Содержанка никуда не денется Гарднер Эрл
– Хорошо, – сдался я. – Вы интересуетесь людьми. Вас интересуют всякие вещи, но нельзя сказать, что душа у вас нараспашку. Вы не принадлежите к числу тех девушек, которые бегают на случайные свидания и позволяют мужчинам себя лапать. Когда вы одариваете мужчину своей дружбой, это кое-что значит.
Она удивленно уставилась на меня и через минуту спросила:
– Как… каким образом это все связано с Бернис?
– Да просто забавная складывается ситуация, – разъяснил я. – Бернис – ваша прямая противоположность. Она предпочитает плыть по течению. Мужчины для нее мало что значат, разве что в качестве сопровождающих. Она ведет свою игру. Нынче вечером прогуливается с одним, завтра с другим.
Эрнестина прищурилась и констатировала:
– Вы действительно детектив. Вывели это все из того факта, что я, открыв дверь, сразу предположила, будто вы пришли повидать Бернис. Предупредила, что ее нет, прежде чем вы спросили. И все для вас стало просто как дважды два. В вашем распоряжении оказались факты – я вас не знаю, подумала, будто у Бернис свидание с вами и она попросту перепутала и назначила на один день две встречи… вам осталось лишь подсчитать, сколько будет дважды два.
– Хорошо, – сказал я, – а откуда, по-вашему, мне все стало известно? Благодаря телепатии?
– Вы… читаете мои мысли.
– Я не читаю ваших мыслей, – возразил я. – Я изучаю характер. А теперь еще кое-что насчет вашего образа жизни. Вы довольно-таки одиноки. Вечерами сидите тут, почитываете книжки, но главным образом смотрите телевизор. Не пропускаете ни одной программы, среди которых у вас есть излюбленные. Вы предпочитаете копов, ограбления и частных сыщиков. Могу поспорить, вы переживаете вместе с ними от всего сердца.
– Правда, – призналась она.
– Хорошо, – продолжал я, – это присказка. Из дому выходите редко, но отличаетесь проницательностью и интересом к людям. Вдобавок интересуетесь телевидением, а тем временем прямо в отеле Бернис происходит убийство. Вы просто едва дождались, пока Бернис вернется домой, чтобы выпытать, что ей об этом известно.
Девушка неожиданно запрокинула голову и рассмеялась.
– Ладно, Дональд, ваша взяла, – сказала она. – Я выкачала Бернис и вывернула ее наизнанку.
– И что обнаружили? – поинтересовался я.
– Не знаю, правильно я поступлю, если вам расскажу, или нет. Есть тут кое-что в высшей степени конфиденциальное. Кое-что, чего она не должна была никому сообщать.
– Знаю. То, что было подслушано по телефону.
– Дональд, вы меня ставите в трудное положение.
– Как вам больше понравится, – забросил я удочку, – сыграть в одной команде со мной, делясь информацией и расследуя дело, или попробовать осложнить мне жизнь и заставить меня осложнить жизнь вам?
– Я… ой, Дональд… неужели вы разрешите мне расследовать вместе с вами дело?
– Если вы обладаете какой-либо ценной информацией, – оговорился я. – Сколько времени продолжалась связь Ивлин Эллис со Стэндли Даунером?
– Никому не известно, – отвечала она, – только все началось задолго до ее появления в отеле. У нее была квартира в Лос-Анджелесе на имя Ивлин Эллис. Месяца полтора назад она прибыла сюда и зарегистрировалась в отеле под именем Беверли Кеттл. Сняла номер на месяц и летала в Лос-Анджелес и обратно. Квартиру в Лос-Анджелесе сохраняла за собой. Жила под двумя именами, таким образом, когда там исчезала Ивлин Эллис, тут объявлялась Беверли Кеттл.
– Кто знал об этом? – спросил я.
– Очевидно, один Стэндли Даунер. Перед тем как ей предстояло явиться сюда, он обычно названивал ей по междугородному раза четыре-пять в день. Однако подружка Даунера, девушка по имени Хейзл, каким-то манером все выяснила. Примчалась сюда и, как я догадываюсь, закатила жутчайшую сцену. Кто-то из соседей жаловался администрации. Ругань стояла ужасно грязная.
– А именно?
– Ну, гадость всякая – шлюха, сука… ой, Дональд, вы наверняка хорошо себе представляете, на что способны женщины, когда скандалят. Совершенно не выбирают слов.
– Хорошо, – сказал я, – оставим на время ругань. Что известно насчет убийства?
– Ну, по-моему, Стэндли Даунер сразу после приезда первым делом позвонил ей, и, наверно, она к нему через какое-то время пришла, а потом… как я поняла, они обнаружили что-то неладное с чемоданом или еще с чем-то…
– А когда они начали перезваниваться по телефону?
– Ни один из них не подавал признаков жизни. И в апартаментах, и в ее номере стояла тишина.
– Но он позвонил ей, приехав в отель?
– После того, как зашел в апартаменты. Оттуда и позвонил.
– И вы полагаете, она поднялась к нему?
– Не полагаю, а знаю, потому что в апартаменты кто-то звонил, Берни соединяла, и отвечал голос Ивлин.
– Кто звонил, вы не в курсе?
– Нет, просто мужской голос. Как только он объявил, что хотел бы поговорить со Стэндли, Ивлин сразу передала тому трубку.
– А о чем они говорили? – допытывался я.
Она покачала головой:
– У Берни времени не оставалось подслушивать. Шли сплошные звонки, и ей приходилось обслуживать коммутатор.
– Не догадываетесь, кто мог звонить?
– Нет.
– Полиция беседовала с Берни?
– Еще нет.
Я вынул бумажник и вытянул из него двадцатидолларовый банкнот.
– У вас будут определенные издержки по этому делу, Эрнестина. Мне хотелось бы получить перечень номеров, по которым Ивлин Эллис звонила в течение нескольких последних дней, и особенно хотелось бы выяснить, были ли у нее какие-либо дела с фотокомпанией «Приятная неожиданность» и любит ли она фотографировать.
– А какое это имеет значение? Я имею в виду, для расследования убийства?
– Может быть, очень большое. Как вы думаете, сумеете разузнать для меня все это?
– Может быть, – пообещала она. – Дональд, откуда вы все про меня знаете, про мой характер? У меня что, на лбу написано?
– На лбу у вас ничего не написано, – сказал я. – И именно это дало мне основание предположить, что вы личность серьезная, честная, преданная, только чуточку одинокая.
– Дональд, вы стараетесь пощадить мое самолюбие, – объявила она.
– Что это значит?
– Я ужасно стеснительная, – призналась она. – Я сама это знаю, и вы такой умный, что не можете не догадаться. Вы такой умный, что описали стеснительную личность с привлекательной стороны. Не знаю почему, только я в самом деле всегда предпочитаю делить квартиру с красивыми женщинами. Должно быть, у меня какой-нибудь мазохистский комплекс или еще что-нибудь в этом роде.
Возьмите Берни. Ее почти каждый вечер нет дома. И постоянного кавалера действительно не имеется. Она ведет игру по всему полю и водит их всех на поводке. Они от нее просто балдеют.
Ей нравится иметь меня под рукой, потому что я занимаюсь хозяйством в ее отсутствие. А мне нравится жить с ней рядом, потому что по вечерам, когда она одевается перед свиданием, я выворачиваю ее наизнанку. Заставляю подробнейшим образом мне докладывать, где она была прошлым вечером, чем занималась, обо всех разговорах… про все финты ее дружков, как у них это все происходит и прочее.
Я расспрашиваю и о работе, обо всем, что она делала целый день. Вынуждаю пересказывать мне все слухи, курсирующие в отеле, и… не столь терпеливая девушка давно уже съездила бы мне по уху. Но Берни – замечательная соседка. Абсолютно отзывчивая и, скажу честно, Дональд, по-моему, понимает меня, знает, что я страдаю от какого-то глубоко затаившегося в душе разочарования. Мне не дано жить той жизнью, какой хотелось бы, поэтому я и живу чужими жизнями.
– Кем вы работаете, Эрнестина? – спросил я.
– Бухгалтером, – отвечала она. – Я была вынуждена осваивать бухгалтерию! Разумеется, я получила и секретарскую подготовку, но люблю цифры, и цифры меня любят. Пишу твердым почерком, аккуратно складываю колонки чисел, умею наигрывать разные мелодии на счетной машине, высчитывая ряды цифр. Работаю на ней вслепую и никогда не сделала ни единой ошибки.
И еще одно на мой счет. Другие девушки, служащие секретаршами, наряжаются, словно куколки, в красивые с виду платья, ходят к боссу писать под диктовку, и тот обращает на них внимание. Не пристает, но обязательно обращает внимание на девушек в броских нарядах. А бухгалтер сидит себе, забившись в угол, и никто даже не замечает, что на ней надето. Это я. Это мой угол в жизни.
– Знаете что? – сказал я.
– Что?
– Из вас вышел бы превосходнейший детектив.
– Правда?
Я кивнул.
– Почему?
– Вы, во-первых, не слишком бросаетесь в глаза. Те самые черты характера, на которые вы сетуете и которые заставляют вас прятаться в офисе по углам, идеальны для детективной работы. Вы способны повсюду расхаживать незамеченной. Вы владеете дедуктивным методом и обладаете замечательной наблюдательностью. У вас великолепная память, вы отлично судите о человеческой личности, в том числе о своей собственной.
Возвратившись в Лос-Анджелес, я разведаю обстановку и посмотрю, не подвернется ли что-нибудь. Когда у нас в следующий раз возникнет дело, где понадобится участие женщины-оперативницы, поглядим, может, вы пожелаете выбраться из бухгалтерского угла и по-настоящему окунуться в пучину жизни.
– Означает ли это, что я должна буду здесь отказаться от места? – спросила она.
Я кивнул и уточнил:
– Для вас это очень большая жертва?
– Не очень.
– Сумеете подыскать другое, если ничего не выгорит?
– Я смогу получить любую работу в любой момент. А как вас зовут на самом деле?
Я дал ей визитную карточку. Она приняла ее так, словно та была платиновой.
– Сколько времени вы проработали на нынешнем месте? – спросил я.
– Семь лет.
– Вот видите, – подчеркнул я. – Вы относитесь к тому типу людей, которые делают свое дело спокойно и эффективно. По этой причине Бернис и нравится жить с вами в одной квартире. При вас все идет как надо. Могу поспорить, в пятидесяти процентах случаев Бернис выскакивает, оставляя одежду разбросанной по всей квартире, а по возвращении видит застланную постель, сложенные и развешанные платья… И по-моему, в офисе вы делаете то же самое. По-моему, прибираете за другими девушками. По-моему, прикрываете их промашки. На мой взгляд, вы действуете так тихо и так успешно, что никто фактически не замечает вашей деятельности. Они знают только одно – когда им требуется информация, необходимые данные ложатся на стол по первому требованию, аккуратно отпечатанные и безупречно точные.
Полагаю, когда вы уйдете и на ваше место попробуют взять кого-то другого, воцарится полнейший хаос. Люди примутся бегать и рвать на себе волосы, а босс будет твердить: «Черт возьми, что стряслось с Эрнестиной? Верните ее. Верните, чего бы вам это ни стоило!»
Эрнестина смотрела на меня, и в глазах ее разгорался энтузиазм.
– Дональд, – выдохнула она, – я и сама часто об этом думала, только выбрасывала из головы подобные мысли, считая себя слишком самонадеянной.
– Ничего общего с самонадеянностью! – заявил я. – Почему бы вам не поэкспериментировать?
– Дональд, я именно это и собираюсь сделать. Я скопила немного денег. Какое-то время сумею прожить и… завтра же подаю заявление.
– Эй, минутку, сестричка, – возразил я. – Потише немножко. Не надо бросаться в первую же волну, которая накатила на палубу, и…
– Нет, Дональд, я так и сделаю. Это все время вертелось у меня в подсознании. Я даже не сознавала, как сильно все время мечтала об этом, пока… Ох, Дональд!
Она обхватила меня за шею и с силой прижала к себе. Я чувствовал через платье, как ее бьет дрожь.
– Дональд, – бормотала она, – дорогой, милый!.. Я еще покажу, на что способна, прямо сегодня вечером! Когда Бернис вернется, выкачаю из нее всю до капельки информацию об убийстве, обо всех гостиничных сплетнях… Выдою досуха!
Я крепко стиснул ее и похлопал по бедрам.
– Умная девочка.
Она глубоко вздохнула, замерла в моих объятиях, закрыв глаза, с улыбкою на устах. Я застал ее в самый подходящий момент. Она долгие месяцы двигалась к этому критическому порогу, а теперь вдруг решилась перешагнуть его и очутилась на седьмом небе.
Эрнестина, не сумев унять радостную лихорадку, пообещала прогулять завтра службу, сославшись на головную боль, освободиться и помогать мне.
К одиннадцати я устроился на ночь в турецких банях. Смекнул, что полиция будет разыскивать меня по отелям, но едва ли потрудится заглядывать в турецкие бани.
И не поленился назвать свое настоящее имя и адрес.
Глава 7
Я неторопливо позавтракал фруктовым соком, яичницей с ветчиной, выпил кофе с горячими булочками. Мне хотелось пуститься в путь, наевшись как следует, – неизвестно, когда еще выпадет шанс перекусить.
Фотомагазин «Приятная неожиданность» открывался в девять. Я вошел в дверь в одну минуту десятого.
Увидел линзы очков в роговой оправе, сверкающие ряды зубов – японец, продавший мне фотокамеру, рассыпался в любезных приветствиях.
– Извините, пожалуйста, – тарахтел он. – Я Такахаси Кисарацу. Большие неприятности. Кто-то выбросил фотобумагу на пол. Она могла оказаться из купленной вами коробки. Извините, пожалуйста. Очень сожалею.
Он кланялся и улыбался, улыбался и кланялся.
– К этому мы перейдем через минуту, – посулил я. – Где ваш партнер?
Такахаси Кисарацу кивнул на уроженца Востока с деревянной физиономией, который раскладывал фотоаппараты в витрине.
– Позовите его сюда, – попросил я.
Кисарацу отрывисто что-то пролопотал, и другой мужчина приблизился.
Я открыл бумажник, предъявил два небольших снимка Ивлин Эллис и спросил:
– Вы знаете эту девушку?
Партнер долго-долго исследовал фотографии. Я быстро поднял глаза. Такахаси Кисарацу взирал на него чрезвычайно пристально, а затем сообщил:
– Это я снимал.
– Ну конечно же, – подтвердил я, – это вы снимали. Здесь стоит ваше имя, а на обороте штамп с названием фотостудии. Вы знаете эту девушку.
– Разумеется, – признал он. – Рекламные фотографии. У меня там, позади, студия, изготовление портретов. Не желаете ли посмотреть?
– Вы знаете эту девушку, – напирал я.
– Да, безусловно, – кивал Кисарацу. – Я ее знаю.
– Вам известно, где она проживает?
– У меня в архиве хранится адрес. Объясните, пожалуйста, почему вы расспрашиваете об этом снимке?
Я обратился к партнеру:
– Когда я покупал здесь фотокамеру, тут присутствовала молодая женщина. Это она изображена на фотографии?
Тот примерно секунду держал голову абсолютно неподвижно. Скользнул взглядом по Такахаси Кисарацу, после чего покачал головой:
– Нет. На снимке не та женщина.
– А вам знакома та покупательница? Вы когда-нибудь раньше ее видели?
– Извините, пожалуйста. Я не знаю. Она смотрела камеры, она задавала вопросы, но она ничего не купила.
– Сколько еще она пробыла здесь после моего ухода?
– Вы ушли, и она ушла.
– Прямо сразу?
– Почти сразу.
Я посмотрел в глаза Кисарацу и сказал:
– Теперь слушайте. Я не знаю всех хитросплетений этого дела, но не покончу с ним, пока не узнаю. Если вы намереваетесь…
Я заметил, что глаза его уставились мне через плечо, а блуждавшая по физиономии улыбка превращается в застывшую гримасу.
– Ладно, малыш, – проговорил голос сержанта Селлерса, – шутки кончены.
Я обернулся и посмотрел на него.
С Селлерсом был мужчина в штатском. Он еще ничего не сказал мне, а я уже понял, что это офицер полиции Сан-Франциско.
– Ладно, – повторил Селлерс. – Теперь мы командуем, Дональд. Следуй за нами. Тебя с нетерпением ждут в управлении.
– По какому обвинению? – полюбопытствовал я.
– Сперва в воровстве, – сообщил он, – а впоследствии дойдем до убийства.
Повернувшись к Кисарацу, Селлерс спросил:
– Что этот парень пытался выяснить?
Кисарацу затряс головой.
Мужчина, пришедший с Селлерсом, отвернул лацкан пиджака, предъявил значок и велел:
– Говорите.
– Спрашивал про фотографии, сделанные с модели, – признался Кисарацу.
Селлерс помрачнел.
– А не пытался запудривать вам мозги насчет происшедшего в тот момент, когда он покупал фотокамеру?
– О чем идет речь?
– Насчет случая с фотобумагой?
– А, с бумагой, – разулыбался Кисарацу. – Очень забавно. – Он позволил себе сопроводить улыбку легким смешком. – Некто вскрыл под прилавком коробку с фотобумагой. Весьма странно. Когда мистер Лэм покинул помещение, мы обнаружили на полу фотобумагу – семнадцать листов, двойных, белых, глянцевых. Тот же сорт, что покупал мистер Лэм, пока стоял у прилавка, когда я отходил за фотокамерами.
Кисарацу несколько раз кивнул, и голова его закачалась, словно пробка на морской волне.
– А, будь я проклят, – ругнулся Селлерс.
Кисарацу продолжал кивать и улыбаться.
Сержант вдруг принял решение.
– Ладно, Билл, – обратился он к пришедшему с ним мужчине, – забирайте этого парня в управление и не выпускайте. Я собираюсь перетряхнуть тут все вверх дном. Тут что-то есть… Мозговитый мерзавчик.
Мужчина, которого он назвал Биллом, впился мне в бицепс натренированными пальцами и сказал:
– О’кей, Лэм, пошли.
Пригнул плечо и подтолкнул меня к двери. Я услыхал позади прощальную реплику Кисарацу:
– Мне очень жаль, мистер Лэм. Извините, пожалуйста.
Глава 8
Я прождал в управлении битых три четверти часа, прежде чем возвратился Фрэнк Селлерс и меня провели в одну из безликих, абсолютно типичных для полицейских участков комнат.
Исцарапанный дубовый стол, несколько медных плевательниц, установленных на прорезиненных ковриках, пара-тройка простых стульев с прямыми спинками и календарь на стене составляли единственные предметы обстановки. Линолеум на полу выглядел так, словно кишел гусеницами. Каждая гусеница представляла собой выжженную полоску длиной от одного до трех дюймов, а располагались они там, где падали сигареты, неудачно брошенные курильщиками в сторону плевательниц.
Человек, которого Фрэнк Селлерс именовал Биллом, оказался инспектором Гадсеном Хобартом. Полученное при крещении имя ему не нравилось, все это знали и в знак любезности величали его Биллом.
Селлерс отпихнул от стола стул с прямой спинкой и указал мне на него. Я сел.
Уселся и инспектор Хобарт.
Фрэнк Селлерс остался стоять, глядя на меня сверху вниз, и легонько кивал головой, точно говорил: «Я всегда знал, что ты выйдешь мошенником, и, клянусь святым Георгием, не ошибся».
– Ладно, малыш, – проговорил наконец он, – что ты можешь сказать в свое оправдание?
– Ничего.
– Ну, лучше тебе, черт возьми, поскорее что-нибудь выдумать, ибо мы, не сходя с места, приклеим тебе убийство, да так крепко, что не отмоешься.
Я не стал ничего говорить.
– Мы не знаем, каким именно образом ты со всем этим справился, но что именно совершил, нам известно, – продолжал Селлерс. – Ты обменялся чемоданами со Стэндли Даунером. Заполучил его чемодан, обнаружил двойное дно, заграбастал пятьдесят тысяч… Может, и больше, но пятьдесят – это точно.
Ну, не буду прикидываться досконально осведомленным о происшедшем впоследствии. Знаю только, что ты заграбастал пятьдесят тысяч, горяченьких, словно со сковородки. Тебе требовалось подыскать место, где их можно спрятать, из опасения, как бы кто не накрыл тебя, прежде чем уберешься из города. И ты направился в фотомагазин. Приобрел камеру, чтобы иметь повод прикупить заодно фотобумагу. Вскрыл пачку, выбросил несколько листов на пол, сунул вместо бумаги пятьдесят тысяч и велел Кисарацу отправить все к тебе в офис в Лос-Анджелес. Посчитал, что никому даже в голову не придет, будто ты распаковывал фотобумагу.
Ну а дальше тебя кто-то переиграл. Выявился слабоватый пункт в твоих планах. У тебя не осталось времени замести след, так что на него кто-то вышел, а выйдя, не стал тянуть резину.
Очевидно, тот тип послал за тобой следом в фотосалон некую дамочку, а потом они умудрились распаковать на минутку посылочку, ровно настолько, сколько понадобилось, чтобы вытащить деньги, а возможно, все это проделали еще в магазине… я не снял подозрений с японца – и пока не снимаю.
– Как я понял, – вмешался я, – все это наклеивает на меня обвинение в убийстве.
– Помогает наклеить.
– Вчера, – напомнил я, – вы сочли это фокусом, а происшествие в фотосалоне – враньем. Что заставило вас изменить свое мнение?
– Я тебе расскажу, что заставило меня изменить свое мнение, – согласился Селлерс. – Мы прочесали все здешние почтовые отделения и конторы экспресс-почты, выясняя, не отправляли ли на твое имя еще какие-нибудь посылки, и как по-твоему, что обнаружили?
– Что же вы обнаружили?
– Обнаружили много всякой всячины, – сообщил Селлерс. – Обнаружили, что ты сам себе отослал пакет с карточками и записными книжками. И как по-твоему, что подумали? Мы подумали, не из чемодана ли Даунера эти карточки и записные книжки?
– И доказательства у вас имеются? – полюбопытствовал я.
– Найдутся, – пообещал сержант. – Ты нас только не торопи. Дай только время. Обнаружили мы и еще кое-что, о чем ты не осведомлен. Мы нашли мастера, которому Даунер поручил устроить двойное дно в своем чемодане. Вдохновляет тебя эта небольшая новость, малыш?
Никто не станет устраивать в чемодане двойное дно, если не собирается прятать там что-нибудь, следовательно, мы вполне уверены, что в чемодане Даунера было что-то припрятано. А поскольку мы знаем, чего ищем, сообразили, что именно было припрятано – жареные, горяченькие пятьдесят тысяч. И поскольку мы знаем, что твой чемодан оказался у Даунера, с полной уверенностью заключаем, что чемодан Даунера оказался у тебя. Те книжки и карточки наверняка исписаны рукой Даунера. В настоящий момент над ними трудится эксперт-графолог, лучший на всем Тихоокеанском побережье. Ежели обнаружится, что почерк принадлежит Даунеру, это прямехонько свяжет тебя с Даунером и с исчезнувшим чемоданом, а потом и с пропажей пятидесяти тысяч, а в конце концов и с убийством.
Ну, не думаю, будто ты собирался смотаться с пятьюдесятью кусками. Скорее, на мой взгляд, запланировал заключить сделку со страховой компанией и получить вознаграждение. Я тебе посоветовал держаться подальше. Я предупреждал, что намерен сам справиться с этим делом, а ты меня не послушал. Тебе обязательно надо вперед вылезти. В результате ты по уши влип в дело об убийстве.
Лично я не считаю, будто ты убил Даунера. Не тот тип. Если честно, по-моему, у тебя кишка тонка.
Я согласен тебе предоставить последний шанс… еще одну возможность. Начинай все выкладывать начистоту, изложи дело так, чтобы оно обрело смысл, и, если мне покажется, что ты заслуживаешь доверия, мы еще чуточку поработаем в тесном контакте, прежде чем наклеивать на тебя убийство. Я по-прежнему полагаю, что убил кто-то другой, но готов ставить десять против одного, что ты огреб пятьдесят тысяч.
Инспектор Хобарт не произнес ни единого слова. Сидел, разглядывая меня, следя за каждым моим движением.
– Допустим, – заговорил я, – вы на минуточку перестанете молотить меня, как боксерскую грушу, и согласитесь потолковать разумно.
– Никто не молотит тебя, как грушу, – возразил Селлерс и после многозначительной паузы добавил: – Пока.
Намек я проигнорировал и продолжал:
– Вы раскрыли дело об ограблении бронированного автомобиля. Отыскали пятьдесят тысяч. Грабитель же утверждает, будто нашли сотню. Таким образом, вы сели в лужу и сидите в ней по сей день. Вам требуется доказать, что парень врет и обнаружено всего-навсего пятьдесят.
Единственная возможность добиться этого – выяснить, кому достались другие пятьдесят тысяч, и представить их на всеобщее обозрение, после чего можно вколотить показания обратно в глотку Баксли.
– Давай дальше, – поощрил меня Селлерс. – Всегда с удовольствием слушаю твои речи. Каждый раз покупаюсь и попадаю впросак, но все равно люблю слушать. Все равно что глотать транквилизаторы.
– Черта с два вы впросак попадаете, – опроверг его я. – До сих пор всякий раз, как вы прислушивались ко мне, выходили из положения с честью.
– Ты меня постоянно используешь, чтобы получить то, чего тебе хочется, – упрекнул Селлерс.
– И постоянно преподношу то, чего хочется вам, – отпарировал я.
– Давай дальше! – рявкнул сержант. – У меня и другие дела есть, кроме наших с тобой препирательств.
– Если все вами изложенное соответствует истине, – продолжал я, – стало быть, Герберт Баксли со Стэндли Даунером сговорились тиснуть из броневика сотню тысяч. Верно?
– Верно.
– Хорошо. А откуда им было известно, где надо искать? Откуда они узнали, в каком автомобиле пряник, и как разведали, что это сто тысяч в тысячедолларовых банкнотах? У них должен был быть наводчик. Работать вслепую они не могли. Единственный способ спасти вашу шкуру, – внушал я Селлерсу, – доказать, что второй сообщник – Стэндли Даунер. Даже если бы вы сейчас выложили пятьдесят тысяч и заявили, будто нашли их у Даунера или у меня, над вами лишь расхохочутся. Подумают, что вы вытащили припрятанное и слепили хорошую байку, выбираясь из той самой лужи, когда начало припекать.
– Ты бы лучше задумался о спасении собственной шкуры, – порекомендовал Селлерс. – А уж я о своей позабочусь.
– Если ваши догадки правильны, – продолжал я, – деньги пробыли в руках у Баксли и Даунера достаточно долго, чтобы те поделили куш пополам. Потом Даунер услыхал, что вы забрали Баксли, заподозрил, что Баксли расколется, прихватил свои пятьдесят тысяч и поспешил смыться.
– Ты пока еще ничего не сказал, – заметил Селлерс.
– Теперь еще раз предположим, что ваши домыслы справедливы, – продолжал я. – И возвращаемся к факту – откуда им стало известно, что сто тысяч будут именно в том автомобиле, и откуда им стало известно, что автомобиль остановится именно в том месте, где до них можно будет добраться?
– У тебя просто пластинку заело, – вставил Селлерс. – Ты об этом уже говорил.
– Нет, не говорил. Вы сказали, что обнаружен тайник, устроенный в чемодане Даунера. Значит, Даунер оборудовал чемодан заранее, а не после того, как задумал заполучить то, что можно в нем спрятать, – полсотни красивеньких новеньких тысячедолларовых бумажек, которые так уютно укладываются на донышке. Он должен был распланировать все задолго до погрузки тех денег в бронированный автомобиль.
Сержант нахмурился, потом бросил быстрый взгляд на инспектора Хобарта.
Хобарт, не сводя с меня глаз, произнес:
– В этом что-то есть, Селлерс.
– Ладно, – бросил мне тот, – давай дальше, малыш. Выкладывай все содержимое своей глупой башки. Я послушаю. А как дойдешь до конца, тебе лучше бы предложить что-нибудь равноценное этим пятидесяти тысячам, иначе на долгое-долгое время выйдешь из употребления.
Читать бесплатно другие книги:
