Дело бывшей натурщицы Гарднер Эрл
– Мисс Стрит сделала какое-нибудь заявление?
– Да.
– Что она сказала?
– Не слишком удачное начало для дачи показаний, – заметил судья Мэдисон. – В данном случае показание дается с чужих слов.
– Обвинению это известно, – согласился Декстер, – но, поскольку мисс Стрит является секретарем мистера Перри Мейсона, адвоката обвиняемой, я решил представить это дело вниманию суда таким образом, конечно, если нет возражений защиты.
– Это показание существенно? – спросил судья.
– Вполне.
– Оно важно?
– Мы так считаем.
– Поясните.
– Оно противоречит последующим показаниям обвиняемой.
– Очень хорошо. Если нет возражений…
– Есть возражения, – не дал договорить ему Мейсон.
– Ну, – раздраженно проворчал судья Мэдисон, – вам следовало раньше возражать, когда этот вопрос только поднимался, давно бы уж с этим покончили.
– А я возражаю сейчас, – улыбнулся Мейсон.
– Возражение принято, оно поддерживается, – согласился судья и довольно резко добавил: – Узнаю вашу тактику, мистер адвокат. Вы хотели, чтобы прокурор округа объяснил, почему считает этот разговор важным. Ну что ж, вы добились своего. Ваше возражение принято.
– Тогда я вызову для дачи показаний мисс Деллу Стрит, которая подтвердит этот разговор, – сказал Декстер, – а лейтенант Трэгг на время уступит ей свое место, с тем чтобы позднее закончить свои показания.
– Ну, это в какой-то степени противоречит установленному порядку, – пояснил судья Мэдисон, – но думаю, мы можем допустить такое нарушение. Однако, если мистер Мейсон желает провести перекрестный допрос лейтенанта по тем показаниям, которые он уже дал, я предоставляю ему такую возможность.
– Я бы хотел провести перекрестный допрос позднее, – ответил Мейсон.
– Очень хорошо. Для дачи показаний приглашается мисс Стрит.
Делла Стрит вышла, подняла правую руку, приняла присягу и заняла место для свидетелей.
– Вы знакомы с обвиняемой Максин Линдсей?
– Да.
– Вы были с ней знакомы до того, как встретились вечером тринадцатого сего месяца?
– Да.
– Вы встречались с ней в упомянутый день?
– Да.
– Вы разговаривали с ней?
– Да.
– В котором часу?
– Около девяти часов вечера.
– Кто присутствовал?
– Мистер Мейсон и Максин Линдсей.
– Что она сказала? О чем был разговор?
– Одну минуту, – взял слово Мейсон. – Можно мне задать вопрос по ходу дела?
– Конечно, – разрешил судья Мэдисон.
– В каком качестве вы присутствовали во время разговора, мисс Стрит?
– Я была вашим секретарем.
– А чем я занимаюсь?
– Вы адвокат.
Мейсон улыбнулся судье Мэдисону и сказал:
– А теперь, ваша честь, я бы хотел заявить протест на том основании, что этот вопрос требует сведений, не подлежащих огласке, конфиденциальных сведений, сообщаемых только адвокату.
– Одну минуту, – возразил Декстер сердито. – У меня есть еще вопрос: мисс Стрит, являлась ли Максин Линдсей в то время клиенткой Перри Мейсона?
– Я не знаю, – ответила Делла Стрит после минутного колебания.
– Тогда я задам вопрос иначе, – продолжал Декстер. – Она заплатила гонорар?
– Нет, она не платила.
Декстер торжествующе улыбнулся:
– Ну вот, ваша честь. Как видим, это не те отношения, которые связывают клиента и адвоката.
Тут вмешался Мейсон:
– Я бы хотел задать вопрос. А сейчас мисс Линдсей является моей клиенткой, мисс Стрит?
– Само собой разумеется, – прервал его судья Мэдисон. – Не вижу, какое отношение это имеет к делу. Вы выступаете в качестве ее адвоката.
– Тогда, – сказал Мейсон, – раз ни у кого не вызывает сомнений то, что она является моей клиенткой в данный момент и я выступаю в качестве ее адвоката, я задам мисс Стрит еще один вопрос: она когда-нибудь платила мне гонорар?
– Нет, не платила.
Судья Мэдисон улыбнулся:
– Извините меня, адвокат, но ваш перекрестный допрос не произвел на меня впечатления, мне не совсем понятно, чего вы добиваетесь?
– Я бы хотел задать еще один вопрос мисс Стрит, – вмешался Декстер. – Мистер Мейсон говорил вам, что собирается представлять интересы Максин Линдсей?
– Да.
– И когда он сделал это заявление?
– Четырнадцатого.
– Значит, тринадцатого он не говорил вам, что она является его клиенткой?
– Нет, в то время не говорил.
Судья Мэдисон пригладил рукой волосы.
– Думаю, нам надо прояснить факты по этому делу, – сказал он, – прежде чем суд вынесет решение по поводу протеста.
– Позвольте мне задать еще один вопрос мисс Стрит, – сказал Мейсон. – Известно ли вам о существовании каких-то дружеских связей, то есть просто личных дружеских отношений, между мной и мисс Линдсей?
– Нет.
– Указывало ли что-то в упомянутом разговоре на то, что она консультируется со мной скорее как с другом, чем с адвокатом?
– Нет, она пришла за консультацией к вам, так как прежде была в вашей конторе.
– Она сказала вам об этом?
– Это следовало из разговора, да.
– Если суд позволит, то я возобновляю протест.
– В данном случае я намерен поддержать его, – согласился судья Мэдисон. – Пусть события развиваются своим чередом. Если улик будет достаточно для привлечения обвиняемой к ответственности без решения суда по поводу этого протеста, тогда обвинение может изъять эти вопросы, так как не будет необходимости задавать их. Суд полагает, что этот момент является существенным, и, возможно, нам придется привлекать крупных специалистов по этому делу, и тем не менее суд намерен поддержать протест.
– Очень хорошо, – начал Декстер не слишком любезно. – Я еще раз просмотрю дело, так как полагал, что не будет возражений против заявления Трэгга о том, что ему сказала Делла Стрит. Я считаю, что это часть res gestae.[1]
– То, что она сказала об обнаружении трупа, может быть частью res gestae, – пояснил судья Мэдисон, – но то, что она передала как фрагмент разговора, приведя слова подзащитной адвокату в предыдущий день, не является частью res gestae.
– Очень хорошо, тогда вызывайте лейтенанта Трэгга.
Делла Стрит возвратилась на свое место.
– Лейтенант, вы встречались среди дня четырнадцатого числа с Максин Линдсей, обвиняемой по этому делу?
– Да.
– Где?
– В Рединге, штат Калифорния.
– С ней там кто-нибудь был?
– Мистер Перри Мейсон.
– Вы сделали какое-либо заявление в присутствии Перри Мейсона?
– Да, сэр. Я сказал, что хочу допросить ее по делу об убийстве Коллина Макса Дюранта.
– А обвиняемая сделала ли какое-либо заявление в тот момент?
– Тогда – нет. Ей запретил мистер Перри Мейсон.
– Вы возвратились в Лос-Анджелес?
– Да, сэр.
– Кто возвратился с вами?
– Мистер Перри Мейсон и Максин Линдсей, обвиняемая.
– Впоследствии Максин Линдсей отвечала на вопросы в отсутствие Перри Мейсона?
– Да, сэр.
– Она сделала какое-нибудь заявление?
– Сначала она отказалась. Потом я объяснил ей, что мы не хотим никакой несправедливости, но ей необходимо опровергнуть имеющиеся против нее улики. Мы проведем расследование, и если оно подтвердит то, что она говорит, то она будет освобождена. Далее я пояснил, что и этот ее побег тоже является свидетельством против нее. Она ответила, что никуда не собиралась убегать, а просто решила навестить свою сестру, некую миссис Хомер Стиглер, проживающую в Юджине, штат Орегон. Далее я поинтересовался, как долго она находится в пути, и узнал, что она выехала из Лос-Анджелеса приблизительно в девять сорок, около полуночи была в Бейкерсфилде. Она очень ограничена в средствах и старалась останавливаться только в самых дешевых мотелях.
– Все это вы узнали от обвиняемой?
– Да, сэр.
– Ей объяснили ее конституционные права?
– Да.
– Что еще она рассказала вам?
– Она послала телеграмму сестре с просьбой выслать ей телеграфом денег, и эти деньги она получила в Рединге.
– А вам не доводилось разговаривать с ее сестрой, лейтенант?
– Да, я разговаривал с ней позднее.
– И сестра подтвердила…
– Одну минуту, – вмешался Мейсон. – Вопрос является наводящим. Более того, он несущественный и к делу не относится. Утверждения, сделанные сестрой относительно обвиняемой, не могут…
– Снимаю вопрос, – не дал договорить ему Декстер. – Я хотел сэкономить время.
– А я хочу соблюсти конституционные права обвиняемой, – поставил точку Мейсон.
– Итак, делала ли вам обвиняемая еще какие-либо заявления?
– Да, делала. Я высказал предположение, что она назначила встречу Перри Мейсону в определенном месте, но она это отрицала. Затем я задал вопрос относительно времени ее встречи с Перри Мейсоном, и она ответила, что в последний раз видела адвоката около девяти тридцати вечера тринадцатого. Потом она решила навестить сестру и отдала ключ от квартиры мисс Стрит. Я спросил, хорошо ли она знала покойного Коллина Дюранта. Вначале из ее ответа следовало, что они едва знакомы. Потом она отказалась от своих слов и признала, что одно время они были в приятельских отношениях, но после ее переезда в Лос-Анджелес стали встречаться лишь время от времени.
– Вы задавали вопрос о том, был ли у нее ребенок? – спросил Декстер.
– Одну минуту, – раздался голос Мейсона, – я протестую. Вопрос наводящий. Он совершенно недопустим и не относится к существу дела.
– Согласен с тем, что вопрос неправомерен, – согласился судья Мэдисон, – по крайней мере в данной формулировке.
– Хорошо, я сформулирую по-другому, – резко отреагировал Декстер. – Спрашивали ли вы у нее о ребенке, которого она родила от покойного Коллина Дюранта?
– В то время – нет. Нет.
– А позднее?
– Да.
– Что она ответила?
– Я протестую против всех этих вопросов, как наводящих и…
– Да, они наводящие, – согласился судья Мэдисон, – но обвинение пытается разобраться в этой конкретной ситуации. Я намерен отклонить протест и считаю, что вопрос в данном случае уместен, так как помогает разобраться в мотивации поступка.
– И что она ответила? – продолжал Декстер.
– Она отрицала.
– Отрицала то, что родила ребенка, или то, что его отцом был Дюрант?
– Одну минуту, – опять вмешался Мейсон. – Прежде чем вы ответите на этот вопрос, я, с позволения суда, хочу возразить. Я считаю, что вопрос, заданный таким образом, является неправомерным. Суд уже признал, что вопрос о том, имела ли обвиняемая ребенка, не имеет отношения к сути дела, если только ребенок не был отпрыском Коллина Дюранта. Формулируя вопрос таким образом, прокурор ставит обвиняемую в положение, когда она будет лишена сочувствия публики, когда газеты сочинят свою историю и…
– Нет нужды продолжать, мистер Мейсон, – прервал его судья Мэдисон. – Суд уже сделал заявление по этому поводу и напоминает обвинению, что вопрос является неправомерным. Суд позволил задать вопрос только о том, имела ли обвиняемая ребенка от Коллина Дюранта, и получить ответ на него.
– Она это отрицала, – ответил Трэгг.
– Проводите перекрестный допрос, – резко сказал Декстер.
– Лейтенант Трэгг, а вы не спрашивали у нее, имела ли она ребенка от Томаса Альберта Декстера, окружного прокурора?
Декстер вскочил:
– Ваша честь, это… это неслыханно! Это неуважение к суду!
– Почему же? – спросил Мейсон. – Вы задали лейтенанту наводящий вопрос, следовало ли из его разговора с обвиняемой, что у нее есть ребенок от Коллина Дюранта. Вполне очевидно, что оснований для подобного вопроса не больше, чем для вопроса о том, являлись ли вы отцом ребенка обвиняемой. Я просто хотел объяснить свою точку зрения. И, – с улыбкой добавил Мейсон, – если пресса назовет ваше высказывание разрывом бомбы, кульминацией этого дела, то я бы хотел, чтобы мой вопрос оставался наивысшей кульминационной точкой.
– Переходим к другому вопросу, мистер Мейсон, – с улыбкой разрешил судья Мэдисон. – Я думаю, вы достаточно убедительно объяснили свою точку зрения.
– Вы признаете, что у обвиняемой есть сестра, миссис Хомер Хардин Стиглер, проживающая в Юджине, штат Орегон?
– Да, сэр.
– И что она получила телеграмму от обвиняемой и выслала по ее просьбе двадцать пять долларов?
– Да, сэр.
– У меня больше нет вопросов, – сказал Мейсон.
– Я не уяснил себе один момент, – начал Декстер. – Обвиняемая объяснила вам, как она вступила в контакт с Мейсоном тринадцатого вечером?
– Она звонила ему с автовокзала около семи пятнадцати. Не застав его в конторе, она позвонила в агентство Пола Дрейка и попросила их связаться с мистером Мейсоном и передать ему номер телефона на автовокзале. Мистер Мейсон позвонил около восьми пятнадцати и договорился о встрече с ней через сорок пять минут у дома, где живет мисс Делла Стрит. Именно поэтому она встретилась там с адвокатом и мисс Деллой Стрит и дала мисс Стрит ключ от своей квартиры.
– Вы задавали ей другие вопросы?
– Но на другие вопросы она отказалась отвечать. Мы объяснили, что пока ни в чем не обвиняем ее, что дело находится в процессе рассмотрения и наши вопросы задаются для того, чтобы она помогла прояснить некоторые обстоятельства этого дела.
– Вы желаете продолжить перекрестный допрос? – осведомился Декстер.
– У меня больше нет вопросов, – последовал ответ Мейсона.
– Вызывается доктор Филип С. Фоули, – провозгласил Декстер.
Выйдя вперед, Фоули присягнул и назвал себя врачом-экспертом и хирургом при коронере округа.
– Я обусловливаю право на перекрестный допрос с целью выяснения профессиональной квалификации доктора Фоули, – заявил Мейсон. – Однако прошу понять меня правильно – меня интересует его квалификация не сама по себе, а только кажущиеся достоверными некоторые данные. И с этой целью я бы хотел провести перекрестный допрос.
– Очень хорошо, – согласился судья Мэдисон. – Продолжайте, мистер прокурор.
– Речь идет о теле Коллина Макса Дюранта, которое было опознано и зарегистрировано под номером 3674В в конторе коронера округа?
– Да, сэр.
– Кто производил вскрытие трупа?
– Я.
– Когда оно производилось?
– Приблизительно в два часа дня четырнадцатого.
– Когда вы впервые увидели тело?
– В десять часов утра. Точнее, было уже начало одиннадцатого. Три или четыре минуты, не более пяти минут одиннадцатого.
– Как вы считаете, доктор, сколько времени прошло с момента наступления смерти до момента осмотра тела? Или, точнее, в котором часу наступила смерть?
– Я бы обозначил момент наступления смерти между семью сорока и восемью двадцатью вечера тринадцатого.
– Вы установили причину смерти?
– Да, сэр. Три пулевых ранения. Одно из них оказалось роковым. Два других тоже были почти смертельными. Пулевое ранение, которое, я полагаю, было первым, поразило позвоночник на уровне четвертого позвонка. Вторая пуля, которая, как я считаю, вызвала немедленную смерть, поразила восходящую часть дуги аорты. И еще одна вошла в легкие. Стреляли в спину.
– Вы извлекли какую-нибудь пулю?
– Я извлек все три.
– И что с ними сделали?
– Я сдал их на экспертизу в отдел баллистики.
– Перекрестный допрос.
– Ригор мортис, или трупное окоченение, не всегда происходит одинаково, не так ли?
– Да.
– Из военной медицины известны случаи, когда в обстановке крайнего возбуждения и жары погибали целые отряды; и трупное окоченение наступало тогда почти немедленно, верно?
– Полагаю, что это так. Сам я не являлся свидетелем подобных фактов, но это известный в медицине пример.
– И напротив, известны случаи, когда трупное окоченение происходит очень медленно?
– Да, сэр.
– Оно начинается с окоченения челюстей и шейных мускулов и потом постепенно распространяется по всему телу?
– Да, сэр.
– А когда наступает так называемое разрешение ритор мортис, то все происходит обратным путем?
– Да, сэр.
– Теперь поговорим о трупных пятнах. Они тоже появляются в разное время с момента наступления смерти, не так ли?
– М-м, да.
– После остановки сердца неподвижная кровь стекает в относительно ниже расположенные части трупа?
– Да, верно.
– Переполненные капилляры и венозные сосуды начинают просвечивать через кожу в виде пятен синюшно-багрового цвета?
– Да, сэр.
– Этот процесс всегда протекает одинаково?
– Да, сэр.
– И если тело лежит неподвижно, то никаких изменений не происходит?
– Верно.
– Значит, эксперт, производящий вскрытие, может сказать очень приблизительно, в котором часу наступила смерть?
– Я бы согласился с этим, да.
– И ригор мортис настолько непостоянно, что вы можете сказать лишь приблизительно, когда наступила смерть?
– Да.
– Теперь о температуре трупа, доктор. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Тело остывает постепенно и с одинаковой скоростью.
– Однако температура окружающей среды тоже принимается в расчет?
– Да, сэр.
– А температура тела в момент наступления смерти?
– В подобных случаях мы исходим из того, что температура бывает нормальной.
– Но вы не уверены в том, что температура действительно нормальная? Это всего лишь допущение?
– Да.
– Остывание тела зависит и от одежды, не так ли?
– Да, в очень большой степени.
– Вы не знали, какая температура была в комнате, в которой находился труп, пока его не переместила полиция?
– Там было семьдесят два градуса по Фаренгейту.
– Вы были в комнате?
– Да.
– И что делали?