Фавориты Фортуны Маккалоу Колин

Завещание с курьером послали в Рим, и Цезарь получил ответ от Сената, еще прежде чем восьмидесятипятилетний царь скончался. В ответе говорилось, что губернатор провинции Азия Марк Юний Юнк прибудет в Вифинию, чтобы после смерти царя официально ввести Вифинию в состав провинции Азия. Так как Цезарь хотел остаться до этого события, то он должен будет сообщить Юнку о факте смерти царя.

Это было разочарование. Первым губернатором Вифинии не станет человек приятный или понимающий.

— Я хочу, чтобы составили каталог всех ценных вещей и произведений искусства, — сказал Цезарь вдовствующей царице, — а также содержания казны, состава флота, армии, переписали каждый комплект доспехов, мечи, пики, зафиксировали, сколько единиц артиллерии и осадных орудий, — всего, что у вас есть.

— Это будет сделано, но зачем? — недовольно спросила Орадалтис.

— Потому что, если губернатор провинции Азия думает, что сможет набить свой кошелек, присвоив хоть одну пику или одну драхму, я хочу знать об этом, — решительно объяснил Цезарь. — Тогда я обвиню его в Риме и приложу все силы к тому, чтобы его наказали! Потому что составленную вами перепись освидетельствуют по крайней мере шесть самых влиятельных римлян. Это сделает документ свидетельством, которое не сможет проигнорировать даже жюри сенаторов.

— Ой! А со мной ничего не сделают? — воскликнула царица.

— Лично с тобой — ничего. Но если ты сможешь переехать из дворца в частный дом — лучше не здесь, в Никомедии, а в Халкедоне или в Прусе, — взяв с собой, что пожелаешь, тогда всю оставшуюся жизнь ты проживешь в покое и уюте.

— Тебе очень не нравится этот Марк Юний Юнк.

— Он мне очень не нравится.

— Он такой же, как Гай Веррес?

— Сомневаюсь, Орадалтис. Просто обычный корыстный человек. Почувствовав себя здесь первым официальным представителем Рима, он постарается украсть все, что, как он решит, Рим позволит ему увезти, — спокойно объяснил Цезарь. — Рим потребует от него каталог, но я думаю, что ваш список и его список не совпадут. Тут мы его и поймаем!

— А он не заподозрит, что у нас тоже существует собственный список?

Цезарь засмеялся:

— Только не он! Восточные царства обычно не склонны проявлять такую аккуратность. Точность, аккуратность — это черта римлян. Конечно, зная, что я здесь, он решит, что я первым обобрал дворец, поэтому он даже не подумает, что я мог сговориться с тобой, чтобы поймать его.

К концу декабря все было сделано. Царица переехала в маленькую рыболовецкую деревню Реба, за мысом Боспора на берегу Эвксинского моря. Здесь у Никомеда была личная вилла, и царица сочла ее идеальным местом для уединившейся правительницы.

— Когда Юнк потребует от тебя освободить виллу, ты покажешь ему копию документа, устанавливающего право на собственность, и скажешь ему, что оригинал находится у твоих банкиров. Где у тебя будет банк?

— Я подумала о Византии. Это ближе всего.

— Отлично! Византий не входит в состав Вифинии, поэтому Юнк не сможет проверить твои счета или присвоить твои деньги. Ты также скажешь Юнку, что все, что находится на вилле, — это твоя собственность, часть твоего приданого. Это не позволит ему что-нибудь отнять у тебя. Поэтому не вноси в каталог того, что ты захочешь взять с собой. Если кто и имеет право взять что-то из дворца, это ты.

— Но я должна подумать и о Низе, — с тоской сказала старая женщина. — Кто знает? Может быть, когда-нибудь, прежде чем я умру, моя дочь вернется ко мне.

Пришло сообщение о том, что Юнк приплыл в Геллеспонт и прибудет в Никомедию через несколько дней. По пути он намерен остановиться в Прусе для инспекции, сказал его посланец. Цезарь перевез царицу на виллу, удостоверился, что казна выдала ей достаточно денег, чтобы обеспечить хорошим доходом, поместил деньги Орадалтис и каталог у выбранных ею банкиров в Византии и отплыл из Византия со своей свитой в двадцать человек. Он будет держаться фракийского берега Пропонтиды всю дорогу до Геллеспонта и таким образом избежит встречи с Марком Юнием Юнком, губернатором Вифинии.

Цезарь не собирался возвращаться в Рим. Он планировал отправиться на Родос и там год или два поучиться у Аполлония Молона. Цицерон убедил его, что это значительно повысит его ораторские способности, хотя Цезарь хорошо знал, что его ораторские способности уже и без того достаточно высоки. Он не скучал по Риму, как Цицерон, не грустил и по своей семье, хотя иметь такую семью было приятно, она помогала сохранять спокойствие, уверенность. Его жена, ребенок, мать ждут его и будут на месте, когда он вернется. Ему и в голову не приходило, что кто-то может умереть, пока его не будет дома.

Это путешествие оказалось дорогостоящим, но он не разрешил Никомеду и Орадалтис дать ему денег. Он только попросил оставить ему что-нибудь на память, и ему вручили настоящий изумруд — из Скифии, а не из Аравийского залива, где изумруды намного бледнее и непрозрачные. Это был гладкий, не ограненный камень размером с куриное яйцо. На нем были выгравированы профили царя и царицы Вифинии. Естественно, продать такую вещь он не мог. Но Цезарь не беспокоился о деньгах. В настоящее время он имел их достаточное количество, а будущее, он был убежден, само позаботится о себе — таково было его отношение к финансам, которое доводило его мать до помрачения рассудка. Но вот свита из двадцати человек и нанятый корабль обошлись ему раз в десять дороже, чем все путешествия, которые он совершал до этого!

В Смирне он опять провел некоторое время с Публием Рутилием Руфом. Его сильно позабавили рассказы старика о Цицероне, который посетил его на пути в Рим с Родоса.

— Поразительный образчик выскочки! — таков был приговор Цицерону Рутилия Руфа. — Он никогда не будет счастлив в Риме, знаешь, хотя обожает этот город. Я бы назвал его солью земли — порядочный, добросердечный и старомодный человек.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — кивнул Цезарь. — Беда в том, дядя Публий, что у него великолепный ум и большие амбиции.

— Как у Гая Мария.

— Нет, — решительно возразил Цезарь, — не как у Гая Мария.

В Милете он узнал подробности о том, как Веррес украл тончайшую шерсть, гобелены и ковры из города, и посоветовал этнарху подать жалобу в римский Сенат.

— Хотя, — добавил Цезарь, готовый сесть на корабль, чтобы плыть в Галикарнас, — вам повезло, что вместе с ними он не украл предметы искусства и не ограбил ваши храмы. Такое он проделывал в других местах.

Корабль, который он нанял в Византии, был достаточно опрятным грузовым судном в сорок весел, с высоким полуютом, где были расположены два рулевых весла, с каютой посреди палубы. Тридцать мулов и лошадей — включая несейского коня и своего любимого Двупалого — Цезарь разместил в стойлах между его каютой и полуютом. Поскольку они никогда не плавали на расстояние больше пятидесяти миль без захода в другой порт, подготовка к повторному плаванию была чем-то вроде тяжелого испытания, так как лошадей и мулов пришлось загонять на корабль и снова ставить в стойла.

Милет не отличался от Смирны, Питаны и полудюжины других портов. Все в окрестностях гавани знали, что этот корабль нанят римским сенатором, и всем было очень интересно. Посмотрите, вот он! Красивый молодой человек в белоснежной тоге, который идет, словно ему принадлежит весь мир! А разве ему не принадлежит весь мир? Ведь он римский сенатор. Конечно, разговорам способствовали и некоторые лица из его сопровождения, так что все обычные бездельники, слонявшиеся в гавани Милета, знали, что этот путешественник — аристократ высшего класса, блестящий человек и единственный, кто уговорил царя Вифинии Никомеда оставить свое царство Риму. Не приходилось удивляться, что Цезарь был рад, когда сходни убрали, якорь подняли и корабль снова вышел в море.

Стоял замечательный день, море было спокойным, легкий бриз надувал большой льняной парус, давая возможность гребцам отдохнуть, и до Галикарнаса они доберутся уже на следующий день. Так уверял Цезаря капитан, когда они стояли вместе на полуюте.

Они проплыли вдоль побережья семь или восемь миль. Вдали показался мыс. Корабль Цезаря спокойно прошел между мысом и видневшимся вдали островом.

— Фармакусса — сказал капитан, указывая на остров.

Они миновали этот остров, держась берега. А еще дальше по курсу находился город Иасс, расположенный на материке. Они обогнули следующий полуостров, двигаясь вдоль изрезанной береговой линии. Фармакусса имела очертания женской груди, причем одна грудь, южная, была больше другой.

— Кто-нибудь там живет? — спросил Цезарь просто так.

— Никого, даже пастухов с овцами.

Остров почти исчез из виду, когда низкая военная галера вынырнула из-за большой «груди», двигаясь наперерез кораблю Цезаря.

— Пираты! — взвизгнул капитан с побелевшим лицом.

Цезарь повернул голову, глядя на след от корабля, и кивнул.

— Да, и еще другая галера идет за нами. А сколько может быть людей на борту галеры? — спросил он.

— Вооруженных? Не меньше сотни. И вооружены до зубов.

— А на той, что сзади?

Капитан вытянул шею.

— Этот корабль побольше. Наверное, сто пятьдесят.

— Тогда ты ведь не будешь рекомендовать нам сопротивляться?

— О боги, сенатор, конечно нет! У них шпионы в каждом порту Эгейского моря. Я думаю, шпионы отправились из Милета вчера с описанием моего корабля и известием, что на нем плывет римский сенатор.

— Значит, Фармакусса — база пиратов?

— Нет, сенатор. Тогда Милет и Приена могли бы легко избавиться от них. Они просто спрятались там на несколько дней в ожидании жертвы. На ожидание всегда уходит не больше нескольких дней. Что-нибудь всегда попадается. Нам не повезло. Сейчас зима, и обычно штормит. Я надеялся избежать пиратов. Но, увы, погода слишком хорошая.

— И что они с нами сделают?

— Они приведут нас к себе на базу и будут ждать выкупа.

— А где может скрываться их база?

— Это, наверное, Ликия. Где-нибудь между Патарой и Мирой.

— Далековато отсюда.

— Плыть несколько дней.

— А почему так далеко?

— Там абсолютно безопасно — рай для пиратов! Сотни невидимых бухточек среди скал и долин. В том районе не меньше тридцати больших пиратских поселений.

Цезарь спокойно смотрел, как обе галеры быстро приближаются к ним. Он уже видел вооруженных людей, толпившихся вдоль планшира, и слышал их голоса.

— А что может помешать мне вернуться туда с флотом, после того как за меня заплатят выкуп, и всех их взять в плен?

— Ты никогда не найдешь нужную бухту, сенатор. Их сотни, и все они выглядят одинаково. Вроде древнего Кносского лабиринта.

Позвав своего личного слугу, Цезарь спокойно попросил принести свою тогу. Перепуганный слуга притащил не совсем свежую охапку белого полотна, Цезарь стал молча ждать, когда слуга расправит как следует все складки.

Появился Бургунд.

— Мы будем драться, Цезарь?

— Нет, конечно, нет. Одно дело сражаться, когда есть хоть малейшее преимущество, и совсем другое, когда сопротивление равносильно самоубийству. Мы будем спокойно продолжать плыть, Бургунд. Ты слышишь меня?

— Слышу.

— Тогда обязательно передай всем: мне не нужны безрассудные герои. — Цезарь повернулся к капитану. — Значит, я не узнаю нужную пещеру, да?

— Никогда, сенатор, поверь мне. Многие пытались.

— В Риме нас старались убедить, что Публий Сервилий Ватия избавился от пиратов, когда покорил Исаврию. Он даже позволил называть себя «Ватия Исаврийский» — такой важной была его кампания.

— Пираты — как туча насекомых, Цезарь. Ты можешь их выкурить, но, как только воздух очистится, они возвращаются.

— Понимаю. Значит, когда Ватия — фу, Ватия Исаврийский! — положил конец правлению вождя пиратов Зеникета, он только соскреб накипь с поверхности. Это правда, капитан?

— И да, и нет. Царь Зеникет был просто один из вождей. Что касается Исаврии, — капитан пожал плечами, — никто из нас, кто плавает в этих водах, не мог понять, почему известный римский полководец пошел войной на островное племя писидийских дикарей, думая, что он наносит удар пиратству. Вероятно, несколько внуков тех исаврийцев присоединились к пиратам, но Исаврия слишком далека от моря, чтобы ее волновали морские грабители.

Теперь уже обе галеры плыли рядом, и люди с галер перебрались на торговое судно.

— А-а! Вот идет вождь, — спокойно сказал Цезарь.

Высокий, моложавый человек, одетый в тирскую пурпурную тунику, щедро вышитую золотом, прошел через толпу, собравшуюся на палубе, и поднялся по дощатым ступеням на полуют. Он был без оружия и вообще не имел воинственного вида.

— Добрый день, — поздоровался Цезарь.

— Я не ошибаюсь, предположив, что ты — римский сенатор Гай Юлий Цезарь, завоевавший гражданский венок?

— Нет, ты не ошибаешься.

Светло-зеленые глаза вождя сузились. Он поднял руку с ухоженными ногтями к тщательно завитым желтым волосам.

— Ты очень сдержан, сенатор, — сказал пират.

Произношение выдавало в нем уроженца одного из островов Спорады.

— Не вижу причины быть другим, — отозвался Цезарь, удивленно подняв брови. — Я думаю, ты позволишь мне выкупить себя и моих людей, поэтому мне нечего бояться.

— Это правда. Но мои пленники уже, наверное, обделались от страха.

— Только не этот пленник!

— Ну, ты — герой войны.

— И что теперь… э-э, я не разобрал твоего имени.

— Полигон.

Пират обернулся, чтобы взглянуть на своих людей, которые уже собрали команду торгового судна в одну группу, а двадцать людей Цезаря — в другую.

Как и их начальник, остальные пираты были настоящими щеголями. Одни красовались в париках, другие завивали раскаленными щипцами длинные локоны, некоторые были размалеваны, как шлюхи. Нашлись и такие, кто предпочитал тщательное бритье и мужественный вид. И все были очень хорошо одеты.

— И что дальше? — повторил Цезарь.

— Твою команду переведут на мой корабль, своих людей я посажу на весла на твой корабль, и мы как можно быстрее поплывем на юг, сенатор. К закату мы минуем Книд. Через три дня ты окажешься в моем доме, где будешь жить как мой гость, пока я не получу за тебя некоторую сумму.

— Не было бы проще разрешить нескольким моим слугам покинуть корабль уже здесь? Лихтер может доставить их обратно в Милет — это богатый город, там нетрудно собрать выкуп. Кстати, насколько он велик?

Вождь проигнорировал второй вопрос. Он энергично покачал головой:

— Нет, последний наш выкуп из Милета мы получили совсем недавно. Мы распределяем нагрузку между городами, потому что иногда выкупленные люди плохо выплачивают долг тому сообществу, которое собрало для них деньги. Теперь очередь Ксанфа и Патары — Ликии. Мы позволим тебе послать твоих слуг, когда прибудем в Патару. — Полигон тряхнул кудрями. — Что касается суммы — двадцать талантов серебром.

Цезарь отпрянул.

— Двадцать талантов серебром? — в ярости воскликнул он. — И это все, чего я стою?

— Обычная цена сенаторов, так решили пираты. Ты слишком молод для магистрата.

— Я — Гай Юлий Цезарь! — высокомерно представился пленник. — Парень, ты не понял! Я не только патриций, я из Юлиев! Ты спросишь, что значит быть одним из Юлиев? Это значит, что я происхожу от богини Афродиты. Я родился в консульской семье и в свое время тоже буду консулом. Я не простой сенатор, парень! Я удостоен гражданского венка, я имею право выступать в Сенате, мое место на среднем ярусе; когда я вхожу в Палату, все — включая консулов и цензоров! — должны встать и аплодировать мне. Двадцать талантов серебром? Я стою пятьдесят талантов серебром!

Полигон слушал с восхищением. Ему никогда не приходилось брать в плен таких, как этот! Такой самоуверенный, такой бесстрашный, такой надменный! И все же таилось что-то в этом красивом лице, что Полигону не нравилось. Может быть, огонек в глазах? Или Гай Юлий Цезарь попросту смеется над ним? Но почему бы ему насмехаться таким способом — предлагая заплатить сумму вдвое больше обычной? Он говорил это вполне серьезно. Должно быть, он на самом деле серьезен! Но… Несомненно, в глазах его плясал огонек!

— Хорошо, ваше величество, пусть будет пятьдесят талантов серебром! — сказал Полигон, тоже с огоньком в глазах.

— Вот это уже лучше, — молвил Цезарь и отвернулся.

Три дня спустя, не встретив ни родосского, ни других флотов, патрулирующих безлюдные моря, свиту Цезаря высадили на берег напротив Патары. Полигон плыл на своей галере. Цезарь больше его не видел. Но пират пришел проследить, как пересаживают сопровождавших Цезаря людей на лихтер.

— Если хочешь, ты можешь оставить их при себе, а послать только одного, — сказал вожак пиратов. — Одного достаточно, чтобы собрать выкуп.

— Один — это неприлично для человека моего положения, — холодно возразил Цезарь. — Я оставлю себе троих: моего личного слугу Деметрия и двух писарей. Если мне придется долго ждать, мне потребуется кто-нибудь, кто будет переписывать мои стихи. Возможно, я напишу пьесу. Комедию! Да, у меня будет масса материала для комедии. А может быть, даже фарса!

— Кто возглавляет твоих людей?

— Мой вольноотпущенник, Гай Юлий Бургунд.

— Этот гигант? Что за человек! В качестве раба он стоил бы состояние.

— В свое время так и было. Ему нужен будет его несейский конь, — продолжал Цезарь, — и другим тоже необходимы лошади. Пусть выглядят сообразно своему положению. Я настаиваю на этом.

— Ты можешь настаивать на чем угодно. Лошади хорошие. Я их оставлю себе.

— Ты не сделаешь этого! — резко оборвал его Цезарь. — Ты получаешь пятьдесят талантов выкупа, поэтому отдашь лошадей. Двупалого я оставлю себе — если только твои дороги не мощены. Двупалый не подкован, поэтому не приспособлен для перемещения по мощеным дорогам.

— Это уже слишком! — поразился Полигон.

— Выведи лошадей на берег, Полигон, — приказал Цезарь.

Лошадей вывели на берег. Бургунд очень переживал, что оставляет Цезаря почти одного у этих негодяев, но знал, что спорить бесполезно. Ему поручили собрать выкуп.

Они плыли в Восточную Ликию вдоль пустынного берега. Ни дорог, ни селений, ни рыбацких деревень, только огромные заснеженные горы Солима, нависшие над водой и скрывавшие бухточки, не давая их обнаружить. Потом потянулись небольшие углубления в склонах гор, красно-желтый песок, ссыпавшийся с утеса. Но ни одного пиратского поселения! Цезарь неподвижно стоял на полуюте с тех самых пор, как корабль миновал устье реки, на которой стояли Патара и Ксанф. Пленник внимательно смотрел на берег, мимо которого они плыли уже не один час.

На закате две галеры и торговое судно, которое они эскортировали, повернули к берегу, к одной из бесчисленных одинаковых бухточек. Их отбуксировали по песку, пока они не достигли берега. Только когда Цезарь спрыгнул на землю и пошел по зыбучему песку, он увидел то, что нельзя было увидеть со стороны моря, — утес в глубине бухты. На самом деле это были два утеса, выступ одного скрывал пространство между ними, а позади них располагалась большая полая низина. Убежище пиратов!

— Сейчас зима, и пятьдесят талантов, которые мы получим за тебя, дадут нам возможность хорошо отдохнуть. Не придется плавать в ранних весенних штормах, — сказал Полигон, присоединяясь к Цезарю, когда тот проходил расщелину между утесами.

Пираты уже устанавливали валики под носы галер и грузового судна. Цезарь и Полигон наблюдали, как три корабля тащили по песку, затем влекли между утесами и устанавливали на стоянку на подпорках в скрытой долине.

— Ты всегда так делаешь? — спросил Цезарь.

— Нет, если мы приходим сюда ненадолго, но такое бывает редко. Пока мы в море, мы не заходим домой.

— У вас здесь все продумано, — одобрительно заметил Цезарь.

Низина была, наверное, полторы мили в ширину и около полумили в длину, приблизительно овальная по очертаниям. В самом дальнем ее конце небольшой водопад стекал с невидимых высот в пруд. Пруд превращался в поток, который устремлялся в бухту. С моря ничего этого не было заметно. Пираты — а может, и матушка-природа — проделали узкий канал для потока в самом конце песка, под утесом.

Добротно построенный и правильно организованный город занимал большую часть долины. Каменные дома в три-четыре этажа стояли вдоль улиц, усыпанных гравием. Несколько очень больших каменных зернохранилищ и складских помещений располагались напротив корабельной стоянки. Рыночная площадь с храмом являлась центром общественной жизни.

— Сколько у тебя людей? — спросил Цезарь у Полигона.

— Включая жен, любовниц и детей — а также любовников для некоторых мужчин! — около полутора тысяч. Да еще рабы.

— И сколько же рабов?

— Тысячи две или около этого. Сами мы ничего не делаем, — гордо ответил Полигон.

— Я удивлен, что рабы не бунтуют, когда вас нет. Или любовницы и любовники — грозные воины?

Вожак презрительно засмеялся:

— Мы не дураки, сенатор! Каждый раб постоянно прикован цепью. А поскольку нельзя убежать, зачем бунтовать?

— Меня бы это не остановило, — сказал Цезарь.

— Тебя поймали бы при нашем возвращении. Здесь нет свободного корабля, на котором ты мог бы уплыть.

— А может быть, это как раз я поймал бы тебя по возвращении.

— Тогда я очень рад, что все мы будем здесь, пока не придет твой выкуп, сенатор, и ты не поднимешь восстания.

— Ну-у! — разочарованно протянул Цезарь. — Ты хочешь сказать, что я отдам тебе пятьдесят талантов и мне даже не предложат женского общества, пока я жду выкупа? Мужчины меня не возбуждают, но среди женщин я знаменит.

— В этом я не сомневаюсь, если ты предпочитаешь их, — хихикнул Полигон. — Не беспокойся! Если хочешь женщин, они найдутся.

— Есть ли библиотека в этой замечательной маленькой гавани?

— Немного книг сыщется, но мы не ученые. Они подошли к просторному дому.

— Это мой дом. Ты останешься здесь — я предпочитаю, чтобы ты находился у меня на глазах. Конечно, для тебя приготовлены отдельные апартаменты.

— Ванна сейчас очень не помешала бы.

— Поскольку у меня все удобства, достойные Палатина, ванна тебе будет, сенатор.

— Я бы хотел, чтобы ты звал меня Цезарь.

— Хорошо, пусть будет Цезарь.

Комнат оказалось достаточно, чтобы поместить там Деметрия, двух писарей и самого Цезаря, который вскоре нежился в ванне нужной температуры, чуть горячее тепловатой.

— Деметрий, ты должен будешь меня брить и выщипывать волосы на моем теле, пока мы здесь, — распорядился Цезарь, расчесывая свои светлые волнистые кудри, свисавшие из-под венца. Он положил зеркало, сделанное из чеканного золота, инкрустированного драгоценными камнями, и покачал головой. — В этом доме хранится целое состояние.

— Они награбили много состояний, — отозвался Деметрий.

— И без сомнения, накопили много трофеев. Не во всех домах живут люди. Кое-где просто склады.

Цезарь ушел, чтобы присоединиться к Полигону в столовой. Угощение подавали отличное и разнообразное, вино было великолепно.

— У тебя хороший повар, — похвалил Цезарь.

— Я смотрю, ты мало ешь и совсем не пьешь вина, — заметил Полигон.

— Я равнодушен ко всему, кроме моей работы.

— И даже к женщинам?

— Женщины — это тоже работа, — ответил Цезарь, вытирая руки.

— Никогда не слышал, чтобы о них так говорили, — засмеялся Полигон. — Ты чудак, Цезарь, — отдавать всего себя работе. — Он похлопал себя по животу и понюхал содержимое бокала из горного хрусталя. — Что касается меня, единственное, что мне нравится в пиратстве, — это восхитительная жизнь, которую оно мне предоставляет, когда я не в море. Но больше всего я люблю хорошее вино!

— Не то чтобы мне не нравился вкус вина, — сказал Цезарь. — Мне очень не по душе, что теряется способность соображать, и я замечаю, что даже половина кубка разбавленного вина притупляет остроту ума.

— Но когда ты просыпаешься, ты снова целый день хорошо себя чувствуешь! — воскликнул Полигон.

Цезарь усмехнулся.

— Не обязательно.

— Что ты имеешь в виду?

— Например, дорогой мой, я проснусь совершенно трезвый, в полном здравии, как обычно, утром того дня, когда приплыву сюда с флотом, захвачу это место и всех вас. Уверяю тебя: увидев тебя в цепях, я буду чувствовать себя гораздо лучше! Но даже это относительно. Ибо в тот день, когда я распну тебя, Полигон, мне будет так замечательно, как никогда не бывало раньше!

Полигон расхохотался:

— Цезарь, ты самый занимательный гость из всех, что бывали в моем доме! Мне нравится твое чувство юмора!

— Ты очень любезен. Но ты не будешь смеяться, когда я распну тебя, друг мой.

— Этого не случится.

— Это случится.

Весь в золоте и пурпуре — пальцы в кольцах, на груди ожерелье — Полигон откинулся на ложе и снова засмеялся.

— Ты думаешь, я не заметил, как ты стоял на своем корабле и смотрел на берег? Ерунда, Цезарь, ерунда! Никто не найдет пути обратно!

— Но ты же находишь.

— Потому что я это проделал тысячу раз. Первую сотню я все блуждал.

— Могу поверить. Ты не такой умный, как я.

Это обидело. Полигон сел.

— Достаточно умный, чтобы захватить римского сенатора! И содрать с него пятьдесят талантов!

— Из твоего яйца еще ничего не вылупилось.

— Если из этого яйца ничего не вылупится, оно будет сидеть здесь, пока не стухнет!

Вскоре после этого оживленного обмена репликами Полигон быстро вышел, оставив пленника искать дорогу в свои комнаты. Там ждала его очень привлекательная девушка, ценный подарок, как оказалось, — после того как Цезарь послал ее к Деметрию проверить на предмет чистоты.

Сорок дней оставался Цезарь в плену у пиратов. Никто не ограничивал его свободы. Он ходил, куда хотел, разговаривал, с кем хотел. Слава о нем разнеслась из конца в конец, и скоро все знали: римский сенатор вполне верит в то, что вернется обратно после выкупа, захватит и распнет их всех.

— Нет, нет, только мужчин! — уверял Цезарь, очаровательно улыбаясь группе женщин, которые пришли, чтобы спросить, правда ли это. — Как бы я мог распять подобную красоту?

— Тогда что ты с нами сделаешь? — спросила самая смелая женщина, маня его взглядом.

— Продам. Сколько здесь женщин и детей?

— Тысяча.

— Тысяча. При средней цене каждой из вас на каком-нибудь рабовладельческом рынке в тысячу триста сестерциев я оправдаю свой выкуп и верну долг тем, кто вносил деньги. Они даже получат небольшую прибыль. Но вы, женщины и дети, намного красивее, чем те, которых обычно находят в небольшом городе, так что я ожидаю среднюю цену в две тысячи сестерциев за каждую. А это даст огромную прибыль моим выкупщикам.

Женщины захихикали. О, он просто душка!

Все очень полюбили его. Он был такой приятный, такой ласковый и добродушный, ничего не боялся, всегда веселый. Со всеми готов шутить, и так часто разговаривает о распятии мужчин и продаже женщин и детей в рабство, что это стало почти постоянным развлечением. Его глаза блестели, губы подергивались, он считал, что это очень забавно. Они тоже потешались над этим. Первая девушка рассказывала о его любовной силе. Многие женщины кидали в его сторону призывные взгляды. Но вскоре мужчины обнаружили, что он был разборчив: он никогда не брал женщину, которая постоянно принадлежала кому-нибудь.

— Я наставляю рога только тем, кто мне ровня, — надменно говорил Цезарь с видом истинного аристократа.

— Друзьям? — спрашивали они, хохоча.

— Врагам, — отвечал Цезарь.

— А мы — твои враги?

— Да, вы мои враги. Но не ровня мне. Вы — низкое сборище законченных мерзавцев! — отвечал он.

При этих словах все падали от хохота. Им нравилось, как он оскорбляет их с таким добродушным юмором.

Однажды днем, когда Цезарь обедал с Полигоном, вожак пиратов вздохнул:

— Мне жаль терять тебя, Цезарь.

— А-а! Значит, собрали выкуп?

— Он прибудет завтра с твоим вольноотпущенником.

— И как ты это организуешь? Я думаю, его сюда приведут, поскольку ты говоришь, что это место найти нельзя.

— С ним все время находились мои люди. Когда последний талант положили в последний мешок, я получил сообщение. Они явятся завтра около полудня.

— И тогда я смогу уехать?

— Да.

— А мой корабль?

— Он тоже.

— А капитан? Его команда?

— Они будут на борту. Ты отплывешь с наступлением сумерек и отправишься на запад.

— Значит, ты включил нанятый корабль в твою цену.