Путанабус. Наперегонки со смертью Старицкий Дмитрий

Крупных рек больше не встречалось, а мелкие перекрывались деревянными мостами самых причудливых конструкций.

На самой дороге стояли только форты-заправки и фермы, которые их обслуживали. Более крупные форты, которые уверенно разрастались в торговые поселки, находились на перекрестках, которые вели к столицам анклавов. Так что все, что необходимо в дороге, можно было получить по сходной цене прямо на трассе.

Путевые виды уже исчерпали свою новизну и остроту для восприятия. Да и были они вполне однообразны. Сухие субтропики. Мелкие различия между ними выискивать было лень.

Под охраной трех броневиков чувствовал себя в безопасности, что тоже не стимулировало вертеть головой по сторонам. Хотелось быстрее добраться до своих, но если мы будем торчать в каждом городе по две недели, то рекорд Моисея, я так думаю, мы многократно перекроем.

Заезд в Палангу, который был озвучен девчатами, вдруг воспылавшими к Ингеборге лучшими чувствами, я пресек в зародыше. Не для того она от нас уходила, чтобы снова видеть наши рожи. А соскучиться по нам за несколько дней она вряд ли успела. Да и незачем нам мешать ей устраивать новую жизнь — у нее сейчас самая страда идет — не только утоптаться на новом месте, но и поставить себя в городе.

Также мимо проскочили столицу новоземельных аккумуляторов — итальянский город Наполи (Неаполь, если уж совсем по-русски — Новгород). Тормознулись там только на обед в форте-заправке на перекрестке. Покормились настоящей пастой, как на Старой Земле. И снова в путь.

Ночевать остановились в аналогичном поселке с фортом на перекрестке с Варной. В аскетичном отеле получили по койке в двухместных номерах за пять экю. С туалетом и душем в торце этажа.

Ужинали в отдельно стоящей кафешке, расхваленной нам хозяйкой отеля. Шопским салатом, мусакой, овечьей брынзой, салямом трех сортов и ароматным хлебом, который пекли тут же. Запили все неплохим местным вином типа «гымзы». Мастер-готвач[68] Георги оказался действительно кулинарным кудесником: сотворить такое чудо из простой мусаки — это надо особый талант иметь. Он и на Старой Земле держал загородное кафе «Сини извари» под Кюстендилом. И единственное, чего тут ему не хватало, — это источника воды, текущей с гор. А охота, по его мнению, тут даже лучше, чем в горах Осогово. Ну а я рад был немного попрактиковаться в основательно подзабытом мной болгарском.

Галя, собирая со стола грязную посуду, благодарно шепнула мне мимоходом:

— Жорик, ты — чудо.

Что ж, приятно, когда твои усилия ценят.

В этом безымянном пока поселке оказался даже открытый кинотеатр, в котором с наступлением темноты крутили фильм «Индиана Джонс и последний крестовый поход». С закадровым переводом на болгарский язык поверх английского. Смотрел эту ленту я, наверное, раз седьмой. Но все равно получил удовольствие, заодно избавился от очередных бабских притязаний.

В дороге постоянно вспоминалось, как мы с Наташкой тискались на последнем ряду сидений, когда катили по валлийскому анклаву. И от этого становилось безнадежно грустно.

Новая Земля. Европейский Союз. Южная дорога.

22 год, 10 число 6 месяца, понедельник, 21:55.

Обедали по графику в Коринфе, точнее — в форте-заправке на перекрестке к нему, километрах с двадцати от самого города. Обедали после того, как штурмом оккупировали все возможные туалеты в нем. Все же нас разом оказалось много, и всем нужно сразу и надолго. Надо же: и собственный биотуалет в автобусе — не помеха этому стадному чувству…

В этом форте ярко проявился греческий национальный колорит. Все дома — оштукатуренные и беленые, синие деревянные жалюзи на окнах, по углам меандр припущен для красоты синей краской. И вообще все вывески были сделаны краской прямо по побелке стены около дверей. Хорошо, что еще они все мелким шрифтом дублировались по-английски. А то бы мы поблукали.

Крыши — грубая терракотовая черепица. Явно нефабричная.

Вся мебель — деревянная и крашенная маслом.

Вся посуда — из глазурованной коричневой глины, с разными орнаментами.

Но вот кухня в общепите разнообразна. На все вкусы проезжающих. Даже типичная американская бигмачная там была, и не простаивала, хотя большинство предпочитало попробовать национальный колорит, которого, впрочем, было в избытке не только в еде, но и в интерьере и даже в одеяниях официанток.

Цены были не сказать что умеренные, но и не сильно кусачие. По крайней мере семнадцать долларов за гамбургер, как в московской забегаловке «Планета Голливуд», никто не спрашивал.

Долго мы там не задержались. Ноги размяли, поели, облегчились — и снова в путь. Мы и так много времени потеряли, пока я по госпиталям валялся.

Впереди колонны гордо катил валлийский пушечный броневик в качестве передового дозора.

За ним, отступя сотню метров, броневик испанских «рэкете» со спаркой «браунингов» М2.[69]

Потом телепал «хамви» кирасир с крупнокалиберным пулеметом — чуть ли не ДШКМ,[70] за ним — наш автобус, испанский «лендровер 109», который отзывается и на имя «Сантана», со спаркой «пулемет-гранатомет», трофейный «лапландер» таежниц и снова «хамви» кирасир со спаркой «пулемет — автоматический гранатомет».

Замыкал колонну еще один броневик «рэкете» со спаренными «браунингами». Этот шел ретирадно, развернув башню назад.

В автобусе ретирадный пулемет был заправлен новой лентой и торчал из окна, как ему и положено было. На ствол презерватив натянут. Пыль можно потом и замести веничком, а вот безопасность — на первом месте.

Из-за этой безопасности минут двадцать до хрипоты спорил с лэрдом и сержантом-казадором перед выездом: брать или не брать с собой семью пожилого француза-провансальца с шестью дочками-погодками от тринадцати до семнадцати лет весьма ординарной внешности. Не повезло мужику, до своих южных французов он так и не доехал, как жене стало плохо, и через месяц она скончалась в Коринфе, в больничке. Диагноз — укус насекомого с непроизносимым названием, которого здесь попросту называют сколопендрой, и не столько яд этого инсекта вызвал смерть, сколько аллергическая реакция организма цветущей женщины на этот яд.

Мужик, чтобы с врачами расплатиться, свой микроавтобус продал и теперь тут застрял. Проходили-то они на Новую Землю как неимущие беженцы, по плану «Б». Всей наличности — семь тысяч экю, часть которых была уже потрачена на оружие, патроны и топливо.

К иным подсаживаться (в том числе и на корабли) он сам боится — вернее, боится за дочерей, а другие его не берут даже за деньги. А автобуса уже неделю не было — нет пока регулярного тут сообщения, и когда будет — неизвестно, а деньги утекают как сквозь пальцы уже сейчас. Как я его понимаю…

Продавил я все же вояк, уступили они мне (после проверки сведений в местной полиции, естественно). Молодые они еще. Им не понять, каково это — любимого человека оставить в чужой земле. Но выставили они мне суровое по местным меркам условие — поедут французы в автобусе только с оружием, опечатанном в сумках. Папаша Пиаже, усмотрев, что в автобусе едут практически одни девчата, махнул рукой и согласился. Доверился мне.

Уложили их потертые ФАМАСы[71] в сумки по три штуки. И один — отдельно с их пистолетами — древними браунингами модели 1922 года.[72] Такие до Второй мировой войны на вооружении у французской полиции стояли. Оружие красноречиво вещало, что передо мной либо очень бедные люди, либо очень и очень экономные. Но вполне возможно, что они и те и другие одновременно.

Забегая вперед, скажу, что ничего страшного от моей благотворительности не случилось. Довезли мы папашу-героя со всем семейством до форта-заправки на перекрестке к Массилии (Марсель, если по-русски) и оставили там. Дальше уже сам, сам, сам… Среди своих уже, все легче.

И денег я с него за проезд не взял, хоть он и порывался отслюнить мне орденский пластик. Просто представил я, как он сейчас начнет торговаться в лучших традициях французской деревни, так и поплохело сразу — мне в гальюн нужно было как из пушки, а биотуалет автобусный кто-то плотно оккупировал уже.

Первый раз, со староземельной Москвы, мой автобус был набит под завязку. Водителя мне кирасиры выделили, так что сел я рядом с Розой, которая коротала свой досуг на рабочем месте радиста.

— Я рада, что ты наконец-то обратил на меня внимание, Жорик, — проворковала Шицгал.

— А на кого мне еще обращать внимание, как не на любимую жену, — отшутился я.

Но шутка юмора была явно неудачной. Роза все восприняла всерьез:

— И когда я буду исполнять свой супружеский долг?

— После траура, — объявил я ей и поощрительно погладил по коленке.

Роза, умная девочка, сразу переключила тему:

— А что эти француженки такие корявые? Ведь молоденькие совсем. Я о них лучше думала.

— Грустное наследство католической инквизиции и особенно протестантского гугенотства, — просветил я красотку. — Всех красивых баб они жгли все Средние века — до восемнадцатого века, как ведьм. Тебя бы тоже сожгли, потому как красивая. И умная. Ведьмачье сочетание. Эти вот девицы и настучали бы куда следует.

Все равно делать было нечего, и я прочитал Розе целую лекцию про забавную книжонку «Молот ведьм» и многовековые европейские гонения на баб. А с тем, что у них в женском фенотипе к нашим дням осталось, только в гомики и подаваться. Массово.

— Жор, мне так жалко Наташку, — неожиданно проговорила Роза. — Она же рядом со мной сидела на корточках, когда стрелять начала. А я просто описалась от страха. А до того как в ступоре была.

Я обнял девушку за плечи, прижал к себе и ответил:

— Все уже в прошлом. — А сам подумал, что и эту психотерапией лечить придется, но сказал другое: — Мне Наташку тоже жалко до слез.

— Давай вместе поплачем, — предложила девушка.

Автобус как раз въезжал в ворота форта-заправки на дороге к Массилии.

Новая Земля. Европейский Союз. Южная дорога.

22 год, 10 число 6 месяца, понедельник, 29:70.

Это какая-то неправильная Франция. Даже вообще не Франция. Это Окситания. Страна Ок. Французская Франция тут на севере рядом с Германией, почти на границе с Китаем. Местный люд подчеркивает это на каждом шагу, и ко всему французскому относятся как западенские галицаи ко всему русскому на Украине.

За время ужина мне несколько раз сказали: «Тут вам не Франция». Так что из спиртного на выбор только пастис[73] и граппа[74] за отдельные деньги. Но как-то не впечатлило меня пить местный виноградный самогон, ничем не отличающийся от грузинской чачи. А пастис я уже пробовал разок в московском ресторане — «Тройной» одеколон имеет, по-моему, более приятные органолептические свойства.

Зато тут выращивают подсолнухи и давят из обжаренных семечек ароматное масло, которое и у нас до революции называлось «прованским», до того как в советской борьбе против космополитизма приказали именовать не иначе, как «подсолнечным». У каждого кабачка над дверью подсолнух прибит, иногда настоящий, но чаще искусно вырезанный из дерева и раскрашенный. Культ, однако.

Кормили тут просто и сытно, без разносолов и особого разнообразия. Сегодня в меню была только вареная баранина с кукурузной кашей и разнообразные салаты. На запивку — молодой слабенький сидр. Зато все невероятно дешево, а сидра вообще хоть залейся, без ограничений.

Гурманам же указали путь в город — там есть рестораны для богатых и привередливых, и они утихли. Тащиться в город на ночь глядя никому не хотелось.

Но ничего, все остались довольны, кроме Сажи, которой совершенно не понравился деревенский сидр, и ей отдельно сварили кофе с молоком.

А на вопрос язвы Альфии:

— Ты как спать будешь, подруга, у Жоры же траур?

Сажи парировала:

— Не боись, на меня кофе действует как снотворное.

После ужина я незаметно улизнул от всех и в укромном уголке двора смотрел на звездное небо этого мира, периодически заслоняя себе обзор клубами табачного дыма. Гадал: в какую звездочку на небе превратилась Наташка? И на моральный климат «гарема» просто махнул рукой. Пусть делают что хотят. Не сторож я сестре своей.

Но и тут меня нашли. Шицгал, сев рядом со мной на эту импровизированную завалинку из трех бревен, скрепленную железными скобами, передала мне бутылку сидра, из которой сама до того немного отхлебнула.

— Жёра, сэмачек хошь? — спросила ехидно с одесской акцентуацией.

Я протянул ладонь, в которую упало с десяток зернышек.

Хмыкнул:

— Еврейская пайка для гоя?

— Жорик, хочешь, я расскажу тебе все про Наташку? — в свою очередь задала вопрос Роза уже нормальным тоном, пропустив мимо ушей мою подколку.

Лица ее не видно в темноте, а по голосу не определить, что это — подлянка или выворот души наизнанку?

— Нет, Роза, не хочу, — твердо ответил я. — Хочу запомнить ее такой, которую знал. А что там плохого было на Старой Земле — было давно и неправда. В совсем другой жизни, в которой не было меня.

— Нет, про Наташку что-то плохого можно рассказать, только если клеветать на нее, — откликнулась Шицгал. — Она не шлюха, как я. Хотя и я когда-то была чистой и наивной девочкой. Не веришь? Думаешь, я такой стервой сразу родилась? Дай сигарету.

— Ты же не куришь.

— С тобой закуришь…

Огонек зажигалки осветил ее лицо с втянутыми щеками в процессе затяжки.

Она выдохнула струю дыма и сказала:

— Жорик, если ты со мной спать не можешь по чисто идеологическим причинам, то тогда просто поговори со мной. Это тоже общение. Я прилепилась к тебе, терплю от тебя все и дальше готова терпеть, лишь бы только быть рядом с тобой. Я не скажу, что это безумная страсть к тебе. Скорее это какое-то семейное чувство того, что ты мне родной.

Новая Земля. Американские Соединенные Штаты.

Южная дорога.

22 год, 11 число 6 месяца, вторник, 18:09.

Море и горы, видимые с дороги, закончились, и по направлению к Форту Линкольн подъезжали мы почти по голой равнине еще засветло.

Во все стороны видна местная Америка во всей красе. «Приходи, кума, любоваться»: «Империя бабла, издание второе». На вид так вообще наш родимый Казахстан, разве что дороги чуток приличней. Но до староземельных хайвеев Калифорнии с Аризоной местные пиндосы явно не дотягивают, вот уж где был по виду благоустроенный Казахстан! Просто выставочный. А тут — так, кое-где щебенка, асфальтовым катком укатанная, но надо отметить — укатана на совесть и очень грамотно. Практически не трясет. А в основном — примитивный грейдер.

Вокруг все как и везде тут. Словно на войну попал. Или на контртеррористическую операцию против «Аль-Каиды», по крайней мере.

Каждая ферма напоминала блокгауз на вражеской границе. Крупнокалиберный пулемет или автоматический гранатомет — такая же обязательная принадлежность местного крестьянина, как и ветряк, который качает ему воду из скважины. Разве что тут этих ферм было на порядок гуще, чем где бы то ни было на нашем пути.

Испанские «казадорес» даже перевыполнили свое задание и не бросили нас на границе Окситании с АСШ, а довезли до прямой видимости с городом. И только потом развернулись обратно.

Погудели друг другу на прощание и разъехались. Дальше покатили только под конвоем кирасир. Антоненкова, кстати, в «путанабусе» отсутствовала и торила дорогу в башне броневика впереди всей колонны. Якобы пулемет изучая. Ну да, с лэрдом в качестве учителя… Это у них медовый месяц такой. Туда и обратно в бронебашне. Будет что вспомнить к старости.

В этот раз автобус наш вел испанец. И я сам занял освободившееся место водителя, аккуратно устроив спящую Розу с моего плеча на спинку сиденья.

Роза действительно сдержала свое слово и ночью ко мне, кроме как с разговорами, не приставала. Зато проговорили мы с ней обо всем на свете. Всласть. Интересный она собеседник, когда из себя прожженную гулящую девку не изображает. Но и я прекрасно понимал, что это у нее все та же отчаянная конкурентная борьба за мужика, только другими средствами. Боится тут Роза остаться одна. До смерти боится.

Новая Земля. Американские Соединенные Штаты.

Город Форт-Линкольн.

22 год, 11 число 6 месяца, вторник, 18:50.

На въезде у форта — блокпост, скорее блокгауз целый, большой очень, из обсыпанных землей бетонных блоков, опутанных на фасах «егозой». Явно не зарытый в землю укрепрайон, а как еще в Крымскую войну при бароне Тотлебене строили, прямо на грунт насыпная фортеция типа люнета. Что там по бокам — особенно не видно, но спереди, на скатах, в чахлой траве отблескивают в лучах вечернего солнца металлом кольца, как бы не спирали Бруно. Страшная вещь. Я ее еще по флоту помню. Там она вокруг наших бункеров между кольями колючки всегда рассыпана была против диверсантов, но попадались в нее только наши самовольщики. Видать, диверсантам заранее известно было, что из этой тонкой проволоки самостоятельно ни за что не только не выбраться, но даже и не выпутаться.

Перед блокпостом на ровной местности забиты в землю металлические колья в три ряда из толстого стального уголка, опять-таки с колючей проволокой внатяг, как на фронтах Первой мировой войны. На проволоке гроздьями висят пустые консервные банки в качестве примитивной сигнализации. И по сторонам блокпоста эти колья с колючкой уходят далеко в стороны, образуя как бы стены города, потому как дома не дома, а какие-то сараи ясно видны за полосой отчуждения. Не удивлюсь, если эта «городская стена» еще и заминирована, как американская база Гуантанамо на Кубе.

Дорога перед шлагбаумом с обеих сторон зажата коридором из такой же колючей проволоки на кольях. На самой дороге навалены бетонные блоки вразброс. Проехать можно только «змейкой» на самой малой скорости.

С верхотуры блокпоста дорогу контролирует счетверенная зенитная установка, явно снятая с какого-то корабля. Даже окраска шаровая сохранилась. Мелкая, двадцати — двадцати пяти миллиметров калибром, не больше. Ну, думается мне, что не хуже «Шилки»[75] будет, если им пострелять захочется. Такая дура далеко бьет.

На самом КПП мается дурью целый взвод местных вояк из патрульных сил. Возможно, даже орденских. Все в пустынном камуфляже и желтых кевларовых берцах. Знаки различия — американские, староземельные. Кто не дежурит за тяжелым оружием, те кучкуются внизу на дороге. Курят. Байки травят. Несмотря на жару, все в брониках и обтянутых «комком» касках. Увешаны пистолетами, штурмовыми винтовками с подствольниками и многочисленными приблудами, у некоторых за спиной трубы одноразовых гранатометов, типа русской «Мухи».[76] Солидная банда.

У трети вояк — разной степени черноты рожи афроамериканцев, или как они тут на Новой Земле толерастно обзываются? Афроамероновоземельцы? Хрен его мама знает, как толерасты еще извратиться могут. В этом они давно советских коммунистов переплюнули. В общем, по-русски: в наличии негры в ассортименте расовой помеси.

Ну, и броняха присутствует, куда без нее тут на блокпостах. Парочка похожих на большие ящики, поставленные на гусеницы, бронетранспортеров М113,[77] с большими пулеметами врастопырку. Плюс, как и на Базе «Северная Америка», немного в стороне от блокпоста притаился за колючкой американский алюминиевый «противопехотный» танк «Шеридан»,[78] вооруженный шестидюймовым «окурком» низкой баллистики, который, как помнится мне из армейских штудий, и ракетой «Шилелла»[79] может довольно точно пулять километров на пять по инфракрасному лучу. И картечью по пехоте палить, но недалеко и довольно медленно. Хорошо тренированный экипаж в минуту делает не более четырех выстрелов. Но для любой колесной техники этого за глаза хватит. Ну, еще и пулемет там, спаренный, винтовочного калибра, в башне точно есть.

В самой Америке, которая староземельная, это танковое недоразумение осталось на вооружении только у воздушного десанта, и то после «Бури в пустыне» было решено их окончательно списать. Но для Новой Земли это еще та вундервафля. Главное — легкая, плавающая, достаточно быстроходная и с умеренным аппетитом на горючку. На этом экземпляре еще торчит на башне большая цилиндрическая фара, как бы не инфракрасный прожектор ночного прицела. В дополнение к тому обычному большому прожектору, что на самом блокпосте стоит.

Скинув скорость до минимума и пропетляв между бетонными блоками на дороге, останавливаемся перед шлагбаумом.

Видно в боковое зеркало, как валлийский броневик совершает те же манипуляции по слалому с бетонными блоками, какие и я только что. А за ним и «хамви» кирасир, прикрывающий «лапландер».

Потянувшись затекшим телом, вылезаю с водительского сиденья, одновременно рычагом открывая пассажирскую дверь, и вижу в лобовое стекло, как, поднырнув под шлагбаумом, выходит вперед высокий сержант с терминалом для контроля айдишек в руках. Предупреждаю девочек:

— Вещи оставляем на месте, все выходим для проверки Ай-Ди.

Остатки «пионерского отряда», потягиваясь, с ленцой выбираются с бордовой кожи сидений, которые они покрыли плотными льняными покрывалами, чтобы не прилипать к ней на жаре нежными частями тела, и подаются на выход.

Я был последним в этой очереди, после Розы, которую, неожиданно для себя даже, не удержавшись, ущипнул за тугую попку.

Роза фыркнула, как породистая кошка и, наполовину обернувшись, сказала мне с ехидной улыбочкой:

— Дождись гостиницы, злыдень писюкатый. Вот там-то я тебя загребу-замучаю, как Пол Пот Кампучию, — сверкнула довольным млятским взглядом и выскочила из автобуса.

Когда я вышел за ней в вечернюю жару, то понял, что уже ничего не понимаю вообще из того, что происходит; что и происходить не должно вроде бы в принципе.

С диким восторженным криком: «Рейзел!!!» один из патрульных, отдав свою винтовку товарищам, ловко перескочил через шлагбаум и, оттолкнув сержанта, который в это время проверял айдишку у Були, громко топоча берцами, раздвигая девчат, как скоростной ледокол шугу на реке, подбежал к Розе, протянул к ней правую руку, левой схватившись за броник в том месте, где должно быть сердце, и опять громко закричал, хотя был совсем уже рядом с девушкой:

— Рейзел, это я ТЕБЯ вижу?! Это не сон?! Не глюки?

И Роза повела себя, на мой взгляд, крайне неадекватно воспринимаемому мною образу плохой московской девочки.

На ее взвизг: «Саша!!!» обернулись уже все.

И маленькая Роза, с места, без разбега вспрыгнув на высоченного патрульного и обняв его руками и ногами, запричитала взахлеб:

— Сашка! Сашенька, любимый!

Не забывая при этом осыпать его лицо короткими, частыми поцелуями.

Потом они зависли в долгом сладострастном засосе, вызвав как радостные крики и свист всех патрульных, так и завистливое обалдение всего коллектива моего гарема.

Про себя я уже не говорю. Я просто впал в ступор из-за «разрыва шаблона». В голове валеты королей гоняют, а периферией сознания уже вырисовывается понимание, что обещанная мне «Кампучия» отчего-то накрывается сегодня медным тазом. А я уже было настроился…

Не успел я эту мысль додумать, как Роза, оторвавшись наконец-то от опухших губ солдатика, откинулась, держась за его талию ногами и обнимая за шею одной левой рукой, правой же хорошо так замахнувшись, неожиданно засветила ему точно в глаз.

— Хороший фуфляк будет, — констатировал я по-английски, — качественный.

— Да, долго сходить будет, — поддакнул мне валлийский лейтенант, протискиваясь в «первые ряды партера» в обнимку с Антоненковой.

Солдат, не ждавший от девушки такой подлянки, сразу упал. Как поц. И, естественно, повалил на себя Розу. Барахтаясь в дорожной пыли, патрульный безуспешно пытался защититься от избивающей его фурии, в которую превратилась миленькая Шицгал. И жалобно кричал:

— За что?! За что?!

А Роза, уже сидя на нем скачущей амазонкой, все била его по морде — уже с двух рук, умудряясь при этом не промахиваться, ни разу не ударив по каске, и, брызгая крупными слезами, громко выговаривала ему при этом:

— За что? Ты сволочь, еще хочешь знать, за что?! А сам не догадываешься?! Козел!!! Соблазнил четырнадцатилетнюю девочку, наобещал безумную любовь до гроба и сбежал ровно через пять недель. Шлемазл! Твою мать, да я чуть с ума не сошла! Не зря мой папа говорил…

— Твой папа! Твой папа! — кричал солдатик, пытаясь ставить блоки против маленьких, но злых девичьих кулачков. — Это твой папа во всем виноват. Он меня хотел за тебя в тюрьму посадить. Даже заяву в ментовку накатал. Меня! В тюрьму! По козлиной статье! ЕВРЕЯ!!!

Тут Роза остановилась и прекратила его бить.

Да и мы все, враз очнувшись, растащили их «по разным углам ринга».

— Я не виноват в том, что по прихоти твоего папы не хотел быть изнасилованным этим быдлом на лесоповале! — визжал Саша, отбиваясь от своих сослуживцев, которые его пытались удержать.

Роза одним волнообразным движением вырвалась из моих рук и снова подбежала к ревущему патрульному.

На это раз — обниматься.

— Бедный, — Роза прижалась к нему и, подтянувшись, ласково погладила пальчиком по веку, — тебе очень больно?

— Да, мне больно, — из глаз его текли слезы, оставляя ручейки на пыльных щеках, левый глаз уже зримо набухал, — но гораздо больнее мне было уехать навсегда в этот мир без возврата. Без тебя! Не попрощавшись. Даже без твоей фотографии! Наш адвокат знал вербовщиков отсюда и после безуспешного похода в райотдел милиции схватил меня за шкирку и отправил сюда всего с пригоршней долларов. Иначе мне грозила статья за «совращение несовершеннолетней». И еще статья за «вступление в связь с лицом, не достигшим половой зрелости». И еще статья за какие-то «развратные действия». Нашли педофила! Хотели еще изнасилование пришить, да только у них твоего заявления не было. А без него такое дело не возбудить, как его ни дрочи.

Он замолчал, горько всхлипывая.

Двое среди людей — они стояли, обнявшись, и наперегонки плакали. А нас, вокруг, как будто бы и не было для них.

Епишкина мама, началось в колхозе утро. Где моя стерва Роза? Этот развратный ребенок. Вечно ёрничающий, циничный «коверный» нашего гарема. Элитная московская проститутка.

Век живи, век учись, а женщин никогда не поймешь.

Я взял себя в руки, решив, что эта сова сама себя разъяснит, и стал аплодировать. А что еще оставалось мне делать? Свои права на Розу качать? Я вас умоляю!

Вскоре рукоплескали уже все, прям как товарищу Сталину на юбилее ВЦСПС.

А эти, как оказалось, насильно разлученные влюбленные смотрели на нас ошарашенными глазами, будто в первый раз видели.

И плакали.

Но и улыбались при этом вполне счастливо.

И это их чувство огромного счастья волшебным образом передалось всем вокруг.

Да и что такое счастье?

Всего лишь ощущение.

Хочешь быть счастливым?

Ощущай.

И весь рецепт.

Колокольчиками зазвенела замечательная идея, как из этого любовного мордобоя сделать настоящий праздник для всех. Раз уж у меня продолжается сезон утрат, то пора превращать его в сезон свадеб.

Я подозвал гориллообразного носатого сержанта с терминалом, представился по-английски. Тот в ответ на хорошем русском языке назвал себя:

— Мастер-сержант Исраэль Бен Гурион,[80] — и смотрит на меня большими грустными глазами цвета спелой маслины.

Вот так вот. Ни много ни мало. Тогда почему только сержант? Ладно, проехали, не ко времени это выяснять.

— Коротко меня зовут Жорой, — добавил я, — а тебя? Изя или Сруль?

— Зови Изя.

— Так вот, Изя, в этом богоспасаемом местечке найдутся четыре крашеных столбика и тряпочка от солнца?

Изя все понял влет, просветлел лицом, глаза его заговорщицки засияли.

— Конечно, найдутся. И не только хула. У нас тут целая хоральная синагога с раввином есть. Даже с кантором и резником. Миква и та есть. Все как у людей.

— Тогда зови всех сюда. Теперь Саше уже не отвертеться. И на Старую Землю не сбежать.

Сержант довольно заржал и уточнил:

— Я и не знал, что его зовут Саша. У нас этот шлемазл зовется Аарон.

Ничего удивительного для меня не прозвучало. Давно уже знаю, что на Новой Земле каждый имеет право на новое имя и новую биографию. Но сержанту ответил другое:

— Я тоже не знал, что Розу на самом деле зовут Рейзел.

А сам мстительно подумал, что не один, так другой орденский патрульный у меня от уз Гименея не отвертится.

Сержант позвал всех патрульных от шлагбаума. Я — своих девчат и валлийцев.

Окружили не видящих никого, кроме друг друга, Розу с Сашей.

Отвлекли их от поцелуев.

Ну и рожи у них были! Неужели все влюбленные так глупо выглядят в глазах окружающих?

— Саша, — строго спросил я, — или все же Аарон?

Он в ответ уставился на меня, как телок титешный на бадейку с молоком.

А Роза тут же заявила свои женские права.

— Жорик, не надо. Только я одна имею право его бить! — И загородила этого амбала своим маленьким стройным телом.

— С тобой потом поговорим, — погрозил я ей пальцем.

И снова обратился к парню с предельно серьезными интонациями:

— Итак, Сашарон, ты ПОПАЛ. — И видя в его глазах прежнее непонимание ситуации, пояснил: — За руку брал?.. Брал! В глаза смотрел?.. Смотрел! Женись!

— Как «женись»? — не понял парень.

Откровенно не понял. По глазам видно. Видимо, всю свою мыслительную деятельность он сосредоточил исключительно вокруг слова «попал».

А у Розы отпала челюсть.

Вот черт, надо срочно спасать парню второй глаз.

— Как, как… Кверху каком, — придал я своему голосу торжественности. — Я спрашиваю тебя, Александр-Аарон, официально как опекун Розы Шицгал на Новой Земле: согласен ли ты, как честный человек, взять Розу-Рейзел Шицгал в жены по закону Моисея и Израиля?

— О-о-о… — загудела толпа патрульных почти на инфразвуке.

А Роза открыла рот и не смогла его закрыть, хотя и пыталась.

Кто-то из их толпы завистливо выкрикнул, узнавая Розу:

— Да это же «Мисс первый месяц» из нового календаря Русской армии! Везет же некоторым. Ну почему не мне!

Роза, умная девочка, сориентировалась быстро и, влет поняв всю мою интригу, не оставила своему бывшему парню даже намека на маневр. Повисла у него руками на шее и пиявочкой на губах. Подвизгивая от удовольствия и болтая в воздухе ногами в кедах.

В то же время кто-то из солдат рядом подставил приклад автомата, а сержант с диким радостным воплем разбил об него простую фаянсовую тарелку с голубой каемкой. Где только взял?

Сержант взревел.

— Тноим!!!

Все местные солдаты его дружно поддержали. В том числе и негры.

— Тноим!

Роза, оторвавшись от Саши, вынула из кобуры наган (на что жених заметно дернулся, как будто Роза все же решила его расстрелять на месте) и с поклоном, двумя руками, поднесла револьвер жениху.

— Теперь он твой, — положила она оружие к ногам парня.

Сержант рядом с Сашей выдохнул, вполголоса подсказывая парню:

— Киньян.

Саша поднял револьвер левой рукой, взяв поперек барабана, прижал к груди. Встал на одно колено и довольно выспренно даже не спросил, а заявил, протягивая к девушке правую руку:

— Рейзел, ты будешь моей женой по закону Моше и Израиля.

— Буду, — скромно ответила Роза, потупив глазки, — и не только по закону Моше и Израиля, но и по законам этой страны.

Умная девочка. Умеет из любой ситуации выкачивать максимум.

Сержант взревел:

— Видит бог, все вы свидетели, что состоялась официальная помолвка Аарона и Рейзел, по всем установленным правилам: с поцелуями и битьем тарелки! Ну разве что без шампанского.

Но что тут началось…

Все кричали.