Юная Венера (сборник) Мартин Джордж

– Когда мы с этим закончим, посмотрим, сможем ли мы обратиться к судье или к кому-то, кто в состоянии поговорить с нужными людьми.

Хестон работал все быстрее, он решил поскорее разгрузить дирижабль. Я изо всех сил старался не отставать от него. Командир придумал себе цель и теперь спешил к ней.

– Командир, – прошептал я, – помедленнее.

Он растерянно моргнул.

– Почему?

– Другие венерианцы не работают так быстро. Подумайте. Они рабы. Для них нет причин убивать себя работой, им не заплатят. Единственный способ выжить здесь – это работать с прохладцей, понимаете?

– Их лень не моя проблема, – рявкнул Хестон.

Той ночью все рабы в нашем бараке избивали нас в отместку за старания на работе. Хестон хорошо отбивался первые десять минут, но их было слишком много.

На следующий день мы с трудом могли не отставать от других, наши синяки и мышцы так ныли, что мы стонали, но ничего не говорили друг другу.

– Добро пожаловать в город Киш, – сказал один из рабов, сломав мне мизинец пяткой.

4

Командир Джеймс получил шанс поговорить с правильным венерианцем после недели изнурительного труда. Перед закатом надзиратели позволили нам расслабиться в пурпурных травах возле крепостной стены.

Я устроился рядом со сверкающим бассейном, опустив натруженные ноги в воду, когда во двор въехало несколько красочно одетых венерианцев. Среди них был хозяин дома, который, как мы узнали из болтовни слуг, был таможенным офицером города Киш.

Хестон бросился ему наперерез.

– Мой господин! – закричал он. Венерианцы в ужасе отпрянули в стороны. Надсмотрщик, слонявшийся по двору, уже поднял винтовку, и только божье вмешательство остановило смертельный выстрел. Я понял, что Хестон замешкался, потому что не знал имя нашего хозяина. Все называли его просто «господин». Его имя не имело значения для нас, в этих стенах.

Хестон шагнул вперед.

– Мой господин, я человек из космического корабля, прибыл из-за облаков…

Это все, что он успел сказать. Хозяин нетерпеливо мотнул головой и сделал знак, чтобы командира Джеймса увели. Он был сильнее тощих венерианцев, но их было больше.

– Это один из тех экзотических видов? – спросил хозяин, посмотрев туда, где все еще находился я.

– Да, мой господин, – подтвердил один из надзирателей с поклоном. – Они хорошо работают.

– Прекрасно. Стоят своей цены. Но, если посмеют снова обратиться ко мне, отрежьте им языки.

И, сияя шелками, окруженные ароматом духов, пахнущих мускатным орехом, с музыкой и смехом наш хозяин и его приятели уехали куда-то в центр города.

– Ему повезло, что ему не отрезали язык в качестве первого предупреждения, – сказала венерианка, стоящая поблизости. Все руки ее были в шрамах от ножа, и я мог определить, что она с северных холмов, судя по тембру и татуировке на запястьях, на которых когда-то она носила золотые кольца.

– Он упрям, – ответил я ей. – Боюсь, он потеряет его прежде, чем мы сбежим отсюда.

Я помог потрясенному Хестону дойти до камеры, после того как охранники избили его, и пытался заставить выпить воды. Он шатался.

– Командир, свободная экономика встречается редко, даже на Земле. На самом деле это неудивительно. Если бы инопланетяне, приземлившись на нашей планете, оказались в нашем положении, для них это могло кончиться не самым лучшим образом. Представьте, что инопланетяне высадились бы на Юге до Гражданской войны, в которой мы так упорно боролись, чтобы избавиться от этого позорного пятна…

Командир Джеймс приоткрыл заплывшие глаза и, разлепив разбитые, запекшиеся губы, твердо ответил:

– Война с агрессорами Севера велась за права штатов.

И, кряхтя от боли, он поднял одеяло и свои жетоны, которые ему удалось сохранить, и поплелся к противоположной стороне нашей камеры.

И я стал чужим в этом мире, потому что единственный человек, которого я здесь знал, отказывался говорить со мной. Сначала я раздражался, продумывая аргументы, которые приведу командиру в следующем разговоре. Но потом работа поглотила меня.

Когда солнце пробивалось через облака, венерианцы пинками поднимали нас на работу, ведя туда, где большие серебристые дирижабли опускались на стоянку. Целый день мы разгружали товары, потребляемые городом, и многое из того, на что господа тратили свои огромные богатства.

– Откуда приходят все эти товары? – спросил я венерианку со шрамами на руках.

Когда я задал этот вопрос первый раз, она не ответила. Но когда мы стояли в ожидании прибытия следующего дирижабля, по очереди прикладываясь к бурдюку с водой, она сказала:

– Из других городов, больших городов. – Она указала в направлении океана. – Господа из Киша не могут обойтись без специй и продуктов из их родного города. Киш не настолько велик, чтобы развиваться самостоятельно.

– Киш торгует винтовками и машинами для добычи руды?

– Да.

На следующий дирижабль мы загрузили испуганных аборигенов горного племени, возможно даже, тех самых, которые сначала пленили нас, а теперь были схвачены другим отрядом с лазерными винтовками. Толчками и ударами мы загнали их на борт, стараясь не встречать взглядом их умоляющие глаза.

Однажды поздно ночью она подсела на мое одеяло.

– Меня зовут Мэйт из Танниша.

– Я Чарльз Стюарт, – ответил я.

– Где этот Стюарт? – спросила она.

– Нигде. Это не важно. Я Чарльз с Земли. А Земля за облаками.

– Там, за облаками, ничего нет, только пустота. – Мэйт с сожалением посмотрела на меня. – Все, что имеет значение, лежит под пеленой. Наверняка есть причина, почему мы не можем заглянуть туда, и скорее всего это потому, что там нечего смотреть.

Я открыл рот, чтобы возразить, но понял, что Мэйт – мой единственный друг. А я слишком устал, чтобы спорить. Я думал, что недели тренировки делают космонавта выносливым.

Я ничего не знал.

У меня была энергия и запал только в первые несколько дней. Но через недели, месяцы моя спина устала от постоянной нагрузки. Энтузиазм, заставляющий меня изучать окружающий мир, таял с каждым днем. Не было никаких выходных. Никакого трудового законодательства, ограничивающего время работы, и иногда в полночь мы так же подтягивали садящийся дирижабль на разгрузочную площадку. Не было времени отдышаться.

Это был медленный, но постоянный износ.

Мэйт просто лежала рядом, и мне было достаточно только того, что кто-то дружелюбный дышал рядом со мной.

Я начал усиленно собирать информацию о том, где находился Киш и что было за его пределами. Свободные земли диких народов. Горные племена. Какие дороги ведут туда? Я хотел создать карту в моей голове, прежде чем принимать решение. Мне нужно было выяснить, куда мне идти в этом мире, и узнать правила этого мира, как бы они ни были ужасны.

И мне всегда приходилось играть по их правилам и прятать свои замыслы. Я вспоминал, как мой дед говорил когда-то:

– Никогда не рассказывай никому, что ты думаешь, иначе они узнают, что ты собираешься делать.

Даже Мэйт, хоть мы и продолжали ютиться рядом в углу нашей тюрьмы, не знала, о чем я думаю.

Когда мы с Мэйт стали держаться вместе, я заметил, что Хестон тоже стал разговаривать с другими венерианцами. Во дворе, за деревом. И в углу нашей камеры.

Я не удивился, когда он приполз как-то на мое одеяло, когда я лежал, обливаясь потом от духоты, а Мэйт разговаривала с кем-то другим.

– Солдат, у нас есть разногласия, – прошипел он мне, – но наступает время, когда нужно вместе бороться.

– Вы планируете восстание? – спросил я, глядя на него, скорчившегося возле меня на краешке одеяла. Он был в тени, позади него сквозь зарешеченные окна проникало зарево города.

Я не мог видеть удивления на его лице, но я заметил это по его голосу.

– Да. Есть и другие, кто хочет свободы. Я говорил с ними. Присоединишься ли ты к нам?

С тех пор как я заметил, что он перешептывается с другими, я знал это. Знал и то, что я ему отвечу.

– Вы много читали об истории работорговли? – спросил я. – Наверное, нет, это мало кого интересует. Но позвольте рассказать вам кое-что: все восстания, кроме того, на Гаити, были подавлены. А мы не на острове, который можно защищать. Даже Южная Америка, где восстаний было множество, оставалась под колониальным господством на долгие века.

– Но там не было американских морпехов, – прошипел Хестон.

– Вы думаете, у них не было боевого опыта? – спокойно спросил я. Он не знал их имен и положения, потому что все они были уничтожены. Но многие рабы раньше были захвачены в плен в бою. В моей собственной семье, согласно легенде, было два вождя племен. Один из них покончил жизнь самоубийством, после того как три года был вынужден работать на сахарных плантациях.

– Им нужен был правильный лидер, – ответил Хестон.

Я протянул ему руку.

– Желаю вам удачи.

Хестон хмыкнул. Без сомнения, он презирал меня и считал трусом. Не пожав руки, он отполз от меня, заметив, что приближается Мэйт.

Не был ли я трусом? Я плохо спал в ту ночь, глотая горечь тяжелых сомнений.

В сером свете зари я проснулся от криков Хестона. Я вспомнил визг кота, которого поймала охотничья собака одного из моих соседей, когда я был ребенком, и это было что-то похожее. Тонкий, непрекращающийся вопль вырвал меня из сна о голубом небе с облаками. Хестон был во дворе, его руки и ноги привязали к бревнам, установленным в углублениях на одной из каменных плит. Венерианцы не пользовались кнутами. Они положили пушистых розово-белых пиявок ему на грудь и спину. Когда я приблизился, то услышал громкий чавкающий хруст, и Хестон снова закричал. Когда пиявки насытились, надзиратель снял их, и на коже нашего командира осталось глубокое отверстие с рваными краями, из которого сочилась кровь и черный гной. Оно пахло лакрицей и гнилью.

Венерианцы прошли мимо, бросая на меня косые взгляды. Я остановился перед Хестоном. Он посмотрел на меня замутненным от боли взглядом.

– Чарльз…

– Кто вас предал? – спросил я с состраданием.

Хестон закашлялся.

– Сначала я думал, что ты. Но это венерианец. Телькет. С южных болот. Он встал здесь и объявил всем, что я задумал. Зачем? Зачем ему это понадобилось?

– По той же причине, по какой это происходило всегда. Даже если бы ваше восстание удалось, большинство из наших сожителей-рабов умерло бы. Рабовладельческое общество жестко реагирует на восстания, и рабы знают это. А за предательство им гарантировано небольшое послабление. Большинство людей предпочитают синицу в руках.

Хестон заплакал.

– Они хотят продолжить эту пытку. Хотят убить меня.

– Может быть, нет, – ответил я, теребя браслет. – Живой, но искалеченный раб сам по себе убедительный пример для остальных.

– О боже, – слабо всхлипнул он.

Я подумал секунду, затем продолжил:

– Вы должны были предвидеть это, учитывая то, что я вас предупреждал. Некоторые из моих предков были рабами. Мой прадед боролся. Как вы. Был бит кнутом. Закован в кандалы. Клеймен. Но в один прекрасный день, после долгой, упорной борьбы он перерезал себе горло, потому что не мог жить под кнутом. Не то чтобы я знал, что все так и произойдет с вами, но я всегда вспоминал это с того момента, как нас поймали.

