Герой жестокого романа Жукова-Гладкова Мария

Глава 10

Меня разбудил телефонный звонок. Я протянула руку и сняла трубку.

— Где он? — орала в трубку женщина. — Дай мне его немедленно!

— Вы ошиблись номером, — пробурчала я, положила трубку на рычаг и перевернулась на другой бок.

Но заснуть снова мне не удалось: телефон сразу же зазвонил опять. Я чертыхнулась, села на диване, потрясла головой и взяла трубку.

— Ксения! — послышался тот же голос.

— Ну, — промычала я.

— Ксения, это Ира, — сказали на другом конце провода.

— Какая Ира? — не врубилась я.

— Ну то есть как? — опешили на другом конце. — Э… Жена твоего отца.

Слава богу, еще не сказала, что моя мачеха. Я молчала, ожидая, что последует дальше.

— Где он? — уже без крика спросила Ира.

— А я почем знаю? — ответила я.

— Так он не у тебя?

— Что ему у меня делать?

— Но он же вчера поехал к тебе!

— Был. Потом уехал.

Ира спросила куда. Я ответила, что понятия не имею — что соответствовало действительности.

— Но он отпустил ребят. С машиной. И звонил тогда от тебя…

— И что? — сказала я. — Может, не хотел, чтобы они знали, куда он поехал.

Пока я думала, какую гадость еще сказать Ире, она быстро попрощалась и повесила трубку. Не нравится, что тебя оставили ночевать одну? Так тебе и надо. А если свалишь от папочки, то так ему и надо. В общем, разбирайтесь сами.

Я поняла, что больше не засну, отправилась в душ, потом выпила кофе, съела яичницу, еще выпила кофе и задумалась, чем бы мне заняться. Несмотря на Сашины наставления, целый день сидеть дома не хотелось. Тем более если он придет вечером, то не узнает, выезжала я в первой половине дня или нет.

Пока я думала, снова зазвонил телефон. Это был один из вчерашних гоблинов, постоянно сопровождавших моего отца. Он хотел выяснить, когда папа уехал и куда. Примерное время я назвала, скинув часик, а куда — извольте, вам лучше знать его любовниц. Гоблин на другом конце крякнул, потом попросил с ним связаться, если папа прорежется, и продиктовал номер сотового. Я на всякий случай записала.

Потом у меня мелькнула мысль снова съездить к тому месту, где стоял «Сфинкс», и попытаться найти всезнающего дедка. Я же все равно собиралась с ним поговорить? Вот и поговорю. Ведь это же не опасно? И откуда Саша узнает?

В общем, я собралась и поехала.

По пути долго проверялась, глядя в зеркальце заднего вида. Но за мной никакого «хвоста» не было — или был настолько профессиональный, что я его не заметила. Припарковалась там, где и в предыдущий раз, когда встретила Аленину мать. Вспомнила тетю Вику. Подумала, что у нее ведь съехала крыша после смерти Алены… Может, и лучше, что все так вышло в морге… Хотя что я такое говорю?

Прогулялась до строительной площадки, никого не увидела — ни дедка, ни зевак, ни просто праздно шатающихся граждан с собаками, ни местных бомжей. Обошла ограждение со всех сторон — с тем же результатом. Вернулась на набережную. Посмотрела в ту сторону, в которую удалялся дед. Вон та арка. Та или следующая. Надо идти. И спрашивать на месте. Звонить по квартирам. Ведь дедка же кто-то должен знать?

Я двинулась по набережной. Зашла в арку. Оказалась во дворе-колодце. Дома, его составлявшие, были шестиэтажными, довольно обшарпанными. Если фасады, выходящие на набережную, красили время от времени, то на дворы всем было наплевать. Хотя помойки и убрали, запустив мусоросборочную машину, к которой надо выходить к определенному часу, но те, кто не успел или поленился, оставляют мусор под аркой, из-под которой воняет. Воняло также мочой — людской и кошачьей. На кирпичах разросся грибок. Ни дерева, ни кусточка. И вообще, как мне показалось, во дворе не хватало свежего воздуха. То ли гнилью какой-то пахло, то ли еще чем… Честно говоря, не поняла, только порадовалась, что живу и всегда жила в новостройке.

Я огляделась, считая парадные. Шесть. Многовато для исследования. И как назло — ни тебе скамейки с всезнающими бабульками, ни мамаш с колясками (да кто будет гулять в таком дворе?), ни резвящихся деток. Внезапно у меня за спиной послышались шаги. Я обернулась — в арку входила женщина средних лет с двумя хозяйственными сумками в руках. Ее каблуки стучали по обледенелой дороге. Я подумала вначале, кто же ходит на каблуках по скользкому асфальту, потом повнимательнее пригляделась и поняла, что сапоги старомодные. Мама носила нечто подобное, когда я шла в первый класс или примерно в те годы.

В этих домах явно еще остались коммуналки, и их уже навряд ли скупят «новые русские» — все, кто мог, жильем давно обзавелись, а чтобы привести весь этот двор (и дом) в более или менее пригодный для нормального проживания вид, пришлось бы вложить немало средств. Кому ж охота? Теперь пошла мода на жилье новой, улучшенной планировки в только что построенных домах, часто по индивидуальному проекту.

Похвалив себя за то, что на этот раз сама сообразила (без подсказок тети Вики) облачиться в кожаную куртку, а не в «норку» (в целях конспирации), двинулась к тетке.

— Добрый день! — пропела я.

Тетка хмуро на меня глянула и пробурчала что-то себе под нос. Возраст ее определить точно не представлялось возможным: между тридцатью пятью и пятьюдесятью. Хотя вполне могло оказаться и меньше. Жизнь ее, видно, здорово била…

— Скажите, пожалуйста, вы случайно не знаете, в какой квартире живет дедушка… Я, к сожалению, не знаю, как его зовут…

Тетка ухмыльнулась, не дав мне досказать.

— Ванька Жуков на деревню дедушке?

— Что? — не поняла я.

— Да чему вас только в школе учат? Неужели про Ваньку Жукова не слышала? Вот она — новая система образования. Нас-то учили так учили. Самый последний алкаш у пивного ларька всех русских классиков читал, а у вас теперь — лицеи и гимназии, а толку? Всю систему образования развалили, годами отработанную. Как раньше дети в школу шли? Да единицы читать-писать умели! И всех научили! А теперь им уже подавай наученного ребенка. А школа тогда зачем?

Тетка говорила что-то еще про систему нынешнего образования и ее недостатки по сравнению со старым. Больной вопрос для нее, что ли? Учительница, почему-либо уволенная из школы (хотя вроде бы учителей не хватает и берут кого угодно)? Или ушла сама, потому что на зарплату теперь невозможно жить? И вот теперь высказывает мне все, что наболело? Хотя мне-то до этого какое дело? Я школу закончила. И с образованием, как мне кажется. Про Ваньку Жукова я вспомнила. Мы его проходили, только давно. И мама меня дома заставляла русскую классику читать, хотя мне по большей части хотелось американских женских романов. Но мама романы убирала и подкладывала то, что считала обязательным «для каждого культурного человека».

При воспоминании о маме на глаза стали наворачиваться слезы. Тетка их заметила и приняла на свой счет.

— Да ты не обижайся, девушка, — тут же прекратила она свою речь о школьном образовании, — ты тут ни при чем. Говори, кого ищешь. Я тут с рождения живу. И помру. На очереди стоим уже тридцать лет. Так и умрем в очереди.

Я боялась, что теперь она станет говорить о жилищных проблемах, бездельниках из ЖЭКа (или как там его теперь?), но тетка уже вникала в мои проблемы.

Я пустила слезу (что было нетрудно), сообщила, что несколько моих знакомых погибли во время взрыва, тетка тут же посокрушалась, правда, заявив, что пристанища «новых русских» вообще-то надо взрывать, но без людей — в особенности тех, кто там работает по найму.

— Вон из двенадцатой квартиры Люба там полы мыла, — сообщила словоохотливая тетка. — Теперь без работы сидит. Правда, говорят, что скоро опять отстроят. Только хозяин будет новый. Но, может, возьмет? Люба-то ведь на многое не претендует. Она уже на стройплощадку ходила, предлагала. Сказали: позовут, когда мусор надо выносить будет. А Любу очень устраивало, что только рано утром надо приходить, ну как они закроются. Люди уже встают, а они только закрываются. Вот ведь жизнь у кого-то, а? Люба и мыла там, пока у нее муж на работу не ходил. Потом назад. У нее ведь двое ребятишек. Один в школу сам дойдет, а маленький дома. И в садик его не отдашь — все время болеет. Куда ж ей еще на работу идти?

Я напомнила про дедушку.

— Ах, да, дедушка твой. А он что-то видел?

Я пожала плечами.

— Ты знаешь, девонька, он вообще-то не в себе… Ну как тебе сказать… Ты с ним когда разговаривала?

— На следующий день после взрыва. Мы со знакомым на место приехали. Ну, когда по телевизору услышали…

— Девонька, я тебе вот что скажу… Если чего узнать хочешь, ну там был точно кто-то, не был, сходи к Любаше. Ты ей заплатить можешь? — Тетка окинула меня внимательным взором. — Ну, раз твои знакомые ходили в «Сфинкс»… Сама там бывала?

Я кивнула.

— А сейчас у тебя как дела? — Тетка все еще оглядывала мой внешний вид: наверное, ей доводилось видеть леди, что выпархивали из дорогих иномарок перед входом ночного клуба, и я в данный момент как-то не очень на них походила: обычная кожанка, черные джинсы, вязаная шапочка, отсутствие косметики. Я смотрелась на свои девятнадцать лет.

— Любимого убили, — всхлипнула я, решив, что это — ложь во спасение. — Пока жив был, водил. А теперь… Живу одна. Мама умерла. — И я опять всхлипнула. — А там девчонки были. Я даже звонить им домой боюсь. Не знаю, кому можно, кому нет. И вообще хотела знать, спасся кто-то или нет. Я в милицию ходила, но мне там ничего не сказали, только вопросами замучили. А где спросить, как не у окрестных жителей?

— Кто-то спасся, — сказала мне тетка. — Это точно. Кто — не знаю. Но у нас такие разговоры ходили. Мы же несколько дней только про это и говорили. Жаль, что ты сразу не пришла. Тогда бы проще было. Пока свежо в памяти.

Я неопределенно пожала плечами и попросила тетку проводить меня к Любе. Перед этим поинтересовалась, сколько ей надо заплатить. Тетка задумалась. Потом спросила, сколько я могу.

— Тысячи хватит? — уточнила я.

— Ей в этом «Сфинксе» три тысячи рублей платили, — сообщила тетка. — За то, что она там каждое утро горбатилась. А за один разговор тысячу? Да она тебе все что хочешь расскажет.

Люба оказалась женщиной лет тридцати с усталым лицом и грубыми руками. Тетка (Светлана Николаевна) сказала, что я хотела бы с ней о чем-то поговорить. Не забесплатно. После чего Светлана Николаевна удалилась.

Я прошла в комнату, где все пахло нищетой. Квартира оказалась трехкомнатной, но коммунальной: две занимали Люба с мужем и детьми, одну — какая-то бабка, с которой Люба постоянно ругалась. В Любиных комнатах висела застиранная одежда — бабка не давала протянуть веревки в коридоре и в ванной, тут же вызывала участкового, ходила даже жаловаться в районную администрацию. В общем, бабке было нечего делать, и она нашла себе развлечение, да и нервы у нее были покрепче, чем расшатанные Любины, у которой не было ни сил, ни времени, ни желания лишний раз спорить с воинственной старой каргой. Все это Люба мне выдала на одном дыхании. Я выслушала, кивая. Потом выложила на стол тысячу рублей и сказала, что она получит еще столько же, если скажет мне что-нибудь ценное. Не исключено, что я обращусь к ней еще раз, но при одном условии: о нашем разговоре никто не должен знать.

— Так Светлана Николаевна вас уже видела.

— Скажете, что я интересовалась, кто остался жив. Все.

Я назвалась Леной.

Люба не могла отвести взгляда от купюры и была теперь на все согласна. Сказала только, что сейчас попробует уложить младшего спать (рановато, конечно, но чтобы не мешал разговаривать), удалилась и вскоре вернулась.

— Спрашивайте, что хотите. Часика полтора поспит.

— Кто остался жив?

— Эти, ну бандиты, которые там все время болтались, почти все. Я их потом видела. Но и ихних несколько на воздух взлетело, — добавила Люба.

— В смысле охрана?

— Да нет, — отмахнулась рукой Люба. — Они — такие же наемные работники, как и мы. Жалко ребят-то. Матери тут приходили, плакали. Охрана вся погибла, что в ту ночь дежурила. Хорошо хоть, не усиленная смена была, не то что в пятницу-субботу.

И Люба подробно рассказала мне о как бы второй жизни клуба, закрытой для обычных посетителей. В общем, он состоял из двух зон: для обычных посетителей и для элитных. В первую пускали всех желающих, рекомендации никакие не спрашивали. Во второй обычно сидели молодцы вполне определенной внешности, когда одни, когда с дамами, тоже вполне определенными.

— Бывает, утром прихожу убирать, а там пьяные спят. И девки, и парни. Или трахаются еще. И наблевано. А еда-то какая оставлена! Я вам честно скажу: собирала со столов в мешочек. Зачем такое добро выбрасывать? И ведь если я не соберу, они ведь все равно в мусорные баки выкинут, ну то есть бомжам. А мне детей кормить надо, мужика. Ох, скорее бы новый клуб отстроили! На коленях приползу, просить буду меня взять! Такой работы лишилась! Такой работы!

Вторая зона состояла из четырех отдельных помещений со съемными стенками. Как правило, стены не снимали, только в случае крупных празднеств устраивали общий стол.

Меня, конечно, интересовало, был ли там кто-то в ту злополучную ночь.

Люба кивнула.

Ночью она сквозь сон слышала, как что-то ухнуло, даже вроде бы дом содрогнулся, но не проснулась: она так выматывалась за день, что вскакивать ночью не из-за пожара в собственной квартире не стала бы. Утром проснулась, как обычно, и побежала на работу. Но места работы уже не было… Там трудились спасатели.

Вокруг толкалось много всякого народу в дорогих пальто и с сотовыми телефонами. Все подъезды к набережной были заполнены дорогими иномарками. Люба попыталась найти кого-то из сотрудников клуба.

Но ее заметил один из частых посетителей элитной категории. Люба, к ее великому сожалению, не знала, как его зовут, но он всегда был с ней вежлив и замечал ее, простую уборщицу, в отличие от большинства других, для которых она была пустым местом.

— Что случилось? — спросила Люба.

— Разве не видите? — с грустным видом ответил мужчина. — Вы ничего не слышали ночью?

Люба вспомнила, как что-то ухнуло.

— Я по чистой случайности не оказался там, — Мужчина кивнул в сторону развалин. — По чистой случайности. Попал в аварию, представляете? Вот, сбежал из больницы.

И он притронулся ко лбу. Люба увидела огромный синяк, на который до этого не обратила внимания, да и с фонарями вокруг было туговато (все разбились во время взрыва), лишь отсвет юпитеров, освещавших место работы спасателей, и фары автомобилей.

— Врачи не хотели отпускать. Но я не мог не приехать.

— Там были ваши друзья? — ужаснулась Люба.

— Да, — грустно кивнул мужчина.

— Много человек погибло? — уточнила Люба.

— Моих — семь.

Люба даже прикрыла рот рукой, чтобы не закричать.

— А всего?

Мужчина пожал плечами и сообщил, что по идее погибли все, кто находился внутри. Кто там был, сейчас уточняется. Весь персонал… Любе повезло, что она приходит только утром…

И мужчина стал задавать конкретные вопросы относительно неизвестных личностей, может, появлявшихся в клубе в последнее время, или странных пакетов, которые она могла бы найти. Но Люба отрицательно мотала головой. Не было никаких пакетов. Да ведь она уже в девять утра покидает здание. А взрыв произошел в полночь. Полно времени для того, чтобы подложить взрывчатку. Да и Люба бывала не во всех помещениях — она ведь не единственная уборщица.

Мужчина очень внимательно слушал. Потом задавал еще какие-то вопросы — в основном относительно персонала, который должен был дежурить в эту смену. Люба не очень хорошо знала сотрудников, только охранников, да пару официантов, ну и руководство. Во время их разговора к Любиному собеседнику все время подходили какие-то парни — вполне определенной наружности, что-то уточняли, он отвечал, причем далеко не всегда на русском языке, постоянно звонил сотовый телефон, мужчина давал указания, причем в ста процентах случаев властным голосом. Люба решила, что он — большой начальник.

Мужчина попросил Любу оставить ему ее телефон — на всякий случай. Она так и сделала, хотя и не понимала, зачем может ему понадобиться. А он вручил ей свою визитку, где было что-то написано золотом на черном фоне.

— Я еще обратила внимание, что имя не наше, — призналась Люба. — А раньше как-то даже не предполагала, что он — нерусский. Но и лицом кавказской национальности его не назовешь… Я вообще о нем не задумывалась…

В глазах Любы появилось мечтательное выражение. Бедная женщина с несбывшимися мечтами. Даже самым робким, пожалуй, осуществиться не дано никогда. А моим? — тут же спросила я себя. Да и вообще какие теперь у меня мечты? Все так круто изменилось месяц назад…

— У вас сохранилась та визитка? — спросила я с замиранием сердца.

— Ох, искать надо, — вздохнула Люба. — Ну зачем мне ему звонить? О работе просить? Нужна я ему.

— Если найдете визитку, вторая тысяча — ваша, — сказала я.

Это подвигло Любу к действиям. Двадцать минут поисков увенчались успехом, и она протянула мне черный прямоугольник.

— Телефоны странные какие-то, — воскликнула Люба. — У нас разве на девятку в городе начинаются?

Я не стала объяснять Любе, что в Питере на девятку начинаются сотовые. У некого Исы их было целых два. Никаких других на визитке не значилось. Да и Любу ничто больше не интересовало: она страшно радовалась свалившимся с неба двум тысячам рублей.

— Ой, да, чуть не забыла, — глянула она на меня. — Меня ж потом бухгалтерша наша вызывала. Расчет получить. Я к ней домой ездила.

— И что? — с замиранием сердца спросила я.

— Она рассказала, что не все погибли… Мы с ней ревели долго. Леонида Тарасовича очень жалко. Ну, это второй директор. Вообще мне бухгалтерша сказала, что хозяева разделиться решили. Или даже уже разделились. Два клуба — Колобову, а «Сфинкс» — Леониду Тарасовичу. Я точно не знаю, правда… Но лучше бы уж другой директор погиб. Ну то есть первый. Колобов. Нехорошо, конечно, так о человеке говорить. Но ведь про живого можно? Ну вот. Его в ту ночь не было. Леонид Тарасович был. Он мне очень нравился. Всем нашим нравился. И погиб…

— А кто спасся?

— Татьяна Игоревна сказала, что официант какой-то. И что его сейчас все ищут. То ли он бомбу подложил, то ли знал, кто… Она еще сказала, что милиция арестовала двух каких-то наркоманов и дело закрыла. Милиции бы только закрыть. А может, им за это заплатили? Колобов этот? Зачем ему расследование? Ведь сейчас все покупается и продается. Так? Если у тебя есть деньги — все можно. А если нет…

Люба взяла со стола две купюры и спрятала по разным книгам, стоявшим на полках. Я на всякий случай попросила еще и телефон бухгалтерши. Люба дала.

Я поблагодарила ее и встала.

— Спасибо вам, — в свою очередь, искренне поблагодарила меня Люба. — Приходите еще. Правда, я навряд ли еще чего вспомню. Вроде бы все вам рассказала. — И она вздохнула, добавив, что погибших людей очень жалко, даже «новых русских».

Когда я уже надела куртку, из своей комнаты выскочила бабка-соседка — сухая сморщенная старушка, — бросила на меня и на Любу полный ненависти взгляд и прошмыгнула в кухню. Из второй Любиной комнаты закричал ребенок.

— Проснулся! — поняла Люба. — Вы уж простите: бежать надо. Спасибо вам еще раз. Приходите если что.

Я кивнула, быстро попрощалась и квартиру покинула.

Почти бегом миновав пустой глухой двор, я вышла на набережную, вдохнула воздуха полной грудью. Мне захотелось побыстрее оказаться где-то на окраине города, на просторе, а не в старом центре, с глухими дворами и домами с общими стенами, между которыми даже нет проемов. Я быстрым шагом пошла по направлению к улице, на которой припарковала свою машину. Тут по пути попадались люди, у тротуаров были припаркованы автомобили.

Когда я отъехала от места парковки метров на пятьсот, поняла, что за мной опять прицепился «хвост», только на этот раз на «шестерке». Те или не те в ней сидят ребята, я не знала, да это и не имело значения. «Хвост» имел место. И следовал за мной до самого дома.

Саша пока не вернулся.

Глава 11

Не вернулся он ни вечером, ни ночью. Я даже на всякий случай проверила на антресолях, заодно потренировавшись туда забираться. Укрытие мне понравилось: кто меня тут найдет? Может, бутылку с водой на всякий случай поставить? Я поставила. Как и баночку. Например, чтобы посмешить Сашу.

В квартиру тоже никто больше не ломился.

Если «хвост» багаевский, то зачем я ему? Возможно, Петр Петрович хотел знать, где я теперь живу. Узнал в первый раз. Зачем еще следить? Узнать, чем занимаюсь? Опять же, зачем? Интересуется, как проводит время единственная дочь его любимой женщины? Но тогда зачем он послал своих четырех молодцев сюда? В масках? Зачем они тут допрос учиняли? Надо отдать им должное, насилия в отношении ко мне не применяли, если не считать наручников и веревок. Но не лапали, старший даже халатик завязал. Или Багаев хотел разыскать моего отца? Вдруг тот не появлялся дома, или Петр Петрович предполагал, что не появится в обозримом будущем? Поэтому послал парочку ребят проследить за моей скромной персоной. И тут как раз папочка в гости пожаловал.

Но тогда зачем следили сегодня?

Я все не ложилась спать: ждала Сашу, поглядывая на часы. Ни телевизор смотреть, ни читать не могла. Время от времени посещала кухню, что-то пихала в рот, варила кофе. Но милый не звонил и не возвращался. Может, случилось что-то? А я даже не представляю, как и где его искать. И ведь я так и не разобралась пока с ситуацией, наоборот, добавились новые вопросы. Теперь меня волновал не только и не столько взрыв, но и смерть моей матери. Она, конечно, и раньше не давала мне покоя, но сейчас я ставила перед собой задачу выяснить, убийство это или самоубийство. И почему?!

В половине второго ночи тишину квартиры прорезал телефонный звонок. Хотя я и ждала его, первые несколько секунд глядела на аппарат как завороженная, только потом решилась снять трубку и робко ответить.

— Ксения? — спросил на другом конце провода знакомый мужской голос, только я не сразу сообразила, кто это может быть. Но точно не Саша. И не отец.

— Да… — пробормотала я.

— Спишь?

— Нет.

— Ты одна?

— Да.

— Ксения, ты меня узнаешь?

— Нет…

— А ты попробуй, котенок!

— Дядя Ле… Но… Дядя Леня?! Вы? Дя…

— Я, Ксюха. Я могу к тебе сейчас приехать? Мы можем поговорить?

— Конечно, приезжайте! — закричала я, не в силах сдержать радость. — Что же вы раньше не позвонили?

— Ксения, — серьезно сказал Леонид Тарасович, каким-то чудом спасшийся в ту злополучную ночь, — у меня к тебе очень большая просьба. Такая просьба, какой никогда не было. Никто, слышишь, никто не должен знать, что я остался жив. Обещаешь, что никому не скажешь?

— Обещаю, — сказала я. — Только приезжайте поскорее, дядя Леня! Я так рада, что вы живы!

Теперь мне уже хотелось, чтобы Саша подождал с возвращением. Но если… Придумаю что-нибудь. Я не могла отказать дяде Лене во встрече. Эта радостная новость, казалось, перевешивала теперь все горе, которое мне пришлось пережить в последнее время.

— Вас кормить? — спросила я после того, как мы с Леонидом Тарасовичем от души расцеловались.

— Покушать я всегда любил, — улыбнулся пухленький дядя Леня. Правда, теперь его щеки не лоснились, как обычно. Он заметно осунулся, хотя физиономия до сих пор напоминала блин.

Я разогрела борщ и с удовольствием смотрела, как он ест.

— Для кого стараешься-то? — хитро посмотрел на меня дядя Леня. — Не поверю, что баба для себя так готовит.

— Для милого, — скромно потупилась я и предупредила дядю Леню, что милый может в любую минуту нагрянуть.

Леонид Тарасович тут же уточнил, знаком ли он с героем моего романа. Я кивнула.

— Ну вы тогда меня сами от него предостерегали…

— От кого? Не помню что-то.

— Ну в тот вечер… когда…

— Тогда Сашка Каратист был, но ведь его ж убили, — заметил дядя Леня.

— Как и вас.

Дядя Леня отложил ложку в сторону и внимательно на меня уставился. Потом попросил рассказать про чудодейственное спасение Каратиста (оказывается, Сашу и так величали), труп которого по городу и окрестностям вот уже несколько дней ищут все друзья, чтобы похоронить как положено. Глядя в глаза дяде Лене честным взором, я ответила, что деталей спасения не знаю, знаю только, что он сейчас живет у меня в этой квартире, а лишних вопросов я не задаю.

— Разумно, — согласился дядя Леня. — За лишние вопросы он ребром ладони может и черепушку пробить.

Леонид Тарасович подумал немного, а потом заявил, что в случае внезапного появления моего милого прятаться от него не будет, они, скорее всего, договорятся, раз уж оба живые покойники. Ему как раз напарник требуется, а коли уж Сашка организовал собственную смерть, то сделал это явно из каких-то хитрых соображений. И почему-то Леониду Тарасовичу кажется, что сейчас они с Каратистом вполне могут оказаться по одну сторону баррикады, по крайней мере, временное соглашение заключить должны.

— Ты только его предупреди, чтобы он меня сразу не убивал, — усмехнулся дядя Леня и попросил добавки. Я налила.

Меня, естественно, интересовало чудодейственное спасение дяди Лени.

К моему великому удивлению, в ту злополучную ночь, когда взорвался «Сфинкс», Сашка на «Гранд Чероки» уходил от дяди-Лениной запасной машины — «шестерки», на которой его никто не чаял увидеть. А «шестерка» всегда стояла на набережной, готовая к использованию, вид имела замызганный, но бегала исправно. Поняв, что меня не переубедить, дядя Леня решил за нами проследить, чтобы точно знать, куда меня повез Разнатовский. С какой целью он меня прихватил, для дяди Лени оставалось загадкой — вариантов могло быть несколько и самый вероятный — взятие меня в заложницы, чтобы что-то потребовать от отца. Тогда бы папа с дяди Лени башку кухонным ножом срезал. Собственноручно. В общем, дядя Леня выскочил на улицу, загрузился в «шестерку» и бросился в погоню. Но Сашка был не только великолепным каратистом и стрелком, он еще и классно умел водить машину и знал город.

Когда вдали что-то ухнуло, дяде Лене не пришло в голову, что взорвался «Сфинкс», только возвращаясь к месту работы после неудачной погони, он почувствовал неладное. Его обгоняли «Скорые», милиция, пожарные. Все неслись в одну сторону. Подъезды к клубу были перекрыты. Леонид Тарасович, словно сторонний водитель, поинтересовался у гаишника, регулировавшего движение, что случилось. Тот и сообщил ему, что произошло…

Леонид Тарасович решение принял мгновенное: надо залечь на дно. И залег. Благо было где. У него имелось много друзей в разных местах. И в окрестных домах тоже — людей дядя Леня любил, помогал всем, кому мог, и ему платили тем же. Он поселился там, где его никто не станет искать — у бедного художника, которого время от времени пускал подработать в клуб. Они иногда вместе пили, найдя друг в друге родственные души. Художник обитал в трехкомнатной жуткой коммуналке в доме, соседнем с тем, в котором мне сегодня довелось побывать. Квартира располагалась на последнем этаже, где постоянно текла крыша.

— Так я тебя и увидел, Ксения. Из окна, — признался дядя Леня. — Не узнал в первый момент. Потом узнал. Ну и поехал за тобой.

— Так это вы были?

— Заметила?

— Не вы первый.

Дядя Леня внимательно на меня посмотрел:

— Это из-за Сашкиных дел за тобой следят?

— Никто не знает, что я живу с Сашкой, — заметила я.

— Все тайное когда-то становится явным, — наставительным тоном изрек Леонид Тарасович, поднимая указательный палец вверх. — Кто-то знает, котенок. И предполагаю, что таких немало… Ты бы поосторожнее.

Потом дядя Леня сказал, что весь сегодняшний день проводил разведмероприятия. Он вообще не знал, что со мной случилось. Он был уверен, что отец отправил меня куда-то из города, а вот сегодня проследил, где я теперь живу.

— Вы про маму знаете?..

Дядя Леня кивнул.

— Про дела твоего отца я многое знаю. Но, к сожалению, не все. Весь этот месяц занимаюсь собственным расследованием. Потому что, если я не узнаю правды, — мне конец. Так тоже, конечно, скорее всего конец, но есть хотя бы шанс, что меня выслушают.

И дядя Леня поинтересовался моими взаимоотношениями с отцом. Я высказалась соответствующим образом и задала прямой вопрос: он отдал приказ взорвать клуб или нет?

— Я не знаю точно, Ксения, — посмотрел мне в глаза дядя Леня. — Возможно. Кстати, они сейчас работают в паре с Сашкой? Или нет?

— Нет, — сказала я. — тут ни о каком сотрудничестве не может быть и речи. — И усмехнулась, вспоминая вчерашнюю ночь.

— Уверена?

Я колебалась. Вспомнила ту злополучную ночь. Они оба знали про готовящийся взрыв. Или все-таки отец не знал? Но стоило ему прогреметь, как отец тут же все понял, что ему хотели этим сказать и кто. Опять же в ту ночь он примчался по первому Сашкиному зову… Тот фактически приказал ему приехать. Какие у них все-таки отношения? Что-то, пожалуй, их связывает. Или когда-то связывало.

Я вопросительно посмотрела на дядю Леню. И он наконец объяснил мне расклад сил.

Петр Петрович Багаев нацелился подмять под себя все ночные увеселительные заведения города. Программа, конечно, была грандиозной и трудноосуществимой, но большую часть он уже сумел прибрать к рукам, создав сильную и конкурентоспособную сеть «ночей», к которым и думал постепенно прибавлять все новые и новые «ночки». Багаев, надо отдать ему должное, человек честный — настолько, насколько это возможно в наше время, в нашей стране и при его виде деятельности. Петр Петрович предложил моему отцу и дяде Лене встретиться, как директорам трех ночных клубов (тоже своего рода мини-сеть), и обрисовал свои условия.

Отец с Леонидом Тарасовичем в последнее время стонали «под гнетом», если можно так выразиться (но смысл в принципе был понятен), некого Равиля Байрамгалина.

— Слышала про такого?

— Упоминали при мне, — кивнула я.

Дядя Леня обещал потом рассказать про Равиля поподробнее, но сейчас не хотел отвлекаться. В общем, Равиль прибирал себе все большую и большую часть их доходов. Как они изначально с ним связались, почему и так далее, мне тоже знать не следовало — вернее, забивать себе этим голову.

Багаев предложил взять на себя решение проблем с Равилем и оставить и дядю Леню, и отца директорами, дав каждому по одному клубу. Они становились лишь работниками Петра Петровича, а никак не владельцами и не совладельцами, хотя по реальным деньгам практически ничего не теряли.

— Но терялась власть, Ксения. Ты — женщина, девушка, возможно, тебе это не очень понятно, — задумчиво сказал дядя Леня. — Терялась собственность. В некотором роде — свобода. Ни я, ни Владислав не хотели становиться наемными работниками. Мы уже привыкли быть хозяевами.

В общем, с одной стороны был Равиль, который тоже ограничивал свободу и власть, правда, его больше интересовали деньги, скорее, даже только деньги, с другой — Багаев.

— А вы без них обойтись не могли? — уточнила я.

Дядя Леня покачал головой и пояснил, что они с отцом недостаточно сильны. Больше обращаться было не к кому.

Дядя Леня считал, что лучше оставить все как есть, самим как можно скорее рассказать Равилю про предложение Багаева, и пусть они сами между собой разбираются. Равиль же все равно узнает про багаевские намерения, если еще не знает о них. Леонид Тарасович считал, что, несмотря на все недостатки Равиля, работать с ним легче, чем с Багаевым. И Равиль не претендует на все, как Петр Петрович.

Мой отец же считал, что скорее договорится с Багаевым. И хотел использовать для этих целей мою мать.

— Ты знаешь, что Петр Петрович…

— Знаю, — кивнула я. — Папочка поведал.

Дядя Леня считал, что отец разработал план, представил его матери и изложил ее роль в нем. Трудно сказать, согласилась она или нет, но несомненно одно: даже просто такое предложение не могло не сыграть своей роли в ее решении покончить с собой. Леонид Тарасович никогда бы не стал подкладывать ни одну из своих жен и любовниц под другого мужика ради достижения каких-то целей.

— Вы считаете, что это было самоубийство?

— А ты?.. — Дядя Леня осекся на полуслове.

Я рассказала все, что слышала от тети Люси.