Я, Мона Лиза Калогридис Джинн

Этих вещей не было в моем сундуке. На второй день своего заточения, я открыла крышку и обнаружила, что все мои драгоценности пропали, а ведь я рассчитывала с их помощью подкупить Елену и убежать с Маттео.

Франческо успел хорошо меня изучить. Но он знал не все.

Елена подошла к шкафу и достала ярко-синее бархатное свадебное платье и мою самую лучшую сорочку.

— Мессер Франческо сказал, что сегодня вы должны выглядеть особенно красивой.

Конечно, мне ведь предстояло стать приманкой. Я молчала, пока Елена зашнуровывала мне платье. На этот раз я закрепила парчовый пояс пониже, чтобы легче было дотянуться до него быстрым движением руки.

Я продолжала молчать и тогда, когда Елена расчесывала мне волосы, но когда она начала с большой тщательностью укладывать их в сверкающую сеточку, я сказала:

— Значит, ты все-таки не поможешь мне с Маттео.

Я разглядела ее лицо в маленьком зеркальце, оно было, как и ее голос, суровым.

— Я не смею. Вы же помните, что случилось с Дзалуммой…

— Да, — с горечью сказала я. — Я помню, что случилось с Дзалуммой. Ты думаешь, то же самое не случится со мной и моим сыном?

После этого Елена пристыженно опустила голову и больше на меня не смотрела и не заговаривала. Когда я была готова, она пошла, открыть передо мной дверь.

— Погоди, — сказала я, и она замерла в нерешительности. — Можешь сделать для меня маленькое одолжение? Мне нужна минута. Всего лишь минута наедине, чтобы собраться с силами.

Она неохотно взглянула мне в лицо.

— Мне не разрешено оставлять вас одну, мадонна. Мессер Франческо специально это подчеркнул…

— А ты и не оставляй меня одну, — быстро подхватила я. — Я забыла шаль на балконе. Принеси, пожалуйста.

Она все поняла. С легким вздохом кивнула и медленно направилась к балкону, ни разу не оглянувшись.

Я действовала проворно и тихо, на удивление самой себе. Вынула отцовский кинжал из перины и засунула его за пояс.

Елена неторопливо вернулась с балкона.

— Вашей шали там нет, — сказала она.

— Спасибо, что поискала, — ответила я.

К карете, где поджидали Франческо и Сальваторе де Пацци, меня проводил солдат, убивший Дзалумму, — зловещего вида молодой человек со шрамами на щеках. На Франческо была его лучшая туника приора, и я впервые увидела его с ножом у пояса. Сальваторе был в темной тунике приглушенно-зеленого цвета так элегантно и строго мог бы одеться Лоренцо де Медичи. Он тоже был вооружен: у его бедра висел тонкий меч.

— Прекрасно, прекрасно, — забормотал Сальваторе, увидев меня.

Высунувшись из кареты, он протянул мне руку, чтобы помочь, но я отказалась и выдернула локоть из сильных пальцев солдата, стоявшего за спиной. Вцепившись в дверной проем, я забралась в карету и втянула за собой длинный шлейф.

— От нее просто глаз не оторвать, не правда ли? — горделиво заметил Франческо, словно сам меня создал.

— Истинно так. — Сальваторе одарил нас надменной улыбкой.

Я уселась рядом с солдатом. Нас вез Клаудио, следом ехала вторая карета, и я высунулась в окно, пытаясь разглядеть, кто там сидит, но мне удалось различить только тени.

— Сядь, как следует, Лиза, — строго произнес Франческо, и я тут же повернулась к нему, мы как раз миновали ворота и выехали на улицу. — Нельзя быть такой любопытной. Скоро ты узнаешь гораздо больше того, что тебе хотелось бы знать.

Глаза его сверкали от нервного возбуждения. Глядя на него, я почувствовала, как крепко прижат к моему телу отцовский кинжал.

День стоял теплый — чересчур теплый для тяжелого бархатного платья, но мне, тем не менее, было зябко, к тому же в горле першило от стоящего до сих пор в воздухе дыма вчерашнего костра. Свет был слишком резким, все цвета становились ярче, и от синевы моих рукавов у меня заболели глаза — я даже зажмурилась.

На Соборной площади народу собралось не много; я решила, что в Сан-Марко в то утро людей еще меньше. Когда я проходила мимо восьмиугольного баптистерия Сан-Джованни, где когда-то венчалась и крестила сына, то по обе стороны от меня шли Франческо и Сальваторе, а замыкал шествие стражник. Франческо взял меня за руку и направлял так, чтобы я не могла увидеть тех, кто вылез из второй кареты.

Внутри собора было прохладно и сумрачно. Когда я перешагнула через порог, то грани настоящего размылись, перетекая в прошлое, и я уже не различала, где заканчивалось одно и начиналось другое.

Мы шли вместе по боковому проходу: Сальваторе и Франческо вышагивали по левую руку, а по правую — кровожадный молодой солдат. Двигались мы быстрым шагом, но я пыталась хоть что-то разглядеть за головами мнимого мужа и Сальваторе. Я отчаянно искала в толпе дорогое мне лицо, молясь, чтобы увидеть его, и молясь, чтобы не увидеть.

Но мне мало, что удалось разглядеть, пока мы неумолимо приближались к алтарю. Собрав обрывочные видения в одну картинку, я поняла, что собор заполнен меньше чем на треть. Нищие, монахини под черными покрывалами, купцы, двое монахов, гонявших стайку непоседливых беспризорников разного возраста. Когда мы проходили мимо знатных прихожан, чтобы занять наши места — второй ряд от алтаря со стороны деревянных хоров, — Франческо улыбался и кивал знакомым. Я проследила за его взглядами и увидела приоров, всего шестеро, они были рассредоточены по разным местам вокруг нас.

«Интересно, — подумала я, — кто из них сообщники, а кто жертвы?»

Наконец мы остановились под огромным куполом. Я стояла между мужем и угрюмым солдатом. Краем глаза заметила какое-то движение справа и повернула туда голову.

Маттео. Маттео вышагивал на сильных маленьких ножках, цепляясь за руку согнувшейся пополам няни. Такой упрямый мальчик, никак не позволял няне нести себя на ручках. Когда он приблизился, я невольно охнула. Франческо вцепился мне в руку, но я потянулась к сыну другой рукой. Малыш заметил меня, улыбнулся и позвал.

Няня подхватила его на руки и, пронеся несколько шагов, остановилась рядом с солдатом. Он служил для нас барьером. Маттео извивался, пытаясь дотронуться до меня, но няня крепко его держала, а солдат сделал маленький шажок вперед, чтобы я не могла дотянуться до ребенка. Я отвернулась, терзаемая мукой.

— Мы подумали, будет лучше, если мать сможет видеть своего сына, — тихо сказал мне Франческо. — Пусть она каждую минуту помнит о нем и поступает в его интересах.

Я посмотрела на солдата. Я-то думала, что он здесь только в качестве моего стража и убийцы, а теперь я смотрела, как он стоит возле моего сына с огромным ножом и ждет команды. Меня захлестнула такая ненависть, что я едва удержалась на ногах.

В собор я пришла с одной лишь целью: убить Франческо до того, как будет подан сигнал. Теперь я дрогнула. Как мне спасти ребенка и в то же время увидеть моего мучителя мертвым? У меня была возможность нанести только один удар. Если я нанесу его солдату, то Франческо сразу расправится со мной, а Сальваторе де Пацци — с наследником Джулиано, ведь он от него стоял в каком-то шаге.

«Считай, что твой ребенок мертв, — сказала я себе, — как и ты мертва». Спасения ждать не приходилось. У меня был лишь один шанс — не на спасение, а на месть.

Я положила руку, ту самую, которая тянулась к Маттео, себе на пояс, где был спрятан кинжал. Я сама себе поражалась, что готова оставить сына ради мести; тем самым я стала походить на своего отца Антонио. «Но ему грозила всего лишь одна потеря, — упрямо твердила я себе. — Я же пережила множество потерь».

Я теребила пояс, не зная, как поступить.

Началась месса. Священник с помощниками прошествовал к темному алтарю, расписанному золотом и увенчанному резным распятием. Раскачивающееся кадило посылало дым ладана в затененный сумрак, еще больше смазывая очертания предметов и людей, размывая грань времен. Хор затянул псалом. Позади нас шустрые пострелята пробрались в первые ряды, смешавшись с толпой оскорбленной знати. За ними семенил один из монахов, шепотом отпуская замечания. До нас донесся кислый запах немытых тел, Франческо раздраженно поднес к носу платок.

— Dominus vobiscum. Господь с вами, — произнес священник.

— Et cum spiritu tuo. И со духом твоим, — ответил Франческо.

Когда помощник священника пропел эпистолу, я заметила какое-то движение. Кто-то в темном плаще с капюшоном пробрался сквозь прихожан и остановился за моей спиной. Мне почудилось, будто я слышу его дыхание за плечом. Я поняла, что этот человек пришел за мной.

«Он пока не нанесет удара, — сказала я себе, хотя желание достать кинжал было велико. — Он не убьет меня до сигнала».

Франческо бросил взгляд через плечо на убийцу в капюшоне, и в глазах его промелькнуло одобрение. Все шло по плану. Повернувшись обратно к алтарю, он заметил, что я слежу за ним, и остался доволен моим испугом. Он одарил меня холодной, притворно вежливой улыбкой.

Хор запел следующий псалом: «Воскресни, Господи, гневом Твоим, вознесися в концах враг Твоих…»[26]

Откуда-то слева по рядам приоров и знати пробежал шумок и достиг Сальваторе де Пацци. Он повернулся к моему мужу и зашептал. Я изо всех сил прислушалась.

— …Заметили Пьеро. Но не…

Франческо отпрянул и невольно вытянул шею, вглядываясь в толпу слева.

— Где же Джулиано?

Я напряглась, мучительно чувствуя за спиной убийцу, а рядом солдата, грозившего в любую секунду расправиться с моим ребенком. Если Джулиано не пришел, то нас могли убить немедленно. Двое беспризорников за моей спиной заулюлюкали какой-то своей шутке, монах зашикал на них.

Я не слышала слов Евангелия. Священник что-то монотонно гудел во время службы, но я ничего не разбирала. Моя правая рука зависла у пояса. Если бы только солдат или убийца за спиной шевельнулись, я бы слепо рубанула кинжалом.

Еще одна волна шепота достигла Сальваторе. Он пробормотал что-то Франческо и указал подбородком куда-то влево.

— Он здесь… «Он здесь».

Здесь, где-то поблизости, но мне не увидеть его, не докричаться, не дотронуться до него за секунду до смерти. Я не вскрикнула, услышав это известие, а лишь покачнулась под его грузом. Я посмотрела на мрамор под моими ногами и начала молиться. «Да хранит тебя Господь…»

Священник пропел: «Помолимся», взял облатку и протянул ее к распятому Христу.

— Offerimus tibi Domine…

Сальваторе опустил руку на эфес меча и, наклонившись к Франческо, одними губами произнес:

— Скоро.

Одновременно убийца, стоявший сзади, быстро наклонился ко мне, наступив на шлейф, чтобы я не могла шевельнуться, и прижал губы к моему уху.

— Монна Лиза, — прошептал он. Не произнеси он этих двух слов, я бы уже вынула кинжал. — По моему сигналу падайте.

Я не могла дышать. Раскрыв рот, втянула воздух, не сводя взгляда с помощника священника, который подошел к алтарю и начал наполнять потир вином. Рука Франческо зависла над ножом.

Вперед вышел второй помощник, неся в руках кувшин с водой.

— Сейчас, — прошептал Салаи и приставил к моей спине под ребра что-то тупое и твердое, чтобы со стороны показалось, будто он наносит смертельный удар.

Я безмолвно повалилась на мраморный пол.

А рядом со мной Франческо вскрикнул и рухнул на колени как раз в ту секунду, когда вынимал нож, — тот со звоном отлетел в сторону. Я оттолкнулась от пола и села. Армия уличных оборванцев, которых привел Салаи, устремилась вперед и окружила солдата. Кто-то из беспризорников ткнул ножом ему в спину и потянул назад, чтобы его товарищ мог перерезать солдату горло.

Тишина взорвалась пронзительными визгами. Я пыталась встать, выкрикивая имя Маттео, проклиная мешавшие мне юбки. Беспризорники окружили няню с ребенком. Я выхватила из-за пояса отцовский кинжал и метнулась к ним. Мой сынок был в руках монаха из сиротского приюта.

— Лиза! — закричал он. — Лиза, идемте с нами.

Начали звонить колокола. Мимо пробежал какой-то знатный господин с женой, эта пара чуть не сбила меня с ног, но я устояла, даже когда за ними последовали другие прихожане, охваченные паникой.

— Леонардо, держите его! — закричала я. — Я за вами, я за вами… идите же!

Он неохотно повернулся и побежал. А я не сошла с места, несмотря на бегущую толпу, и повернулась обратно к Франческо.

Он лежал на боку: Салаи ранил его и отбросил пинком его нож в сторону. Франческо был беспомощен.

— Лиза, — сказал он, глядя на меня испуганными глазами. — Что хорошего из этого будет? Что хорошего?

Действительно, что? Я пригнулась и приблизилась к нему, замахнувшись кинжалом, но совсем не так, как показывал мне Салаи. Мой учитель остался бы недоволен. Но мне хотелось нанести удары так, как обрушивал их Франческо де Пацци, убивая брата Лоренцо, яростно, без разбора, разбрызгивая алую кровь, нанося тысячу ударов за каждый неудачный удар. Я бы не оставила на его теле ни одного живого места.

«Заманил в ловушку моего отца».

«Убил моих родных».

«Лишил жизни меня и моего ребенка».

— Ты мне не муж, — злобно сказала я. — И никогда им не был. Ради моего истинного мужа я сейчас тебя убью. — Я наклонилась ниже.

Но первым ударил он. Маленьким лезвием, зажатым в кулаке. Оно вонзилось в меня пониже левого уха и мгновенно чиркнуло бы до правого, но прежде чем оно дошло до середины, я ошеломленно отпрянула и опустилась на пятки.

— Стерва, — прокаркал он. — Неужели ты думала, что я позволю тебе все разрушить? — Он обмяк на полу, все еще живой, и смотрел на меня злобным взглядом, полным ненависти.

Я поднесла руку к горлу, а потом посмотрела на нее. Она была цвета гранатов — цвет темного ожерелья, последнего подарка Франческо.

«Я могу здесь истечь кровью и умереть, — подумала я. — И могу отомстить. Я могу сейчас убить Франческо и истечь кровью, а позже меня найдут мертвой, поверх его трупа».

Я предпочла не убивать его.

Я слышу в ушах рев прибоя. Как Джулиано в придуманной Франческо лжи, я опускаюсь на дно, словно не он, а я упала в Арно с моста Санта-Тринита. Упала и утонула. Я погрузилась туда, где, наконец, обрела покой.

Я не волнуюсь за Маттео. Я знаю, с ним все в порядке, он на руках своего дедушки. Я не волнуюсь за свою жизнь и не пытаюсь убежать от своих врагов, я знаю, что больше не являюсь для них целью. Меня больше не волнует Франческо и моя ненависть к нему. Пусть с ним разбирается Господь и городские власти, а мне нет до него дела. Я теперь знаю свое место.

«Всевышний, — молю я. — Позволь мне спасти Джулиано».

Чудо происходит, и я поднимаюсь с пола.

Тело мучительно отяжелело, я двигаюсь словно в воде, но приказываю себе сделать невозможное: я направляюсь в ту сторону, куда ушел Сальваторе де Пацци, и ищу своего возлюбленного. Кинжал стал тяжелым, моя рука дрожит от усилия не выронить его.

Я слышу голос.

«Лиза! Лиза, где ты?»

«Муж мой, я иду». Я открываю рот, чтобы закричать, но у меня нет голоса, из горла вырывается один лишь хрип, заглушённый ревом реки. Вода, затопившая собор, грязна, я едва различаю смутные силуэты дерущихся на фоне разбегающейся толпы ни в чем не повинных людей. Здесь и сироты — грязные мальчишки, вооруженные маленькими блестящими клинками, — и мужчины, держащие в руках мечи, и крестьяне, и священники, и благородные господа, но я уже ничего не понимаю. С каждой секундой я все больше глохну, и, в конце концов, колокольный звон смолкает. Под водой всегда стоит тишина.

В открытую дверь, выходящую на виа де Серви, струится солнечный свет, и в ярком луче я вижу его — Джулиано. На нем монашеская роба, капюшон откинут назад, открывая темную кудрявую шевелюру и бороду, которой я раньше не видела. В руке он держит длинный меч острием вниз и бежит вперед. Теперь это уже не юноша — мужчина; в разлуке со мной он постарел. Лицо с приятными, но неправильными чертами напряжено, омрачено легкой горечью.

Он поразителен, прекрасен, он возвращает мне мое сердце.

Но я здесь больше не для того, чтобы предаваться чувствам: я здесь для того, чтобы искупить чужие грехи. Я здесь для того, чтобы завершить то, что следовало бы сделать почти два десятилетия тому назад — прекратить убийство невиновных.

Я вижу его, Сальваторе, сына Франческо де Пацци, он продирается сквозь мечущуюся толпу прихожан, прижимая к себе меч. Он движется к Джулиано.

Но Джулиано не видит его. Джулиано видит только меня. Глаза его сияют, как огни с дальнего берега, лицо его — как путеводная звезда. Он одними губами произносит мое имя.

Я всей душой стремлюсь к нему, но не могу позволить себе совершить ошибку, которую когда-то допустили Анна Лукреция, Леонардо, старший Джулиано. Я не могу поддаться своей страсти. С трудом отвожу взгляд от лица Джулиано и устремляю его на Сальваторе. Мне трудно идти, я еле-еле ковыляю за ним. Толпа несется, утягивая меня за собой, но я умудряюсь не упасть. Господь дарует мне чудо: я не падаю. Не теряю сознания, не умираю. Я сама начинаю бежать.

Вот я уже совсем близко от этих двоих, и радостный свет на лице Джулиано меркнет, мой муж встревожен. Он видит теперь, как из моего горла капает кровь, заливая лиф платья. Он не видит Сальваторе, он видит только меня, которая следует за убийцей. Он не видит, как Сальваторе заносит свой меч, подойдя совсем близко, и готовится нанести удар, убить любимого сына Лоренцо.

Зато все это вижу я. Будь у меня силы, я бы загородила собой мужа и приняла на себя удар, предназначенный для любимого. Но у меня нет времени, чтобы шагнуть вперед и встать между ними. Я могу лишь упасть, сделав последний вдох, и сомкнуть руки на Сальваторе со спины.

В то мгновение, когда Сальваторе заносит меч, за секунду до того, как он обрушивает его на Джулиано, я делаю невозможное. Я нахожу своим кинжалом податливую точку под ребрами Сальваторе и погружаю туда лезвие до рукояти.

Я вспоминаю изображение Бернардо Барончелли на стене тюрьмы Барджелло. Я вспоминаю рисунок чернилами, запечатлевший его болтающимся на веревке, мертвое лицо опущено, на нем сохранилась печать раскаяния. И шепчу:

— Получай, предатель.

Я облегченно вздыхаю. Джулиано жив, он стоит на испещренном солнечными зайчиками берегу Арно и ждет меня, раскрыв объятия. Я падаю в них, все ниже и ниже, туда, где вода самая глубокая и черная.