Адония Шервуд Том
— Ты разве не знала? Они пораньше нас выехали. Регент и Фердинанд. О! Чувствуешь дым? Точно — они. Ждут. Правильное направление.
С болезненным стоном оторвавшись от созерцания сверкающего великолепия, Адония направила лошадей вслед за двинувшимся искать спуск Глюзием.
Здесь оказалась хорошо накатанная тропа, почти дорога, ведущая к самой воде. Сразу же и объяснилось присутствие этой тропы здесь, в стороне от большого проезжего тракта: пресная вода. Выбегая из скал, впадал в море довольно широкий ручей. Между ручьём и кромкой прибоя желтел ровный, уютный песчаный клин. Чуть в стороне, в камнях, горел почти бездымный костёр. Однако, когда лошади вытащили возок на песчаный пляж, ни Регента, ни Фердинанда там не оказалось. А копошился в ручье худой смуглый старик, с бритой головой, в коротких нательных панталонах. Адония спрыгнула с облучка, подошла ближе. Слез с коня Глюзий, привязал поводья к возку. Старик не обращал никакого внимания на прибывших. Он стоял, склонившись, в ручье, вглядываясь во что-то. Вот медленно опустил лицо в воду, на миг замер — и резко выпрямился. Выбрался из воды на берег. В руках у него билась небольшая серебристая рыбка. Он подошёл к незамеченному Адонией кругу, выложенному из камней на краю ручья, выпустил туда рыбку. И оказалось, что там их плещется уже примерно десяток.
— Я хотел, — проговорил старик, — добрые люди, на прутиках их изжарить. Но если у вас найдётся котёл и немного соли, то мы можем сварить уху.
Он наклонился, поднял лежавший среди камней коричневый балахон и проворно натянул его через голову.
— О, вы — монах? — приветливо произнесла Адония.
— Монах, дочь моя. Францисканец.
— Это так славно! Монахи — самые лучшие люди на свете!
Подошёл Глюзий, присел возле запрудки, посмотрел на бьющихся в ней рыбок.
— Меня зовут Адония, — улыбаясь, сообщила девочка. — А это вот — мастер Глюзий, он мой учитель.
— А меня зовут мастер Альба.
— Да, у нас есть котёл, — не глядя на монаха, не очень приветливо проговорил Глюзий. — И соль имеется, и картофель. Сварить уху — это хорошее предложение.
— А трудно ли ловить рыбу руками? — спросила Адония у монаха.
Но ответил не он, а Глюзий:
— Честно говоря, я бы не поймал ни одной, хотя и просидел бы в ручье до ночи.
— Ой, а как же тогда?…
Монах, улыбаясь, сказал:
— Понимаешь, она под камнями прячется. В открытой воде, разумеется, не поймать. А вот прижать к камню и вытащить — это возможно.
— Вы здесь не видели пару всадников? — спросил от возка Глюзий. — Нас ждать должны были.
— Нет, — сказал монах, бросив взгляд на песчаный пляжик. — Никого не было. Следы — только мои и ваши.
— Я никогда не видела моря, — доверительно сообщила ему Адония.
— Ты знаешь, — вдруг так же доверительно сказал монах, — море — живое. И, когда ты войдёшь в него, ты почувствуешь, что оно тебя любит.
— Правда?
— Конечно. Такая же правда, что море солёное. Вон за теми деревьями можно раздеться и поплавать.
Когда Адония вернулась к костру, — сияя глазами, отжимая мокрые волосы, — уха уже была готова.
Неторопливо поели.
— Как-то не так, — вдруг проговорила Адония.
Монах вопросительно поднял брови.
— Наш повар очень вкусно готовит, но всё же не так вкусно. А ведь всего лишь рыбка, соль и картофель!
— И простор этого моря, — сказал негромко монах, — и зелень этих деревьев, и йодистый воздух придали нашей ухе особенный вкус. Волшебные закономерности неволшебного мира.
— Выберусь-ка наверх, — пробормотал Глюзий, вставая. — Не могли же они мимо проехать…
Адония, оперевшись на локоть, стала смотреть на море. Монах вычистил песком и отмыл котелок. Вернулся к костру, подложил, легко переломив, толстую ветку. Пришёл хмурый Глюзий.
— Учитель недоволен, — встретила его добродушной фразой Адония. — Найдут. Куда же им деться.
— Конечно, найдут, — согласно кивнул Глюзий. — Странно только. Выехали раньше нас.
— Вы преподаёте что-то из классических наук? — поинтересовался ловец рыбы.
— Самую классическую, — небрежно ответил Глюзий.
— Фехтование, — закончила за него девочка.
— Фехтование — вам? — удивлённо посмотрел старик на Адонию.
— Да, — ответила девочка. — И у меня уже недурственно получается.
— Но зачем это вам?
— Отец так хотел, — вздохнув, проговорила Адония. — Он мечтал о сыне, а родилась я, девочка. На мой третий день рождения он подарил мне маленькую настоящую шпажку. А потом мы путешествовали в лесу, и его убили бандиты. Говорят — благородно убили, на поединке. И мама потом умерла. А меня спас один проезжавший мимо монах и оплатил моё обучение в пансионе. И сейчас… — она замолчала, подыскивая слова. — … Я неплохо фехтую.
— Какая злая судьба, — грустно проговорил монах и вдруг добавил: — Не позволите ли посмотреть?
— Что посмотреть? — не поняла девочка.
— Как вы фехтуете. Может, что-нибудь подскажу.
— А вы что же, имеете к этому отношение? — несколько насмешливо спросил Глюзий.
— Имею, — коротко ответил монах, вставая и отряхивая песок с балахона. — Шпаги найдутся?
Адония, с загоревшимися глазами, босиком, домчалась до возка, выбрала пару затупленных шпаг, а когда повернулась, монах уже стоял в центре песчаного пляжика. Лицо его разительно изменилось. Вместо приветливого оно теперь было отрешённо — спокойным. Приняв шпагу, он глянул на перекованное остриё, кивнул. Медленно вывел шпагу в сторону девочки. Та, встав в позицию, атаковала. Коротко звякнув, её шпага отлетела в сторону.
— Так, — задумчиво произнёс старый монах. — С этим — всё ясно. Удар поставлен, а кисть — слабая.
— Не понял, — произнёс, подходя, Глюзий. — Ты что, шпагу выпустила?!
— Кажется, да, — наклоняясь за оружием, пробормотала Адония. — Ну-ка, ещё раз. Алле!
В этот раз никакого блока её шпага не встретила. Монах стоял, открыв грудь, но удар до него не дошёл.
— Неуверенность вспыхнула в твоём сердце, — подытожил монах. — Тебя испугал первый жёсткий ответ, и теперь ты непроизвольно ожидаешь чего-то подобного. Вот, я напрочь убрал защиту. А где укол? Вставая в позицию, забывай об удачах и неудачах. Будь отрешённой. Эмоции так же губят фехтовальщика, как любопытство губит кота. Ещё раз.
— Алле!
Звякнула сталь.
— А вот локоть хорош, — кивнул Альба. — И главное есть: безупречно работают ноги.
— Спасибо, — ответила девочка. — Но что было в первом выпаде? Я не заметила. Можно ещё раз?
— Хорошо. Повторяем.
Снова шпага отлетела в сторону. Охватив кистью левой руки запястье правой, Адония пристально посмотрела на нежданного экзаменатора:
— А медленно можно?
— Обязательно покажу, — кивнул бритой головой монах. — Научиться этому не так уж и трудно.
Он провёл медленный контрудар, боковую сшибку, и вдруг Глюзий проговорил:
— Невозможно.
— Что именно? — посмотрел на него мастер Альба.
— Чтобы вывести такой боковой блок, нужно заранее знать, какой силы будет удар и куда он будет нацелен.
— Я и знаю, — согласно кивнул монах.
— Игра в угадайку?
— Нет. Просто знаю.
— Позвольте попробовать? — Глюзий взял у Адонии шпагу.
— Пожалуйста, — вежливо ответил монах.
Глюзий, несколько раз качнувшись взад-вперёд на носках, вдруг произвёл стремительный выпад. Его шпага звякнула и взрыла песок довольно далеко от места поединка.
— Глюзий! — прошептала Адония, глядя на учителя расширившимися, наполненными ужасом глазами. — Ты ведь это нарочно?!
— Невероятное дело, — оторопело пробормотал Глюзий. — Вот, значит, как. Это забавно.
— Ну пожалуйста, скажи, что ты это нарочно!
— Не угодно ли будет вам, мастер, провести учебный бой? — спросил, не отвечая ученице, Глюзий. — Открытым оружием. До первого касания.
— Хорошо, — сказал монах, склонив бритую голову. — Вы выбирайте любое оружие, а у меня — моё.
И он изъял из недр балахона кривой, недлинный, блеснувший жёлтым клинок.
Глюзий сходил к возку и принёс тяжёлую длинную шпагу. Переложил её в левую руку, встал в левостороннюю стойку. Адония заворожённо смотрела как, наметив пару лёгких синистров, её учитель взорвался эскападой перемежающихся дэкстров и выпадов. Звон стали слился не в цепь даже, а в какой — то единый длинный скрежещущий звук. И вот он прервался. Глюзий стоял растерянный, чуть разведя в стороны руки. Его шпага, воткнувшись в песок шагах в десяти от них, медленно раскачивалась. Солнце взблёскивало на эфесе.
— Это опасно, — сказал, опустив клинок, как палку, вдоль ноги, мастер Альба. — Вы сказали — учебный бой, до касания. А удары вели так, чтобы по настоящему поразить. Если я приму ваши правила, вам придётся стать убитым.
— Может быть, — принуждённо пожал плечами Глюзий, — я увлёкся… Ведь то, что происходит — это так необычно…
— Мастера Глюзия никто не мог одолеть в поединке! — звонко, со слезой в голосе сообщила Адония. — Никогда и никто!
— Ещё раз сойдёмся? — предложил Глюзий. — Учебный бой. До касания.
— Я готов, — сказал Альба.
На этот раз Глюзий осторожничал. Далеко выведя шпагу, он держал противника на дистанции, примеривался, выжидал. И вдруг монах, блеснув жёлтым клинком, сам рванулся вперёд, и снова протянулся почти непрерывный скрежещущий звук, и вдруг Глюзий оказался сбитым с ног, и монах так же шлёпнулся рядом, но оба проворно вскочили, разойдясь на три шага.
— Спасибо за бой, — вдруг поклонился монах. — Вы на редкость хороший боец. Единственное, что нас различает — это количество опыта. Но это различие определяет многое, если не всё…
— Подождите! — перебил его Глюзий. — Что значит «спасибо за бой»? Ведь касания не было!
— А, так вы не заметили, — монах приподнял подбородок. Посмотрел на растущие на берегу деревья. Кивнул. — Ваше сердце разделено на две половины.
— Глюзий! — хрипло сказала Адония. — У тебя куртка разрезана. Под левой лопаткой. - Глюзий сбросил куртку, невидящим взглядом уставился на широкий разрез.
— Вы, Адония, надеюсь, владеете иглой? — вежливо поинтересовался монах. — Извините, мастер, за куртку, но иначе вы бы не поверили. Теперь позвольте попрощаться. Заботы зовут. Спасибо за уху и за хорошую компанию.
И, поклонившись, вскарабкался на берег, мелькнул между деревьями и исчез.
Исчез. Глюзий подошёл к костру, бросил в него пару веток. Аккуратно свернул и положил сверху куртку. Оба сидели на нагретых солнцем плоских камнях и смотрели, как зеленоватый огонь съедает быстро чернеющую, хорошо выделанную кожу. Вот от куртки остался лишь бурый пепел.
— Ты можешь быть уверен, Глюзий, — тихо проговорила Адония. — Я никому не скажу.
— Может, убить тебя здесь, — медленно проговорил Глюзий. — Как раз ведь нет никого. Тогда точно не скажешь.
Это была не шутка. Это была твёрдая мысль, неосторожно высказанная вслух. Адония онемела. Бежать? Куда? В море? Так ведь и плавать она не умеет…
Адония сглотнула вязкую слюну. «… А эмоции фехтовальщика губят».
— Ты уверен, — с трудом разомкнув губы, сказала она, — что этот монах не смотрит на нас из-за деревьев? — И, встав и направившись к возку, добавила: — Пёс ничейный.
Влезла на облучок, повернула бледное лицо к морю. Не торопясь, подошёл Глюзий. Сказал:
— Давай считать это шуткой.
Адония не ответила.
Вдруг на берегу, над их головами послышался короткий свист. Между деревьями показались два всадника. Направились в сторону спуска.
— Ты помнишь, — торопливо заговорил Глюзий, как ты поступила однажды с Регентом? В кают-компании? Помнишь, как все капитаны восхищались тобой? Как аплодировали? Повтори, пожалуйста, этот поступок. Ну, не досадно ли потерять всё, что было?
Адония отвела взгляд от покрытого солнечной рябью моря. Посмотрела Глюзию в сузившиеся глаза. Сказала тихо:
— Ладно. Прощён.
Широко улыбаясь, уже скакали к ним Регент и Фердинанд. Из-под копыт вылетали и грузно шлёпали комья сырого песка.
Пепелище
На ночь Адония устроилась в своём возке. Мужчины же сидели возле костра, негромко переговаривались.
— Задержались потому, — поглаживая свежеобритый подбородок, объяснял Глюзию Регент, — что долго высматривали, где их пятый.
— Да! — подхватил обладатель короткой густой бороды Фердинанд. — Всё сходилось! Два года уже здесь пропадают люди. Так? Так. По тракту уже боятся ездить. Так? Так. Шериф уже дважды посылал войска, и они прочёсывали всё побережье, и нападения на экипажи прекращались. Так? Так. Но войска уходили, и люди опять начинали пропадать.
— Пятеро, — сказал Регент. — Двое — бывшие контрабандисты. Двое — беглые каторжники. Один — беглый матрос. Каждый — несерьёзный боец. Любого можно выпускать против Адонии. Конечно, хорошо бы, придерживая в сторонке, отдать ей всех пятерых, по очереди. Но патер сказал — достаточно одного.
— Где расположены? — поинтересовался Глюзий, поглаживая, как и Регент, бритую щёку.
— Дальше по берегу лежит вверх дном старая разбитая шхуна. Они обложили её камнями, и превратили в неприметный среди каменной россыпи холм. Печь есть внутри — наверное, с этой же шхуны. Железная труба видна, закопчённая.
— Да! Там вот точно такой же ручей, и песок. Видны борозды от киля шлюпки, так? Так! А самой шлюпки нет! И эти четверо всё время поглядывали на море! Ждали и мы.
— Появился и пятый! Что-то выгрузили из шлюпки и втащили её под обрыв.
— Ветками заложили.
— Ладно. Давайте ложиться. Адония спит? Завтра у неё важный день.
Но назавтра пошло всё не так.
— Здесь прячутся пять пиратов, — сказал девочке отлучившийся перед тем ненадолго Регент. — Следы я нашёл. Свежие. Если найдём их и хотя бы одного захватим живым — получим хорошее вознаграждение.
— Мы сами справимся, — добавил, почёсывая бороду, Фердинанд. — Ты будешь в сторонке, но на всякий случай держи при себе шпагу. Вдруг кто-то из них сбежит.
Фердинанд и Регент ушли вперёд. Глюзий с Адонией, привязав лошадей в лесу, скрытно двинулись следом. Начался спуск к берегу, и Глюзий тихо сказал:
— Стой здесь, на тропинке. Жди нас. Шпагу вытащи — на всякий случай.
Но таиться больше не было смысла. Громко топая, вернулись Регент и Фердинанд. Сокрушённо покачали головами. Все четверо быстрым шагом пошли вперёд.
— Всю ночь горело, — удручённо сказал Регент.
Они стояли у обширного пепелища. В середине высился заметный холм серой золы. По краям лежали несгоревшие, обугленные торцы толстых брёвен. Неподалёку круглился обложенный камнями бок небольшой шхуны.
— Их взяли не сонными, — сказал Регент, протягивая Глюзию два обломка, бывшие совсем недавно широкой абордажной саблей. — Думается, жаркая была схватка.
— Сожгли? — проговорил Глюзий. — Всех пятерых?
Фердинанд, разворошив палкой кучу дымящейся чадной золы, выкатил оттуда почерневшую половину человеческого черепа.
— Запах чувствуешь? — спросил он. — Как будто стадо быков зажарили.
— Жаль, камни, — покачал головой Регент. — Следов — никаких. Понятно, что не другие бандиты: те бы просто бросили. И не солдаты — те бы всех унесли. Кто бы это мог быть?
Адония и Глюзий быстро взглянули друг на друга.
— Какая теперь разница, — равнодушно проговорил Глюзий. — Всё одно — остались мы без вознаграждения.
— Что теперь будем делать?
— Как — «что»? Адония должна дышать морским воздухом, бегать, плавать. Её, кстати, нужно обучить плавать. Фехтовать положено по два часа в день. Регент, займёшься?
— Конечно, займусь. Ты не против, Адония?
— А ты сам-то что же? — спросил, продолжая ковырять палкой в золе, Фердинанд.
— А я помотаюсь денёк-другой по окрестностям. Вдруг где — то ещё объявится такое вот нежелательное соседство. Девочка должна быть в полной безопасности.
— Это так, — согласно кивнул Фердинанд. — Это точно.
Первая кровь
Каникулы длились почти два месяца. Адония так загорела, что кожа её приобрела лиловый оттенок. Она научилась хорошо плавать и ровно по два часа в день фехтовала. У неё имелась собственная хижина почти у самого моря, под отвесной стеной скалистого берега. Влево от её бивака, в ста ярдах, устроился Глюзий, вправо, на таком же почтительном расстоянии — Фердинанд. Регент, когда не занимался с Адонией фехтованием, нёс ежедневную вахту где-то вверху, у дороги. Девочку окружала надёжная, невидимая охрана.
Через два месяца компания вернулась в монастырь «Девять звёзд».
— Волшебным образом отдохнули, — сказал, завидев знакомые стены, Цынногвер. — Но до чего, джентльмены, я соскучился по работе!
Патер, увидев загоревшее лицо своей воспитанницы, улыбнулся. Подошёл, приветливо обнял. Они сели вдвоём в роскошные, обтянутые ярко-красной тканью, с гнутыми подлокотниками кресла. Поговорили о том, как прошло лето.
— Патер, — негромко произнесла Адония в конце беседы. — Там, на море, однажды был невероятный случай. Он касается Глюзия. Я обещала ему никому не рассказывать. Но если до завтра он сам вам всё не расскажет — тогда уже я…
— Хорошо, — вмиг посерьёзнев, кивнул патер. — Подождём до завтра.
На следующий день, ближе к полудню, Адонии передали приглашение патера на совместный обед. Они и отобедали, — в его апартаментах, снова вдвоём.
— Глюзий мне всё рассказал, — сообщил патер после обеда. — Сам рассказал, не дожидаясь вопросов. И теперь ты совершенно свободно можешь изложить то, что видела. Со своей стороны.
Адония, старательно припоминая детали, поведала наставнику о том, что случилось в первый день их пребывания на берегу моря.
— Да, — задумчиво произнёс патер. — Всё сходится. Кроме одного. Он говорит, что мысль убить тебя была шуткой.
— Когда при мне шутят я обычно смеюсь, патер. А там я испугалась. До обморока.
— Ладно. Чтобы доказать свою преданность, Глюзий испросил позволения подвергнуться серьёзному испытанию.
— Какому?
— Есть у нас такая традиция. Испытание «башней».
— Мне можно узнать, что это значит?
— Думаю, скоро будет можно и посмотреть. А пока — просто знай, что это бой одновременно с девятью противниками, из которого живым выходит только один.
— Вот как! А кто эти противники?
— Свирепые и безжалостные люди. Как, например, те, кого вы не успели застать у старой шхуны.
— Одновременно девять?! А Глюзий — один?!
— Да, дочь моя, одновременно. Но — каждый за себя. Я не смог отказать Глюзию. Ему, самому лучшему фехтовальщику «Девяти звёзд», после того, что случилось, очень важно поверить в себя.
— А когда мне можно будет увидеть?
— Не раньше, чем ты пройдёшь своё собственное испытание.
— Вот как? Какое?
— Оно называется «нежданная встреча». Всё остальное скоро узнаешь.
— Что-нибудь вроде боя с засадой, да?
— Нет, ну что ты! Скорее, это проверка умения владеть собой.
— И она будет скоро?
— Надеюсь, что да.
И, тем не менее, эта проверка произошла спустя почти год.
Как и прошлым летом, Адония и двое сопровождающих (Глюзий отбыл в морской поход) отправились на каникулы, к морю. Был всё тот же возок и, кажется, те же лошадки.
Регент и Фердинанд ехали, чуть поотстав.
— На этот раз надёжно? — спрашивал Регент.
— Да, проверено. Четверо парней, входили в местную бригаду контрабандистов. Её разгромили недавно «красные мундиры». Эти четверо прячутся в скалах. На работу не выходят, таятся. Питаются рыбой, — у них есть сеть и баркас, — ну и общий продуктовый запас бригады остался не тронут. Думаю, два месяца будут безвылазно сидеть в своей норе.
— Норе?
— Да, береговая пещера.
— Ты видел их всех?
— Очень близко.
— И как Адония по сравнению с ними?
— Ну сам смотри. Пятнадцать лет. Высокая, гибкая. Шесть лет нешуточных тренировок. Расправится, как с мальчишками, даже если выпустить всех четверых сразу. Главное — суметь подавить страх и просто работать.
— Ну, на то и внезапность.
Но внезапность эта была тщательно подготовлена.
— Последняя тренировка, — заявил Регент выросшей ученице. — Бой в полную силу. На мне под одеждой будет кольчуга…
— Для чего?
— Я же говорю — бой в полную силу. Ты должна провести один точный удар. Только один. Но так, чтобы я был сбит с ног. Или, если бы не был прикрыт кольчугой, то нанизан на твой клинок до середины. Всё, девочка. Обучение кончилось, завтра — экзамен.
— И сегодня — последняя тренировка? Как быстро…
— Вот сюда, — Регент набросил поверх кольчуги белый балахон, на левой стороне груди начертил углем небольшой круг, — ты должна провести свой удар. Используй любые финты и отвлекающие уколы, но удар должен быть только один.
— Я поняла.
— Алле!
Спустя пять минут Регент опустил шпагу. Стоявший поодаль Фердинанд одобрительно покивал.
— Ну, с ног не сбила, — проговорил, открыто скривясь от боли, Цынногвер, — хотя и могла.
Он снял балахон, протолкнув палец в небольшой разрез, показал всем, куда пришёлся удар.
— Вот и всё, — сказал он сосредоточенно внимающей ему девочке. — Завтра ты будешь идти по берегу моря. На тебя нападёт незнакомый тебе человек. Внезапно нападёт, из укрытия. Ты должна успеть выхватить шпагу — смотри, это обязательное условие: шпага — в ножнах! — и нанести один точный удар. В то же место. Шея, живот, руки у него не будут прикрыты кольчугой. А грудь будет. Поэтому удар — только один, и только в сердце.
— Я поняла. Успеть выхватить шпагу и нанести один точныйудар.
— И всё! Если справишься — мы возвращаемся к патеру и торжественно объявляем об успешно сданном экзамене. Если нет — посыпаем головы пеплом и до следующего лета продолжаем изнурительные тренировки.
Регент на минуту умолк. Посмотрел в сторону моря.
— До завтра можешь заниматься чем угодно. Сходи к морю, поплавай. А нас до исхода экзамена ты не увидишь. — Сняв кольчугу, он медленно растирал ушибленное место. — Ровно в десять часов выйдешь из лагеря и отправишься по берегу вон в ту сторону. Твои часы исправны?
— Да, они в возке.
— Фердинанд! Отдай ей и свои тоже. Это важно: ровно в десять. Не проспи!
Однако это предостережение было излишним. Адония не смогла заснуть в эту ночь. Часов до четырёх она маялась в возке, убеждая себя, что эмоции губят фехтовальщика, потом встала, раздула огонь и сидела у костра, слушая шум прибоя и вглядываясь в светлеющий горизонт.
В девять часов разделась и немного поплавала. Вскипятила воды и выпила чашку чая. Тщательно оделась, тщательно затянула ремешки на ботфортах. Проверила, легко ли вынимается шпага. Подвесила ножны к поясу, посмотрела на часы — и пошла.
Она помнила жёсткое условие — шпага в ножнах. Но ведь никто не запрещал держать правую руку на рукояти, а левой придерживать ножны в удобном для изъятия клинка положении! И всё же она демонстративно не воспользовалась этим. Взяв в руки два камешка, она перебрасывала их из ладони в ладонь, бесцельно и беззаботно.
Берег менялся. Появились крупные валуны, по которым нужно было прыгать, потом пошли камни поменьше — и вот совсем мелкая галька. Слева тянулся всё тот же обрыв, справа неторопливо выкатывались на берег тихие волны.
«Какая же это внезапность! — подумала с досадой Адония, когда впереди спрыгнул с обрыва человек с обнажённым клинком. — До него шагов десять! Переобуться можно успеть».
Привычно встала в позицию, привычно сбила на сторону первый выпад. Поймала взглядом лицо нападающего, — жестокое, с бешеными глазами. Блеснул широкий оскал влажных, крупных зубов. Пронеслась мысль: «Понятно, что хочет напугать. Но зачем же так переигрывает?»