Пока корабль плывет Остен Эмилия
Мэгг невольно заулыбалась, глядя в его открытое загорелое лицо.
- А как мне называть вас?
Рулевой, подслушивавший разговор, конечно же, не удержался и прыснул.
- Хороший вопрос. Предлагаю забыть о том, что я милорд. Зовите меня капитаном - а если познакомимся поближе, то начнем называть друг друга по имени. У нас все просто, я вам уже говорил. - И он повернулся к рулевому. - Нечего хихикать, Том. Следи-ка лучше за курсом, а то въедем носом в Маргейт.
- Том! - заметила Мэгг. - Вот человеческое имя!
- А, вы познакомились с Черной Бородой? У нас таких много.
- Мне кажется, тут вообще немного людей. - Мэгг обвела взглядом судно.
- Да, команда маленькая, всего-то пятнадцать человек, включая меня. Обычно и того меньше, но я излишне сердоболен и беру на борт всякую шваль. Вот Том, - граф хлопнул рулевого по плечу, - прежде чем поступить ко мне на службу, мел полы в кабаке. И приворовывал, само собой. Как тебя не сцапали, а, Том?
- Прошу прощения, мисс, прошу прощения, - рулевой кивнул Мэгг, - только капитан немного привирает. Простите, капитан, привираете же!
- Ладно-ладно, преувеличил малость. Том только и украл, что один кошелек, да и то у меня. И ушел с ним недалеко. Шесть лет уже прошло - был мальчишкой, стал рулевым. Сначала ходил со мной на отцовском корабле, а теперь вот здесь. Вы не волнуйтесь, мисс Ливермор, - в уголках его губ вновь задрожала улыбка, - Том - отличный парень, и штурвал лучше его никто не держит.
- И снова прошу прощения, капитан, вот тут вы точно сочиняете! Вы сами со штурвалом в руках родились.
- Может, и так, - засмеялся граф, - но я того не помню!
И тут Мэгг поймала себя на том, что любуется им.
Она плохо разбиралась в людях и сама не понимала, чем ее привлек этот человек, которого она, в сущности, знала меньше одного дня - если сложить все то время, что они виделись. Но он показался ей таким… свободным - иного слова Мэгг не могла подобрать. Свобода владела им, как лорды владеют землями. Теперь, находясь на палубе «Счастливицы», девушка понимала, насколько же неуместно смотрелся граф Сильверстайн в обществе людей, к которым принадлежал по рождению. Он проще их, гораздо проще. А может, и нет. Разве в море можно оставаться простым?
Мэгг этого не знала.
Но у нее будет время, чтобы найти ответ на этот вопрос.
Пока же она попросила:
- Расскажите мне о «Счастливице», капитан. Это тоже корабль вашего отца?
- Нет, это моя и только моя собственность. - Сильверстайн подошел к Мэгг, взялся обеими руками за резные перила. - Гафельная шхуна[1 - Гафельная шхуна - тип парусного судна.] «Счастливица» спущена со стапелей в Глазго пять лет тому назад. Экипаж - от двенадцати до пятнадцати человек, в зависимости от рейса и времени года. Три мачты, - он полуобернулся и указал, чтобы Мэгг поняла, - вот это фок, это грот, это бизань. Нос там, корма здесь. Осадка у «Счастливицы» небольшая, так что можем ходить по мелководью, что немаловажно в устье китайских рек. Особенно если отплываешь, нагруженный по самый клотик.
- Вы часто ходите в Китай?
- Это плавание будет четвертым. Чай - выгодное дело, особенно если корабль хорош.
- А «Счастливица» хороша? Она ведь большая.
- Не слишком, но и не маленькая. Семьдесят девять футов длины, двадцать один фут ширины. - Сильверстайн явно гордился своим кораблем. - Осадка девять футов, и весит она немногим больше ста тонн. Развивает скорость до восьми узлов. Кроме того, наш маленький торговый корабль несет вооружение.
- Вооружение? - подозрительно спросила Мэгг.
- О, конечно. Во-первых, в Китае продолжается война. Во-вторых, насчет пиратов я вовсе не шутил. У африканских берегов полно флибустьеров, да и в Индийском океане они встречаются. Потому у нас на борту два четырехфунтовика и шесть двенадцатифунтовых карронад. В случае чего мы можем дать отпор.
- О, это успокаивает, - пробормотала Мэгг.
Она смотрела теперь на корабль несколько по-иному. Не то чтобы шхуна перестала ей нравиться, нет. Просто Мэгг осознала, насколько это не прогулочный корабль. И то, что она теперь ко всему этому причастна, одновременно и пугало, и радовало.
Мэгг не думала о том, каким именно станет ее путешествие. Она должна была уговорить графа и отправиться к Артуру, остальное не имело значения. Только сейчас ее настигло понимание того, что плавание продлится больше трех месяцев. Больше трех месяцев Мэгг Ливермор проведет на этой деревянной скорлупке под пушистым ворохом парусов.
Девушка глубоко вздохнула, пытаясь справиться с подкатившей не вовремя паникой. Граф, кажется, угадал по лицу гостьи: что-то не так - и беспечным тоном произнес:
- Мисс, однако все эти корабельные премудрости вас не насытят. Позвольте пригласить вас к завтраку, если вас устраивает мое общество.
- А то нагрянет морская болезнь, и будет поздно? - пошутила Мэгг. - Охотно, капитан. По правде говоря, я зверски проголодалась.
Он усмехнулся и предложил ей руку.
Капитанская каюта оказалась значительно больше, чем та, в которой поселили Мэгг. И гораздо красивее. Большие окна, выходившие на корму, за которой стлался пенный след. Деревянные сундуки. Крепкий стол, заваленный бумагами, которые граф поспешно смахнул в ближайшее кресло. За занавеской, по всей видимости, пряталась кровать. В каюте можно было развернуться, пройтись, даже станцевать при желании. Мэгг про себя снова удивилась, что ее поселили не здесь - жилище капитана казалось более подходящим для молодой леди, - однако решила держать при себе подобные размышления. В конце концов, граф Сильверстайн ей ничем не обязан, это она напросилась в попутчицы.
Капитан усадил гостью в одно из кресел и, открыв искусно замаскированный шкафчик, в задумчивости уставился на стоявшие там бутылки.
- Я не ошибусь, если предположу, что вы не будете пить ром?
Мэгг вытаращила глаза.
- Для рома слишком рано, - закончил граф.
- Боюсь, капитан, для рома будет слишком рано всегда. Я бы выпила чаю, если можно.
- Чаю, - буркнул Сильверстайн и, выбрав наконец-таки бутылку, захлопнул дверцу шкафчика. - Пресная вода на корабле - это большая ценность. Потому моряки так много пьют. Но предлагать вам ром рановато, что верно, то верно. - Он с некоторым сомнением покосился на Мэгг. - Я разбавлю это вино водой. Вы согласитесь на такой вариант?
- На корабле, возящем чай, нельзя выпить чаю? - изумилась Мэгг. Подобного поворота дел она не ожидала.
Граф неопределенно пожал плечами.
- Ради вас я уговорю кока заварить вам чай пару раз. Но не требуйте от бедняги подобных подвигов каждое утро. На моем корабле - люди старой закалки. Сам я иногда пью кофе, однако пресная вода должна расходоваться экономно. Для вас мы выделим запас, мисс. Но он будет не слишком большим.
Мэгг кивнула, глядя, как Сильверстайн разливает вино. Ее напиток после того, как граф разбавил его водой из кувшина, приобрел бледно-розовый оттенок, похожий на цвет утренней зари.
- До сих пор я ступала на палубу корабля лишь один раз.
- Вот как?
- Да, мы с матушкой были приглашены герцогом на прогулку. Парусник прошелся по Темзе, и на том дело закончилось. Я даже не знаю, была ли это шхуна. Я ничего не понимаю в кораблях, - призналась Мэгг.
Она внезапно сообразила, что образ настойчивой глупышки может сыграть против нее. Ей не хотелось показаться совсем уж дурочкой. Но в кораблях она действительно ничего не понимала.
- Не беспокойтесь, мисс, - хмыкнул граф, - через некоторое время вы наберетесь знаний, хотите этого или нет… Где же эти бездельники и наш завтрак?..
Глава 12
Сначала Рэнсом полагал, что мисс Ливермор принесет сплошные неприятности, и оставался вежлив с нею из чистой любезности. Он говорил общепринятые фразы, которых терпеть не мог, отвечал на ее вопросы и улыбался так, что скулы сводило. Она поддерживала вежливый разговор, просиживала в каюте целыми днями, на палубе появлялась редко, исправно принимала приглашения на завтраки, обеды и ужины и после, не надоедая Рэнсому, сразу же удалялась к себе.
Это его устраивало. Как и то, что ни мисс Ливермор, ни ее служанка не были подвержены морской болезни, а значит, не доставляли хлопот. Они легко переносили качку. Море было относительно спокойным, погода для августа стояла неплохая, и Рэнсом почти все время проводил на палубе. Мисс Ливермор же из каюты почти не показывалась, следуя первоначальному уговору - как можно меньше попадаться команде на глаза.
Не то чтобы Рэнсом не был уверен в своих людях; однако мисс Ливермор, можно сказать, напросилась в это путешествие, и не хотелось бы, чтобы ее присутствие на корабле оказалось некстати. К тому же у Рэнсома находилось о чем подумать, кроме зеленоглазой брюнеточки с тонкой талией и удивительно изящными руками.
Ночами, лежа в своей каюте или стоя вахту у штурвала, Рэнсом воскрешал в памяти свою встречу с дедом, и ничего приятного на ум не приходило. Простить старика граф так и не смог. Зато теперь все вспоминались разговоры с отцом, те скупые слова, что Александр говорил о деде.
Рэнсом отлично помнил это, так как подобные разговоры были важными для него. Он отчего-то остро чувствовал свою связь с отцом и матерью, и осознание того, что они принадлежали к каким-то семьям до момента, как очутились на обочине жизни, заставляло его внимательно слушать.
Впрочем, Александр не считал их тогдашнее положение обочиной. Хотя ему не сразу удалось встать на ноги и основать судовладельческую компанию, он работал изо всех сил. Мать Рэнсома, Вероника, вела дом, и никто не мог бы сказать о ней, что она недостойна Александра. Она была тихой, но решительной, незлобивой и мудрой. Рэнсом впитывал ее ненавязчивую заботу, как земля впитывает солнечные лучи после зимы.
Отец устраивался в кресле перед камином, Рэнсом садился на скамеечку у ног Александра и спрашивал его:
- А почему дедушка не хочет с нами встречаться?
- Дедушка очень разозлился, что я женился на твоей матушке.
- Но мама такая красивая! Почему она не понравилась дедушке?
- Она родилась в семье, менее знатной, чем наша. Для меня это не было препятствием, однако твой дед весьма щепетилен в таких вопросах.
- А где мамочкина семья?
- К сожалению, почти все они умерли. Она сирота.
- Это очень грустно.
- Да, очень грустно, сынок. А потому не будем говорить об этом, чтобы не огорчаться. Как у тебя дела с французским?
- Это тоже грустно, папа!..
И сейчас - как многое он отдал бы, чтобы вернуть эти дни и задать вопрос: почему? Как они решились? Александр привык к другой жизни, он понимал, на что идет, и его уход из семьи мог для него, его жены и ребенка обернуться беспросветной нищетой. Но он решился. Почему?
Маленький Рэнсом не мог задать этот вопрос отцу. Взрослый Рэнсом не хотел расстраивать его напоминаниями, к тому же тогда этот вопрос ушел в прошлое - так остов выброшенного на берег корабля постепенно погружается в песок. А сейчас молодому графу зачем-то стало нужно это знать. Встреча с дедом все изменила, и Рэнсом знал, что не обретет покоя, пока не поймет: что именно изменилось. Ведь не в наследстве дело. Совсем не в нем.
Рэнсом стоял за штурвалом, грел в ладонях гладкие ручки, слушал хлопанье парусов и думал, думал…
Церковь вздымала острые шпили к фаянсовому небу. Деревушка оказалась скорее городком, и Александр с Вероникой ехали по притихшим, мощенным камнем улицам, и цокот копыт звонко рассыпался в вечернем воздухе. Всадники двигались к центру города, над которым горел под последними лучами заходящего солнца позолоченный шпиль. Вероника не слишком хорошо держалась в седле: все-таки до знакомства с Александром она почти не умела ездить верхом. Городская девушка, дочь богатого торговца и все же - как говорили - неровня графскому сыну. Однако сам наследник думал иначе. Он отдал бы всю свою жизнь за то, чтобы она была рядом с ним. И Вероника была с ним. Она - и их сын, спавший сейчас далеко отсюда, под присмотром няни, в уютной колыбели.
Редко попадавшиеся прохожие не обращали на всадников внимания. Александр ничего не говорил. Ему не хотелось разрушать странную, почти живую тишину, установившуюся между ним и Вероникой. Так молчат люди, которые знают и понимают друг друга настолько хорошо, что им не нужны слова.
Александр пребывал в необычном покое. Он не подозревал до этого момента, насколько привычным для него за последние несколько дней стало бежать, торопиться куда-то… жить взахлеб. А сейчас ему стало спокойно и светло. Шпили церкви притягивали взгляд, успокаивали.
…Однажды Вероника спросила у мужа, почему он верит в Бога? Что значат для него своды соборов, тонкая свеча перед алтарем, взгляды святых с витражей? Александр очень удивился вопросу: он считал, что вера не приемлет слова «почему?». Ответ, что это успокаивает его и дает ему надежду, Веронику не удовлетворил. И тогда Александр, подумав, сказал: если Бог вездесущ, значит, он есть во всех нас, в тебе и во мне. Как можно не верить в тебя и себя? И как можно не любить Бога, который сам есть Любовь?..
Они повернули на маленькую площадь перед церковью, и Александр поднял голову, прищурился, разглядывая колокольню. С нее сорвался одинокий голубь и, резко взмахнув крыльями, пропал в синей вышине.
Двери церкви до сих пор были распахнуты, из них лился мерцающий свет множества свечей. Александр спешился, помог спуститься Веронике, привязал поводья к перилам и, взяв жену за руку, начал подниматься по ступенькам. Жена обогнала его и нетерпеливо потянула вперед. Он улыбнулся.
Вероника перешагнула порог - и Александр, не спускавший с нее глаз, с изумлением отметил, как она изменилась. Она стала двигаться стремительно и плавно, отпустила руку мужа, еле заметным жестом велела ему ждать у дверей - от неожиданности он даже подчинился - и двинулась по проходу между скамьями, к алтарю, у которого священник гасил свечи.
Александр знал этого священника: отец Бенедикт, настоятель здешней церкви, был любим всеми прихожанами и неплохо знал самого Александра. Правда, наследник графа обвенчался со своей избранницей не в этой церкви, однако она располагалась недалеко от Сильверстайн-Мэнор. И теперь Александр впервые пришел сюда с женой. Пришел, чтобы еще раз спросить у Бога: правильно ли то, что он сделал?
Вероника знала это. Она знала, как болезненны для Александра события недавнего прошлого: ссора с отцом, отказ от своих прав на титул и наследство. Он мучался и никак не мог прийти ни к какому решению.
Тогда они приехали сюда.
Вероника тихо поговорила со священником, потом они кивнули друг другу, отец Бенедикт вышел в боковую дверь и прикрыл ее за собой. Александр вопросительно взглянул на жену.
- Закрой двери, - велела она, - и иди сюда.
Он не без труда затворил тяжелые створки и медленно пошел по проходу, с каждым шагом все больше окунаясь в теплую атмосферу церкви.
Они опустились на колени перед алтарем. Плащи расплескались темными лужами на старых, растрескавшихся досках, и Вероника молча сжала руку Александра. Только тогда он смог поднять взгляд на распятие…
И немедленно через него хлынула боль, та боль, которая все время сжималась внутри, как стальная пружина. И хлынули слова: Господи… Господи! Зачем? За что?.. Я всегда любил Тебя, я любил мир, который сотворил Ты, и пусть на мне лежит каменной глыбой мой грех - какой бы то ни было! - я думал, что искупил его своим покаянием… Или… или я не умел раскаиваться никогда?
Да, Александр. Вот где твоя ошибка. Ты не умел. Не умел каяться по-настоящему, не умел даже осознать, есть ли не на тебе вина и в чем она. Ты запутался. Запутался так крепко, что предпочел отодвинуть все проблемы на задний план, позабыть о них, а не решить… Говорил Богу о себе и ждал прощения, как чего-то осязаемого и обязательного - если я каюсь, Бог обязан простить меня, не так ли? Что-то вроде сделки, Александр Сильверстайн! Ты всегда был дельцом…
Разве нельзя искупить грех непослушания? Разве то, что он сейчас ломает будущее собственному сыну, не отступит перед любовью? Ведь любовь все прощает, и она никогда не иссякнет. Отец этого не понимает. Он замкнулся в своем мире, и ему не до тех, кто пошел против него. Ему не до сына. Но Александр другой.
Нужно просто успокоиться. Не думать о последствиях. Раскаяться, попросить Бога простить грехи, а не размышлять о том, что будет потом. Ведь, в конце концов, он и так отлично знает, что будет. Они с Богом оба знают. И никому этого не изменить. Даже Богу. Даже Веронике.
Александр искоса взглянул на жену - и поразился светлой красоте ее лица. Она, закрыв глаза, что-то шептала, и он долго смотрел, как двигаются ее губы, как свет свечей ложится мягкими отсветами на кожу. Вероника, Вероника… моя безумно сильная девочка… Я так люблю тебя, что это может соперничать с моей любовью к Богу. Или вплетаться в нее. И пусть вплетается. Если ты послана Богом, то зачем я противлюсь судьбе, Вероника? Что я делаю?
Он закрыл глаза и постарался разобраться в хаосе мыслей, но они ускользали, маня яркостью имен. Вероника, Рэнсом, отец - и он, Александр. И Бог. Который спрятан в каждом из нас, глубоко-глубоко, и который улыбается нам из чужих глаз, дотрагивается до нас чужими руками. Кто Ты, Бог? Я никогда не спрашивал Тебя об этом. Почему Тебе дана власть прощать? Потому что Ты нас создал? Потому что из-за Тебя мы дышим, двигаемся, умираем? И что за сладость быть прощенным? Впрочем, Ты все равно мне не ответишь… Суть не в том, отвечаешь Ты или нет. Суть в том, есть Ты или нет.
И если я дал себе ответ «есть», я должен доверять Тебе. А я сомневался. Всегда в глубине души сомневался…
Посмотри на Веронику, Господи. Она не сомневается в Тебе. Она любит Тебя гораздо более чистой и совершенной любовью. Она вынесет и примет все, ибо будет знать: когда-нибудь, где-нибудь, но она получит то, что заслужила. И я сделаю для этого все.
За любовь не нужно прощать. Любовь - это то, что прорастает в тебе, как молодое дерево, и с годами становится все выше, все пышней. Любовь - это испытание, это прощение, это дар и надежда, и это - вся жизнь, если сумеешь понять. Я плохо умею говорить такое словами. Но я умею говорить сердцем, и моя жена знает, а сын еще узнает. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы любовь никогда не покидала наш дом.
Александр вздохнул и, привстав, переменил позу: опустился на одно колено. Вероника открыла глаза, взглянула на него, хотела что-то сказать, но промолчала. Александр снова посмотрел на распятие.
- Так правильно? - спросил он шепотом.
Свечи тихо мигнули - видимо, сквозняк. Резное лицо Христа казалось в их свете живым, и Александру на мгновение померещилось, что Христос сейчас повернет голову и скажет… Нет. Не надо ждать. Не надо.
Что бы ни было дальше, я принадлежу Тебе, Господи. Я не Твой раб - я тот, кто любит Тебя, и я приду к Тебе по своей воле, если она у меня еще осталась… Я - Твой верный паладин. Веди меня, и я пойду. Я в Твоих руках, под Твоим крестом. Я - верю.
Вероника приподнялась и коснулась кончиками пальцев его щеки. Александр вздрогнул от этого ласкового прикосновения, повернулся и посмотрел в лицо жены. Она молча улыбнулась, как будто давая понять: ничего. Я все понимаю. И Бог понимает тоже. Мы поможем.
…Они расположились на грязном холодном полу, тут же, у алтаря; Александр положил Веронике голову на колени, а она гладила его волосы, перебирала пряди. Было жестко и неудобно лежать, но Александр не обращал на это внимания. Он обрел то, что искал, - покой. Между ним и Богом теперь не осталось невыясненных вопросов.
- Ты не жалеешь, что мы пришли сюда? - неожиданно спросила Вероника.
- Конечно, нет. - Он притянул ее ладонь и прижался к ней щекой. - Я рад этому. Спасибо тебе.
Вероника улыбнулась.
- Я подумала, что тебе это нужно. Ты был… как палец на спусковом крючке.
- Пожалуй. Но теперь все в порядке.
- Ты уверен, Александр?
- Да.
Она помолчала и спросила:
- И что теперь? Что ты теперь скажешь?
- Мы уедем. Уедем сразу же. Начнем новую жизнь далеко отсюда. Что ты думаешь о Шотландии? Там прохладней, чем здесь, зато мы можем начать в новой стране новую жизнь…
- Ты же знаешь, - нежно сказала Вероника и провела пальцами по его щеке, - я пойду за тобой, куда бы ты ни отправился.
И Александр понял, что Бог с ним говорит.
Глава 13
…Ты лежишь на спине, раскинув руки, под тобой - потертое одеяло, под одеялом - кровать, под кроватью - пол, и комната ниже, и ниже… а сквозь тебя, как речные рыбы, проплывают сны… Они плывут длинным призрачным строем…
…На потолке гнездится тень, отбрасываемая букетом цветов, - ведь на столе горит свеча. Эта тень похожа на засохшего паука и покачивается под ветром. Ветер дует из-под занавесок, которые - вот странно! - застыли неподвижно, процеживая свет фонарей.
Ты знаешь, что в коридоре кто-то есть. Там не может никого не быть - там что-то вздыхает и смотрит на тебя неподвижным оценивающим взглядом. Пока ты помнишь о Том, Кто Стоит В Коридоре, он не сделает ни шагу вперед. Но едва ты о нем забудешь…
Ты знаешь, что он стоит там давно. Живая страшилка из робких детских снов, тень на обоях. Всего лишь. Он пьет твои сны, и ими запачканы его губы. Иногда он вытирает их тыльной стороной ладони, не отрывая взгляда от тебя.
Ты поворачиваешь голову и смотришь на него. Смотришь со своей скрипучей кровати, из своих медленно ползущих снов. Пытаешься прогнать его. Пытаешься понять его и потом - убить его.
Пока не поймешь, что там, в темном коридоре, стоишь ты сама - и бесстрастно смотришь на себя, неотрывно смотришь на себя…
Когда Он - ты - развернется и уйдет, ты не проснешься.
Мэгг вскрикнула и проснулась.
Было темно, и, приподнявшись, она не увидела в приоткрытом окне даже намека на рассвет. Хотя летние ночи не слишком длинны, есть моменты глубокой темноты, такой, когда не видно собственных рук, только слышно, как колотится сердце. Мэгг провела ладонями по лицу, прогоняя страшный сон.
Он приходил к ней иногда, и она никак не могла понять, что это значит. Если человек видит сны (вот Этель, например, их вообще не видела), то они занимают в его жизни немалое место. Обычно Мэгг снились веселые приключения, знакомые люди и солнечные дни, однако иногда приходили такие обрывки, словно вестники из иного мира. Мира, где все не так хорошо, как здесь.
После подобных снов Мэгг не могла уснуть.
Дома она спустилась бы на кухню, разбудила кухарку или - что вероятнее - сама приготовила бы себе чай или теплое молоко. И встретила рассвет улыбкой. Здесь же отправляться искать кока - глупость, да и появляться в ночной рубашке там, где спят матросы, наверное, не самая лучшая идея… Но Мэгг было невыносимо сидеть в каюте, словно что-то гнало ее отсюда прочь. Казалось, что если она не выйдет, то сон сбудется. Она никогда не проснется. Ведь говорят же - смертный сон…
Мэгг спустила ноги со своей узкой кровати, надела туфли и покрепче завязала ленты, чтобы не споткнуться. Облачиться в платье без помощи Хатти нечего и думать, поэтому девушка на ощупь нашла в сундуке осеннее пальто, сунула руки в рукава и завернулась в него. Она просто выйдет ненадолго, посмотрит на звезды, вдохнет свежий морской воздух и вернется.
Дверь тихо скрипнула. Коридор был пуст, и Мэгг вскарабкалась по лесенке наверх. Вторая дверь подалась с трудом, но девушка преодолела ее сопротивление и остановилась, пытаясь привыкнуть к темноте. Темнота была другой, не такой, как в каюте.
Она казалась объемной и громадной, она наваливалась со всех сторон. Горел фонарь на носу корабля, Мэгг видела его; наверное, и на корме горят фонари. Мэгг отпустила дверь (та закрылась с тихим стуком), сделала несколько шагов и уцепилась за борт. Внизу плескалась невидимая вода.
Глаза постепенно привыкли, и наконец Мэгг увидела темный простор. Облаков на небе было мало - полупрозрачная кисея, сквозь которую смотрели звезды. В звездном свете Северное море казалось ненастоящим. Мэгг никак не могла осознать его величины и величия. Конечно, она уже не раз видела море днем, но впервые ночью.
Было новолуние, и ничто не мешало звездам сиять, словно льдинки. Мэгг запрокинула голову, борясь с желанием раскинуть руки и полететь - таким прекрасным казался ночной мир. Воспоминания о страшном сне исчезли, будто их и не было. «Счастливица», казалось, почти не движется, словно зависнув между водой и небом, однако, если склониться и посмотреть за борт, можно увидеть у борта пену…
Мэгг склонилась, и тут же чья-то рука жестко схватила ее за плечо.
- Что вы здесь делаете?
- Господи, как вы меня напугали! - выдохнула Мэгг, поворачиваясь к Сильверстайну. Он отпустил ее плечо и отступил на шаг.
- Я услышал, как хлопнула дверь. Так что вы делаете на палубе ночью?
Придумывать что-то Мэгг не хотела, да и зачем? Она поплотнее запахнула пальто, чтобы граф (вдруг он видит в темноте не хуже, чем слышит?) не разглядел ночную рубашку.
- Мне приснился плохой сон, и я поняла, что не засну больше. Вот и решила выйти…
- В следующий раз, - буркнул Сильверстайн, увлекая ее за собой, - ступайте сразу на мостик. Оттуда вы хотя бы не свалитесь.
- Я не собиралась падать, - обиделась Мэгг.
- Качка коварна, мисс Ливермор. А вы - не опытный моряк, чтобы удерживаться на ногах даже в страшную бурю. К тому же ночное море завораживает, не зря столько легенд сложено о русалках, заманивающих моряков в пучину. У вас могла закружиться голова. Не рискуйте понапрасну.
Мэгг вспомнила о своем желании полететь и промолчала.
Граф привел ее на мостик, где фонаря не было - иначе он слепил бы глаза рулевому. За штурвалом стоял Черная Борода, этого нельзя ни с кем спутать даже в темноте.
- Спустись в трюм и принеси бутылку вина. Того, французского, - велел матросу Сильверстайн и принял штурвал.
Черная Борода, нимало не удивившись появлению Мэгг, потопал вниз.
- Сейчас моя вахта, - объяснил граф. - Поэтому я не могу развлекать вас танцами. Но могу угостить вином.
- Спасибо, - пробормотала Мэгг.
Она оперлась спиной о перила и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, - все-таки граф ее изрядно напугал.
Мэгг почти привыкла к нему за эти дни. Называла капитаном, беседовала на отвлеченные темы, расспрашивала о корабле. О «Счастливице» граф говорил охотно, однако стоило разговору лишь слегка коснуться его личных дел, тут же переводил беседу в другое русло. Потому Мэгг сама не откровенничала с ним; пожалуй, он немногое о ней узнал со времени первой встречи. Знал, что ее отец умер, что она плывет на встречу с женихом и что матушка очень беспокоится за решительную дочь - и все, пожалуй.
Когда Мэгг поднималась на палубу, то проводила там не слишком много времени. Она не желала привлекать к себе излишнее внимание. Не то чтобы матросы бросали работу и превращались в соляные столпы при виде неземной красоты пассажирки, но все же Мэгг не хотела навлечь на себя неприятности. Хотя временами ей казалось, что опасность преувеличена: никому на этом судне мисс Ливермор особо не нужна. Наоборот: предупрежденные, судя по всему, капитаном мужчины вокруг были необычайно галантны. Даже Хатти доставалась бездна внимания.
Граф молчал, и Мэгг спросила:
- А русалки вправду существуют?
Он пожал плечами.
- Сам не видел ни разу. А вот двое из моей команды утверждают, что слыхали их, один вроде бы даже хвост русалочий в воде увидал, ну и бросился мачту обнимать - от греха подальше.
Мэгг засмеялась.
- Море очень загадочно. Неудивительно, что с ним связано много легенд. А вы знаете легенды о русалках?
- О русалках рассказывают от северных ледников до мыса Доброй Надежды, - откликнулся граф. - Немцы называют их ундинами, а в Греции до сих пор слышат пение сирен. Так что, вполне возможно, легенда имеет под собой основание. Не глядите долго на воду, мисс. - Я и не гляжу, - откликнулась Мэгг. Сейчас она смотрела на капитана, на его профиль, вырисовывавшийся в свете звезд. - А вы в них верите?
- Я верю фактам. Факты бывают разные. Говорят, в Исландии несколько веков назад наблюдали и даже ловили русалок и морских людей - с огромным ртом и двойным подбородком. А в Голландии как-то нашли морскую женщину, запутавшуюся в водорослях. Ее привезли в Харлем, одели, научили вязать чулки и кланяться перед распятием, а когда она умерла - похоронили по христианскому обычаю. Только вот говорить она не научилась… Многие моряки уверяют, будто встречали русалок. Однажды я разговаривал с человеком, который, по его словам, видел русалку так же хорошо, как меня. Впрочем, к тому времени он был изрядно пьян… Он утверждал, что на острове Бенбекьюла местные жители собирали водоросли и заметили русалку. Сначала пытались подойти и разглядеть, но она ускользала, и тогда кто-то бросил в нее камень.
- Но зачем? - удивилась Мэгг.
- Люди так устроены, мисс. Нечто неизвестное проще убить, чем изучать. Как бы там ни было, труп прибило к берегу через три дня. Человек, рассказывавший мне эту историю, утверждал, что верхняя часть этого существа была, как у хорошо упитанного ребенка трех-четырех лет, но с ненормально развитыми грудями. Волосы - длинные темные и блестящие, кожа белая и мягкая. Нижняя часть тела представляла собой хвост, как у лосося, но без чешуи.
Мэгг поежилась.
- Выглядело, наверное, ужасающе.
- Именно поэтому я предпочитаю, чтобы русалки оставались легендой. Так красивее.
- А если они утащат вас в воду? - поддразнила его Мэгг. - Ведь русалки заманивают в первую очередь мужчин, да?
- Я устою перед их чарами, уверяю вас.
Эта мужская самоуверенность весьма позабавила Мэгг; она не успела придумать ответ - возвратился Черная Борода с бутылкой, и граф, передав ему штурвал, ловко вышиб пробку.
- Бокалы внизу, в каюте, мисс Ливермор. Если вы считаете неприемлемым пить из горлышка…
- Нет, что вы, - сказала она, опасаясь, что граф сочтет ее совсем уж неженкой. - Что вы.
Сильверстайн протянул Мэгг бутылку. Вино оказалось мягким, терпким, с запахом трав. Мэгг сделала два глотка и вернула бутылку капитану.
- Так лучше? - спросил он.
Мэгг кивнула, повернулась и снова уставилась на море. Звезды бледнели, и на востоке светлело небо - рассвет подкрадывался мягко, словно охотящаяся кошка.
- Вам придется вернуться в каюту через какое-то время, - заметил граф и добавил тихо, чтобы Черная Борода не услыхал: - Если будете в таком виде разгуливать, мои головорезы из-за вас перебьют друг друга. Но пока можете побыть здесь. Я сам провожу вас.
- А я не мешаю вам? - Мэгг оглянулась на рулевого.
- Нет, море сегодня спокойное, и так будет продолжаться еще денек-другой.
- Откуда вы знаете?
- За годы, проведенные с ним, я чувствую его, как давнюю любовницу, - когда рассердится, а когда приласкает.
Граф явно не страдал предрассудками и мог произнести слово «любовница», ничуть не стыдясь. Попробовал бы он проделать этот фокус на каком-нибудь званом вечере! Мэгг невольно улыбнулась.
Она мысленно сравнила графа Сильверстайна с Артуром. Оба джентльмена были храбры, уверены в себе и хороши собою, однако как же они различаются! Артур вежлив и предупредителен, таким и должен быть хорошо воспитанный молодой человек. Рэнсом Сильверстайн получил прекрасное воспитание, это заметно, и он джентльмен, о да… но на грани. Все эти вроде бы случайно проскальзывающие словечки и вольное поведение. Впрочем, Мэгг несправедлива к Сильверстайну - он-то не нанимался ее куртуазно развлекать!
- Расскажите еще о русалках, - попросила девушка. Вино согрело и окончательно прогнало ночные страхи.
- Что рассказывать, если я их не видел? Может быть, вы отправитесь спать, мисс?
- Я так и полагала, что мешаю вам.
- Вы не правы. - Он отвернулся. Небо стало еще светлее, и теперь Мэгг отчетливее видела капитана, заклепки на его плотной куртке, выбившийся простой воротник рубахи. - Скоро заканчивается моя вахта, и я сам отправлюсь в каюту на пару часов. А затем приглашу вас к завтраку. Как вам такое предложение?
- Хорошо.
- Тогда позвольте, я провожу вас.
Он помог ей сойти по лесенкам и распахнул дверь в темную каюту.
- Доброго утра, мисс. Пусть вам приснятся русалки.
- Спасибо за хорошее пожелание, капитан.
Сильверстайн кивнул и ушел; Мэгг стояла на пороге, слыша, как затихают его шаги. Затем закрыла дверь, сняла пальто и туфли и забралась под одеяло. Она думала, что сон все равно не придет, - и заснула буквально через несколько мгновений.
Глава 14
Корабль шел где-то вдоль западного побережья Португалии. Последние несколько дней выдались прохладными, но Мэгг только обрадовалась этому. Она открывала окно в своей каюте и наслаждалась легким ветерком, а иногда поднималась на мостик. Там ее всегда были рады видеть - и Сильверстайн, и Таннерс, и матросы вели себя любезно. Мэгг уже совсем освоилась на судне. «Счастливица» казалась ей почти родной.
Вместе с капитаном Мэгг обошла весь корабль, заглянула даже в трюмы. Попробовала взобраться на бушприт, но Сильверстайн ее остановил.
- Вы же не юнга, мисс.
- И очень жаль, - сказала Мэгг, пребывавшая в тот день в озорном настроении. Она перегнулась через борт и посмотрела на женскую фигуру на носу. - А что она держит в руках?
- Горстку песка, - объяснил Сильверстайн и, поймав недоумевающий взгляд пассажирки, продолжил: - Счастье - это песок, мисс Ливермор. Оно так и струится между пальцами, и следует сжимать их покрепче.
- Вы философ.
- Я не люблю иллюзий.
Матрос постучал в комнату, как всегда по утрам, но дальше молодой рыжий парень повел себя необычно. Он не пригласил ее к капитану, а осторожно пристроил на край столика поднос с завтраком и закрепил на стене едва горевший масляный фонарь:
- Поднимается крепкий ветер, миледи. Вам и мисс Хатти лучше оставаться в своих каютах, - объяснил он.
- И как долго? - Девушка постаралась скрыть разочарование. Она уже привыкла завтракать в обществе Сильверстайна, и то, что совместная трапеза отменяется, ее огорчило. Незаметно для себя Мэгг стала считать графа очень интересным человеком.
- Пока капитан не отдаст другой приказ.
Мэгг поморщилась. Оказывается, это не просьба, а приказ. С одной стороны, девушка обещала не мешать, а с другой… Просидеть неизвестно сколько в крошечном помещении глубоко под палубой - тоскливо невероятно. К тому же матрос протиснулся мимо Мэгг к малюсенькому окошку и надежно закрыл его тяжелой ставней. Единственным источником света теперь был масляный фонарь. Мэгг стало немного не по себе. Матрос, отвесив вежливый поклон, вышел.
- Кажется, день не задался с самого утра, - проговорила Мэгг, пожимая плечами.
На подносе оказалась тарелка овсянки, кусок хлеба и чайник с чуть теплым чаем. Впрочем, за столом у капитана кормили ненамного лучше. Мэгг заставила себя поесть, стараясь не поддаваться мрачному настроению, подкрадывавшемуся из темных углов каюты. Странно, даже не верится, что будет буря. Качало не сильнее, чем всегда. Может, буря - только предлог, чтобы запереть Мэгг в каюте? Но повода к такому обращению девушка не давала, честно выполняла обещание не слишком мозолить глаза, ни на что не жаловалась и старалась никому не мешать.
Неожиданно корабль вздрогнул и затрясся, словно находился не в открытом море, а ехал по ухабистой дороге. Потом все стихло, доносилось лишь какое-то тонкое завывание. Мэгг слышала топот множества ног на палубе, отрывистые команды и свист боцманской дудки. Кажется, буря не вымышленная, а самая настоящая. Суета на палубе продолжалась, но никто не удосужился заглянуть к пассажирке и сообщить новости. Мэгг нервно вышагивала по каюте: два шага туда, два обратно. Однако вскоре ей это занятие надоело, к тому же качка стала сильнее, корабль вздрагивал, поскрипывал, но все это казалось не таким уж страшным, всего лишь слегка нервировало. Мэгг попыталась читать, только света было слишком мало, да и сосредоточиться на чтении все равно не удавалось. Из-за темноты и качки клонило в сон, несмотря на опасность - или мнимую опасность - ситуации. Мэгг потерла щеки ладонями, посмотрела на дверь и решила все же прилечь. Дрожащий свет фонаря бродил по потолку, звуки стали стертыми, словно удалялись. Мэгг уснула.
Проснувшись, девушка не сразу поняла, где находится. Фонарь погас, бархатную темноту не нарушал ни единый лучик света. Было очень тихо, пол каюты совершенно не раскачивался. Мэгг села на постели и прислушалась - тихо. Кажется, буря закончилась. Мэгг встала и нашарила дверь, открыла ее и вышла в коридор. Там было так же темно, как и в каюте, лишь оттуда, где находился выход на палубу, просачивался свет. Медленно, шаг за шагом, девушка пробиралась к свету. Каким-то чудом она ни разу не споткнулась и наконец добралась до двери, ведущей на палубу. Навалившись всем весом, Мэгг распахнула ее и вышла в сияющий день. Палуба была мокрой, но больше ничего не напоминало о буре. Девушка на мгновение прикрыла глаза, настолько ярким показался солнечный свет после тьмы, царившей в брюхе шхуны. Голова закружилась, и Мэгг сделала несколько шагов в сторону, к борту. Схватившись за какие-то веревки, она остановилась и подняла голову, чтобы взглянуть на мостик.