Свет Валаама. От Андрея Первозванного до наших дней Коняев Николай
Эпилог
«Капитан высматривает в трубу. Налетает туча, сечет дождем. Теперь ничего не видно. Говорят, как бы туманом не хватило, тогда – прощай. Вон матросы уж слушать стали – не позывает ли? Что позывает? А колокола валаамские, как видимость пропадает, монахи позывают, «сюда, в тихую пристань, к преподобным!» Серебряный звон, хороший, ясный. Нет, не слышно серебряного звона, не синеют острова Валаамские. Томительные часы проходят. Дождь переходит в ливень, визжит ветер, хлопают паруса. Богомольцы в кучке поют: «Не имамы иные помощи… не имамы иные наде-э-жды… разве Тебе, Владычице…»
– Валаам видать! – слышу я. – Слава Создателю… показался! Перед нами высокий темно-зеленый остров. Пеной кипит округ-него озеро-море. На гранитную скалу бежит «Александр», вот ударит! Ближе – остров дробится на острова. Видны проливы, камни, леса. Древностью веет от темных лесов и камней…»
Сколько мореплавателей, как путешественники из книги Ивана Шмелева «Старый Валаам», нашли путь в непогоде благодаря колоколам и огням скитов Валаама! Сколько заблудившихся в тумане безверия душ спасли звуки апостольского колокола…
«С тем и уехала, что в раю побывала…»
«Вот и берег, лужайка, лес и неторопливый путь к скиту, и часовня, и могила иеросхимонаха Антипы в лиственной роще, и ограда скитская… и ничего сурового в этой святой земле. Наоборот, светло, особенная, чуть ли не райская тишина».
Это уже другой писатель, Борис Зайцев…
А вот еще из Ивана Шмелева:
«Валаам остался на своем граните, – “на луде”, как говорят на Валааме, – на островах, в лесах, в проливах; с колоколами, со скитами, с гранитными крестами на лесных дорогах, с великой тишиной в затишье, с гулом лесов и волн в ненастье, с трудом – для Господа… Как и св. Афон, Валаам поныне – светит. Афон – на Юге, Валаам – на Севере. В сумеречное наше время, в надвинувшуюся “ночь мира” нужны маяки».
Эти слова писатель написал уже в изгнании, когда на Родине, в России, расстреливали священников, сбрасывали колокола, взрывали храмы… Валаам тогда – как тут снова не вспомнить о прозорливости святителя Игнатия (Брянчанинова)! – остался насвоем граните… Невозможно постигнуть это, но когда смолкли на Руси все колокола, апостольский колокол Валаама продолжал звучать с прежнею силой…
Валаамская твердыня православия непоколебимо стояла до тех пор, пока снаряд, залетевший в колокольню Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, не разбил тысячепудовый «первозванный» колокол…
И заглушил последний удар его, как вспоминают очевидцы, грохот разрывов артиллерийских снарядов…
Задрожала земли, словно само небо обрушилось на нее… Грудою тяжелых обломков, перемешанных с камнями и кирпичной пылью, затих этот – не на охтинских заводах г-жи Стуколкиной, а в пустынножительской душе игумена Дамаскина отлитый! – колокол…
И тогда и сдвинулся Валаам со своего гранита…
Тяжелым и душным туманом затянуло святые острова…
Из стеклянного света ладожской воды, из сумерек, сгущающихся под тяжелыми лапами елей, из неподвижности несокрушимых скал, из молитвенной тишины рождаются Валаамские предания…
«Случилось же так: ночью некоему духовному и многолетнему старцу было явление – как будто стоит он в той большой церкви Святого Преображения, где лежит нетленное тело святого Германа (так как тогда только преподобный Герман был в церкви). Видит, что сам тот святой встает из своего гроба, выходит с жезлом из церкви и говорит следующее: “Не могу больше терпеть слез моих чад, но пойду к брату моему Сергию, чтобы избавить нам их от напавшей беды”, – и с тем стал невидимым. Тогда еще мощи святого Сергия были в Великом Новгороде…»
А вот сказание, рожденное уже нашим временем…
Как и было заведено, монастырские колокола погрузили на баржу и повезли, чтобы переплавить в металл, из которого можно сделать много полезных вещей. Вместе с другими колоколами погрузили на баржу и куски апостольского колокола.
Но не дошла до берега та баржа. Затонула в суровой Ладоге, не пожелавшей расстаться со своими звонами…
Говорят, что когда опускается на озеро предутренний туман, можно различить в этой тишине далекий и неясный, пробивающийся сквозь толщу воды, звон валаамских колоколов…
Еще рассказывают, что специально снаряженная группа аквалангистов осматривала место, где затонула баржа. Видели эти аквалангисты и большой апостольский колокол.
Говорят, что куски его легли так, что ныряльщикам показалось, будто они превратились в птиц и на большой высоте пролетают над островами Валаамского архипелага, над Валаамским Спасо-Преображенским монастырем…
Книга вторая
Свет Валаама
Вступление
«Ветер был очень свежий; быстро неслись под небом белые облака отдельными группами, как стада птиц, совершающих свое переселение осенью и весною… – писал святитель Игнатий (Брянчанинов), вспоминая свою поездку на Валаам. – Величественна буря на открытом озере, и у берегов она имеет свою красу. Там свирепые волны – в вечном споре с ветрами, гневаются, грозно беседуют между собою; а здесь они – в ярости на землю, с замыслом дерзновенным.
«Смотрите, как лезет волна на берег», – говорил сопровождавший меня коневский старец. Точно, волна «лезет» на берег. Это прямое выражение ее действия. И лезет она с упорством не только на берег отлогий, на огромную скалу гранитную, стоящую отвесно над бездною, от начала времен мира смотрящую спокойно на свирепые бури как на детские игры. На сажень, на две сажени, подымается волна по скале, и в изнеможении падает к ее подножию в мелких брызгах, как разбитый хрусталь; потом снова начинает свою постоянно упорную, постоянно безуспешную попытку.
Несколько лет тому назад я видел бурю на Ладожском озере при пасмурной погоде. Тогда картина теряет много живописности. Воды окрашены серым цветом; пена не серебриста; мутна и желтовата; мгла суживает рамы зрелища; нет ни того движения, ни того разнообразия, – словом, нет той жизни. Нужны лучи солнца для оконченности этой серьезной, полной вдохновения картины. И самое солнце как прекрасно, когда глядит с чистого, недосягаемого неба на бурю земную!..
Остров Валаам, бесспорно, живописнейшее место старой Финляндии. Он находится на северной оконечности Ладожского озера. Подъезжаете к нему – вас встречает совершенно новая природа, какой не случалось видеть путешествовавшему лишь по России: природа дикая, угрюмая, привлекающая взоры самою дикостью своею, из которой проглядывают вдохновенные, строгие красоты. Вы видите отвесные, высокие, нагие скалы, гордо выходящие из бездны: они стоят, как исполины, на передовой страже. Вы видите крутизны, покрытые лесом, дружелюбно склоняющиеся к озеру. Тут какой-нибудь пустынник вышел с водоносом в руке почерпнуть воды и, поставив на землю водонос, загляделся на обширное озеро, прислушивается к говору волн, питает душу духовным созерцанием. Вы видите огражденные отовсюду гранитными, самородными стенами заливы, в которых спокойно дремлют чистые, как зеркало, воды, в то время как в озере бушует страшная буря; здесь спрятался галиот или сойма от крушения, или сойма ждет в затишье попутного ветру, а хозяин судна уже с равнодушным любопытством смотрит на яростные, ревущие волны озера, недавно хотевшие разрушить его судно, в которое он вложил все достояние, всю судьбу свою и своего семейства. Вы плывете по излучистым проливам, где часто две противоположные стены сходятся так близко, что оставляют лишь тесный проход для одного галиота. Вы опускаете лот, измеряете глубину в этой узине; глубина тут – многие сажени. Вы входите с северной стороны в губу, далеко вдавшуюся во внутренность острова; плывете по этой губе: с правой стороны дремучий лес на каменных, громадных уступах, выходящих отвесно и навесно из темных вод. Этот лес и эти камни отражаются густою тенью в водах губы, отчего тут воды особенно мрачны и ландшафт принимает самый грозный вид. Губа постепенно расширяется и наконец образует овал значительного размера. Вы отторгаете взоры от этой картины необыкновенной, наводящей на душу невольный ужас, но ужас приятный, с которым не хочется расстаться; обращаетесь к противоположной стороне: перед вами обширный монастырь на высокой, длинной, гранитной скале, как легкое бремя на плечах гиганта. Скала прежде покрывалась беловатым мхом. Монахи счистили мох; теперь гранит свободен от седин, висевших на смуглом челе его; он величествен и грозен в обновленной юности и наготе своей…»
В разные века и в разную погоду прибывали на Валаам паломники и каждого из них – «На гранитную стену бежит “Александр”, вот, ударит!» – поражала суровая мощь вздыбленных из озерной воды скалистых островов, несокрушимость этой духовной цитадели…
Каждый паломник, подобно святителю Игнатию (Брянчанинову) или писателю Ивану Шмелеву, сказавшему: «Нет…Валаам освободил ему живую душу, а не поработил… Теперь я знаю высокое искусство в вечном…» – находил здесь ответ на тот главный вопрос, который стоял перед ним…
Часть первая
Воистину, из шума сосен, из плеска бьющихся о береговые скалы волн, из тихого шепота молитв, как будто из шороха архивных документов рождаются Валаамские сказания…
Глава первая
В пользу древности Валаамского монастыря свидетельствует тот факт, что задолго до 989 года пришел в Валаамский монастырь отрок, которому предстояло, приняв в монашестве имя Авраамия, просиять во времена Крещения Руси.
«Ища же себе места уединенного, – ясно и определенно свидетельствует Житие преподобного Авраамия, – отъиде по реце Волхов и дошед Ладожского озера, где услыша о обители Живоначальныя Троице Валаамской, достиже оной, и пришед к игумену Феогносту плачася зело и моли о принятии его в монастырь, сказывая о себе все потребну, и что еще не крещен бысть. Игумен же виде его благоразумна отрока, прият в монастырь и крести его и нарече имя ему Авраамий. Он же поживе с братиею и виде их трудолюбную о Бозе жизнь, и умоли игумена постричь его в иноки. И пострижен бысть с наречением имени Авраамий».
Когда равноапостольный князь Владимир начал крестить Русскую землю, преподобный Авраамий уединился на озере Неро в Ростовской земле, и здесь евангелист Иоанн Богослов вручил ему жезл, которым и предстояло Авраамию сокрушить особо почитаемое идолище – Велеса.
По благословению епископа Федора, присланного равноапостольным Владимиром вместе с князем Борисом (Борис и Глеб – святые страстотерпцы), Авраамий основал на месте чудесного явления церковь Иоанна Богослова, а на месте сокрушенного идола – монастырь, получивший название Авраамиевского Богоявленского…
Как мы уже говорили, историки, пытающиеся «омолодить» Валаамский монастырь, ставили под сомнение и древность Жития преподобного Авраамия, ссылаясь на то, что не сохранилось ранних редакций, но находка, сделанная в конце девятнадцатого века, подтверждает, что уже в десятом веке на Валааме была вожжена лампада иноческого жития.
Воистину, как к язычникам Ростовской земли, преподобный Авраамий Ростовский приходит и к современным историкам, чтобы жезлом, который вручил ему евангелист Иоанн Богослов, разрушать капища их построений и свидетельствовать, что Валаамский монастырь существовал еще задолго до крещения Руси и, значит, является самым древним русским монастырем, а сам преподобный Авраамий Ростовский – первым валаамским святым, слава которого просияла по всей Руси…
Косвенно подтверждает факт существования Валаамской обители еще во времена языческой Руси и то, что уже в начале двенадцатого века были обретены мощи основателей монастыря Сергия и Германа. Древние новгородские летописи сообщают об обретении мощей преподобных Сергия и Германа и перенесении их в Новгород во время шведского нашествия 1163–1164 годов…[7]
Некоторые исследователи считают, что Сергий был учеником апостола Андрея Первозванного, а Герман – учеником Сергия; другие считают преподобных греками, прибывшими на русскую землю в свите равноапостольной княгини Ольги, иные уточняют, что греческие священноиноки Сергий и Герман прибыли в свите первого новгородского епископа Иоакима, но многие историки переносят их земные жизни в тринадцатый, а кое-кто и в пятнадцатый век…
Увы… Чрезвычайно затрудняет изучение истории монастыря отсутствие надежных источников, и этому обстоятельству, вероятно, и обязаны мы тем, что серьезные историки избегают валаамской проблематики…
И возникает вопрос о причине исчезновения или изъятия из научного оборота этих источников.
Более того…
Ответ на этот вопрос позволяет, если не компенсировать в некоторой степени утрату источников, то хотя бы предположить, какие сведения могли содержаться в них.
И это – принципиально важно…
Русские летописи свидетельствуют о том, что в X–XIII веках борьба России и Швеции за духовное и политическое влияние в Карелии становится особенно острой.
В 1156–1157 годах шведскому королю Эрику IX Эдвардзону удается покорить юго-западную часть Финляндии. И хотя Ореховский договор закрепил восточную часть Карелии с Кегсгольмом за Русью, шведские набеги продолжались и споры о принадлежности этих земель не прекратились.
Известно, что многие, связанные с валаамскими древностями, документы были вывезены в начале XVII века в Швецию (так называемый «делагардиевский сундук с Новгородскими актами») и до сих пор находятся в шведских архивах…
Но, с другой стороны, положа руку на сердце, можем ли мы твердо утверждать, где – в огне вражеских нашествий или в печи новгородских владык – больше исчезло древних валаамских рукописей?
Предположение это выглядит несколько диковатым, но если разобраться, то окажется, что оно не лишено основания…
Во-первых, древнему Новгороду зазорно было осознавать, что «Путята крестил Новгород огнем, а Добрыня – мечом», когда рядом уже целые столетия сиял светильник Валаама.
Во-вторых, – и это обстоятельство следовало бы поставить на первое место! – принятое еще до крещения всей Руси православие как бы отделяло Валаам от Руси, еще раз подчеркивало независимость территории островов от Новгорода…
Поэтому в Новгороде неоднократно («Сказание о Валаамском монастыре» – одна из них!) предпринимались попытки «омолодить» валаамское православие, идентифицируя запись в Новгородской Кормчей книге: «В лето 6837 (1239) нача жити на острове на Валаамском озере Ладожском старец Сергий», с указанием даты основания монастыря.
Эта запись в Новгородской Кормчей книге, как мы говорили, противоречит свидетельству сохранившейся Софийской летописи, по которому еще в 1163 году были обретены мощи преподобных Сергия и Германа.
Но сколько других свидетельств, опровергающих пусть и не саму запись в Кормчей книге, но выводы, которые делаются из нее, было уничтожено?[8]
Разумеется, пока спор шел в рамках православной традиции, никто не покушался на преподобного Авраамия, стоящего с посохом, дарованным ему евангелистом Иоанном Богословом, на защите древности валаамского православия…
Тогда существовало как бы две истории…
Политически выверенная история Валаама, необходимая для доказательства, что Валаам исконно новгородская, а значит, и русская земля; и церковная история, которая, не опровергая историю политическую, вела отсчет истории Валаама с времен Андрея Первозванного…
Как это ни удивительно, но истории эти вполне могли существовать параллельно. Многие факты политической истории – и это как раз и доказывает искусственность ее – подходят для любой истории…
Ведь, если разобраться, даже запись о позднейшем основании монастыря на Валааме ничему не противоречит. Преподобные Сергий и Герман основали (смотри житие Авраамия Ростовского) монастырь во имя Живоначальныя Троицы… Валаамский Спасо-Преображенский монастырь мог быть основан и позднее, и его основание не перечеркивает предыдущей монастырской истории Валаама…
Но такое параллельное существование двух историй было возможно только во времена Святой Руси, когда высоко было уважение к церковному преданию вообще… В послепетровские времена, когда Валаам окончательно закрепился за Российской империей, закрепили и «младшесть» Валаамского монастыря уже на уровне официальной историографии. И хотя преподобный Авраамий Ростовский с жезлом, полученным от евангелиста Иоанна Богослова, продолжал опровергать эту ложь, на это уже не обращали внимания. В послепетровской Руси и сам Авраамий стал преданием…
Глава вторая
Мы останавливаемся на спорах о древности Валаамского монастыря потому, что и сейчас они не утратили своей духовной остроты. Вглядываясь в историю Валаама, ясно видишь, что строительство православного государства и распространение православия отнюдь не тождественные друг другу процессы…
Валаамское православие, не ощущая себя официальной идеологией, не нуждалось в «мече и огне» для укрепления и распространения, оно распространялось как бы само по себе, не покоряя, а вовлекая в себя племена и народы, соединяя их в единой православной общности, которая и стала основанием Святой Руси…
И не потому ли так схожи с лучами света дела и свершения валаамских подвижников?
В двенадцатом веке уходит из Валаамского монастыря преподобный Корнилий, чтобы основать первый на Онежском озере, Палеостровский, монастырь…
В четырнадцатом веке уйдет с Валаама на другой ладожский остров, Коневец, преподобный Арсений…
Здесь, у подножия Святой горы, где многие годы спустя явится Божия Матерь, в те давние времена находился почитаемый местными язычниками идол – конь-камень. Поселившись на острове, преподобный Арсений с молитвой окропил камень святою водой, и черная стая воронов, вырвавшись из камня, улетела на Выборгский берег в глубокую лахту, которую и доселе называют Чертовой…
А в 1429 году покинули Валаам преподобный Савватий, а следом за ним и преподобный Герман – будущие устроители Соловецкой обители…
Три острова – на Ладоге, на Онеге, на Белом море… Три монастыря, вставших на самом краю Православной Руси… И утверждала этот рубеж не княжеская власть, не воинская сила, а одинокие, ищущие молитвенного уединения иноки, вооруженные, как и апостол Андрей Первозванный, лишь Крестом да Евангелием.
Никак не связано с Валаамом – светильником христианской веры – появление в 1383 году в небе над Ладогой чудотворной Тихвинской иконы Божией Матери, и все же связь эта очевидна.
У иконы, которую увидели в тот день ладожские рыбаки, долгая история. Ее написал, как утверждает предание, евангелист Лука еще при земной жизни Пресвятой Богородицы. Долгое время икона находилась в Антиохии, затем попала в Иерусалим, позже ее перевезли в Константинополь.
В восьмом веке, спасая образ от иконоборцев, его замуровали вместе с горящей лампадой в стене Пантократорской обители. Через шестьдесят лет, когда извлекли икону из тайника, увидели, что огонек в лампаде по-прежнему горит. Словно и не было шестидесяти лет борьбы с еретиками.
За семьдесят лет до падения Константинополя икона исчезла из Византии, и в том же году ее, «плывущую по воздусем», как бы поддерживаемую лучами валаамского света, увидели над Ладогой. Сопровождаемая толпами богомольцев, икона проследовала до берега Тихвинки и опустилась на землю.
Эта Тихвинская икона Божией Матери, помимо многочисленных чудотворений, совершавшихся от нее, почиталась еще и Охранительницей северных пределов Руси…
И если мы развернем карту и взглянем на расположение перечисленных нами монастырей, основанных валаамскими иноками, то увидим, что они выстраиваются по двум почти перпендикулярным линиям, уходящим на запад и на север, в вершине пересечения которых и находится Тихвинский монастырь с чудотворной иконой, находившейся в нем.
Это схожее с боевым построением размещение монастырей не могло быть спланировано ни валаамскими игуменами, ни новгородскими владыками (в 992 году в Новгороде была учреждена епископская кафедра), но некий план тут наличествует.
Вернее не план, а Божий Промысл.
И прочность созданной согласно ему ограды была испытана в ближайшие столетия…
Глава третья
С лучами света схожи подвизавшиеся на Валааме подвижники. Далеко окрест проникал этот свет, пробуждая в душах людей огонь православной веры.
К временам юности относится первая встреча будущего преподобного Александра Свирского с валаамскими монахами. Встреча эта произошла в соседней с Мандерой деревушке на берегу Ояти…
Часто приходил сюда юноша Амос, чтобы послушать рассказы о жизни в монастыре, о святых валаамских отшельниках.
И так увлекли его эти рассказы, что однажды воскликнул он:
– Вижу, отче, яко Бог, знающий все тайны, послал вас сюда, чтобы утвердить меня в помышлениях и исторгнуть, яко птицу, от сетей мирского жития! Что же сотворю, честный отче? Как мне убежать от мира и сподобиться ангельския жития?
– Почто бежать тебе, отрок? – спросил валаамский старец.
– Ах, святой отче! – сказал Амос. – Родители собираются женить меня… А я не хочу, чтобы сластолюбие мира сего коснулось души моей… Я бы убежал, но пути не ведаю. Боюсь опечалить родителей своих.
– О, чадо… – сказал старец. – Естественна есть любовь родителей к детям, а детей к родителям… Но Владыка и родителей преобидети нам повелевает, а крест свой взять на плечи и следовать за Ним тесным и прискорбным путем… Велит нам Владыка небесный не искать славы мира сего, не добиваться телесного покоя, а в наготе, алчбе, бдению и молитве прилежати. Поспеши, чадо, совершити доброе желание твое, да не когда злых сеятель посеет плевелы в сердце твое и покрыет ими пшеницу твою…
Валаамский старец рассказал, как добраться до Валаамского монастыря, и скоро Амос отправился в неблизкий путь.
Родители дали ему благословение, думая, что он идет в деревню Заостровье и скоро вернется назад, однако Амос не вернулся из Заостровья. Переправился на другой берег Свири и побрел по указанному старцем пути.
Ночь застала его на левом берегу Свири, возле небольшого озера, расположенного верстах в восьми от реки.
Помолившись, чтобы Господь наставил его на путь спасения, Амос уснул. И тотчас услышал во сне голос:
– О, человече? Во обитель Всемилостивого Спаса на Валааме, добре ти путь строится. Иди с миром. Там поработаеши Господеви, а потом вернешься на сие место и сотворишь здесь обитель. Мнози спасени тобою будут.
В Житии святого рассказано, что Господь послал Амосу спутника по безлюдной местности – своего ангела. «И путь этот, который другие проходят с трудом, во много дней, они прошли очень скоро, под направлением доброго спутника».
Преподобному было двадцать шесть лет, когда он принял в Валаамском монастыре монашеский постриг и стал иноком Александром.
Днем он находился в монастырских трудах, ночью же пребывал в молитвенном бдении. «И видимо было житие его, не как человеческое, но как ангельское».
А родители Александра Свирского, узнав, что Амос стал иноком, сами ушли в монастырь и закончили свою земную жизнь в Островском Введения Пресвятые Богородицы монастыре, где некогда молились они о даровании сына.
По свидетельству Жития, «преподобный Александр, узнав о смерти родителей, довольно поплакал о них; затем, возложив надежду на Бога, размышлял в себе, говоря: «и аз смертен есмь»… С тех пор он начал увеличивать подвиги свои, «труды к трудам прибавляя».
Братия монастыря дивилась подвигам молодого монаха, и это более всего беспокоило преподобного. Видя себя почитаемым и прославляемым от людей, он обратился к игумену с просьбой благословить его удалиться в пустыню и там поработать Единому Богу.
– Ни, чадо! – ответил игумен. – Не глаголи сего! Ты еще молод! Еще не пришло тебе время верховных степеней уединенного молчания касатися. Опасаюсь, что коли найдет на тебя искушение, не сможешь ты противу него удержаться и тогда все мы поругаемы будем от общего врага.
Преподобный Александр не стал перечить настоятелю. Он остался в монастырском общежитии, продолжая с каждым днем все более увеличивать подвиги. Пищей ему служили теперь только вода и хлеб…
В северо-восточном углу Валаамского архипелага расположен открытый всем ладожским ветрам Святой остров. Здесь, в пещерке, вырубленной в скале, пятьсот лет назад, подвизался в молитвенных подвигах преподобный Александр Свирский.
Пещерка невелика… Когда проходишь в нее, плечи задевают за стены. Крохотного света лампады, горящей перед образами, достаточно, чтобы осветить все пространство кельи. Кроме икон и лампады здесь – голый камень…
Несколько лет провел преподобный Александр в этой келье. Как сказано в Житии, «от великих трудов кожа на теле его сделалась такой жесткою, что не боялась и каменного ударения».
В этой каменной, открытой ладожским ветрам пещере, покрытый окаменевшею кожей, и молился святой, когда раздался в 1484 году обращенный к нему голос Богородицы:
– Александре! Изыди отсюду и иди на преждепоказанное тебе место, в нем же возможеши спастися!
И светло стало.
Преподобный Александр выбрался из пещеры, и за стволами сосен, вставших почти на отвесной скале, увидел тихие воды Ладоги.
Великий небесный свет сиял в той стороне, где текла Свирь…
На этот раз игумен не стал удерживать преподобного в монастыре.
– Воля Господня да будет, чадо, над тобою! – сказал он.
В тот же день преподобный Александр поплыл на материк.
Здесь, на берегу Рощинского озера, на том самом месте, где ночевал он на пути в Валаамский монастырь, соорудил себе избушку.
Преподобный Александр Свирский прошел все ступени лестницы монашеского умирания для мира. И когда Господь снова явил его миру, все узрели великого чудотворца и прозорливца, молитвенника и исповедника…
Семь лет спустя, Андрей Завалишин, нечаянно нарушивший молитвенное уединение святого, долго расспрашивал отшельника…
– Святый отче! – умолял он. – Не скрой от меня, расскажи, как пришел ты в эту пустынь? Какое твое имя и сколько лет ты обитаешь здесь? Более же всего открой мне твое добродетельное житие для душевной пользы моей…
Сильно опечалился святой Александр, что невозможно ему стало укрываться от людей.
– Чадо! – вздохнув, ответил он Завалишину. – Я человек грешный, по имени Александр. Раньше жил на Валааме в обители Спаса Вседержителя, где и пострижен. Затем задумал выйти из монастыря и поселиться на безмолвии в пустыне, чтобы плакать о грехах моих. Обитаю тут и до твоего прихода не видел ни единого человека. Питаюсь растущею здесь травой, хлеба же уже семь лет не вкушал.
Ответ преподобного поразил Андрея.
– Не было ли у тебя, отче, какой-либо болезни от такой суровой жизни и чрезмерного поста? – спросил он. – Не смущали ли тебя какие помыслы?
– Сначала трудно было… – ответил Александр Свирский. – Еще не привыкнувши был к пустынножительству. Пришлось пострадать и от нахождения помыслов… Заболел тогда сердечной болезнью, так что не мог, стоя, молиться… Лежал, молитвенно притекая ко врачу и целителю душ и тел человеческих, Всемогущему Богу… И однажды днем, когда я особенно сильно страдал от внутренней боли, явился предо мною Преславный муж и спросил: «Что с тобою? Чем ты страдаешь?» Я показал ему место, где болело… Он же, положив руку свою и, осенив меня крестным знамением, сказал: «Се здрав был еси, не согрешай, да не горше ти что будет, но работай Господеви Богу своему отныне и до века». И с того времени чувствую себя легко.
Боярину Андрею Завалишину, нечаянно – во время охоты – нарушившему затвор преподобного Александра Свирского, еще предстояло узнать на собственном опыте (а он вскоре и сам примет постриг на Валааме, и так же, как и Александр Свирский, уйдет, чтобы основать свой Адриано-Ондрусовский монастырь на ладожском берегу), что слова о монахах, которые, уходя от мира, умирают для мира – не образное выражение, а самая настоящая реальность монашеского жития. И тем, кто находит силы до конца пройти назначенный Путь, кто «возмогает» спастись, дарует Господь прозорливость и силу чудотворений, и иногда – по Божией воле – снова открываются эти дивные светильники миру.
Так и случилось с преподобным Александром Свирским…
Андрей Завалишин – «аще сии умолчат, камение возопиют» – рассказал о своей встрече с ним, и скоро к святому отшельнику начали стекаться люди. Среди первых насельников создаваемой обители были: родной брат преподобного – Иоанн; инок Афанасий – сподвижник Александра Свирского по Валааму; сам Андрей Завалишин, принявший в монашеском постриге имя Адриана… Многим из них в дальнейшем самим предстояло стать основателями новых обителей, светом которых осветилось все пространство между Онегой и Ладогой…
Монашеские кельи строили на берегу Святого озера (оно расположено в Старой Слободе села Свирского, в 24 километрах от Лодейного Поля), а сам преподобный жил в прежней хижине, вокруг которой было устроено братское кладбище – Отходная пустынь.
В 1507 году, на двадцать третьем году пребывания в пустыни, святой Александр Свирский во время своей ночной молитвы увидел трех Мужей в белых одеждах, сияющих невыразимым светом. Преподобный поклонился им до земли, они же взяли его за руку, подняли и сказали:
– Не бойся, мужу желаний, яко благоволи Дух Святый жити в тебе чистоты ради сердца твоего, и якоже глаголах ти древле множицею, и ныне такожде глаголю, да созиждеши церковь и братию собереши и обитель устроиши, яко благоволих тобою многи души спасти и в разум истины привести.
Услышав это, преподобный опять пал на землю и, обливаясь слезами, исповедал свое недостоинство.
И снова Господь воздвиг его, говоря:
– Стани на ногу твою, возмогай, и укрепися, и сотвори все, еже повелел ти.
Святой спросил, в честь кого подобает воздвигнуть ему храм.
Господь ответил:
– Возлюбленные, якоже видиши в трех лицах глаголюща с тобою, созижди Церковь во имя Отца и Сына и Святаго Духа, Единосущныя Троицы. Аз же ти мир Мой оставляю и мир Мой подам ти.
После этого святой Александр увидел Господа, распростертыми крыльями как бы ногами движущегося по земле и ставшего невидимым…
«Александр Свирский, – отмечает церковный историк архимандрит Макарий (Веретенников), – пожалуй, единственный православный святой, которому так же, как и праотцу Аврааму, явилась Святая Троица»…
Монастырь преподобного Александра Свирского стремительно рос.
Он состоит из двух монастырей – Свято-Троицкого и Преображенского.
Понятно, почему возник Преображенский монастырь. Александр Свирский был и оставался иноком Спасо-Преображенского Валаамского монастыря.
Ну а церковь Святой Троицы и монастырь вокруг нее были построены по повелению самого Господа.
И тут хотелось бы обратить внимание на такую деталь…
Как утверждает Житие Авраамия Ростовского, первоначально монастырь на Валааме и был Троицким монастырем. «Ища же себе места уединенного, отъиде по реце Волхов и дошед Ладожского озера, где услыша о обители Живоначальные Троице Валаамской, достиже оной…»
Получается, что, по Божиему повелению, Александр Свирский воздвиг на Рощинском озере монастырь, с которого и начинался Валаам… Тот самый монастырь «Живоначальныя Троицы», который (мы не знаем: известно ли это было Александру Свирскому) находился когда-то на острове, где подвизались и сами основатели монастыря преподобные Сергий и Герман и преподобный Авраамий Ростовский, где совершал свои подвиги и сам преподобный Александр…
Воистину – чудны Твои дела, Господи!
Великие знаки начертаны Божией Десницею в нашей истории, и, чтобы увидеть их, надо просто раскрыть глаза.
Сила молитвы святого Александра Свирского была необычайной. Известен такой случай. Строили мельницу на протоке между двумя озерами. Когда раскопали перешеек, вода из верхнего (Святого) озера устремилась в нижнее (Рощинское) озеро, напор воды оказался столь сильным, что в опасности оказались монастырские постройки. Казалось, что их уже не удастся спасти; но преподобный, помолившись Богу, призвал имя Христа и правою рукою начертал крестное знамение на быстрине вод, и – вот оно чудо! – течение остановилось.
Столь же велика была и прозорливость святого Александра Свирского. Однажды, после освящения построенного в монастыре храма в день сошествия Святаго Духа, богомольцы делали свои пожертвования в монастырь. Был среди них и Григорий, приехавший в монастырь из Пидьмозера. Когда Александр Свирский проходил возле него, Григорий хотел положить свой вклад в фелонь преподобного, но святой оттолкнул его руку.
После службы обиженный Григорий подошел к Александру Свирскому и спросил, почему он не принял его приношения.
– Ведь ты меня не знаешь! – сказал он.
– Верно! – ответил святой. – Я тебя не знаю, и лица твоего не видел, но рука твоя так осквернена, что от нее смрад идет. Зачем ты мать свою старую бьешь?
Великий страх объял тогда Григория, тщательно скрывавшего этот грех. Он попросил наставления, как ему быть, как исправиться. Преподобный посоветовал идти и прежде всего просить прощения у матери…
Вот такие чудеса, свидетелями которых было множество людей, происходили в основанной валаамским иноком Александром Свирским обители.
Но не менее дивной была и скромность преподобного.
Пример величайшего смиренномудрия являет нам он.
Рассказывают, что однажды, когда Александр Свирский уже был игуменом основанного им монастыря, слава о котором распространилась по всей Руси, к нему пришел монастырский эконом и сказал, дескать, кончаются дрова, и надо бы послать в лес какого-нибудь праздного монаха, чтобы нарубить их.
– Я празден… – отвечал преподобный. Взял топор и отправился в лес.
Преподобный Александр Свирский – столп русского православия. Среди его учеников – преподобные и священномученики…
Геннадий и Никифор Важеозерские, Адриан Ондрусовский (Андрей Завалишин), Афанасий Сяндебский, Корнилий Паданский, Ферапонт Вознесенский, Иоасаф Машеозерский, Кассиан Соломенский, Макарий Оредежский, Иона Яшеозерский – все они начинали свой путь в обители Александра Свирского под его мудрым наставничеством или были отправляемы на Валаам.
Все они основали потом свои обители, озарив дивным светом православия глухие пространства между Ладогой и Онегой по обоим берегам Свири.
Геологи утверждают, что Свирь – молодая река. Она образовалась около пяти тысяч лет назад, когда, в результате подвижки геологических пластов, качнулись Ладога и Онега, и вода полилась из Онежского озера в Ладогу.
Что-то подобное происходило здесь и в пятнадцатом веке. Как могучая река, разливалась святость между двумя великими озерами.
На Соборе русских архиереев 1547 года Александр Свирский был причислен к лику святых. «По всем святым монастырям, и по всем священным церквам великого царства Российского… – постановил Собор, – праздновати повсюду августа в 30 день новому чудотворцу Новгородскому преподобному Александру Свирскому».
Первым храмом в Москве в честь «нового чудотворца» был Покровский собор на Красной площади, известный ныне как храм Василия Блаженного. Северо-восточный придел этого собора посвящен Александру Свирскому.
А Александро-Свирский монастырь обретал все большую известность, превращаясь в один из важнейших духовных центров России.
И не прерывались его связи с Валаамом.
И связи эти – не хозяйственные, не административные, а духовные, зачастую неразличимые для современников, но ясно видные нам, потомкам… Великое множество крепчайших духовных нитей связывало Александро-Свирский монастырь с Валаамом при жизни преподобного… Столь же крепкими были эти связи и столетия спустя…
В девятнадцатом веке закончит здесь свою земную жизнь ушедший с Валаама схимонах Феодор – ученик Паисия Величковского. Считается, что старец Феодор с преподобным Львом Оптинским (он тоже пять лет после Валаама подвизался в Александро-Свирском монастыре) стоят у истоков возрождения на Руси старчества…
Здесь, в Свято-Троицкой обители, проходил послушничество и святитель Игнатий (Брянчанинов), епископ Ставропольский, о роли которого в судьбе Валаамского монастыря мы рассказали в повести «Апостольский колокол».
Глава четвертая
Адриано-Ондрусовской пустыни со временем предстояло стать своеобразным береговым подворьем Валаамского монастыря…
Основал ее боярин Андрей Завалишин, принявший постриг на Валааме.
«Познав сладость пустыннаго жития, – говорит “Олонецкий патерик”, – Андрей оставил славу, могущество, сан, облекся в одежду нищеты и смирения и ушел в Валаамскую обитель, где после продолжительного искуса, сподобился великого ангельского образа и наречен Адрианом».
Адриан Ондрусовский – ученик Александра Свирского. Ему первому открыл преподобный тайну отшельнического жития.
Благословение, данное во время второй встречи: «Бог да благословит тебя, чадо, и умножит всех благих изобильно», Адриан Ондрусовский пронес через свое иноческое житие. Вся его иноческая жизнь – это весть, которую некогда сообщил ему преподобный Александр…
Прежде, чем приступить к изложению этой, словно из приключенческого романа списанной истории, надо подробнее рассказать о географическом положении пустыньки, основанной Адрианом.
Находилась она на полуострове, на восточном берегу Ладожского озера… И хотя не так и сильно удалена пустынька от населенных пунктов, но попасть сюда непросто.
С суши путь преграждают топкие болота.
Очевидно, этим и объясняется то, что остров Сала, являющийся продолжением Ондрусовского мыса, издавна был облюбован озерными разбойниками-пиратами в качестве надежного укрытия. Кстати сказать, и само название мыс получил от имени обитавшего здесь разбойника Ондруса.
Нетрудно догадаться о досаде пиратов, обнаруживших, что вблизи их укровища обосновались монахи-отшельники. Явившись к Адриану, атаман потребовал, чтобы святой убирался прочь.
«Скорбно было преподобному расстаться с местом, благословенным ему на жительство святым его наставником. Он умолял гонителя оставить мирное убежище труженикам Божиим. Не имея ни сребра, ни злата, чтобы предложить выкуп разбойнику, Адриан обещал ему ходатайствовать о нем в молитвах своих перед Господом, советуя ему притом покинуть пагубный промысел. Разбойник, не понимая пустынника, посмеялся словам его, но потом, Божиим произволением, слезы Адриана смягчили ожесточенное сердце грабителя и отшельники были им оставлены в покое».
Между тем Ондрус был не единственным пиратом на Ладоге. На южном берегу озера, на столь же трудно доступном со стороны суши Стороженском мысу, обитала другая пиратская шайка…
Места для разбойного промысла были подходящие. Между островом Сала и Стороженским мысом собираются в единое русло три большие реки – Свирь, Оять и Паша… В купеческих судах недостатка не ощущалось. Как дальнее эхо древнего промысла, звучат здешние названия: Разбойная кара… Медвежья кара… Черная кара…
В общем, все было, должно быть, как в рассказе старца Иоаннушки из поэмы Н.А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»:
- Господу Богу помолимся,
- Древнюю быль возвестим,
- Мне в Соловках ее сказывал
- Инок, отец Питирим.
- Было двенадцать разбойников,
- Был Кудеяр – атаман,
- Много разбойники пролили
- Крови честных христиан…
И, как и положено, между Сальской и Стороженской «группировками» время от времени проходили разборки. И вот наступил день, когда обе шайки встретились. Счастье изменило сальским пиратам. Их предводитель попал в плен. Скованный, лежал он в ладье врага. И тут, в ожидании страшных мучений и смерти, и вспомнились ему обещания пустынника. Раскаянье возникло в суровой душе, и вот – о, чудо! – он увидел перед собою Адриана.
– Милосердием Господа, ради которого я просил у тебя пощады братству нашему, ты свободен! – сказал отшельник, и оковы упали с разбойника – он очутился на берегу, но Адриана уже с ним не было!
Недоумевающий разбойник побрел в обитель преподобного и здесь нашел Адриана, который никуда не отлучался из монастыря, всю ночь проведя на общей молитве…
Адриан же нисколько не был удивлен.
Он разъяснил, что причина чуду – не он, а сила Божия, вспомоществующая по молитвам работающих Ему.
Разбойник пал к ногам преподобного и попросил научить служению Господу. Он остался в монастыре, и здесь и закончил, в молитвах и покаянии, свою жизнь.
Столь же успешным было «перевоспитание» Адрианом и обитателя Стороженского мыса. Пробудилась совесть и у этого пирата…
Все произошло, как в поэме Н.А. Некрасова:
- Сон отлетел; опротивели
- Пьянство, убийство, грабеж,
- Тени убитых являются,
- Целая рать – не сочтешь!
Раскаявшийся пират основал на месте разбойничьего вертепа иноческую обитель и постригся в монахи сам, и вся его шайка. Раскаяние его было столь велико, что Господь прославил раскаявшегося грешника после кончины многими чудесными знамениями, и он почитается, как преподобный Киприан Стороженский.
Преподобный Адриан Ондрусовский был одним из образованнейших людей своего времени…
Существует предположение (его высказал в 1905 году историк А. Петров), что Адриан и был автором знаменитой «Валаамской беседы» – одного из популярнейших на протяжении двух веков сочинений…
«Месяца сентября в 11 день пренесение мощей преподобных отец наших Сергия и Германа, Валамскаго монастыря началников, из великаго Новаграда в Корельской уезд, во обитель всемилостиваго Спаса, на остров Валам, на езере Неве. – Записывал тогда преподобный Адриан. – И написан бысть образ их, Сергия и Германа, по благословению иже во святых отца нашего Иоанна, архиепископа великаго Новаграда, новаго чюдотворца. И исписав сие утвержение и исправление святым божиим книгам и утвержение православныя християнския веры, на их память чести. Сице обличение на еретики и на неверныя вся, победа и одоление на царевы враги, и попрание на вся премудрости их. Беседа и видение преподобных отец наших, игуменов Сергия и Германа Валамскаго монастыря началников, иноков, о Бозе на болшее спасение. И достоит тому тако быти. Провидели святыми божествеными книгами в новей благодати царей и великих князей простоту и иноческую погибель последняго времяни будет. Послушаем сего, отцы и братия, со умилением и вниманием. Благослови Отче».
«Валаамская беседа» – выдающийся памятник русской исторической публицистики середины XV1 века, сокрушить который тщится уже не одно поколение историков…
В правление Иоанна Грозного достигает своего апогея земная слава Адриана Ондрусовского. Господь судил ему стать крестным дочери царя Иоанна Грозного…
Предание говорит: чтобы упрочить долгоденствие и здравие ожидаемого младенца, бояре, руководствуясь древним суеверием, посоветовали царю взять в восприемники первого попавшегося путника… Опять-таки, поскольку считалось, что встреча с монахом в таком случае приносит несчастье, отдан был приказ, чтобы ни один черноризец, под страхом смертной казни, не смел показываться на улицах, пока не будет совершено крещение царственного младенца.
Читать бесплатно другие книги:
