Победа ускользает Мошков Кирилл

Показалась машина — тяжелый грузовой электровоз. Натужно завывая двигателем, пожилой «мерседес» поднимался медленно, грузно раскачиваясь. На призывно поднятые руки Джессли и Легина машина стала тормозить еще издали и, завизжав колодками напоследок, остановилась. Джессли и Таук подошли к кабине, Легин открыл дверь, Джессли встала на подножку и заговорила на фарси:

— Салам! Агляр мумкене бяман комаконни бэ биостейшен беравам…

Длинноволосый усатый шофер, улыбаясь, перебил ее:

— Да вы на линке говорите. Я не переселенец.

— Фу, слава Богу, — откликнулась Джессли. — До биостанции не подбросите? Или до трассы на Ак-Месджид? Нас четверо.

— А в Ак-Месджид в другую сторону, — сказал шофер. — Правда, я в Аль-Эшту еду. Оттуда начинается шоссе до Ак-Месджида, там легко машину поймать. Поедете? Тогда я пущу вас в кузов.

В кузове были навалены огромные тюки с чем-то мягким. Подсаживая Джессли (Ким и Легин подхватили ее сверху за руки), шофер крикнул:

— Там в мешках мытая овечья шерсть, можете сидеть прямо на них. Это в Аль-Эште производство — шерстяная одежда ручной работы. Туристам продают… когда туристы есть.

— А что, мало туристов? — перекрикивая клекот двигателя, спросил Ким.

— Не сезон! — ответил шофер и захлопнул кузов. Сразу стало намного тише. Сквозь узкие окошки под потолком пробивался свет. Все сразу же стали рассаживаться, грузовик дернулся раз, другой и пополз вверх по шоссе.

Довольно скоро Джессли почувствовала сонливость: все-таки ночью она спала совсем немного, да и за вчерашний день сильно устала. Забравшись с ногами на мешки, она быстро уснула: Ким сказал ей, что до Аль-Эшты вдоль побережья ехать часов пять-шесть.

Раскачиваясь на мешках, Ким спросил Легина и Ёсио:

— Можно теперь я позадаю вам вопросы?

— Конечно, — отозвался Легин. Сняв обувь, он тоже залез повыше на мешки.

Ким откинулся, заложив руки за голову.

— Первое. Ёсио в Лиссе предоставил мне полную информацию о том, что произошло с вами обоими в Космопорте. Легин, ты знаешь, что я в курсе?

— Догадываюсь, — отозвался Таук.

— Что мы будем делать с этой информацией?

Таук помедлил.

— А, я понимаю, к чему ты клонишь. Ты думаешь, что если мы обнаружим участие кого-то из руководства Конфедерации в заговоре, мы сможем использовать это против них?

Ким закивал.

— Да, мне это тоже приходило в голову, — задумчиво сказал Легин. — Раз уж мы столкнулись с этим явлением, информация не сможет долго удержаться в секрете. Вполне логично, конечно, использовать ее как оружие.

Ким сел.

— Скажи, но неужели за две тысячи лет никто до этого не додумался?

Легин пожал плечами.

— Теорий строения Галактики много. Была и такая, довольно давно — наверное, лет с тысячу назад. Тогда как раз была открыта — еще только в теории — темпоральная компенсация, началась разработка идеи материального носителя компенсации, после чего Шигон Лахиб получил первую версию сверхтекучего компенсата и в Нью-Дели стали разрабатывать инерционный метод. Вот в те времена была такая теория, не помню, кто автор.

— Морита Акио, — подсказал Ёсио.

— О, — одобрительно кивнул в его сторону Легин. — Этот Морита утверждал, что в пространстве имеются области абсолютной проницаемости. Достаточно ввести в них корабль при компенсации темпорального смещения, и мы получим моментальное перемещение. Правда, неясно, куда, потому что до корреляции момента вращения инерционного агента и относительного направления смещения додумались только лет сто спустя, после чего стал возможен гиперскачок в том виде, как мы его знаем, и были созданы инерционники. По сравнению с фотоактивным приводом, инерционный сразу дал такой прирост скорости, что разрабатывать эту теорию никто больше не стал.

— Удивительно, что эту идею бросили.

— Морита умер, — объяснил Ёсио, — а репутация у него была такая… знаете… ну, он разрабатывал сотни каких-то идей, придумал альтернативную историю, носился с теорией множественности творений Господа… ну и так далее. Им восхищались за широту мышления, но всерьез не принимали.

— Да-а… И за тысячу лет это больше никому не пришло в голову? Даже в связи с Ужасом Космоса?

Легин засмеялся.

— Ты понимаешь, в фольклоре как раз и утверждается, что Ужас Космоса пользуется проницаемостью пространства, что это, так сказать, магия его бойцов. Это настолько тривиальный предрассудок, что всерьез никто никогда его не рассматривал. Когда изучали феномен Ужаса Космоса, господствующие идеи были вполне научными: использование гаснущих гиперканалов, использование прямоточных излучений их гипотетического родного светила… в общем, сплошные протоны-фотоны. Но ты спроси любого старого космонавта, они все тебе скажут, что бойцы этого Ужаса просто силой воли прыгают со своей планеты на корабли, которые им представляются обиталищем злых духов, чтобы этих духов — нас, то есть — как следует покрошить. Никому из тех, кто всерьез изучал этот феномен, не могло и в голову прийти, что фольклорное объяснение — ближе всего к истине.

— Даже если не против них, то для себя мы можем это использовать, — задумчиво произнес Ким.

— Мы пока знаем наверняка только одну стабильную, стационарную точку входа в этой части Галактики, — возразил Легин. — Они множественны, но нам неизвестно их расположение. Кроме той, которой прошли мы с Ёсио, Йон и Мартены. А она, согласись, довольно неплохо защищена от таких, как мы. Мы можем использовать подсмотренный нами трюк с перемещением, но вне этой стационарной точки он действует только на небольшие расстояния — ну, порядка околопланетных, пять, десять, тридцать тысяч километров, вряд ли более ста. Мы, во всяком случае, проверяли его только на небольших расстояниях. А для проникновения в стационарную точку входа нужно попасть в Космопорт. Ни ты, ни кто-либо другой из экипажа «Вездехода» не сможете легально заявиться в Космопорт: вы — граждане Конфедерации, а ваши имена, уж можешь быть уверен, очень скоро окажутся — если еще не оказались — в стоп-листе любого консульства Империи. Я и Йон тоже исключаемся: мы сбежали из-под ареста на Телеме. То есть и вам, и нам придется долго и нудно мастерить фальшивые документы и так далее. Некоторый шанс есть только у Ёсио, потому что у него имеются вполне легальные бумаги на имя подданного имперского доминиона, и ему не нужна виза. Ну, от силы — еще у Мартенов, поскольку они мало засвечены во всей истории. Но я уверен, что в случае чего Управление не побрезгует сдать и их. И как бы ни было высоко мое уважение к Ирам, Эвису и Дойт, но их присутствие или неприсутствие в точке перехода мало что изменит. Ну, разве что спасет — вероятно — их жизни.

— И через ту точку мы можем попасть только на Акаи, — напомнил Ёсио. — Кстати, мы даже не знаем перехода, по которому бойцы Ужаса Космоса попадали на Акаи.

— А вы уверены, что их родина — не Акаи? — удивился Ким.

— Да, действительно, — пробормотал Ёсио. — Нет, конечно. Весьма вероятно, что как раз Акаи. Реми же сам говорил, что та часть материка почти не изучена, особенно нагорья в южной его части. А повадки этих людей вполне укладываются в архетип горного охотника.

Ким перебил его:

— Давай вернемся к перемещению на близкое расстояние. Так можно пройти одному? Двоим? Сколько людей можно так провести, пусть даже на небольшое расстояние?

Ёсио глядел на него с сомнением.

— Мы не проверяли это. Нас было только двое, и мы проверили это только пять раз, в Космопорте. Но бойцы Ужаса проходили портал цепочкой, и их было больше тридцати. Ты имеешь в виду, использовать этот трюк с прыжком?

— Да.

— Не знаю, не знаю… — Ёсио покрутил головой. — Видишь ли, я имею не так много опыта в разных модифицирующих воздействиях. Ну, в том, что называют магией. Я учился… у нас есть некоторые приемы такого рода…

— Химмицу, имицу, гомицу? — спросил Легин.

Ёсио смутился.

— Да… Тебе известны такие вещи? Ты продолжаешь меня удивлять… Так вот то, что мы у них подсмотрели, совсем не похоже на действенную магию. Это просто использование неизвестного нам природного явления, причем выученное ими и закрепленное опытом многих поколений.

— Но к стационарной точке перехода они как-то попадают.

— Возможно, они просто знают больше стационарных точек…

— Чтобы попадать в них откуда угодно? Из корабля за триста световых лет от ближайшей обитаемой планеты, например? — Легин покачал головой в сомнении. — Возможно, нужны какие-то специальные знания, которых у нас нет, чтобы использовать это на далекие расстояния с произвольной точкой выхода. Внутри Космопорта у нас получалось только на три-пять тысяч километров. Потом — ощутимый предел. Мы хотели таким образом попасть сразу на Станцию Толиман или на Телем. Но ничего не вышло: Ёсио не мог взять направление и не чувствовал точки выхода. Нам только удалось таким образом проскочить на уже отправившийся челнок, идущий на Станцию Толиман. Он отошел от причала, я думаю, километров на тридцать, и мы перескочили на него и заперлись в туалете, потому что у нас не было билетов и мы не хотели, чтобы стюарды заметили, что на борту больше народу, чем вошло на причале.

— Но вы сможете повторить этот… трюк с прыжком… для нескольких человек? Больше, чем для двоих? — спросил Ким.

Легин пожал плечами.

— Ну, я — вряд ли… Это сложное комбинированное движение. У меня нет опыта, э-э, действенной магии. Вот, может быть, Ёсио… Ты смог бы?

Монах невозмутимо кивнул.

— Ну и хорошо, — сказал Легин. — При необходимости проверим.

Покряхтев, Ким стащил свои дорогие кожаные бутсы на рубчатой подошве и, следуя примеру Легина, залез повыше на мешки.

— Спал я маловато, вот чего, — объяснил он в пространство. — Я потом подремлю. Вы мне только объясните такую штуковину: почему вас они оставили при себе, и вы быстро очнулись, а Йона, Реми и Клю они запихали в какие-то тайники?

— Что мы быстро пришли в норму — это просто наша особенность, — объяснил Легин. — И я, и Ёсио-кун тренированы на выведение всякой химии из организма. Это происходит помимо воли, и даже в бессознательном состоянии. Когда мне было четырнадцать, я именно так очнулся в Цитадели. Ты читал мое досье, наверняка знаешь, что я был в Цитадели.

— Да, конечно. Но как можно делать это подсознательно?

— Организм натренирован на нейтрализацию ядов и психотропики, — пояснил Ёсио. — У нас это совершается путем сознательного медитативного изменения некоторых функций почек и печени.

— У нас столько времени обычно не бывает, — засмеялся Легин. — Ты вот с какого возраста в сангхе?

— С четырех лет.

— И в каком возрасте ты начал такую тренировку?

— Тогда же, когда и всю остальную специальную подготовку — когда было решено, что я буду готовиться к принятию сана. Мне было шесть лет.

— А теперь?

— Шестнадцать.

— Вот видишь. А я только в двенадцать поступил в Училище, и учимся мы всего четыре года. Физиомодификация у нас началась со второго полугодия и продолжалась девять месяцев. Сравни десять дет твоей подготовки и девять месяцев моей. Естественно, что у нас пользовались интенсивными методами. Инъекции, психостимуляция, гипнопластика.

Ёсио заинтересовался.

— И насколько это действенно? Ну, скажем, за сколько времени ты сможешь полностью нейтрализовать… скажем… пол-литра чистого спирта?

Легин пожал плечами.

— Пол-литра этилового спирта? Ну, минуты за полторы-две. Теперь уже, наверное, две: все-таки мне двадцать девять уже, а не четырнадцать.

Ёсио удивленно покрутил головой.

— Надо же, достаточно эффективно. У меня это тоже заняло бы больше минуты.

Легин захохотал.

— Мне нравится это твое деликатное «тоже». Ты не уточняешь, насколько больше минуты. Секунд семьдесят, так?

— Ну, да, — смущенно подтвердил Ёсио.

— Вот поэтому ты и пришел там в себя первым. — Легин повернулся к Киму. — Они отправили целую ораву, чтобы припрятать тех, кто еще не очнулся — то есть Йона и Мартенов. И вдруг увидели, что мы зашевелились. Тогда нас решили пустить на первое. Но мы довольно быстро очнулись полностью и стали им… э-э…

— …доказывать, что они были в отношении нас не совсем правы, — подсказал деликатный Ёсио.

Легин опять засмеялся.

— Да, и когда мы это доказали примерно половине нападавших, их главный — я для себя его определил как шамана, хотя это ребенок, девочка-подросток — проникся нашими доводами и велел всей шатии кланяться нам в ножки…

— Ясно. Дальше я знаю, — пробормотал Ким. Глаза его слипались.

Легин посмотрел на него пристально.

— О-о, да ты и впрямь здорово устал. Ну, поспи. Нам еще довольно долго ехать. Ёсио, ты как? Я бы посторожил на случай чего, а ты тоже пока поспи.

Ким уже спал; рука его сползла с верхних мешков и коснулась плеча спящей Джессли.

— Не хочу я спать, — откликнулся Ёсио. — Может, поиграем пока в мысленный го?

Легин фыркнул.

— Зачем ты меня только научил? Чтобы все время обыгрывать? Ну, давай. Только, чур, дай мне два камешка форы.

— Никакой форы, — запротестовал Ёсио. — Когда мы летели на Телем, ты у меня три раза подряд выиграл!

— Я нечестно играл, — успокоил его Легин. — Я повторял твои ходы из той партии, когда мы летели из Космопорта на Станцию Толиман. Помнишь, когда мы играли шесть часов подряд?

— А ты что, запомнил всю партию? — подозрительно спросил Ёсио.

— Конечно.

Сакамото только покачал головой.

— Ну хорошо. Два камешка я тебе не дам, но изволь, уступлю первый ход.

Легин уставился в качающийся потолок фургона, чтобы сосредоточиться.

— Поехали. Белый на двенадцатый квадрат.

До Ак-Месджида добрались только в шестом часу вечера: долго не могли поймать в Аль-Эште машину, водитель которой согласился бы не только перевезти через перевал, но и высадить в столице полуострова. Все водители почему-то нервничали, нервничали и дорожные полицейские, которые несколько раз останавливались возле голосующих Джессли и Легина (Кима и Ёсио они не видели) и советовали по-быстрому убираться с глаз долой. Наконец повезло: показался автоматический грузовик, Легин остановил его известным всем хайкерам и родстерам взмахом рук, и они за полтора часа лихо докатились до самой северной окраины маленького, заросшего садами Ак-Месджида. Здесь машина, обогнувшая город по окружному шоссе, укатилась в сторону городского аэродрома, а путники остались.

На обочине располагался автомат-родхауз, в котором все с удовольствием утолили голод. Вокруг никого не было. На шоссе время от времени свистели проезжающие машины, в окрестных садах беззаботно пели весенние птицы.

После еды Легин обошел будку родхауза и позади нее, возле туалета для проезжих, обнаружил почту и потыкал пальцами в терминал, вызывая бесплатные новости. Светлые брови его приподнялись. Выглянув из-за угла будки, Таук свистнул. Ким поднялся из-за длинного стола под навесом, где они ели, и подошел.

— Глянь. — Легин показал ему на терминал.

— Адмирал Ямамото предъявил ультиматум, — вслух прочел Ким. — Президент Норман лично встретится с адмиралом на Полярном терминале. Никакой угрозы Земле нет, заявляет министр обороны… Та-аак. Vashumamashu, как сказал бы капитан Муханов… Эй, ребята! Идите сюда.

Тем временем Легин вызвал на терминале почту и вручную набрал короткое сообщение.

— Посмотри, что я отправляю, — сказал он Киму. — Чтобы не возникало вопросов потом.

Ким заглянул ему через плечо.

— Буду очень рада увидеть тебя и внучку прямо завтра, — прочитал он. — Вспомним про лесные приключения. Жду, Анна… Кто это — Анна?

— Имя моей матери, — объяснил Таук. — Это я даю знать своей жене, чтобы хватала дочку под мышку и сегодня же выезжала в Космопорт. Ключевая фраза — про приключения, это знак, что послание от меня.

— Ты боишься, что Ямамото..?

— Нет. Я просто хочу, чтобы ни у кого не было никаких средств давления на меня.

Подошли Ёсио и Джессли. Легин снова развернул на мониторе новости, на этот раз с подробностями. Над терминалом возник маленький объемный маршал Чаттопадхья, министр обороны Конфедерации, и старческим голосом стал объяснять:

— Органы безопасности Конфедерации давно располагали информацией о наличии у незаконных вооруженных формирований так называемого Совета Молнии не только субъядерного, но и термоядерного оружия. Однако по оплошности ряда федеральных структур был допущен прискорбный факт ухода из-под ареста по крайней мере одного из главарей так называемого Совета, бывшего контр-адмирала Космофлота Ямамото Тацуо. И вот утром двадцать четвертого апреля Ямамото обратился к руководству Конфедерации с ультиматумом, гласящим, что, если репрессивные меры против абсолютно законных, по его утверждению, структур Совета Молнии не будут отменены, его арестованные сторонники не будут освобождены из мест предварительного заключения и доставлены в указанные им места, а кроме всего прочего — если ему не будет выдан ряд лиц, которых он называет (я цитирую) ответственными за беспрецедентную кампанию травли абсолютно легальных экономических структур… конец цитаты… то он, Ямамото, находящийся на земной орбите, сбросит на планету одну термоядерную боеголовку мощностью в пятьдесят мегатонн.

Ким длинно свистнул, услышав эту цифру. Джессли испуганно ухватилась за его локоть.

— Представляю, какая паника сейчас начнется в больших городах, — пробормотал Ёсио.

— Ямамото также заявляет, — продолжал седенький маршал над терминалом, — что располагает пятью такими боеголовками и в случае попытки захвата его торпедоносца подорвет все пять. Такой взрыв на занимаемой им низкой орбите равнозначен массированной бомбардировке крупного региона на поверхности Земли. Однако специалисты министерства обороны заявляют, что, скорее всего, эти угрозы — не что иное, как блеф, и никакой опасности для жителей Земли нет. Тем не менее я отдал распоряжение ввести во всех населенных пунктах на поверхности Земли и на низких орбитах меры третьей и второй степени защиты, предусмотренные федеральным Законом об обороне Земли. Мы просим население не поддаваться панике и спокойно выполнять свои повседневные дела, ожидая наших сообщений.

Маршал свернулся и исчез, его место заняла плоская картинка с лицом диктора, который мягко и успокаивающе стал напоминать о мерах «третьей и второй степени защиты».

— Опаньки, — сказал Ким. — Отставить автостоп. Отставить Париж. Нам надо на Полярный терминал.

— Вы оставите меня тут? — испугалась Джессли.

Ким повернулся к ней и несколько секунд на нее смотрел. Джессли бесстрашно выдержала его взгляд, не отпуская его локоть. Ким сам опустил глаза и повернулся к Тауку:

— Что скажешь?

Легин взглянул на него, на Джессли и усмехнулся:

— А, подумаешь, одной головной болью больше… И потом, Джессли — психократ. Ладно. Джессли, только мы ведь не развлекаться едем. Мы будем прорываться к президенту.

Джессли, чувствовавшая какое-то леденящее душу веселье от близости пугающего, но притягивающего ее Кима, беззаботно заявила:

— Ну и ладно. Помирать, так с музыкой. А насчет пятидесяти мегатонн — это они серьезно?

Ким промолчал. Ёсио поднял голову и посмотрел в ярко-синее весеннее небо, испятнанное легкими облачками — будто надеялся увидеть в этом небе торпедоносец Ямамото, ушедший шестнадцатого числа с Хелауатауа с термоядерной смертью на борту.

— Это более чем серьезно, — ответил Легин.

Джессли взялась за локоть Кима и второй рукой.

— Я все равно с вами. Как в кино: два управленца, монах и хайкер спасают Прародину человечеств.

Ким мрачно усмехнулся.

— Как в плохом кино, заметь.

Легин повернулся в ту сторону, куда четверть часа назад уехал подвозивший их грузовик. Отделяясь от основной трассы перед родхаузом, туда шла новенькая, видно — недавно отремонтированная, сверкающая свежей разметкой двухполосная трасса.

— Пойдем, поймаем еще что-нибудь, — сказал Таук. — В последний раз. Дальше хайкинг придется бросить. Будем ловить что-нибудь летающее.

— Голубей? — очень натурально удивился Ким. Все прыснули. Легин вскинул на плечо рюкзак, и они зашагали к дороге.

Они остановили грузовик метров за двести до грузовых ворот аэродрома и, прикрываясь густой растительностью, стороной пошли к невысокому зданию КПП, а автоматический грузовик бодро покатился на контроль. У КПП, тревожно посверкивая глазами, прохаживались два азиатского вида полисмена и, поворачивая в разные стороны все шесть своих голов, стояли два тяжелых охранных робота. Поскольку Ким обратил взгляд в сторону КПП, полицейские никакого внимания им не уделили. Роботы, конечно, уделили, но работали в ведомом режиме и не дождались никаких указаний от людей, а потому проигнорировали тех четверых, что через высокое окно пролезли внутрь КПП и спокойно вышли на поле с другой стороны.

Четверка не торопясь, но достаточно быстро прошла около полукилометра по полю аэродрома и приблизилась к длинному ряду скаров, выстроенных вдоль площадки гражданских полетов. Легин некоторое время смотрел на скары, потом сказал Киму:

— Я бы предпочел истребитель.

— Они двухместные, — возразил Ким.

— Тогда берем скар. Лучше — «Альгамбру», она может набрать до двух с половиной махов.

Минут через пять все четверо уже сидели в чьей-то «Альгамбре» — узкой, хищного вида пятиместной машине, стоявшей в дальнем конце ряда. Покопавшись в ее компьютере, выяснили, что машина находится на двухмесячном хранении, но как раз сегодня ее должен забрать владелец, по случаю чего она была заправлена. Легин включил навигатор, спокойно запросил разрешение на взлет, получил — воздушное пространство над аэропортом было свободно — и поднял скар в воздух.

Минут десять машина набирала высоту, потом — когда впереди уже тускло блестели заливы Гнилого моря — Легин увеличил скорость, скар содрогнулся в момент перехода звукового барьера и, все набирая высоту, пошел на север. Таук занял самый высокий из возможных гражданских коридоров, почти одиннадцать тысяч метров. Только когда скар вышел из зоны обслуживания Ак-Месджидского аэропорта, он запросил у навигатора расстояние и расчетное время прибытия на Полярный терминал. По всему выходило, что на месте они будут не позже семи вечера по абсолютному, то есть двадцати двух по поясному.

Тут Джессли, приютившаяся с Кимом на заднем сиденье, набралась храбрости и спросила:

— Капитан Таук…

— Легин…

— Хорошо, Легин… почему вы мне так доверяете? В вашем отечестве происходит один Бог знает что, вы ведете спецоперацию какого-то запредельного уровня, и вдруг позволяете какой-то соплячке, да еще и из Космопорта, увязаться с вами?

Легин повернулся и посмотрел на Джессли. Ее светлые, очень короткие волосы после сна на мешках торчали вверх в живописном беспорядке, что, впрочем, вряд ли сильно отличалось от первоначального замысла ее стрижки. Глаза у нее были неправдоподобного ярко-зеленого цвета. Таук спросил:

— Это у тебя линзы?

Джессли смутилась.

— Нет, это природный цвет. Все спрашивают. У меня родители десять лет работали на Обероне, говорят — это такая безвредная мутация у всех, кого там… э-э… сделали.

Ким кивнул:

— Я про такое слышал. Только не про Оберон, а про Мир-Гоа.

— Ясно. — Легин помедлил. — Видишь ли, Джессли. Мы с тобой, например, соотечественники, я родом из Космопорта, хоть гражданство у меня с двенадцати лет и федеральное. Так что дело тут не в отечестве, и не в спецоперации — мы тебе расскажем всю нашу историю, и ты поймешь, что в последние дни мы уже сами не знаем — мы это проводим спецоперацию или ее проводят против нас. Дело тут вот в чем. В который уже раз — так, наверное, бывает всегда — хорошее дело оказывается погребенным под целой лавиной мелких корыстных устремлений множества разных людей. И ведь никакого такого вселенского Зла никто из них в отдельности не жаждет. Вот раньше, если концентрация Зла в каком-то месте превышала средние показатели, все сразу поднимали палец: происки Нечистого! И в большинстве случаев оказывались правы. Потом Нечистого не стало — ты знаешь эту историю?

Джессли кивнула.

— Я читала «Жизнь против тьмы». Хотела даже у вашего Йона взять автограф, когда сообразила, что это он и есть Лорд. Только не успела, он на «Лося» ушел.

— Хорошо. Так вот. Зла — исконного Зла, концентрированного, настоящего — стало даже больше. Потому, что единая воля перестала его сдерживать и направлять. Я помню эти годы. Это ведь было, словно прорыв гнойника: отовсюду как поперло все это! Человеческое Зло, нечеловеческое Зло… Некробиотика, некроэнергетика, гоблины, анги, гаки, бесы… Потом был сороковой год. Раз ты читала книгу Лорда, то ты знаешь, как все было — более или менее — на самом деле. И после этого все пришло к тому, что зло… как бы это сказать…

— Стало бытовым, — хмыкнул Ким.

— Вроде того. Вся эта накапливавшаяся тысячелетиями пена схлынула, и пошли природные, сущностные свойства рода людского. Зависть. Корысть. Мелочность. Ненависть… Раньше можно было ткнуть пальцем в рогатую тень, возопить: перед вами Хозяин Цитадели! — и это работало. Это все объясняло. А теперь… Теперь люди остались с тем, что было и есть внутри них.

— Понимаю, — медленно проговорила Джессли.

— Выяснилось, что они совсем неплохо справляются и без Сатаны, — пробормотал Ким.

Ёсио, все это время бесстрастно смотревший наружу, на сияющие облака, повернулся.

— Жизнь есть страдание. Количество страдания не изменяется. Зло — один из его источников. И если зла стало меньше, источником страдания становится отсутствие добра.

— Но человек по природе своей добр… — возразила Джессли.

— … и он же звучит гордо… — пробормотал себе под нос Ким.

— Человек, — проговорил Легин. Ким бросил на него мгновенный взгляд: таких странных интонаций у Таука он еще не слышал. — Человек по природе своей двойственен. Даже тройственен. Добро, зло, покой. То, чему учили Ёсио, утверждает, что стремиться следует к покою. То, чему учили меня, утверждает, что покоя можно достичь только через добро, к которому можно прийти через победу над злом.

— Меня ничему не учили, — сказал Ким — то ли в шутку, то ли всерьез. — Но я знаю, что на свете счастья нет, но есть покой и воля.

— Хорошо сказано, — одобрительно кивнул Таук.

— Это цитата, — махнул рукой Ким. — В мои молодые годы — там, две тыщи лет назад — мы ее перефразировали. На свете счастья нет, но есть пивко и вобла.

Таук засмеялся.

Джессли покачала головой, посмотрев искоса сначала на Кима, потом на Ёсио, потом — в упор — на Таука.

— То есть мы летим преодолевать зло, которое есть отсутствие добра, чтобы добиться покоя, который есть пиво с сушеной рыбой?

— Соленой, — наставительным тоном поправил девушку Ким.

Джессли упрямо задрала подбородок.

— Пиво так пиво. Правда, я не очень люблю пиво. Но я точно знаю, что я не собираюсь провести всю жизнь в страдании ради того, чтобы обрести покой. Я родилась, чтобы быть счастливой. И если вы идете бороться против зла, то я тоже иду с вами.

— В борьбе обретешь ты право свое, — пробормотал Ким.

— Опять цитата? — спросил его Таук.

— Увы, да. — Ким посмотрел налево, в далекую выпуклую туманную даль. — Ребята, какой у меня в Финляндии дом хороший… Вот бы куда сейчас всей компанией махнуть…

Ёсио с улыбкой покачал головой.

— Кто знает, Ким? Может, когда и доведется. Я бы с удовольствием.

Таук посидел молча, поглядывая то на раскрасневшуюся от волнения Джессли, то на мрачного Кима.

— Ладно, друзья, отставить философию, как сказал бы Роби Кригер по прозвищу Реостат. Лучше придумайте наименее ресурсоемкую маскировку для прохода по Полярному Терминалу.

Ким оживился.

— И вправду. У кого какие предложения? У меня есть одно: давайте переоденемся пиратами и возьмем Терминал на абор-р-рдаж.

Полярный Терминал был данью памяти героической эпохе начала освоения Галактики. Воздвигнутый Единой Землей в те легендарные годы, когда первые сооружения будущего Космопорта Галактика еще только проектировались, а «Корпорация Галактика» еще зарабатывала деньги добычей реликтовой сверхтяжелой воды на Плутоне, Терминал напоминал эпическую песнь. Диск семикилометрового диаметра, неколебимо парящий на высоте тридцати пяти километров в фиолетовом небе стратосферы над Северным полюсом Земли, и днем и ночью был хорошо виден с орбиты. Днем его серебристая поверхность нестерпимо сверкала, отражая солнечные лучи; ночью ярко сияли бесконечные кольца затянутых силовыми полями проемов во всех его поверхностях. Говорят, в ясные ночи разглядеть его блеск над горизонтом можно даже с севера Европы или из полярных городков Канады.

Пришедший в небрежение в смутные времена, Терминал тем не менее устоял и не был ни разобран, ни спущен на поверхность. После создания Конфедерации «серебряный доллар» (так его звали в народе) был объявлен историческим памятником, отреставрирован и превращен в туристский аттракцион и модный курорт, доходы от которого стократно превысили расходы на удержание в рабочем состоянии тысяч его гравистатических двигателей.

В последние пятьсот лет Терминал перестал быть модным, но зато стал по-хорошему традиционным. Сюда приезжали проводить первую неделю медового месяца те новобрачные, которые не могли заплатить за поездку в Космопорт — а таких были сотни тысяч в год; здесь традиционно проводили выпускные вечера учебные заведения (не Принстон и не Сорбонна, конечно, но сотни университетов рангом пониже, а особенно — технические училища Космофлота). На Рождество, Хануку или лунный Новый год сюда прибывали десятки тысяч пенсионеров.

Сейчас было межсезонье: зимние праздники уже прошли, выпускные вечера еще не начинались. По бесконечным кольцевым коридорам Терминала на трехколесных роботах-рикшах раскатывали редкие парочки молодоженов, в большинстве своем — из тех районов Земли, что и в галактическую эпоху остались сравнительно отсталыми.

Терминал, под которым сходились все часовые пояса планеты, жил по абсолютному времени, совпадавшему со Средним гринвичским.

В девятнадцать ноль-ноль двадцать четвертого апреля Терминал прекратил прием гражданских машин в связи с объявленными «мерами третьей и второй степени». На практике это означало, что принимать перестали любые машины, потому что все рейсы общественного транспорта до Терминала были внезапно задержаны или отменены, а военные машины на Терминал не летают. Ну, или, во всяком случае, не летают заметно для публики.

Несколько сотен людей, направлявшихся в этот час на Терминал на личных скарах, получили уведомление диспетчерских служб о том, что Терминал не принимает до отмены «мер третьей и второй степени», и с досадой повернули — те, кому позволяли ресурсы машины, к месту отбытия, а те, у кого ресурсы были на исходе — в ближайшие к полюсу северные города: Алерт, Лонгьир, Барроу, Тикси, Туле, Крейг-Харбор и так далее. В этих крохотных, занесенных снегом поселениях, где жизнь не так уж сильно и изменилась за последние тысячи лет, в этот день произошло кратковременное оживление скудной местной индустрии отдыха, поскольку неудачно слетавшие на Терминал личности и парочки принялись активно компенсировать несостоявшиеся развлечения романтической экзотикой суровой полярной жизни: в таких маленьких и удаленных городах «меры» хотя и были введены, но не слишком строго соблюдались.

Терминал же медленно вращался в сиреневой полутьме, скрытый вечными сумерками высоких широт. Серебряный Доллар продолжал извергать потоки света из всех своих портов, в кажущемся беспорядке разбросанных по поверхности, но потоки эти теперь не освещали ничего, кроме легких перистых облаков далеко внизу.

Но вот свет блеснул на серебряных с синевой обводах нескольких военных машин, поднимавшихся к Терминалу со стороны Европы. Два звена планетарных истребителей, медленно разойдясь веером, дали дорогу двум хищным, остросовременным эсминцам новейшего проекта, которые, облетев весь периметр Терминала и отсканировав пространство, зависли по обе стороны так называемой «парадной лестницы» — опрокинутого веретенообразного шпиля, нацеленного из-под брюха Терминала на Северный полюс Планеты. Вслед за ними, прикрываемый снизу еще двумя звеньями истребителей, из непроглядных туч скользнул вверх сквозь перистые облака «Синий Флаг 1» — личный крейсер Президента Галактического совета. Мощное цилиндрическое тело самой защищенной планетарной машины в Галактике медленно сблизилось с острием «лестницы» и состыковалось с ней. Истребители, разойдясь на расстояние пять километров от Терминала, на малой скорости двинулись в облет его, каждый в своем направлении и по своей траектории. Лучшие пилоты человечества вели эти могучие боевые машины. Хвастаться такими вещами было не принято, но каждый в личной эскадрилье Президента знал, что в настоящий момент «объект охраны» практически неуязвим для нападения из атмосферы.

Впрочем, выше верхней грани «доллара» ни один из истребителей не поднялся. Пилотам это было запрещено. Пространство над Терминалом осталось и без прикрытия, и без наблюдения. Разве что откуда-то с орбиты за этим пространством робко наблюдали. Но — именно что робко. Никаких активных средств. Никакой локации и сканирования. Если что и было, то только старое доброе визуальное наблюдение, которое практически нельзя обнаружить.

Тем временем в вестибюль «парадной лестницы» из переходного шлюза «Синего Флага» вышли шесть человек. Как всегда в федеральных структурах такого уровня, они могли служить живой иллюстрацией к лозунгам политической корректности: это были трое мужчин и три женщины, причем каждый пол представлен был европеоидом, негроидом и монголоидом. Могучие бойцы и профессионалы охранного дела, они быстро и умело развернули различное спецснаряжение, обменялись короткими репликами с местной охраной, после чего та удалилась, и заняли вестибюль, просматривая и сканируя все возможные подходы. Два человека, остававшиеся в вестибюле после ухода местных секьюрити, заметно занервничали. Это были два пожилых белых джентльмена в старомодных костюмах — директор Полярного Терминала и его заместитель по безопасности.

Из шлюза в вестибюль вышли еще двое — азиат и черный, мощные, рослые, оба с заметной сединой. На синей парадной форме черного сверкали серебряные знаки различия контр-адмирала Космофлота, на белом мундире азиата — золотые нашивки бригадного генерала Федеральных Вооруженных Сил. Позади них шагал неприметный молодой человек латиноамериканского или ближневосточного типа в военном сером комбинезоне без знаков различия. Генерал и адмирал остановились, синхронно взглянув на молодого человека. Тот кивнул им и полуприкрыл глаза, медленно поворачивая свою небольшую, низколобую, густо заросшую курчавым черным волосом голову. На лбу его выступили мелкие капли пота. Наконец он открыл глаза и шумно перевел дыхание, вытаскивая из кармана комбинезона носовой платок. Утирая лицо, он негромко сказал на линке:

— На всем пространстве Терминала присутствия опознаваемого сигнала не наблюдается.

Темнокожий адмирал нахмурился:

— Я никогда не слышал от вас такой формулировки, майор. Что значит — опознаваемого сигнала?

Психократ задумался.

— Именно то, что я сказал. Я в состоянии опознать присутствие как мощного психократа, так и разного рода некробиотики. Ни того, ни другого здесь я не ощущаю. Но на Терминале имеется неопознаваемый сигнал. По всем признакам он не может принадлежать нежити, а для человека он запредельно велик. Скорее всего, это фоновый сигнал незнакомой мне аппаратуры. Мне не приходилось бывать на Терминале в… служебном качестве. Здесь есть макрогены или субаппретенальные генераторы?

Генерал повернулся к директору Терминала. Тот закивал:

— Гироскопы Терминала контролируются субаппретеналикой.

Психократ удовлетворенно кивнул:

— Значит, я именно этот сигнал и ощущаю.

Генерал и адмирал переглянулись и кивнули психократу, тот по-уставному щелкнул каблуками и ушел в шлюз. Адмирал сказал в микрофон: