Живым или Мертвым Блэквуд Грант
— Паулинья?
— Совершенно верно.
«Что ж, разумно», — думал Эмир. Новый нефтеперерабатывающий комплекс «Петробраза» предназначен для обслуживания не существовавшего прежде месторождения и строился по последнему слову современной техники, а тут-то, как он знал заранее, и находилась главная слабость всего предприятия. Такое происходило неподалеку от Эр-Рийяда в 70–80-х годах — нехватка квалифицированных, обученных охранников, способных не отставать от прогресса. Такова цена алчности.
— Чтобы поставить охрану как следует, нужно не меньше года.
— Наверно, ты прав, но мы не будем столько ждать, чтобы это проверить. Как с людьми?
— У Ибрагима практически все готово, — сообщил Тарик. — Он докладывает, что через две недели сможет приступить. Он предлагает отпустить Хади в его группу.
Эмир вскинул голову.
— А ты что скажешь?
— Насколько мне известно, Хади способный человек, в его верности не может быть сомнений. Он прошел определенную подготовку для полевых действий, но практики у него маловато. Хотя в Бразилии он поработал вполне прилично. Если Ибрагим считает, что он справится, я готов его поддержать.
— Что ж, хорошо. Передай Ибрагиму, что я благословляю его на это. Что еще?
— Поступил доклад от женщины. У них стабильные отношения, она укрепляет их, но считает, что для решительного нажима он еще не созрел.
— Какие у нее расчеты по времени?
— Три-четыре недели.
Эмир мысленно разложил этот срок по календарю. Информация от этой женщины была крайне важна. Без нее придется отложить операцию на будущий год. Предоставить американцам еще год для выслеживания наших сетей. Еще год будут трепать языки. А вдруг кому-то из врагов где-то повезет, и он наткнется на случайно выбившуюся ниточку, потянув за которую они размотают весь клубок?
«Нет, — решил он, — только в этом году».
— Передай, что мы ждем от нее ответа не позже чем через три недели. Дальше.
— Сообщение от Найоана из Сан-Франциско. Его люди на месте и ждут приказаний.
Из всех мириад частей и элементов «Лотоса» на долю Найоана пришлась самая простая, по крайней мере, на этапе внедрения и подготовки. Получить студенческие визы было несложно, а человеку, занимавшему такое положение, как Найоан, проще вдвойне. Потому что при том презрении, с которым американцы относятся ко всему миру, находящемуся за границами их страны, большинство из них воспринимают индонезийцев просто как азиатов, а не как людей, принадлежащих к крупнейшей из всех мусульманских общин, какие только существуют в мире. «Мракобесие и узость мышления неверных, — думал Эмир, — вот оружие, которое с успехом использует РСО».
— Хорошо, — сказал Эмир. — Завтра еще раз изучим список намеченных целей. Если понадобится внести в него какие-нибудь изменения, лучше будет сделать это раньше, а не позже. Дальше что?
— Последнее. Вы видели новости о событиях в Триполи? Шведское посольство.
Эмир кивнул.
— Дурацкая история. Впустую погубили людей.
— Захват планировал один из наших.
Эмир резко выпрямился, его глаза посуровели.
— Что-что?
Восемь месяцев назад он оповестил все связанные с РСО группы о том, что самостоятельные действия запрещены до особого распоряжения. То, чем они занимались сейчас, было чрезвычайно сложным и поэтому хрупким делом. Мелкие операции — в основном малорезультативные, а то и вовсе без жертв, устраивались специально для того, чтобы создать иллюзию обычного хода дел и даже некоторой дезорганизации, но такое…
— Как его зовут? — спросил Эмир.
— Дирар-аль-Карим.
— Не помню такого.
— Иорданец. Завербован три года назад в мечети Хуссейна, в Аммане. Боец, и ничего сверх того. Такую операцию предлагали год назад наши люди из Бенгази. Мы отказались от нее.
— Сколько погибших?
— Шесть или даже восемь наших. От них — никого.
— Хвала Аллаху, что хоть так. — Поскольку заложники не пострадали, западная пресса скоро забудет об этом случае, а когда гаснет внимание журналистов к событиям, ими частенько перестают заниматься и разведчики. Слишком уж тяжелым бременем лежит на них «повсеместная борьба с мировым терроризмом». Они похожи на того пресловутого голландского мальчика, который пальцем затыкал дыру в плотине. — Ты узнал, кого он подбил на это дело?
