Золото Югры Дегтярев Владимир
Хейуорда, в безмятежном и пьяном состоянии тела и духа, сначала вздернули на виселицу. Но только ноги его потеряли опору и задергались в агонии, палач немедля перерезал веревку.
Два подручных палача поймали падающего висельника, дали Джону отдышаться, ухватили несчастного писаку за руки и за ноги и бросили в медную ванну с водой, прижимая коленями его грудь и голову под воду, чтобы не вздохнул.
Вода в ванне забурлила, но тут же успокоилась. Человек стал уходить к праотцам.
Но ему и этого сейчас не дали. Ванну скинули с эшафота, а все еще трепещущего преступника оперли хребтом на широкий пенек плахи, и палач длинным, косым ножом взрезал ему живот.
Зрители заорали в ужасе, когда из чрева на грязные доски эшафота потекли человеческие внутренности. Палач кивнул подручным, и те стали наматывать кишки Джона Хейуорда на толстую палку. Казнимый стал извиваться и хохотать. Хохотать, будто женщина в послеродовой истерике.
Макар Старинов понял, что дальше из этого человека веселого зрелища не сотворить. Отрубят руки-ноги. Потом – голову.
Хороши англы на выдумку.
Макар отошел в свой угол и прилег. В голову полезла Катарина: как она моет свои длинные ноги, как гасит свечу… Успеет ли она найти трактир «У подковы»? И желательно, уже сегодня. Говорят, в Тауэре в любой день могут человека пустить под топор.
Великий и толстый король Генрих Восьмой ввел такой обычай… Неохота бы пройти даже по краю той стези, что досталась Джону Хейуорду. Или, скажем, граф Эссекс вдруг возбудится к действию и купит убийц для расправы с русским попом. Прямо в этом вот каземате. Навалятся десять дуболомов, от них молитвой не отделаешься. Слишком большие деньги граф списал на Старинова…
Макар лежал с закрытыми глазами и даже вроде дремал, когда почуял, что два острых лезвия нашли его тело сквозь тонкий слой рыхлой кошмы. Кошма утепляла рясу, но броней не служила. Хорошо, что пришли не десять дуболомов, а всего два.
– Давай сюда мою фляжку! – прошипел громкоголосый плотник.
Макар совсем и забыл про нее. Пустая фляга валялась в трех шагах от моряка.
Второй, вроде моряк, со шрамом через левую щеку и совсем беззубый, прошепелявил:
– И то зелье давай, которым ты опоил писаку Джона. Давай, давай.
Беззубый навалился всем телом на правый сапог Макара, чтобы не дать тому выхватить нож из-за голенища.
Макар согласно кивнул, сунул руку во внешний карман рясы и отбросил в сторону самогонное зелье в оплетенной соломой и тряпками посуде.
Плотник Марк, зло ругаясь, велел Макару встать и оббил всю рясу рукояткой своего долота, дожидаясь, когда зазвенят деньги. Деньги не зазвенели. Тогда плотник поднял фляжку с самогонным зельем и попытался вытащить пробку. Пробка на фляжке сидела на ручной резьбе. Так просто ее не откроешь.
Уже другой, незнакомый стражник стоял в проеме решетки, все видел, но даже не шевельнулся. Сменная стража, что поделаешь.
Макар вдруг вспомнил, что ночью, опасаясь спать, он перебирал древнюю грамоту: «Ти – Жизнь. Су – Вода живая, речная. Си – Вода мертвая, лед». И нечаянно споткнулся о слово Тауэр, где имел сейчас благость ночевать среди двух десятков головорезов.
«Тауэр – это, короли вы мои да королевы, вовсе не тюрьма. Это место, где давным-давно вели перепись крови и земли на этом подлом острове… „Крови“ – в том смысле, чей ты родом и не притворяешься ли лордом-эсквайром, чтобы получить побольше землицы? Вообще-то англы, это почти русские. Особенно британцы! Они по крови – ну, точно – русские! Та же у них натура. Могут дом подарить от душевных чувств, а могут и ночью прирезать. Или днем, вот как сейчас…».
Горластый плотник долотом свернул пробку с фляжки и как следует приложился к макаровой посудине с самогоном. Тотчас ее выронил и начал долго, но бесполезно всасывать воздух в глотку.
Воздух в глотку плотника не шел.
Второй, беззубый моряк попятился от Макара.
