Юная Венера (сборник) Мартин Джордж

– Если бы я не видела, что тут произошло, то предположила бы, что капитан просто ищет повод напасть на американское исследовательское судно, – сказала она.

– Отец капитана был одним из первопоселенцев, – понизил голос Аркадий. – Мы все ненавидим капиталистов, с их ядерными ракетами, суперкомпьютерами и ограниченным менталитетом, но семьи колонистов особенно не любят их. Предложение помощи от них для капитана просто личное оскорбление.

Катя как-то встречалась с одним военным водолазом, который, напившись однажды вечером, рассказал ей, что его товарищ слишком быстро поднялся на поверхность с глубины оттого, что его водолазный компьютер дал сбой. Пострадавшего корчило, потому что в его суставах были пузырьки азота, он вопил от боли, и товарищи накачивали его водкой, потому что больше они ничего сделать не могли. Их патрульный катер был безнадежно далеко от ближайшего порта, и только благодаря американскому фрегату, перехватившему призыв о помощи и догнавшему их, бедняга был вовремя помещен в декомпрессионную камеру. Парень Кати пытался свести все к шутке, сказав, что его друг не только перестал корчиться в судорогах, но и обнаружил себя изрядно навеселе, но все же это была обычная грустная история о безумном русском разгильдяйстве, помноженном на массивный комплекс неполноценности.

– Я понимаю, ваш капитан с личных позиций относится к войне с либертарианцами, – ответила Катя.

– Он ослушался приказа, когда двинулся в тот рейд, верно. Но он захватил главаря бандитов и его приближенных, а кроме того, спас двадцать заложников.

Она не могла не улыбнуться тому, с какой страстью это было произнесено.

– Вы считаете его героем.

– Однажды, два года назад, у нас было задание посетить небольшой островок около Южного полюса, – сказал Аркадий. – Он очень далеко и совершенно пустынный. Там никто не живет, но мы на него претендовали, поэтому он был важен. Предыдущая экспедиция установила там маяк, а также завезла туда коз. Идея была в том, что они будут размножаться и служить источником свежего мяса для экипажей всех кораблей, что проходят мимо. Нам было поручено почистить солнечные панели на маяке, заменить аккумулятор и узнать, как поживают козы.

– Могу себе представить, как капитан Чернов относился к этому заданию.

– Он верит, что держит границы Народной Республики на замке. По крайней мере он так говорил нам. Точнее, нашей небольшой группке, которая вышла на сушу. Но мы не нашли там коз. Одни кости. Зато повсюду были плоские крабы, так что мы решили, что козы погибли и крабы съели их. Остров этот – просто вулкан, потухший. Черные скалы, заросли колючих кустарников, и повсюду чертовы крабы. Смотрели на нас из-под камней, постоянно ползали вокруг, когда мы останавливались или поднимались к маяку. А на вершине острова, наоборот, густой пояс высоченных пальм. Меньше, чем те, что на Большом острове, но все-таки самые высокие растения в этом месте. И на этих пальмах полно этих крабов. Когда мы шли между пальм, они валились на нас. Они цеплялись за кожу своими присосками, их приходилось стряхивать. Это отвратительно, но мы не думали, что это может быть опасно. А на самом верху, где кальдера, – глубокая воронка с озером на дне. Мы нашли маяк, выполнили свою работу, а пока отдыхали, пара идиотов кинула в озеро валун, прямо с края воронки. Он упал в озеро с большой высоты, и на поверхности был сильный всплеск. А когда рябь угасла, в озере раздался другой всплеск, еще сильнее. Как будто мы что-то разбудили там, внизу.

– Вы нашли чудовище?

– Мы ничего не видели. Просто всплеск и волны. А спуститься у нас не было возможности. И вот мы идем обратно, и тут ветер меняется и начинается дождь. А потом двоим становится плохо. Аллергическая реакция на крабов. Дождь усиливается, хлещет наклонно из-за ветра. И когда мы вернулись к месту высадки, то обнаружили, что сильные волны оторвали лодку и ее несет к выходу из залива. Капитан нырнул и доплыл до лодки, но он не мог подвести ее к берегу, где мы его ждали, потому что волны разбили бы ее об скалы. А больным становилось все хуже, и они не могли попасть на судно. Тогда Чернов заглушил моторы и выстрелил из гарпунной пушки на берег, и по тросу мы переправили заболевших над волнами на палубу, и в итоге все остались живы.

– А как насчет монстра?

– Мы уже не возвращались на берег, чтобы узнать, что там. Но пока мы ждали на берегу, у нас были самые тревожные мысли насчет его. Каждый представлял, как чудовище ползет по скалам внутри кальдеры, подступая к тому месту, где мы укрылись… Но смысл истории в том, что наш капитан не какой-нибудь изверг. Там, на войне, он поступил правильно, а шишки из начальства наказали его, потому что он представил их не в лучшем свете. Послушайте-ка. Это ведь не собаки? Это точно не собаки.

– Но и не свиньи точно, – сказала Катя.

Однообразный лай был уже близко и звучал громко, звуча из невысоких зарослей. Катя и Аркадий увидели, что Чернов и трое моряков короткими перебежками обошли деревья справа и слева, растворяясь в молочно-белой дымке.

Прошло две минуты. Три. Ни выстрелов. Ни криков. Сердце Кати тревожно забилось, она изо всех сил напрягала зрение, пытаясь рассмотреть, что происходит в тумане. Ей очень хотелось выяснить, откуда исходит этот лай, но голос в голове говорил ей, что нужно быстрее бежать отсюда и как можно дальше.

Аркадий закурил еще одну сигарету, и Катя сделала вид, что не заметила, как дрожал огонек его зажигалки, когда он прикуривал. Лай продолжался без остановки. В конце концов на вершине хребта появился один из матросов и сделал знак рукой, что все чисто.

С другой стороны хребта был огород, аккуратные грядки картофеля и капусты, окруженные двойным забором из проволоки, чтобы не пустить плоских крабов, зеленые листья с одной стороны заграждения резко контрастировали с фиолетовой растительностью Венеры с другой стороны. А рядом находился загон из кольев и проволоки, где на голой земле, в грязи, лежали две свиньи, бока которых судорожно поднимались и из глоток вырывался кашель, напоминающий лай. Каждый раз, когда они кашляли, из горла у них вырывалась кровавая пена. Вздувшиеся тела трех других свиней валялись рядом и гнили, а толпы крабов копошились в них, отталкивая друг друга. Прислонившись к загону, Катя почувствовала сильный запах падали. Серый туман окрашивал эту картину в однообразные, мрачные тона.

– Вот ваши монстры, доктор, – сказал ей капитан. – Не желаете изучить их?

Старпом хотел пристрелить свиней, чтоб не мучились, но Катя не согласилась. Она сказала, что попытается узнать, чем они заражены, и очень удивилась, когда Чернов с ней согласился.

– Это может быть нечто вроде нервно-паралитического яда, – сказал он.

– Или они отравились кем-то из местной живности, – ответила Катя.

– Местные болезни не опасны для людей. И для свиней.

– Пока случаев заболевания не было, – возразила Катя. – Но жизнь на Венере и на Земле имеет один и тот же генетический код и предположительно общее происхождение. И для вирусов, и бактерий Венеры люди и свиньи – не более чем новые типы слизистых оболочек, новая масса цитоплазмы, которую можно переработать.

– Сначала вы надеялись найти монстров, – перебил капитан, – теперь хотите обнаружить венерианский грипп. Уровень ваших ожиданий слегка понизился, доктор. Если вы хотите быть полезной, помогите господину Саранцеву найти в офисах дневники, журналы, какие-нибудь записи, в которых было бы описано произошедшее. А я меж тем продолжу искать оставшихся шахтеров, хотя уверен, что не найду их.

– Потому что американцы взяли их в плен?

– Я надеюсь, вы, как все ученые, верите логике. А логика говорит нам, что, если они не здесь, значит, должны быть где-то еще. – И капитан Чернов поручил Аркадию проследить, чтобы доктор Игнатова не попала в беду, а сам с остальными матросами на двух грузовиках уехал в сторону карьера.

Катя нашла журнал в станционном медпункте, обнаружив запись трехнедельной давности, в которой отмечалось, что два человека слегли с симптомами лихорадки: высокая температура, непроизвольные судороги рук и ног, ночной пот, но все проходило в течение двадцати четырех часов. Позже появились и другие заболевшие. Зараза распространилась на весь лагерь, включая станционного химика, по совместительству медика. В аналитической лаборатории Катя увидела фотографию, на которой он стоял вместе с двумя своими маленькими дочерьми перед памятником Первопроходцам на Большом острове: долговязый, светловолосый мужчина с высоким лбом, очки в тяжелой оправе. Она уже видела его. Он был среди расстрелянных. Его звали Георгий Жженов.

Всю неделю после того, как прекратились случаи «суточного гриппа», так он называл эту болезнь, в журнале встречались только обычные рутинные записи. Затем краткая запись о самоубийстве – человек повесился. Потом второй попал под грузовик. Другие записи: синяки, полученные в драке, несмертельное ножевое, переломы, все в алкогольном опьянении. Двух человек не обнаружили утром на месте; следующей ночью исчезли еще трое. Один из них найден цепляющимся за ветви высокого дерева и с трудом спущен вниз. На следующий день он вскрыл себе вены. Еще один повесившийся, четверо пропали. Последняя запись, сделанная почерком Георгия Жженова, но криво, словно писавший был не в себе, гласила: «Я страдаю от ярких и необычных сновидений».

Катя нашла свидетельства, подтверждающие случаи самоубийства, с данными анализа крови. Жженов пропускал образцы через газовый спектрометр, пытаясь определить тяжелые металлы или токсины, но обнаружены были только следовые количества олова и титана в допустимых пределах. Он также исследовал образцы крови двух свиней. Катя почувствовала, как холодок побежал по ее спине. Люди болели; свиньи подыхали; Жженов пытался найти связь между этими событиями. И поскольку он был металловедом, то и использовал те приборы, которые имел.

На стене его маленькой лаборатории висела геологическая карта. Катя тщательно изучила ее. Широкая кривая береговой линии с песчаными откосами. Черным прямоугольником отмечена станция. Ряды круто очерченных гребней позади нее, с красными отметками, указывающими известные месторождения руды. Карьер отмечен на первом хребте заштрихованным прямоугольником. Она провела пальцем по линии хребта, отмечая высоты.

Аркадий Саранцев, роясь в офисных документах коменданта станции, сделал свое открытие.

– Рыба, – сказал он Кате.

– Рыба?

– Много рыбы. – Аркадий помахал найденным видеодиском. – К счастью для нас, комендант любил делать видеозаписи.

Это был короткий любительский фильм. Панорамная съемка черной рыбы на песчаной отмели, теряющейся в тумане; дохлая черная рыба качается на волнах. Крупным планом: черная рыбина дергается и выпрыгивает из воды, затем мертвая или умирающая рыба на песке. Тощая, покрытая щетинками рыба с растопыренными щетками жабр и выпученными глазами, крупным планом, в который попали и ботинки оператора, несколько корчащихся рыбин, бьющих хвостами. Мужчины черпают рыбу ведрами из воды, опрокидывая их в бочки на лодке. Собирают рыбу в воде руками, кидаются друг в друга. Небольшой бульдозер двигается взад-вперед в тумане, сгребая рыбу с песком и сталкивая в воду. Волны накатываются на берег, черные от крови, вода бурлит от огромного количества падальщиков, собравшихся на пиршество.

Катя остановила видео на кадре, где мужчины чистили берег от падали. Десять человек, двадцать, двадцать пять. И оператор, комендант, двадцать шестой. Вся станция принимала участие в этой жуткой пляжной вечеринке, и ни у кого не было защитной одежды. Большинство было в одних плавках и шлепанцах; кое-кто вообще ходил голым.

– Когда это было? – спросила она.

– Четыре недели назад, – ответил Аркадий.

– И спустя неделю люди начали болеть, – закончила Катя, бросив взгляд в медицинский журнал. Самоубийства, исчезновения, загадочная запись о снах.

Аркадий показал ей дневник коменданта. Последние записи были о патрулях, прочесывающих лес позади здания, о людях, или человекообразных животных, странных звуках. Ближе к концу почерк коменданта превратился в каракули. Последняя запись состояла из нескольких непонятных слов и нарисованных черепов, клыкастых дьявольских рыл, кинжалов, с которых капала кровь.

– Значит, это рыба, – произнес Аркадий. – Они заразились от контакта с рыбой или ели ее и оттого заболели. Болезнь, сводящая с ума.

– Все может быть немного сложнее, – возразила Катя. – Они могли кормить дохлой рыбой свиней. Мне нужно обследовать их.

Она нашла в лаборатории коробку виниловых перчаток и смочила марлевую повязку в хлорном отбеливателе. Это была не бог весть какая защита, но большим она не располагала. Без полного костюма химзащиты им не хотелось приближаться к свиньям, поэтому они с Аркадием смастерили пробоотборник из длинной палки с чашкой на конце, и, после ряда манипуляций, им все же удалось отобрать образец пены из пасти одной из еще живых свиней. Катя обращалась с пеной так, словно это был плутоний, – тщательно перенесла ее в пластиковую бутылку, затем упаковала бутыль в двойной пакет.

Она заметила не менее шести микроскопов, стоящих в лаборатории нераспечатанными. Без сомнения, ненужные микроскопы – такой же результат ошибки в распределении оборудования на центральном складе, как и те многочисленные упаковки с продуктами, которыми был загружен экраноплан и где обнаружился один только тыквенный суп. Она поставила один микроскоп на разделочную доску в столовой и выбила окно скалкой.

– Шесть микроскопов, – сказала она Аркадию. – И ни одного стеклышка для образцов.

Она схватила небольшой кусок оконного стекла, сменила перчатки, поправила маску, размазала каплю свиной мокроты по стеклу, установила его на препаратном столике микроскопа и, наклонившись, повертела ручку фокусировки, чтобы мазок оказался в фокусе.

Ничего.

Она схватила стеклышко, подвигала его взад-вперед, чувствуя, как пальцы в перчатках мокнут на верньерах, на ручке тонкой настройки, испытывая то же ощущение, что и на практике в бакалавриате, когда она не в состоянии была найти препарат в фокусе.

– Что там? – спросил Аркадий.

– Ничего. Но это ничего не значит.

Она объяснила ему свою мысль о способе, которым заразились свиньи. Исследуя кровь свиней, Георгий Жженов был на правильном пути, но искал он не в том месте. На Земле, сказала она Аркадию, были болезни, передающиеся от животных человеку. Зоонозы. Вполне возможно, что сводящий с ума грипп был одним из таких заболеваний. Шахтеры кормили свиней сырой рыбой – бесплатный источник протеина, к тому же сам выбрасывающийся на берег, – и инфекция вспыхивала среди животных. Они стали слабыми, хилыми, кашляли, отделяя зараженную мокроту. Возможно, первым заболел человек, кормивший свиней, затем все остальные. А может, люди заразились, употребляя в пищу плохо проваренную свинину. Катя очень надеялась, что там какой-то паразит. Что-то, что она могла бы увидеть под микроскопом. Черви. Споры, грибы, кисты.

– Что-то, что можно предъявить капитану, – добавил Аркадий. Он быстро соображал.

– Это может быть бактерия, – сказала Катя, – или вирус. Размеры вируса, как правило, не больше длины волны света в видимом диапазоне, и ее невозможно разглядеть с таким простым микроскопом. Я смогу точно выяснить, что это, когда исследую образцы в полностью оборудованной лаборатории, но суть не меняется. Это паразитические организмы, которые влияют на поведение хозяев. Вирус заставляет рыбу выбрасываться на берег. Вызывает галлюцинации у шахтеров. Заставляет поверить, что их атаковали. Заставляет некоторых совершать самоубийство. А других – расстреливать собственных друзей. А остальные, я полагаю, разбежались.

– Но у вас нет доказательств.

– Нет. Пока нет. Пока капитан Чернов не найдет пропавших людей.

Капитан никого не нашел. Его поисковый отряд рыскал во всех направлениях и вернулся на станцию с двумя трупами, найденными на отвесной скале, но от нескольких человек не было и следа. Капитан Чернов был убежден, что они были захвачены или убиты нападавшими, но все же выслушал версию Кати, посмотрел записи Жженова и видео коменданта. В конце концов он сказал:

– Заболели свиньи, заболели люди. И вы связываете это с… как вы это назвали?

– Зоонозы.

– Но доказательств у вас нет.

– Пока нет. Но мужчины заболели через неделю после того, как выбросило рыбу. Если они кормили ею свиней, то этого времени достаточно, чтобы инфекция развилась.

– Человек на кране, разве он кашлял? Нет – он сошел с ума. И мертвецы, которых мы нашли, – они погибли либо от собственной руки, либо от пули. А не от паразитов.

– Люди и свиньи биологически схожи, но не идентичны…

– Свиньи, возможно, и подхватили какую-то болезнь. Может, из-за рыбы. Почему нет? Но с людьми произошло что-то другое. Очевидно, нечто воздействовало на их мозг.

– На Земле множество паразитов, изменяющих поведение их хозяев, – сказала Катя.

– Мы не на Земле, – возразил Чернов, – и паразиты тут ни при чем. Мужчины обезумели, это ясно. Но почему? Я считаю, что это вполне может оказаться экспериментальным применением нового типа психического оружия. Или отравляющего газа. Газа, который не убивает, но меняет сознание. А потом американцы высадились здесь, в этом удаленном районе, чтобы наблюдать результаты эксперимента, и взяли в плен оставшихся в живых. А теперь они возвращаются, делая вид, что хотят помочь, а на самом деле, чтобы захватить нас, если мы обнаружим доказательства того, что это их рук дело. И ваша болтовня об инфекции им на руку, доктор. Вы так не думаете? Предположим, что американцы скажут, что это местная болезнь, от которой страдают и люди. А что, если они подкинут ложные свидетельства вашей теории? Мы должны изолировать эту станцию, а может, и эвакуировать другие. И заставить американцев убраться. Но мы не сбежим. Мы будем защищать это место от врага. Мы раскроем миру правду о злодеянии, которое они совершили. Значит, так. Личная просьба, доктор. Ищите истину. А не выдумки.

Он не станет смотреть на карту и слушать предположения Кати о том, где могут скрываться оставшиеся шахтеры. Ему достаточно версии, которая подходит под его предрассудки, и менять свою точку зрения он не собирается. Это сделал враг, и он возвращается на место преступления, а значит, должен быть наказан.

Старпом и два матроса остались охранять станцию; остальные вернулись на экраноплан. Катя не была заперта в каюте, но люки и переходы на смотровую площадку были закрыты, и капитан ясно дал понять, что палуба вне досягаемости. Некоторое время она писала отчет, пытаясь, насколько это возможно, оставаться бесстрастной. Она не была уверена, что никто не прочтет его, поэтому изложила там все факты и свои предположения.

Наверху что-то грохотало и скрипело. Катя полагала, что это пусковые ракетные установки, разворачиваемые на палубе экраноплана.

Когда она закончила отчет, находиться в каюте стало невыносимо. На экраноплане велись лихорадочные приготовления. Мужчины с грохотом носились вверх-вниз по трапам. Звучали громкие команды. Все были возбуждены. Три матроса в столовой чистили карабины и не обращали внимания на Катю, пока она возилась на камбузе, и даже не повернули головы, когда она вышла с двумя кружками чаю.

Она нашла Аркадия Саранцева в рубке мониторинга и протянула ему одну кружку. Он сообщил ей, что капитан Чернов сделал доклад в Центральное управление в Космограде и к его сообщению отнеслись вполне серьезно. В радиусе трехсот километров была объявлена запретная зона, и всем английским и американским судам было приказано немедленно покинуть контролируемые воды. Американцы подали официальный протест и послали два фрегата в поддержку своего научно-исследовательского судна, которое находилось в пятидесяти километрах от берега и двигалось теперь в обратном направлении. Аркадий настраивал радар ракетной системы наведения на центральном экране: там вырисовывалась длинная линия берега, слабая зеленая точка исследовательского судна с белыми фигурками на борту.

– Мы ожидаем решения из центра.

Катя почувствовала, что у нее засосало под ложечкой.

– Чтобы начать обстреливать их ракетами?

Аркадий потягивал чай из кружки.

– Чтобы догнать и захватить их корабль. Капитан считает, что на нем есть свидетельства нападения на нашу станцию с использованием пси-оружия, и в Центральном управлении обсуждают создавшееся положение.

– Он ведь в любом случае будет атаковать, верно? Ослушается приказа, как делал раньше. Он может развязать войну.

– Он сделает то, что требуется.

– Вы же понимаете, что американцы тут совершенно ни при чем. Что шахтеры заразились чем-то и сошли с ума. Что там могут быть выжившие, как тот бедолага на кране.

Аркадий мгновение внимательно смотрел на нее, и во взгляде его было сожаление.

– Мы друзья, конечно, но, кроме того, я еще и офицер ВКФ Народной Республики и служу под командованием человека, который спас мне жизнь, – ответил он, отодвинув край тельняшки, обнажая белый шрам на плече. – Я был одним из тех, у кого была аллергия на крабов на том острове.

– Значит, вы мне не поможете.

– Я советую вам не мешать нам заниматься нашим делом.

– Я так и думала, – сказала Катя. – Но я должна была спросить, потому что не уверена, что сделаю это в одиночку.

Глаза Аркадия расширились, и он выронил чашку чая, пытаясь закрыться рукой. Но слишком поздно. Катя с размаху ударила его по голове консервной банкой, взятой на камбузе, потом еще и еще. Она била до тех пор, пока он не сполз с кресла и, закатив глаза, не растянулся на полу. Обшарив карманы, она нашла связку ключей и, повернув Аркадия на бок, в позу спящего, направилась к выходу.

Никто не видел, как она спрыгнула в воду с крыла корабля – а высота оказалась больше, чем она ожидала. Вынырнув, она поплыла к берегу, ожидая спиной и затылком, что кто-нибудь поднимет тревогу и будет стрелять в нее. Катя прекрасно плавала: с военным водолазом она познакомилась в бассейне санатория «Дружба», высоко в горах на Большом острове. В одном нижнем белье она рывками двигалась в прохладной, спокойной воде, одежда и обувь были прицеплены в маленькой сумочке на талии. Слой тумана, как потолок, висел в метре над поверхностью, образуя вокруг девушки надежную завесу. Она словно бы плыла в огромном пузыре.

Выбравшись на причал, Катя снова услышала предсмертные взвизгивания свиней и пожалела, что не разрешила Аркадию пристрелить их после отбора образцов пены. Хотя он наверняка этого бы не сделал: капитан хотел сохранить их живыми в доказательство своей глупой теории.

Никто не преследовал ее. Она пробежала мимо ряда припаркованных грузовиков с рудой и остановилась в конце ряда, тяжело дыша и прислушиваясь. Ничего, кроме однообразного лая. Ни криков, ни сирен, ни предупредительных выстрелов. Она выжала волосы и стянула их в хвост, потом надела рубашку, брюки и прочные ботинки, залезла в кабину грузовика в самом конце парковки. Она умела управляться с такими грузовиками, – после первого учебного года в университете, во время длинных каникул, она подрабатывала на стройке спортивного центра, дизайн которого создавала ее мать. Гидроусилитель руля, механика, никаких проблем. Она включила зажигание, и большой двигатель кашлянул, разогреваясь. Выехав с парковки, в зеркале заднего вида она увидела мужчину, который гнался за ней, отчаянно размахивая руками, но затем отстал и растворился в тумане.

Грузовик двигался легко и плавно по извилистой, неровной дороге. В высокой просторной кабине был мощный кондиционер, быстро высушивший ее одежду. Катя двигалась с максимальной скоростью, на которую могла решиться в тумане, сверяясь с GPS-навигатором на экране приборной панели и красными фонариками, расположенными на расстоянии двадцати метров друг от друга по обе стороны дороги. Фонарики – бесконечная цепь звездочек, выныривающих из тумана и исчезающих позади.

Она представила себе людей, преследующих грузовик, нагоняющих ее. В боковых зеркалах никого не наблюдалось, но видимость была меньше двадцати метров. Она не заметит погони, пока преследователи не окажутся прямо у нее на хвосте.

Дорога становилась все круче. Катя сделала поворот, потом еще и, наконец, выехала на вершину. Пытаясь соотнести показания навигатора с реальностью, она проехала мимо пары бульдозеров, какого-то передвижного конвейера и ряда бараков перед скалой с горизонтальными полосами темной руды, маячившей в тумане. Она развернулась вправо, обогнула отвал, вершина которого таяла в белизне, проехала мимо башен и подвалов сортировочного цеха. Слева виднелся слабый красный огонек, и Катя с облегчением повернула к нему, понимая, что эта дорога ведет к вершине горы.

Вокруг поднимались головокружительные, заросшие лесом склоны. Деревья росли с обеих сторон, упираясь вершинами в облака. Некоторые из них были хвойными или, точнее, напоминали нарисованные ребенком елки: жесткие боковые ветви с пучками тонких игл с капельками воды, и с ветвей свисало нечто вроде рваных парусов и перепутанных ремней с бахромой, сконденсированная влага искрилась в свете фар. Пучки игл, «паруса» и «ремни» были того фиолетового оттенка, который имеет похожее на родопсин соединение, присутствующее в венерианских растениях в качестве фотосинтезирующего пигмента. Густые подушки сырого черного мха покрывали землю между деревьями. Висела тяжелая духота.

Смутные очертания проступили сквозь туман: огромный желтый самосвал, точно такой же, как тот, на котором она ехала, стоял, уткнувшись носом в глубокую канаву на обочине дороги. Проезжая мимо, она притормозила и, вытянув шею, заглянула в кабину самосвала. Она была пуста, и это давало надежду: кажется, она была на правильном пути. Гнетущая пелена тумана стала редеть, распадаясь на клочки, и Катя двигалась в белесом свете, деревья теперь встречались отдельными островками, между которыми лежали огромные валуны. Дорога повернула и внезапно закончилась. Там стоял еще один грузовик.

Люди пришли сюда, все верно. Пытаясь сбежать от монстров, порожденных их собственным сознанием, они уехали прочь из тумана в то место, куда обычно приезжали отдыхать.

Катя проехала мимо еще одного брошенного самосвала, через поляну с мангалами для барбекю, столиками для пикника. Но ее грузовик не мог подняться выше даже на первой передаче. Заглушив двигатель, Катя выскочила из кабины и оглянулась назад. До горизонта тянулось белоснежное море тумана внизу, сливаясь вдалеке с вечными облаками цвета слоновой кости, висящими высоко в небе. Солнце ярким пятном стояло низко над горизонтом к востоку. Менее двадцати дней оно будет висеть вот так, а затем начнется долгая – сто семнадцать земных суток, – беспросветная ночь. Километрах в сорока вспыхивали молнии, освещая тяжелый свод облаков; она слышала далекие, монотонные перекаты грома, видела тонкие косые линии дождя, который испарялся раньше, чем достигал земли. Все еще не было никаких признаков погони, но она не сомневалась, что ее ищут, и стала подниматься к вершине хребта.

Крутые каменные склоны были покрыты редкой щетиной фиолетовой растительности. Приземистые лопухи, спутанные кусты размером с голову, жесткие, переплетенные шлейфы колючек. Воздух был тяжел, горяч. Длинные тени тянулись по камням.

Она взмокла, запыхалась, пульс стучал в ушах, словно молот по наковальне, и когда наконец Катя добралась до вершины, то увидела за ней горный хребет, возвышающийся над туманом, как зубцы гигантских граблей, за которым начиналась бескрайняя пустыня. Перед хребтом была еще одна вершина, увенчанная рощей.

Далеко внизу взвыла сирена. Тревожно оглянувшись, она увидела желтый грузовик и троих мужчин, спешащих в ее сторону.

Катя кинулась к роще, когда в воздухе появилось темное пятнышко, тень посреди безбрежного, волнующегося моря тумана, исчезающая и вновь появляющаяся между клочьями белого пара. Пятнышко приближалось к ней. Это был один из беспилотников с экраноплана, квадрокоптер, похожий на крест, на каждом конце которого установлен пропеллер. Камеры на нем были повернуты в ее сторону, беспилотник с гудением пролетел мимо, развернулся и понесся прямо на нее, низко и быстро, словно смертельно опасная тарелка-фрисби, нацеленная ей в голову.

Катя ничком рухнула на землю, спиной почувствовав, как лопасти квадрокоптера режут воздух прямо над ней, потом вскочила на ноги и, когда беспилотник развернулся, помчалась в сторону колючих зарослей на краю отвесной скалы. Отломив одну из засохших коряг, она замахнулась на гудящий беспилотник, и машина свернула в сторону. Затем беспилотник, сделав широкий круг, осторожно двинулся к ней неуверенными скачками и завис в нескольких метрах от нее. Раздался металлический щелчок, и чей-то голос произнес:

– Стойте, где стоите, доктор. Дождитесь моих людей.

– Это вы, капитан? Следуйте за мной, и я отведу вас к пропавшим шахтерам.

– Вы не подчинились приказу, доктор. Но если вы сейчас вернетесь назад, я закрою глаза на ваш проступок.

– Они поднялись сюда, ища место, где будут в безопасности. – Катя указала в сторону деревьев.

Беспилотник наклонился и рванулся в атаку, Катя спрыгнула с края обрыва и покатилась по крутому склону в облаке пыли и мелких камней, остановившись среди жестких фиолетовых кустов, оцарапанная и задыхающаяся. Корягу она потеряла. Беспилотник пикировал на нее, и Катя схватила попавшийся под руку обломок ветви и сунула его в один из пропеллеров машины. Раздался скрежет, вихрь острых осколков разлетелся во все стороны, и беспилотник повернул назад, перекошенный на один угол. Он пытался повернуть обратно к Кате, но смещение центра тяжести привело к закрутке, и несущийся по спирали квадрокоптер ударился о скалу и с грохотом покатился вниз по склону, подпрыгивая и теряя детали.

Трое матросов остановились, пропуская несущийся вниз искореженный беспилотник, и снова полезли вслед за ней.

Катя изо всех сил карабкалась вверх по склону. На вершине она остановилась, пульс барабанил в ее голове, кровь и пот застилали глаза – разлетающиеся осколки оцарапали ей лицо. Мужчины были уже близко. Старпом что-то крикнул ей, и она, повернувшись, похромала дальше, морщась от сильной режущей боли в лодыжке. Горячий воздух охватил ее, как лихорадочный жар, мир сжался до крошечного пятачка грязных камней у нее под ногами. Она карабкалась по крутому обрыву на четвереньках и осознала, что достигла вершины, только когда тени деревьев упали на ее лицо.

Они цеплялись корнями за почву среди черных валунов, стволы вертикально тянулись в небо, а жесткие горизонтальные ветки были покрыты пучками пурпурных иголок.

На сухой подстилке из опавшей хвои лицом вверх лежал человек, глаза его запали, на потрескавшихся губах застыла пена. Катя подумала, что он мертв, но человек повернул к ней голову, вздрогнул и застонал.

Ноги его были сломаны. Она видела кость, торчащую из голени сквозь рваную штанину. Поодаль лежала винтовка. Катя решила, что он выронил ее, когда падал.

Она опустилась на колени рядом с ним, взяла человека за руку и спросила, где его друзья. Он закатил глаза. Сначала Катя подумала, что у него обморок, а затем догадалась и посмотрела вверх. Там, высоко в ветвях, прятались тени, еле заметные среди мокрых пучков длинных игл. Атавистический обезьяний рефлекс заставлял их спасать свои жизни на деревьях.

Катя держала руку человека до тех пор, пока старпом и двое матросов не поднялись вслед за ней.

– Не понимаю, как он не убил тебя, – сказала мать.

– Чернов не собирался меня убивать, – ответила Катя. – Просто он зациклился на врагах, убежденный, что все произошедшее – результат дьявольских козней американцев. Да, он пытался остановить меня, но хотел спасти меня от того, что считал помешательством. Когда его люди увидели, что я отыскала шахтеров, все закончилось.

– Полагаю, на этот раз мы должны быть благодарны тому жесткому кодексу чести, которого придерживаются мужчины.

– Аркадий называл его героем. Он и действовал, как герой.

– А теперь герой ты. Моя дочь, спасшая мир от войны.

– От нелепой стычки, обусловленной этим самым кодексом чести. И я слишком во многом была не права, чтобы называться героем. Начиная с того, что неверно определила, что произошло с шахтерами.

Они обедали вдвоем с матерью. Экипаж экраноплана и Катю только что выпустили из карантина, и мама еле вытащила ее из толпы репортеров и зевак. И теперь они сидели в спокойной и тихой столовой Союза Инженеров с видом на бурлящий внизу Космоград и синюю полоску залива за ним.

Другие посетители открыто таращились на них, но на этот раз не потому, что они оказались единственными женщинами в зале. На Кате была блузка и брюки-карго, в которых ее выпустили из госпиталя; мама была одета в строгий белый костюм, подчеркивающий ее стройную фигуру. Она смотрела на дочь через свои бессменные очки в красной оправе.

– Ты не ошиблась, милая моя, – сказала она. – Шахтеры действительно заразились чем-то, вызывающим галлюцинации.

– Но это не вирусы и не паразиты. Инфекция никакого отношения к свиньям не имела. И у нас есть только косвенные доказательства, что болезнь связана с рыбой.

Прошло несколько недель испытаний в военно-морском госпитале, прежде чем обнаружилось, что шахтеры заразились одним из видов прионов – инфицирующих агентов (похожих на неправильно упакованные типы белков), встречающихся в нейронах мозжечка, в небольших подкорковых структурах мозга, отвечающих за страх и удовольствие. Прионы катализируют ошибочный синтез белков, вызывающих дисбаланс в нейротрансмиттерах и, как следствие, повышенное чувство тревоги, отчего генерировалось огромное количество адреналина и других гормонов. А причинами психических срывов и галлюцинаций, которыми страдали шахтеры, были попытки рационализировать неконтролируемую эмоциональную бурю.

Кате очень хотелось доказать, что прион находился в крови рыб, выбросившихся на мель. Что касается свиней, они были заражены обычными паразитами, что влияло только на их дыхательную систему и не передавалось человеку. Она была права в том, что шахтеры обезумели потому, что заразились, но во всем остальном она ошибалась, поскольку развивала свои идеи по земным аналогиям. Примеры, приводимые ею, были неправильны, она пыталась применить земные мерки к венерианским реалиям.

– Я видела совсем разные вещи, – говорила она матери, – а пыталась связать их со своими теориями. По крайней мере в этом капитан Чернов был прав.

– Зато он ошибался во всем остальном. Ты слишком много на себя берешь, – ласково сказала мама.

– Интересно, откуда это во мне?

– Те бедолаги, которых вы спасли, выздоровеют?

– Им назначено серьезное медикаментозное лечение и когнитивная терапия. Страх смерти уже прошел, но вычистить из мозга прионы будет нелегко.

– Звучит так, будто ты нашла себе новую тему для исследования.

– Это интересно, если только проблема не слишком узкая, – ответила Катя. – Важно знать, что прионы вызывают широкие поведенческие изменения, но могут быть и более тонкие эффекты. Мы считаем, что живем вне биосферы Венеры, но ясно, что это не так. Все мы, русские, американцы, англичане, имеем больше общего, чем те, кто остался на Земле. Мы пришли с Земли, но живем-то на Венере. И Венера входит в нашу кровь и мозг.

– Значит, у тебя новая тема исследования и новые способы наживать неприятности, – подытожила мама. – А что там с твоим новым коллегой?

– Отношения налаживаются, но медленно. Он простил меня, хотя из-за меня у него сотрясение мозга, и еще я здорово ущемила его гордость.

Когда они первый раз увиделись с Аркадием в карантине, он заметил ей, что, если бы он был в состоянии управлять беспилотником, проблем с ее возвращением на корабль не возникло бы.

– А теперь простил. Человек, который ставит любовь выше гордости, – задумчиво произнесла мама. – В наше время это лучший пример нового мышления.

Мэтью Хьюз

Мэтью Хьюз родился в Ливерпуле, Англия, но большую часть взрослой жизни провел в Канаде. Работал журналистом, штатным спичрайтером в канадском Министерстве юстиции и окружающей среды, а также фрилансером, писал корпоративные и политические речи в Британской Колумбии, прежде чем остановился на писательской стезе. Видимо, под сильным влиянием Джека Вэнса он стал известен историями о приключениях разбойников, таких как Хенджис Хапторн, Гут Бандар и Лафф Имбри, живущих в эпоху заката Земли. Это такие рассказы, как «Странствующие простаки», «Обмани меня дважды», «Черный Бриллион», «Маджеструм», «Хеспира», «Спиралевидный лабиринт», «Шаблон», «Квартет и триптих», «Желтый Кабошон», «Другое», «Палата общин», а также истории, объединенные в сборник «Искатель смысла и другие рассказы». Последние его книги в стиле городского фэнтези: трилогия «В ад и обратно», «Проклятые кутежи», «Неподходящий костюм» и «Ад расплаты». Также он пишет детективы под псевдонимом Мэтт Хьюз и романы в стиле тай-ин под псевдонимом Хью Мэтьюз.

В этой изысканной истории Мэтью поведет нас на Венеру, Планету Любви, показав нам Любовь, которая может стать непреодолимой силой, и иногда преодолеть ее сможет только меткий выстрел.

Мэтью Хьюз

Гривз и Вечерняя звезда

Я откинул одеяло и сел.

– Гривз, – cказал я, – я видел только что самый страшный сон.

– Мне жаль это слышать, сэр.

Он поднес мне утреннюю чашку на блюдце, без которой у Глостеров не начинается ни один день, и я сделал один глоток. Это был обычный день, когда все идет своим чередом, не из тех, что следуют за ночными гулянками в клубе «Инерция», когда просыпаешься с чувством, что смерть не только неизбежна, но и весьма близка.

– Мне снилось, что Балди Спотс-Бинкл заманил меня на самодельный космический корабль Слайти Туви-Випли, задраил люк, если здесь уместно слово «задраил»…

– Все верно, сэр.

– Хорошо… и мы стартовали к Венере – не к статуе, подумать только, а к самой Вечерней звезде, – и мы несколько месяцев спали, как тот пастух Винкль, пока наконец не приземлились в поместье Балди посреди самых мрачных болот, которые только можно вообразить.

Гривз склонил голову – таким жестом он, как я уже выучил, выражал свое сочувствие. Я встряхнулся, все больше возвращаясь к реальности под действием живительного улуна, который я второй раз основательно отхлебнул из чашки.

– Это было место, погруженное во мрак, где никогда не показывается солнце, кругом болота да речушки, и изредка встречается то, что мы называем твердой поверхностью.

– О, подумать только, сэр.

– Эх, ладно… – Я потянулся, стряхивая с себя ночные кошмары, стремительно удаляющиеся в прошлое, исчезая в зеркале заднего вида моей мчащейся вперед жизни. – Подними шторы, Гривз, и дай мне встретить сияющие розовые лучи…

– Сэр, вам придется подготовить себя к неприятной перспективе, – ответил он.

– Дождь? – рискнул предположить я. – Пронизывающий ветер?

– Не ветер. – Гривз откинул в сторону тяжелую ткань, за которой оказались стекла с мокрыми прожилками струящегося дождя, которые постоянно подпитывали новые капли размером с горошину.

Я поднялся с кровати и подошел к окну. Справедливо будет признать, что время от времени Бартоломью Глостер бывает удивлен, когда обстоятельства складываются непредсказуемым, даже чудесным образом, но обычно он всегда невозмутим, как скала.

И тем не менее видом из окна я был просто потрясен. Чашка с чаем против моей воли выпала из ослабших рук, но это не осталось без внимания вечно бдительного Гривза, который ловко подхватил ее, не пролив ни капли.

– Надо сказать, Гривз, – произнес я, – по правде сказать… – Хотя что именно я хотел сказать, мне неизвестно. Едва ли можно было точно выразить то, что я чувствовал.

– Совершенно верно, сэр.

Насколько хватало глаз, тянулся однообразный пейзаж, на котором все, что не было серым, было зеленым, а что не было зеленым, было серым. При этом все зеленое было с явным оттенком серого. И все это нещадно поливалось сверху нескончаемым ливнем.

– Это нельзя терпеть, – заявил я.

Гривз был согласен.

– Боюсь, что так, сэр.

План возник в моей голове, как Афина, выскакивающая изо лба Зевса, только наоборот. Сперва ванна; затем завтрак; после – быстрый серьезный разговор с Балди насчет немедленной погрузки в самодельную штуковину Слайти – и тут же домой.

Я сосредоточился и стал раздавать инструкции. Гривз исчез, и мгновение спустя я услышал шум воды в наполняющейся ванне.

– Так, – произнес я, выползая из пижамы, как змея из старой кожи, и сверяясь с пунктами своей программы, чтобы заглушить внутреннюю борьбу, – двигаемся дальше.

– Балди, – сказал я, расправившись с лососем удивительных размеров, даже более крупным, чем яйца всмятку. – Нам нужно поговорить.

– Согласен, Барти, – ответил он. – Именно поэтому я и уговорил Слайти взять тебя.

Я должен сделать краткое отступление, чтобы описать вам портрет Арчибальда Спотс-Бинкла, чтобы читатель мог лучше разобраться в деталях. Представьте себе рыбу из сказки про добрую фею, которая чудесным образом превращается в человека в огромных очках в роговой оправе, за тем исключением, что в случае Балди фея поскупилась на заклинания и превращение удалось только на девять десятых. Вытаращенные глаза, выступающие вперед губы, постоянно влажные, и кожа с легким намеком на чешуйчатость. Теперь добавьте голос, который звучит как первые детские пробы игры на скрипке, и вы получите полный и совершенный портрет Балди. Поэтому совершенно неудивительно будет узнать, что единственной страстью в его жизни является разведение тритонов.

Этот бледный призрак тупо мигал на меня через стол во время завтрака, пока я представлял себе несколько жестких картин своей будущей жизни, отравленной дружбой с ним и обреченной на «прозябание в рабском труде на сырой планете, которого и худшему врагу не пожелаешь».

При серьезных проблемах Балди втягивал шею в плечи даже глубже, чем это было анатомически возможно. Выглядело это, словно рыба пытается изображать черепаху. Он провернул тот же маневр и сейчас, и я подумал, что, если я перестану наседать на него, он выразит мне свое раскаяние, позволяя мне остаться великодушным победителем, как и подобает моей природе.

Поэтому я смягчил тон, высказывая ему свои претензии, и уступил ему слово, хотя в тот момент я еще не знал, что это будет за слово. Вместо того чтобы принести мне свои извинения, мой старый приятель снова вытянул свою худую шею из укрытия и воскликнул:

– О, фи, Барти!

– Фи? – повторил я. Я был озадачен, как всегда, когда сталкивался с подобной несправедливостью.

– Да, фи! – ответил он. – И наплевать на это!

– Остынь, Балди, – сказал я. – Имей в виду, что некоторые плевки не могут быть стерты никогда.

Он поднял свой маленький подбородок.

– Я не волнуюсь, Барти, – ответил он. – К тому же это все бессмысленно.

– К чему «к тому же»?

– Что ты имеешь в виду? – удивился он.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

Его рыбьи глаза несколько раз мигнули.

– Хватит повторять за мной! – рявкнул он. – Сейчас не время для детских игр!

– Детских игр? – повторил я. – Должен сказать, немного странно слышать это от парня, который выбирает худшую возможность, чтобы продемонстрировать свое поместье!

Его бледная кожа стала еще бледнее, и на губе даже появилось нечто вроде пены. Внезапно я вспомнил те времена, когда Бадли Спотс-Бинкл, в давние школьные деньки, единственный раз вышел из себя, замученный издевательствами Родерика Басс-Хамптингтона, разбойника в крахмальном воротничке, который властвовал над малышней почти столь же безгранично, как Тиглатпаласар над десятью исчезнувшими племенами. Я вспомнил пронзительный крик и тонкие, как прутики, конечности, вращающиеся, словно у марионетки, чей хозяин дергается в припадке. Все кончалось, конечно же, слезами, но за Басс-Хамптингтоном прочно закрепилось прозвище Головорез.

Но здесь, в обеденном зале, Балди не впал в безумие. Вместо этого он заплакал, размазывая слезы по длинным пальцам. Хорошо, что я уже позавтракал, поскольку от этого зрелища аппетит мог пропасть даже у циклопа.

– Остынь, Балди, – сказал я уже второй раз за последние несколько минут, но теперь мой голос был еще мягче. Барти Глостер может грозно щурить глаз и добавить металла в голос, но, когда старый приятель ломается и пускает пузыри за одним с ним столом, он становится добрым, как ангел. Правда, я еще колебался: следовало ли резко привести его в чувство или утешительно похлопать по плечу. В старших классах субъекты типа Спотс-Бинкла были не теми, к кому хотелось лезть с откровениями, скорее они похожи на Карпаты – острые, жесткие, и без шишек не расстанешься.

Но решение вскоре было принято, и я протянул руку, поглаживая костлявое плечо, добавив дежурное «все, все», «ничего, ничего» или «ладно, что ты?» – на выбор.

Результатом был новый фонтан слез, отчего я понял, что выбрана неверная стратегия. Я порылся в своем запасе утешительных фраз и понял, что содержимое его уже исчерпано. Я обдумывал уже тактический переход к жесткой встряске, но тут открылась дверь и в обеденный зал вошел Слайти Туве-Випли, надутый от чванства, словно пират, нашедший клад.

– Привет, Барти! – воскликнул он, плавно передвигаясь к буфету, чтобы обследовать его содержимое.

Я сразу понял его фокусы. Ибо именно он, якобы чтобы показать мне свой космический корабль, собранный на лужайке, завел меня в тесный салон и угостил новым коктейлем, который сам придумал. «Ускоритель ядерных частиц», как он его назвал. Я сделал всего один глоток, произнеся затем: «Должен сказать, Слайти» – как вдруг почувствовал всю мощь этой смеси. Но ни одно слово больше не сорвалось с губ Глостера. Свет в моих очах погас, и я погрузился в кроличью нору, из которой уже не мог выбраться, пока не очнулся в глубинах космоса.

– Нечего меня приветствовать, – сказал я, вставая и яростно отбрасывая в сторону салфетку. Выражения типа «хитрый негодяй», «подлый трюк» и «мерзавец» вертелись у меня на языке, пытаясь выяснить между собой, кому первому сорваться с губ. Я рассматривал также «пригрел змею», но не был уверен, что оно прозвучит к месту.

Но Слайти сделал жест рукой, словно стирал крошки со стола.

– Ладно тебе, Барти, – сказал он, накладывая себе яичницу и тонкий ломтик бекона, которые показались мне не только необычными по своим размерам, но обладающими странным зеленоватым оттенком. – Ты что, не понимаешь шуток?

– Шуток? Вот это мило! – К тому времени я уже выстроил «негодяя», «трюк» и «мерзавца» в единую разрушительную фалангу и уже собирался бросить их в атаку на Туве-Випли. Но в этот момент Балди разразился новыми потоками слез, и было как-то странно начинать сражение, когда твои раненые требовали утешения.

Но утешать было не в стиле Слайти.

– Соберись, Балди! – прикрикнул он командным тоном и, усевшись за стол, принялся за еду с усердием, которое наводило на мысль о волке, освоившем азы искусства пользования столовыми приборами. Я вспомнил, как в нашей школьной столовке мальчишки всегда оставляли свободное пространство вокруг Туве-Випли; оказавшиеся в радиусе его вытянутой руки рисковали внезапно получить серьезные повреждения.

Пока я погружался в воспоминания, Балди Спотс-Бинкл встал из-за стола и, размазывая слезы, покинул комнату. Слайти оторвался от своего корыта ровно настолько, чтобы успеть прохрюкать невразумительный комментарий, – а может, у него просто кусок застрял в горле, – затем снова вернулся к звону серебра по фарфору.

Забота о Балди заставила меня умерить свой гнев.

– Мне кажется, Слайти, что это ты вверг Балди в омут уныния.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

«…Когда говоришь о смешении направлений, немедленно возникает соблазн запрячь в одну упряжку коня и ...
Немецкие мотоциклисты, ворвавшиеся в село, внезапно окружили Таню Климову, ленинградскую комсомолку,...
…Воспоминания о войне живут в каждом доме. Деды и прадеды, наши родители – они хранят ее в своей пам...
Самые лучшие книги от одного из самых популярных авторов современности – Макса Фрая!«Власть несбывше...
«…Что такое талант вообще? Это дополнительная энергия, которая ищет выхода. И находит. Энергия чужог...
Коллекция маленьких шедевров классической «женской прозы», снова и снова исследующей вечные проблемы...