Дело полусонной жены Гарднер Эрл
– Но из этого не следует, что время нужно тратить зря.
– Вы выражаете протест?
– Да, – подтвердил Бюргер и в своих обычных выражениях мотивировал протест.
Вмешался судья:
– Суд не желает слушать ваши споры. Протест отклоняется. Свидетель обязан ответить на вопрос адвоката.
– Итак, в данном случае есть несколько не совсем обычных признаков, – сказал свидетель, – и прежде всего необычная форма входного отверстия.
– Что же в нем необычного?
– Оно не круглое, а овальное.
– И что же это означает?
– Обычно это означает, что пуля сошла со своего прямого пути и начала вибрировать.
– Можете ли пояснить нам, что имеется в виду?
Свидетель вынул из кармана карандаш и поднял его.
– Обычно пуля, вращаясь, идет по прямой линии. Но если в самой пуле или в оружии, из которого она вылетела, есть какой-нибудь дефект, то острие карандаша продолжает движение по прямой, тогда как хвостик карандаша отклоняется от этой прямой по кругу, имеющему в диаметре около двух дюймов.
Мейсон кивнул.
– В таких случаях, – продолжал свидетель, – пуля, попадая в тело, оставляет не круглое отверстие, а такое, которое принято называть замочной скважиной, и это очень выразительный термин.
– Весьма интересно, – сказал Мейсон, – и в теле Шелби входное отверстие имело именно такую форму? А кроме того, вы заметили и еще кое-что не совсем обычное?
– Я уже упоминал о том, что головка пули почти не была расплющена.
– Что это означает?
– В сочетании с тем, что пуля проникла на очень маленькое расстояние, это, по-моему, свидетельствует о том, что пуля ударилась о какую-то податливую поверхность и лишь после этого рикошетировала в тело.
– Итак, пуля рикошетом попала в тело? – переспросил Мейсон.
– Ваша честь, – вмешался Бюргер, – это всего лишь теоретические рассуждения.
– Поскольку показания дает эксперт, – подчеркнул Мейсон, – его теорию следует рассматривать как результат тщательного и квалифицированного изучения фактов.
– Это не имеет никакого значения, – с раздражением заявил прокурор. – Я не вижу разницы.
– Вы не видите? – спросил Мейсон.
– Нет, – злобно ответил Бюргер, – я только понимаю, что вы, как утопающий, хватаетесь за соломинку…
– Хватит, – вмешался судья, – я попрошу стороны воздержаться от личных выпадов.
Мейсон вновь обратился к свидетелю:
– Направляясь сюда, на судебное заседание, вы не захватили с собой фотографию входного отверстия пули, хотя и сочли, что это свидетельствует о рикошете?
– Нет, не захватил.
– Но вы сообщили прокурору о том, что рассказали сейчас здесь, на суде?
– Протестую, – прогремел Бюргер, – так как это никак не относится к рассматриваемому делу и не является законным перекрестным допросом.
– Совсем напротив, – ответил Мейсон, – поскольку допрос выявил квалификацию эксперта и его предубеждение. Видимо, он сообщил все свои данные прокурору, а последний посоветовал ему не приносить в суд фотографию входного отверстия пули и не говорить о нем, если ему не будет задан прямой вопрос. Из этого явствует, что прокурор сам воздействовал на свидетеля, прежде чем вызвал его в суд.
– Ваша честь, я протестую! – воскликнул Бюргер. – Упомянутые данные нельзя считать уликами, а защитник позволил себе задеть мою профессиональную репутацию. Я требую, чтобы он немедленно принес мне свои извинения.
– Никак не могу взять назад свои слова, так как факты говорят сами за себя. Если же я ошибаюсь, то прокурор может сам здесь же, в судебном заседании, спросить об этом у свидетеля.
– Абсурдно тратить время на такие пустяки.
Мейсон улыбнулся.
– Ваша честь, взгляните, пожалуйста, на лицо свидетеля, если считаете, что это пустяки.
Свидетель смущенно топтался на месте, а его лицо было залито густой краской.
– Ваша честь, – снова вмешался Бюргер, – я протестую. Цвет лица свидетеля нельзя считать уликой.
Судья улыбнулся:
– Протест отклоняется. Прошу свидетеля ответить на вопрос.
– Я действительно изложил свою теорию мистеру Бюргеру, и он подумал…
– Не стоит рассказывать нам о том, что он подумал. Скажите нам лишь то, что он фактически сказал!
– Ваша честь, – снова вмешался Бюргер, – это недобросовестно, нечестно и не относится к делу. Никого не касается частная беседа между свидетелем и прокурором. Кроме того, это никак не может явиться уликой.
– Склонен согласиться с вами, – сказал судья, – что частная беседа не должна обсуждаться на открытом заседании, однако лишь в том случае, если она не затрагивает специфических и точно очерченных вопросов, важных для следствия. Но поскольку сейчас идет перекрестный допрос, то мистер Мейсон имеет полное право задавать наводящие вопросы.
– Хорошо, – произнес Мейсон, – я спрашиваю вас, мистер Нокси: вы сказали окружному прокурору о том, что, по вашему мнению, пуля, вероятнее всего, ударилась о поверхность воды, а затем рикошетом попала в шею убитого? И сказал ли вам прокурор, что вам незачем говорить об этом на допросе в суде, так как он не считает нужным обсуждать этот вопрос публично?
– Нет, дословно это не совсем верно, – ответил Нокси.
– Ну а каковы же были его точные слова?
– Протестую, – заявил Бюргер.
– Отклоняю протест, – ответил судья, – так как вопрос касается специфической части беседы.
– Какое значение может иметь для данного процесса, что именно я сказал или о чем умолчал в беседе с данным свидетелем! – бушевал Бюргер.
Мейсон ответил:
– Важно не то, что вы сказали свидетелю, а то, что данный свидетель сделал. Фактически он явился на судебное заседание и, выполняя ваше указание, оставил важную для разбора дела фотографию у себя в конторе. Следуя вашему совету, он также старательно избегал касаться важных пунктов расследования, и лишь мое прямое требование ответить на вопросы заставило его наконец сказать всю правду.
На основании этого, ваша честь, позволю себе сказать, что всякий свидетель, получивший подобный совет от прокурора, является предубежденным свидетелем, что, несомненно, будет ясно и для присяжных.
– Им и сейчас это ясно, – сказал судья.
– Но это не занесено в протокол заседания, а я прошу, чтобы в отчете было записано, что окружной прокурор пытался оказать давление на свидетеля и свидетель пробовал выполнить его указание.
– В протокол следует занести теорию, изложенную свидетелем в ответ на вопросы, – сказал судья.
– Повторите все точно!
– Хорошо, – произнес Нокси, – окружной прокурор сказал мне, что незачем излагать в суде мою теорию. Если мне зададут прямой вопрос, то, конечно, я должен буду ответить правдиво, но ему было бы нежелательно, чтобы я по собственной инициативе высказал в суде свои соображения. Будет достаточно, сказал он, если я ограничусь ответами на вопросы, а он не будет задавать вопросов, касающихся моих теорий и выводов.
– Сказал ли он вам, чтобы вы добровольно не излагали свою теорию?
– Да, сказал.
– Пока вам не поставят прямой вопрос?
– Да, что-то в этом роде.
– Сказал ли он вам, чтобы вы не приносили в суд фотографию входного отверстия пули?
– Да, он сказал, что нет никакого смысла показывать ее вместе с другими фотографиями.
Мейсон улыбнулся:
– Он не хотел, чтобы она оказалась среди тех, которые вы представите в суд?
– Да.
– Чтобы не получилось, что вы случайно вынете из портфеля эту фотографию вместе с теми, которые вы раздали присяжным, и чтобы я не получил случайно возможность взглянуть именно на нее?
– Я не знаю, что именно он думал. Мне он просто сказал, что нет необходимости приносить в суд именно это фото.
– Точнее сказать, он просил не приносить его? – сказал Мейсон, сделав ударение на отрицании.
– Да.
– Я кончил, – сказал Мейсон.
– Это все, – пробурчал Бюргер.
– Одну минуточку, – заговорил Мейсон, – с разрешения суда я хотел бы задать еще один-два вопроса доктору Стирлингу. Я вижу, что он не ушел из зала, и я прошу его вернуться в свидетельскую ложу. Я понимаю, конечно, что нарушаю общий порядок, но надеюсь, что суд разрешит мне это, принимая во внимание те обстоятельства, которые только что стали известны.
– Хорошо, – сказал судья. – Доктор Стирлинг, будьте добры вернуться в ложу свидетелей. Вы ведь уже приняли присягу. А сейчас вам нужно будет ответить еще на один-два вопроса. Мистер Мейсон, можете приступать.
– Доктор, вы не упомянули о необычной форме входного пулевого отверстия.
– Меня никто об этом не спрашивал, – недовольно ответил врач.
– Правильно. Я не спрашивал вас об этом потому, что мне не разрешили осмотреть труп до вскрытия. Ну, а после вскрытия все было зашито, так что я решительно ничего увидеть не мог. Естественно, что я и не задал вам такого вопроса.
– На все заданные вопросы я отвечал.
– Верно, отвечали и не сказали истину. Теперь я хотел бы узнать у вас: не просил ли вас окружной прокурор не касаться вопроса о входном отверстии пули?
– Ваша честь, я протестую, – вмешался прокурор, – это не относится к перекрестному допросу. Мне кажется это совершенно неуместным. Кроме того, суд вряд ли позволит мне допрашивать адвоката о его личной беседе со своей подзащитной.
– Не знаю, почему вы так считаете. Я думаю, что, если суду станет ясно, что я пытался как-то договориться со свидетелями защиты о том, чтобы они излагали определенные факты и замалчивали другие, вам будет разрешено установить это путем перекрестного допроса моих свидетелей.
– Я не просил умалчивать о чем-либо ни одного из свидетелей, – заявил Бюргер.
– Конечно, нет, я говорю о том, что случилось бы, если бы я просил кого-либо из свидетелей умолчать об известных ему фактах, – с улыбкой сказал Мейсон. – Однако я все же прошу занести в протокол, что прокурор позволил себе посоветовать одному из свидетелей не говорить о необычной форме входного отверстия пули, после чего свидетель избегал касаться этой темы.
– Я полагаю, – сказал судья, – что вопрос совершенно законный. Прокурор, со своей стороны, имеет полную возможность уточнить то, что ему кажется искажением истины.
– Что сказал вам прокурор относительно входного пулевого отверстия, доктор? – спросил Мейсон.
– Он сказал, что незачем об этом говорить, если никто не задаст мне прямого вопроса.
– Однако вы заметили, что форма отверстия необычна?
– Нет, сэр, я не заметил.
– В ней не было ничего необычного?
– Ничего. Раны в форме замочной скважины встречаются достаточно часто.
– В самом деле? Чем объясняете вы такую своеобразную форму?
– Чаще всего они образуются в тех случаях, когда либо в пуле, либо в стволе оружия имеются какие-нибудь дефекты. Причины могут быть самые разные.
– Много ли таких ран видели вы лично, доктор?
– Несколько дюжин.
– Сколько пулевых ранений вы видели, скажем, за последние два года?
– Пожалуй, несколько сотен.
– Среди всех этих случаев можете ли вы припомнить входное пулевое отверстие в форме замочной скважины?
– Да. Я помню убитого негра. Это произошло около двух лет назад, и фамилию его я уже не помню.
– Хорошо, не будем спорить по поводу этого случая. Какие еще случаи вы помните?
– За последние два года? Не могу вспомнить.
– Ну, за последние четыре года?
– Точно не помню, но мне кажется, что был еще один случай.
– Итак, когда вы сказали, что видели такие пулевые ранения дюжинами, вы допустили явное преувеличение.
– Не знаю. Возможно, что и так.
– Но все же рана в форме замочной скважины необычна?
– Да, как правило, рана имеет другую форму.
– Возможно ли, что такое входное отверстие получилось из-за того, что пуля мягко скользнула, а не прямо врезалась в тело жертвы?
– Если угодно, то это можно допустить.
– Вопрос не в том, что мне угодно или что мне не угодно. Я пытаюсь с вашей помощью выяснить причину необычной формы раны.
– Возможно, что пуля действительно рикошетировала, но я не вижу, какая разница в этом для вас.
– А между тем здесь есть большая разница: в одном случае напрашивается вывод, что убийца целился и попал в Шелби с определенным намерением, а в другом – что цель у него была иная, а пуля попала в Шелби лишь случайно, рикошетом.
– Я не собираюсь спорить с вами по этому вопросу, – ответил врач.
Бюргер с ледяной улыбкой сказал:
– Благодарю вас, доктор. Думаю, что, когда защитник попытается убедить в правильности своей теории присяжных, ему придется столкнуться с решительным противодействием с их стороны, и это, быть может, научит его не тратить свое и чужое время на пустые и никчемные споры.
– Хватит, – проворчал судья, – присяжные, безусловно, не желают выслушивать ваши личные выпады. Есть ли еще вопросы к свидетелю?
– Нет, – ответил Бюргер.
– У меня больше нет вопросов, ваша честь, – сказал Мейсон.
– Я объявляю десятиминутный перерыв, во время которого прошу присяжных не обсуждать процесс между собой, не разрешать никому обсуждать его в их присутствии и не выражать своего мнения по поводу виновности или невиновности ответчика.
Глава 20
Выйдя из плотной толпы, Мейсон, Делла Стрит и Пол Дрейк зашли в один из уголков холла и принялись шепотом беседовать друг с другом.
Дрейк сказал:
– Перри, до сих пор всегда советы и указания давал ты мне и всегда оказывался прав, ну, а теперь тот случай, когда надо поменяться ролями и тебе принять мой совет. Сейчас самое подходящее время для отступления.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты прекрасно понимаешь меня. Мы влипли. Ты взял на себя защиту заведомо виновной женщины. И как только суд вынесет обвинительный приговор, Эллен Кэшинг немедленно вызовет в суд и тебя, и меня. Сейчас, как мне кажется, самый благоприятный момент для отступления.
– Когда выступаешь на суде в качестве защитника, нельзя отказаться от дела.
– Перри, но ведь она, безусловно, убила мужа!
– Не думаю.
– В таком случае что ты скажешь о пуле, извлеченной из тела Шелби?
Погруженный в задумчивость, медленно покуривая, Мейсон ответил:
– Пока ничего, Пол.
– И никогда не скажешь. Ты не хуже меня знаешь, что подделать такую совмещенную микрофотографию невозможно. Пуля вылетела именно из этого револьвера.
– Да, – кивнул Мейсон, – с этим я согласен.
– Бесспорно, ты превосходно провел перекрестный допрос, и сейчас тебе кажется, что поле боя осталось за тобой. Но пройдет короткое время, и аудитория вернется к здравому смыслу. Миссис Шелби – по ее собственным словам – лежала в кровати и спала, а рядом с ней на столике лежал револьвер, из которого был произведен роковой выстрел. Тут якобы раздался телефонный звонок – муж звонил ей из телефонной будки, находящейся на носу яхты. В суде однозначно доказано, что это невозможно. Следовательно, она солгала.
– А если солгала не она, а ее муж?
– Хорошо. Допустим, что так, – сказал Дрейк. – Попробуй убедить в этом присяжных! Когда Паркер Бентон водил своих гостей по яхте, то именно миссис Шелби видела телефонный аппарат на носу яхты и решила использовать его в своих целях. Она заранее задумала убить своего мужа.
Мейсон нетерпеливо возразил:
– Если она и виновна, я не смогу отказаться от защиты.
– Нельзя отказаться, но можно пойти на компромисс. Прокурор пойдет тебе навстречу, если ты будешь просить о снисхождении. После постановления суда мы сможем начать переговоры с Эллен Кэшинг. Если же ты будешь продолжать свою ожесточенную борьбу, то окажешься в конфликтных отношениях со всеми участниками процесса и не сможешь защитить самого себя. Эллен Кэшинг предъявит в суд свой иск против нас, и мы оба крепко влипнем.
Мейсон молчал, продолжая курить.
– Миссис Шелби якобы видела на носу яхты своего мужа, который с кем-то боролся, – продолжал Дрейк. – Он упал за борт, а она слышала звук выстрела. Взглянув за борт, она увидела мужа, который, по ее же словам, делал какие-то движения в воде. А между тем известно, что пуля, попадая в тело жертвы между первым и вторым позвонком, вызывает немедленный паралич. Вот тебе и вторая ложь! Шелби не мог двигаться после того, как его настигла пуля.
– Послушай, Пол. А если убийца уже находился в воде и плавал, поджидая свою жертву? – предложила Делла свою версию, которая вызвала у Дрейка саркастическую ухмылку.
– Хорошо, Делла. Из какого же револьвера он выстрелил?
– Да… Это надо обмозговать…
Дрейк снова ухмыльнулся:
– Согласен подождать. Позволю себе напомнить, что револьвер, из которого был убит Шелби, находился в руке его жены.
Мейсон нахмурился, напряженно размышляя.
– Самое удачное во всем этом деле, – продолжал Дрейк, – что револьвер был все время в руке Марион.
– Да, – добавила Делла, – но после происшествия она передала его Паркеру Бентону, и он отдал его представителям полиции.
– Так, – согласился Дрейк, – но это произошло уже после убийства.
Делла взглянула Дрейку в глаза:
– Откуда это известно?
Мейсон погасил свою сигарету.
– Минутку, Делла! Твои слова наводят меня на мысль.
Дрейк произнес саркастически:
– Думаешь, Шелби спрятался под носом яхты?
– Или под кормой, – подхватил Мейсон, – там есть навес.
– Чепуха! – воскликнул Дрейк.
– Судебное заседание возобновляется, – раздался голос бейлифа.
Присутствующие устремились из холла в зал заседаний.
– Судья, присяжные, советники! – выкрикивал бейлиф.
Мейсон стремительно выбрался из толпы и направился в зал. За ним бегом бросился Дрейк, на ходу продолжая уговаривать:
– Перри, не разыгрывай дурака, ни одна из твоих теорий не переубедит присяжных. Нужно отступить, пока ситуация не ухудшилась.
– Мы с тобой обсудим это сегодня вечером.
– Будет слишком поздно. Сейчас начнет давать показания Эллен Кэшинг, а если ты станешь с ней собачиться, она уж, конечно, не пойдет ни на какие соглашения с нами. Ради бога, Перри, умоляю, не зли ее.
Мейсон быстро протиснулся в дверь и пошел к своему месту. Появился судья и, дождавшись полной тишины, сказал:
– Суд и ответчик на своих местах. Господин прокурор, можете вызвать вашего следующего свидетеля.
– Эллен Бедсон Кэшинг, – произнес Бюргер, – ныне именуемая Эллен Бедсон Лэси.
Высоко подняв голову, с воинственно горящими глазами, Эллен подошла к месту свидетеля. Она провела много времени в косметическом кабинете и тщательно выбрала свой туалет. Мейсон был вынужден признать, что перед ним интересная цветущая женщина с прекрасной фигурой. На присяжных, подумал он, она произведет еще большее впечатление. Подняв правую руку, Эллен приняла присягу. Села, положив ногу на ногу, сделала жест рукой, будто бы прикрывая юбкой колени, приняла удобную позу и взглянула на прокурора. Прокурор покончил с формальностями и перешел к вопросу об арендном договоре на добычу нефти.
– Вы купили у Шелби этот договор?
– Да, откровенно говоря, купила.
– Зачем?
– Я узнала, что владелица земельного участка хотела продать его, а покупателю ничего не известно о договоре на нефть. Я надеялась получить порядочную сумму в качестве отступного.
– Вы сказали об этом мистеру Шелби?
– Нет.
– Почему?
– Шелби – женатый человек, и он интересовался мною отнюдь не платонически. Он пытался завоевать мою симпатию, подбрасывая мне небольшие дела, рекомендуя клиентам и тому подобное. Я не чувствовала себя обязанной мистеру Шелби. И он и я – деловые люди, зарабатывающие себе на жизнь. Он предложил мне арендный договор, о котором идет речь, лишь потому, что считал его совершенно обесцененным.
– И вы этот договор откупили? За какую сумму?
Она пожала плечами.
– Продажа, в сущности, была чисто номинальной. Шелби сказал, что если я хочу получить этот договор, то следует лишь заплатить владелице земли обусловленную арендную плату за прошедшие пять месяцев, чтобы сохранить свои права на него.
– Что было дальше?
– Я написала соглашение и доверенность и попросила его подписаться под этим. Затем наняла человека и поручила ему передать Джейн Келлер от имени Скотта Шелби пятьсот долларов.
– Вы готовы были рискнуть этой суммой?
Она улыбнулась:
– Риска не было, так как я была уверена, что владелица земли этих денег не возьмет. Если бы она их взяла, то ей пришлось бы отказаться от возможности выгодно продать свой земельный участок. Я ничем не рисковала.
