На подсосе. История любви Мур Кристофер

8

Она идет во всей красе

Джоди двигалась по Коламбус-авеню широким шагом модели на подиуме, чувствуя, как клочья тумана, нанесенные ветерком с моря, овевают ее зябкими призраками отвергнутых ухажеров. Вот чему она никак не могла научить Томми, поделиться с ним: каково перестать быть жертвой, которая все время боится нападения, тени за углом, шагов за спиной, — и стать охотником. Не тем, как загонять добычу, не восторгом от того, что способен ее завалить, — это он как раз поймет. А просто идти по темной улице поздно ночью — и знать, что ты здесь самое сильное существо и доебаться до тебя не сможет вообще никто и ничто. Пока Джоди не обратилась и не начала бродить по городу вампиром, она и не понимала толком, что практически всякий миг, пока жила в нем женщиной, она боялась. Мужчина такого нипочем не поймет. Вот для того ей и платье, и туфли — не привлечь клеврета, а выставить напоказ свою сексуальность, бросить какому-нибудь недоразвитому вызов: пусть только попробует увидеть в ней жертву. Говоря по правде, драть кому-нибудь задницы Джоди нравилось, хотя случилось это всего раз, да и были на ней тогда лишь мешковатая толстовка да джинсы. Кроме того, ей нравилось — считайте, ровно так же — просто знать, что она это может. Таков ее секрет.

А без страха Город был сплошь чувственным карнавалом. Ни в чем, что Джоди переживала, не было ни опасности, ни тревоги. Красный был просто красным, желтый не значил «осторожней», дым существовал без огня, а болтовня четверых китайских парней возле их машины — просто гнусавый лепет и щелчки пустого звона членом в колокольчик. Джоди почувствовала, как у них при виде нее участился пульс, пахнуло их потом, чесноком и оружейной смазкой. Запах страха и неумолимой опасности она тоже уже выучила, аромат сексуального возбуждения и покорства, хотя описать бы их в деталях затруднилась. Они просто есть. Это как цвет.

Ну сами понимаете…

Попробуйте описать синий.

Не упоминая того, что он синий.

Видите?

Народу на улице в это время ночи было немного, но кое-кто имелся — они растянулись по всей длине Коламбус: барные туристы, запоздалые едоки, только-только все доевшие, студентики по пути к стрип-клубам на Бродвее, публика из «Клуба Комедии Кобба» дальше по дороге — ошалевшая от хохота и до того пропитавшаяся его ритмом, что они и друг друга считали уморительными, и все, на что падал взор. Все живые и крепкие, на всех ореолы здоровой розовой жизни, за всеми тянутся хвосты тепла, парфюма, сигаретного дыма и газов, которые долго приходилось сдерживать. Свидетели.

Китайские парни не были ни в малейшей степени безобидны, но Джоди не думала, что они кинутся на нее нападать. Жаль. Один — тот, что с пистолетом, — крикнул ей вслед что-то по-кантонски, грязное и оскорбительное, по тону ясно. Джоди развернулась, не сбавив шаг, улыбнулась так, как это обычно делают на красных ковровых дорожках, и сказала:

— Эй, нанокраник, ебись в рот!

В ответ последовало много беснования и суеты: тот, кто поумнее — от него волнами шел страх, — придержал своего друга Нанокраника, тем самым спасая ему жизнь. «Да она из легавых наверняка или просто ебанутая. Что-то тут не так». Все толпились вокруг своей навороченной «Хонды», сопя огромными клубами тестостерона и фрустрации. Джоди усмехнулась и свернула в переулок — срезать путь подальше от скопления людей.

— Моя ночь, — прошептала она. — Только моя.

В пустом переулке она теперь видела только одну фигуру — впереди по тротуару шаркал какой-то старик. Его ореол жизни походил на перегоревшую лампочку: старика окружала темно-серая кайма. Он шел, ссутулившись, упорно, словно знал, что если остановится, больше уже не сдвинется с места. Судя по тому, что видела Джоди, он мог и вообще больше не шевельнуться. На нем были пальто и шляпа, мешковатые вельветовые штаны в широкий рубчик, которые на ходу шуршали, как грызуны на гнездованье. С Залива подуло ветерком, на Джоди пахнуло резкой вонью отказывающих внутренних органов, затхлого курева, отчаяния, глубинной загнившей болезни — и воодушевление оставило ее.

Она легко скользнула в новую личину, которую ей заготовила ночь — так ключ входит в замок.

Джоди постаралась шагать как можно громче, чтобы старик услышал, и он помедлил, когда она с ним поравнялась. Он по-прежнему семенил, хоть и почти на месте, словно мотор его работал вхолостую. Медленно полуобернулся к Джоди.

— Здрасьте, — сказала она.

Старик улыбнулся.

— Ох, ну и милая же вы девушка. Проводите меня?

— Конечно.

Вместе они прошли несколько шагов, потом старик сказал:

— А я, знаете, умираю.

— Да, я так и подумала, — сказала Джоди.

— Просто хожу вот. Думаю и хожу. В основном — хожу.

— В такую ночь приятно ходить.

— Прохладно, только мне не холодно. У меня полный карман обезболивающего. Хотите?

— Нет, мне не надо. Спасибо.

— Мне уже больше не о чем думать.

— Самое время.

— Вот бы еще хорошенькую девушку поцеловать разок перед концом. По-моему, мне больше ничего и не нужно.

— Как вас зовут?

— Джеймс. Джеймс О'Мэлли.

— Джеймс. Меня зовут Джоди. Очень приятно с вами познакомиться. — Она остановилась и протянула ему руку.

— Что вы, это мне приятно, уверяю вас. — И Джеймс как мог поклонился.

Она взяла его лицо в ладони и придержала, чтобы не упал, а затем поцеловала в губы, мягко и долго. А когда отстранилась, они оба улыбались.

— Это было чудесно, — сказал Джеймс О'Мэлли.

— Да, правда, — подтвердила Джоди.

— Ну, теперь со мной, наверно, всё, — произнес Джеймс. — Спасибо вам.

— Что вы, это вам спасибо, — ответила Джоди. — Уверяю вас.

И она обхватила щуплого старика руками, и прижала к себе, поддерживая за голову, как младенца, а он лишь вздрогнул немного, когда она впилась.

Немного погодя Джоди свернула его одежду в узел и взяла под мышку, а старые его полуботинки-броги подцепила двумя пальцами. Прах, некогда бывший Джеймсом О'Мэлли, лежал на тротуаре кучкой серой пыли, словно негатив тени, выбеленная клякса. Джоди ладонью разровняла ее и ногтем написала: «Хорошо целуетесь, Джеймс».

А когда она уходила оттуда, из одежды Джеймса, как из песочных часов, просыпалась тоненькая струйка пыли, и ее унесло холодным бризом с Залива.

У парня, работавшего на дверях в «Стикляном Кате», похоже, на голове взорвался ворон — волосы его торчали в стороны слипшимся хаосом черных шипов. Изнутри доносилась такая музыка, что там будто еблись роботы. И при этом ныли. Ритмически монотонно. Европейские такие роботы.

Томми несколько оробел. У парня со взорванным вороном клыки торчали лучше, сам он был бледнее, а в губах у него висело семнадцать серебряных колец (Томми сосчитал).

— Наверно, трудно с ними свистеть, а? — спросил Томми.

— Десять долларов, — ответил Взорванный.

Томми отдал ему деньги. Парень проверил документы и проштамповал Томми запястье красным взрезом. Тут мимо них пропорхнула группка японских девушек, переодетых в трагических викторианских пупсов, — они замахали своими взрезанными запястьями так, словно возвращались с вечеринки радостных самоубийц, а не гвоздику на улицу курить выходили. И они смахивали на вампиров сильнее Томми.

Он пожал плечами и зашел в клуб. Там все были гораздо вампиристей его. Пока Джоди искала что-нибудь отвратительное матушке на Рождество, Томми купил себе черные джинсы и черную кожаную куртку в магазине «Ливайс», но искать там, очевидно, следовало скорее черную помаду и что-нибудь кобальтовое или фуксиевое — вплести себе в волосы. Да и фланелевая рубашка в контексте, наверное, была ошибкой. Он выглядел так, будто посреди жертвенной мессы проклятых заявился чинить посудомойку.

Музыка сменилась на небесный женский хор кельтской белиберды. Под техно-бит. И ноющих роботов. Роботов-нытиков.

Томми попробовал вслушаться сквозь него, как учила Джоди. Но там было столько черного света, стробоскопов и черных одеяний, что у его новообостренных чувств случился перегруз. Он пытался сосредоточиться на лицах людей, на их жизненных ореолах, разглядеть в мареве жара, лака для волос и пачули ту девушку, которую они встретили в «Уолгринз».

Ему и раньше в толпе случалось оказываться в одиночестве — и не просто так, а ощущать себя хуже каждого в ней человека, — но вот сейчас… Сейчас ему было иначе. И дело не в одежде и не в гриме — дело было в их человечности. Он больше не был частью человечества. Пришпорены его чувства или не пришпорены, ощущение было такое, что он прижимается носом к стеклу, а внутрь ему хода нет. Проблема лишь в том, что за стеклом этой витрины — магазин пончиков.

— Эй! — Кто-то схватил его за руку, и он развернулся так быстро, что девушка от испуга едва не совершила кувырок назад.

— Бля! Чувак!

— Привет, — сказал Томми. — Ух ты. — А сам подумал: «Вот и джемовый». То была девушка из «Уолгринз» — почти на фут ниже его ростом и тощенькая. К вечеру она преобразилась в беспризорницу: полосатые чулки все в дырах и красная хлорвиниловая мини-юбка. Футболку с лордом Байроном она сменила на безрукавку — разумеется, черную, — на которой капало с красных букв: «КРОВЬ Е?». До середины двуглавых мышц у нее доходили перчатки-сеточки. Грим создавал образ печальной сломанной марионетки-клоуна: по щекам струились нарисованные черные слезы. Девушка поманила Томми пальцем, чтобы тот нагнулся, и перекрикивать музыку ему было можно в самое ухо.

— Меня звать Эбби Нормал!

Томми ответил ей тоже в ухо — она пахла лаком для волос и чем еще? Малиной?

— Меня зовут Флад, — сказал он. — Ч. Томас Флад. — Это был его литературный псевдоним. «Ч.» на самом деле не означало ничего, Томми просто нравилось, как это звучит. — Зови меня Хлад, — прибавил он. Томми — дурацкое имя для вампира, а вот Хлад — ах, Хлад… Звучит бедственно и мощно, а также чуточку загадочно.

Эбби усмехнулась, как кошка на рыбоконсервном заводе.

— Хлад, — сказала она. — Хлад.

Томми показалось, что она примеряет это имя на себя. Он представил себе, что у нее есть школьная тетрадь в черной виниловой обложке, и скоро она будет рисовать в ней вензеля: «Миссис Хлад» в сердечке, пробитом стрелой. Собственной кровью рисовать. Он никогда не видел, чтобы девушку к нему настолько очевидно притягивало, и теперь сообразил, что понятия не имеет, как с этим быть. На миг в голове промелькнули три вампирские невесты Дракулы, которые пытаются соблазнить Джонатана Харкера в классическом романе Брэма Стокера. (После знакомства с Джоди он изучал всю художественную литературу о вампирах, которую только мог найти, ибо никто, похоже, так и не написал годного практического пособия по вампиризму.) Он и впрямь в силах справиться с тремя соблазнительными вампирскими невестами? Им что, каждый день придется носить по ребенку в мешке, как Дракула в книжке? Сколько детей в неделю пойдет на то, чтоб они были довольны? И где брать детские мешки? Хотя с Джоди он этого не обсуждал, она вряд ли будет довольна, если придется делить его с двумя другими соблазнительными вампирскими невестами — тут уж приноси ей мешок за мешком, набитые детьми, не приноси, все равно. Им нужна квартира побольше. Со стиралкой и сушилкой прямо в здании, потому что нижнего белья в крови будет навалом. Вампирская логистика — кошмар. Если у тебя клыки, нужен замок с обслугой. Ну вот как ему со всем этим справиться?

— Сосет, — произнес Томми вслух. Столько обязанностей, что трёху даться.

Эбби вздрогнула и, похоже, обиделась.

— Извините, — сказала она. — Хотите, пойдем отсюда?

— Ох, нет, я не это имел в виду… То есть, э-э, да. Уйдем отсюда.

— Вам героин еще нужен?

— Что? А, нет, об этом уже позаботились.

— Знаете, Байрон и Шелли употребляли опиаты, — сказала Эбби. — Настойку опия. Она у них была как сироп от кашля.

И тут, совершенно бог весть почему, Томми вдруг произнес:

— Проказники, любили они нарезаться и читать немецкие сказки о призраках.

— Как же это, блядь, клево! — воскликнула Эбби и схватила его за бицепс покрепче, словно он стал ее новейшей и лучшей подружкой. И повлекла Томми к дверям.

— А как же твой друг? — спросил Томми.

— О, когда мы только сюда пришли, кто-то сказал, что у него плащ серый, и он пошел домой перекрашивать всю свою черную одежду.

— Разумеется, — сказал Томми, а сам подумал: «Что это за хуйня?»

Выйдя на улицу, Эбби сказала:

— Мне кажется, нам нужно найти что-то уединенное.

— Правда?

— Чтоб вы мною овладели, — ответила Эбби и выгнула шею, отчего еще больше стала похожа на марионетку без ниток.

Томми потерялся. Что делать? Откуда она знает? В этом клубе все бы сдали экзамен на вампира получше него. Нужен, нужен учебник, и вот такое в нем должно быть. Все отрицать? На все согласиться? Что он скажет Джоди, когда она проснется рядом с костлявой марионеткой? Даже будучи нормальным человеческим парнем, Томми не очень понимал женщин: тогда казалось, что главное — делать вид, что не хочешь их, пока они сами себя не предложат. А став вампиром, он понял, что открываются совершенно новые горизонты. Надо ли таить, что он одновременно — и вампир, и обсос? Раньше он читал «Космо», чтобы подобрать ключи к загадочной женской душе, а потому прибег к совету, вычитанному некогда в статье под заголовком «Считаете, он делает вид, будто вы ему нравитесь, только для того, чтобы заняться с вами сексом? Попробуйте выпить с ним кофе».

— А давай я вместо этого тебя кофе угощу, — сказал он. — Там и поговорим.

— Это из-за того, что у меня сиськи маленькие? — спросила Эбби, весьма отрепетированно надув губки.

— Разумеется, нет. — Томми улыбнулся, по его замыслу, чарующе, зрело и ободряюще. — Этому кофе не поможет.

Когда Джоди запихивала узел одежды в ливнесток, из кармана пальто выскользнул серебряный портсигар. Джоди протянула к нему руку — и ее слегка тряхнуло. Нет, не тряхнуло — вверх по руке пошел жар. Джоди ногой столкнула тряпье в отверстие и выпрямилась под уличным фонарем, разглядывая портсигар. На нем было выгравировано имя старика. Себе оставить его Джоди не могла — это же не деньги из карманов, — но и не выбросишь. Что-то ей не давало.

Она услышала жужжанье — будто от сердитого насекомого. Подняла голову: над «Ашеровским старьем» мигали неоновые буквы «ОТКРЫТО». Вот оно. Вот где должен оказаться портсигар. Уж этим она Джеймсу обязана. В конечном итоге, он отдал ей все — по крайней мере, все, что у него было. Джоди быстро перешла дорогу и распахнула дверь лавки.

За стойкой в глубине работал один хозяин. Худой мужчина лет за тридцать, на лице — приятное смятение: примерно такое же она заметила у Томми, когда они только познакомились. Из такого парня вышел бы неплохой клеврет, если судить по ее прежнему опыту подбора клевретов, за одним лишь исключением. Он с хорошей очевидностью был мертв. Ну, или не вполне жив, в отличие от прочих людей. Вокруг него не витал ореол жизни. Ни здоровой розовой ауры, ни грубой серой или бурой короны болезни. Ничего. Такое она раньше видела лишь единожды — у Илии, старого вампира.

Старьевщик поднял голову и улыбнулся. Джоди улыбнулась в ответ. Подошла к стойке. Пока он изо всех пытался не пялиться ей в декольте, она присматривалась, не отыщется ли все-таки хоть какая-то аура жизни. Какое-то тепло — ну или вроде бы тепло — от него исходило.

— Здравствуйте, — сказал старьевщик. — Чем могу служить?

— Я нашла вот это, — сказала она и протянула ему серебряный портсигар. — Я была тут недалеко, и что-то мне подсказало — место ему здесь. — Она положила портсигар на стойку. Как у него может не быть ореола жизни? Что он тогда за чертовщина? — Потрогайте меня, — сказала она и протянула ему руку.

— А? — Поначалу, казалось, он немного испугался, но все же взял ее за руку и тут же быстро отпустил.

Он был теплый.

— Значит, вы не из нас? — Но он был и не из них, это уж точно.

— Нас? В каком это смысле — «нас»? — Он коснулся портсигара так, что Джоди поняла: именно поэтому его и нужно было принести сюда. Здесь ему самое место. И этот тощий растерянный парняга должен его иметь. Он все время берет себе то, что остается от других. Это его работа. Джоди ощутила, что уверенность в себе, омывавшая ее прежде, начинает потихоньку испаряться. Может, ночь, в конце концов, принадлежит не только ей.

Джоди отступила на шаг.

— Нет. Вы не просто берете слабых и больных, да? Вы берете любых.

— Берем? В каком это смысле — «берем»? — Он отчаянно пытался отпихнуть портсигар обратно к ней по стойке.

Он ничего не знал. Совсем как она, когда только проснулась вампиром в свой первый вечер и понятия не имела, чем стала.

— Вы даже не знаете, да?

— Чего не знаю? — Он снова взял в руку портсигар. — Секундочку. Вы видите, как эта штука светится?

— Она не светится. Я просто почувствовала, что место ей здесь. — Бедняга, он же вообще ничего не понимает. — Как вас зовут? — спросила она.

— Чарли Ашер. Написано же — «Ашеровское».

— Чарли, вы, похоже, славный парень, и я точно не знаю, что вы такое, — да вы и сами, судя по всему, не знаете. Правда?

Он покраснел. Джоди заметила, как все его лицо охватило жаром.

— В моей жизни случились кое-какие перемены.

Джоди кивнула. Идеальный из него бы вышел клеврет — если только он не какая-то причудливо сверхъестественная тварь. Она сама только-только привыкла к мысли, что вампиры реальны, а чтобы эта реальность дошла до нее полностью, пришлось устраивать серьезный кровавый запой. Так теперь, оказывается, есть и другие другие существа? И все равно Джоди ему сочувствовала.

— Ладно, — сказала она. — Я знаю, как бывает, если… э… вдруг понимаешь, что неподконтрольные тебе силы превращают тебя в такое, к чему нет инструкции пользователя. Я понимаю, что значит не знать. Но кто-то же где-то знает. Кто-то может вам рассказать, что происходит. — «И есть надежда, что они при этом не просто ебут тебе мозг», — хотела она добавить, но сдержалась.

— О чем вы? — спросил он.

— От вас умирают люди, правда, Чарли? — Джоди сама не знала, зачем сказала это, но едва слова прозвучали, она поняла, что это правда. Совсем как бывает, когда все ее чувства вывернуты на одиннадцать, и она чует что-то совершенно новое, как помехи на телефонной линии. Так и тут.

— Откуда вы?..

— Потому что я это делаю, — ответила Джоди. — Не как вы, но тем не менее. Найдите их, Чарли. Пройдите по своим следам и отыщите того, кто был рядом, когда ваш мир изменился.

Не следовало говорить этого, конечно, — Джоди поняла, еще не договорив. Она только что передала ему предмет, которым владел человек, забранный ею всего двадцать минут назад. Но пожалев, что вручила ему улику против себя, Джоди тут же осознала: Томми она точно так же оставила болтаться на ветру. Хоть и всего на несколько часов — но он точно так же не умел быть вампиром. Сказать правду, он и человеком-то быть не особо умел. Обычный балбес из Индианы, а она бросила его на растерзание безжалостному Городу.

Джоди повернулась и выбежала из лавки старьевщика.

— Какао? — спросил Томми. — Похоже, ты замерзла. — На улице он дал ей свою куртку.

«Какой галантный, — подумала Эбби. — Наверно, хочет напоить меня какао, чтоб сахар в крови поднялся, и он выпьет все из моих вен».

Почти всю жизнь Эбби надеялась, что с нею случится что-то необыкновенное. Где бы ни была она, более интересный мир всегда располагался где-то в другом месте. Эбби прогрессировала — сначала ей хотелось жить в фантастическом кавайно-пластиковом мире «Хелло-Киски», затем — неоново-космической девочки-леденца в кедах на платформе из японских манга, ну а пару лет назад она переселилась в мрачную готическую вселенную псевдовампиров, поэтов-самоубийц и романтического разочарования. То был темный соблазнительный мир, в котором по выходным ложишься спать очень поздно. И она была верна своей темной природе — старалась поддерживать себя в состоянии изможденной хандры, а любые восторги, что могли возникнуть по какому-либо поводу, преобразовывала в движитель неизбежного разочарования. А прежде всего — старалась подавлять в себе природную жизнерадостность, хотя ее подруга Лили и сказала, что от нее Эбби не избавится никогда. Случилось это, когда Эбби отказалась выбрасывать свой рюкзачок с «Хелло-Киской» и приканчивать виртуального щенка английской гончей, жившего у нее в приставке «Нинтендо».

— У него виртуальный парвовирус, — сказала тогда Лили. — Придется его усыпить.

— Нет у него никакого парво, — стояла на своем Эбби. — Он просто устал.

— Он обречен, а ты симпатяшка и безнадежный бодрячок, — поддразнила ее Лили.

— А вот и нет. Я сложна и смурна.

— Ты бодрячок, а у твоей электронной собачки виртуальный вирусняк.

— Азараил мне свидетель, я никогда в жизни больше не буду бодра, — сказала Эбби, трагически поднеся запястья к челу. Лили стояла рядом, когда она бросала картридж «Нинтендо» под колеса полночного автобуса-экспресса номер 91.

И вот ее избрало настоящее исчадье тьмы, и она будет верна даденному слову: бодрость ее осталась позади. Эбби пила горячий шоколад и рассматривала вампира Хлада, сидевшего напротив. Как это умно, что с первого взгляда он такой простой и туповатый — но он, вероятно, способен принимать множество обличий.

— Я могу стать рабыней ваших темнейших желаний, — сказала Эбби. — Я много разного умею. Все, чего захотите.

Вампира Хлада скрутило приступом кашля. А когда он вновь овладел собой — сказал: