Мария-Антуанетта. С трона на эшафот Павлищева Наталья

Людовик

Я всегда чувствовал, что трон не принесет мне ни радости, ни даже простого удовлетворения сделанным. Власть не для меня. Если бы король Людовик позволил нам с Туанеттой уехать из Версаля или хотя бы назвал дофином кого-то из братьев… Мне кажется, что и Туанетта тоже готова к такому, желала бы.

Нет, пожалуй, желала раньше, теперь нет. Она купается во власти, чего не могу делать я. Но ее власть совсем другого рода, она царит над двором, на нее все время смотрят, ей подражают. Туанетта действительно первая дама королевства, и я рядом с ней неуклюжее приложение. Она не смогла бы без власти.

Хотя королева сильно изменилась после рождения особенно сына, стала мягче, из прежних увлечений остались только театр и музыка. Зато она очень любит наших детей, Туанетта прекрасная мать, к дочери строгая, но без ненужных запретов. Пожалуй, она лучшая мать, чем я отец, я бы избаловал обоих детей, а она воспитывает и делает это разумно.

Почему же ее так не любят те, кто пишет пасквили? И не любят давно. Туанетта добрая, конечно, она легкомысленна, но ведь от этого никому не хуже. Она сильно упростила многие правила этикета, это совсем неплохо, перестала столько тратить на большие приемы и балы, раньше очень много тратила на драгоценности, наряды, прически… Но теперь это в прошлом, Туанетта сейчас куда менее вычурна, чем была раньше, она много проще, чем та же мадам Дюбарри, не обвешивается с ног до головы золотом, носит простые платья, сама доит коров и пасет овечек.

Почему же ей все ставят в вину?

И у меня самого не все слава богу. За что меня так не любят братья? Раньше не любил и без конца смеялся только граф Прованс, а теперь и Артуа стал ненавидеть.

Станислав не любил за то, что дед назвал меня дофином, как старшего, но ведь он прекрасно знал, что я не против, чтобы все поменялось. Потом меня женили на Туанетте, и Станислав совсем сошел с ума. Не помню дня, чтобы он не насмехался надо мной или мы не дрались. Невесту выбрал тоже дед, а виноватым снова оказался я. Сколько было насмешек из-за моих неудач, особенно когда женился сам Станислав! Он издевался надо мной, как и Карл, предлагая заменить в спальне. Если бы ни эти насмешки, насколько лучше бы мне жилось! И как я благодарен Туанетте, что она вытерпела, не предала, не завела себе любовника, даже когда мы еще столько времени не могли жить нормальной жизнью. Как благодарен ее брату Иосифу за тот совет. Сколько счастья мне принесла близость с женой!

Станиславу я мешаю как король, если бы не я, королем мог бы быть он. Может, следовало сразу после смерти деда отказаться в его пользу? Жизнь была бы проще, но я не смог. Испугался, не решился, понадеялся, что справлюсь… А теперь нельзя, после рождения наследника я имею право отказаться только в его пользу.

Но за что меня ненавидит Карл д’Артуа? Ему-то я дорогу не переходил. Хотя, что сомневаться? Карл ненавидит меня за Туанетту. Брат с первого дня влюблен в мою жену и давно надеялся на взаимность. Он красивей, умней, более ловкий, и у них много общего с Туанеттой. Если она полюбила брата, я бы даже понял и не ревновал. Нет, ревновал, конечно, но не мешал бы. Но ведь не полюбила же. Играют вместе на сцене, проводят много времени, но я точно знаю, что никогда Туанетта не переступила ту черту… По тому, как ведет себя Карл, и по тому, как он меня ненавидит, знаю.

Некрасивую жену ему выбирал не я, в его влюбленности тоже не виноват, и в том, что Туанетта не отвечает на его любовь, тоже. Не могу же я приказать своей жене любить своего брата! А если бы полюбила? Я, наверное, сошел бы с ума! Никто не знает, как я ее люблю, даже она сама. Все считали и считают меня увальнем и лентяем, так и есть, но только снаружи, а внутри с первого дня, как только поднял глаза на эту девочку и встретился с ее большими фиалковыми глазами (и почему их считают голубыми, глупцы, они фиалковые!), так и пропал. Но обладать такой красавицей казалось кощунственным, и я старательно делал вид, что мне вовсе не хочется прижать ее к себе. Потом привык, долго обещал, что вот-вот… Она ждала.

Неужели власть и красавица-жена навсегда рассорили меня с братьями? От первого я готов отказаться, а от Туанетты никогда! Я готов прощать ей все: безумные траты, попытки пристроить своих австрийских родственников, даже флирт с Ферзеном (ведь это только флирт?), только бы фиалковые глаза ласково смотрели на меня. Разве можно в чем-то отказать такой женщине? Обладание ею высшее счастье для меня, а уж рожденные дети!..

Людовик вздохнул, невеселые мысли по поводу разлада с братьями и ощущение какой-то исходящей от этого разлада опасности не давали покоя. Чем могли быть опасны братья? Вроде ничем, но взгляд Станислава временами столь откровенно ненавистен, а Артуа слишком насмешлив, что хотелось крикнуть:

–Да заберите вы все, оставьте мне только Туанетту и детей!

А в тот день они безобразно подрались. Вообще, стычки, переходящие в драки, были для братьев привычным делом с детства. Даже когда Луи стал королем, мало что изменилось. Конечно, Людовик и Станислав не дрались у всех на виду, но частенько давали выход своему недовольству, когда были наедине или в присутствии близких. Антуанетте не раз приходилось разнимать катавшихся по полу короля и его брата.

Но на сей раз Антуанетты не было, зато присутствовал Карл. Обычно потасовку начинал Станислав, и бились они довольно серьезно и верх часто одерживал он же, потому что был более подвижным и ловким. В этот раз начал тоже средний брат, но пока словесно, назвав Людовика рогоносцем.

И тут король не выдержал, он налетел на обидчика с таким остервенением, что сразу повалил на пол и едва не придушил. На помощь брату пришел Карл, теперь они со Станиславом вдвоем пытались отлупить своего короля. Но справиться с рассерженным Людовиком не удавалось, он расшвырял братьев одного за другим и поднялся, вытирая кровь из разбитого носа. Но и братья тоже были с синяками. Прикладывая к щеке платочек, Артуа фыркнул:

–Все равно наставлю рога!

Людовик резко развернулся и ударил младшего брата так, что тот отлетел в угол, только чудом не поломав себе ничего.

Неизвестно, чем бы все закончилось, но на шум прибежал камердинер самого короля и поспешно увел разбушевавшегося монарха прочь. Последнее, что услышал Людовик, выходя за дверь, были слова Станислава, которые те прошипел, словно гусак:

–Еще умоешься кровью…

Королева подозрительно смотрела на посиневший нос супруга:

–Что с Вами, Луи?

Тот мрачно буркнул:

–С лошади упал…

Падение с лошади для Луи было не таким уж редким явлением, потому Антуанетта только осмотрела нос, позвала врача и успокоилась, когда тот сказал, что ничего страшного, мол, нужно приложить холодное, и все пройдет.

–Вашим братьям досталось куда сильнее. У графа Прованса синяк на всю скулу, а у графа д’Артуа на голове большая шишка.

Тут королева поняла причину разбитого носа. Сделав знак врачу, что тот может идти, фыркнула:

–Снова подрались? Луи, но вы же не дети! Теперь весь двор будет смеяться над разбитыми носами и скулами. Из-за чего на сей раз, что не поделили?

–Тебя, – снова буркнул король, прикладывая к носу лед в мешочке, приесенный слугой.

–Кого?!

–Они говорили о тебе гадости!

У Антуанетты перехватило горло, ее увалень Луи побил двух братьев только за то, что те оскорбили его жену?

–Луи…

В Париж снова приехал Иосиф и снова якобы инкогнито под именем графа Фалькенштейна. Император приехал в сопровождении всего двух слуг и одного секретаря в простой коляске, попросил, как и в прошлый раз, номер в гостинице вместо роскошных покоев в Версале, снова ходил пешком по улицам Парижа, заглядывал в лавки, на рынки, совал свой любопытный нос всюду.

Конечно, Иосифа узнавали, вернее, парижане знали, что этот рослый человек с длинными, свободно лежащими на плечах волосами в действительности император Австрии. Мало кто знал, что в действительности Священной Римской империи, называли просто австрийцем, но сути отношения это не меняло, Иосиф нравился парижанам своими простотой и любопытством. Но им совсем не нравилась Австрия и все меньше королева, рожденная в Вене.

Иосиф не мог понять причин этого недовольства. Став матерью, Антуанетта угомонилась, она теперь куда реже выезжала, почти замкнулась в своем кругу в Трианоне, а теперь, на седьмом месяце беременности, и вовсе стала спокойной. Никаких оргий, никакого веселья по ночам или в маске, ничего предосудительного, напротив, заботливая мать с прелестной дочерью, заботливая королева, без конца жертвующая большие суммы на благотворительность, хорошая жена…

Брат пытался понять, в чем дело, почему парижане настроены так резко против своей королевы, почему не уменьшается количество пасквилей. Один из таких ему тихонько предложили прямо на улице, другой валялся на столике в Версале…

Разговаривать с сестрой он не стал, не время мучить женщину расспросами, они только погоревали о смерти матери, и все. Антуанетта плакала:

–Иосиф, ты единственный, кто остался у меня в той стране.

Брата больно задело, что Антуан называет Австрию «той страной», раньше было наоборот, но потом он подумал, что все правильно, ведь она должна была стать француженкой и стала ею, хотя сами французы этого не признают, считая королеву австриячкой. Вот ведь парадокс, для Австрии она уже чужая, а для Франции так и не стала своей.

Император много слышал о том, как раньше принимали молодую королевскую чету, особенно когда умер король Людовик XV, сколько было восторгов и надежд… Что произошло дальше?

Королевская чета явно не оправдала надежды, да и не могла оправдать, экономика Франции разорена до них, вывести страну из дыры, в которую она попала, мог только очень решительный и сильный человек, а Луи добрый, но уж очень нерешительный, не в его натуре проводить крутые меры. Антуанетта и вовсе пошла не по тому пути, решив, что популярность народа можно завоевать, всего лишь появляясь в красивых нарядах.

И все равно брат чувствовал какой-то подвох. Одно дело улицы Парижа и совсем другое – двор. Посмотрев на жизнь Парижа и Версаля со стороны, Иосиф понял страшную вещь – королевскую четы все больше не любят и там, и там. Особенно это касалось Антуанетты. Вот это было странно, королева не вмешивалась в дела (первое время она пыталась это делать, но крайне неудачно), она сильно упростила и правила поведения при дворе, и наряды. За это ее можно бы любить, а Версаль ненавидит. Временами Иосиф понимал сестру, замыкавшуюся в малом круге в своем Трианоне, это было место, где все сделано по ее воле, где текла жизнь, приятная ей, хотя по поводу Трианона памфлетов едва ли ни больше, чем по поводу отсутствия наследника.

Вспомнив про памфлеты, император задумался, но не над причиной их появления, а над тем, кто и где их создает. Подошедший бочком на улице странный тип шепеляво твердил, что памфлет контрабандой привезен из Англии, но краска на листе была свежей, как корочка булки, вынутой из печи. Лист не успел не только состариться, но и толком просохнуть, какая уж тут Англия.

Интересно, человек с грязными, давно не мытыми волосами, усиленно всовывающий в руку памфлет, не догадывался, кому предлагает пасквиль? Да нет, даже наверняка знал.

На листе совет:

«Королева-иностранка, если не можешь родить наследника, убирайся в Австрию!»

На виду у распространителя, Иосиф порвал лист и швырнул обрывки в стороны. Тип довольно расхохотался. Понятно, у него таких еще много…

Что плохого могла сделать этому человеку Антуанетта даже со всеми ее недостатками? Во Франции, да и не только здесь, супруги королей всегда иностранки, какая разница, из Австрии она или из Италии? К чему приветствовать женитьбу короля на иностранной принцессе, а потом вот так требовать, чтобы убралась домой? Но дом Антуанетты давно в Версале. Если бы она сидела тихой мышкой позади королевской любовницы, ее бы жалели и даже любили, но попытка иностранки встать хотя бы в чем-то вровень с супругом-королем вызывала вспышки ярости.

И все равно не то, вот этот немытый беззубый тип не мог написать столько и таких памфлетов, понятно, что он лишь распространяет, а кто пишет? Кроме того, это стоит денег, и денег немалых. Кто дает эти деньги? Те, у кого в карманах пусто, скорее пойдут распевать стишки у ворот Версаля, чем станут тратить последние на дорогое удовольствие видеть стишки напечатанными. Вот в этом и вопрос: кто дает деньги на бумагу, печать и распространение? Если обнаружить источник, то можно легко его пресечь, и поток пасквилей прекратится. Как этого давно не понял Людовик?

Император попробовал поговорить с зятем. Тот не сразу сообразил, о чем идет речь, потом махнул рукой:

–Туанетта не обращает внимания на эти пасквили! Я тоже.

–Зря, потому что это может привести к плохим последствиям.

Но сделать ничего не удалось, Людовик только близоруко щурился, кивал головой и обещал разобраться. Совсем как Антуанетта:

–Да, Иосиф.

–Луи, разберитесь хотя бы с тем, откуда у пасквилянтов такие сведения, почему они уже вечером знают то, что у вас произошло утром?

–О, – махнул рукой король, – это все слуги. Они так болтливы…

–Да нет, Луи, слуги не столь умны, чтобы бить по самым больным местам. Это кто-то совсем рядом.

–Да, Иосиф…

Император понял, что ничего не будет сделано. Уповать оставалось на одно, что Антуанетта родит наследника, и недоброжелатели заткнутся, хотя Иосиф подозревал, что они легко найдут другую тему.

Императора пригласили быть крестным отцом будущего младенца. Конечно, сидеть несколько месяцев в ожидании родов у сестры Иосиф не мог, а потому согласие дал, но своими представителями назначил двух братьев короля – графа Прованс и графа д’Артуа. В этом была своя хитрость – братья должны стать защитниками будущего ребенка, а значит, и его матери.

Снова катилась простая коляска, разбрызгивая дорожную грязь, снова человек в ней кутался в плащ, защищаясь от дождя, и размышлял. Иосифу не давали покоя пасквили, вернее, то, кто за ними стоял. В руке император сжимал последний пасквиль, который ему буквально сунули на выезде из Парижа. Тот, кто делал это, прекрасно знал, кому подсовывает. В пасквиле говорилось, что королева использовала приезд брата, чтобы передать ему огромную сумму денег. Это было столь нелепо… Ведь главным девизом жизни королевской четы стало слово «экономия». Оно плохо сочеталось с реальными тратами Антуанетты на свой Трианон, но уж никаких сумм денег королева передавать не могла.

Но откуда об этом знать простому обывателю? Приезжал брат? Приезжал. Да еще как – инкогнито! Почему? Да потому что деньги открыто не даются. А деньги чьи? Французские. И уезжали в Австрию. Королева-австриячка отдавала деньги французов брату. Ату ее!

Людовик и Антуанетта зря отмахивались от этой угрозы, она могла оказаться очень серьезной. В чем обвиняли королевскую чету?

Сначала в неспособности короля «довести дело до конца». Это Иосиф застал еще в свой прошлый приезд, когда парижане вовсю потешались над незадачливым мужем. Но потом все наладилось, и Антуанетта даже родила. Немедленно посыпались обвинения в том, что ребенок не Луи. Но девочка росла, и было видно, что она очень похожа на отца.

Тогда на Антуанетту посыпались обвинения в разврате, она-де занимается лесбийскойлюбовью с Иолантой де Полиньяк, а потому и не могла столько времени родить. Но каждый, кто видел Жюли рядом с королевой, прекрасно понимал, какого рода у них дружба, она была сродни нежной сестринской дружбе Шарлотты и Антуан в Шенбруннском дворце, та же возня с собачками, милая болтовня, всякие глупости. При чем здесь лесбийская любовь? У Антуан темперамента на такое не хватит, ей и Луи с лихвой…

Только не станешь же об этом кричать на каждом перекрестке. А тот, кто использует такую информацию, прекрасно понимает, что для обычных парижан просто появление в театральной ложе двух красивых женщин, может многое значить. Пока Антуан общалась со старыми тетушками, ее ни в чем таком не обвиняли. Что же теперь сестре уйти в тень совсем, удалиться в Трианон и никого туда не пускать?

Иосиф вдруг понял, что, даже поступи королева именно так, обвинения были бы еще чудовищней, придумали бы какой-нибудь притон с десятком любовников или любовниц. Может, королевская чета права, что не обращает на эти гадости внимания?

Не обращать хорошо, но разорвать эту паутину нужно. Император решил написать Мерси, попросив, чтобы тот попытался разобраться. Странно, что разумный посол Австрии до сих пор не сделал этого сам.

Оставалось надеяться на успешные роды наследника и затишье после этого.

Дофин

Так и случилось.

Графиня Прованс недавно тоже объявила, что в положении, но этому уже никто не верил, очередная уловка, чтобы отвлечь внимание от королевской четы, так было и в прошлый раз, но как только Антуанетта родила дочь, беременность графини Прованс «рассосалась» сама собой. Новорожденная принцесса графу Прованс не мешала, он оставался наследником первой очереди, и заимей он сына при отсутствии таковых у Людовика, кто знает, как повернуло бы.

22 октября 1781 года Версаль был в напряжении. С утра у королевы начались схватки, и двор засуетился.

На сей раз наученный горьким опытом Людовик не допустил в родильную комнату королевы толпу любопытных. Он видел, как трудно даются дети, сочувствовал жене и всячески оберегал ее от посторонних любопытных глаз. Конечно, выпроводить всех было невозможно, да и просто опасно, непременно пошли бы разговоры о подмене младенца, но хотя бы большинство оставались в соседней комнате. В спальне присутствовали «только» тетушки короля, граф д’Артуа, принцесса Ламбаль, принцесса де Шимуа, графиня де Майи, графиня де Таванн, графиня д’Осенн, принцесса Гемене. Ну, и сам виновник суматохи, конечно, тоже.

Больше всех переживал король, ему казалось чудовищным доставлять жене такие страдания, но как без них рожать детей?

Но долго переживать Его Величеству не пришлось, роды прошли быстро, уже через четверть часа в соседнюю комнату выбежала графиня де Майи с криком:

–Дофин! Но вы пока должны молчать.

Версаль сошел с ума, никому не пришло в голову хранить сообщенную информацию, множество придворных сорвалось с места и с воплями «Дофин! Королева родила дофина!» помчалась разносить новость сначала по дворцу, потом по Версалю, а потом и в Париж.

Пол ребенка и вообще жив ли он, не знала только… мать. Про королеву снова забыли! Нет, она не потеряла сознания и не была равнодушна, напротив. Антуанетта терпеливо ждала, что же скажут. И только когда она почти плачущим голосом произнесла: «Вы видите, я вас ни о чем не спрашиваю», в спальне появился король со спеленатым сыном и торжественно провозгласил:

–Монсеньор дофин просит разрешения войти!

Сын?! Она родила сына?!

Людовик довольно смеялся:

–Да, мадам, вы исполнили наши желания и желания Франции, вы – мать дофина.

Ликовал Версаль, ликовал Париж, ликовала Франция. Королеве готовы были простить все ее траты, все ее грешки за одно то, что она произвела на свет наследника престола. Виват, королева!

Такое долгожданное крохотное тельце, едва показав матери, передали в руки принцессы Гемене – гувернантки детей Франции, на попечении которой пока находилась только маленькая Мария-Тереза. От волнения принцесса едва удержалась на ногах сама, одной из дам пришлось помогать. Слишком долго ждала Франция этот день, чтобы теперь не волноваться.

Ребенка тут же унесли готовить к крещению. Мать осталась одна. Она слышала крики восторга по всему дворцу. Действительно, шествующую в свои апартаменты принцессу Гемене встречали, словно национальную героиню – криками восторга и аплодисментами, хотя все они были предназначены вовсе не самой принцессе, а ребенку на ее руках.

Толпа придворных, с обожанием взиравшая на сверток, провожала гувернантку до самых ее дверей, но и там не разошлась, слишком велико оказалось возбуждение.

Только два человека в Версале не радовались. Граф Прованс, с рождением этого малыша потерявший положение наследника престола, сделал все, чтобы в нужный час в Версале не присутствовать. А его супруга Жозефа получила солидную порцию неприятных ощущений из-за многочисленных восторгов придворных и поздравлений, когда к ней бросались обниматься, совсем не задумываясь, что Жозефа вовсе не рада.

Нет, хорошо зная правила того самого этикета, она нашла в себе силы поздравить Его и Ее Величество, но в ответ на обнадеживающий возглас королевы: «Теперь ваша очередь!» только вяло улыбнулась. Антуанетта была так счастлива, что ей хотелось видеть счастливыми всех вокруг. Королева улыбнулась:

–Я верю, мадам, что и у вас родится сын. Но, поверьте, дочка это тоже очень неплохо.

–Да-да, конечно…

–Жозефа, как скоро произойдет ваше событие?

Графиня лишь пожала плечами, что она могла сказать, ведь наверняка никакой беременности не было. Действительно, графиня Прованс никого не родила вообще, чтобы не позориться, был сделан вид, что произошел выкидыш на маленьком сроке.

Королю и королеве задуматься бы над такими странностями, но они жили своей счастливой жизнью и вовсе не хотели ни в чем разбираться.

–Проклятая австриячка умудрилась выродить щенка! Кто бы мог подумать! – граф Прованс был просто вне себя. А ведь ему всего через полчаса предстояло улыбаться, представляя крестного отца ребенка императора Иосифа на крещении дофина.

Графиня тоже сидела мрачная, рождение этого мальчика отодвигало ее мужа на второй план. А ведь сначала было все так хорошо! У Людовика и Антуанетты не только не было детей, но и полноценной связи вообще. Но потом приехал проклятый австриец, видно убедил короля сделать маленькую операцию, и королева забеременела. Когда уже приближались роды, граф вдруг потребовал от супруги… объявить и о своей беременности тоже!

–Зачем?! – ахнула Жозефа. – Что я скажу потом?

–Вы хотите стать королевой?

–Да…

–Тогда делайте то, что я скажу! Если австриячка родит сына, мы сделаем вид, что у вас выкидыш.

–А если дочь?

–Тогда сделаем вид, что вы родили сына!

–К-как родила?…

–Мадам, вы неимоверно глупы! Я просил вас быть рядом с королевой вовсе не для того, чтобы вы всего лишь шпионили за ней. Да, мне нужны сведения о каждом шаге, каждом платье, каждой трате австриячки, но мне еще нужно, чтобы народ поверил, что королевская семья как была неполноценной, так и осталась. Все должны поверить, что ребенок не Луи! Потому что король импотент, а королева лесбиянка.

–Вы… хотите, чтобы я играла роль ее любовницы? – совсем растерялась графиня.

–Дура! – не удержался муж. – Вы должны выглядеть образцовой женой и матерью, а роль лесбиянки мы отведем вон Полиньяк!

Это был ловкий ход, но применять его срочно не пришлось, в первый раз королева родила дочь. О беременности графини Прованс на время было забыто, видно, у графа Прованс что-то пока не получалось.

Но как только объявлено о беременности Марии-Антуанетты во второй раз, вся грязь снова выползла наружу. Пасквили открыто обсуждали, кто бы мог быть виновником новой беременности королевы. Людовик очень переживал, а сама Антуанетта только фыркала:

–Луи, но мы же с вами знаем, что это вы?

И вот граф Прованс стоял, вымученно изображая радость на лице, и наблюдал за крещением Людовика Иосифа, дофина Франции.

Франция ликовала, фейерверки, праздники сграндиозными шествиями, театральными постановками, балами и праздниками для простых парижан. Модные салоны отреагировали по-своему, Роза Бертин объявила королеве, что самым модным цветом в этом сезоне объявлен цвет «caca-dauphin» в честь маленького дофина. Антуанетта долго хохотала, выясняя, каким образом модные салоны узнают цвет этого самого «caca»? Министр Моды только пожала плечами, что тут такого, всем известен цвет детского «caca», надо полагать, у наследника престола он не слишком отличается от остальных.

Не остался в стороне и Леонар. У королевы серьезно поредели из-за беременности волосы, и, чтобы не заставлять ее носить тяжелый парик, мастер подстриг королеву, щедро украсив прическу перьями. Через неделю Версаль щеголял стрижеными дамскими головками и тысячами перьев на них. Прическа тоже была названа «по-ребячьи» в честь рождения дофина. В общем, каждый отмечал по-своему, но откликнулись все.

Даже пасквилянты, которые снова подняли вопрос об отцовстве. Многочисленные рисунки изображали королеву с младенцем на руках и вопросом: «Кто же его родил?». А король иначе как рогоносцем на них не выглядел.

Антуанетта и сам Людовик очень старались не замечать этой грязи, только они сами знали, каких сил это стоило. И, конечно, не провели никакого расследования и не выявили зачинщиков, как советовал император Иосиф. А зря, потому что пасквили постепенно делали свое дело. Пока дофин был новорожденным, Франция боготворила свою королеву. Благодаря ее за рождение наследника, но немного погодя, когда первый восторг схлынул и снова появились мерзкие домыслы, отношение к «австриячке» снова стало прохладным, если не сказать больше.

Но королева жила своей жизнью, стараясь не замечать выливаемой на нее грязи, она была счастлива полноценной семьей. Двое детей, дофин… любящий муж… и столько хорошего впереди…

Мальчик, правда, много слабее своей сестренки, но вполне жизнеспособный. Для Людовика Иосифа наняли кормилицу с необыкновенно большим бюстом, жену садовника, прозванную за свои габариты «Мадам Бюст», словно аппетит у ребенка должен быть равным аппетиту его отца.

Мадам Бюст не отличалась изысканными манерами, зато была здоровой и сильной. Она чувствовала себя во дворце Версаля как дома, нимало не стеснялась и даже ввела некоторую моду.

Антуанетта пришла в детскую посмотреть, как Мадам Бюст кормит ее сына, и застала интересную картину. Женщина сидела в кружевном чепце вместо парика, а вернее, просто куске чистой белой ткани, накинутой на голову, пришитые тесемки которой завязывались под подбородком, и, придерживая огромных размеров грудь рукой, чтобы малышу было удобней, напевала какую-то странную песенку. Дофин явно к этой песне привык, как только кормилица, увидев королеву, замолчала, сосать перестал, с изумлением тараща синие глазенки на свою питательницу, что же ты, мол?

Королева улыбнулась, и кормилица продолжила свое занятие, все так же напевая. Антуанетта прислушалась, песенка была про какого-то Мальбрука, который в поход собрался. Причем кормилица знала явно всего один куплет, который за время кормления повторился не один десяток раз. Все, что касалось дофина, немедленно становилось популярным в Версале. Немного погодя сначала двор, а потом и весь Париж напевал про воинственного Мальбрука. Даже пасквилянты откликнулись текстом песенки.

Вечером в спальне Антуанетта в шутку жаловалась мужу:

–Мне кажется, они и о нас с тобой помнят только потому, что мы родили дофина. Ты видел, какую погремушку дофину прислала императрица России?

–Нет.

Королева вспорхнула к своему секретеру и достала из коробочки погремушку. Конечно, давать такую ребенку было бы просто нелепо, это скорее демонстрация возможностей страны, потому что погремушка оказалась вырезана из коралла и украшена огромным количеством бриллиантов.

Король вертел погремушку в руках и качал головой:

–Это же целое состояние!

Действительно, ювелиры оценили только бриллианты на 24 000 ливров. Коралл никто оценить не смог.

Но был еще один интересный подарок, от которого пришла в восторг уже… Роза Бертин и который немедленно после применения стал чрезвычайно популярен при дворе, и не только. Российская императрица, будучи очень заботливой бабушкой, придумала одежду для своих внуков сама, сообразив объединить рубашечку со штанишками. Вот такой комбинезончик вместе с выкройками она и прислала в подарок. Министр Моды заявила, что фантазия российской императрицы великолепна и не работай она сама у королевы Франции, непременно создавала бы наряды в Санкт-Петербурге, хотя слышала, что там уж очень холодно и по улицам ходят медведи, с которых живьем сдирают шкуры, чтобы укрываться от непогоды. Больше всего в этом вопросе Розу Бертин беспокоило, как медведям ходить в жуткие морозы без шкур.

Королева вспоминала роскошные меха, привозимые из далекой холодной России, и сомневалась по поводу медвежьих шкур. Разве только у них и у медведей шкуры, как у соболей…

Марию-Антуанетту снова любили, она была популярна в народе, хотя поток гадостей не иссякал.

О беременности графини Прованс сразу было забыто и самой графиней тоже. Теперь уже навсегда.

Но старания ее супруга продолжались.

Уже в декабре появилась совершенно скабрезная брошюра под названием «Жизнь Антуанетты», для отвода глаз написанная на английском, в которой были собраны всевозможные домыслы, от неспособности короля к полноценной половой жизни до пасквилей об отцовстве королевских детей от другого человека, от утверждений, что королева ненавидит все французское, до «переписки» между Антуанеттой и Марией-Терезией. Все это подавалось как якобы тайный дневник самой королевы.

И снова королевской чете задуматься бы, откуда у пасквилянтов столь подробные сведения, которых не могли знать даже слуги? Чтобы собрать воедино все, что упоминалось в брошюре, понадобилось бы подкупить десятки слуг и ежедневно их опрашивать или… или просто получать эти сведения от того, кто постоянно был рядом и в курсе всех дел. Вычислить поставщика сведений было совсем несложно, но королевская чета предпочитала всего этого не замечать. Знаменитая позиция страуса превращала Антуанетту и ее супруга в настоящее посмешище.

Но это было не единственной неприятной проблемой королевы. Второй и не менее важной, как той, что позже приведет ее к гибели, оказалась проблема австрийского влияния во Франции. Брат из Вены требовал и требовал, чтобы сестра активно проводила именно его политику, влияла на мужа и подчиняла своей воле. А ей вовсе не хотелось ни проводить, ни влиять, ни подчинять. Антуанетта предпочитала заниматься детьми, пока дочерью, поскольку сын был еще совсем мал.

Но от Иосифа приходили почти гневные письма, на которые королева привычно отвечала: «Да, Иосиф», а в королевские покои все чаще наведывался настойчивый австрийский посол Мерси д’Аржанто. Однажды Антуанетта не выдержала:

–Императрица не требовала от меня столь многого…

Мария-Терезия действительно куда лучше Иосифа понимала границы возможностей дочери, а потому старалась, чтобы та сначала стала счастливой женой и только потом оплотом австрийского влияния в Версале. Мать не дождалась триумфа дочери, может, поэтому и не требовала так настойчиво? А вот император, поняв, что Антуанетта на пике своего могущества, настаивал.

Мерси пожал плечами:

–Раньше вы и не могли многого, Мадам.

Она и сейчас не могла, вернее, не хотела. Ее стихией была семья и домашние радости. Возможно, прошло время, когда королеве хотелось блистать и только блистать, а возможно, она и блистала-то, потому что этой семьи не было. Бабочка перестала порхать, она принялась заматываться в кокон, а австрийский брат все требовал от нее еще вон тот цветок и вот этот… А другие старательно обрывали красивые крылышки то ли из зависти, то ли из злобы.

–Мадам, возможно ли, чтобы королева сама занималась воспитанием своей дочери? Вы отнимаете хлеб у других…

Это шутливое возмущение принцессы Гемене подходило к ситуации. Правда, хлеб и даже драгоценности у принцессы никто не отнимал, она оставалась гувернанткой, и ей вполне хватало забот о маленьком дофне, оказавшемся куда болезненней сестры.

–Ах, я так долго ждала рождение дочери, что хотела бы видеть ее ежедневно и постоянно. Думаю, когда подрастет дофин, король поступит так же.

Принцесса фыркала, словно у нее отнимали любимую игрушку, мало того что несколько месяцев сама кормила малышку грудью, так теперь и обучать ее взялась тоже сама!

А Антуанетта просто помнила свои страдания из-за нехватки материнского внимания. Ее вечно занятая государственными заботами мать Мария-Терезия не имела возможности уделять внимание воспитанию младших детей, передав его полностью гувернанткам. Что из этого вышло, Антуанетта знала прекрасно. Доброта горячо любимой Эрзи сделала из нее полного неуча и не воспитала усидчивость. Этого не должно произойти с ее дочерью. Строгость и требовательность, любовь и ласка должны сочетаться в воспитании детей, королеве казалось, что только она знает, что нужно ее дочери.

Правда, дочь выросла слишком строптивой и, будучи маленькой, даже мечтала, чтобы мать… умерла! «Тогда было бы возможно делать все, что захочешь».

Во время очередного посещения апартаментов королевы посол Мерси надеялся убедить Ее Величество в необходимости куда больше сведений получать от короля по поводу намерений министра Верженна, совсем не желавшего идти навстречу австрийским претензиям.

–Мадам, вы должны…

В этот момент в комнату вбежала маленькая Мария-Тереза, которую дома звали Шарлоттой:

–Мама, смотри, какие ленты мне подарила мадам Елизавета!

Младшая сестра Людовика Елизавета, которую Антуанетта пыталась в тринадцатилетнем возрасте сосватать своему брату Иосифу, уже превратилась во взрослую девушку и сильно располнела. Племянники были ее любимцами, особенно непоседа Шарлотта, подарки которой от тетушки сыпались как из рога изобилия.

Антуанетта, почувствовав освобождение от неприятного разговора, немедленно откликнулась на появление дочери. Для королевы куда важнее скучных дел Мерси была возня с девочкой.

–Ах, дорогая, тебе очень идет этот цвет.