– Вы были влюблены в Шелби, а он в вас?
– Я совсем не любила его, а что касается Шелби, то его привлекала возможность еще одной интрижки. Я же была влюблена в человека, который теперь стал моим мужем.
– Продолжайте, что было дальше?
Мейсон перевел глаза на лица присяжных. Так и есть, она их завоевала. Даже присяжные пожилого возраста смотрели на нее с сочувствием: Эллен не скрывала ничего, выложила все свои карты. Она – деловая женщина, должна сама зарабатывать себе на жизнь, а Шелби пытался ее совратить, оказывая ей мелкие услуги. Арендный договор на нефть он уступил как бесполезный. Эллен расчетливо и умело работала на публику. В устах вульгарной женщины это выглядело бы циничным. В устах менее откровенной это могло показаться лицемерием. Если бы Эллен не обладала физической привлекательностью, ее сочли бы эгоисткой. Но эта изящная женщина, обаятельная, с открытой улыбкой и ярко выраженной индивидуальностью, сумела убедить присяжных, что она лишь обманула надежды мужчины, который преследовал ее из чисто эгоистических соображений. Он расставлял ей ловушки с приманками, она же сумела вытащить все приманки, не попав в западню. В эту игру оба партнера вступили с открытыми глазами, а выиграла Эллен.
Присяжные с комфортом расположились на своих местах. Глаза их выражали терпимость, а на губах играла улыбка. С ними все ясно, решил Мейсон и сосредоточил внимание на миссис Лэси. Окружной прокурор осторожно подбрасывал ей вопросы, давая возможность предстать перед аудиторией в наилучшем свете. Она обладала даром устного рассказа. Характеристики, которые она давала персонажам своего повествования, были выразительными. Шелби: дважды женат, дважды разведен, в постоянной погоне за женщинами. Женившись в третий раз, рассматривал свою семейную жизнь как чистую условность, не налагающую на него никаких обязанностей. Перед Эллен разыгрывал роль богатого покровителя. Однако те дела, которые он передавал ей, предварительно проходили через его руки. Сняв все сливки и выжав все возможные доходы из какого-нибудь дела, он передавал ей жалкие объедки, убеждая Эллен в коммерческой ценности его услуг.
Затем Эллен Кэшинг с подкупающей откровенностью рассказала об арендном договоре на нефть. Ей стало известно, что владелица земельного участка хочет продать его целиком, игнорируя ранее заключенный договор как недействительный. Но когда мистер Мейсон позвонил Скотту Шелби и попросил его о встрече, тот понял, что упустил возможность заработка. Он пытался переиграть их соглашение, отнять договор у Эллен, однако та и не думала отказываться от него. В конце концов порешили составить соглашение, по которому она официально будет числиться его компаньоном, а он выступит как владелец договора, выторговав как можно большую сумму отступного у продавца и покупателя земельного участка. За это он получит четверть уплачиваемой суммы. Шелби был страшно зол, что упустил выгодную сделку. Когда оказались затронуты его материальные интересы, он сбросил маску доброго благотворителя и любезного ухажера. Из-под этой личины показалось его собственное лицо: оскал неудачливого волка.
Бюргер был достаточно опытен, чтобы дать ей возможность подробно объяснить все это перед судом. Затем он сам предъявил суду документы: договор, соглашение и доверенность.
– Зачем нам эти документы? – спросил судья, глядя на Мейсона и словно ожидая его протеста.
– Они послужат для объяснения мотивов убийства мистера Шелби, – ответил прокурор.
– Однако я не понимаю, – сказал судья, – какое отношение они могут иметь к обвинению против ответчицы?
– С вашего разрешения, они указывают на причину сбора людей на борту яхты, – ответил Бюргер.
– Я готов согласиться с вами, – сказал судья, – однако все же не понимаю: какое отношение имеют эти документы к предъявленному ответчице обвинению в убийстве?
– Ваша честь, все это освещает фон, на котором развивались дальнейшие события. И вы сможете убедиться в этом, когда начнется допрос обвиняемой. Я думаю, что необходимо привлечь внимание суда к атмосфере всеобщего нервного напряжения и взаимной ненависти, царивших на яхте в вечер убийства.
– Но зачем?
Читать бесплатно другие книги:
