Загадка Александра Македонского Гульчук Неля
У стен, несмотря на утро, горели тысячи факелов.
Излучавшие сияние рогатые золотые быки, венчавшие верхушки колонн, сверху взирали на гостей. Роскошные персидские одежды резко выделялись среди скромных македонских. Много знатных персов уже вошли в окружение Александра, который твердо решил стать царем над всеми народами. После победы при Гавгамелах персидская знать отрекалась от бежавшего с поля боя Ахеменида и собиралась в круг победителя. Это вызывало недовольство среди македонян. Клит негодовал, но пока молчал. Ведь сегодня был и его пир, а главное, пир македонцев, его верных друзей, с которыми он одержал много трудных побед.
Македонцы и персидские вельможи уселись за пиршественные столы, убранные искусно сплетенными гирляндами из роз и лотоса, уставленные золотыми сосудами и золотыми блюдами для еды и питья, ажурными вазами из серебра, полными лакомств – пряников, рассыпчатых печений с пряностями и фруктовой начинкой, фиг, миндаля и айвы, серебряными блюдами с паштетами, рыбой, тетеревами, утками, сернами.
Меж столов стояли изукрашенные цветами чаны, откуда рабы без устали черпали ковшами вино, наливая его в золотые кубки гостей.
Первый тост был поднят во славу и честь царя царей, одержавшего победу над персами, во славу и честь Александра Великого.
Гости осушили кубки под пленительные звуки флейт. Среди флейтисток особенно выделялась красавица Иола, с которой Неарх, прибывший на пир, не сводил глаз. И Иола смотрела только на Неарха.
Александр сидел на золотом троне персидских царей среди гостей, облаченный в роскошную ало-красную мантию. Золотая тиара, украшенная драгоценными камнями, венчала голову царя.
Воздух в зале благоухал миррой, алоэ и нардом, но еще более тонкий аромат исходил от умащенного благовониями тела нового властелина мира.
Едва смолкли звуки флейт, из всех входов в зал впорхнули танцовщицы, похожие на ярких бабочек. Обольстительная гирлянда тел под прозрачной кисеей растянулась в танце во всю ширь необъятного зала. Словно на крыльях парили танцовщицы перед победителями.
Со всех концов зала звенели чаши, лилось вино.
Царь осушал до дна кубок за кубком вместе со своими друзьями и знаменитыми персами.
Тиридат с напускным пафосом воскликнул:
– Пусть слава твоя простирается до звезд, о царь!
– Выше звезд! – поправил его другой персидский вельможа.
Клит нахмурился.
Таида вошла в мягкий полусвет огромного зала, остановилась у одной из многочисленных колонн. Ближний к гетере угол был ярко освещен, уставлен пиршественными столами и заполнен пирующими.
Между колоннами порхали танцовщицы.
Таида глубоко вздохнула и, подняв голову, с гордой улыбкой вышла на свет.
Множество факелов осветили ее лицо и изящную фигуру. На ней был белоснежный греческий хитон. Живая Афродита стояла посреди персидского зала.
Приветственные крики македонцев взорвались бурей восторга: она предстала перед пирующими с чувством внутреннего покоя и достоинства, истинная богиня Эллады в живом воплощении.
– Вот оно – истинное сокровище Эллады!
– Сама красота осеняет воинов!
– Божественная афинянка!
Улыбаясь, она прошла к трону, где восседал великий полководец.
Таида уселась у подножия трона рядом с Птолемеем.
Все ликовали.
Птолемей не мог оторвать от Таиды взгляда. Ему казалось, что такой красивой он ее еще никогда не видел. Смоль волос Таиды оттенял белый цвет ее одеяния. Широкий пояс подчеркивал совершенные формы ее фигуры. В локоны был вплетен золотой венок с цветами из бирюзы, подчеркивающими цвет ее глаз. Птолемей заволновался, заметив, что и царь не сводит с нее глаз.
Чем дольше Александр смотрел на Таиду, тем больше поддавался ее очарованию. Не отрывая от гетеры взгляда, царь молвил:
– Ты прекраснее других, а потому тебе и дозволено больше, чем другим. Я велю приготовить для тебя кресло рядом с царем.
Прерванный появлением гетеры пир возобновился. Птолемей, отбросив мрачные мысли, преувеличенно громко обратился к Таиде:
– Божественная афинянка, ты будешь танцевать для нас?
– Я спою для победителей! И станцую!
Таида вышла под свет факелов и запела.
Македонские воины, перенесшие тяжелые битвы с персами, как завороженные, смотрели на нее.
Это был старинный гимн, сопровождающийся ее выразительным танцем. Таида одна изображала в танце-пантомиме аллегорию Персии – изнеженную, томную. Потом движения ее стали энергичными, упругими – это воины Эллады наступали на Восток.
Наконец гетера предстала как Ника – богиня победы. Пение и танец ее стали бурными, победительными, самозабвенными.
Вскоре все македонцы присоединились к яростному ритму Таиды.
Персидские же вельможи сидели молча, напряженно, у многих на лицах блуждала подобострастная улыбка.
Сам полководец встал с трона.
Смолкло пение, в зале воцарилось секундное молчание. Гетера прошла к трону, опустилась в поданное ей кресло рядом с царем. Александр крепко обнял ее.
Птолемей потупил взор. Ревность, закравшаяся в душу, больно обожгла его. И, как всегда, Гефестион попытался его успокоить:
– Не ревнуй! Для Александра это минутный порыв. После пира он быстро забудет о Таиде.
Царь обратился к присутствующим:
– Какую награду присудим нашей прекрасной афинянке?
Восторженные возгласы понеслись ему в ответ:
– Венчать ее лавровым венком!..
Таида искоса взглянула на Александра. Привлечь его внимание, обворожить своей красотой, чтобы ее одну счел он достойной своей любви! Она должна покорить сердце властителя мира, и Таида взглядом, обращенным к царю, напоминала ему о радостях любви. Но сейчас ее израненная душа должна думать о главном, ради чего она приехала в Персеполь. Здесь должно свершиться возмездие!
Александр обратился к Лисиппу:
– Подари ей вечную жизнь, Лисипп, в своей скульптуре.
Лисипп почтительно склонил голову:
– Ты угадал мою мечту, царь, но всему свое время!
Гетера подняла руку, прося внимания. В установившейся тишине она обратилась к царю:
– Я не ищу наград, но сегодня… Разреши, я назову награду сама.
Царь, уже изрядно опьяневший, взял со стола золотой кубок с вином:
– Говори!..
Таида тихо проговорила:
– Персы за поругание Греции заслуживают мести, царь! И нет для них лучшего наказания, чем сжечь Персеполь!
Осушив до дна кубок, Александр посмотрел на Таиду:
– Еще не знаю, не уверен, права ли ты…
Лисипп взглядом пытался остановить ее, но Таида не обращала на него внимания.
Теперь она говорила громко, страстно молила:
– Сожги этот дворец, этот город – логово персидских царей! Ведь и Ксеркс когда-то сжег Афины!
На гетеру из-за колонны с ненавистью неотрывно наблюдали глаза Незнакомца, сжимающего в руках кинжал. Эти же глаза пристально изучали Таиду в доме Персея. Но сейчас гетера не заметила Незнакомца.
Разгоряченные вином воины отовсюду вторили гетере:
– Подожжем дворец! Подожжем!
Александр вскочил будто ужаленный:
– Ты этого просишь?
Таида подняла на царя огромные, пылающие глаза. Медленно протянула к нему руки. Она была похожа на богиню возмездия.
– Как бы я хотела поджечь этот дворец! Персам не было бы большего унижения, если бы дворец их царей сгорел от руки женщины!
Возглас ее эхом разнесся по всему залу.
Александр обхватил гетеру за талию и поднес к стене с горящими факелами:
– Пусть сегодня будет по-твоему!.. Возьми!..
Таида сорвала со стены первый факел. Александр сорвал второй… Поставил гетеру на пол.
Увидев Таиду с факелом в руке, Иола вскрикнула и прильнула к Неарху:
– Зачем она это делает? Персы не простят ей этого! Ее убьют!
– Успокойся, дорогая! Здесь, в Персеполе, ее никто не тронет, ведь мы все рядом!
– Таида в опасности! Таида в опасности!
Иола горько зарыдала.
– Это безумие! Это безумие! – воскликнул Лисипп, не в силах скрыть охватившего его отчаяния.
– Неужели они осмелятся уничтожить величайший памятник архитектуры?! – прошептал Динократ.
Таида, в почтительном поклоне склонившись перед царем, произнесла:
– Начать подобает царю. Покажи персам, кто их настоящий властитель!
Два факела одновременно подожгли занавеси…
Вспыхнули подвески и шнуры, затем легкие деревянные перекрытия…
В этот миг на лице Птолемея отразилось многое: и ужас, и сожаление… Он прошептал:
– Безумная! Что она сделала?! Подчинила своей воле Александра! Он не простит ей этого…
И в то же время Птолемей несказанно обрадовался. Таида сама подписала себе приговор. Теперь она будет принадлежать только ему.
Таида металась по огромному залу, как богиня мщения, поджигая все, что могло гореть. Бросила амфору с вином на ковер и подожгла его…
Это послужило долгожданным сигналом. Воины, с грохотом опрокидывая столы и ложа, размахивая факелами, сорванными со стен, предавали огню все, что попадалось под руки: ложа, шкуры, деревянные перекрытия, ковры… Македонцы с восхищением смотрели на Таиду, ведь именно она позволила осуществиться их заветной мечте – уничтожать, грабить, сжигать все дотла. Они заслужили это право победителей.
Вдохновенная работа лучших мастеров Азии, для украшения которой везли кедры с Ливанских гор, исчезала в дыму и огне. В считанные секунды грозный пламень охватил дворец. Огонь ревел и свистел, перекрывая человеческие крики. Метались по дворцу обезумевшие люди, и огни факелов метались над их головами.
Пьяная толпа ревела от восторга: тронный зал персидских владык рушился на глазах.
Верный Гефестион беспомощно бродил за Александром: царь все сметал вслед за Таидой на своем пути.
Гефестион умолял:
– Что ты делаешь, царь! Что ты делаешь! Остановись! Я всегда предупреждал, что Таида опасна!..
– Пощади это прекрасное здание! – умолял Парменион. – Вспомни, с каким трудом мы сюда добирались!..
Но Александр, больше чем от выпитого вина, опьянел от жестокости:
– Пусть знают персы – могущество их отныне в руках Александра, царя македонского!
– Ты караешь не персов, а памятники, – не унимался старый полководец.
– Да, я караю памятники их прежнего величия и славы!.. Власти Ахеменидов пришел конец!..
Каменная стела с изображением Ксеркса валялась на полу у подножия трона, окутанного дымом. Таида наступила на стелу ногой, затем вылила из амфоры масло на изображение персидского владыки и подожгла его.
– Это тебе за Элладу, Ксеркс!
Клит, оказавшийся в этот момент рядом с Таидой, воскликнул:
– Эллада никогда не забудет своей афинянки! Ты доказала всему миру, что владыка и царь Азии уже не Дарий, а Александр! Власть перешла в новые руки!
– А где же персидские вельможи? – поинтересовалась у Клита Таида. – Их было так много на пиру!..
– Они уже давно в своих дворцах. Но мы их скоро оттуда выгоним.
Постояв немного рядом с Таидой, Клит побежал на помощь македонцам, продолжающим разрушать дворец.
Таида осталась одна. Внезапно она почувствовала на себе чей-то взгляд, обернулась и увидела Незнакомца. Сдвинув брови, он наблюдал за ней, сжимая рукоятку кинжала. Где-то рядом с Незнакомцем наверняка был Персей, – подумала Таида. Она выпрямилась и подняла факел, собираясь защищаться им в случае необходимости.
– Вы не посмеете помешать мне до конца совершить возмездие! А дальше будь что будет! – в гневе крикнула она.
Но Незнакомец неожиданно отступил.
К Таиде приближался Александр.
Царь вздрогнул, увидев Таиду с горящим факелом в руках. Она напоминала Эринию, богиню мщения. Он же вдруг мгновенно протрезвел. Ярость мщения в нем внезапно потухла. Царь устремил на гетеру пристальный взгляд, и вдруг его осенило. Она опередила его. Он тоже собирался в ближайшие дни отдать воинам на растерзание этот город, а она, гетера, подчинила его своей воле. Гетера подчинила царя царей! Эта мысль была Александру невыносима.
Протрезвевший Александр с грустью смотрел на разрушения, затем устало проговорил:
– Я ждал от тебя беды, но не думал, что она станет столь разрушительной. Я изменил себе, своей цели. Зачем эти руины? Что дает месть?.. Я, царь, должен быть выше мести!..
– О царь, ты не прав! Разрушив до основания Персеполь, ты лишь восстановишь справедливость. Есть священная месть!
Взгляд, которым Александр посмотрел на Таиду, был гневным.
– Месть – удел слабых, удел глупцов и предателей! Но ты, Таида, не слаба и не глупа. Я не хочу больше видеть тебя. Уходи и никогда не возвращайся!..
Улыбка на устах молодой женщины мгновенно угасла.
– Совсем недавно я слышала от тебя другие речи…
Таида отступила на шаг, повернулась и бросилась прочь, словно ужаленная ударом бича.
Незнакомец двинулся за ней…
Александр молчал, задумчиво глядя перед собой.
Дворец Дария все еще пылал, хотя царь отдал приказ потушить огонь.
Александр и Птолемей внезапно столкнулись лицом к лицу в одном из залов дворца, обменялись долгими взглядами.
Голос царя был тверд:
– Я сожалею о содеянном. О сожжении Персеполя будут помнить в веках. Если бы нам удалось объединить культуры Эллады и Востока в единое целое, воспитать новое понимание красоты и смысла жизни, мы заложили бы основы чего-то такого, что могло бы воодушевить и осчастливить весь мир.
Птолемей поддержал царя:
– Это цель, достойная гения!
– Запиши об этом в своих «Деяниях». И запомни: я не желаю больше видеть Таиду!
– Я понял, мой царь! – покорно согласился Птолемей.
На его лице отразилось страдание: он любил Таиду, но деяния Александра были смыслом его жизни.
III
Лисипп в сопровождении нескольких воинов издали следовал за гетерой. Она не замечала его. Таида брела, не видя перед собой ничего. Машинально перешагивала через догорающие головешки, иногда обжигалась, но боли не чувствовала…
Сумерки быстро сгущались. Дым от пожарища закрыл небо плотной завесой, спрятав за ней и звезды, и нарождающуюся луну.
Измученная, поникшая, Таида в изнеможении споткнулась и чуть не упада. И тут же бережная рука Лисиппа поддержала ее. Ласковый голос успокоил:
– Таида, поберегись!
Она обернулась. Вгляделась в темноту:
– Лисипп!
Таида с благодарностью нашла опору в его руке.
– Зачем ты вышла без охраны? Весть о том, что ты сожгла Персеполь, разнесется очень быстро. Тебе может грозить опасность!..
Глаза ее наполнились слезами:
– Зачем я это сделала, Лисипп? Зачем?
– В тебе говорила ненависть, чувство мести, – тихо ответил Лисипп.
– Ненависть? – повторила Таида, и губы ее задрожали. – Да, пожалуй. Но выслушай меня.
Он, заботливо взяв ее за руку, подвел к скамье, стоящей в глубине парка, которого еще не коснулся пожар, усадил, приготовился слушать.
– Есть два рода ненависти. Одна – это ненависть человека к человеку. Она неведома мне, ибо безраздельно принадлежит злу.
Лисипп мягко возразил:
– Любая ненависть опустошает человека, и в сердце, переполненном ею, все чистое и благородное тонет во мраке, вместо того чтобы тянуться к свету. Все могут простить боги, все, кроме ненависти.
Таида попыталась возразить, но в голосе ее уже не было прежней уверенности. Она как бы оправдывалась перед человеком, мнением которого дорожила:
– Но есть и другая ненависть, угодная богам. Это ненависть ко всему, что мешает расцвести светлому, доброму и чистому. А потому пусть покарают меня боги, но я ненавижу персов, которые истребили весь мой знатный род. Персы многочисленный народ. Если не уничтожить корни тирании, зловещее дерево вновь поднимется, и, быть может, ствол станет еще крепче.
Она замолчала.
Лисипп тоже некоторое время молчал. Он не знал, стоит ли сейчас продолжать разговор с Таидой о том, что так волновало ее, терзало душу. Но, подумав, решил, что стоит. И именно сейчас, не откладывая. Произошел бы этот разговор раньше, можно было бы избежать трагедии. Но на все воля богов, и всему отведено свое время.
– Я хочу, чтобы ты и те, кто думает так же, – Клит, например, поняли: невозможно уничтожить народ, невозможно уничтожить его желание иметь сильное государство. Чтобы тирания не возникла там, где еще стоит Персидское царство, нужно постараться понять чужой народ, проявить, Таида, уважение к его религии, традициям и культуре. Нужно, чтобы он перестал ощущать тебя своим врагом и перенял все лучшее, что ты можешь предложить ему. Другого пути, Таида, нет! Не сумеем этого добиться, – все жертвы окажутся напрасными!
Дыхание Таиды перехватило, долго сдерживаемое рыдание выплеснулось из нее словами признания:
– Меня вела месть… И вот, все кончено.
Повисло тягостное молчание.
Лисипп подыскивал слова, чтобы утешить гетеру. Наконец он тихо сказал:
– Ты – сама красота! Но разрушение – враг красоты. Сжечь – не построить. Ты пыталась повелевать стихией.
В глазах Таиды застыло страдание.
– Теперь только пустота. Зачем жить дальше?
Она вопросительно посмотрела на скульптора. Казалось, именно от него она ждала ответ на мучивший ее вопрос. И он дал ей ответ:
– Запомни, ты – радость дарящая. Вот твое истинное призвание. В мире так мало красоты!.. Красота – это тот бесценный дар богов, который должен приносить радость людям. От соприкосновения с красотой люди становятся добрее. Не мщение, самое уродливое из всех человеческих чувств, но гармония и красота должны править миром. Твои дети должны быть свободными от мести. Это уродливое чувство должно исчезнуть из мыслей людей.
Гетера прижалась к нему, как бы ища защиты.
– Ты единственный понимаешь меня.
Таида посмотрела на скульптора, призналась как самому верному другу:
– А он… он проклял меня!
Бушующий вдали огонь, языки пламени, едва ли не лижущие небо, напомнили ей о содеянном.
Лисипп тихо спросил:
– Ты любишь Александра?
И, может быть, впервые увидел перед собой не богиню, а обыкновенную женщину, жаждущую сейчас счастья и покоя.
Внезапно над ними рассеялся дым, и открылось звездное небо. Таида долго и пристально вглядывалась в небо. Наконец, с трудом сдерживая рыдания, нашла в себе силы ответить:
– Не знаю… Еще не знаю… Пожалуй, просто хочу быть равной ему. Но разве могу я достать звезду с неба?! Каждая звезда совершает свой путь.
Лисипп заглянул в глаза Таиде, сказал мягко и нежно:
– А ты… ты иди своим путем.
Он погладил ее по волосам, вытер с ее щек слезы, бережно накрыл дрожащую Таиду гиматием, осторожно поднял со скамьи и повел вперед.
Вскоре они вышли на освещенную луной дорогу.
– Куда тебя проводить? – поинтересовался Лисипп.
– Здесь недалеко.
Ни Таида, ни Лисипп, ни сопровождающие их воины не заметили крадущегося за ними Незнакомца.
У дорожки, ведущей к дому, который Птолемей снял для нее в Персеполе, Таида остановилась.
– Может быть, тебя проводить прямо до дома? – заботливо спросил Лисипп.
– Нет, нет, идите. Уже поздно, – поспешно ответила она, опасаясь, что Птолемей неправильно истолкует появление в их доме Лисиппа. Кроме того, она была уверена, что ее ожидает неприятный разговор по поводу произошедшего на пиру.
– Тебе нужно сейчас хорошо отдохнуть.
– До скорой встречи, Лисипп. Спасибо тебе за все.
Таида подошла к нему и крепко поцеловала.
Воины подвели к Лисиппу лошадь, и вскоре все скрылись в темноте персидской ночи.
Выйдя на аллею, ведущую к дому, Таида услышала шорох. Кто-то прятался за деревьями. Она нащупала кинжал, который прятала за поясом. Звать рабов было бесполезно, дом был далеко, и никто не услышит ее крика. «Это наверняка Персей или Незнакомец», – промелькнуло у нее в сознании.
И тут же Таида увидела идущего к ней Незнакомца. По его лицу она догадалась о коварных намерениях.
Гетера выхватила кинжал со словами:
– Не останется в живых тот, кто прикоснется ко мне.
Незнакомец бросился к Таиде. Она предостерегающе занесла кинжал. Но Незнакомец ловким ударом ранил ее в плечо. Он не собирался ее убивать, – Персей приказал доставить Таиду к нему в дом.
Из плеча Таиды брызнула кровь. От сильной боли она едва не потеряла сознание и уже не могла защищаться. Рука Таиды безвольно поникла, и Незнакомец вышиб из ее ослабевших пальцев кинжал и ударил ее по голове. Таида вскрикнула и потеряла сознание.
Незнакомец склонился над лежавшей в беспамятстве Таидой. Она истекала кровью. Он огляделся и, убедившись, что никого нет поблизости, поднял ее на руки и понес в дом Персея, находившийся, по воле рока, совсем рядом. В этом районе города проживали только самые богатые и знатные.
На свете было только единственное человеческое существо, на которое Смердис, так звали Незнакомца, не простирал свою злобу и ненависть, каждому слову которого он подчинялся беспрекословно. Это был Персей. Причина была проста: Персей спас ему жизнь. Теперь Персей имел в его лице самого покорного раба, самого исполнительного слугу, самого бдительного пса. Чтобы доставить Персею удовольствие, Смердис готов был пойти на любой риск, даже если бы этот риск стоил ему жизни. Неповоротливый разум простого воина со смирением подчинялся коварному и властному разуму Персея. Получив от Персея приказ доставить в его дом Таиду, Смердис дал клятву любой ценой выполнить его.
Персей нетерпеливо расхаживал по дому, ожидая вестей от Смердиса. Когда он увидел Таиду, то не мог сдержать своего торжества. Он впервые крепко обнял Смердиса, для которого этот жест его кумира был наивысшей наградой.
Слуги уложили Таиду на мягкое ложе, застланное дорогими покрывалами.
Таида по-прежнему была в забытьи. Губы ее были стиснуты, пряди черных волос, слипшиеся от крови, словно змеи, разметались по плечам.
Персей приказал слуге, знающему толк во врачевании ран, принести усыпляющее средство. Слуга принес шерстяной лоскут, смоченный в специальном составе, и прикрыл им лицо Таиды, чтобы она вдохнула усыпляющего бальзама.
Таида дышала слабо, прерывисто, но в себя не приходила. Убедившись, что снотворное подействовало, Персей приказал слуге обработать рану. Когда рана была обработана, слуга приподнял, голову Таиды и подложил ей под спину подушки, затем убрал лоскут, пропитанный усыпляющим бальзамом.
Лицо Таиды было искажено болью. Персей долго изучал ее лицо, прекрасное даже в страдании, и вдруг его охватило странное чувство. Такую истовую ненависть прочел он в обращенном к нему лице. И Персей подумал, что, едва она придет в себя, как, невзирая на кровоточащую рану, бросится отсюда вон, чтобы не принимать помощи от врага. Но это неприятное ощущение скоро уступило место другому – сознанию своей власти над ней. Теперь, когда он понял, что любит ее, любит так, как никогда в жизни никого не любил, он особенно упивался сознанием своей власти над ней.
Верный Смердис поспешил предостеречь Персея: