Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды Архангельский Александр

Упреждающая пародия

На неделе между 24 и 30 апреля. – Исполнилось 100 лет Российской Государственной думе. – 30 лет Хельсинкскому комитету, который требовал от советской власти соблюдать ее Конституцию. – А в Минске готовились к инаугурации Лукашенко на очередной срок.

В преддверии запоздавшей инаугурации т. Лукашенки мировая телесеть (прежде всего – BBC, CNN) сменила гнев на юмор. До выборов, во время и сразу после них наш отмороженный сосед подавался в образе самостийного тирана; что-то среднее между Гитлером и Милошевичем. Он исхищал народную свободу, тайно уничтожал политических противников, явно угрожал цивилизованному миру, был самовластительным злодеем. Посмотрев череду сюжетов и выслушав множество дискуссий, зритель должен был испугаться; на самом краю Европы, но все-таки в ее свободолюбивых пределах учредился самый настоящий тоталитаризм. Теперь зрителю предложено было ухмыльнуться.

Он видел перед собой не настоящего фюрера, а маниакального провинциала, ряженого главкома, который командует раскрашенными солдатиками и не понимает всей смехотворности своих потуг на региональное лидерство. Характерна картинка, которой завершался один из репортажей: за колючей проволокой – частокол плохо оструганных жердей, изображающих белорусские зенитные ракеты. Уж не знаю, где корреспондент нашел такую маскировочную площадку, но редакционной премии он точно заслуживает. Запоминающийся образ вброшен в массовое сознание; он ярок и нагляден, а потому задаст необходимый код восприятия происходящего в Белоруссии. Клоун. Марионетка. Заводная кукла.

Но если Лукашенко и кукольный персонаж, то это вовсе не Петрушка из народного театра, не Щелкунчик и даже не стойкий оловянный солдатик. Это скорее сам Карабас-Барабас. Который написал, поставил и теперь показывает миру площадную комедию под названием «Не успела Россия подумать, как я уже сделал».

Сюжет постановки на удивление прост, но необычайно эффектен.

Россия озаботилась тем, как бы слегка подужать размеры беспредельной свободы, восстановить в карательных правах чересчур уступчивое государство. Тут на сцену выбегает Белоруссия, радостно машет весенним платочком, сиплым голосом переодетого Лукашенки кричит: «Ау, ау, поглядите на меня, я успела раньше вас! У меня и Шушкевич в нетях, и Позняк в Америке, она же Израиль, и КГБ с польской интервенцией борется».

Россия брезгливо морщится: «Да ведь ты все опошлила, подруга Беларусь! Мы хотели цивилизованно, слегка подреставрировать прошлое, а ты с маху нырнула в прежнее болото, вся извазюкалась, по пути кой-кого утопила, от Гончара до Завадского; как нам теперь об упорядочении государства заикаться? Ты же нас спародировала до того, как мы к делу приступили!»

А Беларусь ей отвечает: «Ха-ха, а я нарочно, я нарочно! Ты, подружка, кой-кого из сильных мира обкладываешь данью, но по отдельности, штучно, а я всех олигархов в бараний рог согнула, так что дань несут, унижаются и вслух не ропщут! Ты несколько лет не решалась заговорить про шпиёнский камень, а я все западные разведки разом разоблачила в их вражьем логове: каждый, кто встречается с западными корреспондентами и дипломатами, под подозрением! Общественные организации, вот они, гляди, совсем ручные, я их по шерстке глажу, за ушком чешу, а непонятливые все отчего-то перемерли. Или вот еще какая штука. Ты пока застенчиво рассуждаешь о том, что не было Катыни и пакт Молотова–Риббентропа был техническим оформлением мюнхенского сговора, а я для Гитлера добрые слова нахожу!»

Россия совсем огорчается: «Тьфу на тебя! Я же хочу без чрезмерности, без перебора. А ты заранее дискредитируешь все мои аккуратные действия!»

Так оно и есть. Лукашенковская политическая система – упреждающая пародия на формирующуюся у нас систему управления. Упреждающая и опошляющая. Все, что в России сохраняет хотя бы видимость благопристойности, в братской республике давно уже спущено с тормозов. Наш авторитаризм – покамест штучный, бутиковый. Белорусский – сетевой, индустриальный, народный, площадной. И всегда на шаг, на два шага впереди. Очень неудобное соседство. Особенно если учесть, что это какая-то странная пародия. Которая не только выглядит глупо, но и делает свое дело – лихо. В известном смысле (если отвлечься от политических симпатий и антипатий), изнутри своей собственной логики и с точки зрения своих собственных целей, добивается больше, чем пародируемый оригинал. Потому что берет у России все, а ухитряется не отдавать ей ничего. Ходит в ранге ближайшего союзника, а экономически и политически отрабатывает меньше, чем оппонирующие нам элиты «оранжевой» Украины. Газ покупает практически по внутрироссийской цене, а «Белтрансгаз» передает только в форме туманных обещаний на неопределенное будущее. И при этом в лице своего главного постановщика, главного драматурга и исполнителя главной роли еще и глумится.

Геи и славяне

На неделе между 1 и 7 мая. – Потерпел катастрофу и упал в Черное море армянский самолет, направлявшийся в Сочи. – В Москве православные хоругвеносцы готовились громить геев с лесбиянками, которые решили пройти парадом любви вокруг Кремля. – Шли дискуссии о возможности допускать священников в военные части. – В Кораллово (Подмосковье) пришли арестовывать имущество лицея, который финансировала семья Ходорковских.

Не успели притихнуть – на время – споры, изучать ли православную культуру в средней школе, как разразилась новая дискуссия: допускать ли священников разных конфессий в российскую армию. Одни бьют себя в грудь: нет клерикализации вооруженных сил, мы живем в светском государстве, см. Конституцию. Другие им резонно возражают: какие же это вооруженные силы вам, родные? вы же постоянно говорите о моральном распаде армии, о ее деградации, а как только предпринимается попытка поправить дело, восстановить религиозные добродетели в казарменных пределах, так вы подымаетесь на дыбы. Третьи – еще более резонно – спорят и с первыми, и со вторыми. Первым отвечают их же словами: перед законом все равны, и почему вы лишаете верующих права на религиозную жизнь в пределах гарнизона? Вторым напоминают: церковь не подразделение Генштаба, в задачи священника не входит обеспечивать моральный климат бригады, полка, роты; она может и должна работать с человеческой личностью, заниматься ее неповторимой душой, а порядок наводить, в том числе нравственный, это дело отца-командира. Четвертые скептически замечают: может быть, оно и хорошо, чтоб вера нашла себе путь через КПП, но в наших условиях все это превратится в очередную идеологическую муштру, конфессиональную обязаловку. То есть в собственную противоположность…

Между тем вопрос поставлен в принципе неверно. Как в свое время со школой. Конституция про батюшек нам ничего не говорит. Как не говорит про лам, мулл и раввинов. Она говорит лишь о равенстве перед законом. Атеистов и деистов, агностиков и богоборцев. Из чего непреложно следует одно: общество должно найти такие формы религиозной (и внерелигиозной) жизни в смешанных средах, которые это равенство гарантируют. И не задевают личных интересов тех, кто ни во что не верит. Найти – и выбрать то, что наиболее подходит данному обществу на данном этапе развития.

Что касается школы, то нам необходимо выбрать: либо мы признаем параллельное существование светских, конфессионально ориентированных и национально-религиозных заведений, в пределах которых мусульмане обособлены от атеистов, атеисты от православных, православные от иудеев, те от католиков и протестантов, буддистов и кришнаитов (и в результате получаем еще большее расслоение страны); либо разрешаем факультативное изучение Закона Божьего, Торы, Корана и других священных книг в школе, по заявлению родителей, отвечающих за религиозное воспитание детей вплоть до достижения теми совершеннолетия. Дети из атеистических семей в это время могут углубленно изучать уроки светской этики. Зато в основное учебное время все эти дети перемешиваются в классе, общаются, радуются, враждуют – то есть живут нормальной жизнью единой исторической нации, взаимоопыляясь и разговаривая на одном гражданском языке.

Применительно к армии – решение аналогично. Либо мы формируем особые отряды для единоверцев: православных, мусульманских, а если наберутся, то иудейских, буддийских, иных. Добровольное формирование, по заявлению. Но, опять же, с неизбежным обособлением от сверстников. Либо – что лучше по описанным выше причинам – сохраняем смешанный принцип. И беспрепятственно, по расписанию, осуществляем допуск в военные части священнослужителей. По личным просьбам верующих срочной службы. Потому что, повторяю, в светском современном государстве вера – дело личное; церковь (синагога, мечеть, дацан) не могут заниматься армией, но могут и должны – отдельной душой. В конце концов, Бог не творил армию, не создавал школу; Он творил Адама и создавал Еву.

Если же кто-то смотрит на вещи иначе и убежден, что дело церкви окормлять институции, воздействовать не на общество, которое составлено из самостоятельно мыслящих и добровольно делающих выбор людей, а на государство со всем его аппаратом насилия – что ж. Тогда надо бороться не за вхождение в отдельно взятую казарму и конкретную школу. Тогда надо бороться за смену существующего строя. Не методами православного восстания или ваххабитского джихада, а законным способом гражданского убеждения. Готовьте нацию к очередной смене вектора исторического развития, объясняйте, как хороша православная монархия, она же шариатское государство, она же любавичская община, она же буддийская республика, и как здорово будет жить в этом государственном устройстве иноверцам. И заранее будьте готовы к тому, что ваши оппоненты столь же страстно, открыто, с гарантированным выходом в эфир, будут уговаривать людей отречься от всякой веры во имя счастья, свободы и святого прогресса. Если уговорите, уведете за собой конституционное большинство – тогда проводите референдум, меняйте конституцию, принимайте полную ответственность за настоящее и будущее. Но, опять же, не обижайтесь, если оппоненты будут агитировать талантливей. И вместо религиозной индифферентности вы получите преследование веры. Будьте последовательны.

Пока такой готовности что-то не видно. Зато видна готовность провоцировать общество, расшатывать основы общенациональной жизни ради абстрактных убеждений. А может, и не только ради них. Чему свидетелями мы становимся сплошь и рядом. И когда молодой полубезумец режет синагогальных евреев. И когда темнолицая банда на окраине столицы избивает человека, который на вопрос о том, кто он, с вызовом отвечает: «Русский, православный!» И когда нацисты в Воронеже и Питере одного за другим избивают и убивают иностранцев-инородцев. И когда организаторы всемирного похода геев и лесбиянок во что бы то ни стало хотят порадовать консервативную, но достаточно терпимую Москву своим игривым шествием вдоль Кремля и требованием уравнять гомофобию с антисемитизмом и фашизмом. Как будто быть семитом – это отклонение от биологической нормы… То, что вытворяли с геями православные погромщики под руководством отца Фролова, еще хуже, еще провокативней, чем то, что собирались устроить у Кремля нетерпеливые секс-меньшинства. Но и те, и другие занимаются, по существу, одним и тем же. Расшатыванием внутринационального мира, нагнетанием агрессии.

Впрочем, разве только они? Разве приговор юристу «ЮКОСа» Светлане Бахминой и решение обобрать лицей в Кораллово, опекаемый семейством Ходорковских, – это не провокация, не уничтожение внутринационального мира? Можно было как угодно относиться к самому МБХ и занимать чью угодно сторону в его конфликте с властью, но невозможно спокойно смотреть на то, как его отсидка превращается в подобие пытки. Как ломают судьбы женщин, причем молодых матерей. Не смущаются уже и слезинкой ребенка. И при этом искренне верят, будто главная причина саморазложения армии заключена в том, что священники не вхожи в штаб полка. Врачу, исцелися сам.

Поздно пить «Боржоми»

На неделе между 8 и 14 мая. – Президент произнес Послание. Заявлено, что оно будет предпоследним. Но все заговорили о предвыборных тезисах-2008 и свели смысл речи к двум призывам: плодитесь и вооружайтесь! – Тем временем главный санитарный врач Геннадий Онищенко призвал избавить россиян от пьяного угара.

Мы не первые, кто живет на этом белом свете, участвует в истории, наблюдает за ней; есть надежда, что и не последние. И когда накладываешь «сетку» памятных дат прошедшей недели на сиюминутные события, которые обсуждали страна и мир, картинка вдруг оживает, наполняется объемом. Случайное соотнесение давнего с нынешним высекает искру дополнительного современного смысла.

Что поминали исторические сайты 10 мая с. г.? Слова Столыпина перед Госдумой, произнесенные в 1907 году: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия». Чему внимала 10 мая правящая элита страны? Словам своего Президента, который в Послании Федеральному собранию сказал примерно то же самое. Только про великие потрясения в кремлевском зале говорить было некому; столыпинская мысль в путинской редакции была переадресована Западу.

При этом впервые в тексте послания слово «демократия» практически было выведено из употребления (два раза против двадцати трех в прошлом году), а слово «армия» прозвучало едва ли впервые – и целых 17 раз. Среди путинских идей, озвученных 10 мая, были такие, под которыми хочется подписаться и трижды прокричать «одобрямс!»; прежде всего – подкрепленный материальным стимулом призыв к усыновлению сирот и готовность обеспечить второго ребенка в семье непропиваемым капиталом в 250 000 конвертируемых рублей. Но в целом не покидало чувство, что отныне демократия будет побоку, а главная цель Российской Демографической Республики – строительство сверхдержавы, способной вести одновременную войну на глобальном, региональном и сразу нескольких локальных уровнях. Как будто на дворе было не 10 мая 2006, а 11 мая 1881-го, когда новый государь Александр III, любимец нашего Генштаба, герой михалковских исторических мечтаний, издал указ об охранении самодержавия и его устоев.

Странно, что послание не завершилось еще одним столыпинским призывом: дайте нам двадцать спокойных лет! Или хотя бы десять. Даже про третий срок напрямую ничего не было сказано, только косвенный намек – через цитату из четырехкратного американского президента Франклина Рузвельта; тем не менее стало окончательно ясно: без этого самого третьего срока непонятно, как обойтись; провозглашена долгосрочная стратегия строительства успешного автократического государства с мобильной армией, энергетической экономикой, счастливыми семьями и относительной личной свободой. И воплощать эту стратегию в жизнь, по существу, некому. Кроме главного и единственного лидера. Который не раз публично заявлял, что на третий срок идти не хочет, – и, что самое интересное, говорил правду.

Как мы будем выходить из этого противоречия – увидим, но вот что характерно. Политика строительства сверхдержавы допускает самые разные идеологические повороты, от сверхлиберальных до сверхконсервативных, она может вести к взаимоисключающим последствиям, от ядерного сдерживания до Карибского кризиса; единственное, чего она не допускает, это мелочности. Сверхдержава дальнозорка и толстокожа, она плохо видит маленьких гордых соседей и совсем не различает оттенки. А на протяжении всех минувших недель мы внимали санитару Онищенко, который, пряча глаза, говорил о мириадах бацилл в грузинских винах и воде «Боржоми» – чего никак не могли предполагать ни великий князь Михаил, некогда выстроивший себе боржомскую дачу, ни сам товарищ Сталин, который ввел «Боржоми» в моду.

Между тем в воде «Нарзан», которую теперь будут фальсифицировать те же самые жулики, которые гнали поддельный «Боржоми», ничего подобного не обнаружилось. Ничего дурного не замечено и в винах дружественных нам стран; зараза почему-то системно проявлялась в тех продуктах, которые поражены бациллой оранжевой революции… Чем всемирнее оказались новые задачи, поставленные перед главной энергетической державой мира, тем пародийнее, провинциальнее и мелочнее были упреждающие удары.

Между тем полезно будет напомнить, что 11 мая вошло в историю не только как день, в который Александр III подписал указ об охранении самодержавия, но и как день, в который родился Карл фон Мюнхгаузен, прототип знаменитого барона. Случилось это в 1720 году, а помнится до сих пор, как будто было только вчера.

Сахаров

На неделе между 15 и 21 мая. – Юбилей великого человека.

18 мая – 85 лет Андрею Дмитриевичу Сахарову. Не так много. Но это символический рубеж, который должен окончательно отделить образ Академика от нашей быстротекущей современности и сделать его фактом большой истории. Мира в целом, России в частности. Это не понравится тем, кто освистывал и затопывал Сахарова на Первом съезде народных депутатов, подписывал подметные письма против него. Это вызовет раздражение тех, кто официальным порядком объявляет катынский расстрел выдумкой, Андропова считает национальным героем, а Брежнева ласковым старцем. Но и части ближайшего диссидентского окружения будет весьма непросто осознать, что Сахаров стал теперь историческим персонажем: как же так, мы на кухне с ним сидели, ели на завтрак разогретую свеклу, говорили о важном и неважном. Ну, великий, ну, легендарный, ну, огромную роль сыграл. Но чтобы его – на вершину Олимпа, а нас – к подножью, это уж дудки. На худой конец канонизируйте нас вместе с ним. Так после канонизации новомучеников их приятели, знакомые и полузнакомые подчас восклицали: да какой он святой, я с ним кофе пил! Конечно, пил, кто спорит? Но от вашего совместного кофе следа не осталось, а его святость – вот она, сияет.

Нецерковный Сахаров входит в пространство большой истории в ореоле светской святости: личного бессребреничества, научной самоотверженности, общественной жертвенности, не без некоторой доли политического юродства. Такой вот демократический старец. О святых (в том числе светских, в том числе нецерковных) принято рассказывать не в жанре биографии, а в жанре жития. Житие целенаправленно подводит читателя и слушателя к ответу на вопрос: чему же мы должны поучиться на этом примере, дорогие братья и сестры? И действительно, чему?

Не только тому, как легко, непринужденно, даже простодушно умел этот человек нести бремя собственного величия. Говорят, что среди гениально одаренных физиков были и есть фигуры крупнее, чем он; сам Сахаров писал, что стать по-настоящему великим ученым ему помешала работа на «объекте». Но не мог же он не ощущать свой личностный масштаб и не понимать, какова его роль в историческом процессе? А жил так, что любой встречный ощущал в нем равного.

Не только тому, как естественно и спокойно встречал он любой вызов судьбы. И когда судьба благоволила, и когда гнала. Считается, что советские почести, троекратное награждение Золотой Звездой, бесчисленные премии и ордена, а главное – допуски к военным тайнам прикрывали его, давали некую защиту от чрезмерных гонений. Наверное, прикрывали. До поры до времени. Но мало кто учитывает, что добровольно спускаться с вершин, отказываться от испытанного уже соблазна приближенности к власти куда тяжелее, чем заранее отказаться от подъема. Между тем и друзья Сахарова, и его враги единодушно признают: навстречу правде, как он ее понимал, Сахаров шел безоглядно. Привходящие обстоятельства, благополучные и чудовищные, в расчет не принимал.

Чему еще поучиться? Тому, как совесть, нравственность, чувство свободы становились главными мотивами жизни, руководили ей, служили компасом. Сегодня не то что жить по этим правилам, но даже произносить вслух подобные слова – совесть, нравственность, чувство свободы – как-то неловко. Засмеют. Однако и тогда – смеялись. А с него как с гуся вода.

Самое же существенное, самое важное и самое радостное заключено вот в чем. На примере Андрея Сахарова, дорогие братья и сестры, мы видим, что при любых исторических обстоятельствах можно остаться самим собой, прожить свою собственную жизнь, в соответствии с личной стратегией. Окружающий мир предлагал Сахарову набор хомутов, в которые он мог впрячься и жить припеваючи: склонить голову перед величием державы, перед незыблемостью армии и КГБ, всесильной властью обаятельно-ничтожного вождя, непобедимостью партии. Он все эти хомуты опробовал, не одобрил и сказал: спасибо, не хочу. И подчинился собственной задаче жизнестроительства. В итоге всесилие вождя улетучилось, партия рухнула (и он успел поучаствовать в отмене 6-й статьи Конституции); правда, КГБ остался.

Светская святость не может быть сияющей, она не подсвечена изнутри огнем безусловной веры. Но зато она может быть – славной, честной, радостной, спокойной, человечной. Все эти черты мы находим в Сахарове. Его облику, увы, не поучишься, но зато можно им полюбоваться. Но поскольку житие демократического старца должно быть чуть критично, в отличие от церковных житий, мы вправе задать еще один вопрос: а чему, дорогие братья и сестры, мы учиться не должны?

Полагаю, что не должны учиться самодержавному самостоянию. Это не только к Сахарову относится, но и почти ко всем великим советским диссидентам. Они героически бросали вызов окружающей среде, демонстрировали городу и миру, что личность сильнее системы, теленок – дуба. Это правда, сильнее. Однако после того, как обессилевшая система распадается, нация, политика, обыденная жизнь нуждаются в появлении другой системы. Более жизнеспособной, человеколюбивой, свободной, открытой, но – цельной. В Польше была система: «Солидарность» как общественно-политическая сила, католическая церковь как источник и школа некоммунистических ценностей. В СССР такой системы не было. С четко сформулированными экономическими и политическими целями, протопартийными структурами, пакетами законов, которые следует принять вместо отменяемых. Скучная работа. Пыльная. А без нее, как оказалось, никуда.

Напоследок можно напомнить старый анекдот, который в светском житии вполне заменяет собой религиозную притчу. Советский человек открывает в 2000 году энциклопедию. Ищет статью «Брежнев». С трудом находит. Мелким шрифтом тут набрано: «Брежнев Леонид Ильич. Мелкий политический деятель эпохи Сахарова и Солженицына». В 70-е рассказывали – казалось смешно, потому что невероятно. В конце 80-х вспоминали – опять смешно, потому что все подтвердилось. Сейчас цитируем – грустно. Брежнев – национальный телегерой, Сахаров на обочине общественного интереса, а мы-то сами – где?

Поздний реабилитанс

На неделе между 22 и 28 мая. – Госдума приняла ряд законопроектов, исключающих возможность упоминания иностранной валюты в официальном обиходе. – Генпрокуратура отказала в реабилитации покойного царя Николая II и членов его убиенной семьи.

Еще один советский анекдот. Защищается диссертация на тему «Периодизация искусства». Диссертант предлагает выделить всего два периода: ранний сюсюреализм и поздний реабилитанс.

Описав круг, мы возвращаемся в точку, из которой когда-то вышли. До сюсюреализма дело пока не дошло (хотя школьникам уже предлагается подумать над сочинением о детских годах любимого президента), а вот с поздним реабилитансом мы уже столкнулись. Если кто-то решил, что сейчас речь опять пойдет о Ходорковском, Бахминой и детях из разоренного Кораллова (которых один начинающий журналист-расследователь успел обозвать «статусными сиротами»), то напрасно. Речь пойдет о последнем государе императоре Николае II, которого, в отличие от бывшего олигарха и его присных, нынешняя эпоха вроде бы привечает. Но формально-юридически реабилитировать не спешит.

В полной мере с этим противоречием нашего времени столкнулась великая княгиня Мария Леонидовна, направившая в прокуратуру запрос о реабилитации последнего царя. Вроде бы на ее стороне не только историческая правда, но и современный политический расклад, что, увы, бывает подчас не менее важно. Она формулирует свои требования прокурорам в тот самый момент, когда в России торжественно предают земле прах белоэмигрантов Ильина и Деникина, архив того же Ильина передается из Мичигана в Москву, глава государства вот уже второе послание кряду цитирует ильинские инвективы.

Мы потихоньку отворачиваемся от советского опыта, на который безуспешно оглядывались в 2000—2004 годах; теперь перед внутренним взором наших политиков другой опыт, иной образ: державный. Главный праздник страны – 4 ноября, вполне себе «романовский» день; время от времени звучат намеки на то, что несчастный труп цареубийцы Ленина все-таки будет предан земле до конца второго путинского срока. Естественно было бы предположить, что Николая Александровича как жертву безбожного режима не только реабилитируют, но принесут ему символическое покаяние. Больше того; можно было опасаться, что чиновники, держа нос по ветру, проявят усердие не по разуму, вообще запретят публичную критику последнего государя, не дозволят обсуждать его политическую работу (весьма далекую от совершенства), а будут только благоговейно воздевать очи гореи возносить хвалы святому, от большевиков умученному.

Не тут-то было.

С государем императором повторяется прошлогодняя история, когда прокуратура закрыла дело о Катыни: не имеем доказательств, не находим оснований, не отрицаем самой возможности постановки вопроса, но отказываемся давать на него внятные ответы. И вообще отстаньте от нас, имеются дела и поважнее. Например, помочь арбитражному суду в три с лишним раза снизить налоговые повинности «Юганскнефтегаза»; поскольку, когда «Юганснефтегаз» нужно было отобрать у неправильного «ЮКОСа», он должен был государству три с лишним миллиарда американских рублей, а как только оказался в объятиях правильной «Роснефти», стал должен всего семьсот миллионов. Думаете, легко справиться с такой задачей? А вы со своей Катынью и царской семьей. Да еще небось спите и видите, как на основании судебного решения о признании вины НКВД и в целом советской власти будете выкатывать финансовые претензии. Ступайте отсюда, надоели.

Впрочем, не только в этом дело. Дело прежде всего в том, что прокуратура и суд, будучи органами трепетными, чуткими и отзывчивыми, лучше всех понимают истинный запрос эпохи. И на этот запрос, в отличие от запроса представителей императорского дома, отвечают сразу и однозначно. Запрос же заключается вот в чем. Конец 80-х и начало 90-х были временем покаяния. Когда нация попыталась сама себе разъяснить: что же мы натворили в XX веке, во что ввязались наши отцы и деды, как теперь нам из всего этого выпутываться. Страна хотела очистить совесть; отчасти переусердствовала, иногда впадала в истерику; но в целом смыла с себя и своей истории некоторые пятна. Пакт Молотова–Риббентропа. Расстрел пленных поляков. Потом пришла пора забвения. Фук-фук-фук, не было ничего, не помним, не до того сейчас. Интересно, что этот период наступил сразу после торжественных, пышных похорон останков царской семьи, истинных или (как полагает иерархия русской православной церкви) мнимых. Символическим актом захоронения новая элита как бы сняла с себя бремя ответственности за прошлое и необходимость разбираться в нем. Затем наступила пора реставрации. На звуки советского гимна наложили имперские слова все того же Михалкова, армии подарили красное знамя и золотую звезду… Теперь, после очередных похорон – Деникина и Ильина – заговорили о примирении.

Казалось бы, что плохого? Пора бы уж и примириться, завершить гражданскую войну. Но в том и фокус, что примирение возможно только после покаяния. А не после забвения и реставрации. Что значит для нас предать русской земле прах вождей белого движения? Значит ли это покаяться перед ними от имени отцов за красное помрачение ума? Или это значит вообще отказаться от исторического суда, признать равную правоту, она же равная неправота, белых и красных, убийц и жертв, героев и предателей? Тогда давайте с почестями перезахороним труп товарища Троцкого. Его телу тоже неуютно лежать на чужбине; он по-своему любил Россию и хотел ее силком утащить туда, где, по его представлениям, находится земной рай. Ах, не готовы? Ну тогда какое ж примирение…

Да, у тех, кто был на стороне Николая II, имелись ошибки; они совершали и преступления, и зверствовали, и предавали. Но прежде чем действительно примириться со своим прошлым, а затем предать окончательному забвению противоречия, некогда расколовшие нацию, мы должны общественно покаяться перед теми, кто пал жертвой революционного переворота. Этому не мешает спокойное научное исследование причин и следствий революции, ясное понимание того, что и Николай Александрович, и его окружение приложили руку к ее подготовке, по крайней мере – сделали далеко не все для ее предотвращения. Однако ж этому мешает отказ от ясного, однозначного, недвусмысленного нравственного суждения: кто перед кем виноват, в чем и каким образом вину можно искупить.

В противном случае не только прокуратура, но и общество в целом будут жить в соответствии с поэтической формулой: «Кишкой последнего попа/ Последнего царя удавим». Честное слово, у Пушкина были стихи и получше.

Кто мы, откуда, куда и зачем

На неделе между 29 мая и 4 июня. – Юрий Лужков, не спросясь подмосковных коллег, призвал объединить Москву и Подмосковье; коллеги рассердились. – Алексей Мардашов продолжал биться за приобретение «Арселора» «Северсталью» и выход на глобальный рынок. – Госдума выступила с инициативой отмены статьи «против всех» в бюллетенях для голосования. – В мире думали и говорили о другом.

Немецкое телевидение обсуждает литературный скандал. По решению властей Дюссельдорфа знаменитый австрийский поэт и прозаик Петер Хандтке лишен премии, которую ему присудили доблестные дюссельдорфцы; решение отозвано, поскольку Хандтке не только публично защищает сербов и осуждает босняков, но и ездил на похороны кровавого диктатора Милошевича. Участники телевизионного диспута объясняют друг другу и зрителям, как нехорошо сочувствовать диктаторам и демонстративно закрывать глаза на преступления, совершенные большинством против меньшинства.

Можно долго спорить о том, настоящий ли диктатор Милошевич или так себе, типичный авторитарий; с другой стороны, обсуждать, большого ли ума писатель Хандтке, если произносит речи на похоронах не самого добросовестного политика конца XX столетия. Но все это разговоры в пользу бедных. Или в пользу богатых. Несомненно одно: немецкий истеблишмент проповедует плюрализм – и при этом морально давит на просербски настроенного литератора, который пошел против общего мнения. Поскольку плюрализм дозволен в жестко обозначенных рамках: ты заранее на стороне меньшинства, ты заранее против имперского духа, ты заранее против силы. А если не против, то сам окажешься меньшинством, причем таким, на которое не распространяется правило любви к меньшинствам. Ты – меньшинство нехорошее, иди отсюда.

Но если поглубже посмотреть на подоплеку дюссельдорфского скандала, окажется, что вся эта левая дурь – не более чем оборотная сторона, искажение, помутнение ключевых моральных представлений нации о добре и зле, о том, что имеет значение, а что нет. Своим отрицательным фоном история с Петером Хандтке лишь резче оттеняет и обостряет контуры базовых ценностей современной Германии. Тех самых ценностей, без которых существование единой исторической нации невозможно. Не так давно журнал «Штерн» заказал социологический опрос о значении ценностных ориентиров для сегодняшнего немецкого общества. Не знаю, чего ждали от опроса журналисты; возможно, надеялись получить подтверждение бытующему мнению, что теперешняя Германия уже не та; вот была бы тема номера! Ничего подобного. Та.

На первом месте – честность, из которой вытекает корректное поведение. Девяносто три процента на Востоке, девяносто два на Западе, и дальше практически одна и та же цифра – у мужчин и женщин, у молодежи, зрелых людей и пожилых; у служащих, чиновников, предпринимателей. Девяносто два, девяносто три; девяносто три, девяносто два. Только у рабочих «всего-то» восемьдесят девять. На второе место немцы поставили справедливость. Что на Востоке, что на Западе, что у мужчин, что у женщин. И тоже фантастическое единодушие, за девяносто процентов. Третье место отдано верности. Четвертое ответственности, чувству долга.Пятое – уважению, шестое – солидарности, последнее смелости. (Урок Петеру Хандтке: не лезь на рожон.)

Разногласия возникают по другому вопросу: кто формирует ценностные ориентиры, родители или бабушки-дедушки, школа или сестры-братья, церковь или СМИ, а может, популярные люди? В том, что родители в этом смысле первые среди равных, согласны практически все. Насчет братьев-сестер, церкви и СМИ Запад и Восток характерно расходятся. На Западе братьям и пасторам доверяют куда больше, чем журналистам и популярным людям; на Востоке – наоборот. Это разногласие существенное, но не отменяющее главного: гражданская историческая нация в Германии есть, у нее имеется общее представление о базовых, фундаментальных ценностях, которые значимы для большинства, и все прочие различия – региональные, этнические, религиозные, имущественные, политические – отступают перед лицом этого великого неформального единства.

Еще и еще раз повторю: этим колоссальным общественным преимуществом можно пользоваться во вред, примешивая к нему личную или клановую глупость. Как это произошло с отозванной премией Хандтке: его наказали за то, что поступил не по-честному, несправедливо, безответственно, нарушая приличия. И не заметили, как сами нарушили принципы честности, справедливости, ответственности и уважения. Можно привести и другие примеры; я только что своими ушами слышал, как приятный во всех отношениях и достаточно внятный, даже умный пастор всерьез рассуждал о необходимости подготовить специальную версию Евангелия для атеистов, из которой будет изъято слово «Бог», чтобы атеистические братья не смущались излишними различиями между собой и верующими. Ибо в противном случае мы покажемся им нечестными, несправедливыми и проч., далее по списку. Но! это все помутнение, искажение глубинной основы; значит, у немцев есть что искажать и замутнять. А у нас?

Что бы ни говорили скептики, Россия сделала колоссальный исторический шаг вперед во многих областях материальной и культурной жизни (которую все же не решусь назвать духовной). Да, у нас по-прежнему колоссален разрыв между успешными и неуспешными; но ведь он сокращается: еще пять лет назад мы говорили о десяти процентах вписавшихся в новую реальность, а теперь число их приближается к двадцати. И не только за счет роста цен на нефть (хотя, конечно, этому фактору мы многим обязаны). Еще вчера мечтать о показе отечественных фильмов в широком российском прокате было невозможно; теперь не только «Ночной дозор», но и Сокуров имеют свой российский экран. Накануне мощного индустриального рывка находится книгоиздание; оно учится выпускать качественных писателей массовыми тиражами, и промежуточная стадия отработки приема на книжках Гришковца близится к завершению; впереди распространение накопленного опыта. Но. За все эти годы не сделано главное. Не найдены простые ответы на сложные вопросы: что же нас всех объединяет поверх бесчисленных различий? На какие ценностные ориентиры мы опираемся? Что значит быть россиянином сегодня? Откуда мы ведем свой род? Куда движемся? Что для нас имеет общее, надличностное, наднациональное значение?

До тех пор, пока в рамках широкой общенациональной дискуссии, в процессе совместной гуманитарной работы мы не найдем ответы на эти ключевые вопросы, мы не станем единой исторической нацией. Со всеми вытекающими последствиями. Одно утешение: пока у нас нет просветленного единства, нам нечего и замутнять. И наши литературные скандалы будут совсем иными: какой клан кого продвинул на литературную премию, кого задвинул – и проч.

Гадание о прокуроре

На неделе между 5 и 11 июня. – Путин внезапно отправил в отставку генерального прокурора Владимира Устинова, которого силовая группировка планировала в преемники. – Парламентская комиссия отвергла версию депутата Юрия Савельева о том, что причиной бесланской трагедии стало применение спецназом тяжелого оружия.

Ключевое событие минувшей недели: отставка Устинова. Ключевая фраза недели: «Если бы у бабушки были определенные половые признаки, то она была бы дедушкой». И авторство события, и авторство фразы принадлежат одному человеку; фамилия – Путин. Наверное, если бы журналисты получили возможность спросить у главы государства, почему он отставил Устинова, им ответили бы в том же стиле. Поменьше жуйте сопли. И помните о том, что товарищ волк сам знает, кого ему кушать.

Это несомненная правда. Знает. Но скушанный генпрокурор был олицетворением вполне определенного политического курса, и от того, кто станет его преемником, во многом зависит наша политическая судьба на ближайшие годы. Так внезапное поедание премьера Касьянова и чудесное явление премьера Фрадкова четко обозначили вектор движения страны в 2004—2006 годах. На радость одним, на горе другим; равнодушных не было.

Так вот. Если на место полнокровного Устинова придет какой-нибудь поджарый Козак, это будет означать некоторую надежду для тех, кто резко против политических потрясений, но и принимать нарастающую веймаризацию России не в состоянии. Человек, инкорпорированный в систему, принятый в закрытый клуб правящей элиты, не чрезмерный демократ и совершенно не авторитарий, он прошел через возвышения и опалу, получал заведомо невыполнимые поручения и все-таки отчасти смог их выполнить; коррупции не подвержен, сочинским прокурором не был. Одна беда: как только Козак наденет генеральнопрокурорские погоны, поломается схема «преемник–премьер», главное преимущество которой: в зависимости от политической ситуации в 2008 году потенциального премьера можно поменять местами с потенциальным президентом, и сумма от перестановки слагаемых не изменится. А тут возникнет трехчлен, рядом с Преемником появится Последователь, и это мало кому понравится.

Если место крупноформатного Устинова, чей лик не всегда умещался в тесных границах журнальных обложек, займет еще более корпулентный прокуратор Колесников, это будет внятный, честный и по-своему благородный жест предупреждения всяким либералам, интеллигентам и примкнувшим к ним бизнесменам: ребята, прячьтесь под лавку, слышите: гремит оборванная цепь? Устинов сделал все от него зависящее, чтобы вернуть должности генпрокурора утраченный им к концу ельцинского царствования статус; было в нем что-то горделиво-вышинское. Колесников этот статус может использовать по назначению; прокуратура при нем станет танкодромом. В связи с этим вспоминается история из жизни жены одного олигарха, которая сказала начальнику службы охраны, что дочка после школы хочет на каток, и в ответ услышала подобострастное: «Каток подогнать к школе или к дому?» Гоните, т. Колесников, к дому; школу мы закончили 25 октября 2003 года. И полученное в этой школе образование позволяет нам предположить, что никакого Колесникова в Генпрокуратуре не будет. Им попугают, потревожат, отвлекут внимание, чтобы проще и незаметней проскочить с настоящим кандидатом.

Если же прокурором станет другой полпред, Коновалов, то это будет означать одно: Генпрокуратура возвращается в служебные рамки, генпрокурор из политиков первого ряда переведен в разряд федеральных чиновников класса «А». И окончательно достроится система всеобщего усреднения, когда на ключевые посты в государственном бизнесе, бюрократии, медиа, дипломатии назначаются люди, очевидным образом не соответствующие масштабу поставленных задач. Ничего дурного при этом о г-не Коновалове сказать не хочу; вполне допускаю, что он может раскрыть какие-то совершенно новые качества на новом посту; но его назначение будет однозначно воспринято как разоружение Генпрокуратуры перед лицом партии и вождя. Что, может, было бы и неплохо. Если бы не процесс тотального обезвоживания политического организма, окончательного обезличивания и нивелировки.

Читатель ждет уж рифмы «роза»; пожалуйста. Мы помним все разговоры после отставки Михал Михалыча Касьянова. Кто будет, кого не назначат. А из воздуха соткался Фрадков. Но ведь конкретная фамилия конкретного назначенца не так важна, как его типаж. А их сейчас всего три. Замените имена Козака, Колесникова, Коновалова на аналогичные; результат будет тот же. Какой именно – узнаем сравнительно скоро. Сможем понять, бабушка это или дедушка. И сделаем вывод.

Премиальные контуры сверхдержавы

На неделе между 12 и 18 июня. – Государственную премию РФ в обновленном формате получили: российский оркестр, татарский писатель, еврейский композитор, безымянный герой и русский патриарх.

Государственные премии РФ по новым правилам вручали второй раз, но подавалось все как в первый – торжественно, в прямом эфире федерального канала. И правильно. О прошлом годе мы еще не знали, в какой именно стране будем жить, федеральное послание было выдержано в прежнем стиле демократической риторики (борьба с налоговым терроризмом, свободный человек в свободной стране…), не определяло долгосрочных стратегических целей; только первая, пробная цитата из философа Ильина пробрасывала намек на возможные идеологические обстоятельства. В нынешнем году все стало на свои места; пафос энергетической сверхдержавы подкреплен ракетой «Булава»; демографическая политика напрямую соотнесена с государственными задачами удержания территории и военной мощи.

Я сейчас не обсуждаю, хорошо все это или плохо; хорошо – если история XXI века пойдет по силовому пути и ресурсные войны не миф церэушных vs эфэсбэшных политологов, а самая что ни на есть горькая реальность; плохо – если на самом деле тренд мировой истории сохранит свое глобальное направление и нашим детям нужно будет конкурировать в рамках открытой экономики, сохраняя свои национально-культурные корни в условиях всеобщего размыва. Я все-таки о другом. О том, как быстро, как отзывчиво реагируют мелкие элементы государственной жизни на появившееся притяжение крупной системы; как они охотно заряжаются ее энергией и встраиваются в общую модель. Не было вчера стратегии – и Госпремии сами себя ощущали как нечто межеумочное; появилась стратегия – и они тут же наполнились системным смыслом.

Лауреаты нынешнего года в большинстве своем безусловно заслуживали наград. И крупнейший наш музыкант Михаил Плетнев, героически, в невозможных условиях создавший роскошный Российский национальный оркестр. И любимый многими поколениями актер Баталов. И Патриарх Алексий II, помимо всего прочего так много сделавший для сбережения беспризорных детей. И два поименованных академика, и один академик тайный, не названный на церемонии – наверняка его военная разработка являет собою нечто выдающееся. Некоторые сомнения вызывает награждение авторов казанского балета про Юсуфа; все-таки это давняя работа, в свое время не допущенная отборщиками «Золотой маски» до основного конкурса. Но, во-первых, мы судить о достоинствах и недостатках «Юсуфа» не можем – не видели, а отборщики могли ошибаться. Во-вторых, не в искусстве тут дело; не было бы создателей «Юсуфа» – их следовало бы выдумать. Потому что именно эта номинация переключила Госпремию 2006 года в принципиально новый, идеологический регистр.

Перед нами, телезрителями, на сцене были не отдельные художники и ученые, а Представители, Образы государственной идеи. Дух безымянного военпромовского героя незримо реял над рядами кресел, в которых восседали статусные гости, и над красиво ряженными гвардейцами; чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей мы фиг вам отдадим.

Заслуженный актер, вспоминавший гонимую Ахматову, с которой он был биографически тесно связан, олицетворял собою неразрывную Традицию, ту самую преемственную историю, в которой горькая память о жертвах неотделима от гордости за свершения.

Российский национальный оркестр во главе с дирижером указывал на мировое значение русской культуры и ее связующую роль в нашем духовном пространстве.

Татарский балет, музыку к которому написал композитор по фамилии Любовский, подчеркивал идею национального и религиозного Мира: коранический Юсуф не противоречит библейскому Иосифу, что и отметил в своей речи композитор. А казанский поэт Ренат Харисов, видимо, автор либретто, не только произнес прочувствованную речь, в которой звучали до боли знакомые слова («ваше вдохновляющее выступление» и т. д.), но и огласил идейно выдержанный стишок в стиле Щипачева-Доризо-Острового, в котором примирялись национальные герои русского и татарского народа. Они, вообще-то, воевали друг с другом, но это «не вина, а скорее беда».

Что же до патриаршего куколя, то он знаменовал собою высоту морального авторитета, которая в нашем обществе по праву принадлежит русскому православному Патриарху. Главное, чтобы он не слишком жестко настаивал на экономической независимости церкви от государства, не требовал обратно отобранные церковные земли; так оно как-то спокойнее.

Чем не премиальный контур новой сверхдержавы, в которой наука глобальной энергии подкреплена, с одной стороны, безупречным и новаторским оружием, с другой – силой веры (или, по крайней мере, нравственности), а русская музыка с мировых высот привносит национально-религиозную гармонию в наше разнородное и богатое традициями общество? И какому же моральному уроду придет в голову подвергать деконструкции эту изысканную картину? Тем более что, повторяю, лауреаты и впрямь равнодостойны.

Но проблема не в том, нравится ли кому-то подобная модель присуждения Госпремий, в которой каждый отдельный лауреат значим не сам по себе, а в связи с общим идеологическим замыслом; проблема состоит в том, какое будущее мы себе готовим сегодня. Или мы движемся туда, где государство растерянно разводит руками, когда его просят определить предпочтения в области искусства: сами разберитесь, частным образом; я вот лучше систему грантов для научных лабораторий разработаю, продумаю поощрительную систему налогообложения для книгоиздателей, дам денег на продвижение национального искусства и литературы, позабочусь о библиотеках. А ставить акценты – ну, это не мое, увольте. Или мы направляемся туда, где частным образом культуру и науку стараются поощрять пореже, поскромнее, если государство попросит; само же государство не просто реализует политику в области культуры (то есть создает условия для ее автономного развития), а ведет четкую культурную политику, то есть поддерживает стили и тенденции, направления и мысли. В том числе премиальным образом. Я понимаю, что выбирать не хочется; как говорила одна моя знакомая в ответ на просьбу – выбери хоть что-нибудь: «Я выбираю молочный суп». А все равно придется.

Южное Бутово и Северная страна

На неделе между 19 и 25 июня. – Генпрокурором стал министр юстиции Юрий Чайка; министром юстиции стал генпрокурор Владимир Устинов: рокировочка. – Продолжалась битва жителей окраинного района столицы Южного Бутова за право жить в своих домах на своей земле – и не переселяться туда, куда их хочет отправить московская власть.

Казалось бы, какое дело регионам до жителей окраинной Москвы, которые восстали против переселения из деревянных домов в железобетонные? А выпуски федеральных новостей дают сюжет за сюжетом; прямые включения; точки зрения власти и граждан; «К барьеру» с Николаем Сванидзе (за жителей) и Владимиром Платоновым (за московскую власть). Просто какие-то ранние времена Первого съезда народных депутатов, а не позднепутинская эпоха. Значит, страна смотрит? Стало быть, люди интересуются? Что им столица, что они столице, а они – рыдают…

Понятно, почему все восхищенно смотрят московский «Дорожный патруль»; зажратые москвичи бьют свои дорогие иномарки и плачут пьяными слезами – приятно. Но рассказ о судьбе южнобутовских выселенцев… Тут общероссийская аудитория совершенно не злорадствует; напротив, мысленно объединяется вокруг полудеревенских обитателей деревянных домов. И потому, что южнобутовцев выгоняют с занимаемой территории по Шемякину суду, а это русскому человеку слишком хорошо знакомо. И потому, что начальники с простыми людьми не торгуются, не ведут переговоры, а просто посылают подальше. Но еще важнее другое. Бутовских лишают святого – земли; а кто не жил по соседству с селянами и не знает, какие кроваво-мистические чувства связывают традиционного россиянина с каждым миллиметром земли, – тот не жил в России. Можно денег человека лишить – переживет; можно мужа посадить – жена поплачет, но смирится; землю отобрать нельзя. Кто сдвинул ночью межу на пять сантиметров – пожизненный враг; кто не сдвинул – либо святой, либо ненормальный: как же можно не прирезать кусочек бросовой почвы, матушки сырой земли? А тут внаглую, без обоснования, выкупа или равноценной замены чиновники объявили, что все земли принадлежат городу, а горожанам фигушки. Бунт не мог не подняться. Страна не могла его не поддержать. И уже не имеет никакого значения, кто прав, кто виноват. Важно только то, что Лужков покусился на главное, на землицу; что его людям не хватило ума остановиться у запретной мистической черты.

И тут традиционный сюжет получает неожиданное развитие. Конфликт был порожден застарелыми навыками московской элиты («что мое, то мое, а вот об вашем-то мы и поговорим»), а преобразовался в акцию осознанного общероссийского сопротивления. Не в политическое противостояние – это важно подчеркнуть, а именно в коллективную общественную борьбу за имущественные, обывательские права. Причем недаром в центре всех телевизионных сюжетов про бутовское стояние оказались женщины; семейный очаг и мать сыра земля по-прежнему ощущаются как центр и смысл жизни русской женщины. Южнобутовский скандал всколыхнул застарелую традицию бабьего бунта; однако, к счастью, прошедшие годы просвистели не зря; бунта мы не наблюдали. Самое обытовленное, самое прямолинейное, самое простонародное сознание соединилось с представлениями о частных интересах и принципами гражданского общества в их низовом, но оттого не менее значимом проявлении. «Мы законопослушные граждане», – говорит тетенька в камеру, и ее слова как настоящий бальзам для либерального сердца.

Между прочим, как законопослушные граждане вели себя и мужики, устроившие зимой автомобильный протест против несправедливого приговора Олегу Щербинскому, на которого гаишники по сговору с местными властями свалили вину за гибель алтайского губернатора Евдокимова. Протест – мирный; традиция мужского кулачного боя за правду переросла в гражданскую акцию европейского типа; и эта акция была настолько успешной и настолько укорененной в толще народной жизни, что инициативу поспешили перехватить «единороссы». Общественное сопротивление было конвертировано в политические акции; но – очень важно! – не потеряло при этом своей общественной, гражданской природы.

Вывод. У нас на глазах формируется особый и очень глубоко укорененный в традиции вид гражданского общества. Способ мужской – как на Алтае; способ женский – как в Бутово. Вопреки мечтам демократических политиков, приземленный обыватель не хочет вылупляться из житейского кокона и становиться прекрасным гражданином с крылышками. Вопреки нынешним правителям, он не собирается всегда пребывать в коконе послушного равнодушия. Он избрал третий путь – путь не бабочки, но улитки. Когда обывателя задевает за живое (а за живое задевает право на быт и частную жизнь в привычных формах, а также автомобильный беспредел), он вылезает из домика, страшно крутит усиками, выделяет жгучую слизь. Как только задача решена, он прячется обратно в домик – и не пробуйте извлечь его оттуда: бесполезно. Значит, тактика (она же стратегия) общественных активистов должна заключаться не в том, чтобы понуждать обывателя быть гражданином двадцать четыре часа в сутки, а в том, чтобы всячески его поддерживать, когда он готов побыть гражданином пятнадцать минут в день.

А вообще – если бы не сочувствие к личной судьбе Щербинского и вынужденных бутовских переселенцев, я был бы готов от всей души поблагодарить наших доблестных гаишников, обслуживающих власть судейских, а также Юрия Михайловича Лужкова лично за то, что они подтверждают собой правоту эпиграфа к «Мастеру и Маргарите»: «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Они сделали для формирования гражданского общества в нашей стране больше, чем все активисты вместе взятые. Сделали – по глупости, породив социальные ситуации, из которых нет иного выхода, как только в гражданскую жизнь.

Министерство устиции: без вина виноватые

На неделе между 26 июня и 2 июля. – В процветающих городах России разразился настоящий винный кризис.

Самое сногсшибательное событие прошлой недели: рокировочка с прокурором Устиновым. Его сначала жестоко уволили, а теперь милостиво пересадили в кресло министра юстиции Чайки. Ставшего, в свою очередь, прокурором. Самое ошеломительное наблюдение недели текущей: в столичных магазинах окончательно и бесповоротно опустели винные полки; одиноко и безнадежно стоят бутылки по цене две-три тысячи рублей, все остальное скуплено на корню. Мы, разумеется, далеки от того, чтобы объяснять очевидный винный кризис превращением Минюста в Министерство Устиции; такое утверждение отдавало бы привкусом советской частушки: «Прошла зима, настало лето, спасибо партии за это». Вино пропало из-за того, что введены в действие новые акцизные марки для импортных напитков; старые, как водится, кончились, новые не напечатаны, маркитанты не смогли заказать свежие партии товара, а прежние запасы близки к исчерпанию. Да еще недавняя торговая война с Грузией и Молдавией, после которой исчезли плохие, но также и хорошие грузино-молдавские вина; рынок слегка просел, а потом и вовсе рухнул. Не Устинов в этом виноват; решения о перемене таможенных правил принимались задолго до того, как в правовой (она же силовая) системе наметилась рокировочка. А все же переназначение т. Устинова на кое-какие мысли наводит. И не столь уж невинные.

В самом деле. Отрешившись от политики, забыв о публичном пространстве, сосредоточившись на абстрактных управленческих смыслах, мы сможем найти рокировочке вполне здравое объяснение и оправдание.

Да, у т. Устинова были определенные недостатки как субъективного, так и объективного свойства. Он любил лезть поперек батьки, а в условиях борьбы с коррупцией получал чрезмерные полномочия, которые безобразно усиливали одну из властных группировок. Он притормаживал дело «Трех китов» и «Гранда», в котором замешаны чекисты самого верхнего ранга; сам президент вынужден был вызывать следователя из Ленинградской области, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Прокурорская биография Устинова связана с перехватом НТВ, арестом Ходорковского – и у некоторой части правящей элиты есть иллюзия, будто именно поэтому Устинову так не доверяют на Западе и с предубеждением относятся к его запросам об экстрадиции Березовского и Закаева; г-ну Чайке в этом отношении, думают они, будет проще.

С другой стороны: а какие серьезные претензии можно предъявить т. Устинову? Он что, брал (на себя) больше других? Он что, сдал кого-то? Он что, нелоялен? Никак нет. А если его убрать из системы, устиновский клан смертельно обидится и затаится. Лучше не убирать. Лучше переставить. Практически на такое же место, но с некоторым усечением полномочий, они же амбиции, они же возможности самостоятельной игры. Так шефа резидентуры, который работал в большой стране, но вот-вот будет объявлен персоной нон грата, переводят на ту же должность, но в страну поменьше.

Иными словами, нам продемонстрирован наглядный пример новой кадровой логики. При Сталине неугодных вождей если не казнили, то понижали и сохраняли в системе: из членов Политбюро в директора комбинатов. При Хрущеве отправляли в отставку, исключали из партии, но зато не сажали. При Брежневе, вплоть до коррупционного дела директора Елисеевского гастронома Соколова и череды самоубийств (Щелоков, Рашидов и проч.), применяли метод горизонтальной ротации: переводили из одной республики в другую, на аналогичную должность. Или оставляли в ЦК, но перебрасывали на сельское хозяйство. При Андропове научились отправлять проштрафившихся руководителей на заслуженный отдых. При Горбачеве продолжили.

Лишь при Ельцине правящая бюрократия стала заложником публичной политики, и это ей очень не нравилось; как профессиональный популист и при этом опытный номенклатурный руководитель, Борис Николаевич внезапно и внеочередно выбивал клин из клана; никто и никогда не знал, на кого и когда падет его монарший гнев. После его ухода из Кремля роли поменялись; теперь публичная политика была заложницей бюрократии; принцип сбережения кадров и сосуществования кланов, от «семьи» до «чекистов», работал вплоть до ареста Ходорковского (25 октября 2003) и распался после протестной отставки главы президентской администрации Волошина (практически тогда же). Началась череда кадровых брожений; внезапно отправлялся в историческое небытие Касьянов, выплывал из нетей Фрадков; отсутствовала четкая схема, никто не знал, как себя вести по отношению к статусным отставникам и как статусные отставники должны вести себя по отношению к власти. А когда номенклатура не знает правил, ей тяжело и грустно становится жить на этом свете. Уж лучше ельцинский произвол, после которого можно было хотя бы уйти в оппозиционную политику, и никто не воспринимал это как предательство.

И вот – новый поворот. Ключевые политические фигуры в системе государственного управления бюрократически переставлены местами, потому что сумма от того – не меняется. Принцип горизонтальной ротации, который до сих пор применялся только к среднему начальствующему составу, распространялся на внутреннее, непубличное звено управления, перенесен вовне, в открытое пространство. А значит, кончилась не только политика; кончились иллюзии, будто бы она когда-нибудь вернется. Так управлять можно лишь в номенклатурном государстве, которое не нанято населением и подотчетно ему в своих ключевых решениях, а поставлено над и вне.

Некоторые основания для такой тактики у нынешней власти имеются. Массовая общественная жизнь только-только зарождается, в неожиданных формах, в бытовой сфере – об этом мы говорили в предыдущей колонке, «Южное Бутово и Северная Страна». Что же до практической политики, то она стала уделом профессиональных циников с одной стороны и пикейных жилетов – с другой; тех, кого всерьез волнуют перестановки в верхних эшелонах власти, так мало, что вроде бы можно с ними не считаться; собака лает, караван идет. Беда только в том, что собака иной раз лает каравану нечто дельное, чутье у нее лучше, чем у верблюда, и об опасности она предупреждает заранее, когда кажется, что все отлично и хватит попусту брехать. И еще в том, что самозамкнутая бюрократическая система, которая не страшится коррекции извне, в виде политических выборов, конкурентной борьбы и проч., рано или поздно перестает работать. Пока вождь не хлестнет кнутом, ни одна проблема не сдвинется с мертвой точки. Будь то проблема гражданства для соотечественников (сколько Путин ее продавливал через свое же ближайшее окружение!); будь то проблема демографическая; будь то выход российских компаний на глобальный рынок; будь то строительство армии; будь то поставки вина. А если главный человек занят другими, не менее важными проблемами – от саммита и ВТО до судьбы российских дипломатов, – то бюрократическая машина без его понуканий перестает действовать. Грузинское и молдавское пойло устраняется искусственно, а французские, испанские, чилийские, аргентинские и проч. напитки пропадают как бы сами собой. Потому что пока лично президент не вмажет ответственным за изготовление таможенной наклеечки, они не пошевелятся. Тем более что монопольная компания, которой государство поручило заниматься новым контролем за поставкой спиртосодержащих (с духами тоже скоро будет напряженка), напрямую завязана на ФСБ, и никто не будет с ней рядиться. Опять же, если президент не скажет свое высокомонаршее «гав!».

Вот мы и вышли кружным путем к изначально заявленной теме. Между горизонтальной ротацией Устинова и полномасштабным винным кризисом, который напоминает о временах раннего неопытного Горбачева, нет никакой связи. И связь – прямая. Система самодостаточной и самонастраиваемой бюрократии позволяет принимать удобные кадровые решения. И не позволяет предотвращать глупейшие социалистические провалы в мощной экономике энергетической сверхдержавы.

Роснефть навынос и в розлив

На неделе между 3 и 9 июля. – Завершился чемпионат мира по футболу. – Началась подготовка к народному IPO «Роснефти». – Госдума разрешила президенту использовать спецподразделения за пределами России. – Северная Корея к Дню независимости США произвела несанкционированный запуск ракет, но направила их в сторону РФ.

Во времена нашей перестроечной молодости некоторый знакомый, ныне академик РАН, а тогда начинающий преподаватель, славился тем, что хранил у себя дома невероятные запасы алкоголя. Когда к нему приходили гости, он распахивал дверцы бельевого шкафа, копошился в груде серых советских простынь и пододеяльников, шершавых полотенец, наволочек, покрывал и время от времени радостно вскрикивал: вот она! – извлекая на свет очередную бутылочку «Московской», каберне или вазисубани. Потом лез под диван, вытаскивал облезлый чемодан, перехваченный кожаными ремнями; в чемодане обнаруживалась консервированная закуска: баклажанная икра, голубцы, болгарский гювеч и китайская тушенка. Все пили, ели, страшно радовались и хвалили предусмотрительность хозяина, который всерьез отнесся к предупреждению поэта Тимура Кибирова: «…Но готовься жить заране/ Без сыров и без колбас». И только потому никогда не жил без водки и закуски.

Минуло двадцать лет. Позади остались революции и контрреволюции, распад СССР и учреждение самостоятельной России, перевороты и внутренние войны, шоковые реформы и дефолты, появление российских миллиардеров и реставрация ЧК, борьба за членство в «Восьмерке» и перспективы вступления в ВТО, запуск сверхракеты «Булава» и возвращение принципов досрочного голосования; впереди – народные размещения акций крупнейших нефтяных компаний, общенациональные IPO. Люди, родившиеся в одну историческую эпоху, советскую, взрослевшие в другую, революционную, набравшие силу в третью, индустриальную, и вступающие на зрелости лет в четвертую, постиндустриальную, сами себе не верят: неужто это мы прошли такой невероятный путь? Вы! – отвечает им история. Добавляя: может быть, еще и не такой пройдете.

И в самом деле.

Мысленно возвращаюсь в 6 июля 1986 года; представляю, как запасливый приятель вынимает из-под стопки белья припрятанную бутылочку, и после третьей рюмки кто-нибудь из присутствующих говорит: а через каких-нибудь двадцать лет мы будем обсуждать не то, кто кого в Политбюро пересидит и какое крыло, прогрессивное или регрессивное, возобладало, а то, будем ли мы покупать в Сбербанке народные акции «Роснефти» или поостережемся? Засмеяли бы; ни за что не поверили бы. Однако ж вот: до 10 июля можно подписаться на покупку, по неустановленной цене, минимум на 15 000 руб. Фантастика!

Тут же перед умственным взором встает совсем другая картинка. 6 июля, допустим, 2001 года. Встреча со старыми друзьями в отличном новом ресторанчике; воспоминания о том, как доставали из-под кровати старый чемодан с голубцами, а из бельевого шкафа водку с вином. И вдруг какая-нибудь Сивилла объявляет: через пять лет случится винный кризис, снова будете скупать напитки, завидовать более расторопным, тревожиться: а не исчезнут ли и соль со спичками. В самый разгар общероссийского IPO. При цене на нефть 72 доллара. При безнадежном падении американской валюты и последовательном укреплении рубля, только что ставшего свободно конвертируемым. Опять же подняли бы на смех. Примерно как если бы сегодня, 6 июля 2006 года, нас кто-нибудь предупредил: через годик-другой вспомните про запасы продовольствия, китайскую тушенку и гювеч; ну не глупость ли, в самом деле?

А почему, собственно, глупость? Только потому, что Россия на подъеме, стабфонд растет как на дрожжах, зарплаты среднего класса поднимаются, дорогие магазины открываются повсеместно, а мы напрочь отвыкли от когдатошнего дефицита? Но если все так хорошо, каким же образом сложился нынешний экономический парадокс: «Роснефть» предлагается навынос, а вино на разлив закончилось. Реалии начала XXI века совместились с анахронизмами конца века XX. Абсурд, но факт, как говорил духовный вождь антиалкогольной кампании 1986 года Егор Кузьмич Лигачев.

Непомерные оптимисты с графиками и цифрами в руках убеждают нас, что нынешняя политэкономическая система, единолично замкнутая на любимого вождя, не ведет и не может вести к краху; никаких объективных причин для серьезного кризиса нет, одни бабьи вздохи и досужие разговоры; энергетической сверхдержаве ничто не угрожает… Рассуждая по-марксистски, объективных причин – нету. Все отлично, базис разбух, никакая субтильная надстройка ему не страшна; оппозиция может расслабиться и уйти в отпуск на долгие годы; ничего ей в нашей политической действительности не светит. Если экономике не мешать, она будет двигаться вперед семимильными шагами. Однако это если не мешать; выясняется, что непросчитываемая глупость может в любую секунду пробить брешь в нефтегазовом заслоне; что покушение на стабильную реальность, которого не могут позволить себе беспомощные противники режима, запросто позволяет внутренне неконкурентная система.

До поры до времени можно было закрывать глаза на то, что крупнейшей в России и одной из крупнейших в мире нефтегазовых компаний доверено руководить человеку с опытом работы в нижнем слое среднего бизнеса. На то, что сколько-нибудь самостоятельным людям все неуютней внутри номенклатурной обоймы. Что правительством великой страны рулит профессионально-грамотный чиновник, опытный ничевок. Все сходило с рук; внешняя конъюнктура была сказочная. Она и сейчас сказочная, только сбои в цепи происходят все чаще; они пока не накладываются друг на друга, и соляной кризис, затронувший массы, разошелся во времени с винным, который затронул более изысканные слои; но дальше-то что?

Одно радует. Многие из нас понимали, что нехорошо вкладываться в народное IPO «Роснефти»[6], поскольку оно преследует всего лишь две цели, и обе сомнительные. Во-первых, занять на рынке денег для покрытия расходов на приобретение «Юганскнефтегаза», похищенного у «ЮКОСа» при отягчающих обстоятельствах. Во-вторых, вовлечь широкие инвесторские массы в отмыв репутации; народ, он знает; народ ошибаться не может; если народ стал совладельцем, стало быть, все по-честному. Или, как говорили братки 90-х, по чесноку. А все-таки человеческая природа брала свое; жадность опутывала сознание ложными доводами: да ничего, да вдруг выгода, да экономика вне морали, да почему ты должен упускать свое… Теперь сомнений не осталось. Если посреди бурного капиталистического роста возможен катастрофический обвал в советский дефицит, чего ждать от их публичных размещений. Совесть чиста; деньги не потрачены; мораль совпала с трезвым расчетом; какое счастье.

От Басаева до Януковича

На неделе между 10 и 16 июля. – В Петербурге прошел саммит «Большой восьмерки». Путин был доволен: он выиграл все, что мог. – ФСБ объявило о гибели главного чеченского террориста. – На Украине разразился политический кризис.

Неделя перед саммитом «Большой восьмерки» выдалась бурная и жесткая.