Богиня роз Каст Филис Кристина

Глава 6

Микки миновала перекресток, отделявший парк от улицы, и пошла по тротуару, что тянулся мимо чудесных прудов с маленькими водопадами, которые обрамляли Вудворд-парк с севера. На следующей развилке она повернула от северной стороны улицы к центру парка, где пока еще не утихла суета вокруг сцены, возведенной лишь накануне вечером. Обрывки стихотворных строк звучали, дразня ее и соблазняя посмотреть спектакль.

Святые источники бьют над землей,

Дым подношений поднимается над землей,

Орел и дикий лебедь взлетают над землей,

И праведность также поднимается над землей,

К ногам богини…

Заинтересовавшись, Микки порылась в памяти, припоминая историю Медеи. Она смутно помнила, что это была древнегреческая трагедия, и что Медею обманул ее муж Ясон, и… Микки наморщила лоб, пытаясь разобраться во всем том мусоре, который вбивали ей в голову на уроках английского языка в колледже.

…Но женщины никогда не возненавидят своих детей…

Эта строка, принесенная легким ветром, прорвалась сквозь паутину воспоминаний. Ну конечно. Медея разозлилась на Ясона, потому что он променял ее на более молодую женщину, дочь короля какой-то там местности, куда Медея с Ясоном бежали после того, как Медея предала свою родину, чтобы спасти Ясона…

— Символично… — пробормотала себе под нос Микки. — Таковы мужчины…

Она замедлила шаг, приблизившись к группе людей, устанавливавших освещение и переставлявших с Места на место фанерные декорации. На сцене находились несколько актрис, но они молчали. Трое нервно топтались в левой части сцены. Одна женщина стояла на правой стороне. Все были одеты в греческие туники, волосы актрис свободно спадали на спины. И все оглядывались с таким видом, как будто ждали: из темноты за краем сцены вот-вот материализуется нечто… Микки остановилась, наблюдая, и пыталась понять, почему актрисы выглядят так встревоженно.

— Черт побери, где Медея? — громко вопросили из маленькой открытой палатки, стоявшей неподалеку.

Микки от неожиданности даже подпрыгнула.

— Она… она сказала, что ей надо сделать перерыв, — робко произнесла одиноко стоявшая женщина.

— Это было полчаса назад! — взревел голос из палатки. — Как, интересно, мы можем наладить звук без Медеи?

Микки посмотрела туда, откуда доносился голос. Но в темной палатке можно было различить только слабо освещенный звукооператорский пульт, мигавший крошечными лампочками, да еще тень человека, стоявшего перед ним.

— Я могу нацепить два микрофона и читать ее роль вместе со своей, — предложила одна из женщин, прикрывая ладонью глаза, в которые бил свет софитов, и глядя в сторону палатки.

Микки решила, что там, видимо, скрывается режиссер.

— Это не поможет. Мы не можем сделать точный расчет таким образом. Черт побери! Я уже устал от выходок Кэти. Эта маленькая штучка думает, что она и в самом деле Медея!

Мужчина замолчал, и Микки слышала, как он раздраженно шагает взад-вперед по покрытой листьями земле. Потом, как будто взгляд Микки привлек внимание мужчины, он повернулся к ней.

— Эй, вы! Не могли бы вы нам помочь?

Микки посмотрела по сторонам. Рядом с ней никого не было. Этот тип обращался именно к ней.

— Я? — Она нервно хихикнула.

— Да, это займет всего несколько минут. Можете вы подняться на сцену? Пусть они подают вам реплики, а вы прочтете несколько строк.

— Но я же не знаю роли, — глупо ответила Микки.

— Это не важно.

Мужчина махнул рукой какому-то рабочему, стоявшему рядом со сценой.

— Дайте этой леди роль и скажите Чио, чтобы прикрепил ей микрофон.

Он снова повернулся к Микки.

— Хотите, дам вам парочку билетов на премьеру за то, что вы нас выручаете?

— Л-ладно… — пробормотала Микки.

Ну и влипла! Впрочем, Нелли нравятся такие спектакли, вот ее и можно пригласить…

Чувствуя себя весьма не в своей тарелке, Микки поднялась на сцену. Один человек сунул ей в руку тетрадку с ролью, другой парень, которого режиссер назвал Чио, отвел назад ее волосы и аккуратно прикрепил к ним миниатюрный микрофон.

— Эй, — крикнул Чио, обращаясь к режиссеру, — а у нее такие же густые волосы, как парик у нашей Кэти!

— Ну и хорошо, проба будет точнее.

— Вот ваша метка, — сказал Чио, показывая линию, начерченную на полу. — Вам нужно стоять здесь, и когда коринфские женщины прочтут свои строки, я вам махну и вы прочитаете обращение Медеи к Гекате.

Он достал из кармана рубашки карандаш и обвел часть текста.

— Вот эта строфа, тут. Стойте лицом к зрителям и старайтесь говорить как можно медленнее и отчетливее. Понятно?

Микки кивнула.

— Отлично.

Он рассеянно похлопал ее по плечу и ушел со сцены.

— Вы справитесь, — сказала одна из женщин, улыбаясь Микки. — Это просто ерунда!

— Ну, не знаю, — прошептала Микки в ответ. — Я никогда прежде не обращалась к богиням.

— Ой, да не беспокойтесь вы! Вы и не призовете никакую богиню, если вы не Медея на самом деле, — сказала женщина, продолжая усмехаться.

— Или не жрица крови, служащая Гекате, — добавила другая женщина.

— Или не вообразите себя разом и Медеей, и великой актрисой, — продолжила первая леди.

Все актрисы разом закатили глаза при этих словах. Ясно было, что отсутствующая прима слишком вжилась в роль.

— Готовы, леди? — крикнул режиссер.

Все четыре женщины ободряюще посмотрели на Микки, и она вышла в центр сцены, к своей метке.

— Хорошо, давайте наконец все сделаем, чтобы можно было отправиться по домам. Первая коринфская женщина, начинайте.

Голос Первой коринфской женщины был сильным и чистым; она повторила строки, которые Микки уже слышала издали:

Дым подношений поднимается над землей,

Орел и дикий лебедь взлетают над землей,

И праведность также поднимается над землей,

К ногам богини…

По коже Микки пробежал легкий холодок, но испуг тут же сменился возбуждением. Голос актрисы как будто заполнил все пространство вокруг, отогнав тревогу.

Вторая коринфская женщина пылко заговорила, обращаясь к Микки:

Женщины ненавидят войну, но мужчины будут воевать.

Женщины могут ненавидеть своих мужей и сыновей своих отцов,

Но женщины никогда не возненавидят своих детей.

Микки следила глазами за строками в тетрадке, слушая дрожащий от избытка чувств голос Первой женщины:

Но я — я буду добра к своему мужу,

Я буду любить своих сыновей и дочерей и почитать богов.

Чио с дальнего конца сцены ткнул пальцем в Микки, и она, как пришпоренная лошадь, ринулась читать роль Медеи:

Лучше помолчите, вы, женщины.

Вам бы посмотреть, как подруги варваров выносят предательство;

Присмотритесь и вы поймете.

Между словами текста здесь стояло примечание в скобках: «Медея опускается на колени и молится». Микки бросила на Чио вопросительный взгляд. Он кивнул и показал на пол. Глубоко вздохнув, Микки встала на колени и начала читать обращение:

Не зря же я почитала дикую серую

Богиню, что бродит в темноте, мудрую,

Чьи владения — людские перекрестки, дикие

Твари и Древняя тайная магия,

Гекату, сладкий цветок черной луны.

Голос Микки набирал силу, а когда заговорила Первая коринфская женщина, в животе начало покалывать и по всему телу словно побежали электрические разряды. Возбуждение нарастало, адреналин подступал к горлу, и дальше голос Микки зазвучал еще мощнее. Если б она посмотрела на режиссера, она бы увидела, как он лихорадочно хлопочет над переключателями и кнопками пульта. Если бы она глянула на актрис, стоявших неподалеку от нее на сцене, она бы увидела, как легкое удивление на их лицах сменилось смущением и потрясением. Но Микки никуда не смотрела, кроме текста перед собой, а слова на листе бумаги проявлялись, сияя, словно ее голос пробудил их к жизни.

Королева ночи, услышь мольбу твоей заблудшей жрицы.

Прости, что я забыла твои пути.

Микки запнулась. Маленький заклеенный пластырем порез на ладони начал болезненно пульсировать. А в ушах зашумело, как будто рядом был океан. Она почувствовала, как ночной ветерок, только что легкий и прохладный, внезапно обдал ее жаром, взметнув волосы, словно они, как и ее тело, тоже были напитаны электричеством. И, подхваченный ветром, аромат необычных духов, которые Микки капнула себе на запястья, вдруг стал очень сильным. Микки глубоко вдохнула, впитывая запахи роз, корицы, жары… Как бы подавленные необычайной красотой роскошного аромата, светящиеся слова текста поблекли, и Микки уже не могла различить их. Но это не имело значения. Как ни странно, но текст звучал в ее голове, и, всхлипнув, Микки выкрикнула слова, эхом отдавшиеся по всему парку:

Я призываю тебя, Геката, той кровью, что течет в моих венах,

И прошу, чтобы ты помогла мне вернуться на службу тебе и твоим владениям,

Чтобы я могла снова вспомнить, как применять магию крови и

Древнюю красоту, которая есть Царство роз.

Оглушительный рев раздался в ночи, загремев в ушах Микки с такой силой, что у нее закружилась голова. Она сморгнула слезы и огляделась вокруг, как будто только что очнувшись от глубокого сна.

