде. И о том, что служил в Таджикистане, в пограничных войсках, тоже не сказал.
– Так вы не спрашивали, сэр. Я там служил совсем недолго.
– Верно, – сказал Шерали, – правду говорит! Я спустя время наводил справки. Мне сказали, что лейтенанта с «двенадцатой» куда-то перевели... Мы ведь всех вас, шурави, тех, кто служил на границе, знали либо по именам, либо по позывным в эфире.
– Мы об этом догадывались, – вежливо улыбнувшись, сказал Козак.
– У тебя, кажется, была немного другая фамилия?
– Может быть. Но сам я, уважаемый Фарход, остался прежним.
Шерали посмотрел на американца.
– Несколько лет назад шурави попросили передать таджико-афганскую границу ее хозяевам... Их пограничников там больше нет.
– И правильно, – сказал тот, прожевывая кусок мяса. – Нечего им там делать. Пусть свою границу охраняют. Есть кому позаботиться о друзьях и без русских. Не в обиду тебе будь сказано, Ivan.
– Да, теперь другие времена, – сказал Седой. – И другие хозяева.
– Вот за это и выпьем, дорогой наш Фарход Шерали!..
Некоторое время Шерали и его гости закусывали. Чувствовалось, что мужчины проголодались.
Жанна была одета в чакан; платье темно-красного оттенка с затейливо вышитыми узорами и полупрозрачный платок из золотых нитей-паутинок, позволяющий женщине и приличия соблюсти, и красоту свою не скрывать. Она почти ничего не ела. Отведала лишь чуточку салата с зеленью и овощами. То ли на диете, то ли успела перекусить еще до приезда мужчин.
– Так вот вы какой, Ivan... – Жанна отщипнула от тяжелой грозди и медленно, как-то даже лениво отправила виноградину в рот. – Настоящий герой... Должно быть, вас очень ценит начальство? Ну а женщины – не сомневаюсь – просто падают к ногам такого мужчины.
– Кстати... – Доккинз сунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда конверт. – Спасибо, Жанна, что напомнила!
Американец вытащил из конверта несколько фотографий.
– Глянь-ка, Ivan! Может, кто-то из этих людей тебе знаком?
Иван стал просматривать фотоснимки. На первом из них был запечатлен рослый, статный мужчина лет тридцати семи в расстегнутом пальто и шляпе. Где именно сделан снимок, догадаться несложно: над стойкой бара видна эмблема заведения. Под ней золотыми буквами надпись – Ritz Paris. И еще декоративная елочка попала в кадр... Значит, снимали недавно.
На втором снимке – тот же мужчина, но уже в компании с молодой красивой женщиной, одетой в шикарное золотистое платье и наброшенную на плечи короткую шубку из соболей. На следующем снимке эти двое садились в черный «Ауди» представительского класса. Заднюю дверку держал открытой мужчина в темном костюме... На остальных фотографиях – те же люди у какого-то серо-серебристого здания на набережной, виден собор и фрагмент Эйфелевой башни, и еще на Вандомской площади у отеля.
Доккинз, не дожидаясь, когда его обслужит Юсуф, плеснул себе скотча. Взял золотыми щипчиками кубик льда, опустил в стакан.
– Что скажешь, Ivan? Нашел на снимках кого-нибудь из знакомых?
– Да, конечно, – Иван, бросив еще один взгляд на то фото, где была заснята – на набережной Сены, чуть со спины – женщина в собольей накидке или шубке, положил фото на стол. – Конечно, узнал.
– Ну и?
– Могу говорить?
– Конечно. Здесь все свои, – Доккинз подцепил вилочкой маслину и отправил ее в рот. – Рассказывай.
– На фото Антонов. Виктор Антонов.
– Тот самый, о котором ты мне однажды кое-что уже рассказывал?
– Да. Тот самый. Один из руководителей Фонда.
В этот момент к хозяину подошел Юсуф и, что-то шепнув ему, протянул инкрустированный драгоценными камнями сотовый.
– Прошу прощения, – Фарход, взяв у парня трубку, поднялся из-за стола. – Я должен ответить на вызов.
Пока Иван собирался с мыслями, пока он наливал себе в стакан молт, как бы приуготовляясь к непростому разговору, вернулся хозяин.
– Мне только что звонили. Знакомый... соотечественник из Москвы.
Иван, услышав эту реплику, напрягся. Хотя и без того все то время, пока он находился за одним столом с этими непростыми людьми, он занимался по сути тем, что ходил по канату над бездонной пропастью. Причем без всякой страховки.
– Есть новости, Ричард, – сказал Шерали. – Важные новости.
– Какого рода? Плохие или хорошие?
– Для кого как. Для нас – позитивные. А для кого-то очень печальные.
Он посмотрел сначала на женщину, потом на Козака.
– Извините, уважаемые, но мы с мистером Доккинзом должны вас покинуть. Благодарю за приятную компанию! Кушайте, отдыхайте... Здесь все к вашим услугам.
Он взял вышедшего из-за стола американца под локоть.
– Рахимбаев... – полушепотом сказал он. – Пойдем в кабинет, Ричард, надо посовещаться.
По «Ярославке», миновав пробку перед Мытищами не без помощи спецсигналов и мигалок, проследовали до поворота на Королев два внедорожника. Массивный черный «Гелендваген» после другого поворота, к коттеджному поселку «Комитетский лес», чуть приотстал... Второй внедорожник, серого цвета джип марки «Ленд Крузер», притормаживая, остановился возле мигающих всполохами милицейских машин.
Из джипа вышли двое мужчин в штатском. Один из них предъявил служебную корочку подошедшему к ним милиционеру. Тот тоже представился: заместитель главы УВД района, начальник службы криминальной милиции.
Они втроем подошли к застывшему на обочине двухрядки, в аккурат перед светофором, «БМВ-7» черного цвета. Стекла этого красавца в трех местах были кучно продырявлены выстрелами... Один из прибывших стал снимать эту картинку на цифровую камеру.
Выяснилось, что патруль прибыл на место спустя всего три минуты после ЧП. Постовые даже слышали звуки автоматных очередей, но задержать преступников не смогли, не успели.
В салоне «БМВ-7» они обнаружили двух мужчин. Оба были мертвы и уже ничего не могли рассказать ни о случившемся, ни о своих делах или занятиях, из-за которых все для них, вероятно, закончилось трагически.
– Пострадавших уже опознали, подполковник?
– Тела? Да, конечно. При них нашли документы. Тот, что на заднем сидении – Джамшед Рахимбоев... Бизнесмен, предприниматель...
– Водитель тоже убит?
– Да, и его тоже – насмерть.
Сотрудники одной из российских спецслужб, прибывшие на место ЧП близ Королева, пробыли на месте около четверти часа. Осмотрели все, что следовало осмотреть, спросил обо всем, о чем следовало спросить.
Спустя примерно час «Ленд Крузер» остановился на служебном паркинге офисного центра на Сретенке. Один из сотрудников, только что побывавший на месте ЧП в ближнем Подмосковье, прошел внутрь здания. Его сразу сопроводили в кабинет вице-президента офиса, который, несмотря на новогодние праздничные каникулы, находился на своем рабочем месте.
Они с Антоновым обменялись рукопожатиями. Виктор кивком пригласил коллегу из другого ведомства присесть в кресло. Распорядился, чтобы им принесли чай и бутерброды.
– Рахимбаева, очень похоже, ликвидировали по заказу конкурентов, – сказал визитер.
– Действовали по шаблонной... но испытанной временем схеме. Остановились рядом с его машиной на светофоре. Расстреляли из двух стволов – его самого и водителя. И тут же скрылись с места.
Из динамика послышался мужской голос.
– Виктор Михайлович, важный звонок!
Антонов нажал на кнопку переговорника.
– Кто именно звонит?
– Сказал, что знакомый по Парижу... Назвал только имя – Фарход.
Антонов щелкнул пальцами в воздухе.
– Очень хорошо! Я отвечу на этот вызов.
Он снял трубку телефона.
– Антонов. Слушаю вас!
– Асаляму алейкум, Викторджон! – послышался знакомый уже ему голос. – Рад вас приветствовать, дорогой! Как дела, как настроение?
После обычного в таких случаях зачина и обмена ритуальными фразами Шерали, перейдя на фарси, сказал:
– Викторджон, мы тут все хорошо обдумали. Ваше предложение нас заинтересовало. Есть определенные детали, которые хотелось бы обговорить. Надо бы встретиться!
– Я только за. Для меня будет большим удовольствием встретиться с вами и уважаемым Джамшедом! Вы ведь вдвоем будете вести переговоры?
– Э-э... Джамшед не сможет приехать. Вы разве не в курсе?
– Относительно чего?
– Рахимбоев убит... несколько часов назад.
– Что?! Это точная информация?
– Я думал, вы больше меня знаете о случившемся. Ведь его убили в Москве... Мне земляки только что звонили, от них я и узнал.
– Печально. Могу только пособолезновать.
– Да, мы тоже переживаем... Так что переговоры нам придется вести с вами – вдвоем. Где и когда, Виктор?
– Минутку... Послезавтра... Давайте встретимся в Праге!
– Прага? Это где?
– Столица Чехии.
– Хорошо.
– Встретимся в небольшом кафе. Записывайте название и адрес...
ГЛАВА 15
Иван поднялся чуть раньше обычного – в начале восьмого утра. Первым делом, прежде, чем пройти в туалетную комнату, он, чуть сдвинув в сторону тяжелую портьеру из расшитой золотом парчи, посмотрел, какова обстановка снаружи.
Светало. Вершина горы с телевышкой и окраинные кварталы, на которые в силу особенностей местного ландшафта ложатся первые рассветные лучи, уже вполне различимы в тающей дымке... За окном тот же изрядно поднадоевший пейзаж. Плоская – вернее, кажущаяся таковой – долина реки Кабул, застроенная тесно жмущимися – но с проплешинами свалок и пустырей – кварталами преимущественно низких зданий. Нависающая над центральными районами гора Асмайи. Едва различимые в свете занимающегося дня заснеженные вершины и отроги хребтов Гиндукуша...
Он уже хотел отойти от окна, но увидев, как поползли в стороны створки ворот, задержался. Через проезд на площадку вкатили два джипа. Из парадного по лестнице сошел вначале Юсуф. Затем, спустя несколько секунд, показались хозяин виллы и его американский друг. Статус Доккинза, одного из старших сотрудников фирмы AGSM, попавшего в одно время, по-видимому в опалу и вновь возвращенного из Ирака в Кабул, все еще оставался для Ивана неясным.
Какие функции он здесь выполняет? Советник? Партнер влиятельного в этих краях и в соседнем Таджикистане клана Шерали? Надзирающее или посредничающее лицо? Слишком малым количеством фактов располагал Козак, чтобы ответить на эти и другие вопросы, касающиеся как Доккинза, так и других главных действующих лиц.
Спустя минуту оба джипа выехали за пределы виллы. Видать, у этих господ и правда весьма напряженный рабочий график. Чемоданов или какой-либо поклажи при них не было, поехали налегке. Так что вряд ли их путь лежит в аэропорт. Скорее всего, отправились на встречу с кем-то из местных крутых, чтобы с глазу на глаз решить свои вопросы...
Иван, ступая босыми ступнями по исфаханскому ковру, направился в туалетную комнату. Почистил зубы, побрился, потом встал под душ.
Он стоял спиной к двери, но все равно ощутил – не услышал, а именно ощутил, – что в ванной комнате он теперь не один. Сколько бы он ни шугал хонум, девушка все равно приходит ежеутренне. И предлагает ему не только завтрак, но и себя.
– Ханума, сколько можно говорить?! – не оборачиваясь, пробурчал Козак. – Оставь завтрак на столе. А сама можешь быть свободна.
В роскошной туалетной комнате раздался женский смех, заставивший Козака обернуться.
– Hi, Ivan! Good morning, my dear friend... and my hero![33]