Золото Югры Дегтярев Владимир
– Подтянем наш бриг к берегу… На случай сполоха. Да прикажи нашим, пусть на мачту брига привяжут елку. Или березку.
– Да пошто?
– Сейчас почнут палить из пушек… У них глаз морской, голую мачту сразу узнают. И по ней пальнут.
Макар сорвался с места, сам вместе с другими тянул за канат, притягивая бриг к берегу. Ерошка уже сидел на мачте и вязал к ее верхушке саженную березку, когда три английские пушки ударили по острову первым залпом.
О чем думали английские наводчики, неведомо, но ядра пропахали ту часть Березового острова, которая смотрела на север и поднималась выше других островных земель над водой. Ватажники сидели на южной оконечности острова, им ядер не досталось.
– От же, сволочи! От же, подлая нация! – опять в голос начал ругаться Хлыст. – Ты на них посмотри, а! Флаги свои уже подняли. Уже нас завоевали!
– Они на кораблях флаги подняли, что ты, Хлыст? Так положено… – принялся успокаивать атамана рыжебородый шкипер.
– А я им разрешил здесь свой флаг подымать? Белый флаг, сигнал полной сдачи в плен, это поднимай, это пожалуйста! Но королевский штандарт – хрен тебе! Меньшой! Ерошка! Есть у нас, что поднять заместо нашего флага?
– Только разве что твой оберег, атаман!
– Чего? А! Тащи его сюда!
Молодший Ерошка сбегал к табору ватажников, предусмотрительно раскинутому в крутом распадке, среди огромных старых валунов. Оттуда он притащил полусаженной ширины ткань, намотанную на деревянный вал.
Ткань смотали с вала.
Макар отшатнулся. На него с боевого, клиновидного по краям стяга, свирепо глядел Иисус, вышитый с иконы «Спас ярое око»
– Это не украдено, Макар, – совершенно серьезно сообщил Бывалый Сенька. – Это нам как бы награда. Не всем награда… а деду. Вот его, деду Хлыста.
– Дедова ватага … еще до воцарения Ивана, нашего царя, помогла псковской рати отбить подлых шведов, – пояснил Хлыст. – Лезли и лезли, черти… А ватага деда их резала и резала… Вот и наградили псковские люди атамана Проню, деда моего…
Макар перекрестился, за ним перекрестились остальные. Перекрестились истово и от сердца.
– Вон у нас самое высокое дерево, туда крепи! – подал Макар стяг Молодшему Ерошке. Крепко вяжи!
– А зачем не на мачту?
– А пока побережем корабль. Боевой стяг где хочешь можно подымать. Мы поднимем на нашей земле – хоть и на острове!
Ерошка радостно глянул на Макара и полез со стягом на дерево.
Ударил второй пушечный залп. Потом солнце село и даже птицы замолчали.
– Уффф! – выдохнул Макар.
Но тут в стороне, где сидели английские шхуны, сверкнул огонь, потом по-над землей ударило, и два дерева на Березовом острове со стоном и скрипом повалились на землю, калеча другие деревья.
– Тяжко нам станется, когда завтра солнце взойдет, – сказал Хлыст. – Пошли, ребята, укроемся в таборе.
Опять у шхун сверкнули узкие языки огня. В сторону Березового острова снова пальнули пушки. Но потом все стихло до утра.
Перебежчики Никола Сужин да Самарин совсем выдохлись, качая рычаги помпы. Вода держалась на одном уровне и до конца не уходила. В дыры пробоин обязательно и упрямо вливалась свежая вода.
В трюм с фонарем спустился боцман, потопал ногой по воде. Под водой в свете его фонаря виднелись крупные камни – балласт.
Боцман повернул красное лицо к перебежчикам:
– Давай, давай!
И ушел.
Самарин тут же бросил ручку помпы, отошел к канатному ящику и упал на канаты. Лежал бездвижно. Никола Сужин подошел к напарнику, потрогал лоб. Лоб Самарина горел огнем. Простуда опасная. Проклятые англы! Ведь загоняют до смерти! А куда было подаваться тогда, на пустом берегу, когда они с Самариным, сбежав от атамана Хлыста, решили пробиваться к людям?
Куда пробиваться, к каким людям? Пустыня лежала вокруг, куда смотрел глаз. До самого горизонта – пустыня. Так что корабли англов были им, Сужину да Самарину, как воскрешение из мертвых…
Никола тронул Самарина. Тот не дернулся. Видать, лишился сознания, так сильно простывши.
Самарин, как и Никола, перед бегством с брига надел новую солдатскую форму немецких пехотинцев. Китель той немецкой формы имел как бы для красоты вставные плечи. В те вставные плечи они с Самариным тайком зашили по десять больших и тяжелых, как куриное яйцо, иноземных золотых монет, украденных у этого сумасшедшего боярского сына Макара.
Никола прищурился, оглядел трюм. Все матросы, даже свободные от вахты, авралили на палубе.
Никола осторожно прощупал левое плечо самаринского мундира, нашел утолщение. Достал нож и осторожно вспорол нащупанное место. Выдавил из пакли, сунутой портными под материю, два золотых кружочка.
Пока хватит.
Никола прошел по темному трюму до люка на палубу, поднялся по лестнице и заорал:
– Боцман!
Медленным шагом подошел боцман:
– Напарник – больной, – сказал Никола по-русски. По-немецки добавил: – Кранкен.
Ему приходилось батрачить в рижских окрестностях, он кое-как мог говорить на прибалтийских наречиях.
Боцман спустился в трюм. Ощупал бездвижного Самарина.
– Рому дай, – сказал Никола, – рому и пожрать.
Пожрать Никола изобразил, как обычно изображают. И увидел, что боцман перекладывает ручку корабельного фонаря из правой руки – в левую. Сейчас ударит. Никола вздохнул, вытянул вперед ладонь, на которой лежал желтый кружок монеты.
Боцман от удивления потопал ногами, хлюпая трюмной водой.
Взял монету, взвесил в ладони, куснул. Потом сунул фонарь Николе – подержать. Судно качало, Николе самому надо было держаться. Он взял и поставил фонарь на бочки, накрепко принайтованые в носу шхуны и накрытые досками и мокрой тканью.
И тут же получил от боцмана кулаком в лоб.
– Порох! – прошипел боцман, ухватывая фонарь с бочек. – Хальт, хальт!
И поднялся наверх, на палубу.
«Хальт» – это, наверное, «ждать».
И точно, через время боцман снова спустился в трюм с бутылкой, до половины заполненной желтой жидкостью. Еще он принес два матросских сухаря и кусок соленого бочкового сала.
Никола тут же вытащил пробку из бутылки и глотнул прямо из горлышка. Ром он пробовал, и не раз, поэтому обрадовался, что боцман его не обманул. Потом укусил матросский сухарь и сломал зуб. Боцман вырвал сухарь из рук Николы, пополоскал его в воде и снова подал. Никола зажмурил глаза от обиды и от отчаянного желания воткнуть нож в толстый живот боцмана.
Он подождал, пока англичанин поднимется из трюма, и только тогда стал потихоньку вливать ром в сухой рот Самарина. Влил пять глотков, больше не успел. В трюм скатились два матроса, свирепо ругаясь, отобрали бутылку у Николы, выпили ее и ухватились за ручки помпы. Та заскрипела, и руганью заскрипели моряки.
Никола Сужин догадался, что ругают их с Самариным.
Когда показалось солнце, Макар разбудил Молодшего Ерошку.
– Лезь на сосну, сымай стяг. Уходить будем.
Тут же от голосов у костра проснулся и Хлыст.
– Да, надобно уходить, – подтвердил он. – Не дразни гусей, если гуси чужие. Ведь их убивать придется.
За половину часа покидали имущество с берега на бриг, Ерошка сбросил с мачты березку и привязал там стяг с изображением Спасителя.
Над водой стоял туман и стоял пластом. Воду видно, стяг видно, а посередке – серая муть. Зато слышно было далеко.
Хлыст прислушался. В стороне англичан орали.
– Чего орут? – спросил Хлыст у Макара.
Макар совершенно не мог разобрать морского языка англов. Вроде только ругались. Да упоминали длинное полотно ткани. Это Макар разобрал.
– Куда-то тянут длинную ткань.
– Так. Заводят пластырь… Ну, они еще провозятся с ремонтом днища дня два.
– Кого заводят? – спросил Макар, наблюдая, как Рыжебородый ватажный шкипер вертит рулевым ручагом, выводя бриг на правый галс.
– Чтобы закрыть пробоины от наших колов, сначала надобно снаружи обшивки перекрыть течь воды в трюм. Поэтому берут длинную просмоленую ткань, заводят под корпус шхуны…
– Ясно. Пошли, лучше глянем карту.
Старинов и Хлыст присели у мачты на длинный сундук, куда прячут на бриге спущенный парус. Макар осторожно развернул промокревшие листы. Вот же зараза! Влага лезла всюду, даже за пазуху.
– Крикни Сеньке Бывалому, пусть раздаст всем по полкружки самогону. Болеть нельзя…
Хлыст развеселился и проорал Сеньке указание Макара на турецком портовом жаргоне.
Слова вылетели, если их слушать русскому, матерные.
– Такой у турок язык, – хохотнул Хлыст. – Чего там у нас на карте?
На карте выходило, что следующую остановку для сшибки надо делать возле места с названием Шеркалы. Там в Обь впадало несколько крупных притоков, а сама река, пройдя верст двести одним руслом, в этом месте внезапно делилась на три одинаковых рукава. Без хорошего лоцмана, да еще в половодье, возле Шеркалы и верст на сотню за ней – делать нечего. Водные пути там, как в степи, разбегаются в разные стороны. Пойми теперь – куда тебе надобно плыть. Не поймешь – уплывешь к Уральским горам. Вот же земля Сибирская! Для врагов сама заслоны ставит!
Макар с удовольствием оглянулся на широкие дали, что начинались от левого берега реки и тянулись до Уральских гор.
Твердо сказал:
– Они здесь начнут головы ломать – куда поворачивать, а мы им будем ломать ихние головы. И все, что английского нам там попадется, тоже почнем ломать.
– Сделаем, – согласился Хлыст.
Поднялся, осмотрелся. Туман уже растворился, и впереди, по ходу шхуны, ему тоже открылась такая необъятная ширь, что Хлыст помянул Творца и совершенно серьезно сказал:
– Если даст Бог, попадем к царю Ивану, попрошу у него землицы в награду. Именно здесь!..
Капитан Ричардсон исходил руганью. Солнце поднялось почти на три своих диска, пластырь под днище шхуны в носовой, пробитой части, приготовили. А как его завести под днище?
Плотник никак не мог единственной корабельной пилой спилить нагло торчащие в трюме, прямо возле порохового погреба, два толстых, хорошо заточенных кола. Они, как гвозди, проткнули днище и на локоть торчали вверх.
– Дерево – лиственница, – бросив пилу, сообщил корабельный плотник. – К тому еще и мокрая. Значит, как камень.
– Боцман! – проорал Ричардсон.
Здоровенный боцман взялся за рукоятную стойку прямоугольной английской лучковой пилы, ввел зубья пилы в начатый пропил, два раза дернул. Пила тонко тренькнула. Боцман выдернул наружу стальные обломки зубчатого полотна.
Корабельный плотник выругался ирландским словом «скот», плюнул и поднялся на палубу. Запасного полотна у него не было.
– Капитан! Капитан! – заорал «бочковой» с мачты. – Русские уходят!
Ричардсон выскочил на палубу, в два шага взбежал на рулевое возвышение. В пятистах ярдах от застрявших английских шхун русский бриг переменил галс и вполне быстро заскользил против течения этой огромной и своенравной реки. Оказавшийся рядом боцман крикнул над ухом капитана:
– У них – флаг!
На единственной прямой мачте брига вытянулся строго по ветру огромный флаг. В сторону англичан свирепо глядело бородатое лицо, вытканное на красном фоне.
Капитан Ричардсон перекрестился. Боцман ошалело спросил:
– Зачем?
– Это же Иисус, балан ты неструганый!
– Это – чужой Иисус! Вражеский! – убежденно ответил боцман и плюнул в воду, в сторону ускользающих русских.
Глава тридцать первая
Для традиционного выезда из Лондона в Виндзорский замок, что в тридцати милях от столицы, королева Елизавета в тот год стала собираться весьма поздно.
У королевы такой выезд на лето из прогорклого и грязного по весне города назывался «выездом в деревню». У придворных никакого названия, кроме ругательного слова, этот выезд не имел.
Так же традиционно, в канун отъезда из Лондона, королева устраивала малый прием, исключительно для решения спешных дел и для прощания с иноземными послами, которые оставались скучать в столице.
В тот день Елизавета появилась в тронном зале ровно в восемь часов утра, хотя обычно задерживалась. Прибывшие на прием знатные персоны недоуменно искали причину такой монаршей поспешности. И нашли.
Фаворит, граф Эссекс, тоже прибыл на прием в числе гостей! Но стоял слишком далеко от трона королевы, среди пяти или шести молодых людей знатного происхождения. Стоял со скучающим лицом и не хохотал над шутками друзей. А ведь он последние пять лет всегда появлялся из тех же дверей, откуда в зал выходила Елизавета!
Это означало только одно – сегодняшнюю ночь граф провел вне стен королевской спальни. Правда, имелось и более худое объяснение нервическому и весьма озабоченному состоянию графа Эссекса – его не берут в деревню! Королева решила одна хорошенько отдохнуть на свежем воздухе, на чистом молоке и на крестьянском хлебе.
Известие о том, что граф Эссекс находится в зале малых приемов, никак не возбудило к шептанию и к особым сплетням русского Осипа Непею. На прием он прибыл с полным штатом своих сотрудников, то есть позади него стояли с кошлями и свитками посольский священник и дьяк-писарь.
Престарелый лорд Мальборо, обычно отчитывающийся на таких приемах о том, как прошла зима, много ли пало людей и скота в зимнюю стужу, сделал два шага вперед и прокашлялся. Ему, подслеповатому, показалось, что королева махнула ему рукой.
– Сэр, – тихим, злым голосом сказала королева, – можете подождать с отчетом. Я пригласила подойти ко мне русского посла!
Под низкими сводами приемной залы прошелестели голоса, и стало необычно тихо.
Осип Непея приблизился к трону и совершил византийский поклон: встал на оба колена и упер лоб в ковер под ногами королевы. Его два спутника позади него повторили поклон посла. После чего Непея встал, выпрямился и уже не совершал никаких поклонов, хотя английский этикет требовал кланяться чуть ли не после каждого слова.
– Посол царя Московии Ивана получает ответную грамоту! – торжественно объявил лорд-канцлер.
Послы объединенной коалиции заволновались. Австрийский посол, граф Ванденштейн, нынешней зимой проигравший в Лондоне за один вечер все годовое посольское содержание и наделавший уйму безответных долгов, радостно хлопнул по спине польского посла, подстольничего Яромира Швыдского.
Лорд-канцлер протянул свиток грамоты королеве. Она коснулась свитка кончиками пальцев, после чего Осип Непея получил из рук лорд– канцлера ответную грамоту в свое пользование.
Собравшиеся задвигались, зашептались.
Лорд-канцлер стукнул своей массивной тростью о каменный пол приемной залы, громко проговорил:
– Ее Величество, королева Англии шлет московскому царю отказ в брачном союзе.
В зале стало весело, многие захлопали в ладоши.
Непея с пустым лицом передал отказную королевскую грамоту своему писчему дьяку, от него же получил два новых, больших свитка. Оба свитка он передал лорд-канцлеру.
Австрийский посол так крепко сжал плечо польского посланника, что тот повернул к австрияку красное лицо и, обдав герцога крепким винным перегаром, обматерил его по-русски.
Королева Елизавета сидела на троне неподвижно, так, будто ее совершенно не касалось содержание двух новых грамот, внезапно предъявленных русским послом.
Так оно и вышло.
Лорд-канцлер принял оба свитка, снова стукнул тростью об пол. Торжественно объявил:
– Царь Московский Иван шлет в…
В тишину зала внезапно бухнул голос Осипа Непея:
– Полный титул!
Лорд-канцлер полуобернулся к трону. Королева не сделала никакого движения, не издала ни звука. Значит, надобно озвучивать полный титул московского царя!
Лорд-канцлер заговорил, иногда спотыкаясь на названиях:
– Царь Московский, князь Казанский, князь Астраханский, царь Сибирский, володетель всех русских земель, отчич и дедич Иван Васильевич от рода Рюриков…
В зале вдруг раздались быстрые, четкие шаги военных сапог. Подзвякивали шпоры. Это граф Эссекс в бешенстве покидал залу приемов.
– …шлет в канцелярию королевства Англия грамоту о сватовстве племянницы королевы Англии… и следом шлет свое портретное изображение!
Две дамы визгливо вскрикнули и упали на руки стоявших поблизости мужчин.
Польский посол снова длинно и совершенно безбожно выругался русским матом. Австрийский посол посветлел лицом и грубо толкаясь локтями, стал пробираться к выходу из залы. Новое сватовство московского царя давало ему большой шанс получить из Вены дополнительные деньги на интриги против Московии и вообще – против всех. И деньги немалые.
Осип Непея, когда имел с королевой Елизаветой приватную беседу об изделиях из арабского золота, да о коварной политике католиков на чужих землях, совершенно правильно понял намек королевы на особенности делопроизводства в ее королевстве. Сватовство московским царем королевской племянницы, имеющей только малую толику королевской крови в своих жилах, заставит канцелярию королевства, да и весь высший свет, разделиться на два лагеря. Ибо данное сватовство давало Англии шанс на подчинение Московии, поскольку московский царь заведомо унизил бы свой статус, женившись на полукровке.
С другой стороны, царь Иван, сволочь византийская, все равно получал доступ к английскому трону. Внезапно умрет племянница Елизаветы, и сразу пыхнет династийная война. И тот, на чьей стороне окажется овдовевший московский царь, – будет в силе!
С трона раздался на удивление веселый голос королевы Елизаветы:
– Сэр, боярин Непея! Канцелярия наша рассмотрит грамоту царя Ивана о сватовстве не позднее первого сентября сего года! Ждите решения!
Непея прижал голову к подбородку, вроде в поклоне. И так, с прижатым подбородком, шел весь путь до дверей из залы.
«От, напьюся! От, напьюся!» – весело билось у него в затылке.
Так или иначе, но войска католической коалиции до осени стрелять не начнут. А по осени, в октябре, в русской земле наступает такая великая грязь, что стреляй не стреляй, а будет война грязи с грязью!
Граф Эссекс из королевского дворца направился не домой, а прямо в известный дом господина Эйнана.
Денежный магнат встретил графа в своем кабинете. Эйнан в другое время поразил бы английского вельможу странным нарядом – он сидел на широкой и, видать, мягкой кровати, у которой имелась только одна резная, высокая спинка. И шла спинка повдоль кровати.
– Это называется – диван, – сообщил господин Эйнан обозленному графу.
– Королева отказалась от свадьбы с царем Иваном! – крикнул граф.
– Это хорошо.
– Но приняла новое предложение подлого московита. Тот просит руки королевской племянницы!
Господин Эйнан назвал имя племянницы. Граф на миг остановился в метании по комнате, кивнул и стал вышагивать дальше.
– Это сватовство надобно поддержать, – вдавливая слова в уши графа, медленно проговорил господин Эйнан.
– К дьяволу – поддержать! Как раз в октябре вернется экспедиция капитана Ричардсона! Мы и без помощи королевской племянницы возьмем себе богатые сибирские земли! Земля Московия нам теперь ни к чему!
Господин Эйнан умел останавливать истерики людей, получивших власть по крови, а ума по крови – не получивших.
Он встал с дивана, коротконогий, пухлый, одетый в яркий восточный халат, и, мягко ступая восточными же туфлями с загнутыми носами, подошел к дубовому бюро. Открыл дверцу, достал из глубины узкого пространства тяжелый кожаный сверток. Потом еще четыре таких же свертка.
По тяжести кожаных кошлей граф догадался, что ему вручают золото. И, слава Богу, одинаковой монетой!
Господин Эйнан крикнул слугу – велел помочь графу донести груз до его верховой лошади.
Провожая графа Эссекса, господин Эйнан вдруг сказал:
– Эта денежная сумма, конечно, будет мне возвращена при короле Якове. Но тратить ее я предлагаю исключительно на ваши нужды, граф. Только дайте мне слово, что племянница Елизаветы выйдет замуж за московского царя. И вы приложите к этому все усилия!
Граф Эссекс, все утро желавший крепко выпить, ибо королева снова отказала ему в ночном свидании, неожиданно брякнул:
– Сделаю все возможное и невозможное, господин!
Господин Эйнан смотрел в окно, как граф отъезжает с полными дорожными сумками позади седла. В сумках лежало испанское золото в дублонах. Может, не все монеты имели полный золотой вес, но название имели. А что имеет название, то существует как названное.
А племянница королевы Елизаветы имела иудейскую кровь в жилах. От деда ее, мытаря Лондона и предместий. Об этом имелись все нужные для суда бумаги, но они пока лежали в тяжелом дубовом бюро господина Эйнана. А суд будет нужен, если московский царь женится на королевской племяннице.
Ибо в отличие от московитов, иудеи вели родство по женской линии. Так что племянница королевы может сразу захватить московский престол. Этот прием захвата земель и власти описан еще в Библии, когда пророк Абрам, придя в Египет к фараону, велел своей жене Саре называться его сестрой, а не женой. Сара попала в гарем фараона, но родить ему не успела. У фараона был большой гарем, и, видать, там имелась очередь. А жаль… Египет мог бы стать иудейской страной по праву наследования власти по женской линии. Абрам же имел бы власть над своей женой, по праву обычая. Стал бы некоронованным королем Египта. Вот какой может быть цена маленького, легкого обмана: «не жена, а сестра»…
В тот июньский день, начинающий летний месяц, Осип Непея, приехав в трактир Джона Гарвея, первым делом велел своему дьяку раздеться догола. Посадил его на скамью, надел на голову подходящих размеров горшок и овечьими ножницами отстриг лишние, весьма длинные волосья. Снявши горшок, состриг еще волосы на затылке. Дьяк тихо сопел носом и старался не заплакать. Затем настала очередь бороды и усов. Укоротив их, Непея обошел дьяка со всех сторон и велел одевать польский жупан. Снял свои дорогие сапоги из мягкой, козьей шкуры и тоже велел надеть. Потом в дело пошел пояс, сабля и разные мелочи. Через час перед Непеей стоял польский шляхтич.
– Не реви! – который раз замахивался на дьяка Непея. – Еще отрастишь свое самсоново богатство!
Пока дьяк, шмыгая носом, запрягал лошадь и укладывал дорожную поклажу на заводного коня, Непея написал староцерковной числовой криптой краткий доклад царю Ивану о том, что проделано для отсрочки боевых действий. Доклад поместился на четвертушке листа. Свернув исписанную бумагу в трубочку, Непея засунул ее в прорезь жупанского подклада. Выдал дьяку загодя приготовленные деньги и спросил по-польски:
– Куда едешь, пресветлый пан?
– Записаться в войско против клятых московитов! – тоже на польском ширкающем языке отозвался дьяк.
Непея прижал его к себе, трижды приобнял и велел трогать.
К началу июля месяца царь Иван Васильевич будет знать, что можно и дальше жить в спокое. Хоть немного и недолго, но в спокое.
Глава тридцать вторая
Когда все матросы на шхуне возились на палубе, боцман зашел в угол, к канатному ящику. Он так зашел уже в четвертый раз. Зайдет, потрогает горячее, но пока живое тело Самарина, и тянет руку.
Вот и сейчас в протянутую руку боцмана Никола Сужин сунул золотую монету. И получил взамен половину матросской кружки рома, сухарь и вонькое, склизкое свиное сало.
Когда боцманские сапоги скрылись в палубном люке, Никола попытался влить чутка рома в горячий рот Самарина. Тот зашевелил губами. Что-то говорил.
Сужин влил ему еще немного рома. Теперь расслышал:
– Я легкие застудил. Нет у меня теперь легких. Кончи ты меня, Никола, по-тихому, по-нашему. А мое золото – забери. Оно в правом сапоге, под стелькой. Не повезло.
Никола стянул правый сапог с горячей ноги Самарина. Точно, под стелькой оказались пять золотых кружков. Значит, еще один остался спрятан в пакле мундирного плеча. Сужин снял теперь свой сапог и упрятал самаринское золото под стельку. Ножом поковырялся в совсем расковырянном плече самаринского мундира, нашел пятую монету. Все золото теперь у Николы…
Ножом он накарябал черного вара с досок, ограждающих пороховой склад. Прислушался. Наверху орали. Шхуна дико дергалась. Два кола из лиственного дерева все так же торчали остриями в днище шхуны. Дураки! Надо подцепить крючьями кошки веревку, которая держит в воде бревна и деревья! И шхуна легко сойдет с кольев. Ох, и дураки!
Никола нащупал на правом виске Самарина место, где бьется жила. Подставил к тому месту острие ножа и резко ударил по рукояти. Лезвие вошло в голову страдальца почти до упорного рожна, что наклепан поперек рукоятки оружия.
Самарин выгнулся дугой, изо рта вырвалось долгое хрипение. Когда оно угасло, Никола резко выдернул нож и тут же налепил на рану в виске кусок черного вара. Вар плохо цепляется за кожу, но очень хорошо – за волосья. А волосьев на голове Самарина хватало. В темени трюма не видать, что человек зарезан.
Тут же, в воде, плещущейся в трюме, Никола Сужин хорошо вымыл нож и спрятал его в тот узкий карман, что специально для такого дела прошивают в голенище правого сапога. Потом взял Самарина за теплые еще руки и потащил к лестнице на палубу, под люк.
Капитан Ричардсон вроде сделал все, чтобы снять свою шхуну с проклятых кольев. Вторая шхуна тянула его корабль, ей помогали сильное речное течение и полные ветра паруса. Шхуна дергалась, как норовистая лошадь, но сидела крепко, будто на якоре.
Вернулись посланные на двух яликах в разведку на остров матросы при одном офицере. Тот доложил, что следы пребывания русских на острове обнаружены в большом количестве, но брига нет.
Русские опять опередили англов!
Рядом с капитаном оказался боцман. Он дико заругался и стал грозить кулаком вниз, в трюм. Оттуда показалась голова того русского, который якобы убежал из банды Макара Старинова. Русский тыкал пальцем вниз.
По тому, в какой позе лежало тело второго беглеца, капитан Ричардсон понял, что он мертв.
Русский скрылся в трюме и через короткое время вылез снова. Он где-то нашел драный мешок и насовал в него камней из балласта шхуны.
Капитан Ричардсон махнул рукой. Два матроса мигом подняли на палубу мертвое тело. Боцман хотел было осмотреть покойника, но капитан отогнал слишком усердного служаку.
Никола Сужин привязал к ногам Самарина мешок с камнями, перекрестился и перевалил тело через борт. Тело кувыркнулось среди обских волн и скрылось в мутной темени воды.
Со второй шхуны капитан Пекни закричал, что они сейчас подвернутся под ветер. Матросы разбежались по местам. Никола Сужин отмахнулся от сердитого голоса боцмана, прошел вдоль борта. Возле грот-мачты он нашел то, что искал – металлическую кошку из трех скованных вместе железных крюков. Кошка, как положено, была привязана к трем саженям крепкой веревки.
Никола Сужин вернулся на нос шхуны. Боцман хотел вырвать опасный предмет из рук подлого русского, но капитан сердито его окликнул. Сужин привязал конец веревки за опору перил и стал бросать кошку в то место, где вроде не виднелось залома из деревьев.
На третий бросок кошка зацепилась за нечто подвижное и гнущееся. Никола Сужин взглядом нашел капитана и закричал по-русски, что ему требуется помощь.
Русское слово «помощь» Ричардсон помнил хорошо. Рыкнул своим матросам. Несколько человек стали вместе с Николой тянуть кошку вверх. На поверхности воды показалась обычная веревка, прявязанная в воде за что-то тяжелое.
Никола достал свой нож, сунул в рот и начал спускаться к воде вниз головой. Добравшись до кошки, ножом резанул вынутую из воды веревку. Шхуна немедленно взбрыкнула, как лошадь от кнутобоя, корпус затрещал, дернулся. Капитан Ричардсон стукнулся затылком о рею. Нос корабля опустился на подобающее место, и течение потащило шхуну обратно, на север.
– Якорь! Якорь! – заорал капитан Ричардсон матросам.
Через перила носового ограждения тяжело перевалился на палубу улыбающийся во весь рот Никола Сужин.
– Молодец! – сказал русское слово Ричардсон и сунул Николе в левую руку шестипенсовик. В правой руке Никола до сих пор держал нож – и за такую награду очень желал прирезать английского капитана.
Бросили кормовой якорь. Из трюма испуганно орали, что вода через носовые пробоины бьет фонтаном. На носу шхуны десять матросов пытались завести под днище тяжелую ткань – пластырь. Ткань, немедленно замокрев, тянула матросов упасть в воду. Боцман увидел злое, улыбчивое лицо Николы Сужина и залепил ему кулаком в лоб.
– Давай! Давай! – заорал на него боцман. Пришлось уцепиться за канаты пластыря и вместе со всеми «давать».
Наконец натянули пластырь на пробоины. Ткань плотно обхватила корпус шхуны там, где начинался киль. Тот мешал пластырю совершенно тесно припасть к наружной обшивке судна, но вода почти перестала заливать трюм.
Из трюма орали, что надо качать воду!
– Давай, давай! – крикнул боцман Николе и подопнул его своим тяжелым сапогом к люку. – Давай!
Нырнув в темный трюм, Никола Сужин сразу очутился в ледяной воде. Его толкнули к помпе. Никола ухватился за рукоятку помпы, начал дергать ее вверх-вниз и нечаянно для себя подумал, что он еще англам «даст»!
Возле двух пробоин копошился корабельный плотник. Он натолкал кучу пакли и тряпок в две дыры и теперь вбивал гвозди в доски, уложенные на паклю.
Вода перестала бить родником, но все равно потихоньку вливалась в трюм. Никола с тоской подумал, что теперь ему придется жить и ночевать у этой помпы…
Со второй шхуны спустили шлюпку, привязанную за канат. В ней восемь матросов сидели на веслах, один на руле, а боцман второй шхуны стоял на носу с мерным шестом. Когда доплыли до злого места, где стоял ушкуйный перемет, боцман долго тыкал шестом в разные стороны, искал под водой опасные препятствия. Потом откинул шест в сторону и скрестил над головой руки.
Препятствий не нашлось. Однако по команде капитана Ричардсона вторая шхуна совершила боевой доворот на правом галсе, и три пушки, поставленные наклонно, стали бросать ядра в злосчастное место. На поверхность воды тут же вылетели обломки деревьев, сучки и, главное, два бревна с заостренными торцами.
Читать бесплатно другие книги:
