Бегущие по мирам Колпакова Наталья

Глава 15

Разные встречи

Отоспавшийся за ночь, отменно закусивший с утра упряжной зверь энергично работал крыльями. Скрипучая кибитка уносила Алёну и Макара все дальше от подозрительного берега. По правую руку солнце споро карабкалось по небосклону вверх. Лес, над которым они летели, все не кончался. Макар, сколько ни бился, так и не освоил управление их удивительным транспортным средством. Он орал, махал руками, выбивал безумную морзянку на плетеной стене, рискуя истрепать ее в мочало. Все это лишь для того, чтобы понять: править летуном он не может, и курс их всецело зависит от прихоти фантастической твари, место которой разве что в сказках, а не в его, Макара, спокойном и бесцветном существовании. Черт, то ли желая держаться поближе к освежающей зелени леса, то ли еще по каким резонам, шел на бреющем полете. Кибитка уточкой ныряла вверх-вниз, едва не задевая макушки особо выдающихся лесных гигантов. Комфортным такой полет не назовешь, их с Алёной ощутимо потряхивало, зато и засечь их чужим глазам будет нелегко. В том, что чужие глаза есть, что некто упорно обшаривает горизонт, надеясь взять след, Макар не сомневался. Как и в том, что ищут беглецов вовсе не затем, чтобы попросить автограф.

– И чего прицепились? – буркнул он, когда летящая кабинка в очередной раз подпрыгнула, едва не исторгнув из него наспех проглоченный завтрак.

– Кто?

Алёна рассматривала колышущееся внизу море зелени. Она устроилась в рискованной близости от дверного проема, высунувшись едва не по пояс, и как будто нисколько не волновалась за свою безопасность. Да и вообще выглядела безмятежной и куда более довольной, чем сам Макар, совсем недавно ратовавший за продолжение приключения. Он же не особенно радовался победе. Во-первых, от него тут ничего не зависело, они просто продолжали бегство, повинуясь упрямству преследователей и необъяснимой прихоти упряжного черта. А во-вторых, на него давило ощущение опасности, неотвратимости беды. При таком умонастроении трудно наслаждаться путешествием.

– Да эти, на корабле. Которые за нами гонятся, – пояснил он, озабоченно разглядывая простор.

Алёна фыркнула:

– Неврастеник какой-то! Гонятся за ним, видите ли... Да кто мы такие, чтоб за нами гоняться?

– Не знаю. Но мы здесь чужаки, забыла? Может, они нас вычислили...

– О, уже и мания преследования!

– И хотят, ну...

– Убить? – саркастически осведомилась Алёна.

– Под замок посадить. И это в лучшем случае.

Невыносимая девица окатила его презрительным взглядом, будто два ведра холодной воды в лицо выплеснула.

– Между прочим, это ты вздумал драпать! И тогда, на площади...

Макар молчал – онемел от подобной несправедливости.

– ...и на берегу, да! Теперь вот летим неведомо куда.

– Ну, знаешь...

– А он еще ноет!

– Знаешь, ты просто нахалка, – вымолвил Макар.

Слова дались ему с трудом – Алёна была великолепна. Глаза сверкают, лицо пылает, волосы разлохматились. То ли ведьма, то ли принцесса в изгнании.

– А ты трус, вот!

Нет, все-таки ведьма. И дура к тому же, приговорил он, распаляя себя.

– Дура, я же не за себя боюсь! За тебя.

– Знаю, слышала уже песню. Отличная отмазка для труса, – процедила она и демонстративно отвернулась.

– Ой!

Правильные мысли об оскорбленном достоинстве враз вылетели у Макара из головы. Ему показалось, Алёна падает – так сильно подалась она вперед. Макар облапил ее за талию, и раздражительная барышня, странное дело, не стала отбиваться. Она едва заметила фамильярность своего спутника, пораженная зрелищем, открывшимся внизу. Макар тоже осторожно вытянул шею, попутно прикидывая, как бы половчее сохранить нежданно-негаданно обретенный контакт. Но и он забыл обо всем, когда увидел, что так потрясло девушку.

В роскошном пологе леса зияла уродливая прореха. Макар понятия не имел, как выглядят черные дыры. Разве что фантазировал на эту тему подростком, в пору увлечения научной фантастикой. Но самые буйные фантазии начитанного мальчика меркли перед увиденным. Там внизу, прямо по курсу, ничего не было. Чернота, пятнающая зеленое живое покрывало, не была чернотой обугленных лесным пожаром стволов или пробившегося из земных недр скального массива. То была чернота отсутствия чего бы то ни было, пустота, оставшаяся на месте выдранного с мясом куска мира. Или, может, гигантский червь – натуральный, не компьютерный – жрал-жрал вещество вселенной изнутри, да и прожрал себе выход на поверхность. У прорехи были неровные края, обрубившие часть мощных стволов и ополовинившие крону невезучих деревьев. По границе бытия и небытия вглядывающийся до рези в глазах Макар различил жутковатое шевеление. Нечто подобное наблюдал он в детстве, часами валяясь на песчаном обрывистом берегу, источенном маленькими воронками – ловушками личинок муравьиных львов. Так же беззвучно, неприметно, но неудержимо скользил на дно ловчей ямы песок, стронутый бедолагой-муравьем, и скоро уже трагедия одинокой вселенной, заключенной в блестящее тонконогое тельце, отыгрывала последнюю свою сцену перед глазами единственного зрителя.

– Назад-назад-назад! – завопил Макар и заметался по тесной кибитке. Но черт не стал ждать команды. Взвыл, заклекотал и вильнул в сторону, ушел от прорехи по широкой дуге. Алёна уже не свешивалась вниз, сидела в уголке тише мыши, влажно моргая. Макар подобрался к проему, чтобы посмотреть, продолжается ли чернота наверху, в небе. Но почему-то не посмотрел. Духу, что ли, не хватило? Его мутило и от увиденного на земле. Он ничего не знал о мире, в котором очутился, понятия не имел, по каким законам тот существует, но чувствовал сердцем, печенью и всеми своими потрохами: им явилось нечто противоестественное, невозможно, нечто абсолютно и безоговорочно враждебное. Нечто такое, чему не могло быть места ни в какой, даже самом фантастической, стране. Что-то плохое творилось здесь, очень плохое. Оставалось лишь гадать, было ли это проявлением чьей-то злой воли или неуправляемым стихийным злом, и Макар положа руку на сердце сомневался, что предпочел бы второе первому.

Скоро солнце забралось так высоко, что лучи обжигали ездоков через щелястую крышу. Поэтому ни Макар, как ни хотелось ему сильнее оторваться от преследователей, ни Алёна, с некоторых пор с опаской поглядывавшая на безмятежные джунгли, не возражали, когда черт решительно пошел по крутой дуге вниз. Его крылья заработали с удвоенной силой, кибитка болталась, будто консервная банка, привязанная к собачьему хвосту. Стремительно придвинулась сплошная масса переплетенных ветвей, и густая зелень разошлась над небольшой поляной. Черт ухнул туда точнехонько, словно мяч в лунку. После жесткой посадки ездокам пришлось сначала выпутываться из клубка, в который сплелись причудливым образом их тела, руки и ноги.

Наконец Макар, слегка помятый, но вполне довольный, выбрался, потирая ушибленный лоб, на волю. Вкусно, от души, вздохнул. После духоты и зноя мир под пологом леса казался настоящим раем. Вблизи масса зелени заиграла оттенками от лимонного до густо-лилового, распалась на множество деталей, очаровательных или причудливых. Теперь Макар видел, что вокруг не тропический лес, известный ему по фотографиям и телепрограммам. Незнакомые деревья с необхватными стволами были коренасты, словно тесное соседство каким-то чудом не мешало им насыщаться водой и светом в свое удовольствие, не вынуждало бешено рваться вверх, состязаясь за место под солнцем. Среди кряжистых исполинов с лопающейся от напора соков корой красовались изящные розовоствольные живые колонны с ажурными кронами. Множество деревьев и кустов отличались невиданным цветом или формой листьев, ветвей, крон. Вперемешку с почти знакомыми, полузнакомыми и неуловимо знакомыми растениями росли, ползли, свисали, вились совсем уж небывалые экземпляры, чья причудливая форма и фантастическая раскраска делали их чем-то средним между деревьями, животными и минералами. Одни рассыпались каскадами ярких, как отшлифованные драгоценности, цветов. Другие лоснились чем-то, более напоминающим кожу, чем кору. Третьи томно истекали соком из мерно работающих дыхалец. Все здесь было щедро, изобильно, избыточно – и на диво складно. Цветущий, движущий соки, дышащий лес наводил на мысль о гигантском организме, отменно здоровом и процветающем. Макар и вообразить себе не мог, что где-то в мире существует столь полное и сложно устроенное благоденствие.

– Кто мог выдумать такое? – воскликнул он, оборачиваясь к Алёне, и сам удивился словам, в которые облеклись его ощущения.

– И что могло сотворить здесь то черное, над которым мы пролетали, – пробормотала она, настороженно вглядываясь в красоту, разлитую вокруг.

Вроде бы здесь не было примет распада и эрозии. Ничего уродливого, противоестественного, механического. Но где-то рядом, совсем близко... Макар тоже чувствовал это. Скверное было ощущение. Будто на краешке сознания – или на краю мира – тихонько сыплется и сыплется песок... Сухой, мертвый шелест, мерное равнодушное движение. Куда, почему? Макар поежился. Благодатное тепло, смягченное густой листвой, на мгновение исчезло, провалилось в никуда, оставив его голым, одиноким и беззащитным.

Алёна потянула носом воздух, густой и сладкий, как патока, и Макар тут же вернулся обратно, на маленькую поляну, угревшуюся за пазухой живого леса. Откуда-то он знал совершенно точно: пока она рядом сопит, дышит, ворчит и возится, он должен быть спокоен, собран, бодр и готов ко всему. Даже к самому худшему. Чувство полной от нее зависимости всех его действий и даже эмоций не окрыляло, но и не угнетало. Оно просто наполняло его, как воздух наполняет шар, превращая из кучи прорезиненной ткани в инструмент с идеальной формой и ясным предназначением.

Впрочем, сейчас предназначение не требовало от него ничего героического, разве только воды, пищи и охраны. Макар двинулся вокруг поляны, теперь уже с осознанным вниманием вглядываясь в буйство растительной жизни. Интересно, что из этого можно есть? От выбора глаза разбегались. Практически на каждом растении среди листьев, чешуй, ворсинок и прочих форм вегетации виднелись ярко окрашенные округлости, столь приятные взгляду проголодавшегося путника. Макар, конечно, предпочел бы отбивную побольше, но фрукты тоже ничего. Он нацелился на густо-желтый с малиновым бочком плод вроде банана, но с утолщением на нижнем конце. Висел плод низко, руку протяни. Макар протянул. Пальцы схватили пустоту. Макар сморгнул, ничего не понимая. Вот же он, банан проклятый, висит себе как ни в чем не бывало в паре сантиметров от руки. Он передвинул руку. Банана не было. То есть был – но опять не в горсти у голодного Макара, а между листьями. Соблазнительный и доступный. Повернутый все тем же призывно подрумяненным боком. Макар заскрежетал зубами и погрузил обе руки в зелень. Его закоротило. Под хохот Алёны и недоуменное квохтанье черта, окруженный плодами всех мастей, он снова и снова стискивал пальцы в кулак, охотясь за тем, единственным.

Банан сдался первым. В промежутке между двумя Макаровыми бросками он с недовольным писком соскользнул с ветки, промелькнул между листьями и, совершив немыслимый кульбит, вонзился в землю узким концом. Утолщение, оказавшееся вверху, чмокнуло и приоткрылось. Трудно было сказать, что отверзлось перед Макаром, глаз или рот. Что бы это ни было, выражение оно имело самое недовольное. Желтое туловище почмокало губами – или, может быть, веками – и принялось энергично извиваться. Несколько движений – и все оно ушло в землю, только рыхлый холмик остался. А Макар остался стоять, глазея на кучку земли под ногами. Алёна хлопнула его по плечу:

– Ну что, добытчик, удрала твоя добыча? Нарвал бы лучше фруктов, что ли. Они хотя бы не уползут.

– Сама бы нарвала, – проговорил Макар и медленно перевел взгляд на пустую ладонь.

– Так я и нарвала, – с неожиданным дружелюбием откликнулась девица. – Во, гляди, какая дынька!

И предъявила нечто голубовато-зеленое, округлое, с выростами вроде юбочки.

– Это скорее патиссон. Только малость волосатый.

– Какая разница! Он висел, я сорвала. Пахнет вкусно, понюхай.

Макар наклонился к подозрительно спокойному плоду, принюхался.

– Ну не знаю. Приятно, но не едой. На духи похоже.

Алёна выразительно фыркнула:

– А ты чего хотел? Сала с чесноком?

– Ага... Стой!

Макар прижал ухо к шероховатому боку.

– Там внутри треск какой-то. Возня...

– Сам ты... Возишься и трещишь! Ну что там еще?

Алёна поднесла добычу к уху, и недовольное выражение сменилось озадаченным.

– Нож есть у тебя? – спросила она чуть дрогнувшим голосом, и Макар в который раз подивился ее решительности. – Доставай, посмотрим. Ой!

Плод, мирно лежавший у девушки в ладонях, вдруг подпрыгнул, будто понял, что ему грозит, и сам собой развалился на четвертинки. Были они мясистые, губчатые, а в середине открылось чашеобразной углубление, полное пыльцы. Оттуда, из пушистой шевелящейся массы, одна за другой стали выныривать полупрозрачные фигурки с мельтешащими за спиной крылышками. Крылышки были не бабочкины и не стрекозиные, больше всего они напоминали радужные крылья колибри, едва различимые из-за бешеной скорости взмахов. Трещали они до крайности раздраженно. Две, три... Еще две! Создания суматошно перемещались вверх-вниз над рыхлой сердцевиной плода. Наконец оттуда выплыла последняя, сонно потягиваясь. Остальные окружили ее, и вся стайка, напоследок пугнув сначала Алёну, а затем и Макара дружным броском в лицо, поднялась выше и стремительно унеслась в чащу.

Алёна прочистила горло.

– Не знала, что у фей такие короткие ноги...

– Что это было?

– Просто до смешного короткие. И еще, кажется, кривые.

– Нет, я имею в виду, что это было на самом деле, – допытывался Макар.

Алёна аккуратно опустила покинутый плод на землю. Разогнувшись, взяла Макара за руку и крепко стиснула. Лицо у нее стало белым, глаза дикими.

– Я это чуть не съела.

– Ты ведь не знала!

– Видишь ли, я собиралась это съесть.

Макар, не зная, что делать, неловко погладил ее по плечу. Плечо, шея, лицо, губы – все было совсем рядом, и некто решительный, лихой и самоуверенный, живший, оказывается, у Макара глубоко внутри, четко выдохнул: «Давай, целуй ее». Этот некто не чувствовал голода и не ведал страха. И был, конечно, прав. Но Макар совсем его не знал, а мама в раннем детстве научила его не разговаривать с незнакомцами. Поэтому вместо единственно правильного и такого естественного поступка он еще раз по-товарищески погладил Алёну по плечу и отступил. Теперь он вновь видел не линию щеки и губы, а все Алёнино лицо целиком – уже не белое, а почему-то красное до самых волос, с золотистыми бровями, недовольно сведенными.

– Черт опять чего-то добыл, – проговорила она, глядя мимо Макара в середину поляны.

Он обернулся. Их верный слуга и товарищ возбужденно скакал над порядочной грудой плодов всех форм и расцветок. Бестолковые хозяева, не глядя друг на друга, направились к месту пира.

– Молодец, – похвалила Алёна, усаживаясь в траву.

Обезьянья морда крылатого существа растянулась в улыбке, обнажившей полный ряд зубов. Зубов было много, все больше клыки. Макар невольно поежился.

– Не бойся, – бросила Алёна, будто прочитав его мысли. – Видишь, он хороший, кормит нас.

– Ага, вот откормит как следует и... Погляди, какие у него зубы.

– Какие?

– Плотоядные. Как он будет весь этот силос жрать?

Макар тем не менее сел и воззрился на гору подношений. Присмотрев самый безобидный с виду фрукт, он крепко схватил его и, помедлив самую малость, решительно откусил.

Дальнейшее живо возродило в памяти Макара раннее детство, когда он в первый и последний раз в жизни отведал бабушкино фирменное блюдо из острого перца, слегка разбавленного фаршем и баклажанами, которое та именовала мусахаем. Мусахай, помнится, обладал порабощающим душу ароматом и свойством прожигать насквозь танковую броню, сложенную вдвое. То, во что Макар вгрызся сейчас, благоухало не чесноком, а чем-то вроде ванили, но с легкостью могло бы вступить в те же реакции с танковой броней. Сначала Макар просто сидел, выкатив язык и глаза. Потом завыл и повалился в траву. Черт, будь он неладен, по-бабьи всплеснул лапищами, метнулся к пострадавшему... Вновь от него... Наконец сообразив, что надо делать, припал к земле посреди поляны. Сквозь потоки слез Макар различил, как он охлопывает землю ладонями, что-то бормоча. И вдруг из-под разошедшихся ладоней показался хрустальный росток родника. Вода растеклась лужицей, нащупала уклон и уверенно побежала сначала струйкой, потом ручейком. Макар подкатился к воде, зачерпнул горсть и метнул в опаленную пасть. Черт умильно наблюдал, как он пьет, отфыркиваясь, что твоя лошадь.

Когда Макар отвалился от ручья, зверь уже очистил надкушенный им плод и подал на ладони, преданно заглядывая в глаза. Макар предпочел бы не рисковать, но как было его обидеть? Под едкой коркой оказалась прохладная сладковатая мякоть, тающая во рту.

Полюбовавшись на жующего хозяина, черт, от греха подальше, начистил фруктов для обоих людей. Он давно подозревал, что эти уродливые создания, в сущности, несуразны и беспомощны. Теперешнее путешествие развеяло последние сомнения на этот счет. Обеспечив повелителей пищей, чертокрыл выбрал из лежащей отдельно грозди самый толстый и сочный стручок, стиснул его и отхватил добрую половину, невзирая на яростное трепыхание и визг. Отличная пища, отличный день! У чертокрыла было отменное настроение. Отменное, но странное. Не такое, как в обычные просто хорошие дни. Он никогда не бывал в этих краях, родился в неволе на ферме в столичном пригороде, но откуда-то знал, что движется верным курсом. И еще он знал, что скоро все изменится. Просто не понимал пока что и как, но будоражащий запах этой новой жизни уже вполз в ноздри и теперь впитывался в кровь, отчего она становилась горячей и быстрее неслась по жилам. Чертокрыл рвал скулящую мякоть, глотал ее большими кусками и чувствовал себя почти счастливым.

Нажравшись верещащих стручков, черт долго лакал воду. Отбежал к деревьям, встал, подбоченясь, выпятил живот и (Алёна отвернулась) потревожил тишину леса мощной струей. Потом вернулся к роднику и снова пил, уже не спеша, с расчетливой жадностью. Макар, успевший проделать все то же самое куда быстрее и неприметнее, надеялся, что теперь путь продолжится. Куда там! Чертяка уселся в тенечке, блаженно разбросав расслабленные крылья. Посидел, благодушно щурясь на поляну, залитую белым полуденным солнцем.

– Полетели, а? – попросил Макар, энергично тыча пальцем в сторону кибитки.

Черт зевнул, невзначай продемонстрировав впечатляющий зубной ряд, и начал клониться в траву, но, спохватившись, выпрямился и заворчал с неведомо кому обращенной укоризной. Протянул лапу к ручью. Ворчанье сменило тон, зажурчав лаской, и родник будто припал к земле, похудев вдвое. Вот уже не ручей, а тоненькая струйка воды змейкой скользила в траве. Тогда черт раскатисто рыгнул, свалился как подкошенный и тут же, с ходу, захрапел.

– Может, все-таки полетим? – безнадежно воззвал Макар.

– Ну чего ты к нему пристал? – сонно пробормотала Алёна откуда-то сбоку. – Жарко как, фу...

И преспокойно заснула. Макар взглянул на зенит сквозь полог листвы, и раскаленное добела небо ожгло глаза, словно прибрежный песок голые стопы. Приходилось признать: нежелание черта впрягаться в постромки имело веские причины. Интересно, у тех, с корабля, тоже сиеста? И на чем они путешествуют?

Макар напряженно вслушался в одуряющую тишину. Не свистели крылья, не трещали ветки, не шуршала трава под ногами. Казалось, они здесь одни на много километров вокруг. Но этого просто не могло быть! В южном лесу, да еще таком благодатном, просто обязано обитать процветающее сообщество живых существ. Впечатляющая пищевая пирамида для серьезного хищника! Впрочем, хищники как раз любят вздремнуть после обеда. Но не может вся эта неисчислимая живность жить по одному для всех расписанию. Здесь же не пустыня – лес. Живые стручки. Сбегающие груши. Феи какие-то, будь они неладны. Где все? Конечно, не обезьяны, гепарды и крысы, это же не передача «В мире животных». Но где все-таки, пусть необычные, пусть даже совсем невиданные, звери? Впечатление было такое, что их просто забыли придумать.

Вяло дожевывая эту идиотскую мысль, Макар, оказывается, уже спал. Выяснилось это спустя долгое время после того, как солнце перевалило через зенит. Длинные тени перечеркивали все еще залитую светом поляну, уползали дальше в чащу, и там, глубоко-глубоко, уже приподымались стоглавым телом сумерки.

Выспавшийся Макар полежал, созерцая небо. Один досадный пустяк мешал предаться безмыслию – маленькое, плоское, твердое нечто под правым боком. Он лениво пошевелился, надеясь, что докука исчезнет сама собой. Нет, не исчезла – наоборот, еще явственней вторглась в полудрему. Макар зашарил по бедру рукой и нащупал под слоем ткани рельефные швы кармана, а в кармане – тот самый небольшой прямоугольный предмет. Телефон! Его замечательный почти новый телефон с фотокамерой и практически пустой памятью. Ну и придурок же он! Сколько потрясающих кадров упустил – живые стручки, кривоногие феи... Ну да ничего, они лишь в начале путешествия, а шанс сделать эпохальные снимки в этих краях выпадает чаще, чем дождь со снегом в ноябре. Расслабленность как рукой сняло. В голове Макара, обычно наполненной, будто гелием, мыслями эфемерными и непрактичными, стало тесно и горячо от замыслов самого делового толка. Он осторожно вынырнул из зарослей пахучей травы и осмотрелся. Подельники спали как убитые. Отлично! Перекатившись на живот, Макар воровато открыл телефон. Удались ли сцены из городской жизни? Он так залюбовался нащелканными в столице снимками, что его запросто можно было бы оглушить ударом по затылку, а не то что гневным возгласом из-за плеча:

– Ты что, снимал? Совсем сдурел?

Макар вздрогнул так, что выронил скользкую вещицу. Перед ним мелькнула рука, осиянная золотыми волосками, вставшими дыбом, словно шерсть у разъяренной кошки. Нырнула в траву и вынырнула с добычей. От разочарования Макар взвыл, как в детстве, когда лишали самого важного по надуманным причинам:

– Отдай!

Алёна даже взглядом его не удостоила. Это был конец. Нет, не идеальной любви, разлюбить эту девушку Макар был уже не в силах, хотя давно убедился, что сама она далеко не идеал. Но полный и бесславный конец его планов легкого обогащения. Можно орать, молить, скандалить, нельзя только отобрать телефон силой. Силу, даже в самом травоядном варианте – бог знает почему, – Макар применить против нее не мог, а все прочее не годилось. Оставалось трепыхаться в ногах повелительницы, наблюдая, как она изничтожает его скудный улов.

– Алёнушка, – заныл он без всякой надежды.

В этот момент она ткнула пальчиком в нужную кнопку, телефон покорно пискнул, подтверждая команду на удаление. А в следующий – на поляне вырос дворец. Без предупреждения, мгновенно, будто фотка вывалилась на монитор.

В волшебство Макар давно не верил. Но представления о том, как оно должно выглядеть, у него были, и на диво четкие. Все мы лучше всего разбираемся в том, что нас меньше всего касается. Из детских книжек, из тех мифологических времен, когда не сериал о роботах-кунфуистах, а мамина сказка провожала дошкольника в страну сновидений, он вынес твердое убеждение, что проявлению волшебства должно предшествовать явление волшебника, а само волшебство сопровождаться клубами лилового дыма, золотыми искрами, адскими сполохами и прочими спецэффектами. Ладно бы дворец постепенно вылепился из загустевшего воздуха, к чему-то подобному он был уже мало-мальски готов после всего пережитого. Но порядочных размеров строение возникло посреди девственной поляны сразу, без артподготовки. Чудо, конечно, – но какое-то неправильное. Деловитое и экономное в средствах. Не делается так! Только не здесь, не в мире глубокого, мифологического прошлого, не в эпоху, когда времени у людей было много, а вещей мало, и каждая не производилась – поскорее и порентабельней, – чтобы с жадностью потребить и выбросить, а рождалась, выпестованная с любовью и тщанием. Макар это чувствовал всякий раз, как входил в музеи и видел их, эти вещи, все эти гребни, щипчики, стеклянные склянки-эфемериды, обреченные разбиться, расплавиться, сгинуть, но упрямо пробившиеся сквозь века войн и метры культурного слоя – тел, бесчисленных тел своих владельцев, – чтобы рассказать суетливым потомкам обыденную историю своей вечной жизни.

Не таким уж, кстати говоря, шедевром был он, этот дворец. Нагло раздавшийся в стороны, весь в кренделях. Здоровенный кирпич, разубранный кремовыми розами и взбитыми сливками из баллончика. Узенькие оконца – видно, стекло здесь дороже золота – взирали на мир с подозрительностью бойниц. Хрестоматийного парадного подъезда и вовсе не было, просто лестница, узковатая и крутая, кое-как приткнутая к массивной входной двери. Только амбарного замка не хватало. Лабаз, вот что это было такое на самом деле. Обычный купеческий лабаз, при котором жил, где-то в задней комнатке, и сам купчишка. Жил-жил да и вылез в негоцианты. Себе, наверное, одежу богатую справил, а жилище толстым слоем декора обмазал, чтоб людишки завидовали.

Что-то маленькое стукнуло Макара по плечу и упало рядом. Алёна выронила причину забытой распри – его телефон. Капали мгновения, ничего не происходило; дворец высился, висело молчание. Наконец приоткрылось, забликовало окошко рядом с дверью, и нечто огромное, темное, шевелящееся появилось в проеме.

Борода. Не просто борода – бородища! Имелось, наверное, и все остальное лицо, но оно терялось за выдающейся растительностью, прямо-таки рвавшейся на волю из тесного оконного проема. Было нечто невыразимо странное, неправильное, но совсем не страшное и в самом дворце, и в окружающем пейзаже. Бородач тем временем захлопнул окошко и объявился на крыльце. Постоял, бессмысленно глядя вдаль, сошел по ступеням и двинулся прямо на беглецов.

– Ты что? – Алёна в панике ухватилась за спутника.

Макар высвободился и, захваченный головокружительным предчувствием чуда, пошел навстречу. Полнотелый бородач не остановился, не сбился с шага, даже не сморгнул. Никак не изменилось его застывшее лицо, вблизи поражающее пустым неживым выражением. Макар будто на родину перенесся. Такие точно лица он видел, и в избытке, в час пик на улицах и в метро. Омертвелые, со взглядом, прикованным к цели несуществующей, потому что с такими глазами можно сколько угодно, не ведая усталости, переставлять железные ноги, но нельзя прийти домой, какой уж тут дом... Бородач шагал, но его грузное тело не приминало ни единой травинки, проходило сквозь мир, как дым просачивается сквозь прутья решетки. Макар остановился прямо на его пути, и все у него внутри трепыхалось от ожидания невероятного.

Фигура надвинулась. Вблизи она стала более четкой – прорисовывалась каждая ворсинка темно-зеленого суконного одеяния, каждая петелька на ажурной отделке воротника – и менее реальной, словно бы пустотелой. Маслянисто-желтая брошь у ворота вошла Макару в переносицу (незнакомец был на голову выше и раза в два шире). Призрак надвинулся и поглотил Макара, окружил со всех сторон. Мгновение он был отсечен от мира, его звуков, запахов и красок, различал лишь формы, которые видел как сквозь зеленое стекло, если бы стекло могло быть мягким и ворсистым. И тут же все кончилось. Окружавший его не то кокон, не то громадный мыльный пузырь выпустил Макара на волю, и реальность накатила сквозняком, вздыбившим волосы надо лбом.

Пошатываясь после пережитого, он обернулся. Призрак удалялся прежним размеренным шагом, только теперь Макар видел его спину, затемнившую яркую зелень леса. Макар громко, не таясь, рассмеялся.

– Не бойся, это не человек, просто видение.

– Просто, – буркнула Алёна, выползая из колючего кустарника. – Привидение, куда уж проще!

Он протянул ей руку. Алёна поднялась, почесываясь и охая. Долго следила за одинокой фигуркой, отчего-то жалкой, несмотря на осанистость и решительную поступь, уходящей в никуда сквозь живой и прекрасный лес.

– Как думаешь, сколько он так прошагает? – спросил Макар.

– Не знаю, на сколько энергии хватит. – Она пожала плечами.

– Батареек, что ли?

– Не так примитивно, но по сути... Чудеса чудесами, но в основе любого движения все равно лежит энергия. Просто она тут другая, не такая, как в нашем мире, и ведет себя черт знает как. Должно быть, она каким-то образом высвободилась из удаляемого снимка. Но подпитываться ей нечем, так что рано или поздно и дворец исчезнет, и этот целеустремленный сгусток тумана рассеется.

Макар, гуманитарий до мозга костей, с уважением посмотрел на девушку. Та хмыкнула:

– Просто у меня в школе «пятерка» по физике была. И математике.

– И по всему остальному. Ты же типичная отличница!

– Это еще почему? – отчего-то обиделась та.

– Вся такая правильная, целеустремленная. Перфекционистка.

– Иди ты! Сам-то, видно, «трояки» за одно только хорошее поведение выслуживал, разве что читал запоем. И без разбора. Все больше о дальней космической разведке.

Макар вскинулся – задето было святое. Он до сих пор гордился, что осилил «Таинственный остров» в третьем классе. Даже срисовал влекомый бурей воздушный шар в тетрадку по домашнему чтению. И до сих пор негодовал на училку, не оценившую его подвига. Может, она не читала «Таинственный остров»?

– Вот и не только!

– Ну конечно, еще про героев на горячих мустангах и прочую лабуду. – Алёна победно улыбнулась.

Секунду Макар обдумывал ответ. И не просто ответ, а такой, чтобы проклятая ведьма и думать забыла ездить по его самолюбию на грязной метле. Одну короткую секунду. Потому что в этот самый момент его озарила идея.

– Идея, – прошептал он, потрясенный собственной креативностью. И вывалил идею на Алёну.

– Макар...

Голос дрогнул, самоуверенная девица устремила на спутника робкий, восхищенный взгляд:

– Ты просто гений!

Творчески сочетая выразительные жесты и команды на разных языках, они убедили черта впрячься в опостылевшие постромки. Вольные ароматы леса вскружили башку городского зверя. Совсем скоро привычка к повиновению сползет с него, как слинявшая шерсть. Но Макара это тревожило мало, отныне их пути расходились. Он покидал в рюкзак необременительные пожитки, сбегал к источнику набрать воды в одну из принесенных чертом загогулин, из которой после выедания сладкой мякоти вышел отличный сосуд. Тут Алёна и щелкнула его, отметив, что он «даже где-то фотогеничен». С ней самой вышло куда больше возни. Капризная барышня долго выбирала выигрышный фон, надавала Макару кучу наставлений по поводу ракурса и забраковала один за другим пять снимков, найдя их неудачными и вообще отвратительными. На шестой попытке Макар жестко, по-мужски, положил конец фотосессии – перестал молить и уговаривать, а просто отправил фото на удаление. Поэтому призрак Алёны появился на поляне первым. Потоптался, явно не понимая, куда идти и что делать, да и замер перед ними с безучастным видом.

– А вдруг она уйдет не пойми куда, как тот, чужой? – шепнула исходная Алёна, оробевшая при появлении двойника.

– Тоже вариант, нам лишь бы погоню в сторону увести.

Дубль-Макар, растрепанный и красномордый, разогнулся над ручейком с призрачной баклажкой в руках. Вид у него был тупо-сосредоточенный, как у робота из ранней кинофантастики. В упор не видя собственный первоисточник, он направился прямиком к фальшивой Алёне, торчавшей в прострации посреди поляны, и без церемоний ухватил ее за руку. Макар приосанился: фотка Алёны демонстрировала полную недееспособность, тогда как от него самого произошло на редкость целеустремленное привидение, энергично спасающееся бегством.

Черт вскинул башку при виде гостей, задергал ноздрями. Чем-то призраки его насторожили. Макару показалось было, что он раскроет обман и взбунтуется, но все обошлось. Ожившие фотоснимки благополучно загрузились в возок, троекратным стуком подали сигнал к отправлению. Нехотя оторвавшись от земли, крылатый черт сделал круг над поляной. Макар прощально вскинул руку. Существо издало крик, в котором чудились обида и недоумение, хотя, конечно, он мог и ошибиться. Что он знал про крылатых чертей! В дверном проеме кибитки мелькнули в последний раз два бледных пятна – лица двойников. Проводив ложный след взглядом, Макар без церемоний ухватил Алёну за руку и повел в лес. И она не посмела возмутиться!

Ей-богу, было в этом мире нечто, заставляющее людей меняться. Может, и есть у него шанс стать пусть не супер, но хоть каким-то героем.

Глава 16

Сравнительное изучение гадательных практик

На деревню они набрели как по заказу, когда всерьез повернуло на вечер. Непотревоженный лес поредел, словно капнули отбеливателем на сочно-зеленую ткань, и домишки явились, как новорожденные грибы после дождя. Собственно, они и напоминали грибы с массивными шляпками-крышами, почти скрывавшими невысокие стены. Двое путников остановились у кромки леса. Что за люди здесь живут, как отнесутся к чужакам, какой их ждет прием? Хорошо, если прогонят без затей, а могут ведь властям донести или бесхитростно пришить, польстившись на скарб. Голоса разделились. Алёна рвалась к людям, по собственным ее словам, на деле же помыться и выспаться под крышей, а не в окружении неведомых насекомых и зверей. Макар предпочел бы обойти поселение стороной. Благо ночь обещала быть теплой, воды и пищи хватало, и пополнить запас того и другого, надеялся он, ничего не стоит.

Судьбу пришлось доверить оракулу. Потревоженная мясорубка вздрогнула, захрипела и выплюнула облачко сизого пара, в котором сгрудились беспорядочной кучей буквы и обрывки слов на разных языках. То ли утратила чудесное умение, то ли попросту капризничала, утомленная путешествием. Если бы герцогини имели раструб на макушке, дырявый кругляш с фронта и рукоятку в спине, то герцогиня, которую дворник отчитал за оброненную бумажку, выглядела бы точь-в-точь как их железная прорицательница. Макар не мог отделаться от ощущения, что мясорубка что-то знает, но почему-то молчит. Он пригляделся к ней внимательней. Да, она определенно что-то знала.

– Может, ей вопрос нужно задать?

Алена фыркнула:

– На площади разоткровенничалась без всяких вопросов.

Макар склонился над раструбом мясоприемника и почтительно вопросил:

– Скажи, пожалуйста, где наш преследователь?

– Да глупость все это. Какая-то железная дура...

Алёна осеклась. Железная дура тоже фыркнула, очень похоже, и выцедила цепочку слов в росчерках-завитушках: «Один ближе другого».

– Один ближе другого?

Выходит, врагов видимо-невидимо? Они растянулись, прочесывая лес, и авангард уже дышит им в затылок?

– Бежим, скорее!..

– Колдуете, чародеи?

Оба взвились, будто застигнутые врасплох заговорщики. На них со взрослой доброжелательностью взирала крохотная девочка в заношенном и нечистом платье.

– Э-э, деточка, – засуетилась Алёна, – давно ты здесь?

– А я все видела, – доверительно сообщила малышка. – Все-все, честно!

– Что ты, деточка, видела, мы ничего не делали! – фальшивым голосом пропела Алёна и постаралась заслонить Макара, скорчившегося над мясорубкой.

– Вот и нет, делали. Колдовали, про будущее загадывали, про нынешнее выспрашивали!

– Ничего мы не выспрашивали, что ты выдумываешь! Сказок начиталась?

Девочка удрученно вздохнула: