Нашествие ангелов. Книга 1. Последние дни Коллинз Сьюзен

Я беру пакет, глядя на знакомое изображение зеленого горошка, и осторожно прижимаю его к щеке. Тот факт, что у них есть электричество для поддержания работы холодильника, производит на меня не меньшее впечатление, чем весь лагерь. Способность сохранять некоторые признаки цивилизации, когда весь мир погружается в темные века, вызывает благоговейный трепет.

Оби смывает кровь и грязь с моих царапин. В основном это действительно не более чем царапины.

– Дерьмовый у вас лагерь, – говорю я.

От холодного горошка скула немеет, и слова звучат не слишком разборчиво.

– Извини… – Он смазывает царапины антибиотической мазью. – Люди настолько напряжены и взвинчены, что порой нужно давать им возможность выпустить пар. Главное, чтобы это происходило под контролем.

– Хочешь сказать – то, что случилось сейчас, происходило под контролем?

На его лице возникает легкая улыбка.

– Вряд ли Боуден так думает. – Он смазывает мазью мои оцарапанные костяшки пальцев. – Одна из уступок, на которые мы пошли, – если начинается драка, никто не вмешивается, пока не определится победитель или не возникнет угроза для жизни. Мы просто разрешили делать ставки на исход драки. Это позволяет выпустить пар как дерущимся, так и зрителям.

Вот тебе и возможность поддерживать цивилизацию…

– Кроме того, – продолжает он, – когда весь лагерь делает ставки на результат драк, это помогает сократить их количество. Если знаешь, что никто не придет тебе на помощь, а будет только таращиться, начинаешь относиться к дракам всерьез.

– То есть все знали об этом правиле, кроме меня? Что никому не разрешено вмешиваться?

Знал ли о нем Раффи? Хотя вряд ли бы это его остановило.

– Люди могут вмешиваться, если хотят, но это дает право вмешаться кому-то другому на стороне противника, чтобы бой оставался честным. Вряд ли кому-то из сделавших ставку понравилось бы иное.

Значит, для Раффи нет никакого оправдания. Он мог вмешаться, просто нам пришлось бы драться с кем-то еще. Ничего такого, чего не бывало раньше.

– Извини, что никто не объяснил тебе правил игры. – Он перевязывает мой кровоточащий локоть. – Просто женщины у нас никогда прежде не дрались. – Оби пожимает плечами. – Мы не ожидали такого от тебя.

– Это означает, что ты проиграл свою ставку?

Он мрачно усмехается:

– Я делаю только крупные ставки, когда дело касается жизни и будущего человечества. – Его плечи опускаются, словно под тяжким бременем. – Кстати, ты отлично себя показала. Нам вполне мог бы пригодиться кто-то вроде тебя. Бывают ситуации, когда девушка справляется лучше, чем целый взвод мужчин. – Его улыбка становится мальчишеской. – Если, конечно, ты не станешь бить физиономию ангелу за то, что он тебя разозлит.

– Серьезное предложение.

– Мы можем это обсудить. – Он встает. – Подумай.

– Собственно, я как раз пыталась с тобой поговорить, когда мне преградила дорогу эта горилла. Ангелы забрали мою сестру. Ты должен отпустить меня, чтобы я смогла ее найти. Клянусь, я никому не скажу ни о вас, ни о вашем местонахождении, ни о чем вообще. Пожалуйста, отпусти!

– Мне жаль твою сестру, но я не могу подвергнуть всех опасности, просто поверив твоему слову. Присоединяйся к нам, и мы поможем ее вернуть.

– К тому времени, когда ты наберешь свою армию, будет уже слишком поздно. Ей всего семь лет, и она прикована к инвалидной коляске.

Мне мешает говорить комок в горле. Я не в силах сказать того, что знаем мы оба: возможно, уже слишком поздно.

Он с искренним сочувствием качает головой:

– Прости. Здесь каждому довелось похоронить кого-то из любимых. Вступай в наши ряды, и мы заставим этих уродов поплатиться.

– Я не собираюсь ее хоронить. Она жива, – с трудом выговариваю я. – Я должна найти ее и спасти.

– Конечно. Я вовсе не имел в виду, что она умерла.

На самом деле мы оба понимаем, что именно это он и подразумевал. Но я делаю вид, что верю красивым словам. Вежливость вознаграждается – так, насколько я слышала, говорят своим дочерям другие матери.

– Скоро мы снимемся с места, и ты сможешь уйти, если все же решишь нас покинуть. Надеюсь, что ты этого не сделаешь.

– Скоро – это когда?

– Эту информацию я раскрыть не могу. Все, что я могу сказать, – нам предстоит серьезная работа. Ты могла бы принять в ней участие. Ради твоей сестры, ради человечества, ради всех нас.

Он хороший человек. Возникает желание встать и отдать ему честь, напевая национальный гимн. Но вряд ли он это оценит.

Конечно, я на стороне людей. Но на моих плечах и без того лежит больше ответственности, чем я могу выдержать. Мне просто хочется быть обычной девушкой, живущей обычной жизнью. Больше всего на свете меня должно заботить, какое платье надеть на школьный бал, а не как сбежать из полувоенного лагеря, чтобы спасти сестру от жестоких ангелов, и уж точно не как вступить в армию Сопротивления, чтобы отразить вторжение и спасти человечество. Я знаю пределы своих возможностей, а то, что происходит сейчас, намного их превосходит.

Так что я просто киваю. Пусть понимает как хочет. На самом деле я и не ожидала, что он меня отпустит, но попытаться стоило.

Едва он выходит за дверь, возвращается толпа обедавших. Вероятно, все понимают, что когда Оби беседует с одним из подравшихся, их следует оставить наедине. Интересно, что он привел меня в столовую во время обеда, заставив остальных ждать, пока мы не закончим, и тем самым дав понять всем в лагере, что обратил на меня свое внимание.

Я встаю, высоко держа подбородок и избегая смотреть людям в глаза. Пакет с зеленым горошком держу в руке, чтобы не привлекать внимания к своим ранам. Будет лучше, если о том, что я вообще дралась, тут поскорее забудут. Если Раффи и находится в этой толпе обедающих, я его не вижу. Ну и пусть. Надеюсь, ему не удалось переспорить здешнего букмекера. Он вполне заслуживает проигрыша.

Стоит мне выйти из столовой и направиться к прачечной, как из-за угла здания выходят двое рыжих парней. Если бы не их одинаковые улыбки, я бы решила, что они устроили на меня засаду.

Это близнецы. Растрепанные, в грязной гражданской одежде, но сейчас это вполне обычное дело. Наверняка и я сама выгляжу точно так же. Им еще нет и двадцати, оба высокие и худые, с озорными глазами.

– Здорово ты его отделала, – говорит первый.

– Ага, поставила старину Джимми Боудена на место, – говорит второй. Он прямо-таки светится от счастья. – Так ему и надо.

Я останавливаюсь и киваю, вежливо улыбаясь и прижимая к щеке пакет с замороженным зеленым горошком.

– Я Траляля, – говорит первый.

– Я Труляля, – говорит второй. – Большинство называют нас Тра-Тру, потому что не могут отличить друг от друга.

– Вы ведь шутите?

Оба качают головой с одинаковыми дружелюбными улыбками. Они скорее похожи на парочку огородных пугал, чем на толстеньких Траляля и Труляля из знакомой с детства книжки.

– С чего бы вас так называть?

Тра пожимает плечами:

– Новый мир, новые имена. Мы собирались стать Гогом и Магогом.

– Это были наши имена в онлайне, – говорит Тру.

– Но к чему так мрачно? – замечает Тра.

– Гог и Магог – это забавно, когда мир помешан на деньгах и все просто, – говорит Тру. – Но теперь…

– Теперь уже не так, – говорит Тра. – Повсюду смерть и разрушения…

– Обычное дело.

– Люди к ним привыкли.

– Уж лучше мы будем Траляля и Труляля.

Я киваю – что еще им ответишь?

– Меня зовут Пенрин. В честь выезда с шоссе номер восемьдесят.

– Прикольно.

Оба кивают, словно хотят сказать: да, мы понимаем, что значит иметь таких родителей.

– Все про тебя говорят, – заявляет Тру.

Не уверена, что мне это нравится. Драка вовсе не входила в мои планы. Впрочем, в моей жизни случилось много такого, что не входило ни в какие планы.

– Круто. Если вы не против, я, наверное, пойду.

Я тычу в сторону близнецов пакетом, пытаясь пройти между ними.

– Погоди… – Тра понижает голос до театрального шепота. – У нас к тебе деловое предложение.

Я вежливо останавливаюсь. Если только их предложение не состоит в том, чтобы помочь мне отсюда выбраться, больше ничего интересного от них я не жду. Но поскольку братья не уходят с дороги, мне ничего не остается, как слушать.

– Ты понравилась публике, – говорит Тру.

– Как насчет того, чтобы повторить представление? – спрашивает Тра. – Скажем, за тридцать процентов от выигрыша?

– О чем вы? Предлагаете рисковать жизнью за жалкие тридцать процентов выигрыша? К тому же деньги больше ничего не значат.

– Дело не в деньгах, – говорит Тру. – Деньги мы используем лишь как обозначение относительной стоимости ставки.

Его лицо оживляется, словно парня приводит в неподдельный восторг экономика постапокалиптических азартных игр.

– Ты пишешь свое имя и на что ты ставишь, скажем, на пятидолларовой бумажке, и для букмекера это просто значит, что ты хочешь поставить нечто более ценное, чем бумажка в один доллар, но менее ценное, чем бумажка в десять долларов. Именно букмекер решает, кто что получает и кто что отдает. Скажем, кто-то теряет четверть пайки и получает дополнительную работу на неделю. Или если он выигрывает, то получает чью-то пайку в дополнение к своей, а кто-то неделю за него чистит уборную. Поняла?

– Поняла. Но мой ответ все равно – нет. К тому же никакой гарантии, что я выиграю.

– Ха! – Тра улыбается, словно торговец чересчур подержанными автомобилями. – Нам как раз нужна гарантия, что ты проиграешь.

Я хохочу во все горло:

– Вам что, нужно, чтобы я сдалась?

– Тсс! – Тра театрально оглядывается вокруг.

Мы стоим в тени между двумя зданиями, и никто, похоже, нас не замечает.

– Это было бы круто, – говорит Тру. Его глаза озорно блестят. – После того, что ты проделала с Боуденом, шансы точно будут в твою пользу, когда подерешься с Анитой…

– Драться с девушкой? – Я скрещиваю руки на груди. – Еще чего не хватало!

– Это нужно не только нам, – словно защищаясь, отвечает Тра. – Это настоящее развлечение для всего лагеря.

– Угу, – говорит Тру. – Кому нужно телевидение, когда есть вода с мылом?

– Мечтай, как же. – Я пытаюсь протиснуться мимо них.

– Мы поможем тебе сбежать, – чуть понизив голос, говорит Тра.

Я останавливаюсь, мысленно обдумывая с десяток возможных сценариев.

– Мы раздобудем ключи от твоей камеры.

– Мы отвлечем часовых.

– Мы сделаем так, что никто не станет интересоваться тобой до утра.

– Все, чего мы просим, – одна драка.

Я поворачиваюсь к ним:

– Зачем вам рисковать предательством ради какой-то драки в грязи?

– Ты понятия не имеешь, чем я готов рискнуть ради честной драки в грязи между двумя крутыми телками, – говорит Тра.

– В любом случае никакое это не предательство, – говорит Тру. – Оби все равно тебя отпустит, это лишь вопрос времени. Мы тут вовсе не для того, чтобы держать в плену людей.

– Почему же до сих пор не отпустил? – спрашиваю я.

– Потому что хочет завербовать тебя и того парня, с которым ты пришла. Оби – единственный ребенок в семье, и ему не понять, – говорит Тра. – Он считает, что, если продержать вас тут несколько дней, вы раздумаете уходить.

– Но мы не такие дураки. Если он несколько дней будет петь патриотические песни, вряд ли это убедит тебя бросить сестру, – говорит Тру.

– Это точно, братан, – говорит Тра.

Они касаются друг друга кулаками:

– Чертовски точно.

Я смотрю на них. Они действительно понимают меня. Они никогда не бросили бы друг друга. Возможно, у меня появились настоящие союзники.

– Мне что, действительно нужно устроить эту дурацкую драку, чтобы вы мне помогли?

– Угу, – отвечает Тра. – Без вопросов.

Оба улыбаются, словно озорные мальчишки.

– Откуда вы про все это знаете? Про мою сестру? Про то, о чем думает Оби?

– Это наша работа, – говорит Тра. – Некоторые называют нас Тра-Тру. Другие называют нас Крутыми Шпионами.

Он театрально приподнимает брови.

– Ладно, Крутой Шпион Тра-Тру, на что поставил в той драке мой друг?

Само собой, это не имеет никакого значения, но мне все равно хочется знать.

– Интересно, – удивленно говорит Тра, – из всех вопросов, которые ты могла бы задать, поняв, что у нас хватает информации, ты выбрала именно этот.

Мои щеки вспыхивают, несмотря на пакет с замороженным горошком. Я изо всех сил пытаюсь сделать вид, будто не жалею, что задала этот вопрос.

– Вы что, в детском саду? Просто скажите, и все.

– Он поставил на то, что ты продержишься самое меньшее семь минут. – Тру потирает веснушчатую щеку. – Мы все думали, что он сумасшедший.

Семь минут – более чем достаточно, чтобы тебя успели избить гигантскими кулаками.

– Может, и сумасшедший, но не слишком, – говорит Тра. Его мальчишеская улыбка столь безмятежна, что я почти забываю о том, в каком мире мы теперь живем. – Ему следовало поставить на твою победу. Тогда бы он все загреб себе. Все шансы были против тебя.

– Уверен, он бы справился с Боуденом за две минуты, – говорит Тру. – Из него прямо-таки прет крутизна.

– За полторы, это точно, – говорит Тра.

Я видела, как дрался Раффи. Я поставила бы на десять секунд с условием, что у Боудена не было бы ружья. Но я молчу. Мне вовсе не добавляет радости, что Раффи не бросился геройски мне на выручку.

– Выведите нас отсюда сегодня ночью, и по рукам, – говорю я.

– Сегодня ночью? Чертовски скоро, – заявляет Тра.

– Если пообещаешь, что сорвешь с Аниты рубашку… – ухмыляется Тру.

– Не искушай судьбу.

Тра поднимает узкий кожаный футляр и покачивает им, словно приманкой.

– Как насчет бонуса за то, что сорвешь с нее рубашку?

Моя рука устремляется к карману штанов, где должен лежать набор отмычек. Там пусто.

– Эй, это мое! – Я пытаюсь схватить футляр, но он исчезает из руки Тра, хотя тот даже не пошевелился. – Как ты это делаешь?

– Сейчас ты его видишь, – говорит Тру, покачивая футляром. Я понятия не имею, как он перешел от Тра к Тру. Близнецы стоят бок о бок, но я все равно должна была хоть что-то заметить. Потом он снова исчезает. – А теперь нет.

– А ну, отдавайте, грязные воришки. Или разговор окончен.

Тру строит гримасу грустного клоуна. Тра комично приподнимает брови.

– Ладно, – вздыхает Тра, возвращая мне набор отмычек. На этот раз я внимательно наблюдаю, но все равно не замечаю, как он переходит от Тру к Тра. – Сегодня ночью.

На лицах Тра-Тру появляются одинаковые улыбки.

Покачав головой, я ухожу, пока братья не стащили еще что-нибудь из моих вещей.

20

Спина хрустит и болит, когда я пытаюсь разогнуться. Смеркается, и мой рабочий день почти закончился. Держась за поясницу, я медленно распрямляюсь, словно древняя старуха.

Руки покраснели и распухли всего за один день стирки. Мне приходилось слышать о сухой потрескавшейся коже, но только теперь я понимаю, что это означает. Через несколько минут после того, как я вынимаю руки из воды, на ладонях видны трещины, словно кто-то рассек кожу бритвой. Кожа настолько сухая, что даже не кровоточит.

Когда другие прачки предлагали мне утром желтые резиновые перчатки, я отказалась, решив, что ими пользуются лишь жеманные старушки. На меня посмотрели столь многозначительно, что гордость не позволила попросить перчатки после обеда, о чем я теперь искренне жалею. Хорошо, что в мои планы не входит делать это завтра.

Я оглядываюсь вокруг, разминая руки и думая о том, скоро ли на меня соберется напасть эта самая Анита. Если она дожидается, когда закончится мой наряд, я разозлюсь по-настоящему. Какой смысл ввязываться в драку, если не можешь даже увильнуть от часа тяжкой работы?

Я тяну время, разминая спину.

У меня болит шея, болит поясница, болят руки и ноги, болят даже глаза. Кажется, будто от боли кричит каждая онемевшая мышца. При таком раскладе даже не придется поддаваться, я просто честно проиграю.

Я разминаю ноги, делая вид, будто не замечаю идущих к нам со стороны туалетов мужчин. Их около десятка. Раффи держится позади.

В нескольких шагах от нас они снимают с себя грязную одежду. На землю летят рубашки, штаны, носки. Кое-что отправляется прямо в кучу мусора. Раффи копал канаву, вместо того чтобы заниматься по-настоящему грязной работой, но не всем настолько повезло. На них не остается ничего, кроме трусов.

Изо всех сил стараясь не смотреть на Раффи, я вдруг понимаю – от него ждут, что он тоже снимет рубашку. Бинты под ней он еще смог бы как-то объяснить, но как быть с кровавыми пятнами в тех местах, где должны быть крылья?

Я вытягиваю руки над головой, пытаясь не показывать страха. Затаив дыхание, я надеюсь, что мужчины пойдут дальше и не заметят отставшего Раффи.

Но вместо того чтобы направиться к зданиям, где находятся душевые, они хватают шланг, из которого мы наполняли ванны для стирки, и выстраиваются в очередь. И как я сразу не сообразила, – естественно, сперва они польют друг друга из шланга. Мыслимо ли, чтобы работавшие в уборных сразу направились в общую душевую?

Я искоса бросаю взгляд на Раффи. Он держится все так же хладнокровно, но, судя по тому, как медленно расстегивает рубашку, он тоже этого не ожидал.

Вероятно, он рассчитывал ускользнуть, как только остальные войдут в здание, поскольку в душе все одновременно не поместятся. Но сейчас у него нет никакого предлога, чтобы уклониться от данной части процедуры, и нет никакой возможности остаться незамеченным.

Раффи заканчивает расстегивать рубашку и, вместо того чтобы снять ее, начинает меленно расстегивать штаны. Все вокруг уже разделись, и он выглядит подозрительно. Когда я задумываюсь о том, не стоит ли нам внаглую драпануть сломя голову, в нашу сторону не спеша направляется на длинных изящных ногах решение этой проблемы.

Женщина, которая шла вместе с Раффи на обед, отбрасывает назад медовые волосы и улыбается ему.

В то же мгновение появляются Тра-Тру.

– О, привет, Анита! – с деланым удивлением говорят оба чуть громче обычного, словно специально для того, чтобы я их услышала.

Анита яростно смотрит на них, как будто они только что харкнули ей под ноги. Я миллион раз видела этот взгляд, его эффектная девушка бросает на придурка, слишком часто попадающегося на глаза в ее окружении. Она снова поворачивается к Раффи и с лучезарной улыбкой кладет ладонь ему на руку как раз в тот момент, когда он начинает снимать штаны. Больше мне ничего и не требуется.

Выхватив из серой воды намыленную рубашку, я швыряю ее в Аниту.

Рубашка с хлюпаньем облепляет ей голову. Безупречная прическа превращается в бесформенную массу, тушь для ресниц размазывается. Мокрая ткань сползает по ее блузке. Анита издает пронзительный визг, и все головы поворачиваются в ее сторону.

– О, прости, – сладким голосом говорю я. – Что, не понравилось? А я думала, ты этого и хотела. Зачем еще стала бы лапать моего парня?

Небольшая толпа вокруг нас растет с каждой секундой. Что ж, давай, детка, действуй. Приходите посмотреть на шоу уродов. Раффи исчезает в растущей толпе, осторожно застегивая рубашку. Вид у него еще мрачнее, чем во время прошлой драки.

Анита беспомощно смотрит на Раффи, широко раскрыв глаза. У нее вид испуганного котенка, загнанного в угол. Бедняжка. Я начинаю сомневаться, сумею ли я выполнить задуманное.

Потом она переводит взгляд на меня. Удивительно, с какой быстротой может меняться выражение ее лица в зависимости от того, на кого она смотрит. Сейчас эта женщина просто брызжет слюной от ярости. Анита направляется ко мне, и ярость переходит в бешенство.

Порой потрясает, сколько злобы может таиться даже в самой красивой женщине. Или она чертовски хорошая актриса, или у Тра-Тру какие-то свои скрытые мотивы. Уверена, она даже не знает о предстоящей драке. Зачем делиться прибылью, когда можешь просто отомстить? Наверняка это далеко не первый раз, когда Анита унизила Тра-Тру. Впрочем, я ни на секунду не поверю, что их чувства от этого хоть как-то пострадали.

– Думаешь, что бы ты ни делала, парень вроде него хоть раз на тебя взглянет? – Теперь Анита швыряет в меня мокрой рубашкой. – Хорошо, если какой-нибудь одноногий старик тобой заинтересуется.

Что ж, похоже, я все-таки сделаю, что хотела.

Я слегка наклоняюсь, чтобы рубашка точно в меня попала.

А потом мы бросаемся в бой, во всей своей женской красе – таскаем друг друга за волосы, осыпаем пощечинами, рвем одежду, царапаемся и визжим, словно свалившиеся в яму с грязью девчонки из группы поддержки.

В этом безумном танце мы налетаем на ванну с водой. Она опрокидывается, заливая все вокруг.

Анита спотыкается, продолжая цепляться за меня, и мы обе падаем. Сцепившись, катаемся по земле вокруг ванн.

Трудно выглядеть достойно, когда твою голову тянут за волосы. Я пытаюсь изо всех сил делать вид, будто дерусь по-настоящему. Толпа безумствует, крича и аплодируя. Я замечаю Тра и Тру, которые буквально сияют от счастья.

И как проиграть в такой драке? Разразиться рыданиями? Упасть лицом в грязь, свернуться в клубок и дать противнице себя исцарапать? Я в полной растерянности.

Мои мысли о том, как выйти из боя, прерывает выстрел.

Он раздается где-то в стороне, но достаточно близко для того, чтобы все замерли.

За ним следуют еще два выстрела, один за другим.

А потом в лесу эхом отдается крик. Очень человеческий и очень испуганный.

21

В кронах деревьев шелестит ветер. В моих ушах гулко стучит кровь.

Несколько мгновений все вглядываются в сумерки, широко раскрыв глаза, словно ожидая появления чудовища из кошмара. Затем, как по команде, в лагере воцаряется хаос.

Солдаты, хватая оружие, бегут в ту сторону, откуда раздался крик. Все говорят одновременно, кто-то кричит. Всеобщий шум и замешательство граничат с паникой. Здесь не одни собаки, но и люди не настолько хорошо обучены, как хотелось бы Оби.

Анита слезает с меня, широко раскрыв глаза от ужаса, и устремляется следом за самой большой толпой в сторону столовой. Я поднимаюсь, разрываясь между желанием узнать, что происходит, и спрятаться в относительной безопасности среди бегущих.

Неожиданно рядом со мной появляется Раффи.

– Где крылья? – шепчет он.

– Что?

– Где ты их спрятала?

– В дупле.

Он вздыхает, с трудом сохраняя терпение:

– Где именно?

Я показываю туда, где скрываются последние из солдат.

– Можешь объяснить, как его найти, или тебе нужно показать?

– Нужно показать.

– Тогда пошли.

– Прямо сейчас?

– Разве это не самый подходящий момент?

Я оглядываюсь вокруг. Все хватают снаряжение и бегут в здание. Никто не обращает на нас внимания. Никто не заметит, если мы исчезнем среди этой сумятицы.

Впрочем, сумятица возникла явно не просто так.

Похоже, мои мысли отражаются на лице, поскольку Раффи говорит:

– Либо скажи, либо покажи. Немедленно.

Сумерки быстро сменяются темнотой. У меня бегут мурашки при мысли о том, что придется идти ночью по лесу, где так страшно кричал вооруженный солдат.

Но я не могу позволить, чтобы Раффи сбежал без меня.

Мы пробираемся в сгущающейся темноте к ближайшей лесной тропинке и бежим на цыпочках сквозь кусты.

В лесу слышится беспорядочная стрельба из нескольких ружей. Возможно, ускользнуть этим путем не самая лучшая идея.

Словно этого мало для того, чтобы как следует меня напугать, в наступающей ночи раздаются крики.

Когда мы пробегаем через лагерь и оказываемся среди деревьев, наступает тишина. Не слышно ни шороха, даже птицы или белки не нарушают безмолвия. Быстро темнеет, но света еще достаточно, чтобы увидеть жуткую картину.

На крик побежали около десятка солдат. Теперь на ногах стоят только пятеро.

Остальные лежат на земле, словно сломанные рассерженным ребенком куклы. И, как у сломанных кукол, у них не хватает частей тела – руки, ноги, головы. Из рваных ран торчат окровавленные кости.

Все вокруг забрызгано кровью – деревья, земля, солдаты. В сгущающейся темноте уже не различить цветов, и кажется, будто с ветвей стекает масло.

Страницы: «« « 345678910 » ... »»