Нашествие ангелов. Книга 1. Последние дни Коллинз Сьюзен

17

– И какой вред вы можете причинить? – спрашивает Раффи.

Внутри у меня все холодеет при мысли о том, что я единственный человек в этой комнате, который знает, что Раффи – их враг.

– Достаточный, чтобы доказать: мы тоже чего-то стоим, – отвечает глава Сопротивления. – Не ангелам доказать. Нам плевать, что они думают. Людям. Дать им понять, что мы здесь, мы существуем и всех вместе нас не отодвинуть на обочину.

– Вы хотите атаковать ангелов, чтобы к вам пошли люди?

– Ангелы думают, будто они уже победили. И, что гораздо хуже, люди тоже так думают. Мы должны объяснить им, что война только начинается. Это наш дом. Наша земля. И никому ее не захватить.

Меня переполняют смешанные чувства. Кто враг в этой комнате? На чьей я стороне? Я пристально смотрю в пол, изо всех сил избегая смотреть на Раффи или Оби.

Если Оби что-то почувствует, он начнет подозревать Раффи. Если что-то почувствует Раффи, то вряд ли он станет мне доверять. Господи, если я разозлю Раффи, он может изменить своему обещанию и сбежать в обитель без меня.

– У меня голова болит, – всхлипываю я.

Следует долгая пауза – Оби о чем-то размышляет. Я почти уверена, что сейчас он крикнет: «Боже мой, это же ангел!»

Но ничего такого не происходит. Вместо этого он встает и опускает миску с мясом на свой стул.

– Продолжим утром, – говорит Оби.

Он ведет меня наверх по нескольким ступеням к стоящей в тени койке, которую я до этого не замечала. Охранник сопровождает Раффи к койке в другом конце комнаты.

Я неуклюже ложусь на бок со связанными за спиной руками. Оби сидит на койке, связывая мои лодыжки. Так и подмывает подколоть его, потребовав сперва ужин и кино, но я сдерживаюсь. Еще не хватало шуточек насчет секса в полном вооруженных мужчин лагере, где нет законов.

Он подкладывает мне под голову подушку, затем откидывает волосы с моего лица, заправляя их за ухо. Прикосновение его руки теплое и мягкое. Мне следовало бы испугаться, но я не боюсь.

– Все будет хорошо, – говорит он. – Мужчинам дан строгий приказ вести себя с тобой по-джентльменски.

Вряд ли требуется умение читать мысли, чтобы понять, что данный вопрос вполне может меня волновать.

– Спасибо, – отвечаю я.

Оби и солдат забирают миски и уходят. Щелкает замок.

– Спасибо? – переспрашивает Раффи.

– Заткнись! Я устала. Мне в самом деле нужно поспать.

– Что тебе нужно, так это решить, на чьей ты стороне.

– Ты им скажешь?

Мне не хочется уточнять на случай, если нас подслушивают. Надеюсь, он понимает, что я имею в виду. Если мы с Раффи доберемся до обители, он будет знать о зарождающемся движении Сопротивления. Если расскажет другим ангелам и они уничтожат движение, я стану иудой рода человеческого.

Долгая пауза.

А если он не расскажет – станет ли он иудой своего рода?

– Зачем ты сюда пришла? – спрашивает он, откровенно меняя тему. – Почему не убежала?

– Глупо, да?

– Весьма.

– Я просто… не могла.

Хочу спросить его, почему он рисковал своей жизнью, спасая мою, когда его народ убивает нас каждый день. Но я не могу. Не здесь и не сейчас, пока нас могут подслушать.

Мы молча лежим, прислушиваясь к стрекотанию сверчков.

Какое-то время спустя, когда я уже начинаю засыпать, он шепчет в темноте:

– Они все спят, кроме часовых.

Я мгновенно просыпаюсь:

– У тебя есть план?

– Конечно. А у тебя нет? Ты же у нас спасатель.

Луна переместилась, и падающий в окно свет стал более тусклым. Но его вполне достаточно, чтобы увидеть темный силуэт поднимающегося с койки Раффи. Он подходит ко мне и начинает развязывать мои путы.