– Чего пятишься? – спросил Макар. – Ссать хочешь? Вот, роняй его на пол и ссы ему в рот. Может, спасешь…
Беззубый уронил хрипящего товарища на солому, сдернул гульфик на своих матросских штанах и пустил струю. Слава Богу, пустил точно в рот бедолаге. Тот замотал головой, захрипел, но кашлять перестал. Заворочался на соломе, отыскивая уроненное долото.
– Сейчас тебе – смерть, – сказал Беззубый.
Плотник сначала сел, посидел, потом встал. Жилистый, скотина. Надо будет это запомнить… про жилистых английских плотников. Не все же время сидеть в этом мешке, пора бы и по Сибири проехаться.
Макар поднял с соломы свой сосуд с самогоном. Там оставалась еще треть напитка. Приложился к горлышку и на глазах у остервеневших англичан допил плоскую стеклянную бутыль до дна. И даже не кашлянул. Пустой бутылью огрел по голове беззубого, куском тонкого стекла чиркнул ему по щеке. Рана получилась тонкой, но кровь потекла. Беззубый от страха свалился Макару под ноги.
– Постой, чего ты? Постой! – зашипел плотник, оглядываясь на калитку, где должен находиться стражник.
Отошел стражник по малой надобности или еще зачем.
Населенцы камерного каземата поприжались к стенам. Макар дал плотнику ударить первым. Тот, маракуя, что засапожный нож всегда носят в правом сапоге, ударил долотом в правую руку Макара. Хотел руку обездвижить. Да вот беда – промахнулся.
Макар вынул из голенища левого сапога добротный узкий тесак арабской работы и точно всадил его под пятое ребро плотника Марка.
– Пусть полежит, – Старинов повернулся к тем, кто прижался к стенам. – Кровь застынет, тогда нож выну. А то и так здесь мокро.
Стражник так и не появился. Наверное, смена ему пришла. Или алебарду точит, прячась в простеночке. Он снаружи, ему жить вольготнее.
Малый прием королева Елизавета обычно устраивала у себя в гардеробной комнате. Дверь из нее вела непосредственно в спальню. Но и спальня королевы Елизаветы не являла собой замкнутое помещение. За изголовной спинкой кровати бурый атлас драпировал еще одну дверь, которую в последние три года всегда своим ключом открывал граф Эссекс, поднимавшийся в королевскую спальню по особому ходу.
Тот ход вел вниз, в личную, а не дворцовую прачечную королевы. Оттуда же, при желании, можно было подсунуться за вешала с грязным бельем и обнаружить ход в конюшню. А уж из конюшни скачи куда хочешь!
Королевский дворец имел пять таких тайных ходов. Два хода шли аж под самой рекой Темзой.
Ведь только тогда ты король, когда умеешь обмануть своих подданных. Обмануть во всем – даже в том, что не дашь подданным себя зарезать ночью, спящего в кровати.
Осип Непея, очутившись среди пяти дам рядом с королевой, сразу прижал в носу грубый льняной платок домашней работы. В комнате стояло удушье. Мывшиеся три раза в год дамы вечерами выливали на себя столько французских ароматов и кельнской воды, что у Непеи даже мысли не появилось о флирте. Одна мысль кочевала туда-сюда: «Только бы не сблевать или не грохнуться на пол!»
Королева Елизавета усмехнулась, задергала одной ей известные шнурки. Сразу подуло холодным и влажным воздухом с Темзы.
Дамы развлекались тем, что пили старое вино из королевских подвалов, купленное во Франции еще Генрихом Седьмым, ели липкий арабский фрукт финик, да передвигали друг другу по скатерти стола липкие от пальцев записочки.
У каждой из дам, даже у королевы, в глубоком вырезе вечернего наряда болталась костяная трубочка, с большой мужской палец толщиной. Трубочка не сквозная, а с дном. Что она изготовлена из моржового клыка, Непея определил сразу. Странно, что трубочки держались на шее у дам не на золотой или серебряной цепи, а на простой льняной нити грубой, ворсистой пряжи.
Непея чуть было не испортил всю деликатность приятного вечера у королевы, когда открыл рот спросить: «Пошто моржа на ниточке держим?»
Да тут увидел, как по ворсинкам льняной пряжи проскочило на тоненьких ноженьках некое насекомое и нырнуло в костяную трубочку.
«Блохоловка»!
Непея уже слышал о новой европейской моде, о техническом изобретении избавления от блох, но увидать пришлось впервые.
– А внутри костяной трубочки – что? – вопросил особый русский посланник у ближайшей дамы.
– А внутри – мед, – дама протянула трубочку к самому носу Непеи, – мед, как приманка для блох. Вот, нюхай, посол! Блоха садится на мед и прилипает! Европейское качество модного изделия!
Дама положила трубочку между впадин вялых грудей и, насколько позволяло вечернее платье, развела в стороны декольте.
Начала флирт.
От дальнейших гнусных переживаний Непею спасла королева Елизавета.
– Дамам нужно посетить уборную, припудрить свои соблазнительные телеса, – сказала королева сухим, трескающим голосом. Такой голос обозначал раздражение.
Дамы, подхихикивая, подвертываясь на высоченных толстых каблуках, прошли за портьеру, скрывающую дверь в королевскую уборную.
– Не фанфароньте, посол, вы не первый раз в Англии. Говорите, что нужно, и я избавлю вас от своих перезрелых гризеток.
– Я бы сказал, – осторожно начал говорить Непея, – да только пока не вижу предмета, задорого купив который, вы, тогда еще принцесса, спасли меня от разорения и смерти.
Королева повернулась в кресле, взяла со средней полки бюро шкатулку, открыла ее, порылась внутри. Из шкатулки появился половинный обрезок арабской золотой цепи удивительно тонкой работы. Именно той цепи, которую двадцать лет назад Непея продал принцессе Елизавете.
Осип с чувством крякнул, достал из-за подклада богатого кафтана свой лопатник. Такие плоские кошли длиной в локоть шили из самой тонкой и прочной кожи оленей. Шили специально для купцов и мореходов. Лопатник, на всякий случай, крепился к одежде стальной цепочкой или прочным ремешком из невыделанной кожи.
Непея старательно вытянул по столу свой обрезок золотой цепочки, почти аршинной длины. Королева протянула навстречу свой кусок.
– Дивная работа! – сказал Непея и вынул из лопатника еще одни сюрприз – дорогой красный камень рубин плоской овальной огранки. В середине овала добрый русский мастер поместил золотое изображение англицкого герба с вензелем королевы Елизаветы.
– Ну а соединить оба конца, это уж ваши люди сумеют.
Королева любовалась дивной работой, но в руки не брала. Мало ли что сейчас запросит этот особый русский посол за золотую вещь стоимостью в сто соверенов.
Так и есть – запросил.
– Ваше Величество, – начал разговор Непея, зная, что у королевы мужицкий ум и фиглярство ей ни к чему, – позавчера граф Эссекс велел кинуть в Тауэр человека… моего племянника, русского боярина Макара. Он в Москве спас жизнь вашему послу и капитану Вильяму Ричардсону… Ей-ей, царь Иван уже крикнул палача с топором – лишать капитана головы, – да мой племянник вину взял на себя…
– Я не посылала к царю Ивану безвестных послов. Кто таков этот Ричардсон?
– Матушка королева! – Непея упал на колени. – Мне-то пошто врать? Вот бумаги!
И Осип, стоя пред столом на коленях, опростал лопатник, вынув на бархатную скатерть стола все бумаги. Сверху целого вороха листов легла копия якобы подписанного королевой указа о послании в Московию капитана Ричардсона.
Королева резко сдернула с шеи щекочущую веревку от блохоловки. Ей стало жарко. Кроме ловких людей, воровство коих оплачивала казна, Елизавета имела еще более ловких людей, получающих деньги за тайную работу из ее рук. Месяц назад они и донесли королеве, что в Московии объявился английский посол с ее указательной бумагой и того посла на Москве встречают вельми почтительно. Как бы «посол», капитан Ричардсон, был на Москве в тот же срок, когда там прозелитствовал ненавистный королеве папский нунций Антонио Поссевино.
Вторая половина золотой цепочки, подаренной ей весьма симпатичным русским послом со смешным именем, однозначно вела к заговору. К тому заговору, в центре которого стоял шотландский король Яков, прозванием Шестой, сын убиенной Елизаветой шотландской и нормандской королевы Марии Стюарт.
Русский посол про заговор знает. Или не знает. Не в этом теперь проблема. А в скорости решений. И в справедливой оплате за откровенный и очень дорогой для жизни донос.
В таких делах медлить нельзя. Пикантные собрания – отменяются!
– Дамы – по домам! – крикнула в сторону уборной королева. Достала из бюро четвертушку бумаги, перо и чернила.
– Макар Старинов, – не спросясь, начал диктовать Осип Непея, – третий каземат, Тауэр.
Королева Елизавета поставила под написанным свою свирепую подпись и дернула шнурок, ведущий ко внутренней страже.
Глава двадцать третья
Два гвардейца из внутренней стражи Тауэра показали стражнику третьего каземата клочок бумаги с подписью и личной печатью королевы Елизаветы. Стражник потянулся к бумаге и получил тычок рукоятью сабли в лицо. Королевскими бумагами не бросаются.
– Макар Старинофф! – проорал стражник. – Выходи!
Только успели два гвардейца внутренней королевской стражи уволочь Макара «по велению королевы», только большая стрелка больших часов в башне над Темзой прошла пять делений, как в третий каземат с матерными словами ворвался лейтенант личной охраны графа Эссекса.
– Где тут сдохнувший русский? – проорал он.
Ошалевший стражник сунул алебардой в сторону одиноко лежащего тела, завернутого в черную хламиду вроде рясы. Четверо рядовых солдат личной стражи графа даже не стали смотреть на рожу убитого. Замотали тело в черной хламиде веревками, поматерились, что тяжел, подняли и понесли. Несли недолго, до Темзы. Потом привязали к голове мертвого тела мешок с тяжелым камнем, подошли к реке и пустили труп по течению. Попав в течение, черный сверток булькнул и по наклонной ушел под речную воду.
Макар Старинов, заранее замотавший покойника в ненужную сейчас рясу и оказавшийся одетым в лоцманский китель, в этот момент подъезжал в черной повозке к боковому крыльцу королевского дворца.
Вели его недолго, два этажа да три коридора. Втолкнули в неприметную дверь, откуда запахло черт знает чем – женской прелью и русской мятой, какой перекладывают в сундуках долго хранимую одежу.
– Ваше Величество! Представляю Вам своего племянника – Макара Старинова. Статусом не ниже меня – боярин! Но пострадал за свою доброту.
Глаза Макара наконец привыкли к свечному сиянию. Он увидел крупную женщину и раньше, чем сообразил, кто это, уже стоял на коленях и с русским чувством бил головой об пол. Не забыв подставить под то место, куда бил, ладонь.
– Встань наконец!
Макар вскочил. Королева тихо говорила свои вопросы Осипу Непее, тот переводил:
– Брал деньги от графа Эссекса или от капитана Ричардсона? И какие деньги брал?
– Капитану Ричардсону сам давал деньги, он оказался безденежный. А графа вашего один раз видел, и всё тут. Видел безденежно.
Королева заволновалась, встала с кресла и прошла два раза мимо огромного русского человека. Ложь, когда что-то бренчит в горле лгуна, королева научилась распознавать давно. Но этот парень говорит по-английски так паршиво, будто дрова колет. У него в голосе ничего не прочтешь!
– Какие наши деньги знаешь? – Елизавета кивнула Осипу Непее. Тот тут же высыпал на стол горстку разных монет, даже пару золотых соверенов.
– От! – воскликнул Макар. – Это будет – пенс, а это будет – шиллинг! Дорогая монета. Другие – не видал, не знаю!
– Что за бумаги ты отдал капитану Ричардсону?
Макар снова бухнулся на колени. Но голова его торчала над столом.
– Матушка королевна! Поверь моряку! Ну что могут быть за бумаги…
– Матушка королева! – поправил Непея племянника, но Елизавета отмахнулась.
Макар продолжал отнекиваться:
– Ну что могут быть за бумаги у простого моряка? Деды наши, там где плавали, то рисовали и нам, внукам, отдавали. Записывали, где мель, а где чистая вода! Вот и все бумаги!
Непея как раз собрал со стола старые листы с непонятными кривулями, то ли береговой линии, то ли островной бухты. Да исписанные на старом языке лоции, которые только самый старый дед в поморской деревне разберет. Передал собранные бумаги Елизавете.
– Сколько им цена?
– Само много – полтинник серебром, – ответил Макар. – Да и то под пьяную руку.
Королева не поняла, повернулась к Непее.
– По-вашему будет – два шиллинга, шесть пенсов, – ответил Непея.
– А где тогда двадцать семь тысяч фунтов стерлингов?
– До крови его спрашивай, Ваше Величество, – вздохнул Непея, – не ответит, ибо не знает.
– Сама вижу, что не знает.
Королева дернула за шнурок, ведущий в караульню личной охраны.
Когда на пороге появился капитан королевской гвардии, Елизавета приказала:
– Этот парень пусть пока будет у вас в караульном помещении. Никто, кроме тебя, его видеть не должен! Дай ему бумагу, пусть до утра пишет… что писать – знает. Особенно про графа Эссекса… Когда напишет – выпустишь его подземной галереей к реке… Живым выпустишь, понял?
Караульный увел Макара Старинова.
Непея длинно выдохнул.
Королева внезапно крикнула:
– Что же это царь Иван не может отличить истинных послов от воров? Вроде капитана Ричардсона?
– Может отличить, Ваше Величество. Потому-то я здесь. Хотя должен был сидеть в Туретчине и уговаривать турок не воевать.
– Вот как? А сейчас сидишь у меня и уговариваешь выйти замуж за царя Ивана. Ведь это не сватовство, это политика, Непея, так? Ведь царь твой уже женат! Грешно так-то себя ставить: женатый, а просится в женихи.
Тут Непея второй раз за свою долгую работу посла и переговорщика испытал ни с чем не сравнимое чувство силы собственного слова.
– Не просился бы, матушка королева, наш царь к тебе в женихи, да ему твоя сила нужна. Сила твоего слова, не пушечная сила. Знаешь, поди, окружили нас подлые… люди из пяти стран – и со всех сторон и прут, и прут. Скажи им свое сильное слово, дай нам отдышаться!
Непея не сказал, кто прет. И так ясно – католики. А подсыпать соли под обнаженное гузно католикам – первейшее королевское дело, ибо то гузно есть – политика!
Королева усмехнулась, быстро повернулась к буфету, развела в стороны плечи и даже будто повыше ростом стала!
Хвалить полезно даже королев!
Елизавета помешкала возле буфета, достала графин старой работы. В графине плескалось ирландское виски.
– Мало кто в этом мире понимает силу слова. Твой царь понимает. Хвала ему!
Разлив виски по рюмкам, Елизавета прямо спросила:
– Тебе, Непея, что надо в случае со сватовством? Говори правду. Надо, чтобы я дала согласие на замужество с царем Иваном? Или не дала согласия?
– Мне надобно, Ваше Величество, чтобы Вы весну, лето, да осень потянули с решением. А потом – хоть не выходите замуж на моего царя!
Сказал и махом выпил.
Елизавета так долго и громко хохотала, что ожидавший в потайном будуаре граф Эссекс изматерился на валлийском языке свирепых горцев.
Отсмеявшись, королева спросила, и спросила серьезно:
– А мне за отсрочку с решением – что будет?
Ей так же серьезно ответил Непея:
– Прямой торговый путь в Персию отдадим и охрану того пути – наладим.
Королева Елизавета Английская, глядя в глаза русскому особому послу царя всея Руси Ивана Васильевича, на это дорогое обещание твердо кивнула:
– Со сватовством потихоньку потянем, а ежели что…
– Ежели что, Ваше Величество, у вас есть племянница на выданье. С ней попробуем сладиться.
Елизавета взметнулась:
– Так ты в игры надумал играть, посол?
Непея грустно покачал головой, вынул и подал Елизавете письмо царя Ивана к ее племяннице. Пока королева читала письмо, Непея раскатал по столу парсуну на ткани с ликом Грозного.
Королева долго смотрела на рисованное лицо русского царя, потом жестко и непонятно сказала:
– Да. Мы бы с ним Землю пополам…
Граф Эссекс, почуяв, что все его животные силы, приготовленные для королевы, уже истекают, а специальная мазь для силы нижней крови уже испарилась, в бешенстве забил ногами в потайную дверь.
Решено было много в утро сразу после той ночи в будуаре у королевы Елизаветы… Первым делом решено немедля уходить Макару с английской земли. Вторым делом вдову Катарину посольский дьяк Никодим перекрестил в православную веру. Ну и сразу после обряда перекрещения провели обряд замужества, чтобы Катарина не истосковалась и не сказала где ненужных горячих слов. Стоя в трактире, супротив личных икон Осипа Непеи, посольский дьяк Никодим подвел Катарину под руку к Макару Старинову. Быстро помолился и велел согласиться, что она хочет взять Макара в мужья.
Катарина сначала плакала, а потом счастливо смеялась. Повенчались.
После венчания хозяин трактира Джон Гарвей ушел на пристань – искать знакомого шведского шкипера, человека лютеранской веры, значит – надежного. А Макар Старинов, да Осип Непея, да посольский священник Никодим пошли при одном потайном фонаре в каретный сарай. Там Непея особым образом сложил широкий кожаный ремень упряжной шлеи, намотал его на конец оглобли одного из возков и с силой провернул. Священник меж тем разложил на полу сарая чистое рядно. На это рядно Непея и наклонил оглоблю. Из нее и потекло! Изумруды, рубины, какие-то мелкие невзрачные камешки. Священник выбрал с десяток камней, остальные осторожно ссыпал обратно в тайное отверстие толстой, русского затеса оглобли.
Еще две оглобли вскрыл таким способом Непея. Из одной хлынуло серебро, из другой – золото.
Разноцветные камни – что, они легче перышка. А вот серебро иноземное да золото арабское, ссыпанное в два кошля, крепко утяжелили и так нелегонького Макара.
– Чутка отсыпали только из трех оглобель с потаями. А всего оглобель – шесть! Сколько же стит мир на Руси? – спросил Макар.
Непея прошипел что-то непотребное. Посольский священник Никодим ответил неожиданно тугим басом:
– Лучше этим грехом платить, чем христианской чистой кровью…
Тренькнул колокольчик калитки. В зал вошли Джон Гарвей и необычайной толщины шведский шкипер. Макар успел подставить под шкипера сразу два стула, но и они затрещали.
Шведский шкипер Ольсен косил на один глаз, но соображал быстро. Да, ему нужен матрос и он берет вот этого парня, именем Макар, в свою команду. Только надо показать его портовый паспорт. Макар показал – пять фунтов. Шкипер сгреб их левой ладонью, будто крошки со стола. А правая его рука уже вытаскивала из-за обшлага потертого камзола специальный бланк паспорта, куда оставалось вписать только имя моряка.
– Пиши: «Микита Кожемяка», – быстро подсказал Осип Непея.
Он знал законы лондонских портов. Если граф Эссекс чего заподозрил, первым делом стража начнет полную проверку всех матросских портовых паспортов.
Получив документ, Макар от хороших чувств выставил на стол бутыль самогона мордовской возгонки. Джон Гарвей махнул Катарине, и та внесла в зал огромное блюдо жареной баранины.
За бараниной с чесноком, да под самогон, покончили все расчеты. Корабль шкипера Ольсена обязательно зайдет в Швецию, в укромный порт. И туда Макару доставят и пилы, и топоры, и ружья, и пули, и… Все доставят, если у него есть, чем заплатить бедным шведам.
Макар достал кошель с серебром и потряс им.
Шкипер прислушался к звуку серебра и покачал головой:
– Будет мало. Оружие, да еще контрабандное, стоит дорого.
Тогда Макар достал из кармана самый маленький и самый легкий мешочек, развязал шнурок и высыпал на стол, меж оглоданных бараньих костей, драгоценные камни.
Шкипер Ольсен, не поморщась, выпил половину стакана самогона, хрустнул зубами, перекусив баранье ребро, и осторожно разровнял по столу дорогое каменное разноцветье. Очень толстыми пальцами порылся в камнях, достал самый маленький сколок рубина, показал всем за столом:
– Жене – подарок. Хорошо?
– О! – сказали все вокруг стола.
Тогда шкипер Ольсен медленно упрятал сколок в глубину своих карманов, потом ребром ладони разделил камни на две равные части.
– Эту половину – спрячь! А эту половину – приготовь к расчету в Швеции! Выход в море нашей шхуны будет сегодня ровно в полдень, матрос Макар!
– Шкипер! А как я попаду в порт Рига? – спросил матрос Макар.
Швед выпучил глаза, повернулся всем бочковатым телом к Джону Гарвею.
– Да, шкипер Ольсен, – подтвердил Гарвей, – у нового матроса конечный порт – Рига!
– А у меня тогда последняя цена – еще пять фунтов стерлингов. За провоз до города Рига!
– В Риге я и рассчитаюсь! – быстро сказал Макар.
– А куда ты денешься? – шкипер Ольсен выпил еще самогона, стулья под ним треснули, он встал. – Куда ты денешься, матрос? Со мной все рассчитываются. Даже мертвые.
Глава двадцать четвертая
Когда швед ушел на свой корабль, а Катарина удалилась плакать, Осип Непея и Макар Старинов укрылись в закутке, где рубят мясо.
– Из Стокгольма приплывем в Ригу… Как пристанем, я сразу за любые деньги беру лошадей и мчу к царю Ивану… – размечтался Макар. – Дай мне подорожную, что я твой гонец.
– А на кой ляд ты нужен царю? – спросил Осип Непея.
Макар чуть не сверзился с пенька:
– Скажу ему: «Дай войско, пойдем реку Обь оборонять!»
– А он тебе сунет кукиш под нос… Или, чего хуже, велит башку твою тупую слегка заострить… топором. Возле шеи…
– Пошто?
– А по то! У нас война с Англией – есть?
– Нет!
– Мы сибирские земли заставами оградили, бумагами описали: откуда и докуда наша земля?
– Нет.
– Сообразил?
– Сообразил, что воровать иду!
– Молодец! Англы, видишь, тайно и секретно, даже мимо королевы тайно и секретно – плывут к нам. И мы должны тайно и секретно их встретить, да пригладить…
– Но это же противубожье дело, дядька Непея!
– Вокруг нас каждый день дела творятся против Бога, так их надобно терпеть?
– Терпеть нельзя.
– Вот и мы не терпим. Встретим англов на Оби… Нет. Не так. Встретишь ты, Макар, англов на Оби, поздороваешься и утопишь. А лучше – сожжешь. Оба корабля. А пепел – развеешь.
– Ох ты, Боже мой, Боже мой! Ведь узнают про это дело! И королева узнает, и царь наш – тоже не в радостях будет…
– Ну, царь каков будет, сам увидишь, если выживешь. А королева Елизавета – не узнает. Ибо, если она узнает, как было дело, то тебе от нашего царя – первая петля. Другим – уже в очередь. Понял?
– Нет.
– Тебе объяснять – как теленку сиську у быка искать? Мое последнее слово – сделать надо так, будто по Оби бревно плыло… или два бревна. Да куда-то делись. Утопли небось. Все! Иди, целуй Катарину и беги на пристань.
Катарина уже ждала Макара, стоя у притолоки трактирных дверей. Плакала.
Макар неловко приставился губами к щеке новообретенной жены, повернулся и быстро пошел из трактира…
– Как же мне ее оформить, чтобы с собой на Русь забрать? – бормотал про себя Осип Непея, подшмыгивая носом, чтобы изгнать слезы из глаз.
Сзади, всед Макару, совсем по-русски запричитала Катарина.
Винченто, папский легат, нечаянно попавший в экспедицию капитана Ричардсона, с момента начала морского перехода из Темзы в Норвегию начал изблевывать в морские волны телесную сущность, а затем в те же волны вывертывал и сущность душевную. Он не мог вынести качки.
Легат, не евший и не пивший, ибо все равно еда и питье ему окончательно не доставались, сначала затеял игру с морской болезнью. Ему, сидевшему у подветренного борта шхуны капитана Ричардсона, начинало казаться, что вторую шхуну – капитана Пикни – качает меньше. Корабли останавливались, падре Винченто садили в шлюпку и перевозили на шхуну капитана Пикни. Винченто воздавал молитвы Богу и сразу спускался в трюм, к корабельной кухне. Там он досыта ел и пил.
И через короткое время снова стоял у борта, согнутый через перила. И отдавал морю съеденное и выпитое.
Снова падре останавливал шхуны, ибо теперь точно видел, что первую, капитана Ричардсона, все же качает меньше. И снова матросы спускали шлюпку и возвращали Винченто назад.
Матросское богохульство глубоко пропитало пролив Ла-Манш и шведское Северное море.
Капитан Ричарсон терпел вояжи Винченто с корабля на корабль только до берегов Норвегии. Когда прибыли в Тронхейм и шхуны встали на кренгование для отпила килей и рулей, капитан послал падре послужить в местном храме, пока идут работы.
Читать бесплатно другие книги:
