Тень доктора Кречмера Миронова Наталья

— Верочка, — послышался в трубке расстроенный голос Антонины Ильиничны, — прямо не знаю, как тебе и сказать.

— Что-то с Наташей?

— Нет, что ты, с ней все в порядке. Эта девочка — сущий ангел. Нет, это твоя мать. Она здесь.

— Здесь? Где здесь?

— Она позвонила снизу, с поста охраны. Я не знаю, что делать. Николай Александрович на репетицию уехал.

— Не волнуйтесь, Антонина Ильинична, вы все сделали правильно. Я этим займусь. Напомните мне телефон нашей охраны.

Косо записав номер на листке из блокнота, Вера тут же набрала его на своем сотовом. Ей не хотелось, чтобы разговор, пусть даже случайно, услышала секретарша. Когда в трубке раздался знакомый голос охранника, она поздоровалась и попросила соединить ее с нежданной визитершей.

— Вера? — Да, это она, ее мать. — Что за фокусы? Кто там у тебя сидит? Прислуга? Почему меня не пускают?

Вера тоже решила не здороваться.

— Потому что это охраняемый дом и туда пускают только с разрешения жильцов.

— Ну, так скажи, чтоб меня пустили!

— Зачем? Ты ведь приехала ко мне, мама? Вот и приезжай ко мне. Я сейчас на работе. Передай трубку охраннику, будь так добра.

Лидия Алексеевна была так потрясена, что даже не стала спорить.

— Окажите мне услугу, — попросила Вера. — Вызовите этой даме такси и дайте мой рабочий адрес. — Она продиктовала. — И заплатите, пожалуйста, водителю, я с вами потом рассчитаюсь.

— А зачем такси? — удивился охранник. — У нас есть разгонная машина, сейчас я ее посажу, а напарник мой отвезет.

— Огромное вам спасибо. Она с вещами?

— Да, с чемоданом.

— Хорошо. Вот пусть с вещами и приезжает.

— Понял вас. Сейчас сделаем.

Вера бросила взгляд на часы и нажала кнопку интеркома.

— Лена, у меня на три часа назначена встреча с Овчинниковым из ММВБ. Перенесите ее, пожалуйста, на пять. Если это невозможно, извинитесь за меня и перенесите на любой день, когда ему будет удобно. Предупредите на входе, что ко мне приедет Нелюбина Лидия Алексеевна, выпишите ей пропуск. Больше того, прошу вас встретить ее лично. И закажите мне, пожалуйста, малую переговорную, я буду говорить с ней там. Она приедет с чемоданом, позаботьтесь, чтобы охрана к ней не придиралась. В чемодане никакой бомбы нет, — задумчиво добавила Вера, когда секретарша уже отключила связь.

Вскоре Лена доложила, что с Овчинниковым договорилась на пять, охрана предупреждена, а малая переговорная комната зарезервирована. Видно было, что секретарша изнывает от любопытства. У них были хорошие отношения, но делиться с ней личными заботами Вера не собиралась.

Дожидаясь появления матери, она вспомнила о неожиданном событии, которое до сих пор скрывала от родных.

Это случилось через полгода после того, как они с Антониной Ильиничной и Андрюшей перебрались из Долгопрудного в Москву, в этот самый дом на Ленинградском проспекте. В тот раз тоже все началось с телефонного звонка.

Женщина, представившаяся Ольгой Владимировной Домбровской, сказала, что звонит из Сочи и что у нее для Веры письмо. Из сбивчивых объяснений незнакомки Вера поняла, что письмо — от ее покойного отца.

— Мы вас искали, искали, — говорила Ольга Владимировна. — Запросы посылали: нет, говорят, такой в Москве, не числится!

— Вы знали моего отца? — спросила Вера.

— Отец мой, Домбровский Владимир Максимович, с вашим отцом дружил, — начала рассказывать Ольга Владимировна. — Он капитан, как раз в рейсе был, когда с Василь Петровичем несчастье случилось. Возвращается, и тут нам письмо заказное по почте и посылка. От Василь Петровича. А самого-то уж на свете нет, отец и на похороны не успел. Он конверт открыл, а там другой конверт и записка ему: «Конверт и посылку прошу передать моей дочери Нелюбиной Вере Васильевне по достижении совершеннолетия, а до того хранить в тайне». Как будто знал, — добавила Ольга Владимировна уже от себя. — Как будто смерть свою чуял.

— У него было больное сердце. Продолжайте, пожалуйста.

— Ну, мы и хранили все восемь лет. А как пришло время отдавать — у отца инсульт. Мы с мамой захлопотались, а как спохватились, вы уже в Москву уехали. Кинулись искать — найти не можем.

— Я в Подмосковье жила, — вставила Вера. — Отца-то выходили?

— Выходили, но пришлось ему на пенсию идти, по инвалидности. Списали на берег вчистую. Только письмо это ему покою не дает. Мы сколько раз пытались, и все никак. Я уж хотела у матери вашей спросить, но отец запретил.

— И правильно сделал. Передайте ему за это от меня отдельное спасибо.

— Да время-то идет, отец, как вспомнит о письме, волноваться начинает, ну и мы с мамой тоже. Вот я и решила: дай, думаю, еще разок попробую. И представьте, выдают в справочной адрес и этот телефон!

Вера обдумала услышанное.

— Вот как мы поступим, — сказала она наконец. — Я оплачу пересылку экспресс-почтой. Отсюда, из Москвы. Продиктуйте мне, пожалуйста, ваш адрес.

— Что вы, это же дорого! — испугалась Ольга Владимировна. — Давайте я вам с проводником передам.

— В данном случае, — успокоила ее Вера, — расходы значения не имеют, зато экспресс-почта гораздо надежнее.

Так и договорились.

Через сутки Вера получила письмо и посылку прямо на дом. Она взяла их и заперлась у себя в кабинете. Сначала вскрыла крупноформатный белый, уже пожелтевший от времени конверт и, отложив юридические документы, прочла краткое письмо. Ей стало не по себе. Перед ней лежала предсмертная записка.

Прости, дочка, не сумел я тебя защитить. Ты хорошая девочка, ты справишься. А я и рад бы помочь, да вижу: только хуже будет. Прости, что бросаю тебя, знаю, что нехорошо, да, видно, пришел мой край. От большего греха убегаю. Знай одно: как мог, я любил тебя.

Твой отец

Василий Нелюбин

Вера несколько раз перечитала коротенькое страшное письмо, потом вскрыла посылку. Под бумагой оказалась картонная коробка, а в ней. Первым делом из коробки выпал папин самодельный ножик. Тот самый, оставшийся от дедушки. Острый-преострый. Потом Вера вынула награды с орденскими книжками, и не только отца, но и деда, героя войны. Он умер уже после войны, но до Вериного рождения: она никогда не видела ни его, ни бабушки.

Еще в коробке были старые семейные фотографии, фронтовые письма и скромные, непритязательные бабушкины украшения. Тоненькая золотая цепочка. Сережки золотыми колечками. Золотые часики с браслетом-крабом, модные, кажется, в середине прошлого века. Обручальное кольцо и еще пара колец с полудрагоценными камнями. Потом Вера взяла в руки сберкнижку с оттиснутым на обложке лиловым штампом «Вклад завещан». На книжке лежало двадцать пять тысяч рублей — неслыханные по тем временам деньги. Отец так и не узнал, что они сгорели.

Вера начала перебирать фотографии. Вот дед в Новороссийске еще до войны, бравый моряк в бескозырке, обнимает за плечи невесту. Глядя на бабушку, Вера сразу поняла, от кого унаследовала свою внешность. Даже косички заплетены точно так же — высоко над висками. Вот они уже с первенцем, тридцать второй год. Вера знала, что до войны у деда с бабушкой родилось еще двое детей, но они погибли в поезде, разбомбленном немцами под станицей Абинской, когда семья эвакуировалась из Новороссийска. Папа — он был самый старший, ему доверили чайник — побежал за кипятком, и тут поезд вдруг тронулся. Бабушка бросилась за ним, оставив малышей в вагоне. Папа и бабушка остались живы, а его младшие братик и сестренка погибли…

А вот послевоенный снимок. Всего пятнадцать лет прошло, но дед превратился в старика. Вот он — сидит на стуле, грудь в орденах, нашивки за ранения, пустой рукав кителя, волосы уже седые, горький, тяжелый взгляд. Бабушка стоит рядом, положив руку на спинку его стула. Тоже постарела, но спину держит прямо. Дальше шли фотографии отца в разные годы. И нигде он не снят с матерью или с Лорой. Но на последнем снимке он держал на коленях ее, Веру. Судя по дате на оборотной стороне, здесь ей пять лет.

Отложив фотографии, Вера вынула из конверта документы. Постановление горсовета о выделении земельного участка под частное строение, скрупулезно сохраненные счета на стройматериалы и оплату услуг рабочих. «Строительство завершено 27 октября 1949 года», — прочитала она на последнем листе. Дом был построен за год до рождения матери, заметила Вера. Патент на гербовой бумаге и целая пачка синек: папин выносной причал. Тоже завещан ей. Наконец она взяла в руки нотариально заверенную копию завещания, в котором отец все движимое и недвижимое имущество, нажитое до брака, включая дом, отписывал ей в исключительное и безраздельное владение по достижении совершеннолетия.

Вера вновь перечитала предсмертную записку отца. «От большего греха убегаю». Что он имел в виду? Неужели хотел поднять руку на свою неверную жену?

Мать, конечно, знала о завещании. Наверняка существовал другой экземпляр, у нотариуса осталась запись. Что же она сделала? Подкупила нотариуса? Отец хорошо ее изучил и решил подстраховаться, переслав дочери завещание через старого друга.

Но чего он добивался? Чтобы она выгнала из дому мать-мачеху с ее кукушонком? Если так, то выполнить его волю Вера не смогла бы. Нет, скорее всего, он просто хотел дать ей преимущество перед ними, защиту от них. Тряхнув головой, Вера заставила себя сосредоточиться. Надо понять, почему он так поступил.

Стыдное воспоминание о том, как она крутила мясо в мясорубке, а папа ей помогал, ярко вспыхнуло в памяти. Почему именно об этом? Папа с мамой все время ссорились. Были и более поздние, более страшные воспоминания, но Вера гнала их. А это возвращалось само собой.

Спор на этом не кончился. Пока мама жарила котлеты, а папа с Верой чистили картошку он вспыхнул с новой силой.

— Если и дальше будет так продолжаться, учти, я с тобой разведусь. И вылетишь ты отсюда, — пригрозил папа.

Мама отвернулась от сковородки и посмотрела на папу, воинственно подбоченившись.

— Ох, как напугал! Давай, разводись! Я плакать не стану. Только помни: при разводе дети остаются с матерью. Ты меня понял?

— Вера останется со мной.

— А вот это мы еще посмотрим! — злорадно проговорила мама. — У меня все схвачено! Весь суд, все горкомовские, все исполкомовские у меня в бане парятся. Массаж делают!

Папа промолчал.

Да, мама умела «налаживать связи». Это Вера уже потом поняла. Мама оборудовала в санатории роскошную баню «для своих», а в «своих» у нее ходило все городское начальство. Главным преимуществом бани считались не секции с сухим и влажным паром, не бассейн с прохладной проточной водой, не обшитые эвкалиптом стены, не богатый бар, хотя все это в санаторской бане имелось и всячески приветствовалось. Выше всего и тогда, в советские годы, и после ценилась эксклюзивность. Понежиться всласть, напозволять себе довольно-таки сомнительных и рискованных удовольствий — ничего, все под врачебным присмотром! — и чтоб никаких посторонних глаз. «Вот — счастье, вот — права!» — могли бы воскликнуть вслед за поэтом городские чиновники.

Такие скандалы повторялись у родителей не раз и не два. Мама грозила, что отнимет Веру по суду.

Неужели он только поэтому… Вера почувствовала, как накатывает головная боль. Виски заломило так, что глаза заслезились. Неужели папа тогда испугался угроз? Бросил ее, оставил одну с матерью и Лорой…

Нет, он не мог, остановила себя Вера. Было что-то еще. Что же? Она думала об этом, когда папу хоронили, но так ничего и не придумала. Все-таки она тогда была еще маленькая. Но потом, позже… Ходили же разговоры…

Из порта отправляли и в порт доставляли какие-то неучтенные грузы. Папа ругался с секретарем горкома. Тот кричал — прямо у них дома! — чтобы папа не корчил из себя христосика. Вера тогда не поняла, что это значит, но запомнила. И мама секретаря поддержала, тоже кричала что-то, но папа отказался наотрез.

Через два года после папиной смерти затонул в Цемесской бухте «Адмирал Нахимов», а у Веры все перемешалось в голове.

Она сидела, обхватив голову руками, сжимая виски, словно пытаясь выдавить из себя воспоминания. Когда же это было — до или после? До. За несколько дней до папиной смерти. Поздно вечером столкнулись в море два судна: сухогруз, шедший в Новороссийск, и прогулочный теплоход. Обошлось без жертв, и вообще все было не так страшно, как на «Адмирале Нахимове», но пострадавшие были.

В городе шептались, что это не несчастный случай: суда опасно сблизились неспроста. И не в первый раз. С борта сухогруза что-то перебросили в мешке на мостик прогулочного теплохода. Налаженный канал. Ясное дело: сухогруз идет неведомо откуда, и в порту его будет крепко шмонать таможня. А прогулочный теплоход в нейтральные воды не выходит и досмотру не подлежит.

Но в тот раз контрабандисты не рассчитали расстояние, борта сблизились слишком сильно и, как говорилось на официальном языке, «вошли в соприкосновение». Сухогруз бульбом — расширяющейся подводной частью — зацепил теплоход и сильно накренил на левый борт, по инерции таща его за собой. На теплоходе люди попадали, многие переломали ноги, а кое-кто — позвоночник. У папы, вспомнила Вера, опять было крупное объяснение с секретарем горкома.

Это был всего лишь третий секретарь, отвечавший за туризм и спорт, но он славился умением хлебосольно, на широкую ногу принять в Сочи московское начальство, потому и пользовался большим влиянием. Ей было больно слушать, как он — еще молодой человек, лет на десять, если не больше, младше папы — кричит папе: «Сам виноват! Под суд пойдешь!» А папа… Вот тогда он и «развязал», снова запил.

Вера включила компьютер и нашла в Интернете ссылки на ту давнюю аварию. Их было немного, но ей и нужна-то была всего лишь одна. Это случилось двадцать второго апреля 1984 гола, а через четыре дня папы уже не было в живых. Значит…

Значит, он мог пойти под суд за то столкновение. Он же начальник порта, ему и отвечать. Мог и в тюрьму сесть.

«От большего греха убегаю». Что же он хотел этим сказать? Теперь уже не узнать. «Как мог, я любил тебя».

Вера так долго сидела в кабинете, что Антонина Ильинична встревожилась и робко постучала ей в дверь.

— Верочка, с тобой все в порядке?

— Все в порядке, — решительно ответила Вера.

Она бережно сложила бумаги и вещи, спрятала их в домашний сейф и вышла. Чего бы ни хотел от нее отец, подумала она, теперь было уже слишком поздно. Она навсегда покинула тот дом.

О самоубийстве отца и о его странной последней воле Вера не решилась рассказать даже Николаю после примирения. Но зато теперь у нее было прошлое, и она могла с гордостью рассказать о нем своим детям.

Лидия Алексеевна появилась в банке на удивление быстро: видимо, охранник-водитель знал, как объезжать пробки. Вера пошла встречать гостью с высоко поднятой головой. Только теперь она по достоинству оценила завещание отца.

Умирая, он вложил ей в руки мощное оружие, и не важно, что оно попало к ней с опозданием. Главное, оно оказалось у нее в самую нужную минуту. Теперь она знала, как противостоять матери.

Введя Лидию Алексеевну в переговорную комнату, секретарша Лена сказала:

— Водитель спрашивает, ему ждать?

— Нет, не ждать, — ответила Вера и вручила Лене пятисотрублевую купюру. — Поблагодарите его, пожалуйста, от меня и отпустите. — Она выждала, пока за секретаршей не закрылась дверь. — Здравствуй, мама. Проходи, садись. Чему я обязана таким визитом?

На Лидию Алексеевну явно произвели впечатление и размеры помещения, и обстановка. Малую переговорную комнату никак нельзя было назвать тесной. Здесь стояли два стола, составленные буквой «Т», и не менее дюжины глубоких удобных кресел. Стены были обшиты панелями натуральной древесины, на дальней, напротив председательского места, висела большая и яркая абстрактная картина в тяжелой раме. Это была картина трагически погибшего художника Бориса Татарникова — одно из приобретений, сделанных банком с Вериной подачи. Обстановку оживляли и прекрасно ухоженные растения в горшках. В углу стоял двухкамерный охладитель воды. Когда дверь закрылась, в комнате наступила особая «начальственная» тишина, какая бывает лишь в помещениях с хорошей звукоизоляцией.

«Сет» из искусственных сапфиров на месте, в свою очередь, отметила Вера и порадовалась, что не надела в этот день кольцо Галыниных. Сравнение было бы не в пользу Лидии Алексеевны.

Вера не стала садиться во главе председательского стола, а выбрала себе кресло сбоку и указала матери место напротив.

— Да оставь ты этот чемодан, садись.

Лидия Алексеевна села. Она не видела дочь тринадцать лет и теперь не узнавала свою серую мышку. Перед ней сидела уверенная в себе, элегантно одетая, прекрасно причесанная женщина с безупречным маникюром на длинных, точеных пальцах. Заметив обручальное кольцо, Лидия Алексеевна наконец нашла, что сказать:

— Так ты все-таки вышла за него замуж.

Ого! Выходит, Лора в курсе ее дел? И даже информирует мать? Любопытно.

Вера взглянула на изящное колечко, выполненное по ее заказу дизайнером-ювелиром: два тонких ободка, золотой и платиновый, спаянные вместе.

— Ты приехала меня поздравить?

— Я приехала поговорить о Лоре.

— О Лоре? А что с ней?

— Лора попала в ужасное положение. Знаю, ты ее не любишь…

— Она все сделала, чтобы я ее не любила.

— Но она все-таки твоя сестра. Ты должна ей помочь.

— Да что случилось-то?

— А то ты не знаешь!

— Извини, мама, я за светской хроникой не слежу. Говори толком.

— Выгнал ее этот чучмек!

Вера поморщилась.

— Давай обойдемся без подобных выражений. Если ты имеешь в виду Руслана Гаджиевича Уразбаева, то он уважаемый человек, солидный банкир. Я не знала, что они расстались.

Про себя Вера мельком подумала: что же такое должна была натворить Лора, чтобы он ее выгнал? Но спрашивать у матери, конечно, не стала. Лидия Алексеевна сама выложила, не дожидаясь вопроса:

— Детей ему, видите ли, захотелось!

Вот как далеко прокатилось эхо Лориных ранних абортов! «Надо будет поговорить с Вероникой, — подумала Вера, — чтоб срочно рожала. Она славная девочка, не подлая и не вредная. Жаль будет, если пропадет».

— И что я могу для нее сделать? — спросила Вера. — Да, кстати, почему она не обратилась ко мне сама?

Лидия Алексеевна взглянула на младшую дочь с ненавистью.

— Ты же прекрасно понимаешь: Лора слишком горда.

— И поэтому она вызвала сюда тебя? Странная гордость. Так что же я все-таки могу сделать?

— Ты могла бы пристроить ее куда-нибудь.

— Куда, например?

— Ну, я не знаю. — Лидия Алексеевна обвела глазами комнату. — У вас тут в Москве масса возможностей.

Опять провинциальный комплекс. Они с Николаем почти не говорили о Лоре, но он как-то раз упомянул, что Лора требовала от него того же самого, причем теми же самыми словами.

— Банковскому делу Лора не обучена. Да и никакому другому, если на то пошло, тоже. Всю свою жизнь она была профессиональной красавицей. Я не спорю, есть теперь и такая профессия: декоративная девушка. — Вера опять вспомнила Веронику Альтшулер. — Но Лоре тридцать шесть лет! В таком возрасте декоративные девушки обычно выходят на пенсию.

— Ты могла бы пристроить ее в театр!

— Я в театре не служу, — заговорила Вера, никак не выдавая своих мыслей, — но дело даже не в этом. В театре тоже нужно уметь что-то делать. Актерских способностей у Лоры нет, хотя «по жизни», как теперь говорят, она комедиантка. Костюмером или гримером ей не стать: это тоже искусство, этому тоже надо учиться. Вот возьми Зину Мухамедшину. Ты помнишь Зину? Она стала парикмахером экстра-класса. Но только я, заметь, никуда ее не пристраивала, она всего добилась сама.

Судьба Зины Мухамедшиной Лидию Алексеевну не волновала.

— Хватит читать мне мораль. Повторяю: Лора твоя сестра. Ты просто обязана ей помочь.

— Но я действительно не представляю, кем Лора могла бы работать в театре. Билетершей? Буфетчицей? Боюсь, ее не устроит зарплата. К тому же она не умеет считать и будет ошибаться со сдачей.

— Издеваешься, да? Лоре и без того трудно было к тебе обратиться, а ты еще издеваешься!

— Просто пытаюсь объяснить, что мои возможности ограничены. А вернее, Лорины. Я вижу только один выход: забирай ее к себе в Сочи. У вас есть дом. Кстати, он принадлежит мне. Но вы можете жить в нем. И это все, что я могу вам предложить.

Глядя на мать в эту минуту, Вера поняла, что должен был чувствовать граф Монте-Кристо. Лидия Алексеевна побелела, словно увидела призрак, и даже не сразу смогла заговорить.

— Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал? — прохрипела она.

Вера ответила чистую правду:

— Мне сказал папа.

— Прекрати…

— Но это правда. Папа написал мне письмо, и я его получила. Там есть заверенная копия завещания. А ты думала, я никогда не узнаю?

— Это завещание недействительно. Все сроки вышли.

— Ошибаешься. Завещание можно предъявить когда угодно. В нотариальной книге сохранилась запись, уничтожить ее невозможно. Если дело дойдет до суда, я докажу, что ты пыталась уничтожить завещание, а это уже статья и срок. Но ведь мы не будем доводить дело до суда, правда, мама?

Лидия Алексеевна не нашлась с ответом.

— Да успокойся, не собираюсь я тебя выселять. Я каждый месяц высылаю тебе деньги, их вполне достаточно для вас обеих. Ты еще работаешь и пенсию за отца получаешь. Сдаешь комнаты курортникам. Да, я и об этом знаю. Ты превратила дом в гостиницу, но уж для своей любимой Лоры авось найдешь местечко. В общем, я за вас спокойна. Как-нибудь проживете. Но помни, мама: завещание у меня, и если вы с Лорой еще хоть раз попытаетесь осложнить мне жизнь, я пущу его в ход. И еще одно: времени на раздумья у вас нет. Где Лора?

— Остановилась у какой-то подружки. Ты же ее к себе не пустишь!

— Нет, не пущу. Поезжай за ней сейчас же, я дам тебе машину и устрою вам билеты на самолет. Если не хочешь, чтобы она оказалась на панели, делай, как я говорю.

— Значит, ты останешься шиковать в Москве, а нам велишь убираться в Сочи? — все-таки не утерпела Лидия Алексеевна.

— Лора прошиковала в Москве тринадцать лет, и к чему ее это привело? Извини, мама мне надоела эта басня про стрекозу и муравья. Мне работать надо, меня люди ждут. А Сочи, кстати, тоже неплохой город, его даже называют третьей столицей. Вдруг в Сочи устроят Олимпиаду? У Лоры опять появится масса возможностей. Если она сбросит килограмм пятнадцать.

Удар попал точно в цель: Лидия Алексеевна еще не видела любимую дочь, но поняла, что Лора стала некондиционным товаром. Она решила пустить в ход последний козырь.

— Послушай, Лора много знает. Она там такого насмотрелась и наслушалась у этого своего… — От слова «чучмек» Лидия Алексеевна на этот раз удержалась.

— Ты предлагаешь мне купить информацию? У Лоры? Может быть, компромат на ее бывшего мужа?

— Он же твой конкурент!

— Ну и что? Конкуренция — основа нашей работы. И — ты не поверишь! — мы не опускаемся до шантажа. Лорина информация меня не интересует, в чем бы она ни состояла. В банковском деле Лора ничего не смыслит, а из личной жизни… Тем более уволь. И не советую ей даже пытаться шантажировать Уразбаева, для нее это может кончиться скверно. Очень скверно. — Вера подалась вперед над столом и пристально заглянула в глаза матери. — Если она задумала идти со своими разоблачениями в какое-нибудь бульварное издание… отговори ее. Мне не за что любить Лору, но я бы не хотела, чтобы ее нашли в канаве с проломленной головой.

Лидия Алексеевна поняла, что проиграла. Она тяжело поднялась с кресла.

— Неужели я ехала в такую даль только для того, чтобы все это выслушивать? Неужели у тебя совсем сердца нет? Вот так выгнать мать и сестру…

— Мама, я только хочу помочь. Но это все, что я могу для вас сделать.

Вера попросила секретаршу Лену заказать билеты на самолет, чтобы их можно было забрать прямо в аэропорту, и на минуту задумалась, понимая, что кто-то должен сопровождать мать и Лору в аэропорт: отпускать эту парочку в свободное плавание по Москве нельзя ни в коем случае. С просьбой она обратилась к Степану Григорьевичу Маловичко.

Она знала, что на него можно положиться. Одним своим видом он мог привести в трепет кого угодно. Он ей никогда ничего не говорил, но с тех самых пор, как она поступила работать в банк и наделала шуму своей аналитической запиской, Вера знала, что Маловичко питает к ней какие-то чувства. Помнила, как он примчался в банк в тот страшный вечер, когда на нее напал Гоша Савельев, как привез с собой доктора Васю, как защищал ее перед Альтшулером.

Теперь она была замужем, родила второго ребенка, никогда, ни словом, ни намеком, не подавала ему надежды, но по-прежнему, изредка сталкиваясь с ним по работе, читала в его глазах все ту же упорную, молчаливую, тяжелую преданность. Ей страшно не хотелось его просить, но другого выхода она не видела. Тащить Лору силком в самолет? Спору нет, это ее родственники, ей и разбираться, но Вера как-то слабо представляла себе такой вариант. А поручив проводы Маловичко, она могла не сомневаться: все будет исполнено в точности. Вера позвонила ему по внутреннему телефону и попросила зайти в малую переговорную комнату.

— Извините, Степан Григорьевич, мне неловко вас тревожить по личному делу, — начала Вера, когда он пришел, — но у меня просто безвыходное положение. Это моя мать — Лидия Алексеевна Нелюбина. Где-то в городе ее ждет моя сестра, Елена Васильевна Нелюбина. У нее неприятности, их обеих необходимо срочно отправить домой, в Сочи, билеты я уже заказала. Но дело в том, что сестра не хочет уезжать из Москвы. Она может устроить скандал, еще попытается сбежать по дороге… От моей сестры всего можно ждать. А мама ей во всем потакает.

Маловичко бросил на Лидию Алексеевну взгляд, ясно говоривший: «У меня не забалуешь», и повернулся к Вере:

— Не беспокойтесь, Вера Васильевна, все будет сделано. Обращайтесь, когда что нужно. В любое время.

— Нет уж, по такому поводу не дай бог. Прошу вас, проследите лично, чтобы они сели в самолет.

— Дождусь взлета.

— Огромное вам спасибо.

— Не за что. — Он подхватил чемодан, казавшийся в его громадных руках спичечным коробком, открыл дверь и отрывисто скомандовал: — Прошу.

Лидия Алексеевна вышла, не попрощавшись и даже не взглянув на дочь.

А Вера, оставшись одна, устало опустилась в кресло. Возвращаться в кабинет не имело смысла: вскоре в этой самой комнате у нее должна была начаться встреча с представителем Межбанковской валютной биржи.

— Леночка, заварите мне, пожалуйста, чаю покрепче и принесите прямо сюда, — попросила она секретаршу по внутренней связи.

Маловичко позвонил из аэропорта и застал ее еще на работе:

— Лично посадил в самолет. Пристегнул ремни. Дождался взлета. Все в порядке.

— Как же вас в самолет-то пустили без билета? — изумилась Вера.

— Волшебное слово знаю, — послышался в трубке басовитый смешок. — Не волнуйтесь, Вера Васильевна, обращайтесь, если что.

Вечером дома ее ждал встревоженный насмерть Николай. О визите тещи он уже знал от Антонины Ильиничны. Он обнял Веру так, словно она была шахтером, поднятым на поверхность из обвалившейся шахты. Вера тихонько засмеялась.

— Все оказалось не так уж страшно.

Она улыбнулась Антонине Ильиничне и поцеловала сына, смотревшего на нее испуганными глазами. Он был уже в том возрасте, когда мальчишки не выносят нежностей, но ради такого случая стерпел.

— А где там моя куколка? — спросила Вера, заглядывая в детскую.

Наташа мирно спала, причмокивая во сне пухлыми розовыми губками, и ведать не ведала о случившемся в доме переполохе. Андрейка, к счастью, был в школе, когда приехала Лидия Алексеевна, и тоже ничего не знал о визите сочинской бабушки. Вера никогда не рассказывала ему о своей жизни в Сочи. Если и суждено ему когда-нибудь столкнуться с жестокостью и подлостью, решила она, то пусть уж не в собственной семье.

— А что случилось-то, мам? — спросил он, обводя встревоженным взглядом физиономии взрослых.

— Была у меня одна неприятная гостья, но она уже уехала. Она нас больше не потревожит.

— А чего она хотела?

— Денег, сынок. Чего еще хотят люди от банкиров? — улыбнулась Вера.

— Это был шантаж? — оживился Андрейка. В последнее время он стал зачитываться детективами.

— Ну вот еще! Не такие мы люди, чтобы дать себя шантажировать. Нет, это просто был старый счет, его давно пора было закрыть, и я его закрыла. Идемте ужинать! Я такая голодная, слона готова съесть.

— Слон невкусный, — заметил Андрейка по дороге в столовую.

— И то правда. Авось у нас найдется что-нибудь получше.

Андрейка не забыл отцовского рассказа о коварной тете. Потянув отца за рукав, он спросил шепотом:

— Это та тетя приходила?

— Какая тетя? — не понял поначалу Николай.

— Та. Миледи.

— Не знаю. Нет, не думаю. Вряд ли, — шепнул он в ответ. — Забудь о ней. Пошли ужинать.

Позже, оставшись с мужем вдвоем в спальне, Вера рассказала ему все, умолчав только о завещании.

— А парень-то прав! — заметил Николай. — Это был чистой воды шантаж. Эмоциональный шантаж. Эх, жаль, меня дома не было!

— Шантаж? Это была попытка с негодными средствами, и я даже рада, что тебя дома не было. Антонина Ильинична правильно сделала, что не пустила ее в квартиру. Представляешь, моя мать даже не знает, что у меня дети есть! — Вера содрогнулась. — Она бы еще сглазила Наташеньку, как злая фея Карабос!

— Ну, нет, не такие мы люди, чтобы дать себя сглазить. — Они засмеялись, крепко обнявшись. — Думаешь, это навсегда? Злые феи нас больше не потревожат?

— Думаю, да, это конец. Я даже боюсь, не была ли я с ней слишком резка. Все-таки она моя мать.

— В том смысле, что она тебя родила? Это еще не значит быть матерью. Нет, я уверен: что бы ты ей ни сказала, этого было даже слишком мало.

— Надо же, какой ты кровожадный!

— Жутко кровожадный! Вот сейчас возьму и откушу это ушко.

И между ними завязалась веселая борьба, из которой он всегда давал ей выйти победительницей.

ГЛАВА 25

Вера знала, что этот телефонный звонок будет. Подсознательно она ждала его с тех самых пор, как в начале июля 2007 года было объявлено о проведении зимней Олимпиады в Сочи. Но она не думала, что звонок раздастся так скоро: в первых числах августа.

Она оказалась в квартире одна, дети с Николаем, Антониной Ильиничной и Шайтаном были на даче. Вера все-таки выстроила себе дачу на Клязьме, в поселке Шереметьевский недалеко от Долгопрудного. Сама она в тот день пошла на работу, но к вечеру собиралась уехать к семье, хотела только кое-что захватить из дому. И вот — звонок. Тот самый.

Ни «Здравствуй», ни «Как поживаешь». С места в карьер:

— Вера, у нас дом отбирают! Приезжай срочно!

— Успокойся, мама, еще даже не решено, где будут строить. Нас не тронут. И вообще, об Олимпиаде только объявили, а ты уже паникуешь.

— Да при чем тут Олимпиада?! — Голос был так визглив, что Вере пришлось отвести трубку подальше от уха. — Ты слушай, что тебе говорят. У меня дом отбирают. Приезжай немедленно!

— Кто отбирает?

— Кто отбирает?! — Децибелы зашкаливали. — Ты хочешь знать, кто отбирает?! Сестрица твоя! Лора!

Вера ответила не сразу. Такую новость надо было осмыслить. Значит, паучихи не ужились в одной банке. Этого следовало ожидать, но ей вообще не хотелось о них думать, и она не думала. В последние годы, когда у Веры наконец появилась полноценная семья, столько стало других забот, что на мысли о матери и Лоре, о сочинском доме времени совсем не осталось.

Муж — режиссер, и, когда у него на работе все ладится, в семье воцаряются радость и веселье. Когда он в духе, может расшевелить кого угодно. Увы, праздник не вечен. Чуть только в театре что-то пойдет не так, вся семья это чувствует, даже двухлетняя Наташа. Это Вера умеет «не приносить работу домой», а Коля не умеет. Мучается, стыдится, кается, но кому от этого легче?

Четырнадцатилетний сын — живое минное поле. Родители у него теперь — «предки», что они понимают? Он слушает «мощную» музыку, играет в серьезные компьютерные игры, катается на скейтборде и мечтает о мотоцикле. Водится с крутыми ребятами, сам уже крут, как яйцо или овраг. Срывается, нетерпелив — вылитый отец. Стал хуже учиться, дерзит, пару раз от него уже тянуло куревом.

Правда, Андрейка поклялся ей, что сам не курил, просто тусовался с ребятами. Вере хотелось надеяться, что это правда. Слава богу, в семейных спорах Николай всегда берет ее сторону. Не потому, что при детях полагается держать общий фронт, просто искренне, от души считает, что она права. И на том спасибо.

Страницы: «« « ... 1617181920212223 » »»