Победа ускользает Мошков Кирилл

Вопросительно смотревший на него пилот яхты тут же подался вперед, ложась всем телом на консоль управления, и тоже прижался к броне, отчего соприкасающиеся корабли слегка вздрогнули. Теперь командир звена видел, хотя и нечетко, его лицо буквально в полуметре от себя, даже меньше. Это был носатый, седеющий рыжеволосый мужчина лет пятидесяти с резкими чертами лица. Курсант где-то видел это лицо. Ну, конечно — ведь заместитель командующего флотом сказал, что это люди государственной важности, значит — лица их, скорее всего, из тех, что мелькают по телевизору.

Приложив ладони рупором ко рту и упираясь ими в броню, курсант закричал:

— Я курсант Даниэль Кускуна! Меня прислало командование флота, чтобы вытащить вас! У вас есть запас хода?

И он тут же приложил к броне ухо.

В толще брони глухо, как сквозь стену, послышалось:

— Нет хода! Нет маневра! Ничего нету, мы потеряли все шесть гравистатов!

Даниэль снова заорал, прижимая руки ко рту:

— Механические швартовы есть?

Пилот его, видимо, не понял: пришлось орать еще раз, громче, так что в наушниках кто-то из звена недовольно пробурчал: «Дани, отключил бы пока микрофон, оглушишь…».

Пилот яхты пожал плечами и приложил ладони ко рту.

— Было три пары, — разобрал Даниэль. — Сколько из них выйдет — не знаю.

И пилот, оттолкнувшись от колпака, вернулся за консоль.

Даниэль сел, надевая шлем, защелкнул ремни и сдал чуть назад. SPDIF повис носом вниз над «Лестером», который лежал на брюхе в углублении изогнутой поверхности одного из внешних секторов Космопорта. Потеряв ход, он был в конечном счете притянут к поверхности, и только остатки гравистатического заряда на его двигателе, хотя и лишенного всех шести внешних рабочих элементов, спасли поврежденную яхту и ее экипаж от мощного удара при падении.

Сейчас, метрах в шести над «Лестером», курсант уже не видел лицо пилота. Яхта, словно оплавленная капля, распласталась в провале между двумя пятиметровыми полушариями навигационных бакенов, слегка накренившись (отчего Даниэлю и приходилось ставить SPDIF почти на борт, чтобы прижать колпак к колпаку).

— «Сапсан»-шесть-первый, — услышал Даниэль в наушниках голос адмирала Гомилки. — Видишь номера бакенов?

— Никак нет, — ответил Даниэль, не отрывая глаз от яхты. — Сейчас узнаю. — Он переключил канал. — «Сапсан»-восемь-первый, пошли кого-нибудь посмотреть номера бакенов, между которыми лежит яхта.

— Я сам вижу, — откликнулся командир восьмого звена, которое в оборонном строю барражировало сейчас в нескольких километрах над поверхностью.

— Доложи кризисному центру, — сказал Даниэль.

Он услышал, как командир восьмого звена вызывает кризисный центр, и голос Гомилки:

— Давайте номера.

— NW 653, NW A602, господин адмирал, — доложил командир восьмого звена.

— Спасибо. «Сапсан»-шесть-первый, продолжайте работу. Мы попробуем кого-то прислать снизу. Может, удастся вывести монтажников через люки обслуживания бакенов. Но это будет нескоро, бакены расположены в плюс сороковых горизонтах, до них от ближайшей ремонтной бригады десяток километров почти непроходимых внешних конструкций. Так что работайте.

— Есть, — ответил Даниэль, приглядываясь к «Лестеру». В борту недалеко от колпака открылся лючок, оттуда высунулась лапка механического швартова. Высунулась, но дальше не пошла: оплавленный внешний слой брони не выпускал ее. Затем вдруг из-под брюха яхты стремительно выскочил другой швартов: его лапка, подпрыгивая, прокатилась по броне, разматывая металлокерамический тросик, и замерла метрах в двадцати от яхты. Даниэль чуть опустился, внимательно глядя на лапку швартова. Она дернулась раз-другой, но не смогла ни защелкнуться, ни начать самостоятельное движение: кончики обоих ее пальцев были деформированы.

Больше никаких движений не последовало. Подождав минуту, Даниэль снова спустился к «Лестеру» и прижался к его броне, затем снял шлем и припал к броне с внутренней стороны.

Пилот яхты тоже прижался к обшивке, и Даниэль услышал:

— Это все! Больше ни один не выходит!

Даниэль закивал и прокричал:

— Будем работать с этим! Одного хватит, чтобы вас вытащить!

— Может не выдержать! — донеслось через броню.

— Каков вес яхты? — проорал Даниэль.

Пилот показал ему десять пальцев, потом еще три, нарисовал в воздухе запятую и показал еще восемь пальцев. Тринадцать тысяч восемьсот килограммов. Н-да.

— Попробуем! — закричал Кускуна наконец. — Пристегнитесь!

Вернувшись в кресло, он вновь пристегнул шлем, переключился на канал своего звена и сказал в микрофон:

— Шестой, у тебя манипуляторы рабочие?

— Так точно, первый, — откликнулся шестой номер, висевший носом к командиру метрах в ста к северу.

— Подходи сюда и постарайся подцепить кое-что с поверхности.

Осторожными толчками шестой приблизился к командиру. Пилот отключил отражающие свойства колпака, и Даниэль увидел его лицо. Это был Павло Романько, самый блондинистый в звене курсант, которого за цвет волос прозвали Соломкой. Лицо его побледнело от волнения.

— Что подбирать, командир? — как-то по-неуставному спросил Соломка.

Даниэль показал рукой.

— Видишь, тросик лежит, на конце — поломанная лапка?

— Вижу.

— Надо подцепить лапку, завести за мой буксировочный слот, потом я выброшу свой швартов, даже пару, и надо будет их зацепить за швартовочный порт яхты. Сможешь?

Соломка увлеченно нагнулся вперед, подал перехватчик чуть ниже, вглядываясь.

— Попробую, — сказал он наконец. — На занятиях я, помнишь, монету в пять марок поднимал.

— Я поэтому тебя и позвал.

— Только то было на занятиях… — пробормотал шестой номер, еле заметными толчками опускаясь все ближе к поверхности. Даниэль знал, что у Романько есть такая особенность — парень иногда чрезмерно уходит в себя. Поэтому он решил развлекать его разговорами, пока тот будет работать.

— Павло, а Павло, — сказал он, отключив все каналы, кроме шестого номера. — Я тебя кое о чем хочу спросить. Можно?

— Валяй, — отозвался шестой номер. Выпустив манипуляторы, он медленно и равномерно подводил их к лежащей на серебристо-черной поверхности брони Космопорта пятнадцатисантиметровой лапке.

— Почему тебя Сергей из пятого звена называет khokhol?

Соломка засмеялся, из-за чего ему на секунду пришлось остановить манипуляторы.

— Он ведь русский, Сергей-то, — объяснил он. — А я по происхождению украинец. — Кончики пальцев манипулятора подцепили лежащий на броне тросик. — Он где-то вычитал, что в древности русские дразнили украинцев этим словом. — Манипулятор приподнял тросик и стал пропускать его между пальцами; лапка поползла по броне, подтягиваясь к манипулятору. — Ему проще: он даже по-русски говорить умеет. Я-то украинского не знаю. Но Галанет большой… — Лапка застряла между пальцами манипулятора, и Павло крепко сжал их, чтобы лапка не выскочила. — …В выходные я посидел в Галанете и нашел, каким словом дразнили украинцы русских. Так что теперь мне есть чем ему ответить.

— И что это за слово? — с любопытством спросил Даниэль, наблюдая, как манипулятор шестого номера поднимает лапку швартова яхты к его борту.

— Katsap, — со смешком ответил Соломка, и Даниэль услышал, как лязгнул в его собственной броне буксировочный захват. — Готово.

— Молодец, — сказал Даниэль. — Теперь держи мои концы.

Он отстрелил по одному швартову с каждого борта, и они повисли, притягиваемые тяготением Космопорта и уже не удерживаемые искусственной гравитацией внутри перехватчика.

Соломка аккуратно завел сначала один, потом другой швартов в тот самый лючок на нижнем склоне брони «Лестера», откуда вышел единственный уцелевший швартов. Даниэль активировал лапки швартовов, и они намертво вцепились в края лючка. Теперь «Лестер» был соединен с его SPDIF тремя тонкими, но чрезвычайно прочными нитями.

— Так, — сказал Даниэль, снова включаясь в общий канал звена. — Второй, третий, ко мне. Берите меня на буксир за задний слот. Будем вместе вытаскивать яхту.

В кризисном центре, где еще в десять утра (всего шесть часов назад), работало только три десятка МИБовских и флотских специалистов, все гудело, как в Зале Ожидания. Здесь собрались несколько сотен человек, если уже не больше тысячи. Появились даже и те, без кого можно было бы прекрасно обойтись — например, заместитель министра двора герцог фон Вольцов, который то и дело обращался к министру имперской безопасности маршалу фон Гёссеру и заместителю командующего Звездным Флотом адмиралу Гомилке с дурацкими идеями относительно соблюдения Статута Суверена и его Протокола при буксировке поврежденной яхты. Фон Вольцов был хорошо известен как один из крупнейших (после покойного министра двора при деде нынешнего Пантократора герцога Эндерса) знатоков тысячелетнего галактического протокола, а также как фантастический долдон и зануда. Именно из-за этих его свойств министром двора стал не фон Вольцов, а скромный и деловитый граф Шимански, но тот сейчас был на борту поврежденной яхты, и даже не было известно, жив ли он и здоров ли.

Зато точно было известно, что жив сам суверен: эта информация содержалась в той единственной радиограмме, которую Роби Кригеру удалось отправить в кризисный центр с аварийного коротковолнового передатчика после того, как героический лейтенант Мангельсдорф вогнал нос своего SPX в работающую гравистатику борта ноль-тринадцать и оба катера всего в тысяче метров за кормой «Лестера» исчезли в ослепительной вспышке субъядерной детонации, мгновенно окатившей яхту волной высокотемпературной плазмы. Вслед за этим передатчик вышел из строя, и даже сигнал Главного Терминала, находившегося при суверене, получить было невозможно: оплавленная броня яхты потеряла все внешние антенны, и если КВ-передатчик использовал в качестве антенны весь корпус корабля, то Главный Терминал такой возможности не предусматривал. То есть связь, видимо, была, но односторонняя: на Главный Терминал продолжали подавать новости и отчеты кризисного центра в расчете на то, что мощности приемных антенн золотой коробочки в непосредственной близости к источнику сигнала вполне хватит, чтобы эту информацию принять.

Кризисный центр гудел. Перестроенный из древнего ситуационного штаба Империи, откуда полководцы древности командовали сражениями Телемской, Смутной и всех Кальерских войн, он сейчас принимал, обрабатывал и сводил воедино информацию сразу по нескольким ситуациям. Два звена перехватчиков на малых скоростях утомительно медленно волокли ко Дворцу через северный Полярный коридор яхту с Пантократором. Командование флота пыталось вырвать силы четырех важнейших звеньев Звездного из-под чужого контроля. Готовилось проникновение в захваченные звенья ЦОКП. МИБ только что заполучило нелегально ввезенного в Космопорт бывшего президента Конфедерации, а заодно — и одно из главных действующих лиц так называемого Совета Молнии, человека, только позавчера угрожавшего сбросить термоядерную бомбу на Землю. Нужно было срочно выработать порядок действий в отношении Конфедерации, а главное — с кем именно в Конфедерации вести теперь дела в свете того, что ее Президент отказался пособником террористов. И все это — при том, что важнейшие специалисты и принимающие решения руководители не могли прибыть в кризисный центр! Сам Пантократор сейчас беспомощно болтался на трех тросах в оплавленной яхте, влекомой тремя маломощными перехватчиками. Командующий Звездным Флотом адмирал Голицын и советник Пантократора по отношениям с Конфедерацией, заместитель государственного секретаря фельдмаршал Штокхаузен, только что на аварийной шлюпке спустившиеся с борта блокированного «Вуббо Оккелса» на поверхность Телема, еще сидели на космодроме Нова-Москвы в ожидании посадки на срочно зафрахтованный телемский шаттл-курьер, который должен был доставить их на Станцию Толиман к пересадке на челночный лайнер до Космопорта. Государственный секретарь, в знак того, что визит на Телем только приостановлен, оставался в Лиссе. Можно представить, какие сложности во взаимоувязке и утрясании всех решений, которые надо было к тому же принимать очень быстро, приходилось сейчас преодолевать фон Гёссеру, Гомилке и присоединившемуся к ним представителю Государственного секретариата — второму заместителю госсекретаря доктору Граучо Маркесу. Тем более что в шестнадцать по абсолютному возникла новая сложность: Галактический Совет Конфедерации официально потребовал от Империи выдачи бывшего президента Нормана и террориста Ямамото.

Всего в трех метрах от руководства, располагавшегося за центральной консолью в основании огромного амфитеатра ситуационного зала, в середине первого ряда рабочих мест, у центрального прохода, сидел за необычным вогнутым экраном какого-то особенно мощного терминала сухопарый мужчина лет тридцати в повседневной форме МИБ с погонами подполковника. На груди его скромно светились колодки четырех орденов, при взгляде на которые обычный гражданский человек испытывал смутное уважение, а любой человек в форме, разбирающийся в обозначениях орденов, невольно вытягивался в струнку: помимо трех очень уважаемых боевых орденов (достаточно редких в это, в целом, мирное время), на комбинезоне подполковника имелась колодка ордена Звездной Доблести, живых кавалеров которого в Империи сейчас насчитывалось всего пятеро.

Мужчина носил несколько старомодные удлиненные очки с желтовато-оранжевыми стеклами, которые создавали нужное преломление за счет поглощения соответствующей части спектра тончайшими молекулярными пленками и изнутри никакого цвета не имели. Лет десять назад такие очки были в моде среди космопортовских плейбоев, но после выхода фильма «Вниз головой над Главным Залом Ожидания», где точно такие же носил самый тупой и потешный персонаж, мода на них как-то схлынула. У подполковника была довольно смуглая кожа и не очень уставная короткая бородка, что даже в форме делало его похожим на Нурали Пуркрабека, нападающего космопортовских «Кречетов». Только у Нурали были черные влажные глаза, из-за которых по нему сохла, наверное, четверть женского населения Империи. У подполковника же, когда он изредка бросал взгляд поверх очков на сидящего точно напротив него фон Гёссера, обнаруживались под оранжевыми очками странно светлые глаза редкостного желтого, почти золотистого оттенка, которые неподготовленного наблюдателя могли бы напугать до полусмерти и своим цветом, и выражением — беспредельно собранным, жестким и одновременно самоуглубленным.

Среди гудящих переговорами, приказами и консультациями первых рядов амфитеатра кризисного центра он один молча и сосредоточенно выполнял какую-то сложную работу, по-видимому, мало связанную с текущими изменениями ситуации, какими бы острыми они ни были. Если бы кто-то взглянул ему через плечо (что даже со следующего ряда терминалов было бы не так просто сделать, настолько широкая и высокая спинка кресла закрывала сзади подполковника вместе с его нестандартно вогнутым терминалом), то мог бы обнаружить, что офицер одновременно обрабатывает стандартные МИБовские оперативные сводки в стадии «сырья» (то есть в том виде, в котором они первично поступают в оперативную сеть) двумя сложными приложениями — «Архивным следопытом», которым пользуются в МИБ и полиции для вычленения схожих по обстоятельствам дел, и «Ментоскопом», которым анализируются потоки оперативных данных биоэнергетических датчиков. Впрочем, вполне вероятно, что он делал параллельно и еще несколько работ: во всяком случае, на его голове был цефалопад, присоски которого находились в рабочем положении, а на шее висела дужка ридера, сенсоры которого, оттесненные с висков офицера цефалопадом, были прижаты к коже за ушами.

Примерно в пятнадцать минут пятого по абсолютному подполковник завершил свою работу и на пару минут, слегка расслабившись, откинулся в кресле, пока его терминал архивировал результаты и выводил их в читабельный формат. Затем он набрал на своем мультикоме один за другим три длинных кода, в результате чего в трех метрах от него на одном из персональных мониторов фон Гёссера появился его рапорт о необходимости срочного доклада.

Фон Гёссер оторвался от оперативных данных и пошарил взглядом, отыскивая подполковника. Тот встал и по центральному проходу подошел прямо к министру, который с тревогой вглядывался в его странное, тревожащее своей необычностью лицо. Заметив перемену позы министра, на подполковника уставились сидевшие позади фон Гёссера адъютанты и порученцы, так что через пару секунд на него таращилось не меньше дюжины глаз. Он выдержал эти взгляды бестрепетно и, слегка наклонившись к маршалу, негромко произнес нейтральным, суховатым голосом:

— Ваше превосходительство, полученные мной результаты требуют разговора наедине.

Маршал тут же снял ридер, цефалопад и без вопросов и возражений поднялся, бросив своему заместителю:

— Генерал Палмер, в ближайшие четверть часа вы остаетесь за меня.

— Есть, сэр, — только и ответил тот.

Маршал легко поднялся — сухой, седой, подтянутый, только очень малорослый, как и все его предки — включая основателя рода (подлинное имя которого знали только историки, а в учебники он вошел как Детка Гёссер).

Шагая впереди подполковника, фон Гёссер поднялся по нескольким ступенькам позади центрального поста. Панели вдоль стены, замыкавшей амфитеатр, скрывали проход к комнатам отдыха для руководства, устроенным на месте, где восемьсот лет назад стояли громоздкие сервера управляющих систем ситуационного штаба.

В комнате, куда вошел министр, было очень тихо. Только тут маршал почувствовал, как шумно было в зале, оставшемся позади.

— Садитесь, подполковник. — Он приглашающе похлопал рядом с собой по серой обивке дивана. — Я слушаю вас.

Подполковник неуловимым движением сел.

— Первое, — произнес он все тем же сухим тоном. — Президент Норман и адмирал Ямамото длительное время находились под воздействием очень мощного психократа. Судя по остаточным явлениям, мощность этого лица превосходит всякую вероятность. При этом наведенные эффекты были этим же психократом полностью сняты прямо перед началом пресс-конференции. Следовательно, оба говорили и говорят по собственной воле. Это подтверждает положения того доклада, который сначала я, а затем начальник Особой группы генерал Фишер подавали на Ваше имя еще позавчера.

Он сделал паузу, ожидая реакции министра. Тот несколько секунд жевал губами, потом проблеял своим характерным тенорком:

— Значит, это самое Движение существует.

— Безусловно. Проведенный анализ убедил меня в том, что Норман и Ямамото действовали внутри более сложной и разветвленной структуры, нежели банальные организованные преступные сообщества «шура» и «нарийя». Это не может быть простой экономической преступностью, пусть и галактического масштаба. Мы безусловно имеем дело с абсолютно законспирированной и абсолютно идеологизированной силой, в галактическом масштабе контролировавшей и контролирующей действия и развитие как шуры, так и нарийи, а также целого ряда других сил, в том числе уже нейтрализованных, на протяжении по меньшей мере двадцати последних лет — с момента низвержения так называемого Хозяина.

— И о природе этой силы есть, как вы утверждаете, достаточно достоверные данные, — кивнул министр. — Я помню ваш доклад. Я прочитал его со вниманием и со многими положениями согласен. Ясно. Мы будем учитывать это при разработке дальнейших действий. Нетрудно предположить, что при захвате ЦОКП и при нападении на суверена мы столкнулись с проявлениями этой же силы. Продолжайте.

Желтоглазый подполковник неуловимо изменил позу. Он сидел, не опираясь на спинку дивана, прямой и жесткий, словно выточенный из кости.

— Второе, — продолжал он. — Анализ сведений, полученных от Нормана и Ямамото, однозначно говорит о том, что захватила их на Полярном Терминале, везла в Космопорт и отдавала нам через «Новости без границ» одна и та же группа лиц, в которую входят — по всей видимости, как основные фигуры — журналист Йонас Лорд, капитан первого ранга Легионер Таук и неизвестный мужчина с огромным психократическим потенциалом.

Министр крякнул.

— Это наш просчет. Мой в том числе. Мы пошли на поводу у преступников.

— Кого именно вы имеете в виду, ваше превосходительство? — спокойно спросил подполковник.

Министр, удивленно вскинув седые брови, всем телом повернулся к желтоглазому.

— Таука и Лорда, кого же еще? Ведь еще двадцать первого мы получили от УБ Конфедерации недвусмысленный сигнал о том, что эти двое направляются на Телем с деструктивными целями. Они ведь были арестованы на Телеме! И, по данным вашей же группы, осуществили побег при участии некоего психократа необыкновенной мощи. Или это тоже только косвенные данные?

— Косвенные, — подтвердил подполковник. — Иных в этих обстоятельствах и быть не может. Ведь если там действительно работал психократ большой мощности, то в ближайшие недели и даже месяцы никакой объективный анализ съемок, записей, показаний приборов, уж не говоря об отчетах непосредственных исполнителей, не даст ничего — там сохраняется наведенное влияние, не позволяющее правильно интерпретировать то, что содержится в записи.

Фон Гёссер пораженно откинулся на спинку дивана.

— Какова же в таком случае должна быть мощность этого вашего психократа? Семьсот вуалей, как у Петровича-Воронова?

Желтоглазый покачал головой.

— Несколько тысяч вуалей.

— Ско-олько?

— Несколько тысяч. Не меньше трех-четырех тысяч вуалей. Возможно — больше.

Маршал снял очки.

— Лет двадцать назад, во время Низвержения, у конфедератов был такой уникум — припомнил он. — Но я относился к этим данным с недоверием.

— Напрасно, — сухо сказал подполковник. Видимо, он занимал особенное положение в структуре МИБ, если позволял себе такие замечания в адрес министра. — Кстати, по моей гипотезе, это он и есть. Так называемый Майк Н.

— Где же он был все эти двадцать лет?

Подполковник вынул из внутреннего кармана кителя блокнот и одним движением руки развернул над поверхностью машинки плоскость виртуального экрана. Пристально глядя на яркий прямоугольник — по всей видимости, управляя машиной через цефалопад — он вызвал на нем мелькание кадров, один из которых остановился и раздвинулся до размера всего экрана.

Это был портрет молодого мужчины лет двадцати, с вьющимися темными волосами и серыми, слегка навыкате глазами.

— Майк Джервис, — сказал подполковник. — Один из так называемых Рыцарей. Тех, кто уничтожил Хозяина. По косвенным данным, впоследствии работал в ныне не существующем Галактическом Контрольном Отделении и примерно в двадцать пятом — двадцать шестом исчез. По агентурным данным тех лет, владел ментальным щитом неимоверной мощности. Примерно в те же годы штатным психотерапевтом ГКО был Ив Монтик, который в тридцать восьмом выпустил первое издание учебника психотерапии, с тех пор выдержавшего три издания и даже вошедшего в программу имперских университетов. В учебнике описывается случай некоего Майка Н., обладавшего врожденным ментальным щитом мощностью в пять тысяч вуалей. Есть основания полагать, что это и есть Майк Джервис.

Портрет сменило явно синтезированное изображение: те же глаза слегка навыкате, со слегка сонным выражением, бритая голова, чуть более одутловатое лицо.

— А это тот, чей фоторобот мы с трудом получили по косвенным данным — в контролируемой памяти деталей не осталось. По некоторым признакам, это и есть наш суперпсихократ.

— Похож, — признал министр, по-птичьи склонив седую голову к плечу. — Но этому лет двадцать пять, тридцать от силы. А вашему Джервису должно сейчас быть сорок.

— Я полагаю, что это — биоклон, — тихо проговорил желтоглазый и остановился, ожидая реакции министра.

На лице фон Гёссера отразилась напряженная работа мысли. Что ни говори, а министр имперской безопасности не был глуп. Да, он не был кадровым разведчиком и заработал маршальские погоны только потому, что пришел на министерский пост с дипломатической службы уже генерал-полковником. Но имперским послом на Кальере, да еще целых двенадцать лет, не мог быть человек без интеллекта. Видно было, что маршал напряженно сопоставляет разные данные. Затем он вытащил свой блокнот, просмотрел через него кое-какие материалы со своего рабочего терминала. Минуты через две он, наконец, прокашлялся и сказал:

— Тогда получается, что мы купились на крупную провокацию пособников Нормана, а значит — этого так называемого Движения. Получается, что в УБ есть две разные партии. Одна зачем-то сдает нам Таука, а вторая посылает ему на выручку этого клона.

— Примерно так я себе все и представляю, — кивнул подполковник. На его странном лице отражалось мало эмоций, но сейчас было видно, что он доволен сообразительностью министра.

— Где сейчас может находиться Таук?

Подполковник опять малозаметным жестом вызвал картинку на свой блокнот.

— Взгляните на эти кадры.

На экране, нелепо вскидывая ноги, маршировали, уходя куда-то вниз из поля зрения камеры, многочисленные Пекки Йоулупукки.

— Это причал четвертого пирса Сброс-терминала, сегодня в девять двадцать три утра. Взгляните. Это Норман. Это Ямамото. Это — безусловно — Йонас Лорд. Вот это — капитан Таук. А вот это, вероятнее всего, наш психократ, но его лица не видно… Вы видите его лицо?

— Расплывчатое пятно, — пробормотал маршал, всматриваясь в повторяющиеся неясные картинки, которые полицейская камера из экономии места на сервере снимала в режиме четыре кадра в секунду.

— Я тоже вижу только пятно, хотя уверен, что там достаточно четкое изображение. — Желтоглазый остановил воспроизведение. — Ментальный щит не позволяет нам его увидеть. По сравнению с такой мощью, я ощущаю себя просто пигмеем.

Министр усмехнулся.

— Вы? Сколько у вас психосилы?

— Триста семьдесят семь вуалей.

— Что тогда должен чувствовать я с тридцатью пятью? Впрочем, к делу. Вы полагаете, что он прибыл на некоем грузовом корабле и попытается отбыть на нем же?

— Да. Во время пресс-конференции от служебного входа пресс-центра Люгера отъехал бус с неизвестными. Он ушел в транспортные тоннели университета, и наши, так же, как и полиция, его потеряли. Я предполагаю, что они едут транспортной системой Восточного полушария в направлении Сброс-терминала.

— Ваши предложения?

— Это третий пункт моего доклада. Я совершенно уверен, что мы действительно поддались на провокацию деструктивных сил, хозяйничающих у конфедератов. Арест Таука и Лорда был ошибкой. Да, эти люди — в каком-то смысле государственные преступники, но они во всей этой ситуации находятся на нашей стороне. Они активно и результативно выступают против Движения, чем бы оно ни было. Они отдали нам Нормана и Ямамото, и мы теперь имеем возможность сделать широкий жест и вернуть этих преступников тем силам в Конфедерации, которые сочтем не сотрудничающими с Движением. И, наконец, авторитет Лорда неоспорим и может быть использован нами с пользой для дела, а двое остальных — носитель ментального щита и сам Таук — могут оказаться незаменимыми в дальнейшем разрешении кризиса. Мы подходим к моменту принятия крайних силовых решений. Не исключена возможность, что нас в течение сегодняшнего или следующих дней еще будут ждать и другие неприятные сюрпризы. Я предлагаю перехватить этих людей, гарантировать им безопасность и предложить сотрудничество по крайней мере троим — психократу, Лорду и Тауку.

— Исполнитель?

— Я сам. Не волнуйтесь, я в приличной форме, хоть больше и не нахожусь на оперативной работе.

Министр думал только несколько секунд.

— Согласен, — сказал он и встал. Поднялся и подполковник. Министр сунул во внутренний карман свой блокнот и вышел из комнаты, желтоглазый последовал за ним. Окунувшись в гул и гомон кризисного центра, они подошли к центральному посту, и почти все сидевшие там — исключая адмирала Гомилку, который переговаривался с Оперативным дежурным ЦОКП — обернулись к ним.

— Генерал Паркер! — хотя голос фон Гёссера отличался высоким тембром, он тем не менее умел иногда придать ему властность. — Я выслушал доклад Особой группы. В дальнейшую работу вносится ряд изменений. Описание изменений я дам прямо сейчас. А вы сейчас обеспечьте чрезвычайные полномочия специальному представителю Особой группы. Уровень полномочий — не ниже заместителя министра. Включая секретный внутренний транспорт. Исполняйте.

— Кто этот представитель, ваше превосходительство? — послушно спросил генерал.

Маршал перевел взгляд на желтоглазого, который невозмутимо стоял рядом с ним.

— Подполковник Лех Гонта.

Желтоглазый по-уставному выпрямился и отдал честь, глядя генералу Палмеру прямо в глаза. Тот быстро отвел взгляд, пробормотал «слушаюсь, ваше превосходительство» и сел на свое место, начав готовить на терминале данные «специального ордонанса об исключительных чрезвычайных полномочиях». После того, как он встретился глазами с завораживающим взглядом подполковника Гонты, руки у генерала дрожали.

Сначала Билли обнаружил, что никто из находящихся в зале боевиков не понимает показания его дисплеев. Все они, судя по их негромким сдержанным переговорам между собой, отлично разбирались в оружейных системах. Кое-кто — те, кто был приставлен непосредственно к группам полетного контроля — понимал, что происходит на терминалах диспетчеров, и мог контролировать их деятельность. Но того, что показывали его терминалы, они не понимали.

Прежде всего Билли перевел все показания в краткую форму, в которой развернутые наименования процессов заменялись их краткими кодовыми наименованиями. На произошедшие на экранах изменения два боевика, стоявшие у него за спиной (там, откуда простреливался весь зал), никак не отреагировали. Билли знал, как скрыть внутри какой-то, с виду кипучей, деятельности посторонние занятия: еще в университете ему случалось так водить за нос преподавателей. Он запустил несколько рутинных кросс-проверок, причем в таком режиме, чтобы результаты выводились на все имеющиеся мониторы не в одном окне, а в нескольких — на каждый процесс по окну — да еще и обновлялись каждые пять-десять секунд. Потом наклонился, прижимая пальцы к подконсольному сейфу, и открыл его.

— Что делаешь? — тут же спросили его сзади с жестким линкерским акцентом.

— Достаю оборудование, — максимально спокойно ответил Билли, косясь назад. — Рид-сенсоры беру. Видите?

Он поднял над плечом рид-сенсоры, одновременно другой рукой доставая цефалопад, и быстро захлопнул сейф.

— Работай дальше, — сказали ему сзади.

Тут мимо него прошел тот самый страшный командир, который приказал ему работать. Он время от времени циркулировал по залу, ободряя своих и наводя ужас на заложников. Глянув на мониторы Билли, он увидел быструю смену данных, бесчисленные заголовки окон — «тест совместимости», «тест коммутации», «тест пропускной способности» и т. п. — и сказал:

— Вот так-то. Работай хорошо — и останешься цел и невредим.

И пошел дальше.

Тогда Билли запустил Общалку. На рабочем месте пользоваться Общалкой запрещалось, поэтому она у Билли была спрятана в оболочку от самой ненужной системной утилиты — «мастера подключений», и запускалась в минимизированном виде, так что видно на экранах ее не было.

Слегка вздрагивающими руками Билли обыденным движением надел рид-сенсоры и прижал их к вискам, одновременно втыкая выходы цефалопада в соответствующие разъемы и дрожащей рукой пряча болтающийся на тонких кабелях прибор за воротник. Затем положил руки на клавиатуру и стал перебирать окна тестов, как будто следя за ними.

Тем временем перед его мысленным взором открылось окно Общалки. Билли быстро перебрал имена тех постоянных собеседников, кто был сейчас на линии. Нет, все эти не годились. Хотя стоп. НеО/гРаБбЕр? Кажется, этот парень — из Главной Диспетчерской, Билли приходилось пару месяцев назад с ним болтать пару минут…

Билли попробовал прямой ментальный ввод. Не получилось: НеО/гРаБбЕр входил в сеть с рабочего места и поэтому ограничивал функциональность Общалки, чтоб не застукали. Билли вызвал ментальную клавиатуру, которую обычно использовали инвалиды: ею он владел в совершенстве, регулярно пользуясь этим «специальным средством» на рабочем месте далеко не по назначению.

«привет НеО/гРаБбЕр ты на работе?»

Ответ пришел почти сразу:

«да

как сам»

«плохо дело

я на работе нас захватили

я работаю во флагманском звене»

Билли пошел на неслыханное нарушение правил своего контракта со Звездным Флотом: давать такую информацию кому бы то ни было запрещалось настрого.

«ясно

болтаешь в закрытом виде тебя не видят?»

«пока не видят

сделай мне связь с командованием пжлст»

«попробую

в миб работает кризисный центр

командование там

буду тебя выводить на них держись home-як».

Гибридное словечко «home-як» было прозвищем Билли в Общалке.

Ожидая новостей от НеО/гРаБбЕра, Билли мысленно минимизировал Общалку и продолжил имитировать бурную деятельность: передвинулся от одного монитора к другому, запустил абсолютно бесполезный, но красиво выглядящий построитель графиков загрузки сетей и дал ему задание строить графики каждые три минуты, причем трехмерные и полноцветные.

«home-як ты здесь?»

«здесь»

«не свети меня я им сказал что получил от тебя письмо и мы знакомы в оффлайне так что если будут спрашивать черт с ней с анонимностью меня зовут лора кинстайн я вообще-то она и мы типа знакомы уже год на всякий случай я брюнетка 21 белая рост 165 ношу очки если спросят ок?»

Билли едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Считая НеО/гРаБбЕра парнем, тогда, пару месяцев назад, он обсуждал с ним фасон нового форменного серого нижнего белья, которое как раз начали выдавать вместо прежнего синего: он сморозил, что новые трусы гораздо удобнее снимать, если приспичит, и НеО/гРаБбЕр отозвался тогда тремя строчками условного обозначения громкого хохота.

«спасибо лора с меня цветочки если выйду отсюда живым — как подключение идет?»

«работаю над этим получишь подключение через минуту

это правда что у вас там убили кого-то»

«правда»

«ужас какой

держись home-як

как тебя зовут-то в оффлайне? ты-то хоть он;-)»

«он, он — билли хиггинс:-) так им и передай. я блондин 19 белый понятное дело рост 175»

«ок будем знакомы:-))) даю подключение — есть у тебя сетеконференция без вывода на экран?»

«есть держи номер 212 38 96 130–155».

Билли мысленно активизировал Сетеконференцию без вывода на экраны и, ожидая соединения, проделал еще какие-то движения, чтобы никто из боевиков не заподозрил, что он занимается совсем не тем, что происходит у него на мониторах. При этом он едва заметно улыбался, думая о сидящей сейчас где-то в Диспетчерской, в полутора километрах над его головой, белокожей брюнетке Лоре Кинстайн, в очках и всего на два года старше него.

И вот в голове Билли зазвучал протяжный радостный звон — сигнал установившегося соединения Сетеконференции, предупреждающей, что противоположная сторона включила защитное туннелирование сигнала.

«Билли Хиггинс?» — услышал он в голове. «Можете дать свой аварийный идентифик?»

Билли понял вопрос: при заключении контракта он действительно получил вживленное инъекцией в постоянную подсознательную память некое сочетание символов, которое обязался предъявить по первому требованию командования «как доказательство самоидентификации». Тогда он не знал, зачем это нужно.

«Могу, конечно», отозвался он. «Запрашивайте. Я не знаю, как самому это воспроизвести».

Он почувствовал такой же ментальный щипок, как тогда, после укола, когда аварийный идентифик закладывали ему в память.

«Принято», услышал он. «Билли, благодарим за верность долгу. Здесь кризисный центр МИБ. Я — старший специалист Генерального штаба флота контр-адмирал Вуд. Докладывайте.»

Билли еще раз перекатился от одного монитора к другому и, украдкой поглядывая на медленно перемещающихся по залу боевиков, начал мысленно рассказывать кризисному центру обо всем, что видел и слышал за этот страшный день. За то время, пока он вспоминал увиденное и услышанное, специалисты МИБ сняли с его цефалопада сигнал зрительного нерва, так что на их мониторах возникло вздрагивающее в ритме быстрых движений глаз, мигающее и хаотически блуждающее, но зато вполне отчетливое изображение, и впервые за все это время кризисный центр получил достоверную визуальную информацию о том, что и как происходит во флагманском звене ЦОКП. Затем кризисный центр стал диктовать Билли инструкции, и, слушая их, Хиггинс чувствовал, что владевший им с самого утра леденящий ужас понемногу отступает. У Билли появилась надежда, и он еще раз с благодарностью вспомнил НеО/гРаБбЕра.

В каждом большом городе есть свои сказки и легенды. Тем более, если город такой большой и древний, как Космопорт. Городских мифов здесь хватало для того, чтобы издавать еженедельную «желтую» газетку «Тайны Звездного Дома», которая, в частности, вот уже два года вела захватывающее дух расследование ужасно достоверных случаев, когда заказавшим еду в Доставке присылали вместо заказа отрубленные лапы марсианских пауков.

Одной из самых устойчивых городских легенд была история о том, что весь Космопорт пронизан каким-то «секретным метро», на котором, мол, можно из Дворца попасть в Залы Ожидания за десять минут. Желтая газетка примерно раз в пять лет публиковала нарисованные некими анонимными знатоками или даже очевидцами планы и карты «секретного метро». Дети в школьных столовых, рассказывая друг другу страшилки, грозно сдвигали брови и бормотали:

— И тогда Человек-Краб надел Секретный Полетный Бронежилет и прыгнул в открывшуюся в стене трубу Секретного Метро…

И все хихикали: все знали, что на самом деле Доставка не присылает лапы марсианских пауков, что стандартные встроенные квартирные телевизоры не могут сами собой включаться для зомбирования детей в то время, когда малыши возвращаются в пустую квартиру после школы, и что никакого «секретного метро» нет в природе. А специалисты в серьезных газетах снисходительно объясняли, что слухи о существовании «секретного метро» — отражение подсознательного комплекса жителей имперской метрополии перед Землей-Большой, где уже много лет действует рапид, система мгновенного перемещения.

Доподлинно о существовании «секретного метро», а точнее — так называемого «внутреннего транспорта», знали, наверное, человек двести во всем Космопорте, причем среди них не было тех, кто его обслуживал и поддерживал в рабочем состоянии — эти о назначении «транспорта» не подозревали, потому что нанимали их для обслуживания резервных энергетических линий.

В семнадцать ноль-ноль по абсолютному подполковник Лех Гонта, полностью снарядившись и проинструктировав отправляющихся с ним двух оперативников, спустился из главного зала кризисного центра в самый нижний уровень комплекса МИБ в пятидесятом горизонте Западного Старого Ядра. Он прошел в кухонный блок исполинской столовой для младшего обслуживающего персонала министерства, где полторы сотни поваров суетились вокруг гигантских пищевых роботов. Заканчивалось время ланча второй смены, тысячи охранников, уборщиков, техников и операторов доедали свою пиццу-пепперони или спагетти с мясными шариками, ожидая кофе и порции чизкейка. Никто толком не обратил внимания на офицера в темно-синем рабочем комбинезоне, несшего на спине тяжелый вещевой мешок. За ним следовали двое крупных, рослых оперативников в легких боевых скафандрах и с оружием. На этих повара мельком посмотрели с одобрением. Они знали, что позади столовой есть грузовой лифт, которым оперативники время от времени пользуются для сокращения пути от нижнего транспортного терминала министерства, расположенного по соседству со столовой, до своих верхних горизонтов, где они выходили через кухонные блоки кафе.

Офицер и оперативники действительно вошли в лифт и дождались, пока широкие стальные двери сомкнутся. Но они не стали нажимать кнопки с корявыми надписями фломастером «столовая на пятом» или «кафе на двенадцатом». Офицер вынул из кармана кей на цепочке, открыл им щиток под кнопочной панелью и приложил пальцы к скрытому под щитком опознавателю. Опознаватель щелкнул, сдвинулся, и на открывшихся числовых кнопках офицер набрал длинный код. Лифт поехал, но не вверх, а вниз.

Спустившись на один горизонт, офицер и оперативники вышли в облицованный стальными панелями холл. Этого помещения не было ни на одном официальном плане Космопорта, даже самом подробном и секретном. Это не был сорок девятый горизонт: от него холл отделяла мощная подсекторная броня, в толще которой и было укрыто помещение.

Офицер снял и спрятал во внутренний карман свои желтовато-оранжевые очки, сбросил на пол вещмешок, развязал его и начал одеваться, по очереди вытаскивая сегменты боевого скафандра. Он только натягивал их: оперативники помогали ему, привычными движениями защелкивая на нем замки и зажимая липучки. Надев и зафиксировав в жестком положении полупрозрачный шлем, офицер извлек из вещмешка последние два предмета — два тяжелых, надевавшихся на предплечья мультистемных излучателя с боевыми частями разной мощности, от разрядника до скрэчера. Закрепив их на руках, он переглянулся с оперативниками, и они по очереди слегка хлопнули друг друга по плечам, как с незапамятных времен было принято в Службе Безопасности Империи перед выходом на задание.

Потом подполковник Лех Гонта протянул левую руку к стене напротив выхода из лифта и другой рукой открыл под кожухом на тыльной стороне перчатки небольшую красную кнопку. Еще раз переглянувшись с оперативниками, он нажал ее.

Стена напротив лопнула с металлическим скрежетом. Четырьмя стальными лепестками она завернулась к углам, открыв черную пустоту, прикрытую дрожащими струями искр силового поля.

Подполковник еще дважды нажал на кнопку и сказал:

— Три пассажира в связке. Назначение: Восточное полушарие, Северный триста девяносто седьмой горизонт, отстойники транспортных развязок в направлении Сброс-терминала.

— Назначение существует в количестве более одного, — ответил механический голос. — Выбор: отстойник транспортной развязки номер три, отстойник транспортной развязки номер пять, отстойник транспортной развязки номер семь, отстойник транспортной развязки номер девять, отстойник транспортной развязки номер одиннадцать…

— Стоп, — сказал подполковник. — Какое из этих назначений имеет въезд с подъемной спирали, начинающейся у выезда из транспортной системы университета имени Люгера на триста тридцатом горизонте?

— Назначение существует, — ответил робот. — Отстойник транспортной развязки номер семь.

— Назначение принять, — скомандовал офицер.