Хестон посмотрел на меня потерянным взглядом. Я сломал браслет и вытащил капсулу с цианистым калием.

– Вы не успели взять свою, – сказал ему я, – может быть, они не убьют вас. Просто будут продолжать мучить. Не знаю. Но я хочу дать вам это. На всякий случай.

Я положил капсулу ему на язык, как священник, дающий причатие.

– Спасибо, – прохрипел он.

Один из надзирателей ударил меня, крича, чтобы я пошевеливался. Я ушел, а они продолжили пытать его своими страшными пиявками. На этот раз насекомые ели его лодыжки, и Хенсон провис на бревнах.

К закату он был мертв. На губах его была пена от цианида.

5

– Я беременна, – сказала мне Мэйт, когда нас построили во дворе.

Мой взгляд расстроил ее. Она сжала мне руку.

– Не будь таким печальным, Чарльз с Земли.

– Я не знал, – произнес я.

– Чего не знал?

– Что у нас могут быть дети.

Она была венерианка. Мы все были гуманоидами, как отметил это Эрик еще в первый день, когда нас поймали. Он говорил об общем развитии, панспермии. И о других, еще более необычных причинах, почему тут возникли человеческие существа. А потом я осознал весь ужас произошедшего.

– Какая жизнь ждет моего ребенка? – спросил я. Я вспомнил себя в четыре года, свободного, играющего на траве, не обращающего внимания на зов мамы из окна. Я представил себе своего сына, разгружающего корабли. Избитого кнутом, сломленного.

– Здесь много тех, кто прожил в рабстве всю жизнь и состарился здесь, – сказала Мэйт. – Мы привыкнем. Все привыкают. – В ее голосе звучали печаль и безысходность.

Несколько дней я ходил как потерянный. Мой мир сузился до каменной улицы и платформы, на которой разгружались дирижабли. Я мог с закрытыми глазами дойти туда из нашего барака, когда, невыспавшийся, ранним утром волочил ноги на работу, а потом тащился в то место, которое уже называл своим домом.

Мои мечты (когда у меня было достаточно сил, чтобы мечтать) от воспоминаний о голубом небе перешли к желанию снова летать. Это желание перешло в подсознательное решение, и мне казалось, что мне обрубили последние надежды, когда я представил, что мой ребенок появится тут на свет.

Но в один прекрасный день, наблюдая, как серебристый дирижабль спускается на посадку, как затягивается швартовочный канат, я понял, как мне вырваться отсюда. Я не побегу. Я улечу.

Я столько раз проходил эти дирижабли вдоль и поперек. Я мог нарисовать схему дирижабля с закрытыми глазами, и, хотя я не умел читать по-венериански, я интуитивно чувствовал, как управлять им. В конце концов, я был военным летчиком.

Конструкции венерианских дирижаблей были совершеннее, чем у старых нацистских, которые мы видели в кинохронике. Внутрь резервуаров закачивался сжатый гелий, что позволяло опускаться и разгружаться, не стравливая газ из баллонов в воздух. Швартовочный узел был пустой формальностью, скорее данью прошлому, когда дирижабли всегда были легче воздуха, как на Земле.

Чтобы накачать гелий обратно в баллоны дирижабля, требовалось всего несколько минут. Однако это был самый опасный момент в моем плане.

Но я не могу улететь один.

Самой сложной частью подготовки стало убедить надзирателей, что втроем с Шеппардом и Эриком мы будем работать гораздо лучше. Для этого приходилось терпеть ночные побои от своих собратьев по несчастью, которые, несомненно, страдали от моих изнурительных темпов.

При этом мне надо было работать очень усердно. Когда надзиратели отметили мое рвение, я подвел их к идее покупки моих товарищей. Все это время я спал урывками в углу нашего барака, со сжатой в руке заточкой, которую я сам смастерил из какой-то железки. Так я мог защитить Мэйт, своего неродившегося ребенка и себя.

Господин одобрил покупку. Когда надзиратель втолкнул в наш барак Эрика, я едва узнал его. Тощий, с нечесаными волосами, он рухнул на подстилку и заснул.

– Это был ад, – рассказывал мне Шеппард, когда ночью я не спал, опасаясь нападения сокамерников. – На той работе умирали. Мы строили дамбы для настоящих судов. По колено в воде мы таскали камни, пока не падали от усталости. Очень медленно. Я твердил им, что я инженер. Что мы можем построить машины гораздо более эффективные, но они каждый раз избивали меня. Я быстро заткнулся.

– Здесь легче, – сказал я. Шеппард заплакал, благодаря меня за то, что я помог им перебраться сюда. Они не удивились, узнав про Мэйт и про то, что она беременна. Эрик только пожал плечами.

Как быстро менялись наши приоритеты! Раньше мы мечтали стать национальными героями, а сейчас плакали от счастья, перебравшись на менее тяжелую, но все же рабскую работу.

Я рассказал им про командира Джеймса. Шеппард кивнул.

– Они забрали наши браслеты и продали детям как безделушки. Иногда я мечтаю, чтобы кто-нибудь из них разгрыз капсулу, но потом я ненавижу себя за такие мысли.

– Я понимаю, – ответил я, – а теперь давайте спать.

Я охранял их сон, как дикая кошка охраняет своих котят, пока Шеппард не проснулся и не сменил меня. В последующие ночи мы установили дежурства, и всем нам хватало сна, чтобы выжить.

Я дождался, пока Эрик окрепнет, после чего шепотом рассказал им про свой план. Сначала они побледнели, вспомнив судьбу нашего командира.

– Это будет не бунт, а побег. Было много людей, которым это удавалось, и они смогли обрести свободу. – Я вспомнил легендарных беглецов, прятавшихся в горах Ямайки, о которых рассказывал мне отец.

– Когда мы можем это сделать? – спросил Шеппард.

– Когда разгрузка закончена и все возвращаются назад. Мы перережем канат и прыгнем на борт. У нас будет только один шанс. И надо убедиться, что на борту не осталось вооруженных венерианцев. Я не знаю заранее, когда этот момент наступит, но, как только я дам сигнал, нужно будет действовать без промедления.

Наши хозяева разрешали нам держать собственные вещи, хотя надзиратели время от времени устраивали обыски. Я держал про запас несколько кусков вяленого мяса и местный черствый злеб. Было еще несколько фляг для воды.

Пища, вода, самодельный нож, иголки и нитки, которые хранила Мэйт, чтобы чинить одежду: вот и все, что у нас было с собой. Я не рассказывал ей о своем плане, но начал подозревать, что она догадалась.

Нам нужно было добраться до северных болот, они находились недалеко от подножия гор. Туда, где упал наш корабль. Только бы выбраться за ближайший перевал, скрывшись из поля зрения Киша, а дальше мы сможем добраться.

И тогда мы уже решим, что делать. Эрик предлагал наладить связь и посылать сигналы. Я подумывал о том, чтобы разбить в глуши маленькую ферму. Шеппард знал, как ставить капканы.

Даже если мы умрем, решили мы, мы умрем свободными.

Необходимо только дождаться подходящего дирижабля, собрать больше еды, и можно бежать.

Однако одним непривычно холодным утром все наши осторожные приготовления нарушили нацисты.

Как рассказали надзиратели, трое немцев были схвачены десять дней назад на острове к западу отсюда. Когда их доставили, они все еще были в грязной оборванной форме с нацистской символикой.

– Могу тебя обрадовать, теперь вместе с тобой будет работать больше твоих соплеменников. Они такие же, как эти двое, – с гордостью сказал надзиратель, указав на Эрика и Шеппарда.

– Но они не как мы, – пытался объяснить я. – Они из другой страны, мы с ними воюем.

– Воюете? – надзиратель посмотрел на меня с любопытством. – Ну, здесь вам не за что воевать. Они такие же, как ты. Вы одинаковые. И работать будете одинаково.

Оставшись одни, мы подозрительно рассматривали друг друга. Я видел, что Эрик и Шеппард ждут моего решения. Я хотел убить немцев, ведь это они подбили нашу ракету, но это привлекло бы к нам лишнее внимание.

Нацисты первыми пошли на контакт, представившись нам и немного нервничая. Их командир, Ганс, говорил по-английски с акцентом.

– Они схватили нас, когда мы приземлились. Мы думали, что станем первыми немцами, вступившими в контакт с этой цивилизацией, но они разрушили наш корабль, а нас взяли в плен. Они не верили, что мы пришли с неба. И посадили нас в клетки вместе с нашими вещами. Нас возили на дирижаблях по усадьбам и показывали придворным, королю и прочим начальникам.

– Как животных, – сплюнул Йост, второй нацист. – Нам надели металлические ошейники и посадили на цепь.

– Один раз мы пробовали бежать, но были пойманы и возвращены обратно. Нескольких нам удалось убить, – с гордостью добавил Ганс.

– В итоге нас продали. Мы доставляли им слишком много хлопот.

Я спокойно выслушал, затем протянул им сменную одежду из такой же грубой ткани, что и у нас.

– Ну, теперь вам будет сложнее. Здесь приходится работать.

– Это даст нам время, чтобы составить план, – ответил Ганс.

– Для чего?

– Чтобы понять, как с ними следует бороться.

– Одна попытка уже была.

– Этим существам нужен правильный лидер. Неординарный боец, сильный стратег. Я командовал танковым отделением в Египте. – Ганс выпятил грудь.

– Одевайтесь, – сказал я. – Если будете тянуть, сюда придут надзиратели.

Пока нацисты переодевались, Эрик шепнул мне:

– Мы позволим им присоединиться к нам?

Я отрицательно покачал головой.

– Но они люди, – возразил он, – единственные люди, кроме нас. Конечно, мы обязаны…

– Нас подбила немецкая ракета, Эрик, – прошептал я. – С чего ты взял, что они не попробуют снова убить нас? Готов за них поручиться?

Нацисты не спрашивали про Мэйт, но смотрели на нее подозрительно. Я держался рядом с ней, когда мы работали в тот день.

– Ты готова бежать со мной? – спросил ее я.

Она показала свои изрезанные руки.

– Я уже пыталась вырваться однажды. Они привязали меня к столбу и мучили, чтобы мне надолго запомнился этот урок. Но я мечтаю обрести свободу.

Я хотел обнять ее, но нам нельзя было отрываться от работы, чтобы не привлечь внимание.

Той ночью я подкинул нож Гансу под одеяло, пока он спал. Потом мы осторожно перебрались на другое место. Прежде чем нацисты проснулись, я нашел надзирателя…

Нацисты были вражескими солдатами, говорил я себе. Люди, которые убивали таких, как мои бабушки и дедушки. Я верил в это, когда вступал в армию.

Но все же несколько ночей подряд я размышлял. Все-таки что такое нацизм, как не крайняя точка европейского колониализма? Нацисты были белыми людьми, которые обвиняли других белых людей в том, что они недостаточно белые. Они были белыми, которые вторгались и колонизировали другие белые страны, распространяя теорию о превосходстве своей расы. Многие из тех стран, в которые они вторглись, ранее колонизировали другие страны, заявляя живущим там людям с коричневой кожей, что белые являются расой господ. Разве то, что нацисты творили в Европе, сильно отличалось от того, что бельгийцы делали в Конго?

Моя семья пережила то, что напоминало нацистские реалии, в нашем собственном тылу. Это было настолько похоже на идеи наци, что меня изумлял бесчеловечный смысл этого противостояния.

Но я напомнил себе, что нацизм очистил Европу от колониализма. Слабое брожение американского колониализма оказалось более живучим; но, несмотря на случаи самосуда, у нас не было этнических чисток. Я вступил в ряды сражающихся в Великой войне и с огорчением видел, что война продолжалась.

Я видел, что война распространилась в космос, где мы гнались за гитлеровцами на других планетах.

Нет, я буду спать спокойно после того, что сделаю. Когда я понял это, то подошел к надзирателю и рассказал ему о ноже.

Несколько часов спустя мы проснулись от душераздирающих криков.

Нацисты висели на трех столбах. На одном был Ганс, откинувшийся назад. Из горла у него торчал мой нож.

Двое других вопили и плакали, когда разноцветные пиявки вгрызались в их кожу. Надзиратели допрашивали рабов-венерианцев, и они указали на угол нашего барака. Для них все земляне были на одно лицо, а мы перебрались подальше от нацистов, одетых в наши старые робы. Мэйт я заранее сказал, что спать придется в другом месте.

– Если будет возможность, мы захватим дирижабль сегодня, – сообщил я своему экипажу. – Сейчас охрану заботят другие вещи, им не до нас.

6

Нацисты несколько смешали наши планы. Мне пришлось поступиться своим самодельным ножом, и теперь у меня не было ничего, чтобы перерезать швартовочный трос. Проходя мимо него, я словно случайно уронил большой мешок зерна и наклонился за ним. И незаметно ослабил узел так, чтобы веревка легко скользила. Длинный конец троса я положил таким образом, что издалека казалось – он по-прежнему закреплен.

После этого, взвалив мешок с зерном на плечи, я поспешил дальше.

Я услышал, как Шеппард вполголоса чертыхнулся, и бегом вернулся в кабину. Две трети груза уже были вынесены на платформу. Внутри находились шестеро венерианцев-рабов и один надзиратель, который прислонился к стене грузового отсека, наблюдая за работой. Он покрикивал и щелкал кнутом, когда ему казалось, что мы работаем слишком медленно.

Эрик наклонился ко мне.

– Подождем, когда все выйдут?

– Нет, сейчас, – прошипел я.

– А венерианцы?

– Когда оторвемся от земли, кто захочет остаться, спрыгнет, а кто пожелает стать свободным, присоединится к нам, – ответил я.

Мы хотели выждать еще несколько дней, чтобы лучше подготовиться, но сейчас у нас был шанс. Обычно внутри находилось несколько надзирателей. И как правило, они были более бдительными. Но сегодня утром они уже поймали нарушителей и потому не искали, кого бы еще наказать.

Эрик и я напали на надзирателя каждый со своей стороны. Накинув ему на голову разорванный бурдюк, чтобы заглушить крики, мы выдернули из-под него мешок с зерном, и я лупил пяткой по его шее до тех пор, пока он не перестал подавать признаки жизни.

Шеппард кинулся в кабину управления и открыл клапан подачи гелия в баллоны. Сжатый газ с громким шипением вырвался из цистерн, и я выглянул наружу. Армия надзирателей все еще стояла внизу, хотя их большие глаза стали еще шире от изумления.

– Парни, – объявил я на весь грузовой отсек, – мы угоняем этот дирижабль. Вы можете бежать с нами, если хотите. Если нет, прыгайте на землю!

Два венерианца в ужасе выскочили наружу. Мы поднялись уже примерно на метр. Они катались по траве, а надзиратели осыпали их пинками «в благодарность» за их верность.

Один из охранников вцепился в обрез двери, пытаясь вскарабкаться в отсек. Я пнул его руку, пока мы продолжали подниматься. Повиснув на краю, он с ненавистью и изумлением таращился на меня.

Я бил его по пальцам до тех пор, пока он с криком не рухнул вниз. Высота была уже больше трех метров, и я успел заметить, как он неловко подвернул ногу.

Охранники кинулись за винтовками. Лазерные заряды с шипением прорезали воздух, и мы с Шеппардом рванули в командный отсек, чтобы разогнать двигатели. Они загудели, и дирижабль понесся вверх со все возрастающей скоростью.

Позже я подошел к открытому люку и вгляделся в каменные башни Киша, становящиеся все меньше. Теперь мы проплывали над болотами, окружавшими город. Чья-то огромная голова на длинной чешуйчатой шее выглянула из крон и проводила нас громким рычанием.

Мы обрели свободу.

7

Когда моему сыну исполнилось пять, я усадил его на колени и сказал:

– Пришло время, сынок, рассказать тебе, кто мы на самом деле и откуда мы пришли.

Я рассказал ему, что мы из рода людей, прибывших с далекой Земли.

– Где это? – спросил он.

– Далеко, за серой завесой. – Я показал ему на облака.

– Сможем ли мы когда-нибудь туда вернуться?

– Скорее всего нет, – ответил я.

Может быть, война поглотила всех. Я вспомнил рассказы солдат о новом супероружии, которое якобы проверяли в пустынях Невады и в Северной Африке. О бомбе, которая может превратить мир в ад и несколько раз уничтожить все живое на Земле. Я не слышал о других землянах, захваченных в плен или пришедших с неба. Вполне возможно, атомная бомба действительно была использована.

Или земляне думают, что поверхность Венеры слишком опасна, поскольку ни одна земная экспедиция не вернулась.

Но я рассказал сыну о голубом небе, о тех прекрасных местах, которые я видел. О его бабушках и дедушках, о его предках. Я рассказал ему все, что знал.

– Однажды ты или твой ребенок будете стоять вместе с венерианцами в одном ряду, – сказал я. Он больше походил на свою мать, чем на меня. И все же по своему опыту я знал, через что ему предстоит пройти. – Но всегда помни, откуда ты.

Он обнял меня, и по его лицу я увидел, что он не понял меня.

Но я буду часто рассказывать ему о Земле. Это недавняя история, и она еще не закончена.

– Я знаю, что я из племени Земли, – сказал он и ушел плескаться в маленький бассейн перед бараком. Было жарко, и он с удовольствием залезал в воду.

Он никогда не спрашивал о шрамах на моих руках, но однажды мне придется рассказать ему, как я был клеймен за побег. Надзиратели оставили мне эти отметки и теперь били за малейшую провинность.

Я никогда не говорил ему, что его мать, Мэйт, перерезала себе горло, когда нас, наконец, поймали. Они следовали за маячком, работающим в упавшем дирижабле. Венерианцы нашли место падения и несколько месяцев рыскали за нами в зловонных джунглях. Я никогда не рассказывал ему, что тихий ученый, Эрик, сам бросился под нацеленные дула, чтобы спасти жизнь моему сыну. Никогда не рассказывал, почему дядя Шеп так ужасно хромает.

Правду об этом он все равно узнает рано или поздно, но мне бы хотелось, чтобы это произошло как можно позже.

Страницы: «« ... 1819202122232425 »»

Читать бесплатно другие книги:

«…Когда говоришь о смешении направлений, немедленно возникает соблазн запрячь в одну упряжку коня и ...
Немецкие мотоциклисты, ворвавшиеся в село, внезапно окружили Таню Климову, ленинградскую комсомолку,...
…Воспоминания о войне живут в каждом доме. Деды и прадеды, наши родители – они хранят ее в своей пам...
Самые лучшие книги от одного из самых популярных авторов современности – Макса Фрая!«Власть несбывше...
«…Что такое талант вообще? Это дополнительная энергия, которая ищет выхода. И находит. Энергия чужог...
Коллекция маленьких шедевров классической «женской прозы», снова и снова исследующей вечные проблемы...