Территория войны Пронин Алексей
– Гражданин! – снова гаркнул я. – Этого недостаточно? Завтра же, прокурору, за превышение полномочий, только попробуйте тут покомандовать!
Тот не ответил, но я мог записать на свой счет еще одного врага в полицейских погонах.
Теперь меня интересовало, что происходило на улице. Я протиснулся к выходу и толкнул дверь наружу. В глазах зарябило от химической зелени по всей улице. Это были бойцы чужого ЧОПа. Поверх формы на них сегодня были надеты яркие, неонового зеленого цвета, жилеты, какие надевает в темное время суток дорожная полиция. Их тут было не меньше сотни, они только что вышли из автобусов и нетерпеливо топтались, развлекая себя шутками и ожидая команды. Заметил я и Портного.
Я еще постоял на ступенях – хотел встретить журналистскую братию, которая запаздывала: не хватает им оперативности, не выработали жилку. Зато был сам Портной, поэтому представление можно было начинать даже для него одного. Сбоку у ворот меня привлек шум и толкотня: спиной к воротам стоял мой курносый знакомец, неизменный спутник Портного, счет с которым у меня никак не кончался. Его плотно окружали зеленые жилеты, и он, помахивая руками, что-то им объяснял.
Я вошел в проходную и остановился у дверей: понаблюдать со стороны. Судебные приставы уже присели на подоконники, полиция кучковалась около турникета, тем самым морально подавляя наших охранников. Из заводского начальства остался только молодой Софронов. Киселева не было. На двух стульях уже запустили маленький копир, и две секретарши, не торопясь, ксерили многочисленные бумаги – на каждый лист из вороха на столе уходило несколько минут.
Нам только это и оставалось – ксерить, чтобы завтра все спокойно перечитать и писать в суды жалобы. Но делать это, судя по всему, придется уже не на заводе. В кабинетах завтра будут сидеть другие люди, со Стукаловым за директора. Исполнительный лист, с которым пришли, не оставлял нам лазейки: немедленное исполнение, удаление с территории, передача вновь избранному руководству завода печатей, штампов, ключей от сейфов и помещений... А, как известно, неисполнение судебного акта, вступившего в законную силу, могло обернуться возбуждением уголовного дела по серьезной статье. Для этого и была призвана сюда полиция. Но и без полиции у приставов сил физической поддержки в зеленых жилетах предостаточно.
Прицепиться можно только к тому, что не было ранее уведомления, не была направлена на завод копия этого исполнительного листа, хотя бы за день-два. Это серьезное нарушение. Но, возможно, копия была направлена, да Стукалов о ней «позаботился». Или, может, в этом ворохе бумаг на столе найдется и почтовое уведомление о вручении такого листа. Все липа, конечно, как и определение этого далекого, никому не известного уездного суда, за пару дней сумевшего войти в положение пьяницы Сереги из столицы и перекинуть, как мячик, из рук в руки многомиллионный завод.
Техники закончили свое дело и двинулись к турникету. Одним из них был вчерашний электрик, тянувший провода к микрофону на митинге. Он-то мне сейчас и нужен.
Я схватил его за руку уже в вертушке и потянул назад. Молодой парень, на голове черная бандана с белыми черепами, на шее болтаются на серебряной цепочке два собачьих зуба.
– Помощь твоя нужна. Стой.
Взяв его худую голую руку в кольцо, я подвел его к единственному оставшемуся тут начальству: к молодому Софронову.
– Простите, господин Софронов, мне нужна помощь этого паренька. Подтвердите ему, так сказать, мои полномочия.
Тот закивал парню головой:
– Делай, делай все, что ему нужно. – И в мою сторону, понизив голос: – Нам-то как поступать?
– Копируйте пока все, имеете полное право. Еще не вечер. Глотова что-то не видно...
С пареньком я не хотел говорить в этой толкотне. Не выпуская длинную холодную руку, я повел его к бюро пропусков и толкнул жидкую фанерную дверь. Та только задребезжала на слабом крючке. Я толкнул сильнее, и дверь отскочила, перед нами стояла какая-то испуганная женщина.
– Свои, свои, не бойтесь, мы хорошие!
Я подвел паренька к окну и вынул из кармана компакт-диск.
– Знаешь, что это такое? – Тот только презрительно усмехнулся: «Гы-ы». – Тебе надо сейчас зарядить его в аудиосистему, что у вас на третьем этаже, и пустить по всем громкоговорителям завода. На всю мощность, чтобы стекла задрожали. Сможешь?
– Почему нет... попробую.
– И сразу запрись. К дверям стол, шкаф... Они к тебе ломиться будут, чтобы вырубить.
– Что там? – спросил он, с опаской разглядывая диск.
– Скоро услышишь. Круче твоего рэпа. Ты все понял? – Тот только кивнул. – И последнее. Чем дольше продержишься в радиорубке, тем круче ты мужик.
29. Штурм
Когда с потолка проходной и с заводского двора крякнули динамики, все непроизвольно завертели головами. «Раз-два, раз-два... проверка системы, раз, два, три...» Щелчок, несколько секунд тишины, и все заводское пространство заполнил бархатный вкрадчивый голос Портного: «...Нельзя ли поскорее, Сергей Палыч, за денек-другой, очень нужно...» – «Это непросто... вы знаете расценки?» – «Ну, конечно, мы же с вами не первый раз работаем...»
Я наблюдал за реакцией народа. Первый интерес скоро сменился раздражением: было громко и однообразно, режиссура этой радио-пьесы им не нравилась. Вскоре никто даже не вслушивался, воспринимая это как технический сбой в телефонной сети или, как поняли судебные приставы, шумовое противодействие ответчиков: им приходилось выслушивать и не такое...
На иное я не рассчитывал, и не для них было это представление, и даже не для запаздывавших журналистов: те бы тоже не сразу врубились, и пришлось бы долго все объяснять. Представление предназначалось только Портному, только для его ушей. Это сработало, и даже слишком быстро, слишком сильно, потому что события начали выходить из-под контроля.
Взвизгнула пружина, хлопнула входная дверь, и влетел курносый подручный Портного, мой знакомец. Он сразу бросился к старшему приставу. По тому, как взял его под локоток и повел обратно к двери, было ясно, что они уже имели возможность познакомиться ближе.
Я шагнул к молодому Софронову:
– Копии документов – в портфель, все с собой, ничего не оставлять! Заканчиваем, заканчиваем!
Я начал помогать секретаршам, подавал им самые важные оставшиеся бумаги из вороха на столе: все скопировать мы не успевали. И вскоре раздался отвратительный скрежет и лязг тяжелого металла, доносившийся откуда-то по соседству с проходной.
«Ворота!» – сообразил я и выскочил на улицу. Тяжелый грузовик, с тросом через лом, пятился, вырывая стальные створки ворот из петель. Между створок была уже щель в метр, но грузовик продолжал реветь, тужиться и рвать сталь. «Они так и не заварили ворота... Разгильдяи!»
Десятки зеленых, как ночной неон, жилетов, подобно своре гончих, ждали только момента, когда грузовик, наконец, встанет, трос упадет и они смогут ринуться, как лавина, в кривую щель.
Я обернулся: десяток видеокамер и фотоаппаратов запечатлевали это зрелище: оно того стоило. Журналисты все-таки приехали, но слишком поздно, когда все уже заканчивалось.
Я бросился к одному, к другому, из тех, кто показался мне моложе и смышленее:
– Слушайте, слушайте, что транслируют по громкоговорителям! Это коррупция высшего разряда! Разговоры рейдера с чиновниками. Кому интересно – я все объясню!
На фоне воркующих телефонных переговоров из громкоговорителей вдруг раздались резкие команды из «матюгальника»:
– Пошли, пошли, все! Группа А блокирует охрану противника. Группа Б – по плану «Сигма», группа Ц – на охрану ворот, группа Д – зачистить территорию! Быстро, быстро!
Створки ворот широко распахнулись, и в них, как поток зеленой лавы, влилось не меньше сотни боевиков. Это была сборная армия, из нескольких ЧОПов, в одинаковых зелено-неоновых жилетах. По ним они узнавали друг друга, это были их опознавательные знаки, как пароль. Для этого они их и надели сегодня.
Я поискал глазами Портного. Недалеко от ворот, с передними колесами на тротуаре, совсем недалеко от моего мотоцикла, был припаркован темно-синий «Lexus» с тонированными стеклами, передняя пассажирская дверь была распахнута. Развернувшись на кресле, свесив ноги на асфальт, там сидел Портной и, не спуская глаз от происходящего перед воротами, говорил по телефону.
Хвост последних зеленых жилетов уползал за ворота, за ним толпой устремились журналисты, но сразу были грубо отсечены и оттеснены назад. Прохода на завод больше не было никому, ни через ворота, ни через турникет.
В проходную чинно проследовали трое в полицейской форме, за ними судебные приставы и понятые. Действие перемещалось на третий этаж заводоуправления, но мне туда хода уже не было. А надо бы, хотя что-нибудь изменить – бумажками или умными доводами и жалобами – уже невозможно.
Заводские динамики по-прежнему грохотали над головами, и эхо, отражаясь от цехов, металось по заводскому двору. Уже с четверть часа секреты Портного неслись из громкоговорителей, доступные всем желающим, и он должен был положить конец этому в первую очередь: ради этого и штурм начался раньше положенного времени. Продержаться больше, чем несколько минут, у моего паренька в черной бандане не было никаких шансов. Но еще разносилось над заводом: «...Нужно, дорогой, очень нужно... А если очень хочется, то можно – ведь так? Ты же в доле – забыл?»
Я метнулся к автобусам, вереницей стоявшим на другой стороне улицы. Шофера увидел только в одном. С открытым окном, поглядывая на ворота, он мирно пил чай из крышки термоса. Я стукнул ладонью по его двери, и он от неожиданности поперхнулся, закашлялся и брякнул свой стаканчик на приборную доску.
– Жилет! Быстро! Еще один нужен. Для группы спасения. Ищи скорее!
Тот, даже не взглянув в мою сторону, прижав руку к губам, перевернулся в кресле и, продолжая кашлять, пошел по салону. Обратно он вернулся уже откашлявшись и развел руками:
– Нет больше, разобрали.
– Свой снимай! На кой он тебе! Жилет, говорю, снимай!
Водила послушно стянул с себя зеленый жилет и протянул в окно.
– Молодец! Отлично служишь!
На ходу продевая руки в жилет, я бросился в толпу и протиснулся к воротам, крича:
– Группа спасения!
Чоповцы в воротах реагировали только на зеленые жилеты, они даже не взглянули мне в лицо, отступили в сторону, и я побежал по заводскому двору, догоняя таких же ярко-зеленых.
30. Вынос тела
Я уже бежал вверх по лестнице, когда динамики по всему заводу вдруг дружно поперхнулись, щелкнули, и наступила странная, показавшаяся сначала мертвой, тишина. Последний пролет лестницы я пролетел под грохот собственных сапог. На третьем этаже было не протолкнуться. Я прижался в коридоре к стене и пропустил мимо себя выводимых с заломленными руками наших серо-белых камуфляжных бойцов. Они не сопротивлялись и только смущенно, как неуместной дурацкой шутке, ухмылялись в сторону. Так выполнялось то, что было прописано в судебном исполнительном листе: удалялись с территории все лица, чинящие препятствия.
К кабинетам хода уже не было никому, все заблокировано, даже от своих в зеленых жилетах. Я остался перед постом, выглядывая поверх голов, придумывая, как мне добраться до директора. Впереди мелькнула голова Стукалова. И вдруг там раздался хлопок. Потом крик, грохот падающей мебели и матерная ругань. Хлопок был пистолетный, но в тесном помещении очень громкий.
Возня и шум в конце коридора только усилились после этого: хлопали двери, падала с треском мебель, взвизгнула женщина, и я узнал в этом голосе секретаршу Галю. Но вот у дальних дверей мелькнула полицейская фуражка, двинулась в нашу сторону, за ней – фуражка судебного пристава, и за ними плотная группа зеленых жилетов, выволакивающих из кабинета тяжелое кресло.
Глотов был привязан к спинке кресла капроновым шнуром. Он даже не сидел в кресле, а развалился в нем, и, чтобы его ноги не волочились по полу, «зеленожилетники» тужились и поднимали кресло как можно выше. Я снова вжался в стенку. Лейтенант полиции, на которого я кричал в проходной, полный достоинства на упитанной физиономии, проходя мимо, вдруг перебил свой победный шаг, заметив и узнав меня. Даже остановился, рассмотрел меня с головы до пят, потом мой зеленый жилет, без слов отвернулся и пошагал дальше впереди процессии.
Кресло никак не проходило мимо поста охраны, пришлось его поднимать еще выше, и Глотов даже пригнулся, чтобы не задеть головой люстру на потолке. Внешне он выглядел вполне спокойным, только очень бледным и каким-то сонным. По сторонам он не смотрел, никого глазами не искал и меня не заметил. За креслом потянулись еще несколько зеленых жилетов. Я окликнул одного:
– Слышь... Кто стрелял?
– Этот и стрелял. Из газового. Потому и связали.
Коридор опустел, дверь в кабинет директора была вновь плотно закрыта, и оттуда доносились возбужденные голоса. Все было кончено: новый гендиректор Стукалов, в присутствии судебных приставов и понятых, принимал печать предприятия, ключи и документы. Он вступил в должность.
Я побежал вниз, на заводской двор, бегом к воротам и на улицу. Толпа зевак и журналистов слегка поредела, но по-прежнему топталась тут. Я вскочил на ступени перед дверьми проходной и крикнул:
– Господа журналисты! Прошу на брифинг! Краткий комментарий к происходящему!
Обернулись, услышали, отделились от ворот один, двое, трое... И скоро уже около десятка журналистов толпилось передо мной под ступенями.
– Господа! Моя фамилия – Соколов. Я работаю с дирекцией этого завода. Через пять минут я расскажу вам, что произошло внутри, и поясню вам записи телефонных разговоров, которые вы слышали по громкоговорителям. Через пять минут. Прошу далеко не расходиться.
Я сбежал со ступеней и бросился к темно-синему «Lexus’у». Передняя дверь теперь была закрыта, окна темнили тонировкой. «Только бы он еще был там!» С разбегу я повис на темно-синей крыше и костяшками пальцев стукнул в боковое стекло. В ответ – тишина.
– Борис Михайлович! На одну минутку. Очень важно! В ваших интересах!
Моторчик внутри двери заурчал, черное стекло поползло вниз, и изнутри пахнуло прохладным кондиционированным воздухом. За рулем сидел шофер в белой рубашке и галстуке, рядом на переднем сиденье Портной, который только скосил на меня холодные глаза. Увидев на мне зеленый жилет, он оживился, и, заметив это, я поспешно стянул его с себя, скомкал и бросил в окно ему на колени:
– Позаимствовал ваше снаряжение. Спасибо, возвращаю.
Тот брезгливо смахнул зеленый комок с колен на пол.
– Борис Михайлович! Сейчас я буду проводить маленькую пресс-конференцию для журналистов. Кстати, и вас на нее приглашаю. Хочу раздать всем желающим по компакт-диску с вашими телефонными разговорами. Многие послушали и очень этим заинтересовались, они высоко оценили ваши способности. Вы не возражаете?
Тот молча смотрел на меня поверх черного стекла.
– Что вы еще хотите?
– От вас больше ничего. Вы для меня интереса не представляете. Но вашему хозяину... пардон, олигарху, или депутату, или яхтсмену, это очень не понравится. Тем более перед самыми выборами. Он вроде снова себя выдвигает?
– Короче!
– Короче, звоните ему, объясняйте суть, и я буду с ним говорить. Сам.
– Его нет в Москве.
– Позавчера мы с ним беседовали через иллюминатор на Москве-реке.
– Сегодня рано утром он вышел на яхте из Гибралтара в Атлантику.
– Тем хуже для вас лично. Если в течение пяти минут вы с ним не свяжетесь, – а время еще есть, – и он со мной не поговорит, он же потом с вас голову снимет! Повторяю, у вас только пять минут. Я начинаю пресс-конференцию и раздаю всем желающим диски. И еще подумайте о себе: ведь там ваши разговоры с чиновниками, а не олигарха.
– Что потом?
– Что потом, вам скажет господин яхтсмен, а не я. У нас с вами никаких дел, надеюсь, больше не будет.
– Ладно, я попытаюсь, – и черное стекло поползло вверх.
Я побежал обратно и вскочил на ступени:
– Господа журналисты! Пресс-конференция начинается. – Я огляделся. Кучка заинтересовавшихся подросла, подошли и зеваки. – Друзья! Только что, при мне, вынесли из кабинета тело законно избранного генерального директора этого завода. Живое тело, слава Богу. Но привязанное веревками к креслу. Они называют это вполне законным – рядом была даже наша полиция и судебные приставы. Это типичный рейдерский захват предприятия, который расцвел в нашей стране на отечественной коррупции, на шатких и бестолковых законах, и при продажных судах: вы сами только что слышали запись телефонных переговоров этих деятелей. У меня нет времени вдаваться в детали. Но кому это интересно, передайте мне свои визитки или номера телефонов, я с вами свяжусь.
Через плечи и головы начали стекаться ко мне визитки и клочки бумаги.
– Копию диска этих разговоров можете передать? – крикнули сзади.
– Теперь о телефонных разговорах продажных чиновников. Дело в том, что записи таких разговоров – это вмешательство в частную жизнь, преследуемое нашими удивительными законами. А их источник, или назовем его – инициатор записей, может быть легко по ним вычислен и привлечен по уголовному делу. Поэтому без его личного согласия, как вы понимаете, мне затруднительно сейчас передать...
Я заметил боковым зрением, как от «Lexus’а» с достоинством, но бегом, приближался ко мне водитель в галстуке.
– ... Но теперь у меня есть ваши телефоны и визитки, и, в зависимости от того, как будут складываться обстоятельства, я с вами обязательно свяжусь...
– Господин Соколов, вас просят в машину, – шепнул мне на ухо водитель и затрусил обратно. Но я продолжал:
– Спасибо за внимание. Но не расходитесь, я сейчас вернусь. Возможно, появится новая информация, и все станет через минуту еще интереснее.
Я побежал к машине. Водитель придерживал для меня заднюю дверь, а Портной, не оборачиваясь, протянул мне назад через спинку свой мобильный телефон.
– Говорите с ним. Он на проводе.
– Алло! Господин яхтсмен? Это Соколов. Я недавно вам представлялся на Москве-реке, вы меня вспомнили?
– Что вам еще нужно?
– Вам Портной не рассказал, в чем загвоздка? Тогда я поясню. Журналисты наслушались, пока тут наблюдали ваш рейдерский захват, телефонных разговоров вашего дружка Портного с разными высокопоставленными чиновниками. Там, знаете, такое можно услышать!.. Потянет годков тюрьмы каждому этак по пять. А всего разговорчиков на диске часов на десять, я их даже не все еще прослушал. Представляете, какой сюрприз! Вы меня слушаете? Что-то вы молчите...
– Слушаю, слушаю!
– Так вот, разговоры эти все о деньгах, о нехороших делах, и даже анекдоты они травят друг другу... Очень интересно. Но только очень незаконно. Преступно. Я уж не говорю о правоохранительных органах, а наши журналисты сразу просекут...
– Конкретнее, Соколов!
– Кстати, как там погодка в Атлантике? Ничего? А здесь вчера весь день дождичек шел. Но сегодня солнышко вроде... Так вот, выбирайте. Или я сейчас, пока они еще не разошлись, раздам по компакт-диску с этими разговорчиками каждому желающему. Повторяю, прямо сейчас, через минуту, пока горячо, – и каждому. Или... – Я замолчал.
– Что «или»?
– Или вы разворачиваете свою армию на сто восемьдесят градусов. Назад. За ворота. И генерального директора Глотова – обратно, в том же кресле, в свой кабинет. Печати и ключи – по местам. И извинения за изуродованные ворота. – Теперь молчал тот, а я слушал в трубке волны Атлантики. Но потом я не выдержал и добавил: – Уважаемый яхтсмен, журналисты ждать не будут, они на работе, – где я их буду потом ловить? Мне сейчас нужно отдать им эти диски, пока не разошлись. Решайте скорей! Только уж тогда обратно не торопитесь, плавайте себе по Атлантике на здоровье, можете еще в Тихий океан сходить. Потому что выборы в гордуму для вас состоятся сегодня. И результат я вам скажу по телефону: вас не выбрали. И никогда и никуда больше не выберут. Напрасные только хлопоты с агитацией населения. Об этом я тоже позабочусь.
– Передайте трубку Портному.
– Нет, вы сначала ответьте мне, а потом своему Портному. Повторяю: меня устраивает только возврат на состояние пятницы, на конец рабочего дня. Чтобы никаких решений липовых собраний акционеров и ничего подобного. Снова пятница, и снова Глотов в кабинете. Так?
– Хорошо. Так.
– Слово моряка? Я могу вам верить?
– Можете. А я – вам?
– И вы тоже.
Я сунул мобильник в руки Портного, выскочил из машины и побежал обратно на ступени проходной. Половина толпы уже разбрелась, но несколько, кого я приметил, дождались меня.
– Господа! Сенсация! Ворота сломали по ошибке! Завод этот оказался вовсе не тот, который был им нужен! Представляете! Это не шутка, это – истинная правда. Тело директора сейчас понесут обратно, в его законный кабинет и, возможно, опять в том же кресле. Вы все теперь узнаете от него самого: он очень любит публичные выступления. Я с вами прощаюсь, спасибо всем. Но телефоны ваши у меня тут, – я хлопнул себя по карману, – и я всегда смогу с вами связаться на предмет передачи дисков.
Больше мне тут делать было нечего. Моя работа на этом заводе успешно завершилась. Я честно заработал свой гонорар. Взглянул на часы: пора что-нибудь пожевать, и не спеша направился к своему мотоциклу. Стоящий с ним рядом «Lexus» зловеще чернел стеклами. Как я мог представить, внутри этой штабной машины сейчас разворачивалась операция по отступлению. Их командирам приходилось тяжко: всех назад, с приставами и судьями в придачу, и год тяжелой опасной работы под хвост...
Я уже снял цепь с замком, когда коротко и тревожно укнула полицейская сирена, раздвигая толпу у проходной. Я бросил цепь на седло и подошел ближе. Из полицейской машины озабоченно вышли четверо, но только один из них был в форме. Одного в штатском я узнал сразу – следователь Шаров.
«Его-то какой черт сюда принес!» – успел еще подумать я, как толпа расступилась перед подъехавшей вслед за полицией санитарной «Газелью», именуемой в народе «труповозкой». Я пошел в толпу, там что-то уже знали, это видно было по новому возбуждению на лицах.
– Убили! Убили, весь в крови! – кричала какая-то женщина в рабочей спецовке. – Сказали, лежит на полу, и никто его не трогает, полицейских дожидаются. Наш, наш он, завод-ской! Убили, гады...
«Господи, – подумал я, – только бы не мой паренек в черной бандане! За что мне такой грех на душу!..»
31. Вторая смерть
Следователь Шаров шагал по заводскому двору впереди, он бывал на этом заводе не раз. Навстречу шли разрозненные группки в ярких зеленых жилетах. Завидев полицейские чины и штатских с открытыми кобурами, те уважительно обходили их стороной. На лестнице следователям встретились трое судебных приставов. Их старший одновременно отдал честь и поклонился. На третьем этаже, в начале коридора, за столом сидели лейтенант полиции и сержант. Завидев следственную бригаду, они без спешки встали и отдали честь. В ответ Шаров только кивнул, за ним кивнули остальные.
– Что тут у вас за карнавал? – спросил Шаров, хмуро оглядывая пустой замусоренный коридор.
– С утра проводилось принудительное исполнение решения суда... – ответил лейтенант. Он старался держаться уверенно и независимо, но проступала заметная робость.
– Директор у себя?
– К нему «Скорую» вызвали. Сердце. Лежит в кабинете.
– Пусть лежит. И второго директора доконали... Рейдеры? – Шаров остро взглянул на лейтенанта, и тот в ответ пожал плечами. – Как будто вы ничего об этом не знаете, лейтенант! А я ведь следствие здесь, между прочим, провожу! И не первое. Вторая смерть за неделю. Участок не ваш?
– Мой.
– Куда идти?
Лейтенант повел всех по коридору, остановился и толкнул одну из дверей. Шаров шагнул первым.
– Э-э, как тут тесно... Лейтенант, вы со мной, остальные ждите в коридоре.
Убитый лежал на животе, из горла коричневым ручьем вытекла и засохла на линолеуме кровь. Лужица с одной стороны была размазана, и в метре от нее краснело еще одно темное полужидкое пятно. Утопая лезвием в засохшей крови, там лежал нож.
– Опознали тело?
– Да. Сослуживцы.
– Кто он?
– Киселев. Юрист завода.
– Кто нашел?
– Приставы. Открывали кабинеты, а этот заперт. Ключей не было, взломали дверь при понятых и нашли.
– Что-нибудь пропало?
– Не заявляли.
Шаров присел на корточки над ножом.
– Орудие убийства кто-нибудь трогал?
– При мне – нет...
– Подозреваемые?
– Не опрашивал, не успел...
– Подозрительные?
– Есть один. В мотоциклетной куртке. Надел потом зеленый жилет, чтобы за своего принимали. Здесь терся. Лично подтверждаю, сам видел.
– Заводские его знают?
– Видели. Вчера тоже тут ошивался.
– Хорошо, лейтенант, пока свободны. Зовите мою бригаду.
– Директора поднять?
– Пусть отдыхает. Из замов кого-нибудь.
– Стукалова? Он по режиму.
– Вот-вот, по режиму, его и давай.
Бригада работала почти без слов: тихо поскрипывали резиновыми перчатками криминалисты, сверкала фотовспышка. Шаров молча сидел за столом и просматривал бумаги юриста. Сверху лежали копии вчерашних судебных исков, он листал их и изумленно покачивал головой. Оторвался от бумаг, только когда мертвое тело перевернули на спину. Обошел стол, вгляделся в белое лицо и присел на корточки над месивом распоротой шеи.
– Напоминает кое-что? – спросил Шаров, склоняя голову набок.
– Похоже. И орудие убийства то самое – видел лезвие?
– Ох, какое... Пальчиков на нем нет?
– Не думаю: все в крови, и узоры на рукоятке помешают.
– Из дорогих ножик-то. Нам его оставил. А в прошлый раз пожалел. – Шаров поднял лицо к фотографу: – Слушай, сделай-ка пару хороших снимков этого ножика и отпечатай сразу на принтере.
– Еще что-нибудь?
– Физиономию заодно. Пальчики сможешь к вечеру?
– Пальчики только к утру. Что за спешка? – недовольно мотнул головой криминалист. – Ты рану видел? Сверху вниз. А у Софронова: снизу вверх.
– Тот сидел, а этот стоял.
– Одинаково: от уха до уха, и края рваные. Общий их знакомый.
– Ладно, заканчивайте, я пока пойду покалякаю.
Шаров вышел в коридор, дверь напротив была распахнута, и в комнате лейтенант с кем-то разговаривал.
– Товарищ подполковник, тут как раз Стукалов в конференц-зале. Зайдете?
– Врачи были?
– Да, уколы сделали, сердечный приступ. Сказали, инфаркта нет. Лежит.
– Узнали что-нибудь?
– Да. Этот, который в мотоциклетной куртке, с утра сидел с убитым в его кабинете. Вчера он деньги в кассе получал. Сейчас туда пойду, все узнаю.
Шаров вошел в конференц-зал и плотно закрыл за собой дверь. Стукалов сидел со скучающим видом на стуле у окна, но, когда вошел Шаров, привстал и поклонился.
– Что у вас делается! Что ни новая неделя, то новый труп. Хорошенький у вас режим...
Стукалов только передвинул ладони на столе. Шаров продолжал:
– Это не допрос, просто беседа, как с руководителем... Кстати, кто у вас теперь директор? Я сейчас полистал бумаги у юриста – не поймешь!
– Глотов здесь директор... Пока.
– Что – пока? Пока живой? Заводик у вас, однако. Ну, да ладно, надо привыкать к частному бизнесу. Вы лучше скажите, кто мог так ножиком чикать? Два трупа и этот, третий, – были знакомы. Третий – смелый, сильный, неожиданный, не очень высокий, и очень чего-то хочет на вашем заводе. Есть кто-нибудь на заводе с таким портретом?
– Я такой.
– Заметил.
– Но я от этого проиграл. Утром был директором, а теперь нет.
– А от смерти Софронова не выиграли? Ладно, шутка. А что не шутка – на одной руке можно всех вас тут пересчитать, в руководстве, и один из вас – точно убийца. Назовем его теперь – серийный убийца. Во как! Судя по тем судебным кляузам, что я сейчас прочитал в кабинете убитого, – а ведь сочинял их убитый юрист, – не нравились вы ему.
– Вы что, меня подозреваете?
– Я сейчас всех подозреваю, если откровенно. Ладно, хватит на сегодня. Завтра попрошу, чтобы все из руководства были на своих местах, в два часа. Передайте каждому.
Когда Шаров вышел в коридор, двое дюжих санитаров уже выносили тело. Выносили без носилок и без пластикового мешка, отечественным способом, как выволакивают мертвые тела в морг из всех московских квартир: на одеяле. Только так и сподручно с мертвым телом в тесных лестничных пролетах.
32. Гости
Темным вечером первого сентябрьского дня сильно просевшая на усталых пружинах полицейская машина съехала с улицы в полутемные дворы, поблуждала в поисках адреса и остановилась около подъезда блочной девятиэтажки. На заднем сиденье теснились двое крепких ребят в бронежилетах, сбоку от них прижималась к двери хрупкая женщина – дежурный криминалист. Впереди, рядом с водителем, хмуро молчал следователь Шаров.
– Зайду сначала один, – рассматривая стальную дверь подъезда, буркнул он.
– Напрасно. Он вооружен, сами знаете.
– Если что – позвоню.
– Не успеете.
– Тогда ловите его в подъезде. – Шаров вылез из машины и набрал на домофоне номер квартиры. – Гражданин Соколов? Это оперативная группа полиции. По-хорошему откроете?
Когда он поднялся на этаж, хозяин квартиры ждал у приоткрытой двери. Шаров вошел в прихожую, но хозяин, не закрывая дверь, спросил:
– А где остальные?
– Кто тебе еще нужен? Ждут пока внизу. Имей в виду.
Шаров мельком огляделся. Холостяцкий беспорядок, на вешалке две мотоциклетные куртки, шлем, перчатки, внизу сапожищи... Соколов стоял и вопросительно смотрел на следователя.
– Мне одеваться?
– Сначала поговорим.
Устроились в тесной, но чистенькой кухоньке.
– У меня для тебя, Соколов, две новости. Хорошая и плохая. Какую первую?
– Хорошую.
– Экспертиза показала, что Софронов был зарезан ножом с серратированным лезвием. Знаешь, что это такое? Как пила, и оставляет на человеческом мясе рваную бахрому. Поэтому твои остренькие метательные ножики ни при чем.
– Вы их принесли?
Читать бесплатно другие книги:
