Создатели Катлас Эдуард

— Не шевели руками, — сказал он и начал лить жидкость на покрывавший ладони Руперта клей. Сейчас он напоминал грязную застывшую смолу.

Липкая масса начала пузыриться, превратилась в белесую жидкость с едким запахом и закапала со склеенных ладоней. Руперт смотрел, как белые капли падают в раковину и запекаются темной коркой вокруг слива. Он пошевелил руками, чтобы растворитель попал на большие сгустки клея на ладонях и между пальцами.

Руки зачесались, а потом стали гореть. Зеленая жидкость или растворяющийся клей разъедали кожу. Руперт зашипел от боли и попытался отдернуть руки, но плосконосый еще крепче схватил его за предплечья.

— Чуть-чуть щиплет? — спросил порезанный. Он вернул кувшин под мойку и зажег сигарету. — Будешь дергаться — эта штука въестся как следует.

Жгло все сильнее. Руперту казалось, что он крепко сжимал в обеих руках щупальца ядовитой медузы. Стало жечь под ногтями и в суставах. Руперт сжал зубы и напряг каждый мускул в руках, он старался не закричать от боли, понимая, что за это его будут бить.

Клей продолжал растворяться, пузырясь и шкварча, как яйцо на сковороде, казалось, что плоть на руках плавится до самых костей.

— Знаешь, что помогает в таких случаях? — спросил порезанный. — Вода. Простая холодная вода. Он направил широкий кран на руки Руперта.

— Точно, вода помогает, — подтвердил плосконосый.

Порезанный коснулся вентиля на кране.

— Повернуть его?

— Да, — ответил Руперт.

— Что «да»?

— Да, пожалуйста, сэр, пожалуйста, включите воду. Господи, как больно.

— По-моему, он назвал тебя «господом».

— Правда? — порезанный наклонился вплотную к Руперту. — Ты назвал меня господом? Я для тебя бог?

— Пожалуйста, — Руперт хрипел от боли. Его пальцы скрючились, а ногти как будто отслаивались.

— Ну, что, хватит? — спросил порезанный своего напарника.

— Пойдет.

— Вроде хватит, — порезанный повернул вентиль, и широкая струя холодной воды хлынула Руперту на кисти, смывая химикаты и немного облегчая боль. Он сгибал и поворачивал руки, чтобы полностью смыть едкую жидкость. До этого он по глупости делал то же самое, когда порезанный лил ему на руки кислоту.

— Смотри, чтобы хорошо смылось, — сказал плосконосый. — Иначе разъест кости.

Руперт тщательно ополоснул руки и разглядел их. От запястий до кончиков пальцев их покрывали красные ожоги, из которых сочилась кровь, мышцы ослабли. Ногти были на месте, но некоторые из них отходили от кожи, как чешуйки, готовые вот-вот отвалиться.

Руперта провели вверх по пыльной бетонной лестнице, а потом вниз по коридору из шлакоблоков. Он оказался в помещении без окон, где было пусто, за исключением тяжелого деревянного стула с кожаными креплениями для запястий и лодыжек. Тюремщики пристегнули Руперта к стулу и вышли.

Он просидел один очень долго, но, не имея часов, не мог точно сказать, сколько прошло времени: двадцать минут, час или больше. Руки у него дрожали, а в пальцах как будто оголились нервы. Он несколько раз взглянул на единственный предмет в комнате — заплесневелую зеленую занавеску, отделявшую часть помещения. Он не знал, сколько места было за ней, возможно, она просто закрывала стену.

Руперт сидел спиной к двери, поэтому, когда она наконец открылась, он не увидел тюремщиков, пока они не оказались перед ним. Порезанный поставил перед Рупертом складной карточный стол, а плосконосый принес стул и подвинул его к столу, чтобы сидящий мог смотреть на Руперта. Они ушли, не сказав ни слова.

Прошло много времени, прежде чем они вернулись. На этот раз их сопровождал мужчина в черной офицерской форме и фуражке. Слева у него на груди виднелись серебряный череп и две орденские планки с разноцветными лентами. Руперт часто видел такие у военных, но на служащих Департамента террора они были редкостью.

Этот мужчина был поменьше двух других, даже изящнее, с густыми светлыми волосами и глазами очень бледного голубого цвета. Он держал большую черную сумку, похожую на саквояж провинциального доктора. Мужчина поставил сумку на стол и сел. Он не смотрел Руперту в глаза и не обращал на него внимания.

— Капитан задаст тебе пару вопросов, — сказал порезанный. — Если ты будешь себя плохо вести, мы тебя накажем.

Порезанный и плосконосый (Руперт решил, что они были тюремными надзирателями) развернулись и вышли. Он услышал, как за ними закрылась дверь.

Худощавый капитан достал переносной экран и стал что-то читать на нем, держа прибор под таким углом, чтобы Руперт не видел текста. Несколько минут спустя капитан поднял глаза.

— Дэниэл Руперт? — спросил он.

— Да.

— Вы диктор на «Глобнет Лос-Анджелес».

— Да.

Капитан покачал головой.

— С вами, журналистами, всегда проблемы. Даже в нынешней ситуации вам нельзя доверять. Людям вроде вас почему-то кажется, что, раз в городе расклеены баннеры с вашими лицами, ваше мнение что-то значит.

Руперт не знал, что ответить, и промолчал.

— Ваши родители живут в Бейкерсфилде. Пенсионеры. Часто навещаете их?

— Иногда.

— Похоже, только изредка по праздникам. Почему?

— Потому что… Я сам не знаю.

— Как дела с женой?

— Отлично.

— Вы редко ее трахаете.

Руперт запнулся, не зная, что сказать.

— Она очень религиозна.

— Религиозные женщины трахаются. Я это постоянно наблюдаю.

— Мы не… У нас…

— Что такое?

— У нас есть проблемы.

— Вы только что сказали, что у вас отличный брак.

— Скорее обычный.

— Нет смысла лгать нам, — сказал капитан.

— У нас не самый счастливый брак. Какое это вообще имеет значение?

Впервые за все время капитан посмотрел ему прямо в глаза. В его бесцветном взгляде сквозило что-то холодное и змеиное.

— Вас проинформировали о правилах относительно вопросов.

— Да, сэр. Извините.

Капитан посмотрел куда-то мимо Руперта и коротко кивнул. Оказалось, что двое охранников не покидали комнату. Они схватили стул Руперта с обеих сторон, отнесли за занавеску и задернули ее.

Они наклонили стул спинкой к чану с мутной водой и окунули голову Руперта. Он попытался вырваться, но ремни были крепко затянуты и впивались в кожу. Его легкие запылали изнутри, он не успел вдохнуть перед тем, как очутился под водой.

Стул наклонили вперед и дали Руперту глубоко вдохнуть, а потом снова опустили его голову под воду. Легкие медленно поглощали воздух, и вскоре он снова почувствовал жжение.

Его подняли, и, едва вдохнув, он опять оказался под водой. На этот раз извиваясь от боли. Грязная жижа поглощала его, череп невыносимо сдавливало, казалось, что мозг взрывается от нехватки кислорода.

Пытка повторялась несколько раз, Руперта поднимали из воды за секунду до утопления.

Потом он услышал голос капитана: «Достаточно». Охранники подняли его стул, отнесли обратно к столу и поставили напротив капитана. Тот достал из саквояжа желтую пластиковую коробку, перемотанную оголенным медным проводом. Один из охранников взял у капитана коробку и прикрепил провода к голове Руперта. Они свисали по его промокшей футболке.

Надзиратели отошли к двери. Капитан достал желтую коробку поменьше и вытянул из нее антенну.

— Итак, — сказал капитан, — как бы вы описали свои отношения с женой?

— Ужасные, — ответил Руперт.

— Хорошо. Вот видите, как легко говорить правду.

— Да.

— А теперь расскажите мне, где вы приобрели консоль «СиноДин 8000 ИксР»?

— У старьевщика в китайском квартале.

— Как назывался магазин?

— Я не помню.

Капитан коснулся рычага на маленькой желтой коробке, и тело Руперта налилось болью. Каждая мышца напряглась, он сотрясался в спазмах, но кожаные ремни крепко удерживали его на стуле. Из-за воды, оставшейся на коже Руперта и пропитавшей его рваную футболку, электрические разряды распространялись по всему телу.

— Итак, — проронил капитан.

— Магазин в каком-то переулке. Кажется «Бамбук». Простите, простите. Я бы сказал, если б помнил.

— Зачем вы приобрели это устройство?

— Я хотел видеть общую картину.

— Общую картину чего?

— Мира. Что на самом деле происходит в мире.

— Разве вы, телеведущий, не знали, что происходит в мире?

— Я лишь сообщал официальную версию.

— Вы сообщали людям правду.

— Отчасти.

— Что это значит?

— Я сообщаю некоторые факты. Одну из версий. Я даже не знаю, как решается, что считать правдой, а что нет.

— И вы стали искать правду во вражеской пропаганде. Верно?

— Там не только пропаганда.

Тело Руперта прошил еще один электрический разряд. Он почувствовал, что у него на губах выступила пена.

— Любая антиамериканская информация — пропаганда, — сказал капитан. — Как может человек вашего положения этого не понимать? В военное время все мы должны держаться вместе. Вы нарушили основной принцип.

— Я все это скрывал, — ответил Руперт. — Я не пытался никому открыть глаза. Только хотел знать сам.

— Я видел, как это бывает. Сначала вам просто любопытно. Со временем вы стали бы пропагандировать вражеские идеи, стали бы в итоге террористом и начали бороться против собственной страны. Мы просто застали вас в процессе перерождения. Вы представляете угрозу для государства и граждан. Как, по-вашему, следует с вами поступить?

— Я не знаю.

— Что-что?

— Я сказал, я не знаю, сэр.

— Скажите мне вот что, мистер Руперт. Если бы врач обнаружил в вашем теле одну-единственную раковую клетку, вы бы хотели немедленно ее уничтожить или позволили бы ей преспокойно существовать, видоизменяя другие клетки?

— Я попросил бы ее вырезать, — прошептал Руперт. Силы вытекали из него.

— Громче.

— Я сказал, что вырезал бы ее!

— Значит, вы понимаете. Я врач, мистер Руперт, а вы раковая клетка. Моя задача — защитить тело. Понимаете?

— Да.

— Наши враги — бессердечные и бездушные убийцы. Они готовы умереть, лишь бы страдала наша страна. Вы можете жалеть их, если хотите. Это так же глупо, как жалеть ядовитую гремучую змею. Но, поверьте, они никогда не пожалеют вас. Ваше место здесь, среди соотечественников. Только здесь вы представляете хоть какую-то ценность. Мы боремся за выживание. Понимаете?

— Да.

— Теперь расскажите мне о своих отношениях с ведущим спортивных новостей, — капитан пробежал глазами по экрану, который держал на ладони. — С Салливаном Стоуном, настоящее имя — Кэрри Гристоун.

— Мы работали вместе.

— Вы иногда обедали вдвоем. У вас были общие секреты?

— Секретов не было, сэр. Мы просто перекусывали в кафе поблизости от студии.

— Почему вам нужно было остаться наедине? Что вы обсуждали?

— В основном работу.

По телу Руперта пробежал третий электрический разряд, и его подбросило на стуле, ремни на руках и ногах натянулись. Нервные окончания с хлопком взрывались, как перегоревшие лампочки.

— Еще раз, — сказал капитан.

— Нас объединяла… Не знаю, как это назвать… Ирония, не свойственная многим нашим коллегам.

— Ирония по поводу чего?

— По поводу нашего места в мире. Наверное, правильно сказать так.

— Вы имеете в виду работу журналистов на «Глобнете»?

— Да, сэр. Со временем замечаешь, что правда непостоянна, история меняется. Война на Филиппинах, без какого-либо объяснения, оказывается войной в Индонезии. И тому подобное.

— Естественно, факты со временем меняются.

— Да, сэр. Трудно объяснить, что я имею в виду. Мы рассуждаем о свободе и демократии, но одни и те же люди пожизненно остаются у власти. Мы рассуждаем о религии, но устраиваем войны по всему свету.

— Вы посещаете церковь Святого Духа?

— Да, сэр.

— Тогда вы должны понимать, что мы играем в мире особую роль. Мы боремся со злом.

— Да, сэр.

— Идем дальше. Вы когда-нибудь трахали Салливана Стоуна?

— Нет.

— Вы когда-нибудь совершали в отношении его акт мужеложства?

— Нет, сэр.

— Вы когда-нибудь позволяли ему совершать акт мужеложства в отношении вас?

— Нет.

— Вы подозревали в нем инакомыслие?

— Это несложно заподозрить.

— Почему вы не сообщили об этих подозрениях своему работодателю? Нельзя допускать, чтобы публичное лицо вело себя безнравственно. Это разрушительно для республики.

— Да, сэр.

— Я задал вопрос.

— Я не знаю, сэр.

Руперта еще раз ударило током. Его позвоночник извивался и трепетал, как флаг на ветру.

— Я должен был донести на него, сэр, — проговорил Руперт, хватая ртом воздух. — Я не хотел ломать ему жизнь ложными обвинениями, сэр.

— Если бы обвинения оказались ложными, ему нечего было бы бояться. Согласны, мистер Руперт?

— Наверное, сэр.

— Я жду более четкого ответа.

— Нет, сэр. Ему нечего было бы бояться.

— Передо мной кадры видеозаписи, сделанной, когда мистер Стоун в последний раз приходил к вам домой. Вы вдвоем спускались в подвал. Это было в апреле. Какова была цель его визита?

— Я не помню, сэр.

Капитан снова взялся за желтый пульт.

— Ему было страшно, — быстро ответил Руперт. — Он думал, что вы следите за ним.

— Он думал, что я слежу за ним?

— Департамент террора.

— Почему в этих обстоятельствах он обратился к вам?

— Не знаю, может, он думал, что я ему посочувствую.

Капитан кивнул и откинулся на спинку стула. Он долго оставался в таком положении, разглядывая Руперта бесцветными глазами, как будто обдумывая, стоит ли утруждаться преследованием такой добычи.

— Именно об этом я и говорил, — произнес капитан после паузы. — Видите? Салливан Стоун был инакомыслящим. Он дурно повлиял на вас.

— Я не уверен, что это правда.

— Почему нет?

— Мы не говорили прямо о… Политике или подобных вещах.

— Сомневаюсь. Но на ранних этапах это и не обязательно. Процесс идет постепенно. Продуманное выражение лица или жест в нужное время. Неодобрительное замечание в адрес нашего дорогого президента. Понимаете?

— Да, сэр.

— Ваш работодатель, разумеется, получит выговор за трудоустройство инакомыслящих. Я думаю, так все и было. Салливан Стоун был безнравственным и опасным человеком. Он сочувствовал врагу и призывал вас к тому же. Верно?

— Сэр, я не думаю, что все дело в Салли…

На этот раз удар тока оказался гораздо сильнее. Руперт скрипел зубами, его губы скривились и обнажили десны. Ему казалось, что глаза сейчас выпадут из глазниц.

— Итак, — сказал капитан, — я утверждаю, что Салливан Стоун склонял вас к идеям и действиям, характерным для террористов. Это верно?

— Да, да, сэр. Совершенно верно.

— Да, это в основном вина мистера Стоуна. Обдумайте это. Тщательно обдумайте. Мы еще поговорим, — капитан встал из-за стола, собрал приборы в саквояж и вышел из комнаты, не проронив больше ни слова.

Глава 11

Руперта, все еще мокрого по пояс, вернули в ледяную камеру, где он трясся от холода, пока не провалился в коматозный сон.

Он потерял счет дням и ночам и даже не мог определить время суток. Охранники непредсказуемо вытаскивали его из камеры и вели на очередной допрос с капитаном, избивали без всякой причины и иногда водили в грязный туалет в конце коридора. Руперта будили громкие пронзительные звуки, которые, бывало, не замолкали часами, сводя его с ума. Никто не лечил его руки, и раны от ремней оплетали ладони, пальцы и кисти черными рубцами. Руперт ни разу не видел других заключенных.

Капитан снова и снова задавал ему вопросы о политических и религиозных убеждениях, а еще долго и пристрастно расспрашивал Руперта о мельчайших подробностях его сексуальной жизни и предпочтениях. Руперт не знал, требовалось ли это, чтобы доказать его инакомыслие, сломить психологически или просто было навязчивой идеей капитана.

Через какое-то время капитан снова заговорил о Салли. Для начала он еще раз включил запись визита Салли, которая явно была сделана с экранов в доме Руперта.

— Мистер Руперт, нам неизвестно, что произошло у вас в подвале, — сказал капитан…

— Я сказал вам, что Салли было страшно.

— И чего именно он хотел от вас?

— Он хотел… Он думал, я могу помочь ему. Спрятать его.

— Почему же он так думал?

— Не знаю. Наверное, он был в отчаянии.

— И что вы сказали?

— Я сказал, что ничего не смогу для него сделать. К тому времени ему уже никто не мог помочь.

— Вы отвернулись от него?

— Я просто сказал ему правду.

— Но вы хотели помочь. Вы сочувствовали ему, даже зная, что он безнравственный отщепенец. Вы бы помогли ему, будь это в ваших силах.

— Я жалел его, но не рискнул бы своей жизнью, чтобы его защитить. Мне следовало думать о Мэдлин, — Руперт надеялся выяснить, что сделали с Мэдлин, но тюремные правила не позволяли ему спросить об этом.

— Вы уверены, что больше ничего не произошло? — поинтересовался капитан, игнорируя невысказанный вопрос Руперта.

— Ничего. Мы пробыли там всего минуту. Я попросил его больше не приходить.

Тело Руперта пронзил мощный электрический разряд.

— Вы знаете, как мы относимся ко лжи, мистер Руперт.

— Да, сэр.

— Сейчас я облегчу вам задачу.

Капитан потянулся к саквояжу и достал прозрачный пакет для вещественных доказательств. Внутри лежал бумажник Руперта — тонкая квадратная коробка с экраном для звонков и небольшими отделениями для купюр и разных мелочей. Отделения были открыты и пусты.

Капитан опустил пакет на стол и положил рядом еще один. В нем была пластиковая карточка с длинным прямым номером из букв и цифр.

— Где вы это взяли? — Капитан указал на карточку.

— Не знаю.

Руперта опять больно ударило током.

— А теперь? — спросил капитан.

— Не помню.

Второй разряд был еще сильнее.

— Почему вы по-прежнему пытаетесь лгать, мистер Руперт? Вы так до конца и не усвоили правила? Думаете, мы не выяснили, что это за номер? Мы знаем, кому он принадлежит.

— Тогда вы знаете больше меня, — сказал Руперт. Он вздрогнул, ожидая нового удара током, но капитан то ли поверил ему, то ли устал пытать.

— Давайте кое-что проясним, мистер Руперт. Ваша жена все еще в заключении. Мы арестуем ваших родителей через десять минут, если пожелаем. Хотя вряд ли они будут держаться тут так же хорошо, как вы. Что касается вас… Вы знакомы с угольной промышленностью?

— Нисколько, сэр.

— Вы быстро научитесь. Я постоянно получаю запрос на рабочую силу из трудового лагеря для гражданских лиц в Западной Виргинии. Не знаю, что там творится, но им вечно требуются новые люди. Что касается вашей жены, нам всегда нужны рабочие руки для очистки реактора Команчи-Пик. Вы помните взрыв на Команчи-Пик?[9]Возможно, вы рассказывали о нем в новостях.

— Тогда я еще был стажером.

— У восьмидесяти трех процентов рабочих на Команчи-Пик в течение года развиваются злокачественные опухоли. Там тоже постоянно нужно свежее мясо.

Руперт не мог ответить. Он пытался отделаться от образа Мэдлин, беззубой, лысой и иссушенной радиацией.

— Готовые наряды на работу лежат у меня на столе, — продолжал капитан. — Мне осталось только подписать их, и вас с женой сегодня же погрузят в поезда, разумеется, разные. В пять утра по восточноевропейскому времени вы уже будете трудиться. Понятно?

— Да, сэр.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»