«Ох, черт! Опять на меня это накатило!» Микки лихорадочно пыталась понять смысл всех этих ярких прожекторов и женщин, с разинутыми ртами уставившихся на нее «Пьеса! Вот дерьмо!»

Микки посмотрела на текст, который все еще сжимала во вспотевших руках. Слова, напечатанные там черным по белому, ничего не прояснили. Это не были те стихи, которые она только что произносила. Да что же с ней такое происходит?

В задней части сцены кто-то трижды хлопнул в ладоши.

— Неплохо для импровизации. — Голос был полон сарказма. — Искренне трогает.

Микки хотя и с трудом, но все же поднялась на ноги, когда к ней подошла привлекательная маленькая женщина в золотой тоге и темном парике с длинными волосами.

— Но звезда уже вернулась. Так что я заберу микрофон и займу свое место на сцене, а вы можете идти.

Микки похолодела от унижения, когда актриса протянула руку, чтобы взять скрытый в волосах микрофон.

— Ох! Черт… — взвизгнула прима, отдергивая руку и слизывая выступившую на пальце кровь. — Эта штука меня уколола!

Микки подняла руку и коснулась розы, все еще красовавшейся за ухом.

— Извините… — пробормотала она, быстро доставая микрофон. — Обычно у роз «микадо» не бывает длинных шипов.

— Кэти, милая, все в порядке. Она просто помогала нам наладить звуковую дорожку. — Это на сцену выскочил Чио.

Кэти выхватила из руки Микки микрофон и негодующе повернулась к ней спиной; звукорежиссер принялся торопливо прилаживать микрофон к парику звезды.

— Кто-нибудь, принесите мне пластырь, или я истеку кровью! И… бог мой! Что это за запах? Кто, чтоб вас всех, облился духами? я как будто в борделе стою, а не на сцене! Бога ради! Я ухожу на пару секунд, и тут же все превращается в полное дерьмо!

На сцене появились еще люди, и Микки тихонько спустилась вниз, не обратив внимания на режиссера, искренне поблагодарившего ее и напомнившего, что она может получить свои билеты на премьеру в дирекции парка.

Глава 7

Прошло несколько минут, прежде чем щеки Микки перестали пылать. Она могла без труда вообразить, какого они были цвета! Боже, какое унижение! Микки сошла с тротуара и направилась вверх по пологому холму ко входу в розовые сады. Шаркая ногами по сухой листве, покрывшей коричневым слоем мягкую траву парка, Микки пыталась найти хоть какой-то смысл в происшедшем. Все казалось отличным — и даже забавным, — когда она поднималась на сцену. Потом она начала читать роль, и… Микки посмотрела на тетрадку, которую забыла отдать режиссеру. Свет вокруг был уже таким слабым, что Микки не могла различить слова, но ей и не нужно было их читать, чтобы понять: то, что срывалось с ее губ, не имело никакого отношения к написанному. Она слишком хорошо помнила, как светились те строки, а потом они же звенели в ее уме. Микки провела по волосам дрожащей рукой.

Что с ней происходит? Ей надо бы вернуться домой. И может быть, позвонить Нелли. Если столь пугающие галлюцинации на глазах у множества людей не повод обратиться за срочной помощью к подруге-психотерапевту, она просто не знает, что делать.

Тут Микки добралась до верхней точки подъема и остановилась. Муниципальные розовые сады Талсы раскинулись перед ней как знакомая мечта, успокаивая взбудораженные нервы. В конце концов, что такого ужасного она сделала? Пожалуй, в действительности произошло лишь то, что она выпила три бокала вина и перепугалась, когда ее совершенно неожиданно вытолкнули на сцену. Микки сунула листки с текстом роли в сумочку. Когда вернется домой, она прочитает слова Медеи снова. Наверное, то, что она говорила, не так уж далеко от оригинального текста. Ей надо перестать относиться к самой себе слишком сурово. Глупо сосредотачиваться на каждой мелкой ошибке и на каждой маленькой фантазии, которую она себе позволяет. Микки неожиданно усмехнулась. Она даже получит бесплатные билеты и оценит игру этой паршивой дивы на премьере.

Микки смотрела на любимые сады и чувствовала, как уходят последние капли тревоги. Сады были устроены в форме гигантского прямоугольника, по которому шли ярусы роз, и они всегда казались Микки похожими на огромный итальянский свадебный торт. Здесь было пять секций террасированных посадок, и они поднимались над улицами почти на девятьсот футов. На каждом уровне ряд за рядом росли тщательно ухоженные розы. Эти сады были созданы в подражание садам эпохи итальянского Ренессанса, и среди девяти тысяч роз и специально привезенных статуй красовались итальянские можжевельники, подстриженные аккуратными конусами, южные магнолии, а также остролисты и горные сосны.

И еще на каждом уровне был свой, особенный водный элемент. Сады похвалялись мирными глубокими прудами и прозрачными стенами воды, стекавшими от фонтана к фонтану и собиравшимися воедино в великолепном центре третьего, самого обширного уровня.

Было уже совсем темно, однако в отличие от Вудворд-парка в розовых садах не было стоявших тут и там фонарей. Вместо них каждое водное сооружение освещалось изнутри. Эффект получался ошеломляющий. Сады как будто светились сами по себе, вися над мерцающей, пахнущей розами водой. Капризный ветерок дунул в затылок Микки, растрепав волосы и подтолкнув вперед. И она нетерпеливо пересекла границу между двумя парками и глубоко вдохнула, окунувшись в розовый аромат.

— В раю не может пахнуть лучше, — прошептала Микки.

И, словно ноги сами сделали за нее выбор, Микки пошла вниз, к своей любимой дорожке, не спеша продвигаясь в глубь садов. В иные вечера здесь бывало полно людей почти до самого закрытия. Они приносили с собой складные стулья и корзинки для пикников, книги, альбомы для рисования. Но сегодня Микки с облегчением обнаружила, что единственными посетителями парка оказались двое влюбленных, которые устроились на одеяле на краю верхнего уровня. Но Микки не обращала на них внимания, а они не обращали внимания на нее. И ее это вполне устраивало. Она предпочитала оставаться с розами наедине. Микки не спеша шла вперед, время от времени задерживаясь около своих любимиц. Вечер был тихим, и, кроме легкого шелеста ветра, завораживающего плеска воды и шороха гальки под ногами, ничего не было слышно. Как будто розы создавали некий звуковой барьер между садами и остальным миром.

Нелепое свидание и неудача с «Медеей» были забыты, и она снова была вполне довольна собой, шагая по широкой дорожке по правой стороне третьего уровня. Заторопившись, Микки чуть ли не бегом спустилась по ступенькам, стремясь добраться до центра садов. Внизу каменную лестницу завершала арка, сложенная из тяжелых булыжников. Микки прошла под этим изумительным сооружением и, как всегда, ощутила, словно вошла в другой мир. Улыбнувшись, она посмотрела налево.

— Ты ведь знаешь, что ты тоже причина всего этого, и немаловажная.

Микки обращалась к огромной статуе, что величественно возвышалась между аркой, под которой только что прошла Микки, и вторым таким же сооружением, за которым начиналась лестница слева от фигуры — это было зеркальное отражение той, по которой спустилась Микки.

Микки подошла к статуе и посмотрела на нее, вдыхая аромат пышно цветущих роз «дабл делайт», кусты которых окружали фигуру.

— Привет, старина, — негромко поздоровалась она со скульптурой.

Мерцающий свет большого круглого фонтана, расположенного в нескольких ярдах от нее, бросал на статую странный водянистый отблеск, немножко мрачноватый, постоянно меняющийся. Фигура казалась почти живой в этих голубых бликах. Мраморная шкура как будто впитывала пульсирующий свет воды, отчего создавался эффект живой плоти. Древняя скульптура словно бы дышала. Микки встряхнулась.

— Не глупи! — решительно приказала она себе. — Это все та же статуя, которая всегда здесь стояла. И она просто обязана выглядеть жутковато, не зря же ее называют Стражем роз.

И стоило Микки сказать это, как мрамор принял обычные очертания, знакомые Микки с детства. Местная легенда гласила, что эту статую подарила городу некая эксцентричная греческая наследница в 1934 году, когда сады получили свое имя. Причины ее щедрости никто не знал, но говорили, что эта леди посетила сады и была совершенно очарована их оформлением.

Микки сделала шаг вперед и осторожно провела пальцами по буквам, вырезанным на каменной доске: «Чудовище греческой богини ночи. Эта статуя — копия фигуры, найденной в Парфеноне, и предположительно ее создателя вдохновил критский миф о Минотавре».

Микки с сомнением покачала головой. Это чудище никогда не казалось ей похожим на Минотавра. Да, скульптура рождала в ее сознании странные, фантастические образы, напоминая о последних бессонных ночах и полузабытых волшебных сказках, которые в детстве читала ей мама, — но Микки совсем не видела сходства между этой фигурой и той мифологической тварью, которая якобы имела тело человека и бычью голову.

— Мне скорее кажется, что ты не из античной мифологии, а из какого-то совершенно другого мира, — сообщила Микки статуе.

Вообще-то, призналась себе Микки, в миллионный, наверное, раз рассматривая фигуру, эта статуя представляла собой некую прекрасную и пугающую смесь примитивной мужской силы и звериного начала.

Чудище было огромным, по меньшей мере семи футов в высоту, и более похожим на человека, чем Минотавр царя Миноса, — но его схожесть с человеком не делала его ни на каплю менее впечатляющим. Он как бы припал к земле, которую изображал высокий, украшенный затейливой резьбой мраморный пьедестал. Его задние ноги были толстыми и очень похожими на ноги спринтера мирового класса, вот только были покрыты густой шерстью и заканчивались раздвоенными копытами. Крепкими руками чудище вцепилось в верхнюю часть пьедестала. Мощные мышцы рук, плеч и бедер выступали буграми от напряжения. Лицо чудища было обозначено размытыми линиями, словно скульптор его не закончил. И оно выглядело как лицо мужчины, хотя, безусловно, свирепого и грубого. Вместо глаз в мраморе имелись лишь пустые углубления под густыми широкими бровями. Микки, вскинув голову, изучала скульптуру. Чудовище, да, но в облике мужчины. Не настоящий бык… зато смутно напоминает баскетболиста Торина Грина. На голове чудища торчали толстые остроконечные рога, на плечи спадала пышная грива волос. Скульптор изобразил волосы чудища так, словно оно сопротивляется яростному ветру.

Микки вдруг как будто что-то кольнуло. Ну конечно, у чудища были рога! Как у ее преследователя во сне прошлой ночью. Она прищурилась. Может быть, именно отсюда и возникла ее фантазия? Ей захотелось хлопнуть себя по лбу. Вот и говорите об избытке воображения! Не было ли объяснение ее навязчивой идеи таким вот простым? Она ведь всегда любила розовые сады, и в особенности этот их уровень. И как напомнила бы мать, будь она до сих пор жива, Микки всегда отличалась склонностью к излишнему фантазированию. Сколько раз мама говорила — вместо того чтобы грезить наяву, лучше прибраться в комнате? Или сделать домашние задания… или помыть посуду?

Нелли была права. Снова права. Ее последние сны, скорее всего, были лишь результатом ее одержимости розами и всем, что их окружало. А прочие галлюцинации — просто грезы невыспавшегося, да еще и бестолкового ума.

Ума, которому больше не о ком фантазировать, напомнила себе Микки. Сегодня вечером она была вынуждена сказать себе правду: в ее настоящей жизни нет мужчин, о которых ей хотелось бы помечтать.

Значит, все эти сны были просто сложными, затейливыми фантазиями, которые она создавала, чтобы развлечь себя.

Микки охватило разочарование, но она быстро его подавила.

— Неужели ты предпочла бы обзавестись опухолью в мозгу размером с баскетбольный мяч? — выбранила она себя, рассеянно поддавая ногой камешек. — А если это не опухоль в мозгу, тогда что, как ты думаешь? Магический опыт? Что выдуманный возлюбленный вдруг шагнет из сна прямо в реальную жизнь? Как трогательно! Возьми себя в руки, девочка! И постарайся вспомнить, зачем ты сюда пришла.

Микки повернулась спиной к статуе и решительно направилась к огороженному предупреждающей лентой участку, недовольно покачивая головой. Раздраженная, она быстро подошла к громоздким строительным конструкциям. Здесь часть стены террасы начала крошиться, и пришлось нанять каменщиков, чтобы починить ее, — причем рабочим были даны строжайшие инструкции не причинять вреда розам, что десятилетиями счастливо жили на клумбах у этой стены.

Микки с отвращением огляделась. Как она и подозревала, вокруг оставили множество мусора. Она наклонилась, скользнув под желтую ленту, ограждающую место работ, и двинулась вперед, подбирая всякий хлам, валявшийся между аккуратными рядами розовых кустов, и складывая его в пластиковый мешок, который попался в колючую ловушку, застряв между двумя кустами. Микки извлекла его оттуда и пустила в дело. Когда она нашла пустой пластиковый кулер, ее терпение лопнуло.

— Это черт знает что за дерьмо! — взорвалась она.

Завтра, в субботу, старшей садовницы на рабочем месте не будет, но в понедельник утром Микки первым делом позвонит ей и подробно расскажет о нерадивости рабочих. А сама она завтра постарается провести здесь весь день, чтобы присмотреть за этими неандертальцами и не позволить им устроить еще больше всяческих безобразий.

Подобрав весь мусор, Микки наконец сосредоточилась на розах.

— Ох, нет!..

Когда она присмотрелась к кустам, ей стало дурно. Еще вчера ей показалось, что они выглядят слегка нездоровыми, но она понадеялась, что в ней просто говорит сверхзаботливость. Но теперь она видела, что у нее действительно были причины для беспокойства. Обычно густые и блестящие листья сейчас выглядели заметно потускневшими, хотя на них и падал свет фонтана. А цветки вообще были в ужасном состоянии. Они обмякли, обвисли, и преждевременно опавшие лепестки усыпали землю, как перышки умирающих птиц.

Микки медленно покачала головой.

— Как это некстати, — сказала она пострадавшим кустам. — После такого у вас не хватит сил, чтобы выдержать похолодание. А если зима выдастся суровой, мы вообще потеряем весь этот ряд.

Микки фыркала и суетилась над кустами, как рассерженная воспитательница детского сада.

Одна только мысль о потере этих кустов разрывала ей сердце. Микки знала, что большинству людей была бы непонятна ее любовь к розам… ведь ее подруги много раз повторяли, что это всего лишь растения, не люди и даже не домашние животные. Но Микки, прикасаясь к розам или вдыхая головокружительный аромат садов, всегда вспоминала о матери и бабушке; через розы она вновь, пусть на краткое мгновение, ощущала их любовь. Микки устала терять тех, кого любила.

Нужно было что-то делать. Микки выпрямилась и огляделась по сторонам. На ярусе никого не было. Не было никакого движения, только плеск воды и шорох ветра. Микки рассеянно отковырнула кусочек лака с уже испорченного ногтя.

«Просто возьми и сделай это! — мысленно сказала она себе. — Никто не узнает».

Пустой пластиковый кулер кивнул ей. Микки решилась.

— Ладно, — сказала она ближайшему кусту. — Только вы никому не говорите.

Она схватила кулер, снова нырнула под ограждающую ленту и быстро пошла к фонтану. Там она погрузила пустую бутыль в воду, а потом, кряхтя, вытащила ее. Кулер с водой оказался очень тяжелым, Микки нелегко было его поднять. Вокруг образовалась целая лужа, пока ей удалось поставить бутыль на землю.

Ей понадобилась всего лишь секунда, чтобы сорвать пластырь с левой ладони. Шрам уже подсох, но кожа оставалась розовой и тонкой. Микки прижала ноготь правой руки к маленькой линии разреза. Задержав дыхание, она закрыла глаза и нажала ногтем на ранку, заставляя ее вновь открыться.

От резкой боли Микки судорожно вздохнула. Но, открыв глаза, она с облегчением увидела, что на ладонь вытекает свежая кровь. Скривившись, Микки сунула руку в широкое отверстие кулера.

Нужно будет как следует обработать руку, когда вернется домой. Инфекция ей ни к чему.

Стараясь не обращать внимания на боль в левой ладони, Микки потащила полную бутыль по каменистой дорожке назад, к поврежденным кустам роз. Очутившись на огражденной территории, она выпрямилась, не зная, с чего начать.

— Вас тут так много, — сказала она кустам.

Ясно было, что она не сможет вылить обычное количество воды под каждый куст. Микки почувствовала, как ее губы сами собой изгибаются в саркастической улыбке. Ей, пожалуй, придется вскрыть себе вену… но это вряд ли хорошая идея.

Приняв деловой вид, Микки уперла руки в бока и обратилась к розам:

— Как насчет того, ребята, что я просто слегка сбрызну вас этой водой?

Кусты не ответили, и Микки сочла их молчание за согласие. Наклонившись, она опустила в кулер обе руки и начала разбрызгивать слегка окрашенную кровью воду на розы. Это быстро стало напоминать некую игру: согнуть запястья, распрямить пальцы… Прохладный ночной ветер смешивал нежный сладкий аромат роз с запахом земли. Микки смеялась и разбрызгивала вокруг чуть тронутую кровью воду, воображая себя некоей садовой феей, проливающей волшебный дождь на спящих деток.

К тому времени, как с делом было покончено, Микки уже задыхалась, но продолжала улыбаться. Потом она внимательно осмотрела влажную листву. Может быть, причина снова в ее слишком богатом воображении, но ей показалось, что розы уже откликнулись… Глядя на них в тусклом водянистом свете, Микки могла бы поклясться, что листья распрямляются, а увядшие цветки становятся крепче. В кулере еще оставалась вода, и она наклонилась, чтобы вылить остатки под ближайший куст, когда краем глаза заметила вспышку света, упавшего на статую Стража роз.

«А почему бы и нет?» — подумала Микки.

Оглядевшись, она убедилась, что вокруг по-прежнему никого нет, и быстро понесла почти пустую бутыль к мраморной фигуре.

— Твои розы тоже заслуживают небольшой дополнительной поддержки, — сказала она молчаливому чудовищу. — В конце концов, ты присматриваешь за ними намного дольше, чем я.

Усмехаясь, она окунула все еще кровоточившую руку в остатки розоватой воды. И отработанным движением осыпала каплями розовые кусты, окружавшие статую. Закончив, Микки поставила бутыль у стены, рядом с полным мешком мусора. Потом, заметив, что нечаянно брызнула несколько капель и на саму статую, она погладила большую руку чудовища.

— Упс! Я совсем не хотела тебя намочить, — ласково сказала она. — Но я полностью уверена: ты все понимаешь. Я хочу сказать, ты знаешь. Мы с тобой, в общем-то, делаем одно и то же. Ты присматриваешь за ними — и я присматриваю за ними.

Сунув руку в сумку, Микки достала салфетку «клинекс» и обернула ее вокруг левой ладони, вздрогнув от прикосновения ткани к заново открывшемуся порезу. Но боль ее не тревожила. Дело стоило того. Микки была уверена, что теперь розы переживут зиму и следующей весной расцветут снова.

Микки легким шагом вернулась обратно по дорожке, вышла с третьего уровня через каменную арку и стала подниматься по ступеням лестницы. Не спеша она миновала второй уровень, идя по самому краю тропы, чтобы можно было время от времени коснуться здоровой рукой нежных цветков.

В садах уже было абсолютно пусто, и Микки представила, что все они принадлежат ей — что она некая важная леди, живущая в огромном особняке, и единственное ее занятие — ухаживать за розами и наслаждаться ими.

Ночь, похоже, соглашалась с ней. Вокруг стояла полная тишина, не доносилось даже голосов актрис из Вудворд-парка, и Микки решила, что они, должно быть, закончили репетицию и разошлись наконец по домам. Вот и хорошо, ей не придется еще раз сталкиваться с ними.

И вдруг в тишине послышался какой-то шум. Он начался как странный дребезжащий звук и доносился откуда-то сзади — примерно с третьего уровня. Микки удивленно вздрогнула. Звук напомнил ей очень отдаленный гром. Она даже посмотрела на небо, почти ожидая увидеть облака, возвещающие приближение грозы.

Но ночное небо было чистым. Тысячи звезд усеивали чернильную тьму; над головой Микки не нашлось и слабого признака облаков. Она остановилась и прислушалась. Ничего не услышав, Микки решила, что это, должно быть, пробежал кролик или бродячая кошка.

— Наверное, зверек наткнулся на какой-нибудь хлам, оставленный рабочими, — сообщила Микки ближайшему розовому кусту.

Она пошла дальше, не обращая внимания, что ноги сами собой прибавили шагу, а волоски на затылке шевельнулись.

Она добралась до середины второго уровня, когда звук повторился. Сначала Микки подумала, что просто слышит эхо собственных шагов, отдающееся от каменной стены, отделявшей один уровень от другого. Но вскоре она удостоверилась: это вовсе не эхо. Она слышала чьи-то еще шаги. Неведомые ноги скрипели гравием куда сильнее, чем ее собственные.

Но не только шаги показались ей странными. В конце концов, множеству людей нравится гулять по дорожкам розовых садов, даже после девяти часов прохладным осенним вечером. Внимание Микки привлек отчетливый шум, сопровождавший эти шаги. Она уже слышала его однажды…

Услышав его снова, Микки остановилась, сделав вид, что нюхает особо симпатичную «принцессу монако». Но на деле она вся превратилась в слух.

На третий раз она уже была уверена. Это было до боли знакомое ворчание… низкие громкие выдохи, нечто среднее между ворчанием и рыком. Микки задрожала и изумленно распахнула глаза. Не могло быть другого такого звука, и ни одно живое существо не могло его издавать, кроме того, из снов… И оно приближалось к ней с каждым тяжелым шагом…

«Черт побери, это невозможно! — кричала рациональная часть ума Микки. — Это абсолютно невозможно!»

— Это всего лишь иллюзия, — решительно напомнила себе Микки. — Просто игра воображения,

Но что бы ни твердил здравый смысл, Микки знала: то, что она слышит, — абсолютно реально… во всяком случае, для нее. В этот момент происходящее становилось ее настоящей жизнью.

Сердце Микки отчаянно колотилось. «Беги из садов в парк, там вокруг тебя будут свет и люди!» — пилил ее ум, не обращая внимания на сексуальное возбуждение, вспыхнувшее в животе Микки.

Нет, она не грезила. Она не спала в своей уютной постели, она не пересказывала эротические фантазии подруге, она даже не путала слова роли из-за волнения и кьянти. Ее действительно кто-то преследовал. Ей необходимо добраться до безопасного места. Она покинет розовые сады, сбежит от темных дорожек и ночного уединения. И если даже актеры и сценический персонал уже закончили работу, все равно в Вудворд-парке есть кто-нибудь, кто может ее услышать. К тому же там ее будет окружать свет фонарей. Ее легко будет спасти, она окажется на виду.

Но и он: тоже увидит ее без труда, тут же прошептала ей другая часть ума.

Микки ускорила шаг.

Приглушенное ворчание и могучий вздох — будто кузнечные мехи, а не живое существо — послышались с дорожки, параллельной той, по которой быстро шла Микки. Дорожки разделял лишь аккуратный ряд пышно цветущих роз «тиффани». Микки бросила косой взгляд через темно-розовые цветы.

Она была еще недостаточно близко к парку, чтобы городские огни помогли ей отчетливо рассмотреть его. Девушка заметила лишь блеск горящих глаз, прежде чем существо отвернулось. Размеры — Микки даже задохнулась, — размеры чудовища были невероятны. И против воли тело откликнулось всплеском возбуждения.

От внезапного яростного рыка она похолодела и покрылась мурашками. Он обходил ее с фланга. Он намеревался отрезать ее от огней парка.

«Быстрее! — твердил рассудок. — Беги из садов, на свет, и зови на помощь!» Страх наконец заглушил возбуждение, и Микки помчалась со всех ног, в ужасе повторяя то, что происходило во сне.

Когда он ощутил ее присутствие, он подумал, что ему это снится. Снова. Он не понимал этих снов, но радовался им как редкому дару. Они делали не такой мрачной бесконечную тьму его могилы. Они даже почти давали надежду… почти.

Но ткань его снов менялась. Сначала они его не удивляли и не тревожили. Он провел здесь уже много столетий, и лишь изредка ему дозволялись обрывки мыслей… доносился аромат живого мира… хоть что-то живое. И каждый раз это было немножко по-другому. Год за годом он напрягался, чтобы услышать чей-нибудь голос, ощутить прикосновение мягкой руки, уловить запах роз. Иногда ему это удавалось; гораздо чаще — нет. До недавних пор.

Это началось, когда она вошла в его тюрьму и он снова начал жить. К нему стали приходить эти сны.

Он веселился в этих снах, он вдыхал ее запах, пока не почувствовал, что как будто пьет ее сущность… Сны… кто лучше его мог знать, какую магию они скрывают в себе?

Может быть, ему снова приснится, что он прикасается к ее коже. Может быть…

А потом капли ее крови брызнули на холодный камень, сковавший его, и боль, пронзившая его, разбила вдребезги прошедшие столетия, как ледяную корку на мраморе.

Он не мог поверить, что стал свободен. Он думал, что это еще одна жестокая иллюзия. И ему, наверное, понадобилось бы еще несколько десятков лет, прежде чем он решился бы просто пошевелиться, если бы ее запах не начал таять.

Она уходила от него. Бежала от него.

Нет! Только не снова!

Преодолевая боль, он напряг мощные мышцы и проломил стену окутывавшей его тьмы.

Он принюхался. Да, вон там, скрытый ночным ароматом роз и запахом крови, затаился священный запах. Он приказал своему застывшему телу двигаться и последовал за таким знакомым ароматом через темный чужой сад. Огромным усилием воли он заставил себя не рвануться прямо через розовые кусты, что разделяли их, и не схватить ее. Он заставил себя совладать со зверем, скрывавшимся в нем. Тварь слишком долго сидела взаперти… ее потребности были слишком грубыми… слишком животными. Невозможно допустить, чтобы когти твари коснулись ее. Он должен пленить ее мягко, как нежную птицу, а потом вернуть ее к судьбе, которой она надеялась избежать.

Сдерживая свирепость, бушевавшую в нем, он преследовал ее. Он не мог хорошенько ее рассмотреть, но это и не было нужно. Его притягивал запах священного масла; она сама притягивала его. И она осознавала его присутствие. Он ощущал ее панический страх. Но было и что-то еще — что-то незнакомое, исходившее от нее. Он нахмурился. Что-то тут было не так. Он ускорил шаг, когда она выскочила из розовых садов в маленький круг света. И вдруг остановился.

Это была совсем не та жрица, которую он предполагал увидеть. Разочарованный и сконфуженный, он замер на месте, а она открыла кожаный мешочек, который несла с собой, ища в нем что-то. Оружие? Ее взгляд обшаривал густую тень позади — тень, в которой стоял он.

— Ну же! Где этот чертов сотовый?

Он слышал ее незнакомый голос и видел, как она дрожит, роясь в своем мешочке, — дрожит так сильно, что скользкая кожа мешка в конце концов вырвалась из ее рук и упала на каменистую дорожку.

— Дерьмо! Дерьмо! — произнесла незнакомка. Она присела на корточки и сунула руку в сумку, и он услышал, как вдруг с ее губ сорвался судорожный вздох, словно от резкой боли. Она выдернула руку. И он увидел, что ее пальцы испачканы кровью.

Этот запах ударил его, почти лишив дыхания, — запах крови, смешанный с запахом священного масла Верховной жрицы. Она не была предательницей, но как-то была отмечена его богиней. А он должен повиноваться воле богини. Он снова двинулся к ней, на этот раз с помощью вновь освободившейся силы велев тьме сгуститься вокруг, чтобы оставаться под покровом ночи. И все равно она вскинула голову и посмотрела на него округлившимися глазами.

— Не бойся, — пробормотал он, пытаясь смягчить могучий голос.

— Кто ты? Что тебе нужно?