Очищение смертью Робертс Нора

– Если вы что-то вспомните, надеюсь, вы мне скажете.

– Обещаю. – Роза вздохнула и медленно свернула косичку из теста в круг. – Его мать, ее зовут Тереза, послала цветы на похороны. Мы с ней иногда перезваниваемся, хотя, признаюсь, мне бы следовало звонить ей чаще. Она знает?

– Да.

– А можно мне с ней поговорить? Выразить соболезнования? Он был ее сыном, этого не отменить.

– Я думаю, она будет рада, если вы позвоните. Можете нам сказать, где найти отцов Лопеса или Фримена?

– Отец Фримен навещает прихожан на дому. А отец Лопес пошел в молодежный центр.

– Спасибо, – кивнула Ева, – не будем больше вам мешать. Да, последний вопрос. Пенни Сото, с кем она общается, с кем спит?

– Если у нее есть друзья, я их не знаю. Говорят, она спит со многими. Ее мать была наркоманкой, отец – наркоторговцем. Его убили, когда она была еще девочкой. Мать умерла от передозировки много лет назад. – Качая головой, Роза поместила второй плетеный косичкой круг на противень и начала смазывать оба круга маслом. – Ей выпала нелегкая жизнь с самого начала, но она не желала принимать помощь церкви, соседей, любого из нас. Вместо этого она выбрала банду. Она сама выбрала свой путь в жизни.

– Ну и какие впечатления? – спросила Ева, когда они двинулись к молодежному центру.

– Она прямая и честная. Простить себе не может, что не распознала Лино, пока обслуживала его в приходском доме. Она теперь только об этом и будет думать. И если что-то надумает, обязательно нам позвонит.

– Да, мне тоже так показалось. А теперь попробуй вот это. Лино и компания всегда ходят на танцы в школу. И вот на танцах происходит взрыв. Но во время взрыва никого из них там нет. На линии огня никого, кроме разве что Джо Инеса. И всего несколько дней спустя, как раз перед тем как Лино решил дать деру, между ним и Джо вспыхивает ссора. Никого не арестовали. Копы подозревают членов банды «Черепов», но связать их со взрывом не удается. Может, потому что связи не существует.

– Думаешь, Лино стоял за обоими взрывами? Погоди минутку. – Когда они остановились у молодежного центра, Пибоди задумчиво уставилась в пространство. – Допустим, ты хочешь войны, хочешь быть героем – важным человеком. Возмездие выглядит благороднее неспровоцированной бойни. Сексуальнее. Взрывы бомб – это тебе не уличная поножовщина, это рангом повыше. Заложишь бомбу на своем собственном газоне – на школьной танцульке, – пострадают невинные люди. Даже люди, которые смотрят на тебя косо, будут возмущаться.

– Если распускаешь слух, что мишенью был ты, – подхватила Ева. – Они пришли за тобой. И теперь ты бьешь в отместку, причем бьешь еще сильнее.

– Ладно, – согласилась Пибоди, – но тогда зачем уезжать?

– Уезжаешь в ореоле героя, твое имя у всех на устах. Распускаешь слух, что ты уехал, чтобы не пострадали невинные люди, если «Черепа» опять попытаются достать тебя. И оставляешь за собой гору трупов. Счет в твою пользу.

Пибоди и Ева вышли из машины. На другой стороне улицы женщина подметала крыльцо, аккуратно обходя сверкающий белизной горшок с водопадом ярких цветов. На лепестках и листьях растений еще дрожали капельки прошедшего утром дождя.

– Копы не могут тебя достать, – продолжала Ева, – не только потому, что тебя нет на месте, но и потому, что все свидетельствует в твою пользу: тебя там не было. Он терпелив: уж чего-чего, а терпения этому сукину сыну было не занимать. В один прекрасный день он собирался вернуться, купаясь в деньгах. Может быть, не ожидал, что это так надолго затянется. Когда тебе семнадцать, ты думаешь: я сорву куш, большой куш, через пару месяцев. Вернусь и заживу королем.

– Но так не бывает, – задумчиво проговорила Пибоди. – Правда, когда тебе семнадцать и ты впервые в жизни вылезаешь из своей норки, и перед тобой открыт весь мир, тебе кажется, что ты кум королю: езжай куда хочешь, делай что хочешь. Мне эта версия нравится.

– Мне тоже, – откликнулась Ева. – Может, все это ерунда, но тут есть в чем покопаться.

И они отправились в молодежный центр. Магда стояла за стойкой и говорила по телефону. Два мальчика сидели на ярко-желтых стульях и, судя по выражению их лиц, как определила Ева, явно замышляли недоброе. Рядом с ними стояла женщина, не спускавшая с них глаз.

Магда вскинула руку и показала Еве и Пибоди два пальца, что, вероятно, означало две минуты.

– Я все понимаю, Киппи, но это третья драка за две недели. И Уайетта, и Луиса нужно забрать как можно скорее. Я уже связалась с отцом Луиса. Да, это меня устраивает. Мне очень, очень жаль. О да, я понимаю. – Магда покосилась на мальчишек. – Да, безусловно. – Она положила трубку. – Извините, еще одну секунду. Нита! Я вызвала мать Уайетта и отца Луиса. Киппи понадобится примерно час, чтобы освободиться. Ты можешь с ними побыть до прихода родителей?

Нита, крепкая, коренастая женщина, стоявшая спиной к стойке, кивнула.

– Я побуду здесь. Хочешь, чтобы я отвечала на звонки?

– Нет, я… Это ведь много времени не займет, верно? – обратилась Магда к Еве и кивком указала на Ниту. – Нита у нас отвечает за детей от шести до десяти. Плюс к тому она у нас медсестра, без нее мы бы пропали. Нита, это лейтенант Даллас и детектив Пибоди. – Магда бросила грозный взгляд на мальчиков. – Это я на случай, если кого-нибудь тут придется арестовать.

Стоило Ните чуть повернуться и окинуть Еву неприветливым взглядом, как мальчишки словно с цепи сорвались. Набросились друг на друга как бешеные, Ева даже слова сказать не успела.

Ева двинулась было вперед, но Нита ее опередила. Схватила обоих малолетних нарушителей за шиворот и растащила их в разные стороны. Ева посмотрела на нее с уважением.

– Ты. И ты. – Нита подтащила их к стульям. – Думаете, если вы будете лупить друг друга, значит, вы такие сильные? Нет, это значит, что вы такие глупые. Драка – это для тех, кому ума не хватает объясниться словами.

С этим Ева могла бы поспорить – она обожала хорошую драку, – но увещевание заставило мальчиков сесть, угрюмо уставившись в пол.

– Мы с моей напарницей могли бы отвезти их в полицейский участок, – как ни в чем не бывало предложила Ева. – Что тут у нас? Нападение, нарушение общественного спокойствия и, на мой взгляд, тяжелая форма дури у обоих. Пара часов в обезьяннике… – И Ева зловеще умолкла.

Оба мальчика глядели на нее, открыв рот в испуге, чего она, собственно, и добивалась. Но Нита уставилась на Еву сверлящим взглядом и даже не улыбнулась. Протекла минута ледяного молчания, после чего Нита опять повернулась спиной.

– Пусть родители с ними разбираются.

– Да, конечно. – Ева повернулась к Магде. – Мне нужен отец Лопес.

– Да-да. Он в спортзале. Марк сказал мне, что встретил вас этим утром. И вы сказали, что у вас появились версии.

– Мы над этим работаем. А где спортзал?

– Вон в ту дверь, прямо по коридору до самого конца, потом налево.

– Спасибо. – Ева кивнула в сторону мальчиков. – Желаю удачи.

– Все будет хорошо.

– Нита не любит копов, – заметила Ева, шагая по коридору рядом с Пибоди.

– Может быть. А может, просто приняла твои слова всерьез. Если б я тебя не знала, тоже подумала бы, что ты не шутишь.

– Я только хотела припугнуть мальцов.

– Что ж… Тоже способ.

– Видела парня справа? – спросила Ева. – Он здорово держал удар.

«Как и Лопес», – подумала она и толкнула дверь спортзала. В середине спортивной площадки было выгорожено нечто вроде ринга для спарринга. В другой половине зала ребята практиковались на тренажерах под присмотром двух женщин в спортивных костюмах, а Лопес – красные боксерские перчатки, черный шлем с маской, мешковатые черные шорты – боксировал на ринге с Марком.

Марк провел удар.

Другая группа ребят толпилась вокруг ринга, «болели» каждый за своего. Весь спортзал звенел голосами, топотом ног и глухим стуком боксерских перчаток, бьющих по телу.

Оба мужчины вспотели и, несмотря на разницу в возрасте, на взгляд стороннего наблюдателя, прекрасно подходили друг другу. Но Ева видела, что Лопес проворнее и к тому же наделен врожденной боксерской грацией. Он заставлял соперника подходить ближе, втягивал его в свою игру.

Лопес качнулся влево, провел прямой удар по корпусу противника, отпрыгнул вправо, провел хук, короткий боковой удар. Строгая поэзия в движении.

«И почему считается, что драка – удел слабых и безмозглых?» – удивилась Ева.

Она наблюдала за боем, пока не прозвенел таймер. Мужчины разошлись. За это время Марк провел два удара, Лопес – шесть. И, судя по тому, как Марк согнулся пополам, упираясь руками в колени и глотая ртом воздух, он совершенно выдохся.

Ева выступила вперед.

– Неплохой раунд.

Задыхаясь, все еще согнувшись пополам, Марк повернул голову.

– Этот парень меня убивает.

– Вы роняете правую руку перед ударом.

– Да, он тоже так говорит, – с горечью подтвердил Марк. – Может, хотите провести с ним раунд?

Ева взглянула на Лопеса.

– Да я не против, но как-нибудь в другой раз. У вас найдется несколько минут для меня? – спросила она Лопеса. – Надо поговорить.

– Конечно.

– Может быть, на дворе? Мы подождем вас снаружи.

– Отличная мускулатура, – заметила Пибоди, когда они вышли из спортзала. – Кто бы мог подумать, что под всеми этими церковными одежками обнаружится отец Гора Мышц?

– Да, он держит себя в форме. Но что-то с ним не так. Отец Гора Мышц расстроен, в глазах у него не только печаль, но и еще кое-что. Опасение.

– Правда? Честно говоря, в глаза ему я не заглянула. Наверное, он уже узнал про Лино. Такие слухи разносятся быстро. Раз он тут главный, с него и спросят. Спросят, наверное, почему он не проявил бдительность, почему не догадался, что за человек работал под его началом. Всегда нужен крайний, нужен козел отпущения. Может, его начальство хочет все на него свалить?

Поскольку двор кишел детьми, Ева отошла к дальней стене здания.

– А почему они все не в школе?

– В школе занятия кончились, Даллас. Между прочим, – это я так, для чистоты протокола, – наша смена тоже скоро кончится.

– Да? – рассеянно отозвалась Ева. – Может, он беспокоится о своей карьере. Священники ведь тоже делают карьеру? Но дело не в этом. Мне знаком этот взгляд, говорящий: «Я не хочу разговаривать с полицией». Вот что было у него в глазах.

– Думаешь, он что-то скрывает? Он же не знал Лино… в смысле, как Лино? Он пробыл в приходе всего несколько месяцев.

– Но он гораздо дольше пробыл священником. – Ева вспомнила предсказание Миры и решила действовать напролом, без танцев и предварительной подготовки: взяться за Лопеса, как только он появится.

Он появился – волосы влажные, футболка прилипла к груди от пота. «Да, – подумала Ева, – он держит себя в хорошей форме».

Она не стала тянуть.

– Убитый официально опознан как Лино Мартинес. Вы знаете, кто его убил. Знаете, – повторила Ева, – потому что тот, кто это сделал, сам вам сказал.

Он на мгновение закрыл глаза.

– То, что я знаю, было доверено мне в исповедальне. Существует тайна исповеди. Это нерушимо.

– Вы защищаете убийцу, причем убийцу, который косвенным образом ответствен за смерть Джимми-Джея Дженкинса.

– Я не могу нарушить обеты, лейтенант. Я не могу предать свою веру и законы церкви.

– Отдайте кесарю кесарево, – предложила Пибоди.

Лопес покачал головой.

– Я не могу одной рукой отдавать закону человеческому, а другой рукой отбирать у закона Божьего. Простите, не могли бы мы присесть? Вон там стоят скамейки. Это долгий разговор, и он не для чужих ушей.

Негодование кипело в груди у Евы. Она молча проследовала к скамейкам, впаянным прямо в бетон на краю игровой площадки. Лопес сел и сложил руки на коленях.

– Я молился по этому поводу. Молился с тех пор, как услышал исповедь. Я не могу пересказать вам то, что услышал. Это было сказано не мне, а Богу через меня. Я выслушал исповедь как служитель Господа.

– Я готова принять показания из вторых рук.

– Я не жду и не надеюсь, что хотя бы одна из вас меня поймет. – Лопес вскинул обе руки ладонями вверх и снова уронил их на колени. – Вы светские женщины, представительницы закона. Этот человек пришел ко мне, чтобы облегчить душу, сердце, совесть, лейтенант. Снять с души смертный грех.

– И вы дали этому человеку отпущение грехов? Отличная сделка.

– Нет, не дал. Я не могу дать отпущение, не могу снять такой грех с души, лейтенант. Я советовал, увещевал, уговаривал этого человека пойти к вам, признаться вам. Без этого никакого прощения, никакого отпущения грехов не будет. Без покаяния этому человеку придется жить со своим грехом и умереть с ним. Я ничем не могу помочь ни вам, ни этому человеку. Я ничего не могу поделать.

– Этот человек знал Лино Мартинеса?

– Я не могу вам ответить.

– Этот человек – член вашего прихода?

– Я не могу вам ответить. – Он прикрыл глаза. – Мне очень тяжело, но я не могу вам ответить.

– А знаете, я могла бы вас посадить. Хотя бы на время. Вы, конечно, вскоре выйдете. Ваша церковь устроит кампанию в вашу защиту, наймет адвокатов, но вам придется посидеть, пока мы не проиграем в суде.

– И тем не менее я не могу вам ответить. Если я вам скажу, это будет нарушением моих обетов, это будет предательством. Меня отлучат от церкви. Тюрьмы бывают разные, лейтенант Даллас. Думаете, я этого хочу? – спросил отец Лопес, и впервые в его голосе послышалась нотка страха. – Думаете, я хочу помешать правосудию? Я верю в ваше правосудие. Я верю в порядок не меньше, чем вы сами. Думаете, мне нравится стоять в стороне, зная, что не в моих силах достучаться до израненной и ослепленной гневом души? Что мои советы могут оттолкнуть эту душу, а не привести ее к Богу?

– А ведь этот человек может прийти за вами. Вы знаете, кто он такой и что он сделал. Я могу взять вас под стражу ради обеспечения вашей собственной безопасности.

– Этот человек знает, что я не нарушу обет. Если вы меня арестуете, у меня не будет возможности поговорить с этим человекам, попытаться убедить его, что он должен прийти к вам, если хочет настоящего покаяния и настоящего отпущения грехов. Как вы не понимаете, я все еще пытаюсь до него достучаться. Я пытаюсь внушить ему, что он должен принять закон человеческий, предстать перед ним. Не лишайте меня этого шанса.

У Евы кулаки чесались, так ей хотелось забарабанить ими о непрошибаемую стену его веры.

– Вы кому-нибудь говорили? Отцу Фримену, вашему начальству?

– Я никому не могу рассказать о том, что было мне доверено на исповеди. Пока виновный живет с этим, мне тоже придется с этим жить.

– А если этот человек опять убьет? – начала Пибоди.

– Не убьет. Нет повода.

– Это связано со взрывами сорок третьего года? – предположила Ева.

– Не могу вам сказать.

– Что вы знаете об этих взрывах?

– Любой в приходе знает об этих взрывах. По жертвам регулярно читаются девятидневные молитвы. Каждый месяц по ним заказывают специальную мессу. По всем жертвам, лейтенант, а не только по девочке из нашего прихода.

– А вам известно, что Лино шантажировал кое-кого из тех, кто приходил к нему на исповедь?

Отец Лопес вздрогнул, словно пронзенный внезапной невыносимой болью. Уже не печаль, а ярость вспыхнула в его глазах.

– Нет. Нет, я этого не знал. Почему никто из них не обратился ко мне за помощью?

– Вряд ли они знали, кто их шантажирует и откуда у шантажиста эта информация. Зато теперь я знаю: тот, кто его убил, не из их числа. Убийство не связано с шантажом. – Ева поднялась на ноги. – Я не могу заставить вас рассказать мне то, что вы знаете. Я не могу заставить вас рассказать мне, кто использовал вашу церковь, вашу веру, ваши обряды, ваши обеты для убийства. Я могла бы на вас надавить, заставить вас попотеть, но вы все равно не сказали бы мне. В результате мы оба разозлились бы и больше ничего. Но вот что я вам скажу: я все равно узнаю, кто это сделал. Лино был подонком, но я все равно выполню свой долг. Так же, как и вы.

– Я молю Бога, чтобы вы выполнили вашу работу. Но еще больше мне хотелось бы надеяться, что этот человек сам к вам придет. Я молю Бога, чтобы наделил этого человека мудростью и указал ему верный путь.

– Ладно, посмотрим, кто из нас первым доберется до финиша.

Ева оставила его на скамейке.

– Насколько я понимаю, он делает то, что считает своим долгом, – заметила Пибоди. – Но я думаю, нам следовало забрать его в Управление. На допросе ты смогла бы его расколоть.

– А я в этом не уверена. Его вера крепче титана. И даже если бы мне удалось его сломать… Он стал еше одной жертвой. Да, я могу сломать его, заставить сказать, и он больше никогда не будет прежним. Он больше не будет священником.

Ева не забыла, что творилось с ней самой, когда у нее забрали жетон. Она чувствовала себя опустошенной, беспомощной, всеми брошенной.

– Я не стану подвергать его этому. Да разве у меня есть право так поступать с невиновным? Он давал присягу, как и мы с тобой!

– Служить и защищать.

– Мы служим людям, он заботится об их душах. И я не стану приносить его в жертву, чтобы облегчить себе работу. Но я скажу тебе, как мы поступим. – Ева села в машину и включила двигатель. – Мы поставим его под наблюдение. Получим ордер на прослушивание его телефонов. Я бы поставила глаза и уши в эту проклятую церковь, если бы мне разрешили, но мне не позволят это сделать. Ну, ничего, мы хотя бы будем знать, куда он идет, когда, с кем встречается.

– Думаешь, убийца захочет его ликвидировать?

– Ну, у него ж вера крепче титана, он считает, что ему ничто не грозит. Что касается меня, я верю, что большинство людей заботится о своей безопасности. Мы его прикроем – мы же давали клятву защищать! – и оставим его здесь как приманку: авось убийца попытается еще раз получить отпущение грехов. Давай действуй. С моей подачи.

Пока Пибоди «выбивала» ордер, Ева бросила взгляд на часы.

– Еще одна остановка. Посмотрим, не удастся ли нам вытрясти еще что-нибудь из Инеса.

На этот раз дверь открыла женщина, настоящая красавица. Великолепные каштановые волосы с теплым золотистым оттенком, стянутые в задорный хвостик на затылке, оставляли бело-розовое личико открытым. Позади нее два совершенно' одинаковых маленьких мальчика сталкивали друг с другом игрушечные грузовички и голосами изображали звуки аварии.

– А ну тихо! – скомандовала женщина, и они моментально притихли. Звуки лобового столкновения продолжились, но шепотом.

– Миссис Инес?

– Да?

– Мы хотели бы поговорить с вашим мужем.

– Я тоже хотела бы с ним поговорить, но он застрял в Нью-Джерси, там пробка в туннеле. Будет дома часа через два, и то если сильно повезет. А в чем дело?

Ева извлекла свой жетон.

– О, Джо говорил, что вчера здесь была полиция. Что-то насчет того, что один из жильцов стал свидетелем дорожного происшествия.

– Так вам сказал ваш сын?

– Да нет, это муж мне сказал. – Ее глаза наполнились тревогой. – Но я вижу, что это не совсем верно. Что случилось?

– Мы расследуем дело человека, с которым ваш муж был связан в прошлом. Вы знаете Лино Мартинеса?

– Нет, но имя мне знакомо. Я знаю, что Джо входил в банду «Солдадос», я знаю, что он отсидел срок. Знаю, что у него были неприятности, но он сам себя вытащил из этого болота. – Женщина осторожно прикрыла дверь, словно отгораживая детей от этих неприятностей. – Он уже много лет ничего общего не имеет с подобными делами. Он хороший человек, семейный человек. У него приличная работа, и он работает как вол. Лино Мартинес и «Солдадос» остались в прежней жизни.

– Передайте ему, что мы заходили, миссис Инес, и что мы нашли Лино Мартинеса. Нам нужно задать вашему мужу еще несколько вопросов.

– Я ему передам, но я вам сразу скажу: он ничего не знает о Лино Мартинесе.

Она закрыла дверь, и Ева услышала, как громко и нетерпеливо щелкнул замок.

– Она злится, что он ей соврал, – заметила Пибоди.

– Да уж. Глупо было с его стороны – врать. Я так понимаю, он что-то скрывает от жены. Что-то из прежней жизни или что-то новое? По-любому, что-то есть. Я, пожалуй, высажу тебя у метро, а сама отправлюсь работать домой. Копай по неизвестным пропавшим мужчинам. А я еще раз прочешу старые файлы, посмотрим, вдруг что-нибудь всплывет.

– Я знаю: ты права в том, что сказала Лопесу. Мы должны делать нашу работу, каким бы подонком ни был Лино. Но когда знаешь, какое дерьмо к нему прилипло, сколько дерьма еще не всплыло, как-то сложно принимать близко к сердцу, что кто-то его убрал.

– А может, если бы кто-то принял его близко к сердцу много лет назад, он не наворотил бы столько дерьма, его мать не оплакивала бы его сегодня, а хорошему, порядочному человеку не пришлось бы из чувства чести или ради веры покрывать убийцу.

– Да, тут ты права, – вздохнула Пибоди. – Но мне больше нравится, когда плохие парни – это просто плохие парни, без всяких тонкостей.

– Плохих парней кругом полно. Пользуйся, не жалко.

18

Еве нужно было время, чтобы подумать, сложить воедино все известные ей детали головоломки, восстановить недостающие, проанализировать все, что было сказано, а также то, что сказано не было, оценить людей, события, факты, улики и домыслы и посмотреть, что за картина из всего этого сложится.

Нужно было как следует изучить жертв двух взрывов, их семьи, их связи. Надо рассмотреть версию с шантажом, а это – Ева уже знала! – будет глубокий и опасный колодец. Если уж Лопес не захотел сказать имя убийцы, он тем более не поделится именами тех, кто признался в грехах, из-за которых их могли бы шантажировать.

Ева не верила в версию убийства из-за шантажа в случае Лино, но и отбрасывать эту версию, не проверив ее, она не могла. Тут могла быть связь.

«Каким образом Лино получал деньги? – думала Ева, пока ехала домой. – Где он держал свои деньги? Или просто бездумно тратил все, что получал? Номера «люкс» в гостиницах, дорогие обеды, броские побрякушки для своей подружки».

Нет, этого слишком мало, чтобы все растратить. Ну, пару тысяч туда, пару тысяч сюда… Какой смысл рисковать разоблачением ради номера «люкс» и бутылки шампанского?

Повыпендриваться перед старой подружкой? Стьюбен сказал, что Пенни Сото – его слабость. Значит… все объясняется так просто. Он хотел разбогатеть, стать важной птицей и произвести впечатление на свою девушку?

А может, ему был необходим адреналин? Всех обмануть, провернуть дельце? Все время напоминать себе, кем ты был, пока прикидываешься кем-то другим. Что-то вроде хобби.

Об этом стоит подумать.

Ева миновала ворота и замедлила ход. Цветы. Цветы в тех местах, где – она готова была поклясться! – утром их еще не было. Тюльпаны и нарциссы. Ярко-желтые нарциссы. Ей нравились нарциссы – такие яркие и глупые. Теперь тут было целое море тюльпанов и нарциссов, а ведь десять часов назад не было ничего. Как это могло случиться?

В любом случае это было… ну ладно, это было действительно красиво. Появились новые яркие краски в дополнение к зелени деревьев.

Ева остановила машину и увидела три огромных терракотовых горшка, буквально набитых петуниями. Белыми петуниями – ее свадебными цветами.

«Сентиментальный болван», – подумала Ева, чувствуя, как ее собственные глаза предательски увлажняются. Чувство благодарности боролось в ее груди с тяжким напряжением, которое она старалась игнорировать после беседы с Пенни Сото.

Войдя в вестибюль, Ева увидела Галахада, примостившегося на столбике перил – новое и неожиданное для него место! – подобно откормленной горгулье, и, как всегда, поджидающего ее Соммерсета.

– Я полагаю, город очищен от преступности, раз уж вы являетесь в дом с опозданием всего на час и, насколько я могу судить, без явных признаков побоев.

– Да, мы переименуем его в Утопию. – Поднимаясь по лестнице, Ева на ходу погладила Галахада. – Следующий этап – избавиться от всех кретинов. Даю тебе фору, иди паковать вещички. – Она помолчала. – Рорк поговорил с Шинед?

– Да.

– Хорошо.

Она прошла прямо в спальню. Рорк, наверное, уже дома, Соммерсет предупредил бы ее, если бы его не было. И наверняка Рорк у себя в кабинете. Надо бы пойти туда, поговорить с ним.

Но она была еще не готова, просто не готова посмотреть ему в глаза. Внутренняя борьба продолжалась, и теперь, когда Ева добралась до дома, она только усилилась. Ева знала, что здесь она в безопасности, что здесь она может немного расслабиться. Но от этого ей становилось только хуже. Здесь ей пришлось признать, что к горлу подступает тошнота, а шея и плечи зажаты от стресса.

Ева прилегла и закрыла глаза. Когда рядом с ней послышался глухой и мягкий прыжок, она протянула руку и обняла кота. Глупо, глупо ощущать эту тошноту, изо всех сил удерживать позыв к рвоте. Глупо испытывать что бы то ни было, кроме подозрения и отвращения, к такой женщине, как Пенни Сото.

Она не почувствовала, как Рорк вошел в спальню, пока его рука не коснулась ее щеки. «Черт возьми, – устало подумала Ева, – он так крадется, что даже воздуха не колышет! Неудивительно, что он был таким ловким воришкой!»

– Что болит? – спросил Рорк.

– Ничего. Ничего особенного. – Но она повернулась к нему, прижалась к нему, когда он лег рядом с ней, спрятала лицо у него на плече. – Просто мне надо побыть дома. В этом я была права, но я думала, что мне надо побыть одной, чтобы успокоиться. В этом я ошиблась. Мы можем немножко побыть здесь?

– Мое любимое место.

– Расскажи мне что-нибудь. Что ты сегодня делал? Расскажи, и неважно, если я не все пойму.

– Этим утром после твоего ухода у меня было совещание по телефону по поводу научных разработок «Евроко». Это одна из моих компаний в Европе, они занимаются транспортными средствами. Мы готовим очень интересный проект: наземно-воздушно-водный спортивный автомобиль-гибрид. Он появится на будущий год, в самом начале. Потом у меня были встречи в городе, но еще до моего ухода позвонила Шинед из Ирландии. Очень приятно было услышать ее голос. Они купили нового щенка, назвали его Маком. По ее словам, хлопот с ним больше, чем с тройняшками. По-моему, она безумно влюблена в Мака.

Ева слушала не столько слова, сколько его голос. Что-то насчет встречи с руководителями какого-то проекта под названием «Оптимум». Потом у него было голографическое совещание по поводу космического курорта «Олимп», потом ланч с представителями его холдинга в Пекине. Слияние, поглощение, приобретение, проекты.

Как он во всем этом не путается?

– Ты всем этим занимался и все-таки нашел время для петуний?

Рорк не спеша гладил ее спину: вверх-вниз, вверх-вниз.

– Они тебе понравились?

– Да. Да, понравились.

– Я подумал о том дне, когда мы поженились. – Рорк поцеловал ее в макушку, а потом прижался к ней щекой. – И вспомнил о петуниях, тем более что скоро мы будем здесь справлять свадьбу Луизы и Чарльза. Это ведь так просто, цветы, десять минут разговора с родственницей – и жизнь кажется прекрасной, и есть, ради чего жить.

– И поэтому у нас появились тюльпаны и нарциссы? Это ведь тюльпаны, да?

– Да. Приятно вспомнить, что каждую весну расцветают новые цветы: прекрасные и благоухающие. А что-то остается неизменным и надежным. Об этом мне напомнил звонок Шинед. Ну? Ты готова рассказать мне, что случилось?

– Не всегда новое – это нечто прекрасное. Сколько всего грязного, гнусного, отвратительного появляется снова и снова. – Ева села на кровати и привычным жестом взъерошила волосы. – Сегодня я привезла Пенни Сото в Управление для допроса. Честно говоря, я ее спровоцировала, чтобы она на меня напала, а я могла обвинить ее в нападении на офицера и забрать в участок.

Рорк взял ее за подбородок, повернул ее лицо вправо и влево.

– Она напала на тебя? Что-то я следов не вижу.

– Да нападение было так, чисто формальное, – отмахнулась Ева. – Она была подружкой Лино, когда они были подростками. Работает в погребке прямо рядом с церковью. А он в этом заведении, можно сказать, дневал и ночевал.

– И они снова сошлись…

– Это она его узнала, – продолжала Ева, вспомнив, что Рорк говорил утром. – Это ей он должен был сказать, кто он такой. Да, они снова сошлись, причем в библейском смысле… если верить ее словам. В этом я ей верю. Ты бы тоже поверил. Итак, она знала, кто он такой, знала кое-что о его целях. Может, не кое-что, а все, но я не смогла это из нее вытащить. Пока. Она утверждает, что он шантажировал кое-кого из прихожан, приходивших на исповедь. Это вписывается в общую картину, хотя я еще не вполне представляю, что им двигало.

– Хобби. Нет, я тебе больше скажу, – продолжал Рорк, – для него это привычка. Он носил одежду священника, но для него это был маскарад. Маскарад не изменил его сущности. Ему надо было рисковать, проворачивать комбинации. Адреналин.

– Да, я об этом тоже думала. Но вряд ли это был мотив. Знаю, знаю: испытанный мотив, проверенный не раз и не два, – поспешила вставить Ева, чтобы Рорк не успел начать спорить. – Я еще разберусь с тем, почему не считаю шантаж мотивом. По крайней мере, главным мотивом. – Первым делом ей хотелось выложить ему остальное, не держать все в себе. – Дело в том… Когда я загнала Сото на допрос и надавила на нее слегка, она разозлилась и выдала, что ее отец…

– Отец, – задумчиво произнес Рорк.

Ему не требовалось продолжение, у него и без того сердце сжалось.

– Она рычала и огрызалась, но выложила мне, что ее старик пошел махать, когда ей было двенадцать, что ее никчемная мать была наркоманкой, что он избивал и насиловал ее два года, пока она не ушла в банду. «Солдадос» стали для нее спасением, запасным выходом, пожарной лестницей. И в глубине души я это понимаю, сочувствую ей, стараюсь не видеть себя, глядя на нее. Стараюсь и не могу. Я стараюсь…

Ева прижала ладонь к животу и крепко надавила, чтобы выжать из себя оставшиеся слова.

– Потому что, когда ей исполнилось четырнадцать, и она ушла в «Солдадос», ее отец был заколот… изрезан на кусочки. Убийство списали на неудавшуюся сделку с наркотиками, он ведь именно этим добывал себе на хлеб. Но я знаю, смотрю на нее и точно знаю, что это она сделала из него рубленый бифштекс. Смотрю на нее и вижу себя. Вижу, как она втыкала в него нож. Раз за разом. Вероятно, они с Лино действовали вместе. Первое убийство, связавшее любовников навсегда. Я все понимаю, но в глубине души смотрю на нее и вижу себя. Внутренний голос говорит мне: «Ты сделала то же самое. Как ты можешь ее винить? Ты ничем не лучше нее».

– Не смей так говорить! Нет, Ева, – Рорк повысил голос, не давая ей заговорить, – это было не то же самое. И можешь мне больше ничего не рассказывать, я и так знаю. Я и так знаю, что, хотя четырнадцать лет – детский возраст, это на шесть лет больше, чем было тебе. Между вами целый мир. Ты была в тюрьме, и для тебя не было спасения, не было запасного выхода, не было пожарной лестницы. Не было друзей, семьи… У тебя не было ничего. Даже банды «Солдадос». А то, что она сделала… Она сделала это не ради того, чтобы выжить, а из мести.

Ева встала и вынула из сумки, брошенной на пол по пути к кровати, фотографию. Она положила фотографию на постель.

– Я вижу его, когда смотрю на это фото. Вижу своего отца и что я с ним сделала.

Рорк взял фотографию – жестокий протокольный снимок с места преступления. Снимок мужчины, лежащего на грязном замусоренном полу в луже собственной крови.

– Это сделал не ребенок, – заметил он. – Даже запуганный до смерти, дошедший до полного отчаяния ребенок не смог бы этого сделать в одиночку, даже ради спасения собственной жизни.

Ева перевела дух. Пожалуй, сейчас не время упоминать, что из него вышел бы хороший коп.

– Нападавших было двое. Следствие установило, что раны нанесены двумя разными ножами. Разные лезвия, разные размеры, с разной силой, под разными углами. Думаю, кто-то из них заманил его туда, а другой поджидал уже на месте. Напали одновременно спереди и сзади. Сексуальные увечья нанесены уже посмертно. Наверняка это ее рук дело. Но…

– Меня это просто поражает, – тихо проговорил Рорк. – Как ты можешь смотреть на подобные вещи каждый день? Каждый день ты на это смотришь и по-прежнему принимаешь близко к сердцу. И не смей мне говорить, что ты сделала то же самое. Не смей мне говорить, что ты смотришь на нее и видишь себя. – Он бросил фотографию на кровать и встал. – У нее есть наколка?

– Да.

– С символом убийства?

– Да.

Страницы: «« « ... 1516171819202122 » »»