— Сейчас выясняем. Также неизвестно, уцелел ли кто-нибудь из участников этого рейда, кроме самого аль-Карима. Он, между прочим, не пошел в посольство, — добавил Тарик.
— Имбецил! Это что же получается? Устроил ненужную операцию без нашего согласия, провалил ее и даже не нашел в себе чести, чтобы погибнуть вместе с остальными! Нам известно, где он сейчас находится?
— Нет, но отыскать его будет нетрудно. Особенно если развести руки немного шире. Он наверняка в бегах, ищет надежное укрытие.
Эмир несколько раз задумчиво кивнул.
— Хорошо. Займись этим. Протяни ему, так сказать, оливковую ветвь, но только издали. Пусть этим займется Алмаси.
— А когда мы до него доберемся?..
— Пусть его судьба послужит уроком для всех остальных.
Глава 33
Шазиф Хади пил кофе в Париже, на Монпарнасе, и прилагал все силы, чтобы не показать, как он волнуется.
Как и было обещано, его связной в Топанга-бич вышел на связь через день после встречи и дал инструкции — где он сможет забрать груз, то есть где в окрестностях Лос-Анджелеса находятся арендованные почтовые ящики. То, что все присланное составляли компьютерные компакт-диски без подписей, его нисколько не удивило, зато удивил приклеенный к коробке одного из дисков стикер, на котором от руки было написано: «Кафе «Индиана», Монпарнас, 77 ав. Мен», а также дата и время. Главное, что Хади не знал, будет ли это очередное курьерское поручение для него или что-то иное.
Хади родился в Алжире и эмигрировал во Францию еще подростком, когда его отец нашел там хорошую работу. По-французски Хади говорил хорошо, но с характерным акцентом pied-noir, «черноногих». Это прозвище было присвоено жителям французской колонии на северном побережье Франции за двести лет до того, как в начале 60-х годов началась продолжительная и кровопролитная колониальная, она же гражданская, война, которую Франция не столько проиграла, сколько решила не продолжать. Однако Алжир так и не добился процветания, и арабы миллионами ехали в Европу, где их встречало весьма сдержанное гостеприимство. Этот процесс особенно усилился в последние десять лет двадцатого века, когда они начали осознавать свое единство в принадлежности к исламскому миру, пребывая в стране, которая до сих пор считала себя чем-то вроде плавильного тигля. Говорите на нашем языке (правильно произносите слова), уважайте традиции, и вы станете французами, а французам нет особого дела до цвета твоей кожи. Франция номинально считалась католической страной, но там никого не интересовало, в какую церковь ты ходишь, так что, если рассуждать серьезно, получалось, что эта нация вовсе не религиозная. Но с приходом туда ислама положение изменилось. Может быть, историческая память так хорошо сохранила победу, одержанную Карлом Мартеллом в битве при Туре в 732 году, что французы твердо знали, что всегда сражались с мусульманами. Но, вероятнее всего, причина заключалась в том, что иммигранты-мусульмане не принимали их культуру, отказывались перенимать моду в одежде и те традиции пьющих вино, как воду, бонвиванов, которые их не устраивали, то есть не желали переплавляться в этом тигле. Почему же кто-то может не хотеть превращаться во французов? — спрашивали себя местные. И мириады французских полицейских агентств внимательно следили за этими людьми. Хади знал об этом и прилагал все усилия, чтобы не выделяться из французского общества, уповая на то, что Аллах поймет его и в своем бесконечном милосердии простит ему это отступничество. Помимо всего прочего, вряд ли можно было считать его единственным мусульманином, употребляющим алкоголь. Французская полиция заметила это и стала уделять ему значительно меньше внимания. Он работал продавцом в магазине видеотоваров, хорошо ладил с сослуживцами, жил в скромной, но вполне удобной квартире на улице Доломье в 5-м аррондисмане (так в Париже называются районы), ездил на седане «Ситроен» и не причинял никому беспокойств. Власти не имели понятия, что жизнь, которую он ведет, находится в серьезном противоречии с его образом мыслей. Полицейские могут быть мастерами своего дела, но они не всеведущи.
Не обращали они внимания и на то, что время от времени он разъезжает по стране и даже за ее пределами, в основном по Европе, и время от времени встречается с какими-то людьми, обычно в небольших уютных бистро. Хади нравилось легкое красное вино из долины Луары. Он не знал, что винодел — еврей и ярый сторонник Израиля. Антисемитизм во Франции, к сожалению, сохранялся, что, в свою очередь, немало радовало пять миллионов поселившихся там мусульман.
— Не возражаете, если я присяду к вам? — послышался мужской голос за спиной Хади.
Он обернулся.
— Милости прошу.
Ибрагим опустился на стул.
— Как прошла поездка?
— Без приключений.
— Что ты мне привез? — спросил Ибрагим.
Хади сунул руку в карман, вытащил компакт-диск и открыто, не делая никаких попыток скрыть свои действия, передал его собеседнику. Попытки не вызывать подозрений часто оказываются подозрительными сами по себе. Кроме того, если какому-нибудь любопытному постороннему или даже бдительному таможеннику придет в голову ознакомиться с содержимым любого из имевшихся при нем дисков, там, при беглом просмотре, обнаружится всего лишь набор фотографий, повествующих о чьем-то недавнем летнем отпуске.
— Ты смотрел, что там? — осведомился Ибрагим.
— Конечно, нет.
— Были какие-нибудь сложности с таможней?
— Нет. Я даже удивился, — сказал Хади.
— Нас тут пять миллионов. У них нет возможности следить за каждым из нас, ну, а я стараюсь держаться незаметно. Они уверены, что мусульманин, пьющий вино, не опасен для них.
А держаться незаметно означало никогда не посещать мечеть и не бывать в местах, где бывают исламские intgristes, как во Франции называли исламских фундаменталистов, чтобы отличать их от фундаменталистов христианских, которые слишком заняты пьянством для того, чтобы представлять какую-нибудь опасность для него, — думал Хади. Неверные, чего с них взять.
— Мне намекнули, что мои обязанности могут измениться, — сказал Хади.
Они сидели за столиком на тротуаре. Менее чем в трех метрах от них находились посторонние люди, но рядом гудела проезжая часть и стояла обычная для большого города суета. Оба хорошо знали, что за столом нужно переговариваться открыто, без всяких конспиративных ужимок. Все такие штуки ушли вместе с кинофильмами 1930-х годов. Гораздо лучше спокойно сидеть, пить вино понемногу, курить и оглядываться на проходящих мимо женщин в элегантных платьях с высоко открытыми ногами. Такое поведение истолкуют именно так, как им нужно.
— Если тебя это интересует, — ответил Ибрагим.
— Интересует.
— Заниматься придется не тем, чем прежде. Будет довольно опасно.
— На все воля Аллаха.
Ибрагим пристально разглядывал его секунд пять, потом кивнул.
— Бразилия… Сколько раз ты там бывал?
— Семь раз за последние четыре месяца.
— Тебе нравилось?
— По-моему, все было хорошо.
— Настолько хорошо, что ты согласился бы вернуться туда, если тебе предложат?
— Конечно.
— У нас есть там человек. Я хотел бы, чтоб ты встретился с ним и кое-что организовал.
Хади кивнул.
— Когда мне выезжать?
— Есть! — воскликнул Джек, протягивая несколько листков. Белл взял их и откинулся на спинку своего вращающегося кресла.
— Франция? Сообщение о рождении ребенка?
Проверяя свои соображения насчет внезапной смены протокола связи, которым пользовался РСО, Джек рыл вглубь, проверял различные перекрестные ссылки и в конце концов сумел вытащить один из буквенно-цифровых дескрипторов, совпадавших с именами в списке рассылки электронных сообщений.
— Именно. Имя — Шазиф Хади. Судя по всему, живет в Риме, где именно, неизвестно. Мусульманин, вероятно, алжирского происхождения, и, очень похоже, изо всех сил старается не высовываться. Много времени проводит в Париже.
Белл громко хохотнул.
— Думаю, итальянцы понятия не имеют о его существовании.
— А они вообще понимают дело? — поинтересовался Джек.
— Итальянцы? Разведка у них первоклассная, да и исторически так сложилось, что они не против серьезных дел. И полиция у них тоже на высоте. Им выставляют меньше ограничений, чем нашим парням. Они лучше умеют искать людей и раскапывать их прошлое — хотя бы потому, что нашим меньше позволено. И прослушкой они могут заниматься в административном порядке, без всей этой возни с судебными решениями, которая так мешает нашим. Чтобы привлечь их внимание, вовсе не нужно лезть из кожи, достаточно нарушить закон. Старый европейский обычай — они предпочитают знать о людях как можно больше и делают для этого все возможное. Если ты не замаран ни в чем, они оставят тебя в покое. Если же за тобой есть серьезные грехи, они могут здорово испортить тебе жизнь. Их законодательство не очень похоже на наше, но в целом оно достаточно справедливое.
За своими мусульманами они приглядывают потому, что те уже причиняли им определенные неприятности, но никаких иных причин нет. Впрочем, ты прав: если этот парень участвует в игре, то понимает, что ему следует вести себя тихо, пить вино, покупать хлеб и смотреть телевизор, как это делают все прочие. У них тоже были проблемы с террористами, но не слишком серьезные. Если, конечно, вспомнить 1960-е годы и ОАС,[19] то да, это была проблема так проблема, весьма неприятная, но им удалось найти для нее эффективное решение. И, кстати, очень жестокое. В общем, когда доходит до дела, итальянцы знают, как себя вести. Так, возвращаясь к этому Хади — он законсервирован?
— Нет, много путешествует, по крайней мере, за последние полгода. Вот — Западная Европа, Южная Америка…
— Где именно?
— Каракас, Париж, Дубай…
— Так… Что еще, кроме вот этого и электронных писем, позволяет считать, что он принадлежит к нашей клиентуре? — спросил Белл. — Знаешь, мне однажды позвонили из «Комкаста». Оказалось, что я случайно подключился к беспроводному Интернету соседей. А я об этом понятия не имел.
— Нет, здесь совсем не такой случай, — возразил Джек. — Я проверял и перепроверял — это аккаунт Хади. Он зарегистрирован у немецкого провайдера, базирующегося в Монте-Сакро, римском пригороде, но это ничего не значит. Выходить в сеть можно из любой точки Европы. Вопрос в другом — зачем посылать такое сообщение в зашифрованном виде по Интернету, когда можно позвонить по телефону или встретиться с кем надо в ресторане? Очевидно, отправитель считает, что дело серьезное. Может быть, он не знает Хади в лицо или не хочет пользоваться телефоном или тайником. А может быть, не знает, как это сделать. Они накрепко завязаны на Интернете. Это их операционная слабость, которую они пытаются выдать за достоинство. У них относительно малочисленная организация, состоящая в основном из неподготовленного народа. Имей мы дело с КГБ тех, давних времен, мы сидели бы сейчас по уши в г…не, ну, а эти типы пытаются современными технологиями прикрыть свои структурные слабости. Их мало, и потому им легко прятаться, но они вынуждены пользоваться западными технологиями для связи и координации деятельности, и все идет путем, но ведь, как нам известно, они имеются не только в Европе. Межконтинентальная техническая связь может быть рискованной. Тм больше оснований использовать для важной информации курьеров.
Будь они организацией какого-нибудь государства, у них были бы ресурсы богаче, но, с другой стороны, и нам было бы легче отыскать их и выследить их цепь передачи команд. Тут и хорошо, и плохо. Из дробовика можно пристрелить вампира, но не комара. Комар не может по-настоящему навредить, но может сделать жизнь очень неприятной. Наша слабость в том, что мы ценим человеческую жизнь гораздо выше, чем они. Если бы дело обстояло не так, они не могли бы вообще навредить нам, но все так, как есть, и измениться не может. Они пытаются использовать против нас наши слабости и наши основополагающие принципы, а нам пользоваться тем же оружием против них чрезвычайно трудно. Если мы не сможем опознать этих насекомых, они будут и дальше жалить нас, рассчитывая, что мы когда-нибудь свихнемся. Ну, а они пока что пытаются бороться против нас всем, что они умеют — плюс к тому наши технологии.
— Допустим. Что ты предлагаешь?
— Попробуем заняться этим аккаунтом отдельно. Если получится, надо отыскать его финансовые привязки. В идеале, нужно было бы передать дело немецкой BND,[20] но этого мы сделать не сможем. Черт возьми, неужели мы не можем перепоручить эти раскопки Управлению, а?
Задав этот вопрос, Джек затронул главную проблему Кампуса. Поскольку в своем основном качестве он как бы не существовал, у него не было возможности переадресовывать свои открытия официальным разведывательным организациям и, следовательно, проводить расследования по официальным каналам. Даже если бы Кампусу удалось, допустим, отыскать нефть в степях Канзаса и дать людям возможность разбогатеть, какой-нибудь бюрократ обязательно докопался бы до источника сведений. Таким образом он лишил бы Кампус необходимого для его существования прикрытия. Сверхсекретность может быть и преимуществом, и недостатком. А то и очень серьезной слабостью. У них имелась возможность переадресовать находки в Форт-Мид под видом вопросов, входящих в компетенцию Агентства национальной безопасности. Но даже такой путь таил в себе немалую опасность, и по каждому подобному случаю принимать решение должен был Джерри Хендли самолично. Что ж, роз без шипов пока что не существует. Весь мир знал, что, когда дело доходит до серьезных проблем, две головы всегда лучше одной. Кампусу приходилось все решать самому.
— Увы, нет, Джек, — ответил Белл. — Что ж, если речь и на самом деле не идет о рождении у кого-то обычного ребенка и если этот Хади не попал в чей-то список рассылки по чистой случайности, можно допустить, что мы наткнулись на курьера.
Связь через курьеров была не самой оперативной, зато самой надежной. Зашифрованные данные и сообщения, скрытые в тексте какого-нибудь документа или на безобидном компакт-диске, не входили в число тех вещей, которые могут обнаружить аэропортовские таможенники. Если службам безопасности не известна личность курьера — не исключено, что Кампусу удалось расшифровать одного из них, — плохие парни имеют все возможности готовить что угодно, хоть конец света, а хорошие узнают об этом, лишь когда он наступит.
— Согласен, — сказал Джек. — Правда, еще может оказаться, что он работает на «Нейшенал джиографик» или что-то в этом роде. А серьезно — он или оперативник, или деятель активного обеспечения.
«Парень умеет мыслить тактически, и это тоже ему в плюс», — подумал Рик Белл.
— Ладно, — сказал он вслух. — Поставь это дело первым в списке задач и держи меня в курсе.
— Обязательно, — кивнул Джек и встал, но, шагнув к двери, остановился.
— Что-то еще? — спросил Белл.
— Угу. Я хотел бы переговорить с боссом.
— О чем?
Джек сказал. Беллу пришлось постараться, чтобы скрыть удивление. Он сложил перед лицом растопыренные пальцы и посмотрел поверх них на Джека.
— И почему вдруг ты так решил? После истории с МоНа? Джек, ведь речь идет о реальности. Полевая работа — это…
— Знаю я, знаю. Просто хочется знать, что я что-то делаю.
— Ты и так делаешь важные вещи.
— Рик, вы же понимаете, о чем я говорю. Что-то делать. Я много думал. По крайней мере позвольте мне высказать все это Джерри.
Белл подумал немного и пожал плечами.
— Ладно. Что-что, а это я могу устроить.
«Еще девять долбаных тысяч миль, а пива все нет и нет», — подумал Сэм Дрисколл, но тут же выкинул эту мысль из головы и напомнил себе в очередной раз, что вполне мог вернуться домой в пластиковом мешке. Еще два дюйма в любую сторону, и чертов осколок проткнул бы ему либо плечевую, либо сонную артерию, либо большую вену на руке, после чего он истек бы кровью задолго до прибытия «Чинука». И все же двоих потеряли. Барнсу и Гомесу досталось прямое попадание из РПГ. Янгу и Петерсону нашпиговало ноги шрапнелью, но все же они сумели самостоятельно забраться в вертолет. Потом последовал короткий перелет на базу Калагуш, где он расстался со всей группой, не считая капитана Уилсона, валявшегося там со сломанной ногой. Их обоих сначала перевезли в Германию, на базу Рамштайн, а оттуда доставили в армейский медицинский центр Брука в Форт-Сэме, возле Хьюстона. Как выяснилось, оба нуждались в ортопедической хирургии, по которой как раз и специализировался центр. И еще им требовался демерол. Сестры здесь были мастерицами по части обезболивания, но все же прошло немало времени, чтобы он отрешился от того ощущения, которое испытал пять дней назад, когда сначала почувствовал, а потом увидел торчавший из его тела острый кусок гиндукушского гранита.
Операция, по большому счету, провалилась, а рейнджеры не привыкли к неудачам, и неважно, сами они были в них виноваты или кто-то другой. Данные разведки оказались верными, а нужная персона, судя по всему, была в этой пещере, но покинула ее, возможно, менее чем за сутки до их вылазки. «И все же, — сказал себе Дрисколл, вспоминая все то дерьмо, которое им пришлось разбросать по пути к точке вылета, — дело могло обернуться куда хуже». Он потерял двоих, но тринадцать человек вернулись. Барнс и Гомес, черт возьми…
Дверь открылась, и в палату въехал на инвалидном кресле капитан Уилсон.
— Гостей принимаете?
— Конечно. Как ваша нога?
— Пока не срослась.
Дрисколл усмехнулся.
— Придется вам, сэр, еще немного потерпеть.
— Впрочем, никаких спиц или штырей не вставляют, так что, думаю, все обойдется. А как у вас дела?
— Даже и не знаю. Доктора темнят. Операция прошла хорошо, сосуды не повреждены, а это было бы хуже всего. Думаю, кости и суставы лечить куда труднее. О ребятах что-нибудь слышали?
— С ними все в порядке. Сидят на месте, наедают животы.
— Как Янг и Петерсон?
— Оба — лучше некуда. На несколько недель освобождение от нарядов и тренировок, только и всего. Но, знаете, Сэм, происходит что-то неладное по другой части.
— Да, я сразу по вашему лицу догадался, что вы пришли не для того, чтобы сообщить о концерте Керри Андервуд.
— К сожалению, нет. В батальон нагрянули два агента из Отдела криминальных расследований.
— По наши души?
Уилсон кивнул.
— Роются в наших рапортах. Сэм, за вами нет чего-нибудь такого, что мне стоило бы знать?
— Нет, сэр. Месяц назад оштрафовали за неправильную парковку, когда я ездил в тренажерный зал, а в остальном я был примерным мальчиком.
— В пещере все было кошерно?
— Стандартная история, командир. Точно так, как я описал.
— Как бы там ни было, сегодня во второй половине дня они явятся сюда. Говорите с ними напрямик. Так будет лучше всего.
Дрисколлу потребовалось не больше двух минут, чтобы понять, что им нужно — они явились за его головой. Неизвестно, кто и зачем навел на него ОКР, но определенно кто-то ткнул кого следовало носом в то, что происходило в пещере.
— Сколько часовых вы встретили?
— Двоих.
— Оба убиты?
— Да.
— Хорошо. После этого вы вошли, собственно, в пещеру. Сколько человек из тех, кто там находился, были вооружены? — спросил один из дознавателей.
— Закончив, мы насчитали…
— Нет, нас интересует эпизод проникновения в пещеру. Сколько там было вооруженных?
— Объясните, что значит «вооруженные»?
— Хватит умничать, сержант. Сколько вооруженных людей вы встретили, когда вошли в пещеру.
— В моем рапорте все сказано.
— Троих, верно?
— Похоже на то, — ответил Дрисколл.
— Остальные спали.
— С «АК» под головами. По-моему, вы чего-то не понимаете. Вы ведь клоните к тому, что нужно было взять их в плен, верно? Так вот, в жизни — в настоящей жизни — такого не бывает. Ввязаться в пещере в перестрелку хотя бы с одним из плохих парней, значило положить своих.
— Вы даже не попытались обезвредить спавших?
— Я бы сказал, что обезвредил их вполне надежно, — ответил, ухмыльнувшись, Дрисколл.
— Вы застрелили их спящими.
Дрисколл тяжело вздохнул.
— Парни, вы так и не сказали, что вам нужно?
— Всему свое время. Сержант, в вашем рапорте об операции имеются неопровержимые доказательства того, что вы совершили массовое убийство безоружных солдат противника. Если распространить это обвинение на всю вашу группу…
— Чего вы пока что не сделали, верно?
— Всему свое время, — повторил один из агентов.
— Потому что вы знаете, что все это чушь собачья, и пытаетесь уговорить меня культурно, по-джентльменски, положить голову на плаху и не устраивать скандала. Зачем вам это? Я выполнял свой долг. А вы выполняйте свой. Мы сделали все так, как требуется по уставу в таких обстоятельствах. Нельзя давать этим мерзавцам шанса накинуться на нас.
— Но создается такое впечатление, что вы даже не предложили им сдаться. Это так?
— Боже всемогущий… Джентльмены, эти идиоты не сдаются в плен. По части фанатизма камикадзе рядом с ними покажутся бесхарактерными слабаками. То, о чем вы говорите, привело бы только к гибели моих людей, а на это я пойти не мог.
— Сержант, вы признаетесь в том, что преднамеренно казнили без суда и следствия людей, находившихся в пещере?
— А как вы посмотрите на то, чтобы дальнейший разговор провести в присутствии адвоката из СВА?[21]
Глава 34
— Пустая трата времени, — сказал сидевший на пассажирском месте Брайан Карузо, глядя в окно. — Хотя, наверно, бывают места и похуже. — Швеция оказалась очень красивой, ухоженной, очень зеленой страной, а на шоссе, по которому они ехали из Стокгольма, не было ни выбоинки. И нигде ни соринки. Они находились в девяноста милях севернее столицы Швеции, а еще в двенадцати милях на северо-восток сверкали под усыпанным пухлыми облаками голубым небом воды Ботнического залива. — Слушай, а где, интересно, они держат свою «команду бикини»? — добавил морской пехотинец.
Доминик расхохотался.
— Братец, все они нарисованы на компьютере. А живьем их никто и никогда не видел.
— Черт возьми, готов поспорить, что любую из них можно натурально взять за задницу. Сколько еще до этого… как его? Седерхамна?
— Да. Около ста пятидесяти миль.
Джек и Сэм Грейнджер ввели их в курс дела, и, хотя братья Карузо полностью согласились с идеей операции «широкого траления», им понравилась также и побочная задача — поворошить кусты и попытаться вспугнуть дичь. Кроме того, представлялся удобный случай освежить на практике свои профессиональные навыки. Так сложилось, что почти все операции, выпавшие на их долю за время работы в Кампусе, проходили в Европе, и дополнительная тренировка в реальных условиях могла пойти только на пользу. Без пистолетов они оба чувствовали себя довольно неуютно, словно голые, но такое положение тоже входило в число реалий оперативной работы. По другим континентам им, как правило, приходилось разъезжать безоружными.
Братья не знали, как именно Джеку удалось установить связь между «Хласек эр» и крошечным аэродромом в Седерхамне, но, где бы ни погиб пропавший «Дассо-фалкон», последняя из его зарегистрированных посадок состоялась здесь. Это, пояснил Доминик, очень походило на поиск пропавшего человека: кто его видел в последний раз и где это случилось? Как именно они будут добывать ответы на эти вопросы, когда попадут в Седерхамн, — другое дело. Предположению Джека, высказанному с кроткой улыбочкой, по-видимому, предстояло стать провидческим: импровизировать. На этот случай работавшие в Кампусе специалисты по документам, которые обитали где-то в нутре Кампуса, снабдили их фирменными бумагами, визитными карточками и удостоверениями отделения по расследованию страховых случаев «дочки» лондонского «Ллойда» — страховой компании «XL» из Швейцарии.
К середине дня они добрались до южной окраины Седерхамна (население — 12 000 человек), и Доминик свернул на восток по шоссе с обозначением Е4, следуя за дорожными знаками с изображением самолета. В конце концов, они оказались на практически пустой автостоянке перед аэродромом. Там стояло всего три машины. Через восьмифутовую ветрозащитную ограду они разглядели четыре стоявших в ряд ангара с белыми крышами. У края поля стояла на растрескавшемся асфальте одинокая машина-заправщик с большой цистерной.
— Похоже, мы правильно решили выбраться сюда в уик-энд, — заметил Брайан. По их прикидкам выходило, что в субботу, ближе к вечеру, на аэродроме (громкого названия «аэропорт» он явно не заслуживал) будет немного народу, и, следовательно, меньше опасности столкнуться с настоящими представителями официальных организаций. Если повезет, они застанут в офисе лишь какого-нибудь дежурного из самых низкооплачиваемых служащих, желающего досидеть свою смену без приключений. — Еще одно очко в пользу кузена.
Они вышли из машины, нашли дверь с надписью «Служебное помещение» и вошли. За столом сидел, закинув ноги на тумбочку, набитую канцелярскими папками, молодой — лет двадцати с небольшим — блондин. За спиной у него стояли колонки, из которых гремела последняя версия шведской техно-поп-музыки. Юноша встал и убавил звук.
— God middag,[22] — сказал он.
Доминик положил перед ним свои верительные грамоты.
— God middag.
Потратив пять минут на уговоры и завуалированные угрозы, они получили доступ к регистрационному журналу прилетов и вылетов и установили, что за последние восемь недель Седерхамн посещали всего лишь два самолета типа «Дассо-фалкон». Один прилетел из Москвы полтора месяца назад, а второй, принадлежавший находящейся в Цюрихе компании «Хласек эр», — три недели назад.
— Нам необходимо посмотреть декларацию, полетный план и документацию об обслуживании этого самолета, — сказал Доминик, ткнув пальцем в запись.
— У меня здесь их нет. Они должны храниться в главном ангаре.
— В таком случае, давайте пройдем туда.
Юноша поднял телефонную трубку.
Дежурный авиамеханик — его звали Харальд — выглядел ровесником дежурного по аэродрому, и еще больше, чем тот, всполошился из-за их визита. Страховое расследование, пропавший самолет и документация техобслуживания — три эти фразы страшат любого авиамеханика, особенно если их произносит представитель лондонского «Ллойда», с которым уже почти три столетия не могла сравниться влиятельностью никакая другая компания.
Харальд провел их в кабинет, и очень скоро перед Домиником и Брайаном оказалась стопка бумаг и две чашки кофе. Харальд топтался в дверях, пока Брайан не отпустил его прочь без единого слова или жеста, одним взглядом, каким мог владеть только офицер морской пехоты.
В полетном плане «Хласек эр» местом назначения был указан Мадрид, но полетные планы — это всего лишь планы. Покинув воздушную зону Седерхамна, «Фалкон» мог направиться куда угодно. Это, правда, должно было повлечь за собой некоторые сложности, но ничего сверхъестественного. Документация о техническом обслуживании тоже казалась самой обычной, но лишь до тех пор, пока они не перешли от перечня к деталировке работ. Дежурный авиамеханик не только заполнил топливные баки «Фалкона», но и провел диагностику приемоответчика самолета.
Доминик поднялся из-за стола, постучал в стекло окошечка кабинета, жестом позвал Харальда внутрь и показал ему запись.
— Мы хотели бы видеть этого механика, Антона Рольфа.
— А-а… э-э… его сегодня нет.
— Это мы знаем. Где его можно найти?
— Не знаю.
— То есть как — не знаете? — строго спросил Брайан.
— Антон неделю не выходит на работу. Никто его не видел, и вестей тоже никаких.
По словам Харальда, полиция Седерхамна побывала на аэродроме в среду — расследовала заявление о пропаже человека, которое подала тетя Рольфа. Антон жил вместе с нею. В прошлую пятницу ее племянник не вернулся с работы и больше не появлялся.
Решив, что полиция должна была уже провести всю полагающуюся в подобных случаях рутинную работу, Брайан и Доминик приехали в Седерхамн, сняли номер в гостинице «Линбломман», проспали до шести, потом отыскали поблизости ресторан, где поели, потратив на это целый час, чтобы убить время. В конце концов, они отшагали еще три квартала и оказались в пабе «Долиг радиса» — «Гнилая редиска», — там, если верить словам Харальда, любил проводить время Антон Рольф.
Обойдя квартал кругом, чтобы изучить обстановку, они ввалились в бар, встретивший их плававшим мутными слоями густым сигаретным дымом, музыкой хеви-метал, и влились море белокурых людей, часть которых топталась у стойки бара, а часть танцевала везде, где удавалось обнаружить клочок свободного пространства.
— Хотя бы не эта технодрянь, — рявкнул Брайан, перекрикивая какофонию.
Доминик перехватил пробегавшую мимо официантку и, воспользовавшись своим весьма скудным знанием шведского, заказал два пива. Девушка исчезла и вернулась через пять минут.
— Вы говорите по-английски? — спросил он.
— Да, говорите. Вы английский?
— Мы американцы.
— О, американцы! Это круто, да?
— Мы ищем Антона. Вы видели его?
— Какой Антон? Здесь много Антон.
— Антон Рольф, — пояснил Брайан. — Механик с аэродрома.