Пока корабль плывет Остен Эмилия
- Я не стала бы описывать ситуацию подобным образом, но…
- Значит, так и есть, - усмехнулся Сильверстайн. - Позвольте вас предупредить: чем дальше, тем будет становиться жарче. Не желаете, чтобы я одолжил вам комплект одежды для юнги? В кладовке, кажется, есть штаны, которые вам подойдут…
- Нет, - скривилась Мэгг, - благодарю за предложение.
Она любила платья, любила их за ту спокойную элегантность, которую они дарили. Когда твою спину сжимает корсет, то и голову будешь держать выше.
- Но мне грустно смотреть, как вы мучаетесь.
- Я не мучаюсь!
- Хорошо. Мне грустно смотреть, как вы переносите жару.
Мэгг не выдержала и засмеялась.
- Вы иногда совсем не джентльмен, Рэнсом!
- Да? - удивился он. - А мне казалось, что долг джентльмена - позаботиться о леди… Ладно, мисс, раз вы не желаете принимать судьбоносное решение, его приму я. Мы сделаем небольшой крюк - зайдем на Фуэртевентура. Пуэрто-дель-Кабрас, конечно, дыра, однако там продают европейские товары. Купите себе пару платьев, более подходящих для южных широт.
- Благодарю, это было бы очень кстати, - оживилась Мэгг. - А я и не предполагала, что мы будем заходить еще куда-нибудь.
- Конечно, будем. Мы идем вдоль обитаемых земель, и можно иногда пополнить запасы воды и свежей пищи. Все время есть вяленое мясо надоедает даже таким старым морякам, как мы. - Граф сделал широкий жест. - К тому же заход на Фуэртевентура займет у нас не более двух-трех дней. Он самый близкий к Марокко из Канарских островов - до материка меньше семидесяти миль.
- А почему мы не остановимся на материке? - полюбопытствовала Мэгг.
- Как бы вам объяснить… Я доверяю Африке меньше, чем островам.
- И зря. Я читала, что Джеймса Кука убили на Гавайях.
- Потому что он сглупил, - жестко сказал Сильверстайн. - Я интересовался жизнью Кука, как и многих других знаменитых мореплавателей - всегда полезно учесть ошибки. Если бы люди Кука не трогали туземцев и вели себя менее вызывающе, вполне возможно, трагедии удалось бы избежать. Но англичане запаниковали, толпа напирала, и в суматохе Куку дали копьем по затылку. Я уверен, что дело не было бы доведено до крайности туземцами, если бы капитан Кук не предпринял попытку наказать человека, окруженного толпой островитян, всецело полагаясь на то, что в случае необходимости солдаты морской пехоты смогут огнем из мушкетов рассеять туземцев. К несчастью, капитан Кук не выстрелил по ним: за несколько минут до этого туземцы начали расчищать путь для солдат, с тем чтобы последние могли добраться до того места на берегу, против которого стояли шлюпки, таким образом давая капитану Куку возможность уйти от них. Туземцы не тронут вас, если вы не ведете себя по отношению к ним жестоко. Именно поэтому я стараюсь быть осторожным. Мы могли бы зайти в Ад-Дар-эль-Беида… прошу прощения, в Касабланку, - но я не люблю этот город. Может быть, потому, что раньше там гнездились пираты.
- А сейчас?
- А сейчас официально не гнездятся. Но кто только не заходит в африканские порты…
Мэгг сидела, подперев кулачком подбородок, смотрела на капитана Сильверстайна и слушала, слушала… Это могло продолжаться часами: она расспрашивала Рэнсома, тот охотно отвечал. Он вовсе не был нелюдимым, этот капитан Сильверстайн, - он просто оказался достаточно жестким человеком со своим кодексом чести, со своими понятиями о том, как должен вести себя мужчина. Эти понятия не слишком отличались от повадок настоящего джентльмена, только были отшлифованы морем и той жизнью, что капитан вел. И Мэгг полюбила с ним говорить - так, как не говорила еще ни с кем. Даже с Артуром.
Артур был нежен и влюблен, Артур целовал ей руки и позволил себе легкий поцелуй в губы - один раз, когда остался с Мэгг наедине и их никто не мог застукать. У нее потом полчаса полыхали щеки, а у Артура вид до конца вечера был смущенный, так что, по всей видимости, леди Белинда поняла, что произошло, но не показала виду. Артур приносил Мэгг скромные цветы в трогательных кривых корзинках (покупал на углу у цветочницы) - маргаритки или фиалки, что символизировало невинность невесты. Артур любил Мэгг такой любовью, какой и должно любить будущую жену в английском обществе. Он не нарушал правил.
Капитан Сильверстайн был - одно сплошное нарушение.
Он вроде бы выдерживал расстояние между собой и Мэгг, однако быстро приспособился называть ее по имени и не особо стесняться в выражениях. Нет, он не ругался с утра до вечера, только перестал извиняться за иногда проскальзывавшие крепкие словечки. Он не считал возможным прятать Мэгг от жизни на корабле и подробно объяснил, что такое цинга и почему на «Счастливице» ею ни разу не болели. Он рассказывал о том, как живут разные портовые города, как он набирает матросов, как обучает их. И Мэгг слушала, забывая обо всем.
Только об одном они больше не говорили - о любви. С того вечера в португальском городке эта тема сделалась табу.
Подумав, Мэгг решила, что граф, пожалуй, человек счастливый и несчастный одновременно. Счастливый - потому что занят делом, которое прилегает к нему, словно кожа; невозможно представить Рэнсома ни землевладельцем, ни светским львом, ни фабрикантом - только моряком. А несчастный - потому что у каждого человека, достаточно образованного и умеющего мыслить, должно быть нечто, от чего замирает сердце. И это не океан, это не шхуна - это другой человек.
Но Мэгг отгоняла подобные мысли: ей не должно быть дела до личной жизни капитана Сильверстайна.
Он, между тем, исполнил свое обещание и разрешил девушке пользоваться своей библиотекой. В огромном, окованном железом сундуке оказалось множество книг, которых наверняка хватит до конца путешествия. Мэгг взяла лишь несколько, лежавших на самом верху, а сколько таилось в глубинах сундука - и предположить боялась.
- Вы что же, все это читали? - спросила она, обнимая «Анналы», весьма потрепанные.
- Нет, к счастью, еще не все. И не тискайте Тацита, словно котенка. Он ветхий.
Остров Фуэртевентура возник из-за горизонта внезапно - словно темный кусочек ночного неба положили на кромку океана. Мэгг сидела на палубе, спрятавшись в тени фок-мачты, и штудировала Тацита, когда раздался крик впередсмотрящего:
- Земля!
- Фуэртевентура, - донесся до нее голос мистера Таннерса. - Сколько простоим, капитан?
- День, может, два. - Глубокий голос Сильверстайна был отлично слышен. - Посмотрим. Возьмем здесь воду, около города она неплохая.
- Билли, русалкин сын, захочет купить коз.
- Живых не возьмем, а козлятину пусть покупает.
- Трюм наполовину пуст. Может, захватим коз и кур?
- Мы, к счастью, не пересекаем Атлантику, Джим, ограничимся курами. От козьего дерьма провоняет вся «Счастливица».
Мэгг невольно улыбнулась. Мужчины ее не видели, а потому выражались так, как привыкли.
- Вы о даме беспокоитесь? - насмешливо спросил Таннерс.
- Оставь шутки на эту тему. Еще раз услышу - ты меня знаешь. И да, если я беспокоюсь о даме, - разве это недостойная причина?
- Да я ничего такого, - забормотал Таннерс, - я что же… Миледи - чудесная девушка. Ежели не надо коз, так не будет коз.
- Иди скажи это Билли. Я встану к штурвалу.
Мэгг отложила книгу, встала и выглянула из-за фок-мачты. По трапу простучали сапоги Таннерса, первый помощник ушел. Капитан стоял на мостике, держал штурвал, и вид у Сильверстайна был задумчивый.
Мэгг не стала к нему приближаться - почему-то ей показалось, что момент неподходящий. Она лишь молча на него смотрела, не понимая, отчего ей не хочется отводить взгляд.
К суше они подошли во второй половине дня. Фуэртевентура, как объяснил Мэгг капитан, остров большой; Пуэрто-дель-Кабрас, в переводе - Козий порт, принимал разные корабли, в основном останавливавшиеся здесь, чтобы пополнить запасы пресной воды. Как рассказал Сильверстайн, лесов на острове почти не осталось: испанцы вырубили их, чтобы построить корабли. Так что Пуэрто-дель-Кабрас понемногу приходил в упадок, жили здесь в основном местные, которым не было дела ни до чего, кроме выпаса коз. Коз на острове водилось в избытке.
Разумеется, граф не отпустил Мэгг гулять по городу одну. Девушка втайне надеялась, что он отправится с нею, однако капитан приказал мистеру Таннерсу и еще двум матросам сопровождать мисс Ливермор, а сам отговорился делами. Какие у него были дела в этом небольшом городке, Мэгг не знала. Она вскоре позабыла о капитане, так как Пуэрто-дель-Кабрас, несмотря на некрасивое название, оказался совершенно очарователен.
А может, в том повинен был океан; за последние дни Мэгг привыкла, что океан темно-синего цвета, и удивилась его виду у берегов острова. В волнах, ласково набегавших на ослепительно-белый песок, прятались все оттенки синевы и бирюзы, и еще был какой-то невообразимый зеленый цвет - Мэгг в жизни подобного не видела! Может, виной тому слишком яркое солнце, от которого приходилось щуриться и прятаться под кружевным зонтиком, может, какая-то неизвестная особенность здешних земель - однако Мэгг вдруг открыла, что на свете полно цветов, о которых она до сих пор не знала, и это ее потрясло.
Моряки никуда не спешили, наоборот, радовались возможности пройтись и поглазеть на местных девушек, которые иногда хихикали, подбегали и касались смуглыми руками воротников матросов - это считалось хорошей приметой. Мэгг медленно шла по улице, смотрела по сторонам, и взгляд все время цеплялся за яркие пятна: то алые цветы, выросшие в грубом глиняном горшке на подоконнике каменного домика, то выкрашенная ярко-желтой краской дверь, то неизвестное растение - чистый изумруд. На Фуэртевентура постоянно дул ветер, и под его ровным потоком поворачивались флюгера, трепетало разноцветное белье, развешанное на веревках в узких, словно колодцы, двориках. Мэгг так засмотрелась, что забыла, зачем отправилась в город, - и если бы не предприимчивая Хатти, прошла бы мимо нужной лавки.
Конечно, это был не английский магазин с его ухоженными продавщицами, непременно улыбавшимися знатным дамам, фарфоровыми чашечками и французскими тканями. Здесь дам обслуживали две швеи, причем одна оказалась хозяйкой магазинчика. Мэгг не говорила по-испански; на помощь пришел один из матросов, кажется, Роджер, и девушка поняла, что Сильверстайн не зря отправил его с нею. Парень немного говорил на испанском, и через некоторое время удалось столковаться. У хозяйки нашлось несколько уже готовых, весьма простых, но удобных платьев. Пришлось немного подогнать их на Мэгг. Это заняло час, матросы послушно подождали за дверью.
Для Хатти тоже подобрали пару простых светлых юбок и блузок. Весьма довольная Мэгг расплатилась, и матросы понесли покупки на корабль.
Глава 18
Рэнсом смотрел, как она возвращается на корабль - идет по причалу, весело смеется, о чем-то шепчется с Хатти… Мэгг показалась ему цветком. Он никогда раньше не сравнивал женщин с цветами, он вообще не был силен в сравнениях - и теперь, когда они приходили ему на ум, то ли всплывали из глубин памяти, то ли рождались сами, - Рэнсом слегка терялся и не знал, как это понимать.
В одном он не сомневался: мисс Ливермор не должна заметить его растерянность.
Он говорил с нею так же, как и в начале их знакомства, и даже немного свободней, потому что она наконец перестала прятаться под маской непримечательной девушки и позволила себя разглядеть.
Вряд ли Мэгг сама понимала, что ее роль уже не обманывает Рэнсома; принявший ее на борт как пассажирку, как неизбежность и в первое время жалевший о своей добросердечности, капитан Сильверстайн теперь ни капли не жалел. Конечно, он привык к обществу своих матросов и книг из громадного сундука - книги спасали его ум в открытом море, где нельзя его совершенствовать ничем иным, кроме как чтением и беседами. Но что нового о Цицероне мог знать мистер Таннерс, в прошлом - простой рыбак из деревушки неподалеку от Саутгемптона? Чем Черная Борода, служивший еще отцу Рэнсома, мог удивить своего капитана? Книги были отрадой и спасением, а верная команда - опорой. И Рэнсом уже забыл, совсем забыл, какое это удовольствие - интересный собеседник во время плавания.
Имелось что-то еще, что тревожило его и иногда возникало перед внутренним взором, но никак нельзя было это разглядеть, только почувствовать легкое беспокойство, а от чего оно шло - оставалось лишь гадать. Рэнсому это не нравилось. Он привык мыслить спокойно и ясно. А теперь? Над ним все еще висел долг непрощения, который тяготил и заставлял хмуриться. И вот еще мисс Ливермор, Мэгг…
Про себя он говорил Мэган - это имя подходило ей больше, чем легкомысленное Мэгг. И хотя девушке нравилось, чтоб ее называли так, в мыслях Рэнсом мог именовать свою пассажирку как угодно.
Ему казалось, что он давно ее знает. Когда ее ум начал открываться ему навстречу и оказался ярким и богатым, Рэнсом снова поверил в удачу, ходившую за ним, как привязанная, всю жизнь. Даже пассажирка досталась - не безголовая кокетка, а женщина начитанная, умеющая делать выводы и говорить об обстоятельствах. Все это весьма радовало Рэнсома, любящего длинные философские споры.
И, кроме того, смотреть на мисс Ливермор оказалось приятно. У нее было красивое округлое личико, нежная кожа и зеленые глаза - ну точно морская ведьма! Волосы она аккуратно и скромно укладывала, и Рэнсому иногда хотелось растрепать их, чтобы увидеть, какова Мэгг, когда не закована в броню воспитания. Он смотрел на нее как на женщину, хотя запрещал себе это ранее.
И вот сейчас она возвращалась на судно - даже отсюда видно, что ей хорошо, что она веселится и ей нравится этот день, и бирюзовый океан, играющий оттенками, и этот плотный ветер. На Фуэртавентура, как нигде, ощущалось пространство - остров почти плоский, стоят лишь старые мельницы - молино, - и их крылья медленно крутятся под ветром. Опрокинутый купол неба, ни единого облачка, дождей тут не бывает, а если случаются - так это целое событие. И местные жители все пропахли солнцем и океаном, у них коричневая загорелая кожа, глаза как темные сливы и белоснежные зубы. И Мэгг все это увидела, узнала, как и Рэнсом узнал когда-то.
Она лишь открывает для себя уже ведомый ему мир. И Рэнсом понял, что ему приятно показывать Мэгг те кусочки мира, которые ему уже известны, - это новое ощущение. Он никогда еще не показывал женщине океан, не показывал те уголки, куда заходит шхуна, не дарил ей путешествие. О нет, это ведь не подарок, а сделка. Конечно, сделка. Не стоит забывать.
Только мир бесконечен, а впереди еще два или три месяца плавания. И Рэнсому будет, с кем и о чем поговорить.
…Рождер помогал Мэгг подняться по трапу на борт.
- А я не упала! - весело похвасталась она, увидев ожидающего Рэнсома. - Когда сошла на берег, то удержалась на ногах. Это означает, что я стала настоящей морской волчицей?
У нее было такое искрящееся настроение, что Рэнсом не удержался от улыбки, а отвечал серьезно:
- Без сомнений, мисс Ливермор. Вы нашли то, что искали?
- Да, и все хорошо! - она так и сияла. Рэнсом смотрел на ее губы, на ровные небольшие зубки и внезапно подумал… Но тут же одернул себя: стоп, здесь следует остановиться.
- Тогда, возможно, вас порадует обед. Сегодня все свежее, только что из города, - произнес он.
- А когда мы отправляемся?
- Завтра на рассвете. Будем ждать отлива.
Мэгг проснулась от тишины.
За прошедшие недели она привыкла к тому, что на корабле не бывает совсем тихо: «Счастливица» поскрипывала, стонала мачтами, хлопала парусами и издавала массу звуков, словно живое существо. Да Мэгг и воспринимала уже корабль как живой. Может быть, потому что команда тоже к нему так относилась.
Сейчас же стояла глубокая ночь, из открытого окна не доносилось ни звука, и Мэгг стало страшновато. Она протерла глаза, встала и выглянула наружу. Нет, непохоже, что снова буря, иначе боцманская дудка пела бы вовсю, а с мостика летели бодрые команды. Мэгг напрягла слух - ни шагов на палубе, ни тихого насвистывания рулевого. Что их всех, русалки утащили?
Мэгг сбросила ночную рубашку и принялась одеваться.
Вот уже неделю корабль шел вдоль побережья Африки, уходя все дальше и дальше на юг. Через пару дней должны пересечь экватор, так сказал капитан. Мэгг порадовалась, что удалось зайти на Фуэртевентура и хоть немного обновить гардероб - она чувствовала себя гораздо лучше в легких хлопковых платьях. Не слишком изысканно, зато практично. О том, что в Англии сейчас уже носят бархат и шерсть, Мэгг вспоминала с содроганием.
На родине, наверное, начались дожди - на дворе сентябрь, холодно. Здесь же время словно повернуло вспять, возвратив лето. Океан радовал спокойной погодой, и ничто не предвещало внезапной остановки. Да и где останавливаться? Земля далеко, «Счастливица» даже в Гвинейский залив не зайдет - она движется по кратчайшему пути к мысу Доброй Надежды. Обогнув его, шхуна направится в Китай по Индийскому океану.
Мэгг поднялась на палубу и остановилась, не зная, куда идти. Вроде бы все спокойно. Ночь тихая, небо усыпано звездами. Девушка сделала несколько шагов.
- Мисс Ливермор, - донеслось с мостика, - это вы там стучите каблучками?
Мэгг обернулась.
- А вы постоянно стоите ночную вахту, капитан?
- Нет, - сказал Сильверстайн, - поднимайтесь сюда. А впрочем, стойте где стоите. Я к вам сейчас приду.
Он вполголоса сказал что-то рулевому, который ответил обычным: «Есть, капитан», - и сошел на палубу.
Мэгг отчего-то занервничала, когда Сильверстайн оказался слишком близко. Днем он ее не пугал, а ночью…
Они прошли ближе к носу судна, и тут Мэгг поняла, что не так: корабль не двигался!
- Что случилось? - она подняла голову и увидела обвисшие паруса.
- Штиль. Такое бывает в здешних широтах. - Рэнсом прислонился к мачте и скрестил руки на груди. - Присаживайтесь, мисс, если уж не спите. Вон бочонок.
Но Мэгг садиться не стала, а подошла к борту и огляделась.
Ночь была роскошная. Среди созвездий нашлись незнакомые - интересно, как называется вон то скопище звезд, повисшее у горизонта? Млечный Путь лился через все небо, мерцая в невообразимой дали. Небесная Дорога, Тропа Богов, как его называют еще?.. Древние греки считали, что Зевс подложил своего сына от смертной женщины спящей Гере, чтобы Геракл выпил божественного молока и получил бессмертие. Гера, проснувшись, увидела, что кормит не своего ребенка, и оттолкнула его от себя. Брызнувшая из груди богини струя молока превратилась в Млечный Путь.
Океан был тих, но подвижен: «Счастливица» еле заметно приподнималась и опускалась. Океан дышал. Мэгг и представить себе не могла, какая толща воды держит сейчас корабль.
На носу еле заметно покачивался фонарь. Обвисшие паруса казались частью Млечного Пути.
Сильверстайн за спиной Мэгг проговорил негромко:
Ночь. Море спит. О, как в подобный час
Мы ждем любви, как верим, что любили,
Что друг далекий ждет и любит нас,
Хоть друга нет, хоть все о нас забыли…[3 - Джордж Гордон Байрон. «Паломничество Чайльд Гарольда». (Перевод В. Левика.)]
Мэгг с улыбкой повернулась к нему:
- Вы знаете хоть одного поэта, кроме Байрона?
- Знаю. Но Байрон подходит лучше всего.
- Вы считаете, что он все описал?
- Не все. И до него были. Мы сейчас плывем, словно в Крестовый поход, только немного не в ту сторону. - Рэнсом усмехнулся. - А Бог везде, не только в Палестине. Правда, забавно?
- Не вижу ничего забавного, - обронила Мэгг.
Он помолчал и вновь заговорил стихами:
Земная жизнь была забот полна,
Пускай теперь при первом бранном зове
Себя отдаст за Господа она.
Войдем мы в царство вечных славословий,
Не будет смерти. Для прозревших внове
Блаженные наступят времена,
А славу, честь и счастье уготовит
Вернувшимся родимая страна…[4 - Конон де Бетюн. «Увы! Любовь, зачем ты мне велела». (Перевод Е. Васильевой.)]
- Это про вас?
- Это про нас, - сказал капитан, - про нас, странствующих и повествующих, про нас, остановившихся сейчас в океане, про нас, идущих завоевывать новые земли. Война все еще полыхает в Китае - не боитесь там оказаться, Мэган?
- Мэгг, - поправила она его, - и нет, я не боюсь.
- А я вот боюсь за вас, Мэган, - сказал Сильверстайн, упрямо называя ее полным именем. - Вы так смело бросились вперед, не подозревая, что вас ожидает. Кто знает, что вам предстоит. Запомните этот миг, как и я запомню. Сейчас так спокойно, все спят на корабле. Бодрствуют только вы, я, вахтенный да рулевой. Ах да, еще впередсмотрящий, но он нас не видит и думает, что он один под звездами. Пока мы еще приманим ветер, пройдет много времени. Вы верно не боитесь, Мэгг?
- Чего мне бояться? - спросила она. - Я вас совсем не понимаю.
Может быть, он пьян, оттого и говорит загадками? Мэгг все-таки села на бочонок. Темнота была не слишком густой - и пускай фонарь на носу еле-еле теплится, вода отдавала звездный свет. И даже лицо капитана оказалось нетрудно разглядеть. Рэнсом смотрел на океан без улыбки.
- Не хочу говорить о войне, - сказала Мэгг, так и не дождавшись ответа. - Не хочу пока. Лучше расскажите мне что-нибудь красивое, Рэнсом.
Капитан повернулся к ней, и задумчивое, тяжелое выражение исчезло с его лица.
- Красивое?
- Здесь такие роскошные ночи… - Мэгг чувствовала, что может говорить, не опасаясь, что ее неправильно поймут. В темноте и посреди океана - гораздо легче, чем в собственной гостиной, при свечах. Даже близкой подруге. Даже Артуру… - Никаких слов любого языка не хватит, чтобы их описать. В первый раз, когда я увидела небо над южным океаном, я стояла, запрокинув голову, так долго, что заболела шея… Сочный бархат неба со слезинками звезд завораживает, затягивает… У нас, на севере, небо другое - по ночам над моим домом сонно светится Большая Медведица, а зимой над горизонтом поднимается Орион, но звезды похожи на точки. Здесь же…
Граф издал короткий смешок.
- Вы так смотрели на Млечный Путь. Ладно. Я расскажу вам легенду, какую не знает почти никто из европейских моряков. Один мой друг, Этьен Дьюк, как-то ходил в Новый Свет, путешествовал по Америке - он любознателен, и суша ему не менее интересна, чем моря. Однажды он познакомился со старым индейцем, который и поведал ему о Млечном Пути. Дьюк говорит, что такие истории хорошо рассказывать детям - а я расскажу вам…
Мэгг тихо засмеялась. Вот теперь это был уже привычный ей капитан Сильверстайн.
- В начале времен, говорил тот индеец, задолго до прихода бледнолицых, жили на земле две сестры. Одну звали Бирюзовой Девой, другую Девой Белой Раковины. Обе они были, разумеется, божественного происхождения, у индейцев боги до сих пор ходят среди людей; но точно так же, как и смертные, занимались хозяйством и даже не прочь были выйти замуж. Однако земля была почти совсем пуста, и пришлось сестрам со свадьбой повременить. И вот, чтобы чем-то заняться, а не сидеть просто так, придумала старшая из сестер, Бирюзовая Дева, учить людей, малочисленных и совсем не образованных, как добывать огонь, как строить жилища, как охотиться на бизонов, и прочим полезным вещам. Вторая же сестра, Дева Белой Раковины, оставалась дома. А жили сестры не где-нибудь, а на самом краю земли, хотя не исключено, что это было только побережье Атлантического океана. Во всяком случае, легенду Дьюк услышал там… И вот пока Бирюзовая Дева бродила по прериям, занимаясь миссионерством, Дева Белой Раковины терпеливо вела хозяйство и дожидалась сестру у домашнего очага с горячим ужином и теплыми домашними тапочками. Но земля-то у индейцев была большая, и поспевать каждый вечер домой становилось все труднее. Вот тогда Бирюзовая Дева и придумала не возвращаться пешком, а плыть в челноке прямо по небу. А поскольку само по себе небо довольно сухое, то верховное божество специально для Бирюзовой Девы организовало там реку. Так и появилась Белая Река. В начале ночи Бирюзовая Дева возвращалась по Белой Реке домой, а в конце снова отправлялась на работу. - Сильверстайн помолчал. - Увы, ничто не вечно, и у Бирюзовой Девы случилась несчастная любовь с самыми драматическими последствиями. Они с сестрой - Девой Белой Раковины - оказались соперницами. И пришел черед интригам и разочарованиям, нарушенным клятвам и роковым случайностям. Так, увы, всегда бывает. В результате Бирюзовая Дева решила удалиться из нашего несовершенного мира и в последний раз явилась людям в виде капли бирюзы на вершине самой высокой из Скалистых Гор. На память о себе разочарованная добросердечная красавица оставила нам теплый летний дождь. Когда индейцы попадают под ласковые тихие капли, они непременно вспоминают о Бирюзовой Деве. И еще когда в ясную ночь смотрят на небо. Потому что Белая Река там так и осталась. А забвение, как мы можем понять из этой легенды, - вот истинная награда за добрые дела.
- Не забвение, - возразила Мэгг, - ведь ее до сих пор помнят.
- Что помнят? - откликнулся Рэнсом. - Ее руки, которыми она возжигала огонь? Ее добрый нрав и смелые шутки? Что осталось от нее, кроме имени, теплого летнего дождя и Белой Реки? Но легенда поучительна. Всегда находятся люди, целиком отдавшие себя любимому делу - и заплатившие за это. Мы все всегда платим.
- Это не так! - запротестовала Мэгг.
- Это так. Вы просто слишком мало видели, Мэган. Вы узнаете, что такое плата. И это либо сломает вас, либо научит быть сильной.
- Неправда! - девушка вскочила. Почему-то ей казалось важным доказать Сильверстайну, что он не прав.
Капитан шагнул к Мэгг. Теперь они стояли друг напротив друга. Лицо графа проступало резной деревянной маской, различимое до последней черточки.
- Разве? - спросил Сильверстайн, глядя на Мэгг сверху вниз - он был выше ее на голову. - Скажите, за что же платить не надо?
- За любовь, - проговорила Мэгг.
Он покачал головой, поднял руку и легким, почти не ощутимым движением провел ладонью по волосам Мэгг.
- Ох, Мэган, - сказал граф, - да за любовь нужно платить в первую очередь.
После чего развернулся и ушел, оставив ее стоять, совершенно потрясенную.
Глава 19
Рэнсом сидел за столом в своей каюте и перебирал письма.
Они были такими старыми, что бумага пожелтела, а чернила местами расплылись. Эти послания лежали в дедовой шкатулке. Их когда-то писала бабушка, про которую Рэнсом знал только, что она была излишне самостоятельной, из-за чего у нее с дедом вспыхивали постоянные скандалы.
Теперь, перечитывая письма раз за разом, он понимал, что бабушка, Аурелия Сильверстайн, умела давать отпор своему излишне самоуверенному мужу, который полагал, что в мире все должно идти по его воле.
«Джонатан, - писала она в одном из посланий, - если ты полагаешь, что ты - центр мира, то разочарование однажды будет большим и жестоким. Не считаясь с чувствами окружающих людей, с моими чувствами, ты сам себе отказываешь в счастье. Что станется с тобой через много лет? Кто будет рядом? Я уже уехала от тебя и путешествую, чтобы скрыть то, что мы более не живем вместе; одумайся. Я по-прежнему тебя люблю и готова вернуться, если ты позовешь».
Дед не позвал ее - это Рэнсом знал из рассказов отца. Аурелия умерла в Италии, в стране, где свет словно исходит отовсюду - от деревьев, птиц, людей. Она умела быть счастливой. Точно так же, как и сам Рэнсом. Перебирая ее письма, он открывал для себя новую формулу счастливого одиночества.
И он не понимал, как ему расстаться с дедом. Окончательно расстаться.
Та короткая встреча - всего день, а потом человек, которого Рэнсом до тех пор никогда не видел, но о котором знал и вспоминал всю жизнь, - умер. И Рэнсом ударил его перед кончиной. Что и говорить, ударил. Теперь это не давало ему покоя.
Стоит ли отвечать плевком на плевок и оплеухой на оплеуху? Этого ли хотел Александр Сильверстайн?
Нужно ли наказать человека, причинившего боль твоим близким, так, чтоб впредь ему было неповадно? Или стоит для начала разобраться в ситуации? Понять, из-за чего она возникла? Особенно если тебе еще предстоит общение с человеком… С дедом все случилось иначе.
«Мы странные существа, - думал Рэнсом, перебирая пожухлые странички бабушкиных писем. - Мы не всегда бьем в ответ тех, кого любим, когда они - вольно или невольно - причиняют нам боль. Это не означает, что мы очень хорошие. Это означает всего лишь, что мы сделали выбор: интересоваться теми, кого любим. Никто не заставит нас интересоваться тем, кто безразличен. На безразличных плюют; безразличным можно закатывать истерики и играть их чувствами. Это не значит, что мы не можем ударить. Это значит, что мы не поднимаем камень, валяющийся у ног».
И все же что-то казалось ему теперь иным.
Это все из-за Мэгг, Рэнсом знал. Он не привык себя обманывать и уже понял, что девушка ему нравится. Он вспоминал о своей венецианке и даже не пробовал сравнивать ее с Мэгг - бесполезно. Все другое. Даже утонченность другой породы.
Засыпая, Рэнсом думал о Мэгг. О том, что она отделена от него тонкой стенкой каюты, что стоит захотеть - и можно войти к ней. А дальше - что? И Рэнсом старался держаться от нее подальше.
Шли дни.
Мыс Доброй Надежды был все ближе - корабль пересек экватор и подходил к южной оконечности Африки.
- Его еще называют мысом Бурь, - рассказывал Мэгг слегка осмелевший мистер Таннерс. Первое время он отчаянно стеснялся пассажирки, но теперь немного пообвыкся. - И он - не самая южная точка Африки.
- А какая самая южная? - заинтересовалась девушка.
- Игольный мыс. Но за Кейптауном береговая линия впервые поворачивает на восток, открывая проход в Индийский океан.
- Значит, мы уже скоро прибудем?
- Не торопитесь, мисс, - вставил реплику Рэнсом. - Сначала нам нужно пересечь Индийский океан, и это еще не все. Будем встречать трудности по мере их поступления.
Он очень старался не смотреть на Мэгг - загоревшую, хорошенькую, со своим неизменным ажурным зонтиком и в маленькой шляпке.
- А нам предстоят трудности?
- Мыс Доброй Надежды не зря называют мысом Бурь, - объяснил Таннерс. - Да и у Игольного мыса есть мель, которая очень опасна для мореплавателей. Там же проходит быстрое течение, вследствие чего корабли часто терпят крушение.
- Но мы ведь не потерпим крушение? - озорно улыбаясь, отчего на ее щеках появились ямочки, спросила Мэгг. - Вы ведь выведете нас, мистер Таннерс? Я помню, что вы хорошо знаете береговые линии!
Первый помощник даже покраснел от похвалы. Рэнсом хмыкнул и сделал вид, будто продолжает изучать карту.
- К сожалению, южную оконечность Африки я знаю хуже, чем Португалию. Поэтому капитан сам встанет за штурвал.
- Тогда я совсем спокойна!
Рэнсом чувствовал, что Мэгг смотрит на него, но не поднимал головы.
- Я запру вас в каюте, мисс, - сказал он.
- О, я сама оттуда не выйду, едва море станет бурным.
- Благоразумно.
Мэгг явно собиралась что-то еще сказать - даже не глядя на нее, Сильверстайн это чувствовал, - когда сверху прилетел крик:
- Парус на горизонте! Зюйд-зюйд-ост!
Рэнсом сунул карту в руки Таннерсу, выудил из кармана кителя бронзовую подзорную трубу и, приставив ее к глазу, посмотрел в нужном направлении.
И верно, парус. Причем недалеко. Судя по вооружению, марсельная шхуна. Интересно, кого это несет? Флаг мотался под легким ветром, и наконец Рэнсом сумел разглядеть его: в красно-белую полоску и, кажется, с английской символикой в левом верхнем углу. Это обнадеживало: корабль шел, скорее всего, из Индии, а по меньшей мере - из Кейптауна, а значит, можно узнать новости.
- Просигналим им, - велел Рэнсом. - Корабль под флагом Британской Ост-Индской компании. Хотя их и отлучили от Китая, капитан должен знать, что там нынче происходит.
- О, мы услышим новости! - обрадовалась Мэгг.
- Если повезет, мисс. Вполне возможно, что из-за штормов этот красавец задержался в Кейптауне дольше, чем рассчитывал, и знает не больше нашего.
После обмена сигналами оба корабля легли в дрейф, и с марсельной шхуны спустили шлюпку. Теперь можно было уже разглядеть название - «Бристоль». Шестивесельная шлюпка приближалась достаточно быстро, Мэгг видела спины матросов и стоявшего на носу офицера. Сильверстайн на некоторое время скрылся в своей каюте и вернулся, одетый в бежевый сюртук с золотым шитьем и в такой же жилет. Мэгг и не подозревала о наличии в гардеробе капитана подобной вещи. Вместе с этим сюртуком, который явно надевался редко - судя по пыли на сгибах, - наполеоновская треуголка Сильверстайна смотрелась на редкость неуместно.
- Вы не хотите надеть другую шляпу, Рэнсом? - прошептала ему Мэгг.
- Не хочу, - буркнул он. Любви графа к обтрепанной треуголке девушка не понимала, но следовало хоть как-то исправить ситуацию.
- Тогда отойдем на секунду за мачту, - она потянула капитана за собой и, убедившись, что их никто не видит, тщательно отряхнула его сюртук. - Вот так.
- Спасибо.
- Где вы его добыли?
- Я о нем вообще забыл. Вспомнил уже после того, как ушли из Лондона. Я за модой не гоняюсь.
Мэгг стряхнула последнюю пылинку с воротника Рэнсома и неосторожно подняла глаза.
Мгновение застыло. Они смотрели друг на друга - впервые стоя так близко, впервые глядя так пристально. Сердце Мэгг забилось быстро-быстро, колени вдруг ослабли. Она судорожно стиснула ручку зонтика и сглотнула.
Тут же Сильверстайн отвернулся.
- Похоже, нас хотят пригласить. Поедете со мною в гости?
- А это возможно?
- О да. Если вы спуститесь по веревочному трапу в шлюпку. Но я вам помогу.
…Офицер назвался Джорджем Брикманом, первым помощником капитана Мансфилда. Капитан Мансфилд, сказал молодой человек, приглашает капитана (как-как?) Сильверстайна на борт своего судна отобедать вместе, ибо обеденный час вот-вот наступит.
Когда Мэгг увидела веревочный трап, свисавший с борта «Счастливицы», то ее одолели сомнения.
Во-первых, она понимала, что не сумеет спуститься. Во-вторых, не хотелось демонстрировать свою нижнюю юбку матросам и офицерам. Однако Сильверстайн решил проблему, не задумываясь.
- Обхватите меня руками за шею, - велел он и, едва Мэгг выполнила указание, подхватил ее на руки. Она не успела ни испугаться, ни прочувствовать это эпохальное событие - джентльмен несет ее на руках, вернее, на одной руке, так как второй граф цеплялся за трап, - как очутилась в шлюпке, на скамейке (у моряков она называлась банка, вот странные люди - скамейка ведь!), и даже зонтик никуда не делся.
- Спасибо, - выдавила Мэгг, отчаянно стараясь не покраснеть.
Она еще никогда так не прижималась к мужчине. Артур был исключительно галантен и держал дистанцию. Отца она обнимала редко, он был не любителем родственных объятий. А Рэнсом Сильверстайн оказался… Мэгг не могла это описать. Несмотря на все образование, ей не хватало слов.
Она только сжимала зонтик и держалась за скамейку, на которую ее посадили, дрожащей рукой. И боялась выпасть из неистово скачущей по волнам шлюпки - здесь все было иначе, чем на корабле или, к примеру, на лодке в спокойном парковом озере, - пока Сильверстайн не сел рядом и не взял Мэгг под руку.
- Все хорошо, - шепнул он, немыслимым образом угадав ее тревогу.
И она успокоилась.
Шлюпка то взлетала на гребень волны, то падала вниз, и после того, как Сильверстайн сел рядом, стало жутковато и весело. Теплые брызги полетели Мэгг в лицо, она загородилась от них зонтиком и засмеялась. Капитан тоже улыбался, она видела сбоку его освещенное солнцем лицо.
Борт чужого корабля придвинулся и навис над шлюпкой; рядом болтался трап, однако теперь Мэгг не беспокоилась. И верно, Сильверстайн помог ей подняться, девушка оказалась на палубе «Бристоля» без особых усилий.
Она оправила юбки и огляделась.
Эта шхуна была меньше «Счастливицы», двухмачтовая, более хрупкая, что ли. Гостей встречал капитан Мансфилд, высоченный англичанин с непривычной для взгляда Мэгг бородой, топорщившейся во все стороны. Он оказался уроженцем Бристоля - название шхуны тут же получило объяснение, - и человеком шумным и галантным.
- Капитан Сильверстайн! - Мансфилд пожал Рэнсому руку. - Я наслышан о вас. А это знаменитая «Счастливица». Вы по-прежнему можете дойти до Гуанчжоу за три с половиной месяца?
Читать бесплатно другие книги:
