Год Принцессы Букашки Буркин Юлий
- И я! И я! – воскликнули четвертый и пятый.
Котик смутился. Никогда раньше ему не было так приятно от чьих-то слов, ведь он привык никому не верить. Но эти котята были такие малюсенькие, что врать еще явно не умели.
Он хотел сказать, что опасность миновала, и уйти, но тут же подумал, что нельзя бросать их одних: мало ли на улице еще собак и других опасностей. Он хотел спросить, где их мама, но было ясно, что они этого не знают… Он хотел сказать, что спешит, что он давно не был дома, но вдруг понял, что там его никто не ждет…
Так он и стоял в замешательстве, когда из кустов вынырнула кошка, и котята, кинувшись к ней, загомонили:
- Мама, мама! Он нас спас! Он прогнал собаку! Он хороший!..
Котик же тем временем остолбенел окончательно, ведь перед ним была та самая его волшебная серая кошечка…
- Спасибо тебе, - сказала она, посмотрев на него своими удивительными голубыми глазами. – Вот не знала, что на свете бывают такие благородные коты… Так страшно всегда оставлять котят одних, но я должна добывать пищу…
- Можно… Можно, я буду приходить играть с ними и следить, чтобы не случилось ничего плохого? – выдавил из себя котик.
- Конечно, - отозвалась волшебная кошка. - Я буду очень тебе благодарна. Ты мне еще тогда понравился.
- Когда? – пролепетал кот.
- Когда я проходила через твой двор, а ты хотел со мной познакомиться. Очень уж ты был нахальный, и я решила проучить тебя… Но, вообще-то, я думала, ты меня догонишь…
- А еще я тоже могу добывать еду… - сказал котик, не зная, что ответить.
* * *
Спустя несколько дней, направляясь по каким-то своим загадочным делам, над соседним двором пролетал старый ворон. И вдруг он увидел в траве под деревом пятнышко знакомого рыжего цвета. Он пригляделся, опустился ниже… Так и есть! Пропавший кот! Валяется на травке в чужом дворе, а рядом, уткнувшись носами ему в живот, спят четверо котят. А еще один, полосатый и неугомонный, носится вокруг, иногда забираясь прямо на кота и скатываясь с него, словно с горки.
- Вот те р-раз! – воскликнул ворон, примостившись на ветке над ними.
- А, птица! – узнал котик. – Привет.
Полосатый котенок, увидев ворона, тут же полез по стволу к нему.
- Пр-ривет, пр-ривет! – настороженно глянув на малыша, продолжил разговор ворон. - А я-то думаю, куда ты запр-ропостился?! Поговаривали, ты отпр-равился искать какую-то волшебную кошку…
- Да, я путешествовал, - отозвался котик. – А теперь, вот, живу здесь. И она тоже.
Полосатый котенок, не удержавшись, сорвался с дерева. Молниеносным движением, не дав малышу удариться о землю, котик поймал его, облизал и опустил рядом с остальными. Присмиревший котенок тут же уткнулся носом ему в живот и тоже закрыл глаза.
- Я тебя пр-росто не узнаю! – воскликнул ворон.
- Да я и сам себя не узнаю, - признался кот. - Видишь ли, птица, пока я путешествовал, слушал людей, беседовал с котами, мои взгляды сильно изменилось.
- Кар-р!.. То есть, я хотел сказать, - как?! Как они изменились?
- Например, я пришел к выводу, что я – отнюдь не самый главный в этом мире.
- А кто главный? – нахохлился ворон. - Эта твоя? Волшебная?
- И даже не она, – кот задумчиво улыбнулся. – На самом деле, главные – вот эти маленькие букашки, - кивнул он на спящих котят.
- Они?! – выпучил глаза ворон. – Да ведь от них ничего не зависит! Они не командуют, не р-распоряжаются, ничем-ничем не владеют!
- Ты говоришь точь-в-точь, как один молодой гамбургский докер. Часто за бутылкой шнапса он спорил со своим знакомым, студентом, и тот возражал: «Командующие, распорядители, владельцы - всё это роли, маски. Мы выдумали их сами. Мы такие, потому что хотим быть такими или потому, что кто-то другой хочет, чтобы мы были такими…» Только сейчас я понял, что он имел в виду. Мы - такие, какими нас сделал мир. А вот они… - котик снова показал на малышей. - Они - настоящие.
- А мы, значит, ненастоящие?! – саркастически воскликнул ворон. – Не знаю как ты, кот, а лично я – настоящий!
- Тс-с, не кричи, - сказал котик и примирительно улыбнулся: - Хорошо, если мы настоящие, то они – будущие.
- Абсур-рд! Кар-р! Кар-р! – вскричал ворон и, оставив ветку, полетел в свой двор обдумывать все увиденное и услышанное. Чтобы уж там повозмущаться им вдосталь.
А котик положил голову на лапы и в ожидании своей кошки тихонько, чтобы не разбудить котят, замурлыкал сам себе песенку: «Знаю, верною иду я, мур-мур, дорогой, мне грустить и хмуриться нет, мур-мур, причин…»
Только он снова ее переделал. Сейчас в ней говорилось о том, как это замечательно, что теперь он не один.
История одиннадцатая
Букашкин блюз
Папа, мама и Сашка были уже на пороге, когда у папы зачирикал телефон. Папа вытащил его из кармана:
- Алло? Да, привет.
Он прикрыл трубку рукой и обернулся к двери:
- Это меня. Вы идите, я догоню… Да-да, - снова заговорил он в трубку. – Блюз? Я? Ого… Ну, не знаю. Ну, наверное, смог бы. Ты мне рыбу пришли, я подумаю… Быстро надо? Ну, хорошо, сбрось рыбу эсэмэской, я тогда быстро подумаю… Договорились, вечером созвонимся. Давай!
Он побежал догонять своих, и зайцы ожили.
- Какую еще рыбу? – спросил Сиреневый.
- Мало ли, какую, - отозвался Салатный. – Щуку, например. Или карася. Или даже акулу.
- Зачем папе акула? – не унимался Сиреневый.
- Ну… Может, он окулистом хочет стать. А вот мне интересно, что такое «сисимеска», и что такое «блюз».
- Я знаю, что такое «блюз», - раздался из угла басок ослика.
- Ну? – обернулся к нему Салатный.
- Блюз, это такая грустная песня, - пояснил тот. – Говорят, «блюз, это когда хорошему человеку плохо».
- Про что песня? – спросил Сиреневый и тут же догадался: - Про акулу какую-нибудь?
- Ну-у, - задумался ослик. – Можно, наверное, и про акулу. Если она хорошая, но ей плохо. Главное, чтобы вот такой ритм был, - и он постучал ногой по полу, подпевая: - Пум, пум-пум. Пурум, пум-пум…
- А когда хорошему зайцу плохо, это тоже блюз? - полюбопытствовал Салатный.
- Папа не про зайцев говорил, а про рыбу, - напомнил Сиреневый.
- Он говорил совсем про другую рыбу, - усмехнулся Ослик. – Это я вам, как поэт, говорю. Он имел в виду такие стихи, которые написаны про что попало, но похожи на нужные.
- Как это? – не понял Сиреневый.
- Ну, например, у тебя музыка для песенки сочинилась, а слова не придумываются. Тогда ты просишь вот его, - кивнул ослик на Салатного, - написать для тебя слова, а чтобы ему удобнее было, и чтобы все подошло, даешь ему рыбу.
- Вот еще, - нахмурился Сиреневый. – Не буду я у него просить. Я сам сочиню, и еще лучше.
- Да уж, пусть сам сочиняет, - добавил Салатный. – И рыба мне его не нужна. Зайцы рыбу не едят, тем более игрушечные.
- Я же говорю, рыба, это не рыба, - нахмурился Ослик, - а такой специальный ненастоящий стишок. Ну, например… - он задумался. – Например… Ну, вот, например:
Если что-то, если где-то, - затянул он заунывно, -
Пурэм, пум-пурэ,
Быстро скушаешь котлету,
Опять поутру.
Зайцы прыснули.
- Вот это стишок! – воскликнул Сиреневый.
- Ну, ты - поэт! - вторил ему Салатный.
- Ничего вы не понимаете! – рассердился ослик. – Это же рыба! Ры-ба! По ней можно сочинить настоящий стишок. Э-э… Ну, вот:
- Если что-то, если где-то
- Пурэм, взорвалусь,
- Быстро скушаешь котлету
- Опять, словно лось.
Зайцы просто зашлись от хохота.
- Да! – пищал сквозь смех Сиреневый. – Вот этот стишок настоящий так настоящий! Самый что ни на есть!
- «Словно лось», - давясь, вторил ему Салатный. – «Словно лось»… Котлету…
- Глупые вы зайцы и ничего не понимаете в поэзии, - насупился ослик. – Раз так, я вам больше ничего рассказывать не буду.
Когда зайцы прохохотались, Сиреневый сказал:
- Я буду блюз сочинять.
- Тебе что, плохо? – удивился Салатный.
Ослик не удержался и пробормотал, как бы разговаривая с самим собой:
- Блюз не сочинять, а слушать нужно, когда плохо. Чтобы хорошо стало.
- Вот, слыхал?! – обрадовался Сиреневый.
- А-а, - кивнул Салатный. – Ну, тогда я тоже буду блюз сочинять. Про рыбу.
- Что это с тобой?! – рассердился Сиреневый. – Про какую рыбу?! Тебе же сказали, что рыба это вовсе не рыба, а стишок! К тому же ненастоящий.
- Да я не про ту рыбу хочу сочинить, которая не рыба, а про настоящую грустную рыбу. Что, нельзя, что ли?
- Можно, - отрезал Сиреневый. – А я… А я… Я про кота буду сочинять. Блюз про кота.
- И я, и я, – сказал ослик.
- Что, тоже про кота? – удивился Сиреневый. – Так нечестно, это мой кот.
- Я про другого кота, - заявил ослик.
- А я тоже хочу! – выскочила из-под кровати гусеница.
- И ты про кота?! – выпучил глаза Сиреневый.
- Нет, я хочу написать про такую же, как я, простую гусеницу.
- Поехали, - кивнул Салатный.
- Только, давай, ты, все-таки, не про кота, - попросил Сиреневый ослика, - вдруг это все-таки будет мой кот.
- Ладно, - махнул ушами ослик. – Я уже и сам передумал. Я напишу про бегемота. Я его никогда не видел, мне про него интересно.
Теперь, наконец, поехали? - спросил Салатный?
Все согласно покивали и надолго замолчали. Первым нарушил тишину Сиреневый:
- Я готов. А вы?
- Мне еще одна минутка нужна, - отозвался Салатный.
- А мне две, - сказал ослик.
- А мне три! – воскликнула гусеница.
Они снова замолкли. Пауза тянулась так долго, что Сиреневый не выдержал опять:
- Ну, ты что, – набросился он на Салатного, - все еще не придумал? Тебе ведь всего минутка нужна была!
- Я-то давно уже придумал, но гусеница-то наверное еще нет.
- Я придумала! – воскликнула гусеница. – Я ослика жду.
- Я все давным-давно сочинил! – отозвался ослик обиженно.
- А чего тогда молчите? – накинулся на них Сиреневый, - я вас уже ждать устал!
- Ну все, ну все, проехали, - примирительно помахал лапками Салатный. Главное, что все всё придумали. Ты первый, ты и читай, - сказал он Сиреневому.
- Ладно, слушайте, - не стал спорить тот. – Вот.
Жил да был на свете ко-от,
Тук, тук-тук, - отбил он лапками ритм,
Он любил попить компо-от.
(Тук, тук-тук).
В организме у кота-а…
(Тук, тук-тук).
Не хватало компота-а.
(Тук, тук-тук).
Как-то раз забрался ко-от
(Тук, тук-тук).
На компотовый заво-од,
(Тук, тук-тук).
И отныне этот ко-от
(Тук, тук-тук).
Очень весело живё-от.
(Тук, тук-тук).
Всё!
- Здорово! – закричали все, - отлично! – и захлопали в ладоши.
- Ну, теперь я, - сказал Салатный. – Слушайте:
Все-все говорили, что рыба-пила,
- На самом же деле она не пила,
- На самом же деле она не могла
- Пить воду, в которой сама же жила.
- А рыба была эта – девочка-сом,
- Но песенка эта совсем не о том.
- Я вам рассказал бы, о чем она, но
- Вы знаете сами об этом давно.
Салатный замолчал.
- Глубоко, - заметил ослик.
- А я ничего не понял, - нахмурился Сиреневый. – И ничего я об этом давно не знаю.
- И я, - признался ослик. – Потому и говорю: глубоко. Так глубоко, что даже непонятно.
- Это потому что рыбы глубоко живут, - нашелся Салатный. – Особенно сомы. – А затем поспешно сменил тему: - Давай-ка, пой, лучше, что сам сочинил.
- Ох, - сказал ослик. – Ох. Что, уже?
- Да, уже! – хором отозвались зайцы.
- Ну ладно, - сказал ослик. – Ох. Только у меня длинно. Ох.
А затем прочитал:
- В огромном болоте живет бегемот,
- Зеленые стебли в воде он жует,
- Мечтая о том, что б однажды к нему
- Вдруг муза спустилась в болотную тьму.
- Впервые поэтом бы стал бегемот
- (Обычно в болоте никто не поет).
- А муза была б тогда первой из муз,
- Кто спеть бы помог бегемотовый блюз.
- Ну что ей так трудно спуститься сюда?
- Тут мягкая тина, вода и еда,
- О, муза, болтаю я не чепуху,
- Тут лучше намного, чем там, наверху!
- Но тихо колышет камыш ветерок,
- Беднягу не слышит ни мышь, ни сурок,
- Ни муза его, да и что ей за честь
- В болотную грязь бегемотову лезть?
- Да, длинно, - подтвердил Салатный, когда ослик смолк. – Сразу видно, что ты настоящий поэт.
Ослик приосанился, но тут же, словно отгоняя наваждение, потряс головой и признался:
- На самом деле, не получился у меня блюз.
- Как это? – не поверил своим ушам Салатный. – Так все четко, так ровненько!
- И так длинно, - добавил Сиреневый.
- В том-то и дело, что блюз не обязательно должен быть длинным и ровным, - пояснил причину своего огорчения ослик. – Зато в нем должно быть… Должно быть… - замялся он, подыскивая слово.
- А он хороший был, этот бегемот? – не дала договорить ему гусеница.
- Конечно, - подтвердил ослик.
- А муза эта так к нему и не полезла? – уточнила она.
- Не полезла.
- Ну, тогда это самый настоящий блюз, - заключила гусеница.
- Думаете? - воспрял ослик.
- Ой, – забеспокоилась гусеница. – Раз вы все уже прочитали, выходит, я одна осталась?
Остальные закивали головами.
- Ну ладно, - вздохнула она покорно. – Тогда слушайте. Только у меня совсем коротенько.
- Давай, сколько есть, - подзадорил ее Сиреневый.
Стоя на четырех задних лапах, гусеница подняла туловище вверх и, отбивая остальными лапками по стенке комода ритм (пум, па-па, пум, па-па), запела:
- Когда над землею снежинки летят,
- Гусеницы молчат.
(Пум, па-па, пум, па-па,
Пум, па-па, пум, па).
- Когда над землей птичьи трели звенят
- Гусеницы молчат.
(Пум, па-па, пум, па-па,
Пум, па-па, пум, па).
- Когда знойный лес утопает в лучах,
- Гусеницы молчат.
(Пум, па-па, пум, па-па,
Пум, па-па, пум, па).
- И только когда, нарушая уют,
- Над миром осенние дождики льют
- Гусеницы поют.
- Гусеницы поют!
- Гусеницы поют!!!
- Вот это да! – сказал Салатный. – Даже, наверное, получше, чем у меня.
- Правда? – обрадовалась гусеница.
- Да точно! – подтвердил Сиреневый. – Намного лучше, чем у него.
Ослик же, понурившись, сказал:
- Да. Вот это уже почти настоящий блюз.
- Почему «почти»? – удивился Салатный.
- Потому что гусеница не настоящая, а игрушечная? – догадался Сиреневый.
Но ответить ослик не успел. Щелкнул замок, открылась дверь, и папа с мамой осторожно занесли в квартиру коляску.
- Я пойду, полежу с ней, - шепотом сказала мама, вынимая спящую Сашку из коляски. – Тогда она дольше поспит.
- Конечно, иди, - шепнул папа. – А я тут пока один текстик сочиню.
Мама с Сашкой ушла за дверь, а папа уселся за стол, достал из кармана телефон и, вглядываясь в экран, забормотал:
- Значит, говорите рыба… Свежего посола… Так, та-ак…
- Мохноногие кони (пум, пум-пум) ржали в кустах (пум, пум-пум),
- Мохноногие кони (пум, пум-пум) ржали в кустах (пум, пум-пум),
- Мама, зачем им такие мохнатые рыжие ноги, зачем?!
- Лучше бы были (пум, пум-пум) в синих чулках!
Игрушки тихонько переглянулись и про себя захихикали.
- Да-а, сказал папа. – И такого бреда нужно пять куплетов? Впрочем… Насколько бредовым будет этот бред – зависит от меня.
Он взял ручку, положил перед собой листок бумаги и, уставившись в него, замер. Игрушки смотрели на папу, и каждому – и зайцам, и ослику, и гусенице страшно хотелось, что бы он сочинил что-нибудь похожее на их творения.
Папа стал что-то записывать, зачеркивать, исправлять, бормотать… И так продолжалось все время, пока мама с Букашкой спали. А когда они вышли из комнаты, папа заявил:
- Готово! Я сочинил блюз. – Он взял гитару. – «Букашкин блюз». Слушайте!
- Жил да был в нашем доме (пум, пум-пэм) баловень-кот (пум, пум-пэм),
- Ты знаешь, жил в нашем доме (пум, пум-пум) баловень-кот (пум, пум-пум),
- В доме все знали, что он хулиган, но никто из соседей не знал,
- Как этот котик (пум, пум-пум) любит компот!
Сашка, слушая папу, стала раскачиваться, переваливаясь в такт с ноги на ногу и разулыбалась. Наверное, вспомнила котишку. А папа уже перескочил на другого героя:
- Все ее называли (пум, пум-пум) «рыба пила» (пум, пум-пум),
- Да, ее называли (пум, пум-пум) « рыба пила» (пум, пум-пум),
- Мама, она никого не пилила, зачем же они ее так?
- Даже компота (пум, пум-пум) она не пила!
- А в глубоком болоте (пум, пум-пум) живет бегемот (пум, пум-пум),
- В одном глубоком болоте (пум, пум-пум) поэт-бегемот (пум, пум-пум),
- Всю свою жизнь ест подводные водоросли, даже не знает о том,
- Что есть на свете (пум, пум-пум) вкусный компот!
- Капот, - пояснила во время проигрыша Сашка. – Гимот.
- Звездной ночью, послушай, (пум, пум-пум) кто-то поет (пум, пум-пум),
- Этой ночью, послушай, (пум, пум-пум) кто-то поет (пум, пум-пум),
- Это печальное гусениц пенье, о том, что, увы, никогда
- Им не отведать (пум, пум-пум) вкусный компот!
Мама смотрела на папу с легкой иронией, но он, не обращая на это внимания, добрался до последнего куплета:
- Мама свари нам (пум, пум-пум) свежий компот (пум, пум-пум),
- Нашей Букашке (пум, пум-пум) - вкусный компот (пум, пум-пум),
- Рыбу, кота, бегемота и гусениц, всех-всех напоит она -
- Наша Букашка (пум, пум-пум) компот им нальёт!
- Вот! – закончил он. – Ну, как?
- Нам-то с Сашкой понравилось, - сказала мама, - но ты уверен, что это то, о чем тебя просили?
- Меня просили блюз, а это что, не блюз разве?
- Блюз-то блюз, но какой-то детский.
- А у меня настроение такое. Детское.
- Могут не взять.
- Куда денутся? Им быстро надо. А не возьмут, сам буду петь.
- Кому?
- Сашке. И тебе. Согласны?
Мама улыбнулась и сказала:
- Ну… Вообще-то, ты, конечно, не певец…
Папа насупился.
- Но согласны, - поспешила она. – Вот только блюз, это ведь когда грустно. Отчего тебе грустно?
- Оттого, что Букашка очень быстро вырастет, и уже больше никогда не будет такой изумительной.
- Но ведь она все равно будет хорошей.
- Конечно, хорошей. Но какой-то другой, не такой.
- Да, - согласилась мама. - А как ты думаешь, почему все маленькие такие замечательные, а когда вырастают, почти всегда становятся обыкновенными? Кто получше, кто похуже, но - просто взрослыми людьми.
- Потому что их воспитывают просто взрослые люди.
- Как это грустно.
- Потому и блюз.
Букашка тем временем подошла к папе и дергала струны гитары.
- Саша, папа хорошо поет? – спросила ее мама.
- Да, - ответила та твердо.
- Вот видишь, - сказал папа. – Я же говорю, дети намного умнее взрослых. А главное, у них вкус лучше.
История двенадцатая
Что такое свадьба, и с чем ее едят
Читать бесплатно другие книги:
