Краткая история тьмы Веркин Эдуард

Вымя и Патронташ

– И как чтение? – поинтересовалась Лара.

Она сидела на подоконнике и смотрела вниз, на город, лежащий под холмом. Город едва проглядывался за дождем, то выступая из воды серыми громадами многоэтажек, то исчезая за водопадами, и тогда начинало казаться, что дом стоит на острове, омываемом серым океаном.

– Чтение? – Зимин прилип к окну лбом. – Ничего. Немного безнадежности в дождливый день. Половину, наверное, прочитал. Увлекся, знаешь ли. Вообще, надо признать – автор весьма удачно под мой стиль подделался. Имя только исковеркал.

– Как это?

– У меня Сирена. А тут…

Зимин похлопал тетрадью по колену.

– Тут Сирень.

– Забавное имя.

– Забавное, – согласился Зимин. – Мне нравится. Вообще-то, оно мне нравится гораздо больше, чем Сирена.

– Мне тоже больше нравится. Сирена это что-то… Древнегреческое, мрачное, демоническое. А Сирень – это наше.

– Угу.

– Не надо недооценивать графоманов, – сказала Лара. – В них тоже может быть польза.

Зимин кивнул.

Лара приложила к стеклу щеку и снова стала глядеть на город.

Окно было большое, как в старых домах, только расположено низко от пола и не забрано рамой. В окне можно было встать на ноги и только кончиками пальцев дотянуться до верхнего откоса. Из-за этого окна Зимин квартиру и купил.

Потому что окно сразу понравилось Ларе. Она даже заказала особо широкий подоконник, чтобы не только сидеть, но и при случае спать можно было. И чай вскипятить. И вообще, высота – это прекрасно, говорила Лара. Человек испокон веков к ней стремился, воздвигал башни и небоскребы, старался.

Зимин такой любви к высоте не разделял, но окно нравилось и ему, особенно вечером, на закате. Солнце садилось ровно напротив, на фоне оранжевого неба чернела городская линия, солнечный диск расслаивался в двойных стеклопакетах и от этого за окном опускались за горизонт фантастические два солнца – побольше и поменьше. Зимин смотрел и всегда ощущал себя на другой планете.

– Сирень… – Лара понюхала тетрадку. – Все-таки интересно, почему такое имя? Сиренью не пахнет вроде.

– Я сам хотел, если честно… В черновиках «Беовульфа» у меня была Сирень. Редактору не понравилось, пришлось поменять на Сирену.

– Зря.

– Зря.

– Слушай, Зима, ну а почему все-таки Сирень, а?! Погоди, дай угадаю. В твоем классе училась девушка, и у нее была кличка Сирень, так? Из-за фиолетового цвета лица, правильно? А фиолетовый цвет лица у нее случился оттого, что ее мама работала на прядильной фабрике, и они выпускали джинсовую ткань. И вот однажды мать взяла свою дочь с собой, потому что бабушка, присматривающая за девочкой, отправилась на внеплановую спевку хора ветеранов сцены. Девочка пошла с мамой на фабрику и там уронилась в чан с индиго. Спасти ее удалось, но после окунания она приобрела устойчиво-фиолетовый цвет кожи. А так ее звали по-простому, Глафира. Или нет, ее звали Эсмеральда, в честь Виктора Гюго. Как?

Лара рассмеялась своей выдумке, сдвинулась чуть к краю подоконника и приложилась к стеклу другой щекой.

– Нормально, – оценил Зимин. – Есть способности.

– Или так, – продолжала фантазировать Лара. – У девочки был глубокий мощный голос, и мама хотела, чтобы ее дочь стала оперной певицей. Поэтому она и записала ее в хор ветеранов сцены… То есть в хор подростковой студии «Колокольчик», конечно. Девочка пришла на занятия хора и стала петь, да так, что многие вокруг впали в странное состояние сознания, стали как будто зомби. И с тех пор девочку стали называть вот как раз Сиреной. Или Сиренькой, если уменьшительно-ласкательно.

– Тоже неплохо. Но на самом деле все проще.

– Опять кладбище, что ли?

– Ага. К бабушке ходил. Иду, иду, а потом вдруг вижу – Сирень Александровна. Могилка, кстати, ухоженная вполне, нормальная. Все просто.

– Ясно, – усмехнулась Лара. – Ты, как всегда, в своем кладбищенском репертуаре. А я, кстати, тоже, наверное, умею книжки сочинять, в этом ничего сложного нет. Может, мне стоит бросить поиски своей дурацкой работы и начать ваять нетленку, а?

– Попробуй.

– Подумаю. Хотя это, наверное, дико скучно, будем на пару сидеть дома, клацать по клавишам. Тоска. Потом еще убьем друг друга из-за творческих разногласий.

Лара поправила подушку и повернулась на правый бок, стала смотреть на дождь.

Она вообще любила на подоконнике жить, Зимин для нее специальный матрас даже купил, на липучках, чтобы не соскакивал. Чтобы можно было даже спать здесь иногда, в дождливые дни. Впрочем, в остальные дни Лара тоже любила на подоконнике валяться, с подушкой, с пледом, с книжкой.

За окном стемнело. Город окончательно утонул в льющейся слякоти, лишь иногда ветер, прилетавший с озера, разрывал воду, и в просветах казались желтые городские огни. Зимин хотел включить верхний свет, но передумал, потому что так было красиво. А еще красивей здесь будет зимой, подумал он. Так же темно, но в стекле будет отражаться украшенная елка, она как бы повиснет в пустоте, вместе со звездой и старинными игрушками.

В руке у Лары поблескивал полированный нож, она ковырялась им в тетради, пыталась разрезать переплет.

– Ты что делаешь? – спросил Зимин.

– Не знаю пока. Мне показалось, что здесь обложка слишком толстая. Зачем такой тетрадке такая толстая обложка?

Зимин не ответил.

– Знаешь, я совсем случайно заметила, гляжу – сбоку листик задрался, ну, я и решила поглядеть. Задняя обложка совсем обычная, а передняя толстая, будто склеенная. Такого ведь не бывает просто так…

– И что ты по этому поводу думаешь? – спросил Зимин.

– Ничего пока не думаю…

Лара продолжила изучать тетрадь.

– Так и знала, – Лара подцепила кончиком лезвия тетрадную обложку, дернула. – Тут тайник, между прочим.

– Тайник? – переспросил Зимин.

– Угу.

– А в нем карты сокровищ, – устало предположил Зимин. – Или лучше нет – карта порталов в измерение Х! Реальность трещит по швам, Лариска! Пойду, приму мятных капель.

– Не называй меня Лариской, – Лара показала Зимину кулак. – Мятных капель мне тоже можешь притащить. Только со льдом.

– Хорошо, – Зимин отправился в кухню.

Он посидел, прислонившись к холодильнику. Затем достал мятный сироп, тоник, лед, смешал, пшикнул из сифона. Вернулся к Ларе.

Лара все так же лежала на подоконнике. Она перебирала тонкие желтые листки, разглядывала их на просвет, сгибала.

Зимин сунул ей стакан шипучки.

– И что? – спросил он. – Похоже, что письма какие-то. Личные, видимо, иначе их не стали бы в обложку вклеивать. Прочитала?

– Нет пока. Очень все это странно…

– Я скоро от слова «странно» вздрагивать начну, – сказал Зимин. – Все вокруг сделалось так странно, что иногда хочется танцевать.

– Нет, это действительно странно. Я еще толком не читала, но это письма к какому-то Пашке.

– К Пашке?

– Ну да.

– И что? Ты знаешь какого-нибудь Пашку?

Лара задумалась.

– Нет вроде. А ты?

Зимин промолчал.

– Они подписаны, – сказала Лара. – Они подписаны…

– Неужели это тайная переписка Тура Хейердала? – перебил Зимин. – Тогда это бесценная вещь! Кокосов отдаст за эти письма собственную почку! Всем известно, что Тур Хейердал обнаружил на острове Пасхи некие порталы в параллельные вселенные, а это наверняка зашифрованные карты…

– Они подписаны СЛЛ, – закончила Лара.

– Это, безусловно, все объясняет, – продолжал резвиться Зимин. – Письма подписаны СЛЛ. Безусловно, буква «Л» в данном контексте означает «Люцифер», то есть несущий свет. В традиции ордена иллюминатов…

– Ты что, не видишь? – шепотом спросила Лара. – Ты совсем ослеп?

Она сунула под нос Зимину лист пожелтевшей бумаги.

Бумага как бумага. Исписана от края до края, почерк красивый, пожалуй, с завитушками, которые показались Зимину знакомыми…

– Не узнаешь?! – спросила Лара. – Неужели ты не узнаешь?!

Зимин не узнавал. Он смотрел на тетрадные листы в клеточку, на буквы, складывающиеся в слова, и никак не мог понять, что он должен узнать.

– Это же мой почерк, – негромко сказала Лара. – Мой. Один в один просто. Зимин, неужели ты забыл мой почерк?

Зимин выхватил лист. Почерк был действительно похож. И он действительно его почти забыл, потому что давным-давно не получал настоящих, живых писем. Сам не писал, и Лара не писала.

– Докатились, – выдохнула Лара. – Интересно, откуда тут мои письма?

Она стала читать.

– Я его убью, – неприязненно сказал Зимин.

– Кого? – не отвлекаясь от письма, спросила Лара.

– Кокосова. Моховикова… Короче, этого героя, достал он меня. Слушай, Лар, мне кажется, это шутка такая…

– Не мои письма, – Лара свернула бумагу, сунула ее в тетрадь, тетрадь вручила Зимину. – Почерк похож, а письма не мои. Про какого-то Пашку…

– Про Пашку? Ах да, я ж читал…

– Знакомое имя?

Зимин пожал плечами.

– Тоже из области редакторской правки. Парцифаля на самом деле звали Пашка. Но у редактора имелось свое видение, ему Пашка слишком простецким показался. И он предложил сократить Парцифаля не в Пашку, а в Перца. Перец это, видите ли, с какого-то древнего означает «идущий напролом», что весьма подходит герою. Ну, я…

– Ну, ты не стал ломаться и согласился, – закончила Лара. – Похоже на тебя, дружочек.

– Согласился, да. А что, мне было надобно бороться?

– Может быть. Хотя тебе видней. Был Пашка, стал Перец, одним словом, Парцифаль. А вообще, этот Кокосов интересный человечек, может, ты нас познакомишь?

– Нет, – отрезал Зимин. – Он же псих, неизвестно, что у него в голове. А может, он с оружием ходит?

– Да. С пулеметом в кармане. А еще он наверняка гипнотизер! Ввергает в транс!

Запиликал телефон. Он задребезжал и пополз по подоконнику к краю. Лара поймала и начала разговор про морковь.

Зимин слушал некоторое время, потом отправился на кухню, запустил компьютер и связался с Евсеевым.

Евсеев обрадовался и стал тут же, не откладывая, рассказывать про то, что рейд у них намечается совсем нешуточный, надо мобилизовать силы…

– Стоп, – Зимин остановил поток стратегической активности. – Стоп. Слушай, Евсеев, у меня к тебе дело.

– Какое дело? – Евсеев перешел на официальный тон.

– По твоей специальности как раз дело.

– По которой? – осторожно поинтересовался Евсеев.

– Не прикидывайся, ладно?

– Ну, допустим, – вздохнул Евсеев, которому, казалось, совсем не хотелось выступать по своей основной специальности.

– Мне нужно узнать про одного человека.

Евсеев молчал, в трубке слышалось его пыхтение.

– Ничего такого, – успокоил Зимин. – Никакого компромата, просто данные. Телефон, где живет.

– Не знаю, не знаю, – равнодушным голосом сказал Евсеев. – Это все… Сложно.

– Это все ерунда, – перебил Зимин. – Ерунда.

– Ерунда не ерунда…

– Вспомни кости, – сказал Зимин. – Вспомни.

Евсеев молчал.

– Хорошо, – согласился Евсеев. – Называй фамилию.

– Кокосов, – сказал Зимин. – По матери Моховиков. Евгений. Кажется, Витальевич… Нет, Валентинович! Возраст…

– Десятки тысяч, – оборвал Евсеев. – Кокосовых Евгениев десятки тысяч, если не больше.

– Мне нужны живущие в нашей области.

– Хорошо.

Евсеев отключился.

Зимин попробовал дозвониться до отца, бесполезно, вернулся в комнату.

Лара спустила ноги с подоконника, закатывала рукава на свитере.

– Есть предложение, – сказала она.

– Из разряда?

– Из разряда актуального искусства. Вчера матери на работу прислали приглашения, она сама не пойдет, вписала нас. На презентацию приглашен весь городской бомонд, чиновники, деятели культуры, лучшие люди города, одним словом.

Зимин поморщился. Лучших людей он не очень любил, опасался их, старался держаться подальше.

– А что ты, собственно, морщишься? – поинтересовалась Лара. – Можно подумать, ты каждый день встречаешься с актуальным искусством.

– В прошлом году в оперу ходили, – напомнил Зимин.

– В прошлом году в оперу… – передразнила Лара. – Ходили, да. И можно было певцам рожи не строить, стыдно было.

– Они выглядели как идиоты, – возразил Зимин. – Когда я вижу, что взрослые люди выглядят как идиоты, я это транслирую им посредством мимики.

– Короче, Зима, – Лара потянулась. – Сегодня ударим по культурке. Приезжает выставка…

Лара стала вспоминать.

– Короче, очень известный человек, художник, лауреат всевозможных конкурсов, можно сказать, мировая величина. Фамилию забыла, но какая разница…

– Он что рисует-то? – спросил Зимин. – Пейзажи, натюрморт?

– Не знаю. Поедем, посмотрим. Только не на мотике на твоем дурацком, а на такси поедем – я хочу платье надеть.

– Зачем платье? – вздохнул Зимин. – Можно и в штанах пойти. Это же актуальное искусство, туда в платье надо осторожно. Мало ли.

Лара показала Зимину кулак. Он не стал спорить и отправился одеваться, управился за пять минут. Лара же потратила почти полчаса, а когда показалась, Зимин ее не узнал. То есть он ее узнал, но это была уже какая-то другая Лара, Лара нового качества.

Ей ужасно идет вечернее платье, подумал Зимин. Просто очень… Аристократично.

– Кстати, Зима, там будет банкет, – сказала Лара. – И я думаю, неплохой.

– Лучшие люди не могут потреблять искусство без банкета, – ехидно хмыкнул Зимин. – И я их понимаю. И я согласен.

Они спустились вниз и уселись в такси, выставка проводилась в культурном центре, на другом конце города, туда и отправились.

Лара разговаривала, рассказывала, как она понимает творчество, чем искусство отличается от неискусства и почему это интересно, и что неплохо бы купить пару хороших картин, на стенах есть явно пустые места, Зимин же думал об истребителях. О том, что можно покататься, всего за полмиллиона. Наверное, полет на «Су-27» очень похож на полет на драконе. То же самое, только быстрее. Подняться над облаками, увидеть солнце, оно там наверняка еще есть, что-то он соскучился по солнцу. Говорят, если солнца долго не видеть, то начинаются проблемы с психикой. Галлюцинации всякие, голоса. А еще уши отгнивают. Говорят, что Набережную подтапливает, а в домах заводятся огромные пищащие слизни. Говорят, что люди пропадают, говорят, что мертвецы стали подниматься… Хотя нет, мертвецов он, кажется, сам выдумал. Хотя это, наверное, было бы не плохо – ну, восстание зомби. Это очень пошло бы всему окружающему состоянию, мертвецовая осень как раз.

– Говорят, что мертвецы из могил поднимаются, – сказал Зимин. – На северном кладбище восемь могил разрытых нашли, могилы есть, а мертвецов нет.

– Зима! – попросила Лара. – Не нагнетай.

– Точно! – подтвердил водитель. – У меня у соседей дедушка домой заявился, а он, между прочим, еще три года назад как окочурился. И совсем почти как новый. Пришел, собаку из будки выгнал и давай жить. Соседи сначала напрягались, затем привыкли. К тому же от старика одна польза – питается он совершенными объедками, а как грибы ищет!

Зимин и Лара поглядели на водителя с испугом, а тот вдруг рассмеялся. Лара с облегчением вздохнула, а Зимин нет, Зимину казалось почему-то, что таксист не шутит.

– А вообще-то много чего происходит, это да, – таксист прибавил скорости. – Слухи разные ходят. Про колодцы слышали?

– Нет. А что с колодцами?

– В них паразиты, – сообщил водитель. – Все колодцы заражены паразитами. Причем не обычными, а теми, что в Атлантическом океане водятся, по телевизору передавали. Эти паразиты попадают в кровь, доползают до сердца – и все, каюк. Вроде бы и некоторые скважины уже заражены, так что воду только из бутылок можно. А еще в реке устрицы завелись, а икра у них ядовитая…

– Приехали, – громко сказала Лара.

Выставка современного искусства располагалась в здании Дома культуры железнодорожников, они выбрались из машины и сквозь дождь побежали в сторону клуба, украшенного многочисленными гирляндами и фонарями оранжевого цвета.

Внутри Зимину понравилось – большой зал с картинами, светло, тепло, много народа, пахнет елкой, при входе девушки, одетые в костюмы мышей и телефонов. Девушки поздоровались и выдали Зимину и Ларе буклет, Зимин прочитал вслух:

– «Вымя. Время. Патронташ». Выставка известного актуального художника Серафима Прибылого и товарищей… А мне здесь нравится, знаешь ли. И вымя, и патронташ – вечер обещает быть интересным, не зря поехали.

– Зимин, я тебя прошу, – Лара поглядела на него проникновенно.

– Молчу-молчу. Просто я думал, что вымя и патронташ…

Зимин рассмеялся.

– Это очень похоже на название панк-группы. Внимание-внимание, сегодня впервые в нашем городе группа «Вымя и Патронташ»! Покупайте билеты! Солист Серафим Прибылой! Альбом…

– «Левая Тишина», знаем, знаем.

– Всегда знал, что Прибылой – гений, – сказал Зимин. – Он, кстати, в какой технике работает? Икрой пишет? Кроличьим пометом?

– Неоригинально, – ответила Лара. – Совсем неоригинально. Вообще, веди себя прилично, я тебя прошу.

– Ага, – Зимин принюхался.

Пахло едой. Весь холл клуба был заполнен людьми, они тоже пахли, но сильнее всего пахло едой. Зимин втянул воздух, чтобы определить направление.

– Ты куда? – спросила Лара.

– К столу, – пояснил Зимин. – К столу, к столу, только так. Боюсь, после современного искусства аппетит у меня пропадет, хочется успеть пораньше вымени. Так что я пожру, а ты можешь пока к культуре приобщиться.

Лара кивнула и смешалась с толпой, Зимин занялся питанием.

Стол был хорош, Зимин оценил это издали. Вдоль стола толпились люди в хорошей дорогой одежде, в руках у этих людей белели маленькие тарелочки со всевозможными угощениями, люди жадно набирали еду, гремели стеклом и железом, переговаривались и толкались локтями.

Зимин вздохнул и принялся действовать последовательно. Первым делом он подошел к столу, взял блюдо с кусочками сыра и сгрузил этот сыр в корзинку с хлебом. В результате этого маневра Зимин получил тарелку по площади в три раза большую, чем у остальных, и продолжил наступление. Он вклинился в толпу, отодвинул худосочную барышню, увлекавшуюся салатами, и приступил непосредственно к ценной пищевой продукции. К подкопченному лососю, кальмарам в горчичном соусе, печеночным паштетам, фаршированным икрой перепелиным яйцам, к соленым груздям, к крабовому желе в укропе. Зимин не стеснялся, оттеснял корпусом тощую художественную интеллигенцию, загружал еду, заливал соусы, накалывал на шпажку виноград и маслины и продвигался вдоль фуршетного стола. Он наступал на посторонние ноги, говорил «пардон, мадам», «виноват», «да ладно» и «черный квандрат», а иногда просто подмигивал. Когда он от стола все-таки оторвался, на тарелке возвышалась гора разнообразной еды, разноцветная и аппетитная, Зимин вздохнул, подумал, что есть в жизни и приятные моменты. И, может быть, он совсем зря пренебрежительно относился к современному искусству, в нем определенно имелась своя прелесть.

Зимин устроился в уголке, принялся угощаться и размышлять о превратностях судьбы художника. Этих художников вокруг было много, и ни один из них Зимину доверия не внушал, потому что все они были тощи, много разговаривали, жадно ели, передвигались с апломбом и поглядывали друг на друга с презрением. Все ждали, когда начнется вернисаж или как оно там называлось.

Зимин отыскал глазами Лару. Она беседовала с молодым человеком в клетчатом костюме и с красным шарфом, по виду, по крайней мере, поэтом. Поэт горячился и размахивал руками, Лара кивала. Зимин подумал о том, что неплохо бы, наверное, отвесить этому поэту по поэтическому загривку, и уже собрался пойти немного понарываться, спросить у поэта, как он относится к творчеству Рылеева и уважает ли он поэта Тредиаковского, но тут к Зимину подошла девушка и поинтересовалась, не он ли есть известный писатель Зимин.

Девушка держала в руках тарелочку с морскими продуктами, то ли каракатицами, то ли осьминогами. Зимин отметил, что они похожи на маленьких Ктулху, зеленого цвета и с многочисленными щупальцами.

– Так вы, значит, писатель? – осведомилась девушка.

Зимин промолчал.

– А я читала «Темную материю».

– И как? – неосторожно спросил Зимин.

– Так себе, – девушка проткнула Ктулху шпажкой и раскусила пополам. – Так себе, мне не понравилась. Конечно, почитать можно, так, для школоты…

Девушка сморщила носик, то ли Ктулху оказался дрянным на вкус, то ли книжка ей не понравилась еще больше Ктулху.

– Это потому, что ты дура, – сказал Зимин.

Он взял шпажку, выбрал каракатицу побольше, проткнул ее и отправил в рот.

Попробовал пожевать, но сразу разочаровался, морепродукты были так себе, со вкусом морской капусты из ближайшей кулинарии.

– Опять левиафанов с запашком завезли, – Зимин скривился и выплюнул полупережеванную массу девушке в тарелку. – Как жить?

Девушка поперхнулась и закашлялась, громко и сдавленно. Зимин поднялся из кресла и с силой и удовольствием стукнул ее кулаком в спину. Девушка крякнула, полупережеванный Ктулху вылетел у нее изо рта и попал на колени дамы, сидящей напротив. Та завизжала.

– Дура-дура, – сказал Зимин и двинулся прочь от ценительницы своего творчества.

Аппетит пропал, Зимин с сожалением вручил тарелку первой встречной пожилой растерянной женщине, с виду заслуженной работнице культуры, она растерянно на него посмотрела, а Зимин сказал:

– Это вам, мадам, от мэтра. Он восхищен вашей красотой.