Территория войны Пронин Алексей
– Шутник... Они в деле, это вещдоки, и навряд ли ты их обратно получишь. Теперь плохая новость. Сегодня на этом заводе убили еще одного. На этот раз юриста завода Киселева. И все опять показывают на тебя, как на убийцу.
– Кто показывает?
– Неважно. Важно, что показывают. О чем у тебя со вторым убитым был разговор утром в его кабинете?
– О работе. Я работаю на этом заводе.
– Трудовой договор есть?
– Нет.
– Тогда это не работа. Зачем надел чужой зеленый жилет? За «своего» хотел сойти?
– Хотел.
– Ну, в общем, так, Соколов, ты опять в следственном протоколе, опять под первым номером подозреваемых в списке, и пока единственный. Сейчас у нас только заминка с отпечатками пальцев на орудии убийства. Нашли на нем два пальчика, и один очень чистенький. Окажется твоим – ты пропал. На всю оставшуюся жизнь.
– Опять нож?
– Признательное заявление не хочешь написать? Самое время, завтра будет поздно. На твоем бы месте... Ладно, поступим так. Сейчас сюда наш криминалист поднимется и снимет твои отпечатки пальцев... Видишь, какой тебе сервис, с доставкой на дом. Только потому, что ты свой, мент, или был им. А утречком сверим оба – твой и тот, на ноже. – Шаров достал мобильник и сказал в него угрюмо:
– Криминалиста.
Отпечатки снимали на кухонном столике. Через десять минут женщина все закончила. Соколов отмывал в ванной черную краску с пальцев, и следователь Шаров сам выпустил ее в дверь из квартиры.
– Я – через пять минут. Ждите, – буркнул он. Вошел в кухню и весело сказал вернувшемуся из ванной хозяину: – Теперь можно и чайку.
Уже почти сорок лет Шаров совмещал в себе хорошего и плохого полицейского одновременно. Начинал он разговор всегда плохим ментом, а заканчивал, чаще всего, хорошим – так у него самого поднималось настроение.
– Я покажу тебе сейчас, Соколов, несколько свежих фотографий, а ты мне скажешь, что о них думаешь.
Он вынул из кармана пиджака конверт, вытащил из него три цветные фотографии и разложил на столе. На двух из них был снят с разных сторон и крупным планом нож с кирпичными разводами от засохшей крови. С третьей фотографии полуприкрытыми белками глаз глядел мертвый юрист Киселев. Снимок был сделан снизу, от подбородка, так, что его распоротое от уха до уха горло было похоже на ухмыляющуюся пасть большого хищного зверя.
– Соколов, ты когда-нибудь видел такой ножик? Ведь ты спец по разным ножичкам. Этот – с выкидным лезвием, и тоже серратированным. Видишь рану? И края у нее бахромой.
– Японский.
– Да ну?
– Булатная сталь, «голубая бумага» называется, тридцать два слоя. Очень дорогой.
– Случаем, не ты его обронил?
– Нет. Но кое-что о нем знаю. Писать не буду, а скажу. Такой нож я держал в руках на прошлой неделе, и не в магазине. Поэтому на этом ноже, что на снимке, запросто могут оказаться отпечатки моих пальцев. Но тогда это – очередная подстава. Я вам заранее заявляю. Если отпечатки мои там есть, тогда я вам скажу, кто настоящий убийца, я его знаю. Его имя назову только после экспертизы.
– Интересно... Рассказали бы подробнее! – Шаров с легкостью переходил с «ты» на «вы» и обратно.
– Подождем отпечатков пальцев.
– Завтра может оказаться поздно. А то написали бы вы все, как было, подозреваемый, облегчили себе положение. Я всегда говорю, чистосердечное признание – оно ох как потом помогает.
– Завтра. Но если на этом ноже окажутся мои пальчики, значит, тот, кто убил второго, во второй раз меня подставляет, только поэтому ножик он оставил.
– Разберемся. Но знай, Соколов, единственное, почему я пришел к тебе один и оставляю ночевать дома, только потому, что в первый раз мы лажанулись перед тобой, и второй раз был бы перебор. Ладно, Соколов, жалко, чайку не попили. До завтра. Ровно в два часа чтобы был на заводе. Я вызываю тебя туда устной повесткой. Это серьезно. И без сюрпризов!
33. Ссора
Я закрыл за следователем дверь и заварил себе крепкого чая. Уже поздно было пить такой крепкий, но он сейчас мне необходим. Вообще, лучше всего – не размышлять, не беспокоиться, не выдумывать, что еще может случиться завтра, а просто от всего отключиться. Но глаза сами вспоминали блеск японского ножа у моего горла в лифте и перекошенное лицо Стукалова. Ай да Стукалов! Теперь и соперника в любви убрал...
Выпив две чашки кирпичного чая, я вынул из ящика стола свою губную гармошку – интересно, в СИЗО ее можно будет с собою взять? – и приложил к губам. В ее выпуклом блестящем корпусе мелькнуло уродливо растянутое отражение моих глаз, и это живо напомнило фотографию Киселева с полуприкрытыми веками. Только тогда мне пришло в голову, что Алла, быть может, ничего еще не знает и ждет где-нибудь своего погибшего жениха или звонка от него. Я встал и подошел к телефону. Неприятно, но по-человечески необходимо позвонить ей. Я набрал номер коттеджа.
– Николай! Я все знаю! Мне позвонили девочки с завода. Какой ужас! Я ничего не могу делать, как узнала, как ватная сейчас... Я тебе признаюсь: мы любили друг друга, любили! По-настоящему... Ты такой внимательный, звонишь мне... спасибо. Пожалуйста, не стирай ту фотографию со своего мобильника, где он такой испуганный, оставь ее мне. Хорошо? Боже, я сама не знаю, что говорю...
Я с трудом подыскивал и придумывал слова, уместные для утешения, но все равно получалось сухо и казенно.
– Алла, прими мои... самые глубокие и искренние... соболезнования. Я действительно буду рядом с тобой в твоем горе...
– Спасибо, мой милый. Ты и себя побереги. Видишь, что вокруг делается...
– Алла, я могу надеяться... встретиться с тобой? Не сейчас, конечно, а позже, когда твое горе немного сойдет...
– Что? Встретиться? Нам? Ах нет, глупенький... Ты, наверное, подумал, что я за него собиралась замуж? Как я тебя запутала, вот какая я ветреная! Прости, милый, я выхожу замуж совсем за другого. И не спрашивай меня, за кого, я теперь всего боюсь, стала такой суеверной!
– За кого?
– Не спрашивай! Не спрашивай!
– Больше не буду, прости. – В голове у меня стоял сумбур, такого денька не было очень давно.
– Коленька, мне сказали, что его убили так же, как моего мужа... Ножом по горлу. Что это значит, Коленька? Они могут и меня так же или моего будущего мужа? Может, я одна во всем виновата?
– Не накручивай себя на ночь. Ты ни при чем и никогда не была. Танюша вернулась?
– Днем еще явилась. Даже не поздоровалась со мной, вообще не разговаривает. Господи, я так боюсь всего! Девочки, когда позвонили, сказали, что ножик был тот самый, что мы всем мужчинам нашим дарили в феврале. Точь-в-точь, сказали. Я, наверное, и в руках своих его держала! Ужас какой...
– Что дарили?
– Ножики эти. На День защитника Отечества в феврале. Мужчинам из руководства завода, всем одинаковые. У меня они сначала в столе лежали, в коробке. Я же секретаршей работала.
– Всем дарили? Сколько их было? Вспомни.
– Зачем тебе это? Ты меня опять пугаешь!
– Вспомни, Алла, пожалуйста, мне нужно.
– Ты такой странный... Сейчас сосчитаю. Пять или шесть, уже не помню.
– Все одинаковые?
– Да, чтобы никому не было обидно. И дорогие очень.
Сумбура в голове становилось все больше, но об одном я не мог умолчать.
– Алла, ключ от вашего сейфа у меня.
– У тебя? Слава Богу! Она его тебе подбросила, мерзавка?
– Отдала на ответственное хранение, скажем так.
– Когда ты его привезешь? Сегодня поздно. Завтра утром сможешь?
– Алла... мне доверили его сохранить. На день или два...
– Мы откроем этот сейф чуть раньше. Ничего в этом плохого нет. Если хочешь, вместе с тобой.
– Ты не понимаешь...
– Нет, я все прекрасно понимаю, Николай. Лучше, чем думаешь! Неужели ты не отдашь мне ключ от моего собственного сейфа?
– Я не могу, Алла... Я обещал. Это дело, так сказать... чести.
– Чести? Что это такое? Я думала, о ней забыли сто лет назад. Ты – негодяй! А еще хотел со мной увидеться!
– Алла, прекрати!
– Не звони мне больше! Никогда!
34. Допрос на заводе
Утром я достал из шкафа старую спортивную сумку и начал собираться: домой я мог не вернуться. Зубная щетка, бритва, старый тренировочный костюм, губная гармошка... Последними в сумку легли первый том «Войны и мира», который давно хотел перечесть, и переводной детективчик.
Спустился к мотоциклу и отсоединил клеммы аккумулятора, накинул поверх верного коняги капроновую попонку от московской пыли. Еще достал из банки и принес обратно в квартиру ключи от чужого сейфа. Положил их на самом видном месте, на обеденном столе в кухне: если вернусь, сам уберу их обратно, а если придут с обыском, найдут и вернут кому следует.
У станции метро позвонил в дирекцию завода. Секретарша Галя была на своем месте, и я осторожно спросил про Глотова. Его не было, но он уже звонил и сказал, что чувствует себя лучше, обязательно приедет. Я заказал себе пропуск и спустился в душное метро.
У заводской проходной все было опять мирно. У искореженных ворот потрескивала и искрила электросварка ремонтников. В проходной снова сидела в фанерной будке мирная вахтерша. За турникетом маячил всего один охранник: позавчерашний, хорошо мне знакомый. Я предъявил пропуск вахтерше, потом охраннику. Тот улыбался, и я ему приветливо кивнул.
Секретарша Галя была сегодня бледная и какая-то уставшая.
– Здрасте. Еще не приехал. Можете тут подождать.
Я вынул из сумки детективчик и сел в мягкое кресло.
Директор приехал через час. Галя сразу встрепенулась:
– Как ваше сердце, Леонид Кузьмич? Зачем вы приехали!
– Неважно, Галочка, мое сердце, всю ночь таблетки глотал.
– Вам в больницу надо, а не на работу! Совсем себя не жалеете!
– Из больницы вернешься – не только завод, а и землю под ним не найдешь. Верно, Соколов? Ты ко мне?
– На пять минут. Попрощаться.
Кабинет еще хранил следы вчерашнего побоища. Директорский стол был сдвинут, стулья – вразнобой по всему кабинету, на полу – рассыпанные из папок бумаги.
– Как после мамаева нашествия. Садись где-нибудь. Все у нас закончил, орел?
– Все, раз вы опять в своем кресле.
– Как тебе удалось? Не поделишься?
– Долго рассказывать. Главное – победа за вами, как вы рабочим и пообещали.
– Обещал и выполнил. Теперь все?
Я хотел ему сказать: пока кто-нибудь и вам горло не перережет, но не решился, он мог не понять шутки. Поэтому просто кивнул и предупредил:
– Они снова выйдут на вас, ждите. Но цивилизованно.
– То есть?
– Есть неопределенность с пакетом акций покойного Софронова. В чьих пакет окажется руках, я имею в виду наследников, тот и посадит в кресло своего директора.
– Завещания нет.
– С завещанием или без – неважно. Кому-нибудь эти акции по закону перейдут, какой-нибудь да наследник отыщется, на заводе акции не останутся. Но еще не скоро. Полгода сидите в этом кресле спокойно. И берегите сердце.
– Успокоил, называется. Ты, однако, молоток, Соколов. Держи краба, как говорят у нас в морском десанте. – Он встал и протянул мне руку. Я тоже встал и пожал ее. – Ладно, Соколов, спасибо тебе. Телефон есть, если что – позвоню. – Глотов вышел из-за стола, провожал меня к двери.
Я устроился в конференц-зале у окна и стал читать «Войну и мир». Через полчаса настолько погрузился в мир Наташи Ростовой и Андрея Болконского, что, когда дверь открылась и в ней показалась голова молодого Софронова, я не сразу сообразил, где нахожусь.
– Книжку читаете? Добрый день. Мне Галя сказала, что вы тут...
Софронов дергающейся походкой прошел через зал и остановился передо мной. Я кивнул ему и махнул рукой на ближайший стул. Он сел и сразу спросил:
– Хотел узнать... Я не понял, что вчера случилось?
– Про убийство спрашиваете?
– Нет, нет... Я про захват.
– Они передумали его покупать.
– Нет, я серьезно.
– И я серьезно. Хотели и расхотели. Слишком дорого оказалось. Не по деньгам.
– Надолго?
– Пока еще кому-нибудь из вас не перережут горло. Вас еще много на этаже осталось. – Он нервно хохотнул и странно затряс головой. Я сразу пожалел, что сказал ему это. Нервишки у него совсем ненадежные. – А знаете, Софронов, – может, это вам будет интересно, – убили юриста тем же ножичком, что у каждого из вас дома есть. Японским, с лезвием, как пилочка. У вас есть такой?
– Был...
– Пять таких ножей было в вашей компании, всем одинаковые подарили. Но тех, кто мог зарезать таким ножиком, оставалось на заводе четверо. Вчера еще один скончался, значит, остались трое. Раз, два и три. – На слове «три» я показал пальцем на его грудь.
– Кто другие?
– Подумайте сами. Вас следователь допрашивал?
– Нет, не допрашивал! – Он вдруг вскочил со стула и подбежал к окну. – Что он собирается спрашивать? А если у меня уже нет этого ножичка! Потерял! Что тогда – арестует меня?
Софронов вдруг схватился за ручку ставни окна и начал ее трясти, пытаясь открыть. С дребезгом и стуком окно распахнулось. Когда на прошлой неделе он выбросил венок из церкви, а потом поволок туда же вдову, я думал, что он был тогда в состоянии шока у гроба отца. Но, похоже, он всегда таким был. Свежий воздух успокоил его. Буркнув «пока» и не глядя в мою сторону, подергивая плечом, он пошел к двери.
Ближе к двум мне больше не читалось: если мои пальчики подошли к тому японскому ножу, Шаров придет ко мне к первому. Но, не исключено, что и к последнему. Прошел еще час. В коридоре было шумно, хлопали двери.
Шаров вошел резко, хмуро, без слов подошел ко мне, развернул круто стул спинкой вперед и сел на него верхом.
– Ждешь меня, Соколов?
– Жду, гражданин начальник, здравствуйте, – усмехнулся я.
– Плохо твое дело, Соколов. Очень плохо. Рассказывай, где видел нож, почему на нем твои пальцы. Все рассказывай.
– Есть пальцы?
– Рассказывай. И последний раз предлагаю, пиши признательное.
Я уже знал, что Шаров начинает любой разговор как «плохой» полицейский. Закончить мог «хорошим». Поэтому стоило подождать, потерпеть и пропустить начало.
– Хотите знать, где я видел нож? У своего горла. Он мне щеку поцарапал. А держал этот нож у моего горла господин Стукалов. Знакомы? Только, оказалось, он ошибся, за другого меня в подъезде принял. Вам это интересно?
– Не изображай из себя шута, Соколов! Как в твоей руке оказался нож?
– Отобрал у него, чтобы не порезался еще кто-нибудь. Но потом сложил и вернул ему в руки. Да ведь он сам тут рядом, через коридор. Спросите у него самого, где его японский ножик? Или он его потерял? Не в кабинете ли юриста?
– Мне ваши японские ножички во где, – показал на свое горло Шаров. – Откуда весь завод про этот нож знает? Только ты один на фотографии его видел.
– Поменьше бы женщин востроглазых на опознание приглашали. Они и подарили всем эти ножики в феврале. Что с моими пальчиками, господин начальник, подошли они?
– Хорошие у тебя пальчики. Но вот на вещдоке – не очень. Нет нужной четкости. Повезло тебе, Соколов. Ладно, теперь о другом. Посмотри на это, сегодня утром получили по электронной почте.
Он вынул из внутреннего кармана почтовый конверт, извлек два листа и протянул мне. «Плохой» полицейский вышел из Шарова, зашел «хороший». Я развернул листы: черно-белые принтерные распечатки двух фотографий. Две записки на фоне крышки стола. На полях виден рисунок дорогого полированного дерева столешницы. Я прочел каждую:
«ДЕНЬГИ ИЗ СЕЙФА ВЕРНИ. ЗАРЕЗАЛ СТАРИКА – СВОЮ ВЫГОДУ ВЗЯЛ, ЧУЖОЕ ОТДАЙ. ТЕБЯ ВИДЕЛИ, И ОРУЖИЕ В РУКЕ. ПОЛИЦИИ ЭТО БУДЕТ ИНТЕРЕСНО. ЕСЛИ БЛАГОРАЗУМЕН И СОГЛАСЕН – В ПОНЕДЕЛЬНИК ПОД ДВОРНИК СВОЕЙ МАШИНЫ СУНЬ ГАЗЕТУ. И БЕЗ ФОКУСОВ, РИСКОВАТЬ НЕ БУДУ. ЖДАТЬ ТОЖЕ».
«ТЫ НЕ ПОНЯЛ? ВСЕ ДЕНЬГИ, ЧТО УКРАЛ. ЕЩЕ СУТКИ – И ПЕНЯЙ НА СЕБЯ. ЭТО ПИСЬМО ПОСЛЕДНЕЕ».
– Любопытные? – Шаров внимательно наблюдал за мной. – Кто писал?
– Кто писал, тот со вчерашнего дня мертв. Интереснее, кто фотографировал и посылал.
– Соображаешь. Прислали из интернет-кафе. Туда съездили, говорят, лица не запоминают, документы не спрашивают. Надо искать стол с такой столешницей, как на фотографии.
– Три квартиры и три дачи. Нужен ордер.
– Почему три?
– Так получается.
– А сам не в счет?
– Нет.
– Ладно, Соколов, чувствую, он близко, осталось только руку протянуть.
– Еще может разок полоснуть.
– Может. Уезжать не собираешься?
– Собираюсь.
– Куда это? – насторожился Шаров.
– В отпуск еду. Порыбачить хочу.
– Надолго?
– Недельки на две.
– Так... Ну что, Соколов, придется тебе все-таки сказать... Хорошего тебе отдыха! – Он громко рассмеялся, и мы искренне и крепко пожали друг другу руки.
35. Звонок яхтсмена
Надежды на знакомого механика оказались напрасными. Я проваландался в сервисе, а точнее, ждал и скучал до позднего вечера. Но отправить бандероль можно и утром, из любого почтового отделения по дороге.
Раньше двенадцати лечь не удалось, но когда уже начал раздеваться, раздался звонок городского телефона. Я непроизвольно поморщился: очень не люблю эти поздние звонки, тем более перед отъездом.
– Говорит ваш знакомый яхтсмен.
– Добрый вечер, господин...
– Пожалуйста, без фамилий, прошу вас! Не разбудил?
– Почти. А у вас в Атлантике, наверное, светит яркое солнышко?
– Извините, что поздно... Нет, не светит сегодня, а штормит. И очень сильно.
– Вы только не утоните, пожалуйста, вы нужны своим избирателям.
– Постараемся. Я хотел вас информировать... Или, лучше сказать, посоветоваться.
– Я весь внимание.
– Мы хотим, наконец, определиться с этим заводом, назначить туда толкового директора.
– Вы уже пробовали. По новой собираетесь?
– Вы не поняли. Я имею в виду, чтобы на этот раз все было совершенно законно. Абсолютно законно.
– Похвально. Я всегда говорю клиентам: закон превыше всего.
– Однако есть одно затруднение. Неясно, кому достанутся в наследство акции покойного директора, кто и как будет голосовать ими. Если мы соберем по всем правилам и совершенно законно общее собрание акционеров, то... результат непонятен. Повторяю, заводу срочно нужен настоящий директор. С этим бывшим партийным секретарем завод вылетит в трубу через месяц. А мне нужен завод, а не земля под ним.
– Еще похвальнее. Чем же я могу быть полезен?
– Ничем. Но у нас с вами есть определенные договоренности. И я хотел бы услышать от вас их подтверждение.
– Продолжайте, это интересно.
– Вы в курсе, что в доме покойного директора остался запертый и не описанный сейф, где может находиться его завещание. Может находиться, но, вероятно, его не существует. В любом случае, если бы открыли этот сейф, ситуация моментально прояснилась бы, наследники смогли бы проголосовать своими акциями, и проблема с руководством завода была бы решена. Это в интересах всех акционеров, и для общего, повторяю, блага. Заводу срочно нужен толковый директор.
– Вы торопитесь. В права наследства входят не раньше чем через полгода, кто бы ни был наследник. Вы не знаете?
– Знаю. Но, ввиду срочности дела, мы предложили бы сделать это, так сказать, приватным образом. Вскрыть сейф в присутствии всех заинтересованных лиц, при нотариусе. Если есть завещание – хорошо, а нет – еще лучше. Сесть сразу за стол, сосчитать на калькуляторе долю каждого и после этого проголосовать. Повторяю, совершенно приватно, по общему согласию, по-джентльменски, если хотите. Это – в общих интересах!
– Вы с ними говорили? С этими заинтересованными лицами. С джентльменами.
– Да, сегодня мой представитель беседовал с ними. Все согласились, это выход в создавшейся ситуации.
– С кем конкретно?
– С вдовой покойного, с его сыном, с господином Глотовым. Все они согласны.
– Вы не упомянули внучку Таню.
– Она еще маленькая.
– Татьяна уже совершеннолетняя.
– Я имею в виду, еще маленькая, чтобы самостоятельно голосовать акциями завода, сознательно голосовать. Но мы ни в коем случае не покушаемся на ее долю наследства, боже упаси! А проголосовать ее акциями мог бы и отец.
– Вы должны ее заблаговременно оповестить и пригласить. Это мое условие. Без нее ваше джентльменское собрание я не сочту справедливым.
– Хорошо, – после недолгого молчания заговорил он, – вы меня убедили. Я поручу это сделать, сейчас же. Но, как вы понимаете, я рассчитываю на исход голосования, благоприятный для нашей стороны. Я имею в виду, что подсчет голосов окажется в пользу нашей кандидатуры на место директора. Поэтому, если вы с нашим планом согласны, пожалуйста, подтвердите, что наши с вами договоренности останутся в силе.
– О’кей, господин яхтсмен, добро. Но по закону. Вы поняли?
– Благодарю. Еще минутку, не вешайте трубку! Теперь относительно вашего компакт-диска... Не могли бы вы продать его мне?
– Оригинал или копию?
– Мне все равно.
– Думаете, это интересно слушать?
– Догадываюсь, что нет. Но я хотел бы узнать, какими способами работают на меня посредники.
– Грязными, поверьте. Вам не понравится. Но, сожалею: эти разговоры писались не мной, а без согласия известного лица я ничего и никому не отдам.
– Назовите цену. Хотите – с четырьмя нулями, в евро?
– Хочу, но не могу.
– Что ж, приятно было с вами работать...
– Мой последний совет вам – не избирайтесь больше депутатом думы.
– Не понял.
– Вы очень умный. Подумайте и поймете. Счастливого плавания.
Я сразу позвонил следователю Шарову.
– Добрый вечер. У меня к вам еще одно дело. Я завтра бандерольку вам отправлю, на ваше имя, в следственный отдел.
– Улику скрыл?
– Нет, это личное.
– Добро. Чем смогу. Ладно, отдыхай, ты нам в полиции еще потребуешься.
Отправить ему почтой я решил ключи от сейфа. Оставлять их в квартире на две недели было нехорошо, но и возвращать в руки Танюши опасно – для нее же самой. Одновременно я решил отправить всем сообщения на мобильники: ключи от сейфа у следователя, миритесь и договаривайтесь между собой.
36. Сейф
Рано выехать в пятницу мне не удалось: сначала долго собирался дома, потом так же долго навьючивал все на мотоцикл. В кармане завибрировал мобильник, и я громко чертыхнулся. Обычно в отпуске вырубаю всякую связь: меня нет, я никому, кроме Господа Бога, не доступен! Я растворяюсь в Природе! Но сегодня про свой мобильник я забыл.
– Это Таня. Стою у вашего метро. Вы дома?
– Что стряслось?
– Мне ключ срочно нужен, от сейфа. Помните, я вам отдавала? Нужен прямо сейчас. Скажите адрес, я забегу.
– Зачем тебе ключ?
– Потом скажу. Скорее, пожалуйста, ваш адрес. Они сейф ломать будут сегодня, в двенадцать.
Читать бесплатно другие книги:
