Трибуле Зевако Мишель

XXXII. Голос зовет Манфреда

В аристократическом особняке, который Беатриче снимала в Париже, принцесса сидела в затемненной комнате за вышивкой. Внезапно она выпустила из рук ткань… Долгими часами она напрягала свои пальцы, чтобы дать отдых уму. Но сейчас она почувствовала ненужность такого отдыха. У нее не было больше сил подавлять свою тайную боль.

Союзы выступили на ее глазах, потекли по щекам. Сын… Кто вернет ей сына?

В течение двадцати лет она искала его по всей Италии, тратила деньги, а в это время Рагастен, супруг ее сердца, пускался в самые опасные приключения в поисках хоть каких-то сведений, наводящих на след. В конце концов какой-то цыган рассказал им в неаполитанской таверне одну запутанную историю. Им показалось, что она имеет отношение к пропавшему ребенку, и они приехали в Париж, где продолжили поиски.

Результата не было, и Беатриче пришла в отчаяние. Она была уверена, что ребенок умер.

При такой страшной мысли конвульсивные рыдания сотрясли ее грудь. Шум шагов заставил ее поднять голову.

Неутомимый Рагастен с утра носился по городу. Сейчас он вернулся.

Какие новости он принес?

Она быстро вытерла лицо, чтобы Рагастен не заметил, что она плакала, и устремилась ему навстречу.

В это самое мгновение он открыл дверь. Свет упал на его лицо. Беатриче поразилась. Что оно выражало? Радость? Боль? Беатриче никак не могла понять.

– Что нового? Говори, говори скорее, любимый.

– Успокойся, дорогая. Новостей нет… пока. Успокойся, я все тебе расскажу.

Она с трудом овладела собой.

– Слушаю тебя, – проговорила едва слышно Беатриче.

– Крепись… Сам не знаю, можно ли надеяться, или же я принес тебе еще одно разочарование. Сегодня утром я пошел во Двор чудес. Не знаю, что меня привело туда. Если только наш сын в Париже, то, как мне кажется, именно там его можно найти.

– Именно там его видел неаполитанский цыган.

– Он видел там молодого человека, но имени его цыган не знал. Ему сказали, что в раннем детстве этого мальчишку украли. Я вместе со Спадакаппой обошел все окрестные улочки, побывал во всех тавернах, разговаривал с завсегдатаями, спрашивал.

– Ну и?..

– Так вот. Бандиты и нищие хранили молчание, а от одного ночного дозорного я узнал, что много лет назад во Двор чудес пришла цыганка…

– Дальше, прошу тебя!

– При ней был не один украденный ребенок, а целых двое…

– Украденных одновременно?

– Он не мог мне этого сказать.

Принцесса Беатриче вскочила и обвила руками шею мужа.

– Один из них – наш сын!

Рагастен довел жену до кресла.

– Эта надежда поддерживает меня, как и тебя, – сказал он. – Вот после такого сообщения я и сделал попытку проникнуть во Двор чудес. Я вел переговоры, предлагал деньги… Всё было бесполезно! Этих негодяев стерегут часовые, которых невозможно подкупить. Они смеялись мне в глаза: «Сам король не может войти сюда!» Они не захотели говорить со мной по-дружески. Тем хуже для них! Я вернусь туда врагом! И на этот раз мне удастся пройти! Король Франции на моей стороне…

– Ты полагаешь, что король Франциск может помочь?

– Уверен. Он знает о моем влиянии, с тех пор как ко двору прибыла итальянская миссия.

– Подожди еще! – прошептала бедная женщина.

– Да! Подождать! Только я еще не все тебе сказал… Я возвращался, торопясь попасть на аудиенцию к королю, как вдруг за поворотом одной из мрачных улочек услышал отчаянные рыдания. Я остановился. Послышался голос женщины, молившейся и причитавшей! Этот голос вымолвил одно имя, только одно, но в этом имени соединились все накопленные страдания, вся надежда несчастного существа. Она бросила это имя в пустоту, имя человека, который придет спасти ее, если только услышит ее призыв.

– Имя! Что это за имя? – задыхаясь, проговорила Беатриче.

Рагастен опустился перед нею на колено и обнял талию жены обеими руками.

– Мне кажется, я догадалась. Так скажи же мне это имя, любимый. Я хочу его услышать. Что за имя произнесла эта женщина?

– Она кричала: «Манфред!»

Беатриче задрожала.

– Манфред! Она сказала: «Манфред»? Ты в этом уверен? Ты хорошо расслышал? Так значит, Манфред жив! Наш сын жив! Ты не ошибаешься? Ты же знаешь, что порой случаются галлюцинации. Это же был Манфред! Манфред!

– Это определенно Манфред, – уверенно вымолвил сильно побледневший Рагастен. – Женщина была близко. Я ее хорошо расслышал.

– И что ты сделал потом?

– Я прислушался. В полумраке, который вечно царит в этом нищем квартале, было трудно разобрать, откуда донесся крик… К тому же женщина замолчала.

– И что ты сделал тогда? – повторила вопрос Беатриче.

– Искал. Я рассказал какой-то женщине о том, что слышат крики отчаяния. Мне показалось, что они доносятся из жалкой лачужки, расположенной поблизости от ее собственного жилища. Она мне ответила, что там проживает одинокая сумасшедшая по имени Маржантина… «Она часто кричит, – добавила эта женщина. – Мы уже не обращаем внимания на ее крики. Зла она никому не причиняет…» Тогда я спросил: «А вы уверены, что эта женщина живет одна?» – «Уверена, – услышал я в ответ. – Я знаю ее много лет. Все знают, что Маржантина живет одна, словно дикий зверь».

– И что ты сделал после этого? – продолжала расспрашивать Беатриче.

– Подошел к двери лачужки и постучал. Через пару минут на верхней площадке полуобвалившейся лестницы я различил неприглядный силуэт растрепанной женщины, которая диковато разглядывала меня… Я сказал ей: «Чей-то голос доносился отсюда. Вы кого-то звали?» Она приложила палец к губам и ответила: «Тише! Не будите тайну Блуа. Я смеюсь, а вы заставляете меня плакать». Уходя, я дал ей золотой. Проблеск разума сверкнул в ее глазах. «У меня есть другие… Много других. Теперь я богата. Одна добрая дама подарила мне кошелек, полный таких же золотых…» И тогда я ушел! – Рагастен устало махнул рукой.

А Беатриче уже несколько секунд не слушала его.

– А этот дом, – спросила она, – дом сумасшедшей, где находится? Рядом с улицей Вольных Стрелков?

Рагастен удивленно взглянул на супругу.

– На этой самой улице. Второй или третий дом от угла. Как ты узнала?

– Слушай. Вчера утром ты позволил мне сопровождать тебя. Я оставалась в карете со Спадакаппой, а ты рыскал по кварталу. Мимо верхом ехал какой-то молодой человек. Я его не видела, но он обменялся несколькими словами, и звук его голоса перевернул мою душу. Когда я подняла занавеску, он был уже далеко. Этот молодой человек, голос которого так глубоко затронул мое материнское сердце, выехал из того же квартала, с той же улицы, на которой ты услышал имя Манфреда! О, как же близко он был от меня, но я не позвала его. Не прижала к своей груди! Это был он!

Беатриче тоскливо посмотрела на Рагастена.

– Возможно! – пробормотал он. – Завтра я вернусь, обыщу все дома и узнаю, кто звал Манфреда!

– Завтра! – с упреком вскрикнула Беатриче.

– Душа моя, мне надо сейчас торопиться на аудиенцию к королю. Пойдет речь о нашем сыне.

– Ступай. Но оставь мне, пожалуйста, Спадакаппу. Может быть, он мне понадобится.

– Он останется с тобой, – уходя, сказал Рагастен.

Беатриче проводила супруга бесконечно нежным взглядом.

– А если я сама его найду? – прошептала она.

И позвала Спадакаппу.

XXXIII. Кто звал манфреда?

Герцогиня д’Этамп, вернувшись в Лувр после экспедиции в логово Маржантины, отправилась в покои, которые занимала герцогиня де Фонтенбло.

Апартаменты имели два выхода. Один из них вел через ту прихожую, в которую мадемуазель де Круазий приводила Трибуле. С другой стороны можно было войти через заднюю комнату, куда удалялись прислужницы герцогини де Фонтенбло. Именно через эту комнату и прошла герцогиня д’Этамп. Там возле камина дремала в кресле мадам де Сент-Альбан.

Герцогиня взяла ее за руку. Старая дама встала, поприветствовала герцогиню глубоким поклоном и застыла в ожидании расспросов, словно бы Анна де Писселё была королевой Франции.

– Ну, моя милая Сент-Альбан?

– Прошлой ночью приходил шут.

– Расскажите-ка об этом, – попросила герцогиня, усаживаясь.

– Шута привела мадемуазель де Круазий.

– Еще одна изменница!

Мадам де Сент-Альбан ядовито усмехнулась. Мадемуазель де Круазий была молода и красива, это стало двойной причиной ненависти старухи.

– Так вот. Шут вошел, юная герцогиня бросилась в его объятия, называя своим отцом, ну и всё такое: ей, мол, совсем не нравится в Лувре, она только и думает, как бы выбраться отсюда… Оба много плакали…

Анна де Писселё изумилась.

– Значит, это правда, – сказала она. – Герцогиня – дочь Трибуле. Она не лгала, не сошла с ума, когда взяла его за руку и перед всем двором закричала: «Вот мой отец!»

– Приходится поверить, что это правда, – посчитала своим долгом подтвердить мадам де Сент-Альбан.

– А что потом? – спросила герцогиня.

– Потом? Шут должен вернуться сегодня вечером, около полуночи, и они попытаются убежать.

– Сегодня вечером! То есть сейчас! Почему вы не предупредили меня раньше, старая дура!

– Я наблюдала за мадам герцогиней и не имела возможности посекретничать с ней.

– Замолчите!.. Вы, должно быть, совсем не одна находились здесь?

– Не понимаю, что хотела этим сказать мадам герцогиня, – старуха изо всех сил старалась не покраснеть.

– Где вы прячете своего любовника… Алэ ле Маю?

– Мадам… – забормотала Сент-Альбан.

– Да перестаньте! Вы же видите, что я тороплюсь…

В этот самый момент дверь комнаты открылась, к герцогине подошел офицер и, поклонившись, сказал:

– Я в полном распоряжении мадам герцогини.

Это и был Алэ ле Маю, младший офицер королевской гвардии. Ему было под пятьдесят. Он был беден и уже лет тридцать ждал случая сделать карьеру.

Этот офицер давно позабыл о совести; он готов был на всё. Его можно бы назвать обычным проходимцем. Мадам де Сент-Альбан, старая, преувеличенно стыдливая, сварливая женщина, никогда никем не любимая и отчаявшаяся встретить любящего человека, достаточно дорого платила за иллюзию любви, которую приносил с собой этот служака.

Алэ ле Маю в этот день, или, точнее говоря, в эту ночь, пришел попросить у своей любовницы пятьдесят пистолей. Она нашла такую сумму чрезвычайно завышенной. Спор был в разгаре, когда пришла герцогиня л’Этан. Офицер едва успел занырнуть в кабинет мадам, а старуха поспешно плюхнулась в кресло и притворилась невинно спящим младенцем.

Алэ ле Маю слышал весь разговор своей любовницы с герцогиней д’Этамп и подумал: «Вот где можно найти пятьдесят пистолей…»

Он открыл дверь клетушки, где он прятался, и приблизился к герцогине.

Первые слова, которые старый служака от нее услащал, были таковы:

– Месье Ле Маю, хотите заработать сто пистолей?

Ле Маю бросил взгляд, исполненный торжествующего презрения на мадам де Сент-Альбан, и упал на колени.

Таков был его красноречивый ответ.

– Хорошо, месье, – сказала герцогиня. – Будьте готовы. Завтра вы получите от меня эти сто пистолей. А может быть, и еще кое-что заработаете.

«Наконец-то мне повезло!» – подумал ослепленный неожиданным счастьем офицер.

Вслух же он спросил:

– Что надо сделать?

– Прежде всего поклясться сохранять тайну.

– Клянусь своей честью!

– Оставьте вашу честь в покое, месье, – сказала герцогиня. – Поклянитесь мне, что не будете болтать. Я оплачу ваше молчание. Но если вы только подумаете заговорить, вспомните о каменных мешках в Бастилии.

Герцогиня д’Этамп испытующе посмотрел на гвардейца.

– Чувствуете ли вы, – продолжала она, – достаточно силы в себе, чтобы помешать человеку крикнуть?

Алэ ле Маю вытащил из своего камзола шарф и лаконично ответил:

– Вот кляп.

– Хорошо! Достаточно ли у вас силы, чтобы заставить этого человека пойти с вами, а в случае необходимости пригрозить ему?

Алэ ле Маю обнажил шпагу и показал ее герцогине.

Та мрачно взглянула на клинок и вздрогнула.

– Нет… Бесполезное преступление – это глупость… Я бы предпочла нечто другое…

– А как силен это ваш человек? – спросил Алэ ле Маю.

– Это юная девушка… почти девушка.

Офицер улыбнулся. Он зашел в каморку и почти сразу же вышел оттуда со связкой веревок.

– Я свяжу ее и вынесу на спине.

– Хорошо, готовьтесь. Если я позову, входите! Хватайте юную герцогиню де Фонтенбло, вяжите ее, заткните рот… Ну, а потом посмотрим.

– А если вы не позовете?

– Тогда вы увидите, что я выхожу, и будете сопровождать меня.

– Я готов, мадам. Чтобы услужить вам, я не побоюсь разгневать самого короля.

Последние слова дали понять герцогине, что Алэ ле Маю может быть гораздо опаснее, чем это кажется. При случае он даже попытается шантажировать герцогиню доверенной ему тайной.

Расставшись с гвардейцем, герцогиня д’Этамп вошла в комнату Жилет.

А та, позволив служанкам раздеть себя и оставшись одна, начала готовиться к побегу. Она снова оделась, накинула плащ и с бьющимся сердцем поджидала Трибуле.

Внезапно она услышала легкий шум за своей спиной.

Она обернулась и, увидев герцогиню д’Этамп, побледнела.

Анна де Писселё быстро приблизилась к ней, взяла ее за руки и в лихорадочной спешке тихо проговорила:

– Скорее, дитя мое! О, по счастью, вы готовы! Ваш отец ждет вас!

– Мадам… – Жилет запнулась.

Она совершенно не знала герцогини д’Этамп. Ее внезапный приход, слова, которые она только что произнесла, крайне взбудоражили девушку.

Герцогиня д’Этамп поняла, что надо немедленно убедить девушку:

– Я герцогиня д’Этамп… Слушайте меня внимательно. Я любовница короля… Не краснейте от моих откровений… У нас просто нет времени на ненужную стыдливость… При дворе Франции я занимаю высокое положение, но мое влияние держится на ниточке… Сегодня я всемогуща, но если завтра король от меня отвернется, я потеряю всё. Понимаете меня? А король отвернется, если вы останетесь здесь… Ваш отец, разумеется, в курсе дворцовых интриг, он знает все тайны двора… Он пришел ко мне, припал к моим ногам… Мне удалось вывести его из Лувра… Теперь ваша очередь!

Оглушенная, потрясенная, Жилет была уже убеждена.

– Значит, мой отец выбрался из Лувра? – взволнованно спросила она.

– Он ожидает вас в сотне шагов от дворца. Я могу приготовить карету, которая увезет вас, куда только скажете… Главное для меня – удалить вас из дворца… Простите, дитя мое, что я говорю так жестко, но – Богом клянусь! – нам нельзя терять времени.

– Я готова последовать за вами, – сказала Жилет.

– Так идемте же, дитя мое! Идемте!

Жилет поспешила последовать за герцогиней д’Этамп, которая отвела девушку к тому месту, где ждал Алэ ле Маю.

Через несколько минут гвардейский офицер прошел через один из постов у выхода из Лувра.

– Где мой отец? – спросила Жилет, едва оказалась на свободе.

– Идемте, идемте! – подгоняла девушку герцогиня.

Алэ ле Маю шел в трех шагах позади них.

– Отец! Я хочу видеть своего отца! – крикнула Жилет.

– Вы его скоро увидите… Идемте же!

Девушка замедлила шаг.

– Месье ле Маю! – позвала герцогиня.

Офицер тут же настиг женщин.

– Помогите девушке поторопиться…

Служака понял по тону голоса, как ему надо действовать. Он грубо схватил Жилет за руку и потащил ее за собой.

– Мадам! – воскликнула несчастная. – Куда он меня тащит? Он сделал мне больно!

На этот раз герцогиня ничего не ответила. Неожиданное открытие молнией пронзило бедную девушку: «Совершается чудовищное злодеяние».

– Ко мне! – закричала она. – На помощь!

Это был последний крик, который она смогла послать в ночь. Одним движением опытной руки ле Маю плотно заткнул рот девушки.

Двадцать минут спустя герцогиня д’Этамп остановилась на улице Вольных Стрелков… По ее указаниям офицер пошел за Маржантиной и вскоре вернулся с безумной женщиной.

Герцогиня взяла сумасшедшую за руку.

– Ты видишь эту юную девушку? – спросила герцогиня.

– Вижу.

– Это дочка той злой женщины, которая причинила тебе столько страданий… Передаю ее в твои руки.

– А моя дочь?.. Где она?

– Ты ее скоро увидишь… А пока что отомсти за свои страдания этой девушке.

Ле Маю освободил Жилет, и безумная Маржантина подошла к ней, схватила ее. Содрогающаяся от ужаса Жилет почувствовала, как железная рука обхватила ее талию и влечет ее тело в какую-то темную дыру…

– Мадам! – взмолилась она.

И попятилась. Инстинктивно она устремилась к двери. Что бы она ни отдала за возможность вырваться на волю, вдохнуть свежий воздух, увидеть небо! Жилет почувствовала, что ее втолкнули в ужасное узилище. Она задыхалась.

– Мадам, я хочу выйти, я хочу…

Она не успела закончить фразу, как почувствовала, что две нервные руки схватили ее, словно малого ребенка.

Это были руки сумасшедшей, которая, разевая рот в бесшумном смехе, тащила свою добычу вверх по лестнице.

Добравшись до порога своей лачуги, она разжала объятия, и Жилет рухнула на пол.

Маржантина кошачьей походкой ходила по комнате. Она заперла единственную дверь, ведущую на лестницу. Потом она зажгла лампу, взяла ее в руку и приблизилась к испуганной девушке.

– Хочу посмотреть, красивы ли вы, – сказала Маржантина.

Голос ее дрожал от внутренней радости, которую она так и не смогла скрыть. На ее лице появился отблеск здоровья и молодости. Она повторила:

– Хочу посмотреть, действительно ли вы красивы!

Она поставила лампу и вернулась к Жилет.

– Вы красивы! Вы очень красивы! – удовлетворенно сказала Маржантина.

Жилет вздрогнула. Она почувствовала, что ее красота сама по себе укрепит непримиримость этого злого создания, в пронзительном взгляде которой угадывалось безумие.

– Я тоже была когда-то красивой. Такой же красивой, как и вы. Мой ухажер говорил мне, что никто в мире не сравнится красотой со мной.

Она резко приблизилась к девушке.

– И что осталось от моей красоты?

– Прошу вас, мадам, – сказала девушка.

– Ах! Что же осталось от моей красоты Ее унесло с бурей. Безумная Маржантина гораздо безумнее, чем о ней думают. Она говорит, что была красавицей!

И Маржантина разразилась долгим, сладострастным и зловещим смехом.

Придя в полное замешательство, Жилет до сей поры нисколько не задумывалась над тем, что в столь опасное положение ее ввергла ненависть Анны де Писселё.

Она только спрашивала себя, почему эта женщина хочет причинить ей зло. Теперь она поняла!.. Герцогиня д’Этамп отдала ее в руки безумной женщины, чтобы увериться в том, что пытка будет безжалостной.

Маржантина тем временем ходила взад и вперед по узкой комнатушке, крутилась вокруг Жилет. Она снова громко заговорила:

– Сколько вам лет, прекрасная мадемуазель?

– Семнадцать.

Какой-то разумный луч пробился в больной мозг Маржантины.

Поразмышляв с минуту, она повторила:

– Семнадцать лет!

Потом на ее лице появилось выражение безмерной тоски.