Победа ускользает Мошков Кирилл

Часть третья

КУДА ВЕДУТ ВСЕ ДОРОГИ

Могучие силы подводных богов окончательно отвернулись от народа.

Видящий дорогу ничего не мог поделать. Хотя он и видел дорогу, причем уже неоднократно, он был всего лишь одним из народа. Он сделал все, что на такой случай мог посоветовать сказ про дороги. Даже дал вторую жену главному левому сыну ждущего, хотя до двенадцатой зимы этого обычно не делают. Забудем про многочисленные угощения хозяевам сил, которые хозяева не стали есть, и про исполненное мощи сотрясение слуха отца камня, в результате которого от камня отвалился большой кусок, закрывший старую удобную тропу в город, проложенную еще двенадцать видящих дорогу тому назад.

Но вернуть доброту хозяев он не смог, и никто не должен был винить его за это. Так сказал ждущий, и подтвердил дающий, и так потекла кровь птицы, которую бабы суеверно зарезали во время бабьей пляски, чтобы узнать, виноват ли видящий дорогу.

В конце концов, так уже бывало. Правда, давно. Но хозяева сил подводных пещер раньше довольно часто сердились. Пока не была двадцать три видящих дорогу тому назад явлена ими величайшая в слыханной истории милость, и посланные не попали вместо тесных и злых пещер, густо набитых страшными и немилосердными подводными богами с противной бледной, словно на пятках, кожей (свидетельствующей о том, что они никогда не выходят из-под воды) — в обитель богов, где бродил по бескрайнему подводному полю одинокий плачущий зверь.

С тех пор народ долгих двадцать два видящих дорогу не встречал подводных богов, кроме тех слабых, почти бесплотных духов в обители, которые всегда позорно бежали от посланных, давая понять, что это действительно та самая древняя обитель, которую боги давно покинули и поэтому больше не хотят охранять. Целых двадцать два видящих дорогу все — и ждущие, и дающие, и весь остальной народ — не уставали благодарить за ту милость, что была дарована им: в положенных по закону походах раз от разу выходить дорогой не в тесные страшные пещеры с орущими и гремящими смертью богами зла, а в тихую, бескрайнюю, благодатную обитель, где посланные могли спокойно отдохнуть, всей душой впитывая духовную благодать, и затем вернуться назад, чтобы через ползимы проводить других посланных в такой же благодатный путь.

И вдруг все пошло прахом.

Далеко от города, на диком восточном побережье, среди ночи явилось солнце, ударившись о землю. Удар был так силен, что солнце отскочило от земли, подняв огромную тучу горящего песка, и рассыпалось в небе, от чего задул страшный ветер, срывавший листву и опрокинувший стоячий спальный камень видящего дорогу. Всю ночь потухший песок огромной тучей стоял в небе, медленно оседая.

А наутро были посланы люди из народа посмотреть, и выяснилось, что весь берег моря смыло и изрыло, а возле реки видящих дорогу спят вышедшие во время этих ночных беспорядков из-под воды боги — которые наверняка сами и замутили воду так, чтобы она размыла берег и, может быть, зацепила и вытащила среди ночи ушедшее спать старое солнце.

Они выглядели почти в точности так, как те, которые описывались в сказе про дороги, только эти боги спали. Все были страшно напуганы тем, что подводные упыри впервые за всю слыханную историю народа вышли из-под воды и явились почти к самому городу. Позвали дающего. И дающий велел налить богам на лица сока белой ягоды, чтобы они заснули на целый день и целую ночь непробудным сном, и велел собираться видящему дорогу и тем, кто должен был в эти ползимы стать посланными. Пока они собирались, богов принесли в город и показали всему народу, всех пятерых, одинаково противных и бледных, с разноцветными прямыми волосами на голове, столь противоестественными, что ждущий велел, пока подводная нечисть спит, остричь их головы, а состриженное отнести под камень и сжечь, чтобы отвалившийся от камня кусок прирос обратно. Противные, гадко разноцветные волосы всех пяти подводных духов состригли, отнесли к камню и, как было велено, сожгли, но кусок к камню не только не прирос, но даже и не сдвинулся с места, как ни кричали на него бабы. Тогда ждущий и дающий поняли, что дело совсем плохо, и велели посланным поторапливаться и быть сильными, а значит, не предохраняться от того страшного избытка силы, который дает дорога, и не трогать своих баб до выхода, а видящему дорогу — вести посланных хорошенько и спрятать богов-упырей в самые далекие пещеры обители.

Наконец, видящий дорогу и посланные вышли за камень по неудобной новой тропе, которая шла через крутой подъем, почему старые люди из народа больше не могли ходить на слушания, и провожающие привязали на спины самым сильным посланным спящих богов, с которых осторожно, чтобы не повредить их внутреннюю кожу, содрали их грязную и грубую внешнюю кожу, в которой обычно укрывается так много маленьких вещей зла. Кожу вместе с вещами зла не стали сжигать, потому что после возвращения видящего дорогу все, и ждущий, и дающий, хотели сделать из этой кожи себе шкуры для ношения через живот. Видящий дорогу должен был понять в обители, как безопасно извлечь из кожи вещи зла. Пока что кожу спрятали под камень, в ту глубокую холодную щель, где можно было пощупать округлые края сосущих силу из земли корней камня.

Тогда уже было поздно для обычного отправления в дорогу, потому что обычно отправиться надо, пока солнце не стало опускаться. Но теперь солнце было новое, потому что старое ночью ударилось о землю и развалилось. Новое оказалось ничуть не хуже старого, и ждущий с дающим, все шестеро, сказали, что новое солнце пока не знает, когда нужно отправляться, поэтому можно отправиться прямо сейчас, и посланные полезли внутрь камня, туда, где в таинственной голубой пещерке сидел отец камня, покрытый прозрачным льдом, подобным тому, что можно видеть в далеких северных горах, только теплым.

Ждущий, все трое, с детьми и бабами, и дающий правый и левый, со своими бабами и детьми, а также с бабами и детьми среднего устроили внизу сокращенные слушания — конечно, без сотрясения слуха, потому что боялись, что от камня опять что-нибудь отвалится, а там же внутри были посланные. И дающий средний, который стоял впереди всех, их очень хорошо слушал, как могли слушать только в старые времена — шепотом говорили, что потом он целый день не мог встать, отбил себе все пятки, так слушал.

А посланные с пятью привязанными к ним голыми богами, один из которых был до смешного похож на бабу, только маленькую и противно белую, собрались внутри камня, положив, как надо, руки на дорожный указатель, пока видящий дорогу, неслышно шепча наизусть тайную часть сказа про дороги, двигал камни и перекладывал жилы на дорожном указателе. Нынешний видящий дорогу был еще недавний, только третью зиму, и, как каждый третий из видящих дорогу — баба. Немудрено, что сначала шептались — мол, это именно он виноват в том, что боги опять отвернулись. Но он был очень знающий и мог передвинуть и переложить все так быстро, что посланные не успевали устать. Потом, когда дорога открылась, видящий закрыл глаза и увидел дорогу, на этот раз — очень удобную, у самой земли (а у предыдущего видящего дорогу она, например, последний раз открылась у самого свода пещеры, так что пришлось поднять наверх часть провожающих, чтобы они подсаживали посланных). Не открывая глаз, он схватил за руку первого посланного, тот — второго, и все они цепочкой, вслед за видящим, который сделал правильный прыжок, побежали по дороге под воду, как полагается, спиной вперед и коленями назад, чтобы оказаться на другом конце дороги, под водой, бегущими коленями вперед и спиной назад, спрыгивая на гладкую твердую землю обители один за другим, оружие наизготовку, и видящий — последний.

Дальнейшее было известно только со слов видящего дорогу и посланных, но не было причин им не верить.

Как полагалось, отойдя на приличное расстояние от выходного отверстия дороги, они ушли в пещеру у подножия гор обители, где достали принесенное с собой мясо и лук и славно пообедали, отдыхая после трудного пути коленями назад. Потом были отправлены несколько посланных — прятать подводных богов в пещерах обители их предков. Двух самых легких богов отнесли повыше и закрыли в тех пещерах, которые, как было известно, нельзя открыть изнутри — вроде той, где семнадцать видящих дорогу назад посадили подавившегося луком и умершего во время обеда посланного, только на две пещеры выше. Третий бог был потяжелее, а несшие его посланные — не очень сильные, поэтому его запрятали недалеко. Там, правда, пещера не закрывалась как следует, и часть пещеры была из теплого льда (правда, очень крепкого, посланные проверили), но они засунули крепкое древко от запасного дротика под закрывающий пещеру камень, так что камень нельзя было сдвинуть.

Однако тем временем двое богов, которых еще не успели никуда унести, вдруг проснулись. Точнее, сначала проснулся один, и сразу за ним — другой. Видящий дорогу испугался: такая сила этих богов была неожиданна. Их даже не связывали, потому что сок белой ягоды — сильное колдовство, от него даже самые сильные люди спят от восхода до следующего восхода и дольше. И когда они просыпаются, то сначала могут только спать, уже обычным сном, и только потом открывают глаза. А эти двое сразу открыли глаза и смотрели на людей. Затем они встали: сначала один, потом другой. Тогда посланные, не дождавшись указаний видящего дорогу, подумали, что это и вправду очень злые боги, как те — в узких пещерах смерти — с которыми сражались предки, и начали сражаться с проснувшимися упырями. Но упыри оказались сильны, очень сильны. Совсем не как те бледные или даже человекообразные духи, что крались иногда вдоль далеких стен обители и в страхе бежали от посланных. Одного за одним они отшвыривали лучших из посланных, ломая и выбрасывая их оружие, самое лучшее оружие, какое было у народа. Страх охватил тогда посланных, и они воззвали к видящему дорогу. Тогда видящий дорогу, уже больше не пряча, что он баба, заплакал от горя и велел всем сдаться на милость сильным богам, чтобы они их простили. Видящий сказал, что они ошиблись и эти два бога на самом деле добрые, очень добрые, вот как они крепко дерутся, а никого не убили. И все попросили у богов прощения, и прощение было дано, хотя эти боги, как и те, у предков, не говорили по-человечески.

Тогда богам дали мяса, лука и самого лучшего лукового первача, и они, как полагается настоящим богам, немного поели мяса, совсем немного — лука, а первач пить не стали, потому что пить первач — это веселье народа, боги же не пьют первач.

И тогда все развеселились, и видящий дорогу разрешил устроить небольшое слушание, и все устроили слушание. Богам так понравилось, что один из них, самый некрасивый и от этого, наверное, самый добрый (у него даже волосы, до того как их сбрили, были такие же бледные, подводные, как и он сам), протянул к людям лапу с надетым на нее круглым зубом, как у отца камня, и стал каркать по-рыбьему, обращаясь к этому круглому зубу на своей лапе. Он каркал много раз и довольно подолгу, и всем понравилось, что он так своеобразно принял участие в слушании.

И все-таки в том, что произошло дальше, был почти точно виноват видящий дорогу, ведь он был не только баба, он был очень молодая баба, и столько лукового первача ему, конечно, пить не стоило, но кто отберет походную чашку у видящего дорогу? Он вдруг решил, что боги все-таки злые, и велел их убивать, и тогда боги просто вскочили, всех растолкали и побежали. Один бежал быстро, другой очень быстро, и оба в разные стороны. За ними погнались, но не догнали, и за это время шесть раз приближался приблизился плачущий зверь, и настала пора уходить. Все, кому было надо, облегчились, и пьяного плачущего видящего дорогу взяли под руки, и привели к дороге — он не должен был видеть дорогу назад, она и так была видна, его просто поставили первым и подтолкнули, он совершил правильный прыжок, и все цепочкой побежали по дороге назад, на землю, очень расстроенные, что два бога все-таки убежали, но очень довольные, что удалось этих богов убрать с земли обратно под воду. Когда дорога кончилась и все выпрыгнули на землю, там, выше камня, над городом, куда обычно выводила обратная дорога, они радостно встретили ждущего и дающего. Посланные даже подумали, что, может, от этого старое солнце вернулось на небо и их теперь там два, вместе с новым, но ждущий и дающий сказали, что ничего не изменилось, зато дым на востоке почти совсем пропал и новые боги из воды больше не вылезали.

Тогда все решили, что все сделано правильно, и пошли в город, но тут видящего дорогу стало тошнить от первача, и все поняли, что это очень плохой знак.

И вот прошло двадцать семь дней, и когда новое, но уже вполне освоившееся на небе солнце стало опускаться и опустилось почти к самой воде, тогда над городом, где начинается плоскогорье, открылся выход из дороги, такой же сильный, как когда возвращается видящий дорогу с посланными.

Из него вышли подводные боги. Много богов. Три знакомых и еще два незнакомых. Три знакомых были те самые, которых с такими трудами утащили в обитель подводных богов: один из тех, которых удалось замуровать, и те, которые убежали. Народ узнал их, хотя они отрастили новые волосы и кожу.

И тогда весь народ лег на землю и приготовился умереть. Это ведь было то самое, о чем говорится в сказе про дороги: гнев богов.

И только видящий дорогу, признавая свою вину, вышел к богам, снял шкуры, которые носил через живот, и наклонился, позволяя им оторвать свою голову. Хоть он и был молодой бабой, но он был настоящий видящий дорогу и был достоин остаться в народной памяти.

— Прошу знакомиться, — вполголоса сказал Легин Таук. — Легендарный Ужас Космоса.

— Никогда бы не подумал, — пробормотал Йон, вглядываясь в темнокожее сгорбленное существо, стоящее перед ними на коленях. Голова существа была покрыта густым слоем мелко вьющихся иссиня-черных волос, по которым было видно, что их неоднократно подрезали какими-то грубыми инструментами. Сильная, покрытая давними шрамами спина существа заставляла предположить в нем охотника и воина, однако по форме таза и скрытой сейчас склоненным телом груди было видно, что это очень молодая женщина. Существо, перед тем как склониться, сбросило волосатые нечистые шкуры, которые обматывали нижнюю часть туловища. Большинство тех, что лежали сейчас лицом вниз поодаль, ниже по склону, головами к пришельцам, тоже носили такие шкуры. Все лежащие были темнокожи, и все имели густую, мелко вьющуюся растительность на голове.

Лех Гонта вполголоса спросил:

— Это именно тот шаман, которого вы видели в Космопорте?

Легин кивнул.

— Она за что-то на нас здорово рассердилась тогда. Ёсио-кун высказал изящное предположение, что это произошло просто спьяну. Что и говорить, они тогда здорово нарезались своей сивухой. Но и погоняли они нас на славу. Среди них были очень здоровые типы, а мы же перед этим им еще и накостыляли. Мы с Ёсио бегали от них, наверное, часа три. Насилу нашли друг друга. При этом мы не могли просто так взять и выйти в город: мы же были голые. Правда, с этой проблемой Ёсио справился быстрее меня.

Ёсио тихо засмеялся, не открывая рта.

— Он отсиживался от них в раздевалке ремонтников, — объяснил Легин. — Там дверь не открывается, а сдвигается, и они не могли догадаться, как. Там было во что одеться. Целый шкаф одноразовых спецовок — причем некоторые там лежали еще со времен Берти-восьмого.

Гонта покивал.

— Да, в Космопорте можно найти много интересного. И вы наблюдали, как эти ребята ушли в канал?

— Да. Они стали стягиваться обратно к порталу, его было даже видно — лучше, чем сегодня; в тот день он выглядел, как эдакая туманная неправильность в стенной панели. Я к этому моменту нашел Ёсио и оставил на своем автоответчике сообщение для Йона — кстати, заметь: ни Ёсио, ни я не знали, что Йона и Мартенов они притащили в Космопорт вместе с нами, я только предполагал это. И мы решили проследить за ними. Они построились в цепочку, их шаманша сделала тот трюк с прыжком, и их буквально внесло в портал.

— Так ты полагаешь, что они перестали появляться на рейсовых кораблях потому, что нашли это местечко в Космопорте?

Легин кивнул. Йон пояснил всем:

— Я почитал ту книгу Мориты, «Проницаемая Вселенная», после того, как Легин и Ёсио мне все рассказали — пока мы дрейфовали, перед заходом в Космопорт. Там есть одно любопытное место. Используя уже известный тогда феномен образования устойчивых природных гиперканалов, попадая в которые на значительных скоростях, корабли могли самопроизвольно совершать прямой гиперскачок, Морита утверждает, что канал может поддерживаться очень протяженное время, если его подпитывает стабильный источник микроизлучения.

— Например?

— Гм-м… ну, например, вырождающийся активный элемент фотопривода, прошедшего аварийный разгон. Такой элемент может разлагаться тысячелетиями, — задумчиво произнес Йон, глядя на высокую скалу, возвышавшуюся над небольшим леском внизу склона.

Проследив направление его взгляда, Легин сказал:

— Ты полагаешь, это корабль?

— Ну не считаешь же ты, что мы имеем дело с двадцатым автохтонным человечеством Напомним, что в Галактике, помимо людей земного происхождения — террагенов — обитают еще девятнадцать гуманоидных рас.?

Ким, стоявший все это время чуть позади, сделал несколько шагов по направлению к коленопреклоненной шаманше и наклонился, заглядывая ей в лицо. Та затряслась, но головы не подняла.

— Генетически они могут быть кем угодно, — объявил наконец Ким, возвращаясь. — Похожи на террагенов, конечно. Но хелиане тоже похожи. И астлины. И мбакры похожи, и бангийцы.

— А вообще-то, конечно, похоже на корабль, — сказал Легин, вглядываясь в колоннообразную скалу, возвышавшуюся над склоном метров на сорок. — Такой транспортный… как это называлось? Самоходная баржа? Да, допустим, у них фотопривод пошел вразнос, но они не взорвались, а вошли в аномальный гиперпереход и попали в природный канал. Особые условия гравитационного искажения — их разогнало инверсной гравитацией Ядра, и выбросило здесь… если еще предположить, что пилот сумел посадить эту дуру на планету… Да, вполне вероятно… Но в таком случае кораблику этому должно быть не меньше тысячи лет, а то и поболее…

— А с какого времени документированы сообщения об Ужасе Космоса? — спросил Ёсио.

— С тридцатых годов двадцать восьмого века, — отозвался Гонта.

— Да, звучит правдоподобно. Тысяча двести лет. У них было время и сесть здесь, и одичать… На это не нужно много времени — надо только, чтобы сменилось три-четыре поколения после тех, кто еще помнил, что такое этот корабль и для чего был нужен дедушкин пистолет, пока не кончились патроны.

— Нам здесь не хватает Дойт, вот что, — сказал Йон. — Она же ксенопсихолог, и контактологию наверняка изучала.

Гонта и Таук переглянулись.

— Жарко здесь, — вздохнул Ким, оттягивая ворот комбинезона.

— Естественно, — отозвался Йон. — Когда мы тут были в конце марта, уже припекало. Широты-то тропические. До экватора вряд ли больше тысячи километров.

— То есть вы подтверждаете, что это планета Акаи, — сказал Гонта.

— А ты полагаешь, что мы все это время могли водить тебя за нос? — ехидно осведомился Йон.

— Нет. Но я не исключал, что вся история с переносом и с дикарями имеет другое объяснение. Для чистоты эксперимента стоило бы подождать темноты.

Ким глянул в вечереющее небо и понимающе кивнул.

— Не так долго ждать. Жарко только. И от этих ребяток пованивает. Легин, а канал не закроется?

— Как закроется, так и откроется, — пожал плечами Легин. — Мы — у входа в стационарный переход. Даже если вход не там же, где выход, Ёсио его найдет. Да и я найду, наверное. Странно, что ты с такой психосилой его не чуешь.

— Я тебе уже говорил, — терпеливо объяснил Ким, — сам я не ощущаю своей психосилы и не умею ей управлять.

Лех Гонта недоверчиво покачал головой, искоса взглянув на Волошина.

Тут стоявшая перед ними на коленях юная шаманша тихонько завыла, словно бы от отчаяния или страха.

— Эй, красотка! — сказал ей Ким. — Не рыдай, подруга! Мы не станем тебя есть! Ты грязная и невкусная!

Вместо ответа раздались подобные же завывания и со стороны тех, кто лежал ниже по склону. Через несколько секунд весь склон тихонько, вполголоса рыдал. Под пламенеющим закатным небом это слушалось страшновато.

— Знать бы, что все это означает, — пробормотал Ким. — Сюда бы опытного контактолога.

— Ну, я изучал основы контактологии, — отозвался Легин. — Могу предположить, что нас с Ёсио и Йоном узнали и решили, что мы явились наказать их за попытку шаманочки покрошить нас по пьяному делу. И вот нам отдают ее с потрохами и теперь недоумевают, почему мы не спешим открутить ей башку.

— А, — сказал Ким. — Тогда я сейчас с ними договорюсь.

И он, подпрыгнув, сильно топнул обеими ногами в тяжелых космофлотовских ботинках.

Юная шаманша издала короткий писк, оборвавший ее подвывания, и, испуганно приподнявшись, взглянула Киму в лицо.

Ким слегка наклонил голову, глядя в ее абсолютно круглые от страха глаза.

Потом сделал шаг вперед и махнул рукой от себя, как бы отгоняя кого-то.

И опять наклонил голову, теперь к другому плечу, не отрывая взгляда от лица мохнатоголовой девицы.

Ёсио, а за ним и Лорд торопливо отвернулись, чтобы избежать дурманяще тяжелого давления со стороны Кима. Только Таук и Гонта, прикрывая глаза ладонями, продолжали сквозь пальцы следить за происходящим.

Шаманша вдруг вскочила, подхватила с земли свои шкуры и опрометью кинулась бежать, сверкая крепкими круглыми ягодицами.

Как только она, прыгая между распростертыми телами, миновала первые ряды лежащих на склоне, мохнатые начали подниматься. Не глядя на стоящих над ними пришельцев, они молча устремлялись вслед за бегущей, ряд за рядом, сотня за сотней.

Их была не одна тысяча. Подвывание стихло, слышалось только тяжелое дыхание и сокрушительный топот бегущей толпы. Склон заволокло пылью. Ветер с моря заметно окрасился ароматами пота, лукового перегара и грязных шкур. Слышно было, как бегущие спотыкаются, невольно вскрикивая, но все тем не менее целеустремленно спускались вниз, не оглядываясь и нетерпеливо подталкивая друг друга.

Через пару минут склон очистился до самой скалы, и в темнеющем воздухе виднелись последние мохнатые головы, исчезающие в зарослях позади башни древнего корабля. Пыхтение и вскрики, топот, шорох камней и гравия затихали вдали. Пыль начала оседать.

Заметно темнело.

— Что ты им внушил? — спросил Ёсио.

Ким повернулся, пряча глаза.

— Так, ничего особенного.

— Нет, серьезно.

Ким усмехнулся.

— Я вспомнил, как вы говорили, что они пили какую-то брагу или самогон. Я дал им понять, что, если они сейчас же не оставят это место, у них больше никогда не будет самогона.

Йон, Легин и даже спокойный Гонта захохотали, и даже Ёсио широко заулыбался.

Ким повернулся и посмотрел в небо.

На густо-синем, почти черном уже небосклоне на севере низко над горизонтом ярким белым кружком горела соседняя звезда — Амбер.

— Ну вот, подполковник, гляди, — сказал Йон, указывая вправо, на запад, на последние гаснущие багровые мазки заката. — Убеждает?

В небе над уходящей зарей проступила странная двойная белая бабочка — далекий Центр Галактики.

Несколько секунд Лех Гонта смотрел на призрачно-яркое пятно в небе, привыкая к его очертаниям.

— Да, — сказал он наконец совершенно спокойным тоном, — это далекий Галактический Запад. Все точно. Нам пора. Спасибо за сотрудничество. Пора искать выходной канал.

Йон, запрокинув голову, смотрел в небо.

— Красивое тут небо. Я это им еще тогда сказал. Месяц назад.

— Кому — им? — вполголоса спросил его Ким.

— Реми и Клю.

Ёсио тоже стоял, закинув голову.

— Амбер здесь намного ниже, чем у нас, на севере, — сказал он наконец и опустил голову. — Не думал, что опять увижу это небо. Жаль, что так ненадолго. Я привык к Акаи, — объяснил он Киму. — Мне нравилось тут.

Ким тоже опустил голову.

— Действительно, красиво, — пробормотал он с грустью.

Подполковник Лех Гонта посмотрел на Легина. Тот тоже глядел в небо, потом повернул голову к своему имперскому коллеге.

— Не нравится? — спросил он, кивая на созвездия необычных очертаний, проступающие в небе.

— Нравится, — буднично кивнул Гонта. — Никогда не думал, что доведется увидеть Галактику с этой стороны. Но времени у нас очень мало.

— Ты прав, — вздохнул Легин. — Пошли.

Двадцать седьмого апреля, в полдень по абсолютному времени, Пантократор связался со своим министром Имперской Безопасности и сообщил ему, что завершил разговор по прямому каналу с исполняющим обязанности Президента Галактического Совета Конфедерации Человечеств, государственным секретарем Конфедерации Франклином Юкинагой.

Суверен вызвал министра в то самое помещение, где двадцать часов назад фон Гёссер выслушал доклад подполковника Гонты: министр только что заступил на очередную вахту в кризисном центре и, конечно, не должен был разговаривать с повелителем Империи прямо в оперативном зале. Маленький голографический бюст Пантократора устойчиво висел над блокнотом министра, иногда подергиваясь легкой рябью системных наводок.

Выслушав краткий рассказ суверена и параллельно проглядев через цефалопад присланную с Главного Терминала запись разговора, министр спросил:

— Каково мнение Вашего Величества об этом человеке? Не одного ли это поля ягода с прохвостом Норманом?

— Он был убедителен, — задумчиво сказал Роберт XII. Видимо, он был в своем кабинете в Резиденции: иногда позади его поясного изображения можно было разглядеть бархатное полотнище бело-синего стяга Империи, кистей которого Пантократор любил касаться, вставая из-за своего рабочего стола. — Он был очень убедителен и заверил меня, что не знал о двуличности Нормана, хотя и предполагал в нем какие-то скрытые страсти. Видите ли, mein adlige Freund, он даже чисто теоретически вряд ли мог быть на одной стороне с Норманом: вы же знаете, у конфедератов госсекретарь всегда назначается из партии, оппозиционной победившему на президентских выборах. Юкинага — твердый унионист и был до назначения на нынешний пост секретарем постоянного комитета унионистской партии. Норман же шел на выборы от Независимой партии, а они давние противники федерального унионизма.

— Но ведь в действительности Норман проводил унионистскую политику, — возразил фон Гёссер. — Он же признает, что цель Движения в Конфедерации, проводившаяся через эти так называемые шуру и нарийю — развал действующей системы власти, референдум и воссоздание Единой Земли.

— Это не есть унионизм в его чистом виде, — сказал Роберт, расправляя бороду. Под глазами суверена видны были черные мешки: ему несладко вчера пришлось в атакованной яхте Реостата, особенно когда уже в дворцовом доке отказала не только основная вентиляция, выведенная из строя еще при взрыве, но и аварийные газообменные патроны, емкость которых была невелика. Роберт с Кригером по очереди глотали воздух из дыхательного прибора единственного в рубке аварийного скафандра. — Унионисты не хотят Единой Земли, они хотят федеративного договора и более определенного разделения статуса собственно планет-основательниц как более плотной федерации, с одной стороны, и федеральной Периферии в рамках широкой автономии — с другой. Нет, этот Юкинага совсем из другой конюшни, если можно так выразиться. Вы обратили внимание на произведенные им аресты?

— Он имел в виду, что часть руководства УБ и кое-кто в Галактическом совете был в курсе истинного лица Нормана, я верно понял?

— Отчасти. До конца, видимо, все знал один Норман, но по крайней мере эти трое арестованных — секретарь Галактического совета Рибейра, начальник УБ Кауст и его первый зам Глумов — были в курсе того, что Норман ведет свою политику, и поддерживали его. Своего рода заговор в высшем руководстве, на юридическом языке — путч. Другое дело, что они вряд ли знали о существовании Движения и о том, что Норман состоит во «внутреннем круге» Движения уже двадцать пять лет, хотя и не входит в руководство. Они полагали и полагают, что Норман рассчитывал использовать ресурсы шуры и нарийи для достижения своих, чисто политических, целей внутри Конфедерации, и оказывали ему в этом поддержку. Но более низкие звенья власти не затронуты заговором, иначе не было бы несостыковок, вроде нападения на Ямамото, когда он садился на Хелауатауа.

Маршал покивал.

— Кстати, Ваше Величество, теперь мы знаем точно, что Ямамото прибыл на Землю с угрозами и бомбами вовсе не из-за обиды на этот инцидент. Он был послан руководством Движения, поскольку они с его подачи заподозрили, что Норман повел-таки какую-то свою игру, хотя это и не совсем так.

Пантократор несколько секунд напряженно размышлял.

— Я понял вас, друг мой. Скажите, Особая группа готова дать отчет мне лично?

— Гонта сейчас возвращается сюда на «секретном метро» вместе с теми, чье содействие ему удалось получить.

— Таук и писатель Лорд?

— Не только. Еще какой-то буддийский монах с планеты Акаи, который умет использовать эти мифические прямые гиперканалы, и биоклон некоего Майка Джервиса.

Пантократор наморщил лоб, вспоминая.

— Тот, кто убил последнее воплощение Хозяина?

— Не совсем. Его биоклон. По сути дела — да, он сам.

Его Величество кивнул.

— Прекрасно. Я распоряжусь подать к нижнему причалу кризисного центра катер. Прошу вас, друг мой, явиться ко мне вместе с этими людьми. Я намерен встретиться с ними лично и хочу сделать еще один шаг… впрочем, об этом пока рано говорить.

Министр встревоженно взглянул на суверена.

— Was haben Sie Ihnen vorgenommen, Majestaet? — спросил он властителя вполголоса.

— Не волнуйтесь, — успокоил его Роберт. — Все ко благу Галактики. Я жду вас всех.

И он отключился.

— Прошу подождать здесь, — тихо произнес адъютант, показав на мягкие кожаные кресла. — Его Величество сейчас принимает героев вчерашних событий. Это займет еще минуту-полторы.

Лех Гонта остался стоять, оглядываясь. Легин вслед за Кимом повалился в кресло. Парадной конфедератской формы для него не нашли, отыскали только повседневную — черный китель, черные бриджи, черный берет — но зато с парадной серебряной перевязью. Краем уха Легин услышал, что погоны капитана первого ранга Управления Безопасности для этой формы привезли из костюмерных Первого канала телевидения. Ким надевать форму отказался, ему, как и Йону, предоставили смокинг, который на нем смотрелся довольно странно — точнее, сам он себя в нем довольно странно чувствовал. Для Ёсио, хоть он и принял решение выйти из монашеского статуса, нашли новенький темно-красный тхеравадинский дхоти. Формально юноша все еще оставался членом галактической сангхи.

Подчиняясь тысячелетнему протоколу, Пантократор должен был принять их в Тронном зале, а значит — в полном соответствии с этикетом. Тем более что обязанности министра двора сейчас временно исполнял герцог фон Вольцов (граф Шимански отлеживался в госпитале), а он настаивал на абсолютно буквальном и стопроцентном соблюдении традиций. Насилу подобрали самый быстрый, деловой и наименее формальный вариант протокола — так называемую «краткую рабочую неофициальную встречу».

— Ты же был здесь тогда, верно? — спросил Легина Йон, ходивший по приемной, с любопытством разглядывая пышный, истинно имперский по стилю интерьер.

— Был, — отозвался Легин.

— В сороковом? — поинтересовался Гонта. — Я читал. — Он сделал легкий поклон в сторону Йона, и тот с улыбкой отозвался таким же поклоном. — У входа стояли куклы, верно?

— Не отличить, — улыбнулся Легин, глядя на двух огромного роста светловолосых гвардейцев-викингов в парадной форме, неподвижно застывших у дверей Тронного зала. — Покойный Ричард Лестер тогда подошел к одному из них, — сказал он Киму, — ткнул кулаком в бок и сказал так, знаешь, как фермер, у которого непорядок в хозяйстве: «Безобразие!».

Ким невесело засмеялся:

— Старина Дик… узнаю…

Двери в Зал распахнулись, и гвардейцы, синхронно шагнув в сторону, взяли карабины «на караул». Легин, а за ним и Ким встали. Адъютант подвел их к дверям и построил цепочкой в каком-то одному ему понятном порядке — Гонта, Таук, Волошин, Лорд, Сакамото.

Навстречу из зала выходили, возбужденно перешептываясь и сверкая белозубыми улыбками, курсанты Императорского Высшего в парадной форме, с новенькими орденами на кителях. Вслед за ними вышел, с трудом передвигая ноги, совсем юный блондин в парадной форме гражданского специалиста флота, которого под руки поддерживали мужчина и женщина — видимо, родители. Женщина утирала слезы радости. На белом кителе блондина сверкала «Слава Галактики» — уважаемый и редкий орден, обычно получаемый за крупные боевые заслуги. Нижняя челюсть блондина была украшена телесного цвета пластырем, безуспешно прикрывавшим большую темную гулю на подбородке, а под глазами красовались черные круги, как от сильного декомпрессионного удара. Однако широченная улыбка на его лице говорила о том, что, в отличие от физического, с психологическим состоянием у него все в порядке.

Адъютант шепнул:

— Это Уильям Хиггинс, инженер из ЦОКП, который обеспечил вчера проникновение спецназа в захваченные звенья и спасение большей части персонала. Он подал в кризисный центр сигнал своего зрительного нерва, а затем — и телекамер внутри звеньев, и это позволило спланировать ответную операцию, а потом запрограммировал двойной сброс и набор атмосферного давления, из-за чего почти все специалисты ЦОКП потеряли сознание и упали на пол, и в момент прорыва спецназа стоять остались только террористы.

Услышав эти слова, Йон устремился к юному блондину.

— Мистер Хиггинс, — негромко позвал он его, и Билли обернулся. — Прошу прощения. Примите мои поздравления. Я — журналист Йонас Лорд.

— О! — хрипло сказал Билли и кашлянул. — Здорово! Я читал вашу книгу про сороковой год! Это — cool!

— Я с удовольствием с вами побеседую, когда все останется позади, — сказал Йон. — Вот, возьмите мою карточку. Отправьте мне свои координаты на этот адрес, и я с вами обязательно свяжусь, хорошо?

Билли напрягся, стремясь найти слова, которые сгладили бы впечатление от невольно вырвавшегося у него простецкого «cool», и нашел.

— К вашим услугам, господин Лорд. Я и моя семья. Мой отец, моя мама.

Женщина снова заплакала от радости, а Йон поклонился и отошел обратно к своим.

Легин ехидно спросил его:

— Собираешь материалец для нового бестселлера?

— А ты как думал, — невозмутимо ответил Йон. В этот момент адъютант что-то услышал в своем наушнике и торопливо направился к дверям Зала, говоря через плечо:

— Господа, господа… прошу вас, не задерживайтесь! Его Величество ждет вас!

И, следуя за офицером, они вошли в Тронный Зал Пантократора.

Его Величество сидел на троне, нетерпеливо поглядывая на фон Вольцова. Долгие минуты вошедших представляли Пантократору, шепотом инструктируя их на ходу, когда нужно кланяться, когда — опускаться на одно колено. Наконец фон Вольцов торжественно возгласил:

— Его Величество соизволит милостиво принять приглашенных в своем рабочем кабинете!

При этих словах Пантократор вскочил с трона так порывисто, что фон Вольцов поморщился, и устремился к дверям в дальнем правом углу зала. Стоявшие у дверей гвардейцы с лязгом сделали «на караул», взметнулась синяя бархатная мантия, переливающаяся хвостиками горностаев и перьями кетцалей, и властитель исчез. Фон Вольцов смотрел ему вслед, неодобрительно поджав губы. Адъютант подсказал шепотом:

— Следуйте за Его Величеством!

Они вышли в обширное пустое помещение, оживленное присутствием лишь четырех гвардейцев и одного офицера.

— Здесь было депо кукол, изображавших Самого и все правительство, — шепотом сказал Легин Гонте.

— Прошу в лифт, — негромко пригласил офицер и отступил с большого темного квадрата на полу. Все пятеро ступили на этот квадрат, и в стеклянном взблеске силового поля участок пола ушел вниз, опустив их на этаж ниже. Еще один офицер указывал им дорогу:

— Сюда, в эту дверь.

Тяжелая синяя портьера на высокой двери еще колыхалась: только что сквозь нее прошел Пантократор. Руки двух гвардейцев отвели края портьеры, и все пятеро вступили в рабочий кабинет Галактического Пантократора.

Никто из них, даже Легин, не бывал здесь раньше. Легин, правда, бывал в кабинете Президента Конфедерации и был удивлен контрастом. Там гигантское окно во всю стену широченного, с хороший танцзал размером, помещения смотрело с полукилометровой высоты на Женевское озеро. Здесь не было никаких окон, зато, во всю небольшую — от силы четыре метра — высоту темных стен, закрытых панелями из настоящего дубового дерева, располагались стеллажи, полные старинных бумажных книг. Широкий, покрытый зеленым сукном рабочий стол Пантократора был тоже из дерева, несколько листов натуральной органической бумаги лежали на краю стола, посредине на фоне сине-белого бархата имперского знамени мерцал виртуальным экраном Главный Терминал. Его Величество уже сидел за столом, мантии на его плечах не было — он был в повседневной адмиральской форме, и Таук с Гонтой, бывшие при погонах, вытянулись в парадной стойке, отдавая честь монарху. Таук держал правую руку передо лбом, повернув ее ладонью вперед, как было принято в Конфедерации; локоть руки Гонты смотрел точно под прямым углом в сторону, а кончики пальцев касались его виска. Лорд, Волошин и Сакамото просто склонили головы.

Выждав положенную этикетом пятисекундную паузу, повелитель Империи встал и вышел из-за стола.

— Мы будем говорить без придворных правил, — сказал он глухо, оказавшись прямо перед пятерыми. Он плохо выглядел: сутулился, борода безжизненно свисала, глаза запали и потускнели. И все равно он был выше самого высокого из присутствующих. — Подполковник Гонта, в вашем лице выношу благодарность Особой группе. — Гонта снова козырнул, но суверен продолжал говорить, не давая ему отбарабанить уставные заверения в верной службе. — Очень важно, что в этой сложной ситуации встретились и успешно взаимодействовали самые разные силы Галактики, которые не устают бороться с теми, кто много тысяч лет старается направить развитие человечества в сторону.

Он сделал паузу, и пятеро стоявших перед ним переглянулись, обратив внимание на то, что суверен произнес слово «человечество» в единственном числе.

Роберт посмотрел в лицо каждому и неожиданно отошел к одному из стеллажей, чтобы вынуть с полки небольшой красно-черный томик.

— Пока мы разговариваем, господин Лорд, соблаговолите подписать свою книгу для вашего суверена. Можете воспользоваться моим письменным прибором.

Польщенный Йон склонился у края стола над титульной страницей «Жизни против тьмы».

— Мне очень важно, — негромко продолжал Роберт, остановившись перед Гонтой и Тауком, — что лучшие силы Имперской Безопасности нашли общий язык с самой лучшей, самой честной силой в Управлении Безопасности Конфедерации.

— Я больше не состою на службе, — качнул головой Таук.

— Вы вытеснены со службы далеко зашедшими происками проходимцев, — возразил Пантократор. — Это ненормальная ситуация, и руководство Конфедерации это понимает — я имею в виду здоровые силы в руководстве. Впрочем, мы сейчас побеседуем более широким составом.

Он шагнул к столу. Йон отступил, оставив на столе надписанную книгу.

— Спасибо вам, Йонас, — сказал ему Роберт, касаясь Главного Терминала. — Mein adlige Freund, — сказал он в сторону, — Ich warte Ihnen, kommen Sie bitte herein.

Через несколько секунд в кабинет вошел маршал фон Гёссер и вслед за ним — еще один пожилой человек в маршальской форме, заместитель госсекретаря Штокхаузен, главный советник Пантократора по отношениям со второй сверхдержавой.