– Как, черт побери, тебе это удалось?

– Чем-чем, а веревками ангелов не удержать.

Я забыла, насколько он сильнее человека.

– Хочешь сказать, ты все это время мог освободиться? Я тебе даже не нужна. Почему не сделал этого раньше?

– Разве не забавно, как они станут напрягать свои крошечные мозги, пытаясь сообразить, что случилось?

Он быстро развязывает меня и ставит на ноги. Его уклончивый ответ не ускользает от моего внимания.

– А, поняла. Предпочел сбежать ночью. Ты ведь не можешь обогнать пулю?

Как и большинство людей, я впервые узнала об ангелах из видеозаписи, показывавшей, как застрелили в воздухе архангела Гавриила. Я не в силах избавиться от мысли, что, возможно, ангелы вели бы себя не столь враждебно, если бы мы сразу же не убили их предводителя. По крайней мере, они считают его убитым. Никто этого точно не знает, поскольку тела так и не нашли, – по крайней мере, так говорилось. Легион крылатых созданий, паривших позади него, рассеялся вместе с охваченной паникой толпой, быстро исчезнув в затянутом дымом небе. Не был ли и Раффи в составе этого легиона?

Он поднимает брови, явно отказываясь обсуждать воздействие пуль на ангелов.

Я насмешливо улыбаюсь: «Ты не столь совершенен, как выглядишь».

Подойдя к двери, прикладываю к ней ухо.

– В здании есть кто-нибудь еще?

– Нет.

Я пытаюсь повернуть ручку, но дверь заперта.

Раффи вздыхает:

– Я надеялся, что не придется применять силу, вызывая лишние подозрения.

Он берется за ручку, но я его останавливаю:

– На наше счастье, у меня кое-что есть.

Достаю из заднего кармана набор отмычек. Солдат, который меня обшаривал, не особо усердствовал. Он искал оружие или нож, а не тонкие проволочки.

– Что это?

Я принимаюсь за замок, довольная, что могу поразить Раффи талантом, которым ангелы не обладают.

Щелк.

– Вуаля!

– Немногословно, но результативно. Кто бы мог подумать?

Я открываю рот, собираясь выдать язвительную реплику, но понимаю, что ему только это и нужно.

Мы выбираемся в коридор и останавливаемся у задней двери.

– Слышишь часовых?

Он несколько мгновений прислушивается, затем показывает сначала в одну, потом в другую сторону. Мы ждем.

– Что там? – спрашиваю я, показывая на закрытые двери.

– Кто знает? Может, кладовые?

Я направляюсь к одной из дверей с мыслями об оленине или даже об оружии.

Он хватает меня за руку и качает головой:

– Не будь жадиной. Если ограбим их, уходя, меньше шансов, что о нас просто забудут. Зачем нам лишние неприятности?

Конечно, он прав. Да и кому хватило бы глупости держать оружие там же, где и пленников. Но при мысли об оленине мой рот наполняется слюной. Нужно было выпросить у них то мясо…

Несколько секунд спустя Раффи кивает, и мы выскальзываем в ночь.

Мы бежим со всех ног. Мое сердце отчаянно колотится в груди, изо рта вырывается пар. Запах земли и деревьев указывает путь к лесу. Шелест ветвей на ветру заглушает наш топот.

Раффи может бежать намного быстрее, но держится рядом.

Луна скрывается за облаками, и в лесу темнеет. Едва мы оказываемся среди деревьев, я перехожу на шаг, чтобы не врезаться в ствол.

Я боюсь, что часовые услышат мое тяжелое дыхание. Адреналин иссякает, и я снова чувствую себя напуганной и усталой. Останавливаюсь и сгибаюсь, пытаясь перевести дух. Раффи кладет ладонь мне на спину, мягко поторапливая. Он даже не запыхался.

Он указывает вглубь леса. Я качаю головой, показывая на лагерь. Нужно обойти его кругом, чтобы забрать крылья. Мой рюкзак можно заменить, но крылья – нет. После короткой паузы Раффи кивает. Я знаю, что он никогда не перестает думать о своих крыльях, так же как и я о маленькой Пейдж.

Мы по лесу обходим лагерь, стараясь не терять его из виду. Порой это непросто, поскольку луны почти не видно, а сам лагерь закрыт пологом из веток. Мне приходится полагаться на ночное зрение Раффи больше, чем хотелось бы.

Даже зная, что он все видит, я не могу идти быстрее, не рискуя налететь на ветку или споткнуться. Чтобы пробраться через лес в темноте, требуется немало времени, а еще больше – чтобы найти тайник.

Когда я уже вижу дерево, под которым спрятано наше добро, за спиной раздается отчетливый щелчок предохранителя.

Я поднимаю руки, прежде чем солдат успевает сказать:

– Стоять!

18

– За то, что прервали мой сон, пойдете в наряд по уборным.

Оби явно не из ранних пташек, и он даже не скрывает, что сейчас куда охотнее спал бы, а не разбирался с нами.

– Чего ты от нас хочешь? – спрашиваю я. – Я уже сказала – мы не убивали тех людей.

Все пошло по второму кругу – мы с Раффи сидим, привязанные к стульям в комнате, которую я уже начинаю считать нашей.

– Гораздо проще сказать, чего мы не хотим. Мы не хотим, чтобы вы рассказывали другим о нашей численности, местоположении, вооружении. После того как вы видели лагерь, мы не можем вас отпустить, пока не снимемся с места.

– И как скоро это случится?

– Придется подождать. – Оби неопределенно пожимает плечами. – Не очень долго.

– Мы не можем ждать.

– Будете ждать столько, сколько скажем мы, – говорит Боуден, поймавший нас часовой. По крайней мере, это имя написано на его форме. Конечно, форму он мог просто снять с мертвого солдата. – Вы будете делать все, что прикажет Сопротивление. Иначе мы все обречены, черт бы побрал эту ангельскую сволочь…

– Хватит, Джим, – устало говорит Оби, и я догадываюсь, что старина Джим, а может быть, и другие солдаты миллион раз повторяют одно и то же с пылом новообращенных.

– Это правда, – продолжает Оби. – Организаторы Сопротивления предупреждали нас, что такое время наступит. Говорили нам, куда идти, чтобы выжить, поднимали наш дух, пока остальной мир разваливался на части. Мы всем обязаны Сопротивлению. Оно – наша величайшая надежда пережить этот кошмар.

– Есть и другие лагеря? – спрашиваю я.

– Это целая сеть по всему миру. Мы лишь начинаем узнавать о существовании других, пытаемся наладить связь, скоординировать свои действия.

– Здорово! – говорит Раффи. – Значит ли это, что мы застряли здесь до тех пор, пока не забудем, что вообще когда-либо слышали о вашем Сопротивлении?

– Как раз об этом вы должны сообщить всем, кому только сможете, – отвечает Оби. – Весть о том, что в мире существует Сопротивление, несет надежду и единение. И мы должны распространить ее как можно шире.

– Вас не беспокоит, что если об этом узнают ангелы, они вас просто уничтожат? – спрашиваю я.

– Этим голубкам нас не уничтожить, даже если они пошлют всю свою чирикающую стаю, – насмешливо заявляет Боуден. Его лицо краснеет, а глаза сверкают так, словно он рвется в бой. – Пусть только попробуют!

Он сжимает приклад с такой силой, что белеют пальцы. Мне становится слегка не по себе.

– Нам пришлось задержать немало народу с тех пор, как начались нападения каннибалов, – говорит Оби. – Вы единственные, кому удалось выбраться. Здесь найдется место для вас двоих. Место, где есть еда и друзья, где жизнь имеет смысл и цель. В данный момент мы расколоты, нас вынуждают жрать друг друга. Мы не устоим, если будем убивать друг друга из-за банки собачьего корма.

Он с интересом наклоняется к нам:

– Этот лагерь лишь начало, и нам нужен каждый, если мы хотим иметь хоть малейший шанс отвоевать свой мир у ангелов. Нам пригодятся такие, как вы, – люди, у которых хватает опыта и решимости, чтобы стать величайшими героями человечества.

Боуден презрительно фыркает:

– Куда уж им! Болтались вокруг лагеря, словно пара гондонов. Откуда у них опыт?

Понятия не имею, при чем тут гондоны. Но он прав в одном: нас может поймать даже идиот.

В итоге в наряд по уборным я не попадаю – подобной чести удостаивается лишь Раффи. Меня же ставят на стирку. Впрочем, не уверена, что это многим лучше. Мне еще никогда в жизни не приходилось столь тяжко трудиться. О том, что миру пришел конец, начинаешь понимать, когда ручной труд в Америке становится дешевле и проще, чем использование машин. Мужчины, проводя немало времени в лесу, способны основательно испачкать джинс и прочую одежду, не говоря уже о нижнем белье.

В течение дня мне приходится выслушать немало презрительных замечаний. Но зато я кое-что узнаю от других прачек.

После долгого настороженного молчания женщины начинают разговаривать. Некоторые пробыли в лагере всего несколько дней и до сих пор не верят, что здесь их никто не обидит и не будет приставать. Они постоянно озираются, стараясь говорить как можно тише, и даже когда беседуют друг с другом, я все равно ощущаю царящую среди них напряженность.

Пока мы вкалываем как лошади – или, точнее, как еноты-полоскуны, – я узнаю, что Оби пользуется среди женщин всеобщим уважением и что Боудена с его дружками следует избегать. Оби – главный в лагере, но не во всем Сопротивлении. Ходит слух, по крайней мере среди женщин, что Оби мог бы стать прекрасным лидером борцов за свободу.

Мне нравится мысль о лидере, который выведет нас из темных времен. Нравится романтическое ощущение причастности к людям, которым суждено стать героями.

Вот только это не моя борьба. Я борюсь за то, чтобы моя сестра вернулась назад живой и здоровой. За то, чтобы с моей мамой ничего не случилось и я смогла отвести ее в безопасное место. За то, чтобы дать еду и кров остаткам моей семьи. И пока в этой борьбе не будет одержана победа, я не могу позволить себе такой роскоши, как участие в грандиозной войне между богами и романтическими героями.

Сейчас же я борюсь за то, чтобы свести пятна с простынь, которые выше и шире меня на целые ярды. И в том нет ничего грандиозного или романтичного.

Одна из женщин тревожится за своего мужа, который, по ее словам, играет в солдатиков, хотя двадцать лет почти не вставал с кресла компьютерного программиста. И еще она беспокоится за своего золотистого ретривера, который сейчас в вольере вместе с остальными собаками.

Оказывается, большинство сторожевых собак на самом деле лишь мирные питомцы обитателей лагеря. Их пытаются дрессировать, чтобы превратить в злобных псов, но на это попросту не хватает времени. Этих собак всю жизнь баловали, с ними играли, так что вряд ли с легкостью удастся сделать из них жестоких убийц, – они скорее залижут тебя до смерти или начнут гоняться за белками.

Долорес убеждает меня, что ее пес, Чекерс, как раз из таких и что большинство собак чувствуют себя здесь, в лесу, словно в собачьем раю. Я понимающе киваю. Именно поэтому у часовых нет собак. Трудно патрулировать, когда твой четвероногий напарник постоянно бросается в погоню за грызунами и лает всю ночь напролет. И слава богу.

Я между делом пытаюсь перевести разговор на того, кто мог бы обглодать беженцев на дороге, но в ответ получаю лишь настороженные взгляды и испуганное выражение лица. Одна из женщин крестится. Вот и поговорили, что называется…

Я бросаю в мутную воду грязные штаны, и мы продолжаем работать молча.

Хотя мы с Раффи считаемся пленниками, никто нас на самом деле не охраняет – в том смысле, что никому не поручено нас охранять. Все знают, что мы новички, и потому никто не сводит с нас взгляда. Чтобы они не заметили, что рана на голове Раффи заживает слишком быстро, утром я первым делом заклеиваю ему лоб пластырем, готовая в случае чего сослаться на сильное кровотечение. Рана его на самом деле меньше, чем казалась ночью, но никто ни о чем не спрашивает.

Раффи роет канаву возле переносных туалетов вместе с другими мужчинами. Он один из немногих, кто до сих пор не снял рубашку. Бинты вокруг его груди выделяются под одеждой, образуя сухую полосу, но никто, похоже, этого не замечает. Профессиональным взглядом я отмечаю грязь на его рубашке, надеясь, что стирать ее придется не мне.

Что-то блестит в лучах солнца на стене, которую мужчины сооружают из ровных прямоугольных коробок вокруг уборной. Я пытаюсь понять, что это такое, и наконец узнаю – настольные компьютеры. Их ставят рядами и скрепляют цементом, превращая в сплошную стену.

– Угу, – говорит Долорес, проследив за моим взглядом. – Мой муж называл свои электронные устройства кирпичами, когда они устаревали.

Они и впрямь устарели. Компьютеры были вершиной технологического прогресса, а теперь пошли на укладку стен для уборных. Спасибо ангелам.

Я снова начинаю оттирать штаны на стиральной доске.

Кажется, кормежки приходится ждать целую жизнь. Я уже собираюсь позвать Раффи, когда к нему подбегает рыжеволосая длинноногая женщина. Все в ее походке, голосе, наклоне головы говорит о том, что ей хотелось бы познакомиться с ним поближе. Я направляюсь в столовую, делая вид, что не замечаю, как они вместе идут на обед.

Схватив миску оленины и ломоть хлеба, я молниеносно поглощаю еду. Некоторые вокруг ворчат, что приходится каждый день есть одно и то же, но я уже сыта по горло сухой лапшой и кошачьим кормом и способна по-настоящему оценить вкус свежего мяса и консервированных овощей.

Из утренних разговоров мне известно, что часть еды принесена из близлежащих домов, но в основном она берется со склада, расположение которого хранится в тайне. Судя по всему, Сопротивление неплохо обеспечивает нужды своих членов.

Покончив с обедом, я отправляюсь на поиски Оби. Мне хочется поговорить с ним, упросить, чтобы он нас отпустил. Днем эти люди уже не кажутся столь плохими; возможно, они поймут, что мне необходимо спасти сестру. Конечно, я не могу помешать Раффи рассказать врагам об этом лагере, но у него нет никаких причин так поступать, пока мы не доберемся до обители, а к тому времени, возможно, лагерь переберется в другое место. Оправдание слабое, но другого у меня нет.

Я нахожу Оби в окружении мужчин, осторожно переносящих ящики из кладовых, в которые я едва не заглянула прошлой ночью. Двое аккуратно укладывают свою ношу в кузов грузовика.

Когда один из них случайно отпускает угол ящика, все замирают.

Несколько мгновений взгляды прикованы к тому, кто отпустил ящик. От людей прямо-таки веет страхом.

Все переглядываются, словно убеждаясь, что до сих пор живы, затем продолжают боком двигаться в сторону грузовика.

Похоже, в той комнате хранилось нечто посерьезнее, чем оленина и оружие.

Я пытаюсь подойти к Оби, но мне преграждает путь чья-то грудь в камуфляже. Подняв взгляд, я вижу Боудена, который яростно смотрит на меня:

– Ступай назад стирать, женщина!

– Ты что, шутишь? Из какого ты века?

– Из нынешнего. Это новая реальность, милашка. Прими ее, пока я не запихал ее тебе в глотку. – Он многозначительно глядит на мой рот. – Глубоко и крепко.

Я почти физически ощущаю его похоть и злобу, и мне становится страшно.

– Мне нужно поговорить с Оби.

– Угу, и тебе, и всем прочим цыпочкам в лагере. Вот где я видал твоего Оби!

Он хватается у себя между ног и трясет вверх-вниз, затем приближает свое лицо к моему и непристойно болтает языком возле самой моей щеки, так что я чувствую брызги слюны.

Страх пронзает мне грудь, перехватывает дыхание. Но мгновение спустя на меня, словно цунами, накатывает гнев, овладевая каждой клеточкой тела.

Передо мной словно воплощение того, что вынуждало ползти от машины к машине, прятаться и замирать при малейшем звуке, по-звериному затаиваться в тени, отчаянно страшась, что кто-то вроде него схватит меня, сестру, маму. Он куда хуже тех, кому хватило наглости похитить мою сестренку, беспомощную маленькую девочку. Он в буквальном смысле преграждает мне путь к ее спасению.

– Что ты сказал? – Будучи девушкой цивилизованной и воспитанной, я даю ему шанс.

– Я сказал…

Я с размаху бью его торцом ладони в нос, вложив в удар всю силу, и чувствую, как ломаются хрящи. Даже лучше – он как раз снова высунул язык, в который врезаются зубы. Голова запрокидывается, разбрызгивая кровь из прокушенного языка.

Он и впрямь разозлил меня не на шутку, но действия мои вполне обдуманны. Я порой могу что-нибудь сдуру сболтнуть, но никогда не начинаю драку, не вняв голосу разума. В данном случае я решила, что победила, едва сделав первый ход. Подобная тактика запугивания весьма распространена среди забияк вроде него. По их мнению, более слабый противник должен в страхе съежиться и отступить.

Мой расчет примерно таков: он на фут выше и шире меня, с хорошей солдатской выучкой, а я всего лишь девушка. Будь я мужчиной, остальные позволили бы нам выяснить отношения самим. Но люди обычно считают, что когда девушка бьет вооруженного парня выше ее на голову, это самооборона. А поскольку вокруг полно крепких мужчин, самое большее секунд через десять кто-нибудь нас разнимет.

Так что я наверняка окажусь победительницей без особого вреда для себя, поскольку, во-первых, привлеку внимание Оби, что мне изначально и требовалось; во-вторых, унижу эту безмозглую обезьяну, показав всем, что он собой на самом деле представляет, и, в-третьих, дам понять, что со мной не так-то легко справиться.

Не учитываю я лишь одного: на что окажется способен Боуден за эти десять секунд.

Несколько мгновений он ошеломленно смотрит на меня, и я вижу, как нарастает его ярость.

А потом он с размаху бьет в челюсть. И бросается на меня всем телом.

Я приземляюсь на спину, отчаянно пытаясь превозмочь боль в лице и легких, не дающую вздохнуть. К тому времени, как он усаживается верхом, я понимаю, что у меня осталось еще секунды две. Возможно, какой-нибудь рыцарь окажется даже быстрее. Возможно, Раффи уже мчится к нам, чтобы оторвать от меня эту гориллу.

Боуден хватает меня за ворот свитера и замахивается для очередного удара. Что ж, нужно это пережить, а потом кто-нибудь наверняка окажется рядом.

Ухватив мизинец сжимающей мой свитер руки, я с силой выворачиваю его.

Немногие знают, что, когда ломается мизинец, боль передается через ладонь, запястье и руку всему телу. Боуден дергается, скрежеща зубами и судорожно корчась.

Только теперь удается бросить взгляд на тех, кто стоит вокруг.

Поначалу мне казалось, что в этом лагере собрались самые неповоротливые солдаты за всю историю войн. Но я ошибалась. На месте драки за рекордное время столпилось удивительно много народу. Проблема лишь в том, что они ведут себя словно дети на школьном дворе, прибежавшие поглядеть на драку, вместо того чтобы разнять дерущихся.

Мое удивление дорого мне обходится. Боуден бьет локтем в правую грудь.

От пронзительной боли я едва не теряю сознание. Сворачиваюсь в клубок, насколько это возможно с сидящей на мне двухсотфунтовой тушей, но это не спасает меня от удара открытой ладонью по лицу.

К боли теперь добавляется и унижение – будь я мужчиной, он бы врезал кулаком. Великолепно. Если он и дальше будет хлестать, а я ничем не смогу ответить, я лишь продемонстрирую, что со мной можно делать что угодно.

Где Раффи, когда он так мне нужен? Краем глаза замечаю его среди толпы. Лицо его крайне мрачно. Он что-то пишет на банкноте, затем отдает ее какому-то парню, который собирает у всех деньги.

До меня доходит, чем они занимаются. Они делают ставки!

Что еще хуже, те немногие, что подбадривают меня криками, вовсе не желают моей победы – они просят продержаться еще хотя бы минуту. Похоже, никто даже не ставил на мою победу, только на то, сколько я протяну.

Вот тебе и все их рыцарство…

19

За это время я успеваю блокировать еще два удара сидящего на мне верхом Боудена. Удары приходятся на предплечья, и синяки покрываются новыми синяками.

Поскольку спасения ждать не приходится, пора всерьез подумать о том, что делать дальше. Приподняв над землей ягодицы, словно гимнаст, я обхватываю ногами толстую шею Боудена, сжимаю лодыжками его горло, а затем толкаю тело вперед, резко опуская ноги.

Боудена отбрасывает назад. Глаза его расширяются.

Сплетясь воедино, мы раскачиваемся, словно кресло-качалка. Он приземляется на спину, разбросав ноги по сторонам от меня. Я внезапно оказываюсь в сидячем положении, не отпуская его горла.

В то же мгновение я бью обоими кулаками в пах.

Теперь его очередь сворачиваться клубком.

Радостные крики толпы внезапно стихают. Слышен лишь стон Боудена. Похоже, у него проблемы с дыханием.

Для надежности я подпрыгиваю и пинаю его в лицо с такой силой, что тело разворачивается на пол-оборота.

Я замахиваюсь для очередного пинка, на этот раз в живот. Когда силы неравны, такого понятия, как грязные приемы, не существует. Это мой новый девиз. Думаю, буду придерживаться его и дальше.

Прежде чем я успеваю завершить удар, кто-то хватает меня сзади, прижимая руки к телу. Сердце отчаянно колотится от прилива адреналина, все мое существо требует крови. Я отбиваюсь и кричу.

– Спокойно, спокойно, – говорит Оби. – Хватит. – Его голос, словно бархат, ласкает мои уши, руки охватывают ребра подобно стальным лентам. – Тихо… успокойся, уже все… Ты победила.

Он выводит меня из круга и сопровождает сквозь толпу, продолжая успокаивать, но не ослабляя стального захвата. Я бросаю гневный взгляд на Раффи. Меня могли избить до смерти, а он лишь проиграл бы свою ставку. Вид его все еще мрачен, мышцы напряжены, лицо бледное, словно от него отлила вся кровь.

– Где мой выигрыш? – спрашивает Раффи.

Я понимаю, что он обращается не ко мне, хотя взгляд устремлен на меня, будто ангел хочет убедиться, что я слышу его наравне с остальными.

– Ты ничего не выиграл, – весело отвечает какой-то парень.

Именно он собирал ставки.

– Что ты имеешь в виду? Моя ставка ближе всего к тому, что произошло, – рычит Раффи.

Сжав кулаки, он поворачивается к парню, и вид у него такой, словно он сам готов вступить в драку.

– Эй, приятель, ты не ставил на то, что она победит. Близко не считается…

Их голоса стихают, когда Оби затаскивает меня в столовую. Не знаю, что хуже – что Раффи не бросился меня защищать или то, что он поставил на мой проигрыш. Столовая представляет собой просторный зал с рядами складных столов и стульев. Вряд ли потребуется больше получаса, чтобы все их сложить. Судя по всему тому, что я видела, весь лагерь спроектирован так, чтобы можно было убраться меньше чем за час.

В столовой пусто, хотя на столах подносы с недоеденной едой. Похоже, драка здесь из числа тех событий, которые нельзя пропустить. Как только я перестаю сопротивляться, Оби отпускает меня и ведет к столу возле кухни в задней части помещения.

– Садись. Сейчас вернусь.

Я сажусь на металлический стул, все еще дрожа от избытка адреналина. Он направляется на кухню. Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. Оби возвращается с аптечкой и пакетом замороженного зеленого горошка.

Он протягивает мне пакет:

– Приложи к щеке. Не так сильно распухнет.