Победа ускользает Мошков Кирилл
Капитан улыбнулся еще шире и добродушней.
— Наам пойдет вся вместе, — пояснил он. — Я буудет показаал экипажа лист с визами и моя капитанска лицензияа.
С этими словами он расстегнул на боку второй накладной карман-планшет, симметричный тому, из которого торчал кабель модема, и извлек оттуда залитый в дорогую «невидимую» полимерную пленку лист чего-то чрезвычайно плотного, внушительного и ослепительно красивого, исписанного фиолетовыми чернилами мало того что от руки — кажется, даже кисточкой или фигурным пером, и украшенного полудюжиной разноцветных рельефных печатей с изображением толстых, упитанных орлов, львов и лошадей. Все это было, разумеется, на финском языке, так что охранник разобрал (не без труда, поскольку писавший обладал каким-то очень заковыристым почерком) опять-таки только имя Pekka Joulupukki, но зато в самом низу документа под пленку была закатана самая обыкновенная конфедератская синяя пластиковая карточка капитанской лицензии, с характерными конфедератскими полумесяцем и сорока девятью звездами. С чувством огромного облегчения охранник протянул руку через окно рубки к своему терминалу, вытянул на длинном витом шнуре допотопный (потому что какой же еще мог быть на этом самом зачуханном посту Космопорта, подумал он с внезапной обидой) ручной сканер и навел его на карточку. Сканер мигнул, охранник перевел взгляд на монитор и увидел там сотни раз виденные им строчки расшифровки стандартной федеральной лицензии, а над монитором в воздухе нарисовалось и стало гаснуть зеленое голографическое OK.
Придраться было не к чему, но охранник все медлил: масленые ухмылки уехавших портовых властей не давали ему покоя. Видимо, капитан понял это и улыбнулся совсем уж широко и до предела добродушно. Его левая ручища нырнула в карман пузырястых красных шерстяных штанов и вернулась с полусжатыми пальцами, которые немедленно устремились к левой руке охранника. При этом шкипер (видимо, опытный в такого рода делах) повернулся так, что совершенно закрыл происходящее от видеокамеры у шлюза, а голова охранника закрыла происходящее от камеры над рубкой. Через секунду золотая монета в десять империалов нырнула в карман скафандра сержанта, и тот удовлетворенно отступил в рубку, вернув капитану его «экипажа лист».
Тогда шкипер Йоулупукки повернулся к шлюзу и сказал в один из своих мультикомов:
— Kyllд.
Из шлюза послышался шум шагов, затем повисла секундная пауза, и в шлюзе дружно и ритмично затопали.
Охранник вытаращил глаза.
В шлюзе показался первый член экипажа — тот, которого охранник уже видел, суперкарго (лысый, но нестарый мужчина со странно давящим взглядом слегка сонных, навыкате, глаз). Не глядя на охранника, он старательно вскидывал колени в каком-то причудливом церемониальном шаге и вполголоса командовал:
— Yksi! Kaksi! Yksi, kaksi, kolme, neljд! Yksi! Kaksi!
Вслед за ним длинной колонной вышагивали в затылок друг другу остальные тринадцать членов экипажа мусоровоза 947-10 — впереди семь мужчин, из них трое явных «иммигрантов, на финнов не похожих» (два монголоида, один негроид), за ними — шесть «Пекка Йоулупукки-женщин». Все они глядели строго перед собой, игнорируя охранника; у всех на левом плече висело по вещмешку, лямку которого все они придерживали левой рукой. Они были очень разного возраста, от подростков до стариков, но выглядели единой сплоченной командой, хотя одеты были кто во что горазд, едва ли не с большей яркостью и пестротой, чем сам шкипер Пекка Йоулупукки.
Охранник смотрел на старательно топающую колонну, вытаращив глаза и раскрыв рот. Забытый в руке сканер вывалился, стукнулся о бортик рубки и повис, подпрыгивая на витом шнуре. Четырнадцать Йоулупукки, высоко вскидывая колени и громко топая, прошагали мимо поста, вышли в транспортный коридор под мерный счет суперкарго и, повинуясь его неразборчивой команде, замаршировали на месте, ожидая капитана.
— До свидааньяа, — благосклонно сказал капитан охраннику и широко зашагал вслед колонне. Не в силах закрыть рот, сержант смотрел ему вслед. Дошагав до замыкающей колонну рослой девицы, капитан обернулся и вытянул в сторону шлюза ручищу с зажатым в ней пультом дистанционного управления. Шлюз мусоровоза с четким шлепком захлопнулся. Капитан повернулся и с энтузиазмом принялся вскидывать ножищи вместе со всей колонной; от его топанья под ногами у сержанта ощутимо затряслось перекрытие. Вновь послышался мерный счет суперкарго, колонна зашагала, вытягиваясь, и свернула в транспортный коридор, постепенно исчезая. Последним, вскидывая колоннообразные ноги, за углом скрылся капитан. Отдаленный мерный топот стал затихать и вскоре пропал вдали.
Только тут охранник перевел дух и заставил себя закрыть рот. За пять лет службы в Космопорте такого он еще не видел.
Он вернулся в рубку поста и сел на высокий крутящийся стул, втягивая за шнур забытый снаружи сканер.
— Во ведь цирк, — произнес он наконец. — Во клоуны.
Он сунул руку в карман, вытащил монету и тщательно осмотрел. Деньги были настоящие. Десять империалов чеканки Роберта V, 3499 года. Как известно, в соответствии с основополагающим финансовым принципом Империи, любые галактические наличные деньги, напечатанные или отчеканенные после воцарения первого Пантократора, действительны и обязательны к приему и обмену вечно и имеют твердый эквивалент в нынешних имперских марках, незначительно колеблющийся от столетия к столетию. Золотой в десять империалов на настоящий момент равнялся четверти цехина, или восьмой части гинеи, или пятистам старых серебряных марок, или пятистам пятидесяти старых бумажных марок, или одному старому серебряному цехину, или десяти старым бумажным цехинам (этих сержант, впрочем, никогда в жизни не видел), или же, наконец, пятидесяти нынешним имперским маркам, неважно, металлическим, безналичным или бумажным, которые при нужде могут быть обменены, скажем, на сто пятьдесят земных долларов или семьдесят пять марок Телема. Это была честная, полновесная, по соображению обстоятельств вполне заслуженная взятка, так что сержант с удовольствием уложил монету в соответствующее отделение своего бумажника, для извлечения и последующего запрятывания которого ему пришлось отстегнуть шлем и раскрыть ворот скафандра, и даже сразу придумал этим деньгам некое применение, что вполне примирило его с экзотичностью обстоятельств, приведших к пополнению его кошелька. Охранник бросил взгляд на выход в коридор, где несколько минут назад исчезли марширующие Йоулупукки, и расхохотался, вспомнив, как комично взбрасывал свои ножищи гигант-капитан.
— А ведь рассказать ребятам — не поверят, — сказал он наконец. — На видео таких клоунов снимать.
И он пожалел, что до сих пор не завел знакомых в том отделе Управления Сброс-Терминала, который контролирует видеонаблюдение за всеми постами охраны причалов — а то можно было бы попросить скинуть себе то, что зафиксировали камеры над его головой и над шлюзом.
В половине десятого утра транспортный коридор у двадцатого причала четвертого пирса был пуст: кроме мусоровоза с Уусимаа, больше ни одного корабля у причала не было. Пятнадцать странных личностей, именовавших себя Пекка Йоулупукки, дотопали строем до остановки пассажирского буса и здесь внезапно рассыпались полукругом, внутри которого оказались двое «иммигрантов, непохожих на финнов» — пожилой негроид и пожилой монголоид. Один из Йоулупукки, невысокий, коротко стриженый блондин, вызвал к остановке бус. Еще один, столь же коротко стриженый брюнет, взял у капитана один из мультикомов и принялся набирать длинные номера со сложными префиксами и постфиксами, меняя каналы и переходя от одной телефонной компании к другой. Третий — точнее, третья, та самая высокая девушка, что замыкала строй — извлекла из своего вещмешка два устройства в глухих металлических чехлах и стала водить одним из устройств вокруг себя, внимательно слушая сигналы в наушниках, подсоединенных ко второму устройству. Спустя тридцать секунд она доложила капитану (надо заметить, без малейшего финского акцента):
— Кругом чисто, коридор не контролируется.
В ту же секунду ждавший этого сообщения коротко стриженый брюнет набрал последний номер и, быстро отойдя на несколько шагов в сторону, торопливо заговорил с кем-то вполголоса — опять же, заметим, без какого бы то ни было акцента. До стоявших полукругом донеслось:
— Марк, старина, ты получил письмо? Отлично. Твое решение? Я так и думал. Да, я подтверждаю. Да, ты будешь иметь эксклюзив — если хочешь, даже до основной пресс-конференции. Давай условимся: это будет не брифинг, пусть задают вопросы после сообщения — дадим минут пятнадцать для вопросов. Учти, я даю тебе эксклюзив, чтобы тобой прикрыться. Это ведь будет прямой эфир? Отлично. Да, ты меня понял. Да, старина. Место? Отлично, я знаю. Да. Время? М-м… да, мы постараемся успеть. В крайнем случае накидывай четверть часа резервных. Ты меня знаешь, я отвечаю своим именем. Да, старина. Договорились. На связи.
Он повернулся к блондину и сказал:
— Пресс-центр Первого Восточного университета имени Люгера. Уже аккредитовалось порядка ста сорока масс-медиа. Ожидается до трехсот. Аккредитация продолжается до самого начала мероприятия. Начало в пятнадцать.
Блондин глянул на часы и перевел взгляд на капитана:
— Пять с половиной часов. Должны успеть.
Капитан молча кивнул.
Блондин перевел глаза на брюнета.
— Ты в нем уверен?
— В Марке? Абсолютно. Он мой однокурсник и не меньше моего копал против них. И он — имя. Куда более известен, чем я. Ему есть чем рисковать.
— Бус идет, — подала голос одна из «Пекка Йоулупукки-женщин».
Сверху к остановке бесшумно опустилась кабина буса. «Йоулупукки» стали быстро втягиваться внутрь, заботливо введя в кабину двух пожилых «иммигрантов». Их усадили у прохода, между двумя молодыми «Пекками», усевшимися у окон. Прямо перед ними посреди прохода встал суперкарго с давящим взглядом и внимательно посмотрел сначала на одного, потом на другого. Те окостенели, будто впали в ступор.
Последними на платформе остановки оказались брюнет, блондин и капитан. Брюнет слегка хлопнул капитана по плечу, для чего ему пришлось поднять руку выше своей головы.
— Браво, Миша. Бесподобно. Ты великолепен. Лучше всех ожиданий.
Великан усмехнулся.
— Мне даже понравилось. Давно я не играл. Я в училище блистал в курсантском театре, понимаешь ли.
Брюнет и блондин засмеялись. Капитан полез в кабину буса.
Блондин сжал руку брюнета.
— Ну, с Богом, Йон. Теперь наша очередь. Маскировка маскировкой, а знание Космопорта сейчас важнее всего. Полагаюсь на тебя: маршрут — полностью за тобой, я ни метро, ни экспресс настолько хорошо не знаю.
— Метро не понадобится, — отозвался брюнет. — Бус подойдет прямо к станции экспресса. Одна пересадка — в Узле Грузообработки. Вокзал экспресса — в двух кварталах ходьбы от кампуса Люгера. Вход в пресс-центр — не с территории кампуса, там будет и полиция университета, и служба безопасности телекомпании. Если все пройдет по графику, у нас останется полчаса на отдых перед началом. С Богом, Легин.
Он повернулся и шагнул в кабину.
Легин Таук — потому что блондином был именно он — еще раз посмотрел на часы своего браслета и вошел в кабину последним. Бус закрылся и поднялся к двигательной установке, висевшей под плоским потолком тоннеля. Тем временем Йон (потому что брюнет был Йон Лорд) прошел к управляющему блоку буса и сказал ему:
— Ближайшая станция экспресса на красной линии, пожалуйста.
— Принято. Расчетное время прибытия к станции «Сброс-Терминал» — девять сорок четыре. Отправляемся, — ответил робот.
Объявленная в ЦОКП Звездного Флота тревога пока никак не проявлялась в Космопорте, и масс-медиа пока ничего не сообщали, кроме неясных намеков на то, что экипажи некоторых кораблей, возможно, получили отрывочные сообщения о нештатной ситуации в Командном пункте. Ни министерство флота, ни министерство имперской безопасности, ни полиция, ни пресс-служба двора Пантократора не давали масс-медиа никакой информации, утверждая, что ни подтвердить, ни опровергнуть сообщения о внештатной ситуации они не могут. Тем не менее час от часа повторяющиеся сообщения радио и телевидения становились все тревожней по тону, а сетевые новостные ленты, в отсутствие реальной информации, испускали километры догадок и предположений со ссылками на все множащиеся «анонимные источники» — за которыми, как тут же выяснила работающая в секретном кризисном центре МИБ группа сканирования массовой информации, стояли все те же несколько членов экипажей (даже не пилотов, которые в Имперском Звездном обычно дают подписку о неразглашении служебной информации) ряда судов, главным образом каботажников, которые случайно узнали о том, что пилоты или радисты их кораблей получили какой-то неясный тревожный сигнал из Центрального Командного (в лучшем случае — лично присутствуя при таком разговоре, таких случаев было три; в остальных — таких было девять — услышав о таком разговоре из вторых или третьих уст).
В полдень первое, очень осторожное сообщение о возможной нештатной ситуации в ЦОКП дало даже официальное радио «Космопорт Галактика» — правда, даже без ссылок на источники. К этому моменту уже невозможно было скрывать, что действительно происходит нечто странное: к причалам пассажирских зон Западного полушария пристыковались по крайней мере два рейсовых корабля, потерявших около 9:15 — 9:20 по абсолютному связь с ЦОКП и вынужденных перейти на аварийные режимы, а экипажи других судов — число которых перевалило за дюжину — выходили на экстренную связь друг с другом и с Главной Диспетчерской, сообщая, что в процессе плановых контактов с ЦОКП заметили напряженный тон и сбивчивую речь специалистов контроля. Еще в начале одиннадцатого утра все плановые переговоры бортов Звездного Флота, находившихся у причалов и собиравшихся отстыковываться, начали контролировать прибывшие на борт офицеры МИБ, внимательно слушая реплики специалистов ЦОКП. Беда в том, что плановых контактов такого рода было немного (при стыковках и расстыковках, как правило, вполне достаточно компетенции Главной Диспетчерской, которая продолжала работать, как обычно), а неплановых опасались — не знали, как настойчивые попытки связаться с Командным извне будут восприняты теми, кто предположительно осуществил захват четырех главных его звеньев.
В кризисном центре МИБ в том, что это захват, убедились уже к десяти утра: охрана четырех звеньев КП не отвечала, а высланные ко входам в помещения этих четырех звеньев военные полицейские Особого полка обнаружили, что все входы, лифты и все внутренние каналы связи заблокированы.
Особую тревогу вызывало то, что захвачены ключевые звенья: специальных судов, управления операциями Черных звезд и Белых звезд (двух основных боевых соединений Звездного Флота) и флагманское.
В половине одиннадцатого в кризисный центр прибыли министр имперской безопасности маршал Йоханн фон Гёссер, его первый заместитель генерал Амон Палмер и заместитель командующего Звездным Флотом адмирал Франц Гомилка (сам командующий, адмирал флота Эдуард Голицын, вместе с Его Величеством находился в поездке на Телем, точнее — был на борту крейсера «Вуббо Оккелс» на орбите Телема). Командующему флотом уже доложили о происходящем, и он передал Гомилке свои полномочия в части разрешения кризиса. Сам он планировал перейти с крейсера на свою личную дзета-яхту и вылететь в Космопорт, как только будет на то получен приказ Пантократора.
Несколько высших офицеров МИБ, включая одного из заместителей министра, по приказу маршала фон Гёссера и специальному разрешению адмирала Гомилки в десять сорок вошли в Командный Пункт через первый КПП, остававшийся под контролем Особого охранного полка военной полиции МИБ, и расположились в рабочей рубке Оперативного дежурного. Десять минут МИБовцы слушали обычные рабочие переговоры шестнадцати Главных специалистов смены с Оперативным дежурным и убедились в том, что Главные специалисты флагманского звена, звеньев специальных кораблей, Белых звезд и Черных звезд не вполне адекватны и явно находятся под посторонним контролем.
В одиннадцать по абсолютному, или в семнадцать по времени Лисса, о ситуации было доложено Его Величеству. Час назад закончилась продолжавшаяся с десяти утра церемония подписания Большого Декрета о Независимости Конфедерации Телем и передачи премьеру Временного правительства переходного периода — Петеру Зайнеману — символов телемского суверенитета. Это были полуистлевшая бумажная брошюра с текстом древней конституции Телемской конфедерации, отысканная в Хранилище Актов Е.В. Двора в Космопорте, и кожаная шнурованная шляпа последнего президента Телема, символически брошенная им под ноги Пантократору Роберту I в день подписания акта о принятии Зеленого Мира в состав Империи и с тех пор хранившаяся в холодильной камере Личной Е.В. Казны.
Его Величество был утомлен и дремал в небольшой комнате отдыха в подвальном этаже лисского дворца вице-президента, но единственный в своем роде Главный Терминал — суперсовременное средство связи, объединявшее для Его Величества любые доступные каналы коммуникации — был включен. Плоская коробочка Главного Терминала, поблескивая массивным золотом декоративных панелек, издала приятнейший, расплывающийся в воздухе звук — тоже единственный в своем роде. Говорят, одному из самых авторитетных музыкантов Империи, Мехмету Хаупткайзеру, за сочинение этого четырехсекундного звука было в свое время обещано — и заплачено! — два миллиона марок, что дало его биографу повод назвать одну из глав своей скандальной книги «Пятьсот штук в секунду».
Но просыпаться после получасовой тяжелой дремы от этого звука было, конечно, столь же неприятно, как и от простого звонка будильника. Тем более не очень здоровому человеку. Пятьдесят восьмой суверен Империи Галактика Роберт XII Хайнсдорфмюллер был еще относительно молод: ему исполнилось сорок три. Но он в свое время в результате заговора Хозяина провел двенадцать лет в анабиозе, и хотя режим анабиоза соблюдался очень строго, он изначально был задан без полного учета некоторых особенностей организма Его Величества, уже к двадцати пяти годам страдавшего не тяжелыми, но трудноизлечимыми расстройствами печени из-за неумеренного потребления любимого им редкого и дорогого земного пива «Особый Крепкий Черный Ляйпцихский Громобой» в годы его кадетской и курсантской юности. Поэтому печень Роберта XII к сорока годам стала давать все более неприятные сбои, и теперь он легко утомлялся, регулярно спал днем час-другой и просыпался всегда с отвратительным привкусом во рту, шумом в голове и колотьем в боку.
Едва отзвучал во второй раз тихий, нежный голосок Главного Терминала, воздушными полукасаниями-полувздохами уходя в тишину, как открывший глаза еще на середине первого сигнала Роберт XII Хайнсдорфмюллер тихо застонал, приподнялся на локте, вздрогнув от привычного, но все равно болезненного укола в печени, и мощной широкой ладонью со всего размаху оглушительно бабахнул по золотой коробочке, заставив ее подпрыгнуть и раскрыться. Главный Терминал был практически неуязвим, и раздражение Его Величества иногда находило неплохую разрядку в таком способе ответа на звонок.
— Scheise! — громко и хрипло гаркнул он, имея в виду свое отвратительное самочувствие. Звонивший же — это был министр имперской безопасности фон Гёссер — принял это на свой счет. Его голографический аватар над раскрытой коробочкой Терминала виновато склонился и проблеял тенорком:
— Verzeihung, Majestaet..
Фон Гёссер принадлежал к одному из древнейших аристократических родов Империи, восходивших к фамилиям полулегендарных членов последнего Совета Директоров компании «Галактика». Его Величество в определенном смысле был даже чуть менее родовит, чем фон Гёссер, и об этом, находясь в более приятном расположении духа, любил иногда напомнить своему министру. Он ценил фон Гёссера, который пять лет назад сменил на министерском посту соседа Роберта по анабиотическим ваннам, старенького маршала Ван Стийла, умершего от инфаркта при выводе из анабиоза. Фон Гёссер не только не был замешан ни в каких порочащих действиях в период виртуального посмертного правления Хозяина — он вообще все двенадцать лет этого прискорбного периода провел вне Империи, послом на Кальере, и был очень популярен в народе, так как в тридцать восьмом году смог добиться от Великого Всенародного Председателя Кальера воздействия на Кальерскую лигу футбольных судей, пересмотра скандального судейства в матче финала Галактики и, после исторической переигровки — чемпионского титула для сборной Космопорта. Как аристократ, фон Гёссер считал допустимым иногда говорить в своем кругу, и даже с Его Величеством, по-немецки. Когда Роберт бывал в хорошем настроении, он не запрещал этого и сам с видимым удовольствием отвечал министру на языке предков, который знал в совершенстве (ну, конечно, в его современной версии, уже не очень похожей на язык первоначальной имперской аристократии). Впрочем, сейчас это знание проявлялось явно не в тех формах, которые были бы приятны фон Гёссеру. Садясь на постели, прижав руку к колющему подреберью, Его Величество пролаял:
— Was fuer eine scheise! Ich will weissen, von Goesser, was fuer eine scheise ist das? Greuel! Schweinerei! Die ekelhafte schweinerei!.. Фон Гёссер, я спал! Что еще?
Маленький, причудливо проблескивающий голубыми искрами помех и фазовых сдвигов аватар фон Гёссера склонился еще ниже, затем решительно выпрямился и все тем же блеющим голоском, но очень твердо произнес:
— Ваше Величество, я решился побеспокоить Вас, поскольку в Космопорте — чрезвычайная ситуация. По всей видимости, неизвестные лица захватили часть помещений Центрального Объединенного командного пункта Звездного Флота.
Несколько секунд Его Величество, морщась и продолжая прижимать ладонь к боку, молча смотрел на объемную картинку. Затем он резко встал, выпрямившись во весь свой немаленький рост, схватил из разложенной на столе аптечки заранее приготовленную камердинером капсулу лекарства и сунул в рот. Подумав еще пару секунд, он взял из аптечки трубку ливина и прижал одну таблетку ко лбу. Когда он повернулся к терминалу, таблетка еще всасывалась, отчего на лбу Его Величества, прямо над знаменитой двойной складкой его переносицы, виднелся отчетливый синий кружок — это придавало его худощавому бородатому лицу неожиданно самоуглубленное выражение. Властитель Империи стремительно стащил через голову длинную трикотажную футболку, в которой спал, и обнажил поросшую темно-рыжим волосом худую, но широкую грудь. На грудь тут же упали пряди его длинной, каштановой масти густой бороды, которую он носил в память о проведенных в анабиотической ванне годах. По мускулатуре Его Величества было заметно, что когда-то он был неплохо развит физически, невзирая на нынешнюю пугающую худобу — следствие многолетнего анабиоза, не ликвидируемое никакими диетами или средствами терапии. В одних длинных, до колена, красных шёлковых трусах Его Величество сел перед терминалом, уперев худые руки, локтями наружу, в колени, и наклонился к картинке фон Гёссера, сухо и строго произнеся только одно слово:
— Докладывайте.
Фон Гёссеру было не привыкать, он обычно и делал утренний доклад в тот момент, когда властитель одевался или даже принимал ванну. Он быстро, сжато и дельно изложил все, что знал сам.
Монарх уже овладел собой, да и лекарства подействовали. Пока министр говорил, Его Величество вытащил из дорожного несессера, раскрытого на столе рядом с аптечкой, цефалопад и надел на голову, включив прибор и в несколько касаний взяв сигнал с Главного Терминала. Едва фон Гёссер замолчал, властитель Галактики быстро сказал ему:
— Рид-сигнал на мой терминал, полный объем, отчет по всем источникам.
И закрыл глаза. Конечно, он мог, как было заведено — и как прямо предписывалось дворцовым этикетом, протоколом и его личным Статутом — начать читать документы с экрана или даже, как его блаженной памяти дед (да упокоится его грешная душа вероотступника), потребовать у помощников (тут они были, за дверью, стоило лишь позвать) распечатать на собственной Е.В. бумаге и подать в красной сафьяновой папке «Для сведения». Но Роберт XII сорок пятого года был уже совсем не тот юнец, который безмысленно подчинялся дедовым причудам и ересям, инспирированным Хозяином, и за это поплатился годами анабиоза (спасибо, хоть не пожизненного!). И даже не тот Роберт сорокового года, потрясенный коварством сокрушенного заговора, но по-прежнему безмысленно идущий старыми дорогами. Мир вокруг Империи и в самой Империи стремительно менялся, и Роберт менялся вместе с ним. Два года назад в ночной молитве в соборе св. Иоанна во Дворце он дал — нет, не обет; всего лишь клятву самому себе: за радость примирения с исконной Церковью — открыть себя переменам, найти и утвердить то, что он пока еще только про себя, пока еще только в мыслях и в молитвах называл Новым Путем Империи. В этих поисках пользование цефалопадом было далеко не единственным и уж точно не самым серьезным нарушением и этикета, и протокола, и Статута, да что там говорить — иногда и Уложения Империи. Каким-то уголком сознания, не занятым поглощением поступающей из Космопорта информации, Роберт подумал, что только скажи кто-нибудь его деду — впрочем, нет, оставим грешного старика в покое — прадеду, Бертрану IX, что его правнук будет пользоваться технологией прямого мозгового потокового обмена, подпишет декрет о независимости Телема и будет допускать употребление своего церемониального титула — слова «Пантократор» — не только в актах и манифестах, но и в обычной придворной хронике, и даже однажды, вызвав многонедельную сенсацию в прессе, сам произнесет это слово публично, вместо положенного по протоколу «суверен»! Заболел бы старичок, пожалуй — после того, как закатал бы сказавшего такую еретическую чушь в имперскую каторгу лет на семь-восемь… И это при том, что прямой ридинг тогда уже был известен лет четыреста, и сам Берти-девятый, говорят, некоторые документы негласно почитывал через рид-сенсоры… Однако сказано: чтение — это одно, интерактивный доступ к мозгу суверена — совсем другое, и баста.
— Basta, signori, — произнес Его Величество, вставая и снимая цефалопад. Это было одно из трех итальянских выражений, которые он знал, наряду с «avanti» и «porco Dio», и ему всегда доставляло невинное удовольствие поддразнивать ими одного из трех доверенных камердинеров, горбоносого Карло Прицци. Его Величество нажал на Терминале вызов одновременно камердинера и адъютанта и сказал смиренно ожидавшему его ответа фон Гёссеру:
— Dankbar. Warten sie, mein adlige freund. Ich brauche drei minuten. Я вызову вас сам.
Картинка министра поклонилась и исчезла, Роберт XII встал и приказал вошедшему камердинеру (сегодня это был седовласый, но ловкий и незаметный в манерах Яромир Герк):
— Повседневную, нет — боевую адмиральскую форму, минеральной воды и что-нибудь укрепляющее, ливовитан, к примеру.
Адъютанту (не рассмотрел, кто это был из троих):
— Все расписание пока — под вопрос. У меня ЧП. Предупредите этого Зайнемана, что через некоторое время, например, через час, я могу пожелать негласно встретиться с ним — впрочем, он все равно не собирался сегодня уезжать из Лисса. Ждите здесь, и предупредите капитанов «Вуббо» и «Кантербрау», что мне может понадобиться вылететь домой в любую минуту. Исполняйте.
И проглотил поданную камердинером таблетку.
Тем временем в кризисном центре убедились в том, что дела обстоят гораздо худшим образом, чем казалось сначала. По-прежнему не было ясно, можно ли форсировать переговоры с захваченным звеньями Командного Пункта, а тем временем, связавшись с командованием некоторых кораблей, находившихся в ведении этих звеньев, кризисная комиссия выяснила, что управление этими кораблями заблокировано. Самое ужасное, что заблокировано было управление всей эскадры, находившейся на орбите Телема. Адмирал флота Голицын внезапно выяснил, что не может воспользоваться своей дзета-яхтой для вылета в Космопорт: ее невозможно было вывести из дока «Вуббо Оккелса». Аналогичная ситуация была с «Молнией Млечного Пути», личной яхтой Пантократора. Взаимоувязанность систем управления кораблей Звездного Флота и систем контроля Командного Пункта впервые за всю историю существования флота обернулась против него самого: да, командование всех вовлеченных в скандальную ситуацию кораблей, по подсказке находившихся с ними на связи специалистов кризисного центра, немедленно прервало активную связь с ЦОКП и перешло на полностью автономное управление, но беда заключалась в том, что ситуация автономного управления в Звездном Флоте была рассчитана только и исключительно на возможное в отдаленных районах (или при аварии в сетях связи) отсутствие прямой и обратной связи с ЦОКП. Коль скоро связь была, даже если корабль со своей стороны отказывался от радиообмена, ЦОКП все равно имел возможность воздействовать на его системы управления — такова была принципиальная особенность всех имперских кораблей. Для прерывания этой зависимости пришлось бы отключить всю планетарную связь и всю «нулевку» в радиусе нескольких световых минут от проблемного корабля, что в условиях густонаселенной системы Толимана I было совершенно нереально. Единственный корабль, который нельзя было заблокировать из ЦОКП — это яхта Пантократора «Молния Млечного Пути», но она беспомощно стояла в доке торпедоносца «Кантербрау», открыть который пока не представлялось возможным — шлюзы были заблокированы из Командного Пункта. По приказу адмирала Гомилки экипажи «Вуббо Оккелса» и «Кантербрау» начали работу по аварийному разблокированию доков, для чего доки надо было почти полностью разобрать, вручную прервав поступление на доковые шлюзы любой информации извне, и уйти на это могло от шести до десяти часов.
Капитан «Кантербрау», прославленный контр-адмирал Шумахер, не выдержал психологического напряжения ситуации и, вопреки прямому запрету кризисного центра, по радио обматерил Командный Пункт, потребовав объяснений по поводу блокирования управления.
Главный специалист флагманского звена усталым, но ровным голосом, в котором не было слышно ни малейшей эмоции, отозвался:
— Сочувствую, «Кантербрау»-первый. Ничего не могу сделать.
Вдруг в его голосе прорвалась нотка паники, и он яростным шепотом, отчетливо услышанным и в кризисном центре, и на «Кантербрау», прорычал:
— ЦОКП захвачен, «Кантербрау»! Заговор против Пантократора! Делайте что-нибудь, а не жалуйтесь, fuckin' weenies, какого черта вы ждете? Отключайте нас!
После этого связь с ним прервалась и больше не восстанавливалась, а через некоторое время на запросы в его адрес начал отвечать другой специалист, более низкого уровня, в голосе которого, кроме полного отчуждения и апатии, ничего нельзя было услышать.
В кризисном центре склонили головы перед мужеством героя, который предпочел смерть попранию долга. Однако, при всем уважении к нему, выполнить его последнее пожелание было затруднительно. Отключить снаружи весь ЦОКП или хотя бы только захваченные звенья можно было бы, только разрушив большую часть Космопорта, включая его энергетическое сердце — Рубин.
В начале первого по абсолютному на улицах Космопорта стали появляться дополнительные наряды полиции: муниципальное управление Звездного Дома по приказу кризисного центра объявило в полиции тревогу второй степени, впрочем — пока без ограничения гражданских свобод. Только в Главную Диспетчерскую был закрыт вход кому бы то ни было, и все экскурсии в этот район прекращены на неопределенный срок. Последних экскурсантов с балкона Стартово-Причальной службы выгнали буквально пинками, причем двух их них, довольно подозрительных с виду, задержали. К великому удивлению полиции, это оказались два легально находящихся в Космопорте специалиста Управления Безопасности Конфедерации, которые, видимо, пытались психократическими способами определить, что же происходит в ЦОКП: должно быть, информация просачивалась быстрее, чем можно было бы желать.
С тринадцати часов усиленные меры безопасности были введены на всех объектах жизнеобеспечения, на военных объектах и в районе Старого Ядра (в частности, прекращены экскурсии во Дворец и на часть обзорных площадок, открывающих вид на него). Пикеты полиции — два-три полисмена с мрачными, неприступными физиономиями или же полицейские роботы с предупреждающе светящимися транспарантами на лбу — появились на всех станциях метро и экспресса. Однако никаких активных действий полиция пока не предпринимала, хотя покидавшие в это время свои жилища или рабочие места портмены, наученные малоприятным опытом сорокового года, прихватывали с собой документы и постарались избавиться даже от самых невинных предметов, нарушающих полицейские правила, как-то: разрядников или газовых капсул самозащиты, легких наркотиков, типа местика или аббраго, и тому подобной мелочи, могущей в смутные дни стоить задержания и нежданного года каторги.
Тем временем Пантократор действительно встретился с Петером Зайнеманом. О встрече прессе было сообщено только в самых общих словах. О чем они говорили — не сообщалось. Однако самые хваткие из освещавших визит Пантократора журналистов выяснили, что сразу после этой встречи, в девятнадцать часов по местному, на Лисский космодром отправился свеженазначенный министр космического флота Телема Роби Кригер. За его черным «ниппером», предшествуемым тяжелым «ровером» охраны, увязался микроавтобус Лисского городского телеканала, в который набились две съемочные группы — лисская и с только что переименованного планетарного телеканала «Свободный Зеленый Мир» — и несколько вовремя среагировавших репортеров других масс-медиа. Конечно, Кригера в эти дни «пасли» не ведущие журналисты, которым объектов хватало (еще бы: Пантократор, блестящие имена его двора, новый президент Зайнеман и так далее), а редакционная молодежь; его выезд непременно бы прохлопали, если бы не недюжинная энергия и инициативность юной выпускницы Лисского университета с городского телевидения, которой хватило интуиции увязать только что прозвучавшее по радио сообщение о встрече Пантократора и Зайнемана с выездом Кригера.
Ни в правительственный терминал, ни на перроны, ни тем более на поле журналистов не пустили, но пустили к прикрытой защитным силовым полем красивой решетчатой ограде перрона на внешнем пандусе правительственного терминала, откуда обычно позволялось снимать прибытие каких-нибудь делегаций; и они увидели, как Кригер буквально метрах в тридцати от них выходит из машины и поднимается на перронном подъемнике к открывающемуся ему навстречу люку небольшой дискообразной яхты. Они сняли, как он поднимается на борт, и тут той самой журналистке городского ТВ позвонила на мультиком из редакции координатор съемок и, захлебываясь от волнения, сказала, что на крышу дворца бывшего вице-президента сели три тяжелых флаера, что воздушное пространство над городом патрулируют боевые катера с «Кантербрау» и что, вероятнее всего, сейчас на космодром вылетит Пантократор. Через минуту и репортерам «Зеленого Мира» подтвердили по телефону, что Пантократор, видимо, покидает дворец; больше того, было сказано, что Зайнеман находится вместе с ним.
Так что приехавшие вслед за Кригером репортеры оказались во всеоружии и, пока следовавшие за Зайнеманом и Пантократором журналисты еще только выскакивали из редакционных скаров и глайдеров на посадочной площадке в полукилометре от правительственного терминала, успели снять сквозь ограду, как, спустившись на лифте с крыши терминала и ступив на красиво переливающуюся голубую поверхность парадного перрона, Его Величество, одетый в простую, но прекрасную своей строгостью боевую адмиральскую форму (изящно, но мужественно контрастировавшую с его длинной бородой), жмет руку провожающему его Зайнеману и в сопровождении всего нескольких человек поднимается на борт яхты, люк которой перед ним распахнул лично министр Кригер. Подбежавшая орава ведущих журналистов Империи и Телема успела только снять, как закрывается люк и как яхта на гравистатике медленно ползет вдоль перрона к стартовой позиции, а затем взмывает в небо, сопровождаемая выстраивающимися вокруг нее в боевой порядок атмосферно-орбитальными катерами с торпедоносца «Кантербрау». Зато потом к ограде со стороны перрона приблизился в сопровождении двух охранников президент Зайнеман и сделал краткое заявление, которое досталось всем журналистам в равной степени:
— Привет, ребята (свист, аплодисменты, крики: «мистер президент, куда полетел Пантократор?»). Его Величество Роберт XII срочно отбыл в Космопорт, в связи с чрезвычайным происшествием, о котором я до официального объявления не хотел бы говорить. Независимый Телем счастлив оказать услугу суверену Империи Галактика: Его Величество по определенным причинам не может воспользоваться собственной яхтой, и министр космофлота Роби Кригер предложил ему свой корабль, яхту «Лестер», на которой сам отвезет Его Величество в Космопорт. Визит Его Величества на Телем не прерван, а только приостановлен, и он непременно к нам вернется, как только ему позволит ситуация. Давайте пожелаем ему успеха: ситуация там серьезная (крики: «да чего там случилось-то, мистер президент?»), да вы сами через пару часов обо всем узнаете — слушайте «Космопорт Галактика», наверное, и Первый канал чего-нибудь покажет. Пока, ребята, спасибо за внимание, ai'v gat work tu du.
Последние слова он произнес по-тоскалузски, что местным журналистам очень польстило; его проводили одобрительным свистом и аплодисментами, и отхлынувшие от ограждения телегруппы тут же, развернувшись, выстроились на внешней площадке перрона полукругом, нацелив камеры на видневшиеся на горизонте груды лисских небоскребов: те, кто снимал «в запас», одновременно скачивая снимаемый материал на редакционные сервера — чтобы отснять пейзаж для перебивок; те, кто работал в прямом эфире — чтобы, встав на их фоне перед своими камерами, в меру собственного разумения комментировать произошедшее для зрителей. А к группам Лисского телевидения и «Зеленого Мира», единственным обладателям полного метража по всему произошедшему, выстроилась очередь желающих этот метраж приобрести, и уже послышалось неизбежное в таких случаях «только наличные, ребята, и сто процентов вперед», и побежали репортеры и администраторы в нижний вестибюль терминала — к банкоматам. Юная выпускница с лисского канала затаенно улыбалась: ее оператор снимал Кригера, Пантократора и Зайнемана так, что она была в кадре и, глядя в голографическое зеркальце на камере, комментировала происходящее за спиной. Она знала, что откомментировала очень удачно, без запинок и неглупо, и понимала, что сегодня весь день ее будут показывать сотни телесетей по всей Галактике. Ей уже позвонил главный редактор новостей с ее канала, сказал, что доля аудитории, смотревшая в прямом эфире этот репортаж, впервые в истории канала превысила 15 процентов, и что ее ждет премия и назначение старшим специальным репортером. И она знала, что будет занимать эту должность не очень долго: к ней уже подошла седая знаменитость с имперского Первого канала, поздравила и вполголоса намекнула, что в конце года истекает контракт их корреспондента на Телеме и что неплохо было бы поговорить кое о чем, и визитка знаменитости уже перекочевала в память ее блокнота. Отлет Зайнемана обратно в город не снимали: на посадочных площадках в Лиссе, где он мог приземлиться, его тоже ждала приличная орава репортеров, пусть теперь они отдуваются. Только камера корреспондента конфедератского канала «Планета Земля», тянувшего время в прямом эфире, пока администратор скачает наконец у «Зеленого мира» репортаж, проводила флаер президента, красиво уходящий в сопровождении двух флаеров охраны в сторону центра Лисса.
Часть вторая
ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ПРЕСТУПНИКИ
В процессе подъема на высокую орбиту Телема министр Роби Кригер практически не разговаривал с Пантократором: было не до того. Призванные охранять яхту катера «Крыла Дракона» (флагманского звена истребителей личной охраны Пантократора, часть которого сейчас базировалась на «Кантербрау») на самом деле очень ему мешали, так как на сканерах их, надежно защищенных от обнаружения противником, видно не было, а ответов их опознавательных систем «свой-чужой» аппаратура безнадежно гражданской яхты «Лестер» не читала. Кроме того, сохранялась теоретическая опасность того, что захватившие Командный Пункт злоумышленники смогут не только блокировать управление «Вуббо Оккелсом» и «Кантербрау», но и каким-то образом воздействовать на их боевые системы, через них атаковав яхту. Однако встречи с обоими кораблями он счастливо избежал, проскочив по восходящей траектории, пока они были закрыты от него планетой; пилоты же катеров оказались ребятами не промах и деликатно, как слепого, сторонились «Лестера» сами. Потом телемская диспетчерская дала ему направление и сектор для гиперперехода, и Кригер пустил яхту на разгон. Только тогда он обернулся к Пантократору.
— Хочу еще раз поблагодарить Ваше Величество за то, что согласились лететь со мной, — вежливо сказал он, поправляя свои длинные, стянутые в хвост волосы, свисавшие из-под гарнитуры подшлемника. — Я понимаю, что не могу обеспечить Вашему Величеству должного комфорта…
Роберт сидел позади него, слева; правое заднее кресло пустовало. Министра двора Шимански, без которого Пантократор по протоколу не мог путешествовать, а также адъютанта и двух телохранителей в кабине не было. Кригер разместил телохранителей и министра в каюте, а адъютанта — в камбузе, где тоже было одно кресло. Яхта и впрямь не отличалась комфортом.
— Какой уж там комфорт, капитан, — отозвался Роберт. — Спасибо, что предложили этот вариант. С таким пилотом я готов лететь хоть в одноразовой торпеде. Вы же, я помню, пилотировали в сороковом мою «Молнию»? Она ведь даже меньше вашего «Лестера».
Кригер засмеялся.
— Это верно, но сравнивать их нельзя. Говорят, новые джамперы получше, но их я сам в деле не видел. Так что «Молния» была лучшим кораблем, которым я управлял. Это превосходная яхта, Ваше Величество.
Властитель кивнул.
— Ее для моего отца построила верфь Орманса в двадцатом. Вы знаете, я до сих пор не хочу ее менять. Хотя джампер, конечно, придется приобрести. А какой постройки ваш «Лестер»?
— Телемской, конечно. Ни Орманса, ни даже Паркера я не потянул бы, а на конфедератские налог большой. Кстати, Ваше Величество, этот кораблик я купил отчасти и на Ваши деньги.
Пантократор засмеялся от неожиданности.
— Как это?
— Если Ваше Величество помнит, в сороковом, когда Вы сочли возможным наградить участников событий в Космопорте, Вашим указом мне было возвращено право трудоустройства в Звездном Флоте и выплачена компенсация за годы, вынужденно проведенные вне службы. Ну, помимо присвоения капитанского звания. Так вот эта компенсация за двадцать два года, которые я провел вне Звездного, составила примерно миллион сто тысяч марок. Вот за семьсот пятьдесят я и взял тогда этого красавца.
Наклонившись влево, Его Величество из-за плеча Кригера глянул на консоль управления.
— Мощно идет, — одобрил он. — Хороший движок.
— Движок три четверти цены и стоил, — объяснил Кригер. — Двадцать два меганобеля мощность.
Пантократор по-простецки присвистнул. Он носил адмиральское звание, как Главнокомандующий Звездной Пехотой и Звездным Флотом, но оно не было чистой формальностью. В бытность свою кронпринцем он прошел обычную кадетскую школу и затем — то же Имперское Высшее Командное Училище, что и Кригер, и сам был неплохим пилотом, хоть с восемнадцатилетнего возраста, когда выпустился из училища с погонами мичмана, почти ничего уже и не пилотировал. Так что цифра, названная Кригером применительно к этому маленькому кораблику, действительно его впечатлила: такой мощностью могла обладать двигательная установка среднего эсминца или рейдера.
Пантократор перевел взгляд с консоли на лицо Кригера. Почувствовав взгляд властителя, тот обернулся к нему и выдержал взгляд бестрепетно.
— А скажите, Реостат… — Пантократор внезапно назвал его давним прозвищем, давая понять, что хочет говорить максимально доверительно. — Допустим, мы действительно столкнулись с широким заговором. Допустим, престол Галактики поколеблется. Вы теперь — министр независимого Телема. На чьей стороне вы будете?
Реостат крякнул, отстегнул ремни и встал. Пока корабль шел на разгон, он мог не трогать управление. Высокий, чуть сутулый, он присел на подлокотник кресла Пантократора, который никак не отреагировал на это неслыханное нарушение этикета, глядя на жесткое, с крупными, резкими чертами лицо Реостата снизу вверх.
— Я буду на Вашей стороне, — сказал он серьезно. — Мне важно все человечество, Роберт.
Пантократор удовлетворенно кивнул, услышав свое имя. Такого уровня доверительности ему редко удавалось достичь с придворными; помнится, в сороковом, когда он встречался с тогдашним Президентом Галактического Совета Конфедерации, они со второго дня звали друг друга по именам — и сейчас Реостат остро напомнил ему то время.
— Мне важна не Империя, не Конфедерация, и даже — верите ли — не Телем, — продолжал Реостат. — Мне важно, чтобы изменения в мире происходили постепенно. Человечество редко удерживается от революций, и всякий раз любая революция отзывается долгим, болезненным хаосом, ломая жизни множества людей. Мы оба знаем историю. В тех редких случаях, когда удавалось удержаться от революций, история отзывалась таким длительным всплеском положительного развития, что эти периоды входили в учебники как образец Золотого века. Не зря Пантократор Иеремия Святой был канонизирован; казалось, что тут такого — ну, не стал воевать с Конфедерацией, подписал Пакт о Принципах, но ведь ценой этой подписи оказались три столетия удивительного расцвета и Империи, и Земли!
— Конфедерации, — машинально поправил Роберт.
— Да. И я уверен, что сейчас мы опять подходим к какому-то водоразделу. Будьте мудры, Роберт. И я буду на Вашей стороне. И Зайнеман будет на Вашей стороне. И хорошие люди в Конфедерации. И народ, главное — народ будет на Вашей стороне, Роберт.
Пантократор молча сжал руку Реостата. Потом, когда тот поднялся и стал опять пристегиваться в своем кресле, сказал ему с едва уловимой усмешкой:
— Мне надо было в сороковом сделать вас дворянином, Реостат. Стали бы теперь адмиралом, назначил бы я вас своим личным пилотом…
И сам засмеялся.
Кригер хмыкнул и ответил:
— Ничего бы не вышло, Ваше Величество. Я из семьи, как это теперь называется на независимом Телеме, с давними демократическими традициями. Попросту говоря, вырос на улице. Дворянин из меня, признаться, вышел бы хреновый.
Роберт покачал головой и вдруг спросил:
— Реостат, что вы знаете о том, как жил Легионер Таук после сорокового?
Реостат мгновенно обернулся, быстро смерил Пантократора взглядом и опять отвернулся к консоли.
— Я Вам отвечу. Обязательно. Чуть позже. Извините, до прыжка минута.
И, положив руку на сектор интеркома:
— Господа пассажиры, внимание. Через пятьдесят шесть секунд входим в гиперпереход. Лягте поудобнее, проверьте, хорошо ли пристегнуты ваши ремни.
Он поерзал в кресле, устраиваясь поплотнее, и, не оглядываясь, произнес:
— Ваше Величество, голову в подголовник. Гиперскачок у моего корыта довольно жесткий. Выходим в зоне получасового маневра. Думаю, будете во Дворце к пятнадцати по абсолютному.
Помолчав, очень тихо добавил:
— Мы с Вами обязательно поговорим о Тауке.
Яхта канула в гиперскачок. Выведя ее в субъективно значительно более темное, нежели орбиты Телема, пространство одной из стандартных финишных зон Космопорта, Реостат заложил тормозную траекторию, рассчитывая путь вхождения в Северный полярный коридор Звездного дома. Одновременно он, по указанию появившегося в рубке адъютанта Пантократора, связался не с Причальной службой, а с кризисным центром МИБ. По команде, поданной оттуда, вокруг яхты вскоре возникли три боевых катера SPX из «Крыла Дракона». Как было заведено, пилоты лично поприветствовали Его Величество. Двух из них Роберт узнал по голосу, третьего — нет, но это не удивило его: в «Крыле Дракона», насчитывавшем сорок боевых единиц (половина была сейчас на орбите Телема в доках «Вуббо Оккелса») служили свыше ста двадцати пилотов, состав которых менялся, хотя и крайне редко — служить в «Крыле Дракона» считалось высшим пределом карьеры боевого пилота (как в Конфедерации — служить в личной эскадрилье Президента).
Впрочем, Реостату не надо было узнавать или не узнавать пилотов по голосу. В отличие от адъютанта и даже самого Пантократора, он сразу заметил неладное: третий катер зашел яхте в хвост. Истребитель эскорта делать этого был не должен.
Реостат глянул на сканер. Истребитель сзади отражался на нем молчаливым силуэтом. Сигналы «свой-чужой» и здесь не читались, он даже не мог определить бортовой номер боевой машины.
— Кризисный центр, — сказал Реостат в микрофон подшлемника, стараясь сохранять спокойствие. — Нас встретили три катера. Один зашел мне в хвост под атаку.
— Что за черт, — послышалось в наушниках.
— Под атаку? — переспросил Пантократор. — Вы уверены?
— Не отвлекайте меня, Ваше Величество, — огрызнулся Кригер. Пантократор промолчал: отвлекать пилота и впрямь не стоило.
— Катер SPX, «Крыло Дракона», борт ноль-тринадцать! — быстро говорил тем временем диспетчер кризисного центра. — Ответьте кризисному центру. Займите штатное место в строю! В строй, борт ноль-тринадцать!
Видимо, кризисный центр смикшировал каналы, потому что на борту «Лестера» стали слышны все переговоры диспетчера.
— Кризисный центр, говорит «Крыло Дракона», борт ноль-двадцать два, — послышался новый голос. — У меня наведенный отказ управления.
— Кризисный центр, здесь «Крыло Дракона», борт ноль ноль-семь, — эхом отозвался второй истребитель. — У меня наведенный отказ управления.
Кризисный центр секунды три молчал, потом послышался решительный голос (Пантократор узнал адмирала Гомилку).
— Борта ноль ноль-семь и ноль-двадцать два, отрубайте внешний контроль и всю радиосвязь. Аварийные действия в автономном режиме. Защитите яхту «Лестер», борт Телем — двенадцать-сто шесть.
— Есть, — почти одновременно ответили пилоты, и их несущие частоты пропали. Почти мгновенно оба катера по сторонам «Лестера» стали неуклюже расходиться.
— Борт ноль-тринадцать, — говорил тем временем Гомилка. — Ответьте кризисному центру. Как тебя? Лейтенант Угорта! Лейтенант Нодак Угорта, верно? Отвечай! В строй, ноль-тринадцатый!
Два других истребителя медленно маневрировали вдоль бортов яхты, недоступные теперь для связи. Для того, чтобы полностью перевести управление в автономный режим, нужно было время, несколько секунд по крайней мере — и в эти секунды катера вряд ли могли выполнять боевую задачу: пилоты были крайне заняты переключением режимов едва ли не всего бортового оборудования. Впереди медленно рос гигантский ком конструкций Космопорта, светясь во тьме, как рождественская елка. Казалось, «Лестер» падал на эту грандиозную рельефную поверхность.
А катер сзади, не отвечая на вызовы, тем временем довернул на один из истребителей и дал по нему боевой залп.
Надо отдать должное пилоту атакованного катера: это был блестящий специалист. Он успел дать полный газ и вывести свою машину из-под основного удара, но три параллельных разряда из мощных лучевиков SPX, делавших машины этого класса самой грозной в своем классе боевой единицей, хотя и не поразили его катер, но основательно встряхнули. Хвостовая часть катера, раскалившись до тускло-коричневого свечения, потеряла все шесть гравистатов, выступающих полушарий силовой системы, так что истребитель стал беспомощен. Его завертело, и он отстал.
Второй истребитель сразу сбавил скорость — это все, что он сейчас, не успев переключить режимы, мог сделать — и, таким образом, зашел нападавшему в хвост. Тогда борт ноль-тринадцать, подавшись вперед, стремительно преодолел отделявшие его от «Лестера» несколько сотен метров и почти прижался к яхте, синхронно двигаясь метрах в десяти за ней. Теперь истребитель не мог атаковать его, не рискуя поразить яхту.
Тем временем в кризисный центр позвонила женщина-оператор одной из телефонных компаний Космопорта и недоумевающе сказала, что у нее на линии какой-то лейтенант Мангельсдорф с борта ноль ноль-семь, который звонит по номеру экстренного вызова и утверждает, что ему срочно нужно говорить с адмиралом Гомилкой. У принявшего звонок офицера хватило сообразительности переключить звонок если не на самого Гомилку, то на диспетчера, находившегося вместе с Гомилкой на связи с «Лестером» и конвоем.
— Кризисный центр, — задыхаясь, произнес слабо слышимый голос у них в наушниках, — это пилот борта ноль ноль-семь, я звоню по своему личному мультикому, мы в зоне приема Космопорта.
Голос был отчетливо слышен на борту «Лестера», так как шел в сумму смикшированных каналов связи.
— Я могу маневрировать, — кричал пилот, — но все управление огнем выведено из строя, пока меня еще контролировал ЦОКП. Тут ремонта на сутки. Скажите Его Величеству, что я отдам жизнь за него! Позвоните моей семье… скажите, я любил их!
— Лейтенант Мангельсдорф, СТОЙ! — страшным голосом прогремел адмирал Гомилка, но пилот уже отключился, и на сканерах кризисного центра было отчетливо видно, что его катер пошел на таран.
Только тут Реостат вышел из ступора и, вцепившись в управление, дал на двигатель полную нагрузку.
Пантократор, которого сокрушительно вжало в кресло, застонал. Реостат бросил яхту вверх. В кабине под стремительно нарастающим весом тел громко трещала обивка кресел: «Лестер» не был рассчитан на такие перегрузки.
С некоторой задержкой катер ноль-тринадцать пошел за ним.
Наращивая скорость, в хвост ему заходил катер ноль ноль-семь.
Реостат закладывал «мертвую петлю», пытаясь оторваться от преследователя, но даже двадцать два меганобеля мощности двигателя его яхты не спасали: на стопроцентном форсаже, выжимая все из своего движка, SPX шел за ним, как приклеенный — правда, отстав на несколько сотен метров.
Тускло поблескивающая среди миллионов огней поверхность Космопорта горой громоздилась над разворачивающимися машинами. Сжав зубы, Реостат сквозь красный туман в глазах смотрел на сканер, на котором приближающийся изогнутый рельеф поверхности угрожающе мигал все ближе и ближе к точке яхты: заложенная траектория была недостаточно крута, а сделать ее еще круче набранная инерция уже не позволяла.
— Не получается, — прохрипел Кригер. — Теряю квалификацию… Holishit!
Только сейчас пилот атакующего катера ноль-тринадцать заговорил.
— Сдавайся, «Лестер», — прохрипел его голос в эфире. — Иначе погибнешь. Ты же видишь, не успеешь вывернуть, размажешь Пантократора по Космопорту. Сдавайся. Тормози.
Реостат застонал:
— Роберт, я правда не успею вывернуть.
И он, сбросив скорость, толчком ввел реверсную нагрузку, тормозя. Обсчитывая маневр, сканер перестал мигать поверхностью Космопорта: угроза столкновения миновала.
Катер ноль-тринадцать в упор навел жерла лучевиков на гравистаты «Лестера».
Реостат, проскрежетав страшное тоскалузское проклятие, сделал то, что любым уставом любого флота делать настрого воспрещалось: выведя разрядную емкость энергетики яхты на максимум, рывком ввел на гравистатику нагрузку, вертикально перпендикулярную курсу.
«Лестер» прыгнул вверх, проскочив в метре от голубой плазменной струи боевого залпа.
И тогда катер ноль ноль-семь догнал нападающего.
В Восточном полушарии Космопорта не так уж много высококлассных учебных заведений. Об этом, конечно, не написано в тех многоцветных, красивых путеводителях, которые бесплатно раздают прибывающим на борту имперских пассажирских лайнеров. Об этом вряд ли написано и в тех солидных, объемных книгах о Космопорте, что можно купить в любом отделении имперского Управления туризма и путешествий. Ну, а скучные социологические исследования, которые туристам не раздают и не продают, вряд ли читают те, кто воспринимают Космопорт по-туристски — как Большой Звездный Дом, где человечество наслаждается самыми высокими в Галактике стандартами жизни. Такие вещи знают либо те, кто по долгу службы связан с внутренней жизнью Космопорта вообще и Восточного его полушария в частности, либо те, кто в Восточном полушарии живет. У абсолютного большинства этих людей взгляд абсолютно не туристский. Они знают, что в Восточном полушарии обитает всемеро меньше людей, чем в Западном, и что около восьмидесяти процентов из них бывают вне Восточного полушария реже, чем раз в два года. Восточное полушарие — чрево Космопорта, его желудок, кишечник и внутренняя секреция. Обслуживающие эти малоаппетитные внутренности Звездного Дома люди вряд ли нуждаются в высококлассном образовании, да и денег на него у них, как правило, нет. Рабочие, техники, операторы разных узкоспециальных систем, полицейские, работники коммунальных служб, мелкие чины Звездного Флота (опять же техники, стюарды, грузообработчики и т. п.) — вот кто живет в Восточном полушарии. И будьте уверены: если, скажем, двигательный техник Звездного флота живет в Западном полушарии (пусть и не в Старом Ядре, на это его доходов вряд ли хватит, но хотя бы в Северо-Западных Внешних секторах), то это скорее всего означает, что он работает на крупную преуспевающую частную компанию или же на элитных бортах Имперского Звездного — экспедиционных судах Академии наук, сверхбольших пассажирских лайнерах и так далее. Если же обитает он в Восточном полушарии, да еще в южной его части — скорее всего, служит он за гроши на малотоннажном каботажнике, или годами, трижды в неделю, ходит на каком-нибудь устаревшем обшарпанном корыте по одному и тому же скучному пассажирскому маршруту, типа Космопорт — Станция Толиман, или и вовсе сутки через трое или даже через двое дежурит на грузовых терминалах, то и дело отправляясь на каком-нибудь буксире или толкаче беспилотных барж в полутора-двухчасовые разгонные или тормозные вылеты.
Ясное дело, подобной публике и их детям не особенно нужны престижные университеты. Практические знания, вот что нужно Восточному полушарию. Здесь всего двадцать девять университетов (в Западном — триста сорок пять, даже в крошечном Старом Ядре — около шестидесяти). Абсолютное их большинство нацелено на сугубо практические нужды полушария. Если и есть здесь действительно высококлассное учебное заведение, диплом которого не стыдно повесить у себя в офисе, то это только и исключительно Первый восточный университет, носящий имя одного из основоположников имперской Академии наук — доктора Рюгге-Арне Люгера, создателя великой в своей притягательной непостижимости Теории Потока, благодаря одному из неожиданных практических применений которой гравикомпенсат в двигательных установках инерционных космических кораблей не теряет свойств сверхтекучести при быстрых температурных скачках.
Университет Люгера находится в самом центре полушария выше границы Старого Ядра, занимая около тридцати горизонтов — от верхних Двухсотых до нижних Трехсотых. Это очень значительная территория, но собственно кампус — это только десять горизонтов в непосредственной близости от вокзала «Университет Люгера». Остальное — вспомогательное хозяйство, благодаря которому университет практически независим от муниципального хозяйства и может неопределенно долго преодолевать какие-нибудь лишения, вроде отключения электроэнергии или даже воздухоснабжения. Семьсот пятьдесят лет назад, когда университет был основан, все это было очень существенно для самого его существования: это была самая середина тягостных Смутных лет, и перспективы внезапных отключений энергии или воздухоснабжения, увы, были самой что ни на есть повседневной реальностью того времени. Созданный для детей многочисленных жертв Смутных войн, он был призван стать для них островком стабильности, уверенности и порядка.
Теперь же университет, оставаясь первоклассным учебным заведением (в ежегодно публикующемся списке двухсот лучших университетов Космопорта Люгер стабильно наличествовал в районе тридцатых мест, а по количеству студентов был на втором после Галактического), носил еще и почетное звание «Памятника Имперской Истории», поскольку, в отличие от большинства других подобных мест, никогда не перестраивался. Это было, пожалуй, единственное открытое для публики место в Космопорте, где доминировали не желто-зеленые цвета, а серо-голубые, как в древности.
Когда референты продюсерской компании «Новости без границ», которую возглавлял легендарный имперский тележурналист Марк Пекарски, начали обзванивать все ведущие масс-медиа Космопорта с приглашением на пресс-конференцию, обещавшую крупнейшую сенсацию года (разумеется, после отделения Телема от Империи, думали многие) — никто не удивился выбору места. Напротив: пресс-центр Люгера часто фигурировал в новостях как место проведения самых скандальных, самых сенсационных мероприятий. Дело в том, что по до сих пор не отмененному вердикту семивековой давности Люгер пользовался значительной автономией, а его богато развитая инфраструктура позволяла эту автономию реализовать: реши, допустим, МИБ отменить какую-то нежелательную пресс-конференцию (прецеденты бывали), — внутренняя полиция Люгера не допустит боевиков на территорию университета без решения суда, а внутренние службы университета обеспечат автономное энергопитание, воздухоснабжение и — главное — передачу всех материалов на какие угодно сервера по собственным, хорошо защищенным каналам.
Если кто и спрашивал приглашавших, что, собственно, ожидается на пресс-конференции — то без особой надежды получить ответ. Впрочем, компанию Пекарского знали и верили ей. «Новости без границ», помимо блестящих новостных сюжетов для Первого канала имперского телевидения, уже лет шесть поставляли на телерынок Империи две аналитические программы, пользовавшихся огромной популярностью и непререкаемым авторитетом.
Первую вели трое блестящих молодых журналистов и один зубр старой школы, бывший политобозреватель Второго имперского канала Кан Верзано, она называлась «Народ желает знать» и выходила на телесети «ГалаРеал» (более тысячи филиалов по всей Империи). Дважды в месяц здесь аргументированно и подробно разбирались самые социально болезненные вопросы (не только в Империи, но и в той части Периферии, что исторически была с Империей связана) — факты коррупции, нерадивость правоохранителей, сепаратизм, экстремизм, халатность и тому подобное.
Вторую вел сам Пекарски, и выходила она раз в месяц на первом канале Имперского телевидения. Она называлась «Глядя правде в глаза», представляла собой цикл самых головокружительно смелых, принципиальных и безукоризненно объективных журналистских расследований за всю историю телевидения в Империи и пользовалась таким успехом, что, выходя к прессе и видя среди журналистов Пекарского, сам Пантократор подходил к нему и жал руку. За пять выпусков «Глядя правде в глаза», снятых в конце сорокового — начале сорок первого года по следам октябрьских событий, Пекарски получил самую престижную журналистскую награду в Галактике — премию имени Вурлитцера, присуждавшуюся Галактической пресс-ассоциацией. Кстати, одним из трех персонажей, постоянно фигурировавших в тех пяти выпусках на экране в качестве рассказчиков и комментаторов, был Йон Лорд, и то, что он рассказывал, стало основой его вышедшей весной сорок первого книги «Жизнь против тьмы».
Марк Пекарски не мог показать свою программу вне ее обычного эфирного времени, до которого оставалось почти две недели. Но он обладал правом врезки в программы Первого канала. Не будучи его штатным сотрудником, он тем не менее приносил каналу большую долю аудитории и рекламных денег, так что, просто позвонив за несколько часов (иногда даже за несколько минут) в программную дирекцию, мог выйти в прямой эфир канала не только в новостных выпусках, но даже посреди какого-нибудь фильма-блокбастера, случись такая нужда.
Поэтому на Первом канале никто не удивился, когда утром двадцать шестого апреля Марк Пекарски предупредил, что у него есть сенсационный материал, с которым он выйдет в прямой эфир в четырнадцать сорок пять. За минуту до этого кончалась обычная дневная развлекательная программа, в три был десяти-пятнадцатиминутный выпуск новостей. Марк обещал стопроцентную сенсацию, так что и начальник информационного вещания канала, и программный директор только поблагодарили его и дали задание техслужбам и программной дирекции освободить для Марка тринадцать минут эфира и обеспечить передачу в эфир сигнала от его съемочной группы.
Пока шла подготовка пресс-конференции (никто, кроме Пекарского, даже отдаленно не предполагал, чему именно она будет посвящена), личный секретарь Марка принял звонок от одного из репортеров «Глядя правде в глаза» и немедленно переключил его на шефа.
— Я в пресс-центре МИБ, — полушепотом доложил шефу репортер. — Мой источник подтверждает нештатную ситуацию в ЦОКП. По всей видимости, там незаконное проникновение и захват заложников.
Еще сильнее понизив голос, репортер проговорил:
— Намекают на заговор против Пантократора. По Звездному Флоту объявлена тревога первой степени, и говорят, что все движение кораблей в пределах действия Главной Диспетчерской заморожено.
Марк длинно свистнул.
— Твой источник выступит перед камерой?
— Нет нужды, — отозвался репортер. — Бакгоф, начальник пресс-центра, выступит ровно в три. Сюда уже подтягиваются все каналы. Но я первый, и мне уже обещан Бакгоф для прямого включения.
Марк думал только секунду.
— Энцо, мы с тобой, кажется, сегодня дадим шороху, — сказал он быстро. — Будь наготове. Я перед новостями даю в прямой эфир суперэксклюзив по Конфедерации. Ты не поверишь, поэтому пока не буду говорить. Потом канал просит две минуты под рекламу, потом (я сейчас позвоню начальнику информации) заставка, здрасте-здрасте, и в пятнадцать ноль одну ты идешь с твоей историей, и сделай так, чтобы Бакгоф все сказал нам первым. Сделаешь — проси у меня чего хочешь.
— Надо сделать — сделаю, шеф, — отозвался Энцо. — Сюда еще вторая группа понадобится, если что. Я буду сидеть на Бакгофе, так чтобы был еще кто-то мобильный.
— Сейчас пришлю тебе Эмили, — сказал Пекарски, поправляя очки. Он сидел в аппаратной пресс-центра Люгера, временно превращенной в его офис.
— Не Грега? — спросил Энцо.
— Грег мне здесь нужен, — ответил Пекарски. — Здесь у меня материал не слабее заговора против… ну, ты понял.
Теперь свистнул Энцо:
— Что, Президент Конфедерации нашелся в Космопорте?
Марк засмеялся, заколыхался его объемистый живот.
— За что я тебя люблю, Энцо, это за интуицию.
— Так вот оно что, — протянул Энцо. — Porca Madonna! Ладно, шеф, я на связи. Значит, в ноль одну.
— Удачи.
— С Богом.
Читать бесплатно другие книги:
