Любовь и предрассудки Остен Эмилия

Глава 6

Короткий ноябрьский день близился к концу. Запланированные занятия с Агатой Бланш уже окончила, но отпускать девочку не спешила.

– Un chaton blanc est assis prs de la che-mine,[4] – произнесла она, глядя на ленивые язычки пламени. Взгляд ее скользнул чуть левее, к большим напольным часам. Без четверти пять, надо занять непоседу еще хотя бы на десять минут. – Написала?

– А? Да, конечно… – рассеянно ответила девочка. Она отложила перо и вглядывалась в ноябрьские сумерки за окном.

«Караулит мальчишку-разносчика от булочника. Конечно, в ее возрасте свежая сдоба не сильно вредит фигуре, но пора уже немного ограничивать ее в сладостях».

– Покажи.

Бланш заглянула через плечо ученицы и еле-еле сдержала улыбку. В середине страницы было написано лишь одно слово – «chaton». А снизу пририсован огромный кот: Агата как раз закончила штриховать мохнатый хвост.

– Час рисования еще не настал, – откомментировала выходку Бланш.

– Зато час чистописания уже заканчивается. А от французского у меня уже мысли испортились, – быстро ответила девочка, украшая кота кокетливым бантиком на шее. – Представляете, я начинаю думать на этом языке!

– Скажу тебе по секрету, – Бланш присела рядом, взяла другое перо и «поставила» перед котом огромную миску молока, – именно этого я и добиваюсь.

– А я думала, вы хотите меня измучить, – засмеялась Агата и постаралась потихоньку улизнуть, но Бланш требовательно хлопнула ладонью по столу:

– Допиши предложение.

Агата демонстративно вздохнула, и немного ниже нарисованного кота появилась строка:

– Un chaton est couch sur le coussin.[5]

– Какая подушка, почему лежит? – оторопела Бланш.

– Он согрелся перед камином, напился молока и пошел спать, – бойко объяснила Агата и сползла со стула.

Бланш не сомневалась, что на вопрос, почему кот на рисунке огромный и черный, девочка ответит, что он вырос и испачкался в саже. И ругать ее за желание все переиначить бессмысленно. Шустрому ребенку, выполняя однотипные задания, очень трудно усидеть на одном месте. А учитывая, что до Бланш образованием Агаты почти никто не занимался, можно было отметить, что ученица старается как может и делает огромные успехи.

По крайней мере, собой Бланш была довольна. Несмотря на легкомыслие и неусидчивость, Агата многое схватывала на лету и запоминала надолго. Достаточно было завладеть ее вниманием, и урок шел замечательно. Основы языков, этикета, географии и истории, рисования, музыки и танцев более-менее аккуратно укладывались в симпатичную детскую головку.

– А теперь изложи свою версию в письменном виде.

Агата сморщила носик, взяла брошенное перо и, не присаживаясь за стол, быстренько приписала краткое объяснение, добавив, что кот очень хороший, пушистый и добрый, только много места на подушке занимает.

Ошибок не было, строчки лежали ровно, а буквы стояли прямо, как часовые королевской гвардии.

Бланш похвалила ученицу и наконец-то разрешила ей выйти из-за письменного стола.

Девочка тут же прильнула к окну.

– Спускайтесь на чай, – внезапно прозвучало со стороны двери, и в комнату вихрем ворвалась нарядная леди. – Свежие булочки уже принесли, и если поторопитесь, то Роберт оставит вам по штучке.

– Проворонили, – разочарованно протянула девочка, и Бланш заподозрила, что интерес Агаты был вызван не выпечкой, а мальчиком, который ее принес.

– Спасибо, миссис Вуд, мы сейчас подойдем, – улыбнулась Бланш, наблюдая, как Агата приводит в порядок свое рабочее место.

Миссис Вуд тем временем заглянула в ящики комода, за диван и в нижний отсек книжного шкафа.

– Вы что-то потеряли? Помочь?

– Мама,ой, дайте померить!

– Подожди, дорогая, я в растерянности. – Миссис Вуд скинула с плеч новую теплую накидку и набросила ее на Агату.

Девочка закрутилась перед зеркалом, а ее мать приподняла край верхней юбки и пояснила:

– La gaze cristal.[6] Ткань-то красивая, но я никак не могу понять, чем украшать одежду сверху. Она так элегантно переливается, что и цветы, и гирлянды листьев кажутся лишними… И шали у меня все с узорами, но я же не могу забить двуцветный шелк клеткой или меандрами? А просто так идти, в пустом платье… – Миссис Вуд так грустно вздохнула, что Бланш пришлось проявить изобретательность и напрячь фантазию.

Девушка подошла вместе с ней к комоду и покопалась в недрах одного из ящиков.

– Украсьте прическу одноцветной лентой в тон одной из тканей, а на юбку приколите небольшой бант, перекликающийся со вторым цветом…

– Спасибо, Бланш! – искренне поблагодарила ее миссис Вуд. – Что бы я без вас делала! Представляете, я заказала отличное пальто от Чарльза Ворта, а то уже столько времени мучаюсь в этой надоевшей мантилье… – Миссис Вуд кивнула на наряд, в котором кружилась перед зеркалом Агата.

– Мама, вы что-то путаете, мантилью носят в жаркой Испании, – встряла Агата, приподнимаясь на цыпочках и гордо откидывая назад голову. Ей казалось, что так она выглядит взрослее и красивее.

– Я смотрю, уроки мисс Вернелли идут тебе на пользу, – хмыкнула миссис Вуд, – скоро будешь умнее матери.

Она отобрала у девочки наряд и подмигнула ей:

– А потом еще немного подрастешь, начнешь выходить в свет, научишься разбираться в названиях деталей женской одежды и узнаешь, что некоторые вещи носят одинаковые имена.

– Да это же просто зимняя накидка, а мантилья – она с жаркого юга, где все смуглые, как мисс Бланш, носят легкую кружевную одежду и кипят страстями.

– Даже кипят? – усомнилась миссис Вуд и не удержалась от смешка. – Жалко, что мы здесь не настолько горячие и вынуждены прятаться под теплыми вещами. Причем заметь, дорогая, что обновка греет гораздо сильнее надоевшей одежды.

Мать и дочь озорно подшучивали друг над другом, а наблюдающая за ними Бланш откровенно любовалась этими двумя жизнерадостными существами. Их постоянные заботы о нарядах, бьющая через край энергия и звонкий смех не давали возможности предаваться печальным мыслям и бесплодным воспоминаниям.

Почти полгода назад, выйдя из уэльского дилижанса у вокзала Виктория, Бланш совершенно растерялась. Бумажка с наскоро записанным адресом бывших хозяев Анны – все, что было у нее, чтобы попытаться найти свое место в бурных водах столичной жизни. Лондон по-прежнему оставался для девушки, чье детство прошло в Шотландии и Уэльсе, а юность – на континенте, абсолютно незнакомым местом. Оказавшейся там в полном одиночестве и с совершенно неясным будущим Бланш было просто страшно. Однако делать нечего – она взяла себя в руки и, углядев невдалеке полицейского, подошла к нему с просьбой объяснить, как добраться до Риджент-стрит.

Вскоре кеб вез девушку по указанному адресу.

Только подходя к двери дома Вудов, Бланш задумалась: а что, собственно, она им скажет? Ссылаться на лорда Райта нельзя, если она не хочет быть найденной в ближайшую же неделю… Однако Бланш откровенно повезло: именно в этот момент она нос к носу столкнулась с мистером и миссис Вуд, которые, покидая дом, совершенно не по-английски несдержанно – едва ли не на всю улицу – ругались по поводу оставленной дома без присмотра дочери.

Осмелившись встрять в супружеский диалог, Бланш передала им привет от Анны и, переждав всплеск радостных эмоций, спросила, нашли ли они гувернантку для Агаты. Так, словно по волшебству и вследствие поразительной доверчивости сэра Томаса Вуда, судьба Бланш, по крайней мере на ближайшие месяцы, была решена.

Дочь Вудов оказалась милой, неглупой, хотя и несколько своенравной и избалованной матерью девочкой, однако заниматься с нею Бланш было интересно, и вскоре она привязалась к своей ученице, а та полюбила ее едва не с первого взгляда – впрочем, как почти вся семья. Несколько месяцев со времени побега Бланш из Грэммхерст-холла промелькнули почти незаметно, весь день девушка была занята делами и лишь изредка засыпала в слезах, вспоминая прошлое.

С миссис Лорой Вуд, которая была старше Бланш всего на каких-то пять или шесть лет, у девушки установились ровные отношения, хотя иной раз ей казалось, что молодая миссис Вуд куда умнее пустоголовой модницы, образ которой она тщательно демонстрировала окружающим и прежде всего мужу.

Сэр Томас частенько не замечал ничего вокруг, пока на что-то не обращали его внимание специально, и полностью находился под каблуком у супруги. По всей видимости, военная карьера в Индии настолько утомила пожилого джентльмена, что, вернувшись в Англию около двенадцати лет назад, он совершенно отказался от привычки принимать какие-либо решения. И если светской жизнью и всевозможными развлечениями в доме ведала его молодая супруга, то все вопросы быта и финансов лежали на плечах старшего сына сэра Томаса – Джорджа Вуда.

Бланш он как-то сразу не особенно понравился – возможно, потому, что в конечном счете именно он принимал решение, оставаться ли ей в доме гувернанткой и сколько ей будут платить, а чувствовать себя зависимой от мужчины, который вряд ли что-либо понимает, как ей казалось, в вопросах обучения и воспитания юной девочки, Бланш было по меньшей мере неприятно. Однако в ее уроки Джордж не вмешивался, самолюбия Бланш не задевал, и вообще зачастую его присутствие в доме выражалось лишь в том, что при не самом большом состоянии сэра Томаса жизнь в семье текла легко и непринужденно, практически не заставляя обитателей особняка на Риджент-стрит чувствовать в чем-либо недостаток.

Постепенно девушка прониклась к Джорджу уважением, но легкости во взаимоотношениях достигнуть так и не удалось. Если с Лорой Вуд Бланш общалась без всякого стеснения, а к сэру Томасу обращалась с почтением, то для разговора с Джорджем ей приходилось с трудом подбирать слова.

Этот еще молодой человек – а Джорджу лишь недавно исполнилось тридцать, – крепкого телосложения, с вечно хмурым или безразличным лицом, мог не ответить на приветствие или на заданный вопрос. Светскую беседу, предлагаемую ею, он игнорировал напрочь, предпочитая деловой разговор или обсуждение каких-то конкретных вопросов. Бланш понимала, что у него просто нет времени думать о пустяках, но себя рядом с ним ощущала легкомысленной болтушкой. При этом с отцом или братом он слов не экономил, вполне мог увязнуть в споре по политическому, например, вопросу.

Кроме того, Бланш было странно наблюдать отношение к нему других дам. Агата его обожала, а Лора полностью игнорировала, и Бланш, воспитание которой предписывало ей сглаживать любую неловкость, всеми силами пыталась нарушить повисающее в гостиной или столовой молчание.

Постепенно она поняла, что необщительность Джорджа никак не связана с его личным отношением к другим. Погруженный в решение практических вопросов, он терялся от трескотни Лоры или элементарно не успевал отвечать.

А через пару месяцев Бланш начало казаться, что за молчанием или небрежно брошенными фразами Джорджа скрывается некий интерес. И это ее расстроило еще больше, чем откровенное неприятие.

Она знала о своей красоте и тех опасностях, которые благодаря ей возникают. Успокоив нервы новым неспешным ритмом жизни, девушка похорошела еще больше. Кроме того, устаревшие наряды Лоры, которые та время от времени щедрой рукой жертвовала Бланш, бережно перешивались, лишались вычурных украшений и превращались из просто дорогих вещей в невероятно стильные и достойные повседневные одежды. И Бланш в них никак не могла выглядеть тихой и незаметной гувернанткой. Где бы она ни появлялась с Агатой, жгучая южная красота, подчеркнутая великолепными платьями, сразу привлекала внимание.

Джордж, с которым ей приходилось постоянно общаться, не мог этого не замечать.

Когда очередным утром он начал особенно усиленно настаивать на том, чтобы лично отвезти Бланш и Агату на прогулку в Зоологический сад, девушке пришлось долго отказываться.

– Здесь недалеко, мы прогуляемся пешком, – объясняла она.

– Но лучше проехать…

– День солнечный, морозца, даже самого легкого, не предвидится. Мы дойдем сами.

– Я отвезу вас и подожду, пока вы нагуляетесь.

– Не стоит этого делать. Если мы устанем, то просто возьмем кеб.

После этих слов на лице Джорджа, обычно лишенном сильных эмоций, отразилось такое негодование, что Бланш пришлось проявить всю свою твердость и силу духа, чтобы настоять на своем.

Ситуация, в которой хозяин ухаживает за девушкой, находящейся у него в услужении, казалась Бланш невероятно пошлой и гадкой, и, если бы ее подозрения подтвердились, ей пришлось бы немедленно искать новую работу. Но других вариантов у девушки на примете не было, и она всеми силами старалась не допустить подобного развития событий. Самое же главное заключалось в том, что сердце ее по-прежнему болело от незаживающей раны, а Джордж никоим образом не выглядел для нее привлекательным.

Поэтому Бланш начала избегать общаться с молодым Вудом наедине и попыталась скрыть достоинства своей внешности, одеваясь как можно скромнее. Однако попытки эти сразу же были в корне пресечены миссис Вуд, приказавшей Бланш относиться к своему облику более бережно. После этого Бланш подумала, что Лора воспринимает ее как дорогую куклу или деталь интерьера, поэтому и не позволяет ей выглядеть менее нарядно, чем расшитая диванная подушка, но это объяснение никак не помогло ей выйти из зоны внимания старшего сына Вуда.

Она постоянно ощущала его неусыпный контроль и назойливую опеку. И очень надеялась, что в ближайшее время Джордж найдет другой объект для контроля.

Однако в доме был и еще один человек, вызывавший у Бланш неоднозначную реакцию.

Роберт Вуд, младший брат Джорджа, двадцатитрехлетний красавчик с крайне язвительной манерой общения, нечасто удостаивал своим посещением традиционное пятичасовое семейное чаепитие, предпочитая веселые компании военных или богемы, по каковому поводу имел неоднократные объяснения с отцом, ничего тем не менее не менявшие. Однако в этот ноябрьский вечер, спустившись в гостиную на файф-о-клок, Бланш обнаружила, что оба брата уже там.

– О, мисс Вернелли, вы, как всегда, неотразимы. Могу ли я надеяться, что вы не побрезгуете утрудить столь прелестные руки и налить чаю вашему покорному слуге? – блеснул идеально ровными зубами Роберт.

– Роберт, ты опять? – укоризненно прозвучало от дверей, и, шурша шелковыми юбками, в комнату вплыла миссис Вуд. – Тебе еще не надоело задирать мисс Бланш?

– Мэм, я уверен, что, будь мисс Вернелли против того, чтобы ей говорили комплименты, она непременно сообщила бы нам об этом, – парировал Роберт. – Но мисс столь же добра, как и прекрасна, вот видите, Лора, она улыбается и уже налила всем чаю.

В самом деле, Бланш как раз заканчивала разливать напиток по тонким фарфоровым чашечкам и отложила два бисквита на блюдечко для Агаты. Убедившись на собственном опыте, что возражать Роберту бессмысленно, девушка уже на третью неделю пребывания в доме выбрала тактику молчаливого игнорирования сомнительных комплиментов и отвечала на его реплики только в том случае, когда они не звучали риторически. Что, впрочем, бывало нечасто.

Поведение Роберта не являлось ухаживанием в прямом смысле этого слова. Порой молодой человек ей даже нравился: аристократические – видимо, в рано умершую мать, – черты лица, длинные каштановые волосы, темно-карие глаза, элегантная манера одеваться – весь его облик был приятен глазу и – что немаловажно – ничем не напоминал девушке Арнольда, однако наваждение моментально рассеивалось, стоило Роберту открыть рот и обратиться к ней.

Вот и на сей раз, поддев, по обыкновению, гувернантку, он вернулся к беседе с братом, с которым на каждой второй фразе у него происходили принципиальные разногласия. Однако завязавшийся было спор об обострении ситуации на юге САСШ[7] прервало появление в гостиной Агаты. Девочка держала в охапке маленького белого котенка, который полупридушенно мяукал, уже даже не пытаясь вырваться.

– Боже мой, Агата, где ты это взяла?! – почти с ужасом воскликнула миссис Вуд.

– Мамочка, посмотрите, какой он очаровательный! Его зовут Пушок, он живет у Эллисов, а сегодня случайно забрел к нам.

Лора Вуд только руками всплеснула:

– И ты не придумала ничего лучше, как принести эту живность туда, где мы пьем чай? Немедленно верни его где взяла и не забудь вымыть руки после этого.

У девочки задрожали губы – казалось, она сейчас расплачется.

– Мама, но…

– Давай быстренько, чай остывает, – отрезала миссис Вуд и отвернулась, показывая, что дискуссия закончена.

Бланш взглянула на мужчин. Джордж прятал глаза, не считая нужным конфликтовать с мачехой по такому пустячному поводу, а Роберту была, видимо, глубоко безразлична проблема детей и котят, зато он внимательно разглядывал раскрасневшееся от близости камина лицо Бланш. Встретившись с ним взглядом, девушка вспыхнула, опустила глаза и быстро подошла к Агате, которая продолжала растерянно топтаться на пороге, умоляюще глядя на мать.

– Пойдем отнесем малыша домой – в нашей гостиной ему и вправду не место. – Бланш дотронулась до плеча девочки и мягко повернула ее к выходу. – К тому же подумай: его наверняка ищут хозяева и волнуются.

Когда за ними закрылась дверь, Роберт перевел взгляд на Лору Вуд.

– Мэм, не слишком ли вы строги к девочке? Все дети любят котят. – Миссис Вуд поморщилась, и он продолжил: – С другой стороны, вы дали мисс Вернелли еще одну прекрасную возможность продемонстрировать ее неоспоримые достоинства.

– Если бы ты не сопровождал свои слова язвительной улыбкой и произнес их другим тоном, я подумал бы, что тебе вправду есть до этого дело, – пробурчал Джордж и снова перевел разговор на американские проблемы с неграми.

Несмотря на необоснованную холодность Джорджа, перемежаемую вспышками навязчивой опеки, и бесконечные подшучивания Роберта, Бланш чувствовала, что постепенно сближается с семьей Вуд и привязывается к ним всем сердцем.

Она научилась избегать неловких ситуаций с сыновьями мистера Вуда, окончательно заняла должность говорящего зеркала для миссис Вуд и стала приятной собеседницей для самого хозяина. Последнее оказалось проще всего: надо было лишь не упоминать ни под каким предлогом люто ненавистную ему Индию. Поначалу, памятуя бесконечные экзотические рассказы лорда Райта, Бланш пыталась расспросить сэра Томаса о службе, но вскоре поняла, что говорить о месте, отнявшем у него лучшие годы жизни и любимую жену, – занятие неблагодарное и жестокое.

Молодые люди также не видели ничего романтичного в своем детстве и ранней юности. Потеря матери, тяжелые болезни, жаркий влажный климат и жизнь в грязной тесноте маленького поселения навсегда отбили у них охоту вспоминать проведенные в Индии годы. Что же касается Лоры, то для этой постоянной обитательницы Лондона никогда не существовало ни жизни вне столицы, ни жизни других людей до ее появления на свет.

И Бланш, которой тема путешествий и дальних стран всегда была интересна, вскоре оставила попытки поднимать данную тему в особняке Вудов. В конце концов, у нее тоже имелись неприятные воспоминания, которые она не хотела бы ворошить.

А с крошкой Агатой получилось совсем наоборот. Это существо было напрочь лишено каких-либо секретов. Она могла пытать Бланш вопросами об устройстве мира, о секретах пирожных с заварным кремом, о событиях давно минувших лет, о приключениях древних героев и о тайне слова «традесканция». Бланш, в свою очередь, старалась ответить на все вопросы девочки, даже на те, которые смущали ее саму. Иногда ей хотелось, для особо откровенных разговоров, отослать Агату к матери, но она понимала, что миссис Вуд не справится с порождениями пытливого ума девочки и только лишний раз расстроит ее. Поэтому на долю Лоры выпадала лишь умилительная болтовня о платьицах и локонах, а Бланш приходилось отбиваться во всех прочих случаях.

Как-то во время очередной прогулки по парку Агата неожиданно начала кокетничать, вертеться и неестественно громко смеяться, привлекая внимание прохожих. Очень быстро внимательный взгляд Бланш засек неподалеку разновозрастную компанию мальчишек, один из которых показался ей знакомым.

Мягкий снежок, слепленный из нестойкого снега, внезапно упал прямо перед ее ботинками, а девочка, вместо того чтобы ускорить шаг, схватила Бланш за руку, приподнялась на цыпочки и вытянула шею, пытаясь разглядеть, кто именно в них целился.

Мисс Вернелли мгновенно догадалась об этих немудреных намерениях, перевязала Агате шарф покрепче и, не давая обернуться, утащила девочку вперед по дорожке.

Парк пришлось покинуть, и прогулку они продолжили уже в Зоологическом саду, где Агата, нимало не смущаясь, потребовала у Бланш объяснений:

– Но почему вы мне не даете с ним общаться? Почему вы всегда меня уводите? А сегодня… Я же только посмотрела в его сторону!

– Потому что тебе не стоит смотреть в сторону разносчика булочек.

– Почему? Он такой ловкий, так быстро бегает! – Они стояли перед клеткой с парой волков. – Иногда он мне напоминает какого-то таинственного дикого зверя…

– …по странной случайности обреченного подавать подносы мастеру хлебопекарни, – тихо договорила Бланш.

– Но какая мне разница, чем он занимается! Я просто хочу смотреть на него. И иногда поболтать немножко, – добавила Агата.

– Тебе не стоит делать ни того, ни другого, – вздохнула девушка.

– Почему?

Бланш поняла, что ей не отвертеться, и попыталась ответить иносказательно, но постепенно увлеклась, и ее условная история опасно приблизилась к реальной.

– Понимаешь, Агата, красивое слово «мезальянс», смысл которого я пытаюсь донести до тебя не в первый раз, выдумано вовсе не злыми писателями. К сожалению, многие судьбы из-за мезальянса могут оказаться разрушены. Много лет назад одна девушка точно так же, как и ты, просто смотрела на молодого человека, более бедного, чем она. А он смотрел на нее. А потом они полюбили друг друга и поженились. Но ее семья была против и выгнала их из дома. Молодые люди скитались, голодали и мерзли, и в итоге та девушка умерла, оставив сиротой кроху-дочку…

Бланш и Агата стояли перед клеткой со старым-престарым тигром. Надпись на табличке гласила, что зверя зовут Король Джунглей и он привезен из Индии аж пятнадцать лет назад. Тигр был болен и еле стоял на ногах. Они всегда старались пройти мимо побыстрее, потому что Агата не любила напоминаний о старости и мимолетности жизни, а Бланш, глядя на беднягу, всегда задумывалась о его пожизненном одиночестве. Но сегодня для печальной темы, поднятой Агатой, место оказалось как нельзя более подходящим.

– Как грустно, – проговорила девочка. – И что, в подобных случаях обязательно умирать? Иначе не бывает?

– Бывает, но ты не обрадуешься, если я расскажу…

– Расскажите, пожалуйста! – взмолилась девочка.

– Я знаю еще одну историю. Когда юноша и девушка были не столь неравной парой. Они полюбили друг друга и договорились о свадьбе. Но неожиданно девушка оказалась почти без средств к существованию, и ей пришлось уехать. А юношу уговорили жениться на другой, более обеспеченной невесте.

– И он забыл ту, первую?

– Возможно, и не забыл. Но женился на другой.

– А та, первая?

– А что та? Она так и осталась одинокой. – Бланш посмотрела в наполнившиеся слезами глаза девочки и безжалостно добавила: – И глубоко несчастной.

– Бедняжка… Как жаль всех этих людей.

– Ты поняла, к чему я это рассказала?

Притихшая Агата кивнула и промолчала почти всю обратную дорогу.

А вбежав в холл особняка Вудов, юная, раскрасневшаяся от мороза, невероятно свежая и жизнерадостная, закричала:

– Эй! А булочки сегодня уже приносили?

И, получив отрицательный ответ, тут же прилипла носом к окну.

В редкие свободные минуты, например, когда миссис Вуд брала Агату с собой в гости, что случалось не чаще раза в неделю, Бланш доставала картон и рисовала. Девушка избегала того, чтобы ее творчество кому-нибудь попало на глаза: ей совершенно не хотелось объяснять, кто эти люди, чьи лица неизбежно возникали под ее карандашом.

Чаще всего она рисовала Луизу – это была такая своеобразная попытка заменить привычное общение в письмах. Ведь все четыре года, проведенные в разлуке с подругой, Бланш постоянно ей писала и лишь теперь, после своего таинственного бегства из Грэммхерст-холла, вот уже который месяц не могла набраться мужества написать туда… Да и куда писать? Если свадьбу, как и предполагалось, сыграли в течение месяца после объявления помолвки, молодые должны были отправиться в свадебное путешествие, и даже если из него уже вернулись, то… Ну в самом деле, не в имение же Бернсов было Бланш отправлять письма! Да и что написать?

Нет, она, конечно, клялась себе выполнить обещание все объяснить Луизе, но… В первые недели лондонской жизни Бланш перепортила огромное количество бумаги, пытаясь сказать обо всем, не говоря при этом ничего дурного ни про Арнольда и его неверность, ни про собственное местонахождение: она совершенно не была готова к личной встрече с кем бы то ни было из своего прошлого. Конечно же, у Бланш ничего не получилось. Смятые листки с перечеркнутыми строчками один за другим летели в корзину, и лишь в Италию отправилась короткая записка о том, что она здорова, нашла работу и вскоре поедет в Эдинбург получать наследство тетушки Шарлотты. Нет, в Италию в ближайшее время она не вернется, пишите на Лондонский главпочтамт до востребования.

Но общения с близкими Бланш явно не хватало – все-таки десятилетняя девочка может быть интересным собеседником лишь ограниченное количество времени. И вот под легкими штрихами карандаша перед глазами девушки вновь и вновь возникали любимые лица. Она рисовала маму – такую, какой помнила перед самой ее смертью, отца рядом с Мари и снова и снова Луизу – в белом воздушном платье, в соломенной шляпке с вуалью и в охотничьей амазонке, Луизу в гроте с гомеровскими фресками и в саду среди роз, Луизу в окружении блестящих кавалеров, чьи силуэты были лишь едва намечены, и Луизин портрет во весь большой лист картона…

Когда Бланш задумывалась и улетала мыслями в прошлое – то прошлое, где все еще были счастливы и могли доверять друг другу, – на белом фоне перед ней проявлялись строгий профиль, внимательные умные глаза и высокий лоб с падающими на него светлыми прядями, и, спохватываясь, девушка со слезами на глазах уничтожала рисунок, ибо слишком горько было думать о том, что могло произойти, но чему не дано было свершиться.

Миссис Хаксли в недоумении вертела в руках белый прямоугольник. Уолтер, отлично вышколенный дворецкий, замер в дверях с серебряным подносом и ни словом не обмолвился о том, что джентльмен, настаивающий на немедленном приеме, выглядит бледным и изможденным.

– Что же мне делать? – Арабелла Хаксли широко раскрыла и без того круглые сливового цвета глаза и всплеснула руками. – Мистер Хаксли в отлучке, никаких визитов на эту неделю не назначено, и я не знаю, могу ли я принять этого господина. Вдруг он прибыл по какому-то важному вопросу?

Господин настаивал на том, что его вопрос – жизненно важный, но Уолтер не стал сообщать об этом своей хозяйке, потому что спрашивала она не его.

А кого именно она спрашивала – было непонятно. То ли каминную решетку, то ли портреты мужа, его родителей и своих троих малюток, то ли лохматого пса, не проявляющего к появлению в доме гостя никакого интереса.

Как бы то ни было, ответа она не получила, и ей пришлось напрячь собственную головку.

– Арнольд Бернс… Кто бы это мог быть? Среди друзей Джеймса я таковых не припомню… Может быть, это кто-то из его давних шотландских знакомых? Но почему он приехал, когда Джеймса нет дома? Вы сказали, что Джеймса нет, Уолтер?

– Да, миссис Хаксли, – уже в четвертый раз ответил дворецкий. Его хозяйка могла мгновенно отреагировать, если вопрос касался деток, хозяйства или продуктовых запасов, но за светскую сторону жизни отвечал ее супруг. Арабелла всегда боялась попасть впросак из-за незнания последних новостей или истинной подоплеки событий. Обзаведясь к своим двадцати двум годам тремя милыми ребятишками, она полностью увязла в домашних заботах и выбираться в общество решалась лишь в сопровождении мистера Хаксли, да и то – по крайней необходимости. Ей было тяжело бесконечно ушивать по фигуре или, наоборот, расставлять платья, объяснять няням все нюансы обращения с каждым из детей и на балу или приеме томительно ожидать скорейшего возвращения домой.

Проще было закрыться в своем уютном мирке и посвятить себя тем заботам, которые требовали ее непосредственного участия.

И ни разу еще незнакомые визитеры не заявлялись в отсутствие мужа. Миссис Хаксли ощущала себя совершенно выбитой из колеи. Не в силах принять решение, она вскочила и заметалась по комнате. Поправила чепец, разровняла складочки оборки, проверила стойку небольшого воротничка и бросила украдкой взгляд в зеркало. Оттуда на нее смотрела вполне миловидная молодая женщина с добрым лицом и округлыми формами.

Наконец, махнув на себя рукой – пусть она выглядит простовато и по-домашнему, но ведь она никого и не приглашала, – Арабелла велела Уолтеру проводить гостя в чайную комнату и приготовить угощение.

– И когда дети вернутся с прогулки, распорядитесь, чтобы их сразу отправили в детскую, не стоит пугать сэра Бернса их криками.

Она быстро спрятала рукоделие, состроила страшные глаза, указывая на забытую в коридоре лошадку-качалку, и поспешила на встречу с незваным гостем.

Уолтер, не торопясь, задвинул лошадку в одну из спален, прошествовал по коридору, по дороге поправляя тяжелые шторы, и важно пригласил Арнольда последовать за ним.

Молодой человек немедленно вскочил на ноги и поспешил на встречу с Арабеллой.

Увидев на пороге его высокую фигуру и испугавшись порывистых движений, миссис Хаксли поспешила, как щитом, прикрыться недовязанным детским беретом.

– Добрый день, – пролепетала она.

Мужчина, так внезапно возникший в ее доме, был высок, дорого одет и несказанно, неприлично хорош собой. Видела ли она его раньше? Возможно, и видела, но обычно в присутствии мужа она избегала даже поднимать глаза на подобных субъектов. А теперь один из этих красавчиков-щеголей занимает собой почти всю ее маленькую чайную комнату. Немного заляпанный дорожной грязью, растрепанный от быстрой езды, романтически бледный, но с лихорадочным блеском в глазах, похожий на благородного разбойника или таинственного флибустьера…

Арабелла постаралась справиться с волнением и предложила ему присесть в гостевое кресло.

«Нет, флибустьер – это все-таки не про него, – сказала она себе, на правах хозяйки беззастенчиво разглядывая Арнольда. – Этот человек выглядит порядочным и высокородным, он не станет причинять людям зла».

Она удивлялась самой себе: неужели в ней еще сохранились обрывки девичьих мечтаний о прекрасном принце и бесстрашных храбрецах? Похоже, что да. Один взгляд на Арнольда Бернса, похожего на картинку из альбома юной пансионерки, разбудил в ней былые мечтания.

Погруженной в созерцание Арабелле пришлось вновь справиться с собой, чтобы разобрать его слова:

– …неужели и вы не знаете, где она сейчас?

– Подождите, подождите! Вы уверены, что вам нужна я? Не хотите ли зайти через пару дней, когда мистер Хаксли вернется из Лондона?

– Но я же сказал, что искал именно вас! – воскликнул Арнольд, чуть не смахнув со стола чашку тончайшего фарфора. – И проделал путь до Манчестера с почтовыми каретами как раз для того, чтобы расспросить вас о ней!

«Не зря Джеймс велит мне молчать в обществе. Снова я сказала что-то невпопад». Миссис Хаксли немного прикусила губу и нахмурила брови.

– Поясните, пожалуйста.

– Бланш Вернелли. Надеюсь, ее и сейчас зовут так же. Вы дружили с ней во время пребывания в пансионе Святой Маргерит. Не подскажете ли мне, где я могу найти ее сейчас?

«Бланш? Этот красавчик ищет Бланш?» Все мгновенно встало на свои места. Насколько Арабелла помнила свою школьную приятельницу, та всегда была яркой и приметной девушкой. И, несомненно, могла привлечь внимание подобного юноши. Арабелла и в школьные годы могла предсказать, что история любви и замужества ее подруги будет не столь серой и безыскусной, как у остальной четверки девушек из их тесной компании. И, видно, не ошибалась. Молодой человек, который носится за Бланш на перекладных через всю Британию, выглядит так, что ей можно только позавидовать.

«Кстати… – Арабелла прищурилась и еще раз оглядела Арнольда с головы до ног. – А ведь он и в самом деле похож на те портреты, что она рисовала в наших девичьих альбомах. На них были немного усредненные черты лица и одежда другой эпохи, но типаж такой же. Значит, те изображения были не столь условны, как нам всем казалось, а имели прототип? И зря мы смеялись над ее наивной фантазией? Да… Ничего не скажешь, повезло ей».

– Почему вы молчите?

– Мне нечего вам сказать, – Арабелла пожала плечами. – Еще печенья?

– Нет, спасибо. Так вы ничего не знаете о…

– Нет. Мы не виделись с момента окончания школы.

– И не переписывались? И ничего друг о друге не знали? Вы ведь дружили, Бланш всегда говорила о вас с теплотой…

«Ах, она еще о нас и рассказывала, подумать только, какая сентиментальность!»

– Нет, наши дороги разошлись. Да нам и не о чем говорить, слишком разные ступени в обществе мы занимаем. Я сразу же после окончания пансиона вышла замуж за достойного человека, и он отсек все неподобающие и спорные знакомства. Одно дело – болтать между занятиями, и другое – поддерживать близкие отношения в жизни. Конечно, мы больше не общались. Мои пути не пересекаются с путями девушек из непонятных семей.

– Да, да, понимаю, – сразу поник Арнольд, – все эти годы вы ничего о ней не знали и понятия не имеете о нынешнем местонахождении…

– Именно так, – подтвердила Арабелла, ставя точку на разъездах Арнольда по стране.

Миссис Хаксли была четвертой, и последней из подруг Бланш, разбросанных по дальним закоулкам Британии. И так же, как три предыдущие леди, сменившие фамилии и места жительства и с величайшим трудом найденные Арнольдом, она, к сожалению, ни словом не могла помочь ему. Это оказалось тем более обидно, что именно Арабелла жила на конечной остановке одного из маршрутов дилижанса, что ушли из М. в тот злосчастный день.

Проводив семейство Вуд на очередной прием (миссис Вуд даже соблаговолила в этот раз взять с собою дочь), Бланш уселась в гостиной в кресло у камина и задумчиво засмотрелась на огонь. Едва начатое вышивание валялось на столике рядом, но девушка совершенно забыла про нитяные розы с незабудками – живое пламя куда больше привлекало ее внимание. Задумавшись, Бланш протянула руку к папке с рисунками и карандашом, лежавшими здесь же. Несколько штрихов – и вот уже на картоне появилось вполне узнаваемое изображение камина, за фигурной решеткой которого плясали языки огня. Еще пара-тройка движений карандаша – и среди лепестков пышущего жаром, несмотря на черно-белый рисунок, цветка возник силуэт саламандры, протягивающей вперед перепончатые лапы… Она будто пыталась выскочить с рисунка – чтобы погрузиться в реальное пламя настоящего камина.

«А хорошо получилось, – подумала Бланш, кладя картон на столик. – Может, позже попробую то же самое в красках… Сколько же я не бралась за акварель, страшно представить. Интересно, не разучилась ли… Но пастель сюда не пойдет. Интересно, что сказал бы отец…»

А тем временем карандаш в пальцах девушки как будто сам по себе выводил на чистом листе картона знакомые, столько раз уже рисованные черты…

Опомнилась Бланш от звука хлопнувшей двери.

– Мисс Вернелли не только прекрасна, как богиня, но и не менее талантлива? – прозвучал за ее спиной знакомый язвительный голос, впрочем, тут же язвительность сменилась неподдельным интересом: – А кого это вы рисуете, мисс Вернелли? Вашу противоположность, как день – противоположность ночи? Но не менее, однако же, прекрасную! – И младший Вуд легким, почти незаметным движением вынул из пальцев растерявшейся Бланш картон с наброском. – Ну что же вы молчите, мисс Вернелли? – Роберт метнул на окаменевшую девушку пристальный взор исподлобья и снова вгляделся в рисунок. – Это ваша фантазия, да?

– Это моя школьная подруга, – через силу выдавила из себя Бланш, догадавшись, что отмолчаться не удастся. И мстительно добавила: – Она замужем и очень счастлива.

Роберт едва заметно поморщился, словно хотел сказать: «И кому когда это мешало?» – но передумал. Лишь продолжил молча внимательно разглядывать набросок. Бланш тем временем аккуратно сложила рисовальные принадлежности и, не удержавшись от колкости, поинтересовалась:

– Вы так высоко оцениваете мой художественный талант, что потеряли дар речи, мистер Вуд? Я потрясена.

– Конечно, мисс Бланш талантлива, а что, разве в этом кто-то сомневается? – прозвучал от дверей звонкий голосок Агаты. – Ой, мисс Бланш, вы что-то нарисовали новое, а мне не показали? Это пока мы в гостях были, да?

Девочка на ходу скинула шаль и бросила на кресло, подбежала к камину и, схватив папку с рисунками за уголок, потянула к себе. Тяжелая папка раскрылась, листы бумаги и картона разлетелись по ковру.

Агата виновато ойкнула и, опустившись на колени, начала было собирать рисунки, но засмотрелась.

– Мисс Бланш, а тут гораздо больше, чем я уже видела. – В голосе девочки смешивались робость с укоризной. – И все эти люди как живые… Кто это?

Роберт, оторвавшись наконец от приковавшего его взгляд наброска, посмотрел на рассыпавшиеся листки и, наклонившись, небрежным жестом выдернул из бумажного вороха портрет уже знакомой белокурой головки, выполненный в пастели.

– А вот это уже вполне законченная картина, и все та же девушка… Видно, вы очень близки с ней, мисс Вернелли, что так часто ее рисуете? Отчего же никогда не упоминали о столь очаровательной подруге?

– И никогда не показывали… – почти обиженно добавила осмелевшая Агата, почувствовав поддержку брата.

Бланш окончательно растерялась. Роберт Вуд, отнюдь не проявлявший, на ее памяти, склонности к сентиментальности, был последним человеком, с которым девушке захотелось бы поговорить о Луизе, да и о своем прошлом вообще.

А Агата уже показывала рисунки своей гувернантки, взахлеб что-то объясняя при этом, родителям и Джорджу, появившимся в гостиной вслед за ней. Миссис Вуд, как и ее дочь, бурно выражала восхищение, сэр Томас благожелательно кивал в ответ супруге, и лишь Джордж попытался проявить тактичность, одернув сестренку:

– Агата, ты не думала, что, если мисс Вернелли не показывала тебе и всем нам какие-то свои рисунки, у нее на то могли быть веские причины?

Агата примолкла и порозовела, а Бланш, благодарно улыбнувшись поддержке, лишь пожала плечами:

– Все равно теперь поздно об этом говорить, и что-то прятать нет смысла. Да и в любом случае комплименты – заслуженные, конечно, – кинула девушка строгий взгляд на ученицу, – не могут не быть приятными.

– Тогда, с вашего позволения, я тоже посмотрю?

Бланш, с облегчением переключив всеобщее внимание с собственной персоны на рисунки, отошла к окну и спряталась за тяжелой портьерой.

Конечно, семья Вуд была искренне благожелательна к девушке, но все же открывать им свою душу с еще не зажившими ранами Бланш была не готова. И так же не готова она оказалась к реакции обоих братьев на портреты Луизы.

За спиной девушки шло обсуждение на повышенных тонах, и в голове у Бланш мелькнуло: «Вот уж никогда бы не подумала, что всегда такой спокойный, почти флегматичный Джордж способен разгорячиться из-за какого-то рисунка – а вовсе даже не в споре на политические темы. Луиза – роковая красотка, разбивающая сердца? – Девушка криво улыбнулась. – Это было бы, пожалуй, даже смешно, если бы не было столь грустно. Хорошо, что там – только ее портреты… Вопросов «кто это?» про него я бы уж точно не вынесла».

– Мисс Бланш, – оторвала ее от размышлений Агата, – я собрала ваши рисунки. Простите, если мы вас чем-то задели… Вот, – протянула девочка папку, – только Роберт… Он ни за что не хочет отдавать тот портрет…

– В самом деле, мисс Вернелли, – голос младшего Вуда уже обрел свою обычную насмешливость, – у вас столько портретов прекрасной незнакомки, что вы вряд ли заметите исчезновение одного из них – а я бы с удовольствием любовался этим ангелом утренней зари.

Бланш снова пожала плечами с истинно итальянской грацией.

– Берите, конечно, мне и вправду не жаль. – На секунду представив, как смотрелась бы реальная Луиза рядом с красавчиком Робертом, она продолжила ему в тон: – Я даже могу, если хотите, специально для вас нарисовать с себя «ангела темной ночи». Ну а вы помучаетесь, решая, которая из нас прекраснее, – отомстила Бланш за все сомнительные комплименты последних месяцев. – Да-да, непременно нарисую.

Глава 7

Грэммхерст-холл был тих и печален. Гости давно уже не посещали его дружелюбные стены. Как ни старалась леди Элен расшевелить свою дочь, Луиза отвергала любую возможность развлечься. Сердце любящей матери раскалывалось на куски. Из веселой хохотушки, из светящегося радостью создания дочь превращалась в измученное, глубоко несчастное существо.