Реальный репортер. Почему нас этому не учат на журфаке?! Соколов-Митрич Дмитрий
– Нет, конечно, – честно вздохнула Сергеева. – Все-таки «УАЗ-Патриот» не каждый день за младенцев дают. Но демографические показатели действительно улучшаются. Еще недавно смертность превышала рождаемость в 1,95 раза, а сегодня – в 1,67.
– А может, это она сама растет, без посторонней помощи?
– Так не бывает. По крайней мере в нашей стране.
Равнение на Дениса Давыдова!
Верхняя Маза встретила участников пробега жирными тучами ворон. Их тут такое великое множество, что впору снимать ремейки с фильма Хичкока «Птицы». На людей, правда, вороны пока не нападают.
– Но вот если эти паразиты найдут что-нибудь на крыше, то бессонная ночь обеспечена, – жалуется глава сельсовета Валентина Визгалова. – Такой долбеж стоит, что хоть в землю зарывайся.
Агитационный штаб разместился в местной школе. Учится в ней всего восемьдесят шесть детей, поэтому с введением подушевого финансирования заведение может оказаться нерентабельным и тогда местным детям придется ездить на школьном автобусе в райцентр. Вся надежда у местных учителей лишь на то, что у властей не поднимется рука на героя войны 1812 года Дениса Давыдова. В школе действует его музей, и на то у верхнемазинцев есть полное право. Не ужившись в мирном Петербурге и разругавшись вдрызг со столичной элитой, Денис Васильевич женился на симбирской помещице и приехал доживать жизнь в Верхнюю Мазу. Здесь он нарожал девять законных детей, построил школу, умер и был похоронен, но потом его прах перевезли в Москву. Об этом участникам агитпоезда бойко доложили школьники из клуба юных экскурсоводов.
– Вот видите, девять детей! – помощник губернатора строго посмотрела на Николая Филиппова, ответственного за развитие гражданского общества в Радищевском районе. – А сегодня в Верхней Мазе сколько рождается младенцев?
– В прошлом году было двое, – вздохнул командир гражданского общества. – В этом году на учете стоят три роженицы. Население поселка – тысяча восемнадцать человек.
– А население всего Радищевского района за последние двадцать лет уменьшилось на две с половиной тысячи человек, – еще глубже вздохнул глава района Джафяр Узбеков. – Но буквально с прошлого года наметился маленький рост.
– На этой оптимистической ноте предлагаю разойтись по объектам, – скомандовала Сергеева. И все разошлись.
Ольга Замихина, психолог из Областной наркологической больницы, вошла в абсолютно пустой класс. Накануне ей обещали, что помещение будет под завязку набито отцами-алкоголиками, но, как выяснилось, обманули. Ольга Павловна пошла жаловаться к главе сельсовета. Валентина Визгалова схватилась за голову, сказала, что сейчас же все исправит, и побежала на улицу. Вернулась в сопровождении трех человек женского пола. Это были жены отцов-алкоголиков. Вид у них был растерянный. Ольга Павловна попыталась провести с ними психологический сеанс, но жены признались, что их привели сюда силком, и если надо, они, конечно, посидят и покивают, но смысла в этом не видят, поэтому были бы благодарны, если бы их отпустили. Психолог Замихина сказала, что при таком настрое лечение будет неэффективно, и вышла из класса. Зато в соседней аудитории был полный аншлаг. Асия Салахиева читала детям лекцию по СПИДу. Ольга Павловна решила тоже посидеть-послушать. У ребенка двенадцати лет, который сидел справа, в руках была анкета. Ребенок сидел и думал, что ответить на такой вопрос: «Могу ли я поговорить с моим сексуальным партнером об использовании презервативов?» Или на такой: «Опасно ли использовать общие иглы при употреблении наркотиков?»
– Скажите, пожалуйста, а в Радищевском районе много наркоманов и ВИЧ-инфицированных? – поинтересовалась агитатор Замихина у женщины, которая сидела слева.
– Ни одного, – ответила женщина, которая оказалась начальником районного управления образования.
– Тогда зачем? – спросила Ольга Павловна.
– Потому что надо, – ответила женщина.
Закончив лекцию по СПИДу, любезная Асия Масхутовна предоставила возможность агитатору Замихиной все-таки выполнить свою миссию и выступить перед детьми на тему вреда алкоголя. Ольга Павловна рассказала детям, сколько химии и прочей гадости содержится в пиве и других слабоалкогольных напитках. Что от них тупеют мозги, выпадают волосы и хиреют мышцы. Дети оказались благодарными слушателями. Услышав слово «хиреют» они дружно рассмеялись.
Рожать по законам военного времени!
Между тем в местном Доме культуры со взрослыми верх-немазинцами общалась начальник ЗАГСа Железнодорожного района города Ульяновска Хания Дамирова. Недавно отремонтированный ДК снаружи выглядел неплохо, но внутри регулярно работает одна библиотека. С тех пор как работу кружков перевели на платную основу, они все дружно закрылись – развивать своих детей на платной основе в Верхней Мазе не может себе позволить ни один человек. В таких непростых условиях работник брачного фронта пыталась внушить людям мысль, что жениться и рожать патриотов – это хорошо и правильно.
– Каждый год население России уменьшается на один Ульяновск, – пугала женщин Хания Хамберовна. – А население нашей области с каждым годом становится меньше на целый Радищевский район.
Люди слушали, вздыхали и даже кивали. Пришло время задавать вопросы. Из зала поднялась женщина в платье ручной вязки, которое, судя по всему, носила еще ее мама.
– Мы, конечно, все понимаем. Но и вы нас поймите. Мы не виноваты. Вот у меня зарплата полторы тысячи. Рублей. Я не замужем. Толковые мужики в селе все наперечет. Как мне рожать? От кого?
– Да если бы и было от кого! – подхватила тетка с соседнего ряда. – Вот у меня и муж есть, и даже один ребенок. Я бы и второго хотела, но боюсь. Работы в Верхней Мазе нет, поэтому муж все время в разъездах, зарабатывает на стройках то в Сызрани, то в Ульяновске. Получает шесть-семь тысяч, но дома бывает хорошо если раз в месяц. А вдруг завтра он найдет себе кого-нибудь – что я буду делать со своими демографическими рекордами?
– Девчата, ну, я все понимаю, жизнь трудная, – попыталась возразить Хания Хамберовна. – Но когда она легкая была? Во время войны еще хуже было, а все равно рожали.
– Так то война, – ответила старушка из первого ряда. – Это можно понять. Родина в опасности. А сегодня-то с кем воюем? Сами с собой?
– Действительно, обидно, – подхватила ее женщина в платье ручной вязки. – А когда женщине обидно, она рожать не может.
Рядом с Домом культуры – деревянное строение, скорее избушка – фельдшерско-акушерский пункт. Здесь нес вахту акушер-гинеколог из Ульяновска Андрей Адамов. Из всех агитаторов он был в самом завидном положении. Его аудиторию, которая сегодня состояла ровно из трех человек, не надо было убеждать беременеть – они уже и так это сделали.
– Мне кажется, товарищи пропагандисты приехали не совсем по адресу, – поделилась своими ощущениями женщина Марина, которая ожидала своей очереди в коридоре. – Это в Москве надо убеждать людей рожать детей. Или в Питере. Может быть, даже в Ульяновске. А здесь никого убеждать не надо, здесь надо просто дать людям возможность поправить свое материальное положение. Вот я рожаю второго, потому что у меня муж зарабатывает шесть тысяч и я примерно столько же. Работа официальная, пособие будут платить неплохое. Если завтра такие доходы тут будут у всех, то можно будет роддом строить. А сейчас средняя зарплата у нас в селе две с половиной тысячи рублей, да и ее еще надо поискать. Единственное, с чем у людей нет проблем, – это детский сад. Свободных мест полно и с каждым годом все больше. Народ уезжает и правильно делает. Патриотизм – это как любовь. Долго безответным быть не может.
В коридор с улицы зашел мужик с каким-то шальным выражением лица. От него круто разило спиртным.
– Ну как там? – спросил он Марину.
– Нормально. Слушай, зачем нас лишний раз дергают, я ведь только позавчера осмотр проходила?
– Ну что поделаешь? Начальство велело обеспечить явку. Увидишь Ксюху, скажи, что через неделю я жду ее на прием.
– Кто это? – спросил я Марину, когда шальной мужик скрылся за дверью.
– Районный педиатр. Только вы про него плохого не пишите. Он действительно хороший специалист. И главное – патриот. У него детский церебральный паралич, а он работает и днем и ночью. Сегодня вот за него начальство пашет, поэтому решил расслабиться.
Про людей и грачей
Помощник губернатора Татьяна Сергеева взяла на себя местную общественность. Средний возраст ее аудитории был сильно за пятьдесят, но, по мнению чиновницы, это не является уважительной причиной для того, чтобы не участвовать в деле спасения родины от угрозы вымирания.
– Роль бабушек и дедушек огромна, – с депутатским придыханием говорила Татьяна Владимировна. – Следующий год наш губернатор объявил «Годом духовности и добрых дел». Так давайте покажем, что мы еще сохранили неравнодушие. Да, люди живут в крайне тяжелых условиях. Подчас у молодых матерей нет даже денег на одежду. Но почему бы нам в районе не создать обменный фонд детских вещей? Да, в поселке нет детских площадок. Но давайте создадим «Совет отцов» и попросим их построить детям качели и песочницы. Или вот, например, приходит молодой парень из армии, из горячей точки. Он мог бы стать хорошим отцом, а становится алкоголиком. И где-то его можно понять: он отдал долг родине, а родина подчас про него забывает. Ну хотя бы вы его поддержите.
Из зала раздался смешок. Это не сдержался Павел Михайлович Бузаев, глава местного совета ветеранов. Ему девяносто лет. Обычно на подобных мероприятиях он задает массу каверзных вопросов, но сегодня почему-то только улыбался.
– Павел Михайлович, – на улице к ветерану подошел один из агитаторов, задумчивый Марат Хаердинов из Областного центра медицинской профилактики. – Скажите, пожалуйста, а почему в Верхней Мазе так хорошо плодятся вороны?
– Не вороны, а грачи, – хитро прищурился в ответ ветеран. – Не знаю почему. Но постановка вопроса мне кажется очень правильной.
Перед отъездом в Доме культуры грянул концерт. «Для чего я сюда суматошно приехал? – пели артисты филармонии. – И зачем я траву первозданную мну?» Специалист по гражданскому обществу наградила чету Мухамедждановых за то, что у них пятеро детей. Я тут же подошел к родителям-героям, чтобы взять у них оптимистическое интервью, но оказалось, что детей у них не пятеро, а трое, и то лишь потому, что второй раз родилась двойня. Стало совсем грустно, и я пошел в сельскую библиотеку искать ответ на вороний вопрос.
Грач ( Corvus frugilegus) – широко распространен почти по всей Европе и Азии. Гнездится колониями в садах, парках и на группах деревьев в поселениях человека или вблизи них. Кормится на полях, лугах, пустошах. Гнездо строит из сухих сучьев, выстилает сухой травой, иногда клочками шерсти и тоненькими ветками. Используется оно в течение ряда лет, ежегодно ремонтируется. Обычно грач откладывает яйца раз в году из 3–5 яиц зеленого цвета с бурыми пятнами. Насиживание производит только самка, и до полутора недель после вылупления птенцов она не покидает гнезда. В это время корм птенцам носит только самец. В кормовом рационе преобладает животная пища, главным образом насекомые, в том числе такие вредные, как майский жук, клоп-черепашка, жук-кузька, яровая совка, гусеница лугового мотылька, свекловичный долгоносики др. Поэтому грача следует считать полезной птицей.
Всю обратную дорогу в «Газели» агитаторов кипела бурная дискуссия на тему людей и грачей. Нарколог, педиатр и специалист по СПИДу уверяли, что пока государство не создаст в Верхней Мазе людям хотя бы «вороний минимум», требовать от них рекордного приплода бессмысленно.
– Представьте себе, что будет, если завтра природа вдруг сойдет с ума и потребует от грачей, чтобы они покупали клопа-черепашку и жука-кузьку за бешеные деньги? – говорила специалист по СПИДу. – Да еще вдобавок им придется строить свое гнездо в кредит, расплачиваясь свекловичными долгоносиками? Я думаю, после этого грачей в Верхней Мазе сильно поубавится.
На это активно возражали оба психолога и специалист Областного центра медицинской профилактики. Они были уверены, что желание иметь детей первично, а экономика вторична. И что жука-кузьку грачам и так приходится добывать тяжким трудом, потому что такой ценный жук на дороге не валяется. И что если бы верхнемазинцы начали рожать, как Денис Давыдов, то и жили бы они намного лучше, потому что «даст Бог ребенка – даст и на ребенка».
Только гинеколог почему-то всю дорогу молчал. Под конец пути на него уже стали косо смотреть, а потом все-таки потребовали сатисфакции:
– В конце девяностых один мой приятель из Республики Марий-Эл тоже участвовал в агитпоезде, – сказал мудрый гинеколог. – Только они ездили по деревням убеждать людей не вешаться и не стреляться. А мы теперь уговариваем их рожать. По-моему, прогресс налицо.
Профессиональные соображения
Это соображение о том, что самое трудное в написании репортажа.
Самое трудное в написании репортажа – это самое простое. Я бы назвал эту степень мастерства так: умение провести прямую линию.
Или ровный круг.
Или овал.
В общем – твердость руки при изображении простых фигур.
Попробуйте взять карандаш и провести от руки идеально прямую длинную линию. Ни фига не получится. А изобразить что-нибудь неправильное и выразительное – это запросто. Особенно при современном богатстве художественных стилей, эксплуатирующих разные способы выражения.
По той же причине очень часто журналисты пишут репортажи яркие, но кривые. В них очень красивые образы, стилистические фигуры, непредсказуемые ходы – всем этим хозяйством начинающие авторы, как правило, очень гордятся и пытаются доказать редактору, что раз гениальна часть, значит гениально и целое. И не верят, когда им говоришь, что реп хромает на все четыре ноги. А все от того, что репортер не умеет рисовать простые фигуры. Прежде чем выдавать за искусство супрематическую конструкцию, надо научиться рисовать простое человеческое лицо. Пикассо умел создать на холсте и бардак, и гармонию, поэтому его бардак – это гармония, а сам он художник. Я тоже могу изобразить на холсте бардак, но это единственное, на что я способен, поэтому я не художник, а дурак с кисточкой.
Твердость руки применительно к репортажу – это элементарная способность изложения. Умение легко высказываться. Выражать простейшую мысль. Излагать фактуру не в себя, а из себя. Понимать, как она звучит за пределами твоего уже плохо слышащего от глубины погружения в тему сознания. Держать стройность мысли и композиции от начала до конца. Помните знаменитую первую фразу «Па-де-де» из балета «Щелкунчик»? Знаете, что это такое? Это обыкновенная гамма (если мне память не изменяет, наитупейшая до-мажор), сыгранная сверху вниз с определенным набором длительностей нот. А знаете, что такое большинство сонат Бетховена? Это гениальные конструкции из обыкновенных арпеджио, которые в музыкальной школе играет любой ребенок.
Вся сложность вашего репортажа обязательно должна укладываться в простоту. И чем сложнее сложность, тем проще простота. Как-то так.
Если вы от рождения человек тихий и комплексуете, что по этой причине репортером вам не быть, то это вы зря. В данной профессии гораздо больше шансов на провал у людей буйных и говорливых. Хотя бы потому, что репортеру гораздо важнее уметь слушать, нежели говорить.
Все талантливые репортеры, которых я знаю, – как будто в голову укушенные. А если вы душа компании, то вам – на радио или на ТВ.
Это соображение касается только мужчин, поскольку брать ответственность за женщин я не рискну.
И звучит оно так: репортеру-таки лучше быть женатым. И очень желательно – хорошо женатым. На то есть три причины.
1. Женатый человек более активен и адекватен, ему надо кормить жену со всеми ее последствиями.
2. Женатый человек лучше понимает действительность, у него стихает идеологический зуд в голове, он утрачивает многие иллюзии, которые обязательно нужно утратить.
3. Женатый и счастливый в браке человек едет в командировку только для того, чтобы выполнить задание, и рискует вернуться гораздо раньше, нежели человек, неприкаянный по части полового вопроса.
Да, я хочу сказать, что хороший репортер – женатый репортер. Но торопиться не надо. Торопиться вообще никогда не надо.
То, что персонаж вам говорит, – это не всегда то, что персонаж вам говорит.
Можете провести творческий эксперимент. Попробуйте взять у кого-нибудь интервью на серьезную тему и воспроизвести на бумаге все сказанное в точности – ну кроме всяких там «бе-ме» и прочих заусенцев, а потом покажите интервьюируемому. В лучшем случае он будет не в восторге, в худшем – скажет, что он вообще такого не говорил.
Это свойство человеческого сознания – оно запоминает не то, что было сказано, а то, что было подумано в процессе говорения. Не все люди обладают риторическими способностями, большинство из них выражают свои мысли не до конца. Но при этом в голове их остается именно то, что в этот момент было в сознании, а не на языке.
Конечно, иногда профессиональная задача – поймать человека на всех его «бе-ме» и оговорках по Фрейду. Но если ваша цель – реально проникнуть в его речь и сознание, то очень важно не просто слушать, что персонаж сказал, а стараться понять то, что он хочет сказать. Очень полезно вовремя подкидывать ему формулировки, которые он сам никак не может найти. Сверх того, я не считаю зазорным иногда уже задним числом написать более точную и яркую формулировку своими словами, а потом показать человеку – в девяносто девяти случаях из ста он будет уверен, что именно это он и говорил.
Искусство слышания человека – это искусство перевода. Сравните «Сплин» Верлена и «Хандру» Пастернака. А теперь попробуйте просто в точности изложить французский оригинал. Что будет точнее?
Репортеру часто приходится задавать самые неприятные вопросы. Как сделать это так, чтобы не спровоцировать зажим собеседника или даже досрочное окончание разговора?
Есть прием. Даже два.
Первый предельно простой – УЛЫБАТЬСЯ. И чем неприятнее вопрос – тем шире. Улыбка, особенно на лице противоположного пола, ослепляет собеседника и очень хорошо маскирует заложенный в словах негатив. На бумаге улыбки не видно, поэтому в письменном изложении интервью получается драматичным и напряженным. Очень часто собеседники потом удивляются: «Как же так? Ведь разговор прошел в теплой и дружеской обстановке?!»
А вот так.
Второй прием – собственное обезличивание. Очень нежелательно начинать неприятные вопросы с оборотов типа «А мне кажется, что…» или: «А я считаю, что вы…» Таким образом вы переводите разговор в личную плоскость, собеседник увидит в вас оппонента и может замкнуться.
Гораздо лучше сказать что-нибудь типа: «Но ведь вам могут возразить следующее…» или «Но ведь с точки зрения закона это…» И улыбнуться.
Бывают репортажи ненависти и бывают репортажи любви. Это не значит, что одни – про негатив, а другие – про все хорошее.
Это скорее значит, что в одних репортажах автор самоутверждается за счет описываемого, а в других – утверждает его за счет себя.
Можно написать репортаж ненависти про героя, накрывшего своим телом новобранца, который на учениях выронил из рук гранату. А можно написать репортаж любви про убийц, отбывающих пожизненное наказание.
Лучше, конечно, писать репортажи любви. Но тут никакие советы не помогут, потому что сердцу не прикажешь.
10 2008 год, июнь Олимпиада на всю голову
Готовы ли жители Сочи строить не только спортивные объекты, но и новые отношения с реальностью
После победы России в борьбе за Олимпиаду-2014 страна разделилась на сочифобов (их меньше) и сочифилов (гораздо больше). Одни глотают слезы гордости и считают, что олимпийский проект станет локомотивом изменений к лучшему на Юге России. Другие брызжут желчью: Олимпиада – это чума, которая погубит Черноморское побережье и опозорит страну. Проект Сочи-2014 становится великой битвой менталитетов, и жители морского побережья оказались на передовой. Люди понемногу начинают осознавать, что выжить в новых условиях им удастся лишь в том случае, если они сумеют стать другими людьми. Похоже, выражение Путина «мозги надо менять, а не Конституцию», обращенное к английскому правительству, имеет все шансы стать фразой эпохи и для самой России.
На самом деле Олимпиаду выиграли эстонцы
Человек по имени Вальтер, а по фамилии Герман сутра подоил коров, упаковал сено, которое у него покупают местные владельцы элитных бань, и пошел на кухню готовить драники. Вальтер Федорович – один из самых богатых жителей горного Сочи – у него в Красной Поляне десять гектаров земли. Но живет он скромнее скромного. Среди местных эстонцев не принято выставлять богатство напоказ.
Я ничего не перепутал – именно эстонцев. Это только так говорится, что Олимпиада-2014 будет проходить в Сочи. Те, кто в этих местах бывал, могут уточнить: не в Сочи, а в Адлере и Красной Поляне. Местные жители добавят: не в Адлере, а в поселке Мирном, и не в Красной Поляне, а в деревне Эсто-Садок. Местные эстонцы поправят: не Эсто-Садок, а Ээсти-Айакэ.
– Все, кто здесь бывает, почему-то думают, что нас сюда Сталин сослал, – смеется Вальтер Герман, главный эстонец в Эсто-Садке. – Ну в крайнем случае Петр Первый. На самом деле наши предки в конце девятнадцатого века сами убежали из Эстонии и оказались здесь добровольно.
– А кто прогнал?
– Голод и немцы. Это сейчас эстонцы строят из себя германофилов. А в те времена они их ненавидели. Ведь даже при русской власти в Прибалтике всем заправляли немецкие вельможи. Вели себя по отношению к местному населению жестоко и высокомерно. Поэтому, когда отменили крепостное право, эстонцы стали потихоньку разбегаться от немецкого гнета кто куда. А в тысяча восемьсот семьдесят первом году в тех краях случился четвертый подряд неурожайный год и бегство стало массовым. Очередная группа из семидесяти трех семей скиталась по России пять лет, как евреи по Синаю, пока не оказались здесь. Я не знаю, что такого евреи нашли в своей Земле обетованной: пустыня пустыней. То ли дело здешние места. Наши предки, когда здесь оказались, дар речи потеряли.
О событиях двухвековой давности Вальтер Федорович рассказывает как о вчерашнем дне. Ему известно все до мельчайших подробностей. У эстонца Германа есть любимая шутка: «Да что вы мне объясняете? Я ведь не первую жизнь на свете живу». Когда слушаешь его рассказы о предках, начинаешь верить, что это вовсе не шутка.
С высоких гор спускается «КамАЗ»
Сегодня в Красной Поляне и Эсто-Садке самая заметная птица – вертолет, а самое распространенное животное – «КамАЗ». Железная птица порхает по окрестным горам, носит в лапках резервуар с бетоном и заливает основания под опоры для новых фуникулеров. «Камазы» везут в горы стройматериалы, а обратно – снятый грунт и срубленные деревья. Последнее обстоятельство особенно возмущает многих местных жителей.
– Вон, видите, какую по той горе просеку прорубили, – возмущается женщина на автобусной остановке. – Как будто пополам ее разрезали. Ко мне уже два раза гонцов засылали – предлагали древесину купить. Я посмотрела на ту древесину, а это вековые каштаны. Но ничего, я уже норвежским экологам письмо написала. Мало не покажется.
Нередко местные жители валят на строителей олимпийских объектов те грехи, которые совершают «американцы» – так здесь называют новых богатых поселенцев, которые всеми правдами и неправдами скупают землю и строят на ней что хотят и как хотят. После того как стало известно, что Олимпиада-2014 пройдет в Сочи, число «американских» колонистов стало расти в геометрической прогрессии.
– Слышите? – спрашивает администратор комплекса «Баня-Лэнд» Ольга. – Раньше у нас тут соловьи пели, а теперь бензопилы визжат. Наш участок до нынешнего года был крайним в поселке, а теперь кто-то купил землю повыше, перегородил обшую дорогу высоким забором, и грохот оттуда раздается такой, как будто там метро строят.
Красная Поляна напоминает сегодня Рублевку середины девяностых. То там, то здесь вырастают высокие заборы, причем в процессе заборообразования, как и положено, не всегда учитываются юридические нормы строительства, не говоря уже о местных традициях. Еще одна болезненная тема для местного населения – это земля. По словам местных жителей, с тех пор как стало ясно, что она здесь золотая, оформить свои сотки в собственность стало крайне затруднительно.
– Приусадебные участки худо-бедно оформляются, – говорит глава эстонской общины Вальтер Федорович. – Но если речь идет о нескольких десятках соток или о гектарах, то дело труба. Процесс тормозится под любым предлогом. Вон, моя соседка Екатерина уже сто тысяч рублей истратила на оформление, и все без толку. Зато к таким жителям часто заходят люди с большими деньгами и говорят: «Чего ты мучаешься? Хочешь, я тебе за неделю оформлю землю? Но с одним условием: половина участка – моя». Это рискованно, но многие соглашаются, потому что других вариантов не видят.
– Это, мягко говоря, неправда, – прокомментировал претензии местных жителей замглавы администрации Сочи Владимир Бойченко. – Люди просто слабы в юридических вопросах, поэтому путают собственные права со своими желаниями. Этим летом мы даже специальную выездную комиссию в Красную Поляну присылали, чтобы ускорить процесс оформления земли местными жителями. Зарегистрировали права собственности на тысячи участков. Но очень многие обращения приходится отклонять, потому что речь идет о самозахвате.
Я передал эти слова Вальтеру Федоровичу. Он улыбнулся:
– Да ладно. Я ведь все понимаю. Не первую жизнь на свете живу.
Уточнять, что он имеет в виду, хитрый эстонец не стал.
Кто украл олимпийский забор?
Я стою на том самом месте, откуда обозревал окрестности глава оценочной комиссии Международного олимпийского комитета (МОК) Чихару Игая. Передо мной поселок Мирный и Имиретинская бухта, где будет расположена большая часть олимпийских объектов.
– Вон, видите, стоят бетонные заборы? Их специально поставили, чтобы показать членам МОК границы объектов, – объясняет мне специалист Дирекции по проведению зимней Олимпиады Сочи-2014 Данила Воробьев. – Как видите, они не затронут уже существующую застройку. Хотя, если будет решено, что соседство с этой застройкой сильно портит ландшафт, инвестор может предложить людям сменить место жительства на взаимоприемлемых условиях. Вон там, правее, – соинвестор олимпийского проекта компания «Базовый элемент» построит Олимпийскую деревню. А левее – Ледовый дворец. Вон, видите, тот квадрат, сделанный из бетонного забора?
– Квадрат? По-моему, забор стоит буквой «П». Данила напряг зрение:
– Да, действительно «П». Ну народ! Уже часть забора стырили.
Спускаемся вниз. Поселок Мирный действительно имеет печальный вид. Рядом с более или менее цивилизованной застройкой стоят халупы, которые способны испортить олимпийское настроение любому. Когда-то это была земля совхоза «Россия», но потом он развалился и она стала полигоном партизанского предпринимательства. На самозахваченных участках кто-то уже успел построить гостиницу сарайного типа, кто-то втихаря сеет кукурузу.
– В начале девяностых здесь осели многие беженцы из Абхазии, – рассказывает местная жительница Мария Ивановна Крухт. – Они юридически безграмотны, поэтому до сих пор живут на птичьих правах. Мы-то успели оформить землю в собственность, а многие и не знали, что ее надо оформлять. Но пока разница между нами невелика. Мы все находимся в подвешенном состоянии. Будут нас сносить или нет, а если будут, то что дадут взамен, – пока нам ничего на эту тему не сказали ни плохого, ни хорошего. Мы вот хотели этим летом кондиционер поставить, но никак не решимся – вдруг его потом придется ставить уже в другом жилище.
– Пока все питаются слухами, – подтверждает Эльза Чулукова. – Вот недавно кто-то пустил информацию, что якобы выплаты будут зависеть от количества проживающих семей, – и тут же в поселке началась эпидемия фиктивных разводов. Причем многие супруги сначала развелись фиктивно, а потом уже и всерьез разругались.
О том, что олимпийские территории захлестнула волна фиктивных разводов, на днях написали местные газеты. Заведующая адлерским загсом Татьяна Полозова в разговоре со мной эту информацию опровергла. Впрочем, ее мне подтвердили на условиях анонимности более высокопоставленные сочинские чиновники. А неразговорчивость начальника загса объяснили тем, что ей дали установку любыми законными методами тормозить процесс распада семей на своей территории.
– Мы, пожалуй, первый раз столкнулись с ситуацией, когда главная проблема для нас имеет не финансовый характер, а психологический, – считает еще один замглавы администрации Сочи Алексей Храбан. – Известие о победе Сочи все встретили в едином порыве, а теперь началось – каждый пытается конвертировать Олимпиаду в какие-то собственные коржики. Люди не хотят понять, что это общее дело и ради него придется чем-то пожертвовать.
– Например, собственным жильем?
– А вот этого не будет. Может, кому-то и хотелось бы решить проблему старыми методами, но это дороже выйдет. К нашему городу сейчас приковано внимание всего мира, иностранные журналисты приезжают один за другим, и второе Бутово здесь не нужно никому. Вообще, я считаю, у Сочи есть все шансы стать инкубатором нового мышления и образа действия для всей России. Энергичного, оптимистичного и цивилизованного. Причем это касается всех слоев населения – в том числе и нас, чиновников.
Станет ли Сочи дороже Швейцарии?
Федеральное государственное унитарное предприятие «Дирекция развития Сочи» как бы невзначай арендует офис в отеле «Олимпийский». Из разговора с начальником Управления планирования и отчетности Сергеем Красноперовым я узнал об этом городе много нового. Например, что во всем большом Сочи всего сто сертифицированных пятизвездочных номеров.
– А по требованиям МОК их должно быть как минимум две с половиной тысячи, – просвещает меня Сергей. – С тремя и четырьмя «звездами» ситуация та же самая. Нехватка сертифицированного номерного фонда колоссальная. Так что олимпийские объекты – это не только спорткомплексы, новые горнолыжные трассы, дороги и коммуникации. Это еще и десятки новых гостиниц. Чтобы выдержать с ними конкуренцию, хозяева полулегальных мини-отелей будут вынуждены усваивать цивилизованные методы работы. Уже сейчас многие владельцы гостиниц озаботились звездной сертификацией.
– А теперь попробуйте доказать, что все это не приведет к повышению цен. Вся Россия только об этом и говорит. Уже сейчас цены в Сочи такие, что отдыхать здесь может лишь тот, кто никогда не был в Турции.
– Те, кто говорит о грядущем подорожании, почему-то не в состоянии задать себе один простой вопрос: по каким таким законам рынка произойдет это удорожание, если, например, номерной фонд увеличится в несколько раз? Да, я согласен, что сегодня цены в Сочи не соответствуют качеству услуг. Одна из причин – это то, что местные жители привыкли работать три месяца в году, а остальные девять – жить на полученные в курортный сезон доходы. Соответственно они все годовые издержки бизнеса закладывают в цену услуг. Олимпийские объекты позволят сделать курорт круглогодичным. Сюда будут приезжать не только греться на солнце, но и заниматься спортом, проводить соревнования. Однако, чтобы соответствовать новым запросам рынка, местным жителям придется кардинально перестроить свою психологию. Нам уже сейчас очень трудно найти людей, которые готовы были бы работать в круглогодичном режиме и получать деньги за реальную работу, а не за удачные манипуляции на туристическом рынке.
– Возразить вам на это можно лишь одно: законы рынка в России действуют неохотно. Законы менталитета и психологии оказываются сильнее.
– В России, может, и неохотно, но на международном уровне они работают. Сочи до сих пор был вне международной конкуренции. Своих курортных мощностей ему хватало для внутреннего спроса, а заманить сюда иностранцев при нынешних ценах и качестве услуг нереально. Но Олимпиада просто заставит Сочи стать курортом международного уровня. Иначе все, что будет построено под Олимпиаду, окажется невостребованным, а это катастрофа для местного туристического рынка. А раз Сочи выйдет на международный рынок, то и цены здесь будут не выше, чем в регионах-конкурентах. Рынок не позволит. Другой вопрос: какой регион станет нашим конкурентом – Турция или Швейцария? Это уже зависит только от нас.
Первые плоды появятся зимой
Если Вальтер Федорович Герман действительно не первую жизнь на свете живет, то, возможно, когда-то его звали Рози. Это был один из первых эстонцев, который поселился в окрестностях Красной Поляны. Говорят, очень трудолюбивый был человек – сейчас такие в Сочи пригодились бы. Рози-хутор со временем стал Роза-хутором. Еще месяц назад здесь была пустая строительная площадка. Теперь вовсю кипит работа. Газпром строит очередной подъемник с целой гроздью спусков разной сложности. Сотни австрийских кабинок с подогревом стоят в ряд и ждут своего часа. Сотрудник Дирекции по развитию города Сочи Дмитрий Нездоровий произносит: «Гомологированные горнолыжные трассы».
– Какие-какие?
– Если честно, я и сам еще не понял, что это такое. Но главное, что они будут.
В десяти километрах отсюда тот же Газпром строит «Лауру» – это еще целый куст гомологированных (то есть сертифицированных) горнолыжных трасс с современным подъемником и гостиничным комплексом на полторы тысячи мест разной звездности. На очереди – «Горная карусель», построенная одним московским банком. До сих пор в Красной Поляне действовал всего один горнолыжный спуск с допотопным подъемником кресельного типа, который постоянно зависал. Пользуясь монопольным положением, владельцы этого фуникулера драли с туристов огромные даже по европейским меркам деньги – тысячу рублей в день. Уже нынешней зимой заработает «Лаура». По всем законам рынка, цены должны упасть хотя бы на треть. Заместитель мэра Сочи Владимир Бойченко пообещал мне, что так и будет. Правду ли сказал чиновник – можно будет проверить, как только в горах выпадет снег. Если в нынешнем сезоне цены на краснополянские подъемники действительно снизятся – значит Олимпиада уже приносит первые плоды. Если же останутся прежними – значит призыв Путина о смене мозгов до Сочи пока не дошел и дойдет ли – не знаю.
Профессиональные соображения
Говорят, Хемингуэй считал, что если нечто написанное в тексте удалить, то это нечто в тексте все равно останется. Не уверен, что Хемингуэй так говорил, но знаю точно, что это правда.
Что я думаю про джинсу? [1]
Про джинсу я думаю, что это плохо. И даже не потому, что джинса развращает морально. А потому что джинса развращает профессионально.
Джинса – это просто другой путь. Если ты встаешь на него, ты можешь распрощаться с профессиональным ростом. Ты обрекаешь себя на то, чтобы занять почетное место мелкого деятеля пиар-рынка. Ты будешь время от времени рубить приличное бабло, постоянно рискуя репутацией, и в долгосрочной перспективе все равно проиграешь. Ты теряешь шанс занять такое положение, при котором тебе будут платить это приличное бабло за то, что ты просто классно делаешь свое дело. По той простой причине, что у репортера, который гонит джинсу, умение классно делать свое дело никогда не появится.
Поэтому, если вы не можете устоять против джинсы, лучше сразу идите в пиар, это будет и перспективнее и честнее.
Стать успешным и высокооплачиваемым репортером – задача сложная, но выполнимая при наличии таланта и характера. Но от достижения непростых целей больше прет. Репортер, который не разменивается на заказуху, отличается от репортера, выращенного на джинсе, примерно также, как экологически чистое яйцо – от того, которое произведено на птицефабрике при помощи антибиотиков, стимуляторов и прочей гадости. Первое яйцо труднее продать, но оно стоит дороже и обязательно найдет своего покупателя.
Вот Юля Гутова спрашивает: «Еще очень интересно, что делать с барьерами и проявлениями цензуры. Когда, например, требуют отправить факс сначала «туда-то», потом "ой, нет, туда-то", потом "начальник в отпуске", а потом "мы узнаем расписание и перезвоним вам через неделю"… При том что с пресс-секретарями ты давно знаком и постоянно достаешь их по сотовому. Злит все это страшно, хотя злость тут явно бесполезна. Что с ними, этими гадами, делать? Вот почему на журфаке этому не учат? И вообще…»
Попробую ответить, хотя универсальных рецептов тут нет никаких.
В принципе, по закону чиновники обязаны отвечать на письменные запросы СМИ в трехдневный срок. Разумеется, на практике это не соблюдается. Можно, конечно, подавать на чиновников в суд, но тогда придется менять профессию журналиста на профессию правозащитника.
Поэтому приходится идти на всевозможные психологические ухищрения – начиная от тендерных (человек всегда охотнее говорит с тем, у кого приятный голос противоположного пола) и заканчивая легким запугиванием.
Стандартный прием: «Уважаемый Гавриил Херувимович. Дело в том, что эта заметка все равно выйдет. Мы собираем по теме всю возможную информацию и опубликуем то, что успеем собрать. Если вы не хотите, чтобы в ней была представлена ваша точка зрения, это ваше право, но точка зрения ваших оппонентов в ней будет представлена точно, потому что они с нами поговорить согласились. Вы уверены, что это в ваших интересах? Вот, например, ваши оппоненты утверждают, что…» Потом главное – зацепить человека вопросом, на который он не может не ответить.
Еще можно дать человеку почувствовать, что он не комментирует, а консультирует. В этом качестве люди охотнее идут на контакт. Выглядит это примерно так: «Да нет, нам не нужен ваш комментарий, нам просто не понятно что имеют в виду все эти люди. Мы же не специалисты в этой сфере, а вы – специалист, один из лучших в стране. Вот, к примеру, они говорят, что…»
Но даже если несмотря на все усилия человек отказывается говорить, ничего страшного я в этом не вижу. Отказ от комментария – это тоже комментарий, и иногда даже более красноречивый, чем развернутый ответ. Главное – заставить человека услышать вопросы, а реакцией может быть все, что угодно, – даже молчание.
Нужно ли согласовывать текст с его героями и тем более антигероями?
Я понимаю, что этот вопрос имеет смысл лишь в том случае, если СМИ, в котором вы работаете, обладает достаточной независимостью для того, чтобы вообще этим вопросом задаваться. Но именно такое издание я и имею в виду по умолчанию во всем своем мастер-классе.
Закон о СМИ не обязывает вас давать текст на визу кому бы то ни было. Исключение – интервью должностных лиц. Но есть сложившаяся традиция: если речь идет не о репликах в репортаже, а о стандартном интервью, нужно давать интервью на визу любому интервьюируемому. Если не оговаривается иное, то публикация без согласования может восприниматься человеком как подстава, и надо иметь это в виду.
Что касается репортажа, то здесь даже традиций никаких нет, поэтому имеет смысл говорить не о долге, а о целесообразности. Лично я даю на просмотр свои тексты в нескольких случаях.
1. Только прямые речи героя, и только в том случае, если он сам об этом убедительно попросил.
2. Весь текст – только в том случае, если это было непременным условием встречи. Но требуемые поправки я при этом жестко отфильтровываю: если они справедливы или просто никак не портят текст, то соглашаюсь; если же человек предъявляет свои произвольные хотелки, то игнорирую. При этом факт игнора уже никак не согласовываю, потому что никогда не обещаю, что все поправки буду непременно вносить.
3. Если герои – мои хорошие знакомые или друзья. Но про своих хороших знакомых и друзей я стараюсь не писать вовсе, чтобы не испортить с ними отношений.
4. Если тема репортажа настолько специфична, что требует специальных знаний, которыми я не обладаю. Впрочем, в этих случаях я все же стараюсь найти какого-то стороннего, незаинтересованного эксперта, которому можно доверительно этот текст показать. Если же найти такого человека в ограниченное время не представляется возможным, показываю герою.
Впрочем, как человек вполне раздолбайского умосложения, иногда я нарушаю эти правила, но не по злому умыслу, а именно в силу внутреннего неустройства. Но это уже не совет, а чистосердечное признание.
Поступило много предложений ответить на вечный вопрос: «Как придумать репортажный заголовок?»
Это процесс во многом мистический, но есть в нем и некоторые вполне объяснимые вещи.
1. Репортажный заголовок должен либо взывать к содержанию, либо быть принципиально непонятным, но интригующим. В первом случае цепляет читательский интерес («Крым в стиле Ru», «Уроки Кондопоги: ответ власти», «Уроки Кондопоги: ответ народа», «Растление малолетних за бюджетные деньги»), во втором – человеческое любопытство («Призрак Кырыма», «Людики и Ливвики», «Приключения фуяшки»).
2. Репортажный заголовок в газете и заголовок в журнале имеют некоторые видовые отличия. В газете заголовок одинок – это, как правило, единственное средство привлечения внимания к тексту, поэтому он должен быть более пронзительным и радикальным («Зубы – русские. Палец – азербайджанский», «Убить постмодерниста», «Олимпиада на всю голову»). В журнале заголовок, как правило, делит первое впечатление от текста с сильной фотографией и даже иногда отходит на второй план. Поэтому он может быть более спокойным, чтобы не конфликтовать с картинкой («Операция" Мозг"», «Глазами мента», «Сомали. Диагноз»).
3. Иногда заголовок приходит в голову еще на местности, иногда в процессе написания текста, но чаще всего его приходится вымучивать в финале. Голова уже опухла, адекватный взгляд на текст потерян – в общем, беда. Что делать?
Я могу предложить только один способ. Назовем его методом нагнетания смыслов. Задача – создать в голове вихрь из слов, понятий, идиом, которые хоть каким-то боком относятся к теме репортажа. Чем больше их будет, тем лучше. Можно их записывать на бумажку, перечитывать, шевелить губами, подключать к штурму друзей, коллег. Рано или поздно в голове замкнет что-то нужное и заголовок родится.
4. Если мозгам уже хана, времени на тайм-аут нет, а заголовок так и не явился, надо глубоко вдохнуть, выдохнуть, наступить на горло собственной мании креативности и попытаться придумать что-нибудь не слишком гениальное, но предельно простое и вполне приличное. Типа «Иран устал ждать войны» или «Гаити. Конец света».
Рассказываю случай из собственной практики. Лет пятнадцать назад я работал в «Общей газете» и написал небольшой репортажик о том, как в Подмосковье сильно честный охотовед во время рейда поймал браконьеров, а один из них сунул ему в лицо удостоверение сотрудника службы безопасности президента. Но охотовед не дрогнул, составил протокол, поимел кучу проблем и пока держится. Я изломал над заголовком всю голову, уже ночь на дворе, дедлайн маячит, домой хочу. Прихожу к заместителю главного редактора Анатолию Костюкову и требую творческого убежища. Мудрый Анатолий Егорович оторвал глаза от бумаги (он тогда еще не дружил с компьютером), посмотрел на меня поверх очков, как дед на внука, и говорит:
– А чего там в репортаже-то?
– Да я ведь уже говорил: охотовед в лесу поймал браконьера, а тот, оказывается, телохранитель президента, и теперь охотоведу предстоит стать героем – возможно, даже посмертно.
– Ну, вот тебе и заголовок: «Охотовед поймал телохранителя», – сказал Анатолий Егорович и снова опустил глаза в бумагу.
А что? Хороший заголовок…
11 2009 год, декабрь Замороженный
Почему Юрий Лукьянов любит Россию и ненавидит медведей
Хлева от Юрия Михайловича – самый большой на Шпицбергене ледник, по которому бродят белые медведи. Справа от Юры Михайловича – «город русских призраков», ионе нем – хозяин. За спиной – гора, похожая на пирамиду Хеопса, на плече – карабин, а прямо перед Юрием Михайловичем Лукьяновым стоим мы с фотографом, и сейчас он, кажется, кому-то из нас даст в морду.
Человек непьющий
– Какой еще «домик Йохана»?! Это ты мне говоришь про «домик Йохана»! Да меня тут каждый песец знает, а у Йохана штаны на жопе и те не свои! Пока здесь я, здесь Россия, а Йохан может убираться к йохановой матери!
Видя, что мы сейчас от страха обкакаемся, Юра меняет гнев на милость:
– Ладно, пойдем, поселю вас в нашем люкс-вагончике.
Если вы до сих пор не слышали словосочетания «Русский Шпицберген», значит, вы нормальный человек, потому что во всей России о нем знает небольшая горстка людей. Возможно, вы что-то вспомните про авиакатастрофу 1996 года, когда при посадке здесь разбился ТУ-154 с нашими шахтерами. Вы тогда еще подумали, чего это они туда летели? Наверное, на норвегов колымить. А на самом деле они летели сюда к себе домой, в Россию.
Да, Шпицберген – это вроде как территория Норвегии. Но не совсем. До 1920 года она была ничья, здесь хозяйничали зверобои и угледобытчики из Англии, Голландии, Германии, Америки, России. Но чтобы представители этих цивилизованных племен окончательно не убили уникальный архипелаг, его было решено на кого-нибудь повесить. Например, на новорожденную Норвегию. Тем более что она была совсем не против, а для государств, которые всегда всерьез претендовали на эту землю (Россия, Швеция, Дания), это был приемлемый компромисс. Суверенитет Норвегии над Шпицбергеном был закреплен Парижским соглашением, который подписали ведущие страны мира. Но этот документ наделял архипелаг особым статусом: любая страна-подписант имела право вести здесь хозяйственную деятельность и норвежские власти обязались не чинить этому препятствий.
С тех пор прошло девяносто лет. Все это время Норвегия делает вид, что соблюдает каждую букву Шпицбергенского трактата, но на самом деле потихоньку его дезавуирует. Мастерски используя свое законодательство, а также делая вид, что очень печется об экологии, она медленно, но верно разворачивает ситуацию таким образом, чтобы никто, кроме нее, не мог заниматься на Свальбарде (Северная земля – так официально называется архипелаг по-норвежски) серьезным бизнесом. По сути, документ 1920 года в полной мере действует сегодня только по отношению к мелкому предпринимательству. Архипелаг является безвизовой и демилитаризованной зоной, сюда имеет право приехать любой человек мира, жить и работать здесь хоть до конца своих дней. Однако всерьез воспользоваться плодами Парижского договора и выстроить на Шпицбергене крупный бизнес удалось пока только одной стране – России. Точнее – государственному тресту «Арктикуголь». И то лишь по той причине, что свою империю он начал строить здесь еще в тридцатых годах и при мощнейшей поддержке советского государства. В результате этой деятельности на сегодняшний день здесь есть три наших поселка – Баренцбург (живой), Грумант (мертвый) и Пирамида (возрождающийся). Собственно, Юра Лукьянов и есть начальник Пирамиды и ответственный по ее возрождению. А Йохан – это немец, знаменитый шпицбергенский алкоголик, который год здесь бомжевал. Приехал в Пирамиду на последнем теплоходике и сделал вид, что опоздал. Юра мог бы отправить его восвояси вертолетом, но приютил из жалости, а теперь то и дело приезжают всякие разные и говорят: «Нам Йохан сказал, что у него тут домик есть, можно мы там поселимся?» Ну как тут не взбеситься?
– Когда меня сюда два года назад прислали, норги тут уже как к себе домой ездили, – возмущается Юра. – Еще немного, и они бы эту Пирамиду у нас заныкали явочным порядком. Но ничего, я их тут всех построил и начал обилечивать. Не зря же я в Карачево-Черкессии родился.
Юра – маленький, но коренастный человечек со скуластым лицом и пронзительными глазами вечно непьющего человека. Его жизненное кредо звучит так: «Ни грамма в рот, ни сантиметра в жопу». Причем первая часть этой сентенции относится к своим (украинцам-гастарбайтерам), а второе – к чужим (соседям-норвегам).
– Если ты в Баренцбурге увидишь, как человек выходит из магазина с бутылкой водки и тут же половину высасывает из горла, это значит от меня только что вернулся. Мне тут продавщица звонит оттуда и говорит: «Злодей, ты чего там с ребятами творишь? У них глаза такие измученные, как будто они родили только что».
Лукьянов из терских казаков, родился в станице Кардоникская, потом перебрался в Лазаревское под Сочи, работал там механиком, а на Шпицберген приехал в 2003 году, когда пришло время оплачивать учебу дочери. Не то чтобы здесь платили намного больше, просто деньги особо некуда тратить, поэтому они копятся. Особенно если ты трезв и морально устойчив.
Юре повезло; 2003 год оказался самым страшным в истории русского Шпицбергена. Именно в это время то, что когда-то называли советским раем, окончательно превратилось в ад.
Уголь падения
Собственно говоря, уголь Шпицбергена был нужен стране только до пятидесятых годов. На нем отапливались Мурманск, Архангельск и другие северные территории СССР. Потом конъюнктура рынка изменилась и деятельность Арктикугля перестала быть рентабельной. Но уходить со Шпицбергена было западло. Поэтому «шпицбасс» продолжил свое существование, только теперь мы стали добывать здесь уголь не с экономическими целями, а с политическими. Советский Шпицберген превратился в витрину социализма. Это было одно из немногих мест на планете, где советский человек жил не за железным занавесом и идеологический враг имел возможность наблюдать за его образом жизни и делать выводы. А значит, нужно было сделать все, чтобы выводы у него получались самые правильные. И шпицбергенский идеологический заповедник действительно эффективно работал: европейский турист смотрел на нас и завидовал. Потому что еще какие-то двадцать лет назад норвежский Лонгиербюен был депрессивным барачным поселком, а Баренцбург и Пирамида – оазисом комфортной жизни.
– Все люди, которые здесь жили до перестройки, говорят одно и то же: «Мы жили в раю», – гид Володя Шорохов, который приехал сюда на летний сезон из Питера, ведет по Пирамиде очередную туристическую группу. «City of ghosts» – главный туристический бренд на Шпицбергене для тех, кто приезжает сюда не по горам лазать и от медведей бегать, а просто что-нибудь посмотреть.
– Здесь было все, что нужно для жизни, – продолжает Володя, – и все это было бесплатно: круглосуточная столовая, бассейн с морской водой и потолком, который отделан карельской березой, огромный культурно-спортивный комплекс, стадион, тир, свой джаз-банд, большая библиотека, кинозал, хореографический кружок. Кстати, именно на Шпицбергене, в поселке Грумант, прошло детство знаменитой балерины Майи Плисецкой, – услышав знакомое имя, иностранцы начинают оживленно кивать головами. – Ее папа работал здесь начальником треста, но потом его расстреляли, – туристы вздрагивают и говорят «вау!»
– Видите эту зеленую травку под вашими ногами, – пытается замять неприятное впечатление Володя. – Больше нигде на архипелаге вы не увидите такой зеленой травы. Дело в том, что в семидесятых годах советская власть завезла сюда целую баржу чернозема. Однажды на нем даже вырос тюльпан, и благодарные советские люди в честь этого события своими руками соорудили железный монумент этому растению. Вы можете увидеть его при входе в бывшую гостиницу, которую, кстати, мы сейчас ремонтируем, и в следующем сезоне она начнет работать для вас.
Иностранцы уже забыли про бедного папу Плисецкой и побежали фотографироваться с железным тюльпаном.
Советский образ жизни продержался здесь до середины девяностых, но потом начал стремительно превращаться в самую неприятную разновидность капитализма – коррумпированный монополизм. В 1998 году шахту в Пирамиде закрыли, людей спешно эвакуировали, поселок законсервировали. А Баренцбург постепенно превратился в жалкое зрелище. Все стало платным, дорогим и некачественным. Начались махинации с зарплатами. Преимуществами своего монопольного положения Арктикуголь пользовался и продолжает пользоваться на всю катушку. Счастливые советские люди постепенно превратились в некое подобие крепостных.
Особенно тяжелыми были два года – 2003 и 2004– Слово «Цивка» люди здесь до сих пор вспоминают с содроганием. Это фамилия тогдашнего гендиректора ФГУП «Арктикуголь». При нем Баренцбург превратился в самый настоящий бичевник. В Л онгиербюен, до которого здесь пятьдесят километров по горам, мимо медведей, люди стали спасаться бегством. Появились журналистские расследования в местной норвежской газете «Свальбардпостен».
– Как вспомню, так вздрогну, – говорит Юра Лукьянов. – В столовой была одна перловка. Люди всех оленей в округе перестреляли. Начальство было вынуждено закрывать на это глаза, но норвеги несколько раз ловили и впаивали такой штраф, что приходилось годами отрабатывать. А Цивка приезжал пару раз в год, но трезвым я его никогда не видел.
Мы сидим с Юрой в его каморке и смотрим телевизор. То есть это только так называется, потому что на самом деле в Пирамиде нет ни телесигнала, ни радио, ни Интернета, ни телефона. О том, что в Америке умер Майкл Джексон, а в России рванула Саяно-Шушенская ГЭС, здесь узнали только от меня. Зато у Юры есть компьютер на «триста гектар памяти», и в нем – мочалка для мозгов на все случаи жизни: фильмы, телепрограммы, прошлогодние новости. Через пару дней я пойму, что со всем этим информационным багажом можно спокойно жить и не париться, потому что все равно ничего принципиально нового в мире не происходит. А сейчас Юра показывает мне хит сезона. Любительский фильм, снятый кем-то в Баренцбурге в голодные годы, который ему недавно дали посмотреть. Вот приходит корабль с новыми работниками, зум приближает картинку, и очень хорошо видно, какие большие и круглые глаза у новичков. Пополнение встречают люди в каких-то гнилых пуховиках и с испитыми лицами. У автора фильма, наверное, было хорошее чувство юмора. На эту съемку он наложил бодренькую песню группы «The Champs» «Текила». А может, он просто монтировал фильм, уже вернувшись на родину, и хотел заглушить слишком негативный опыт оптимистичным стебом.
На таком же корабле и с такими же глазами прибыл на Шпицберген и сам Лукьянов. Свою карьеру в Баренцбурге он начал со скромной должности доставщика крепежных материалов. И тут же влип в историю.
История про Ису-предателя
Полярная ночь на Шпицбергене – совсем не такая, как в Мурманске. С ноября по февраль здесь темень абсолютная и круглосуточная. В первую же зиму трезвому Юре стало скучно. В свободное время он стал тусоваться в местном гараже, собрал из металлолома два «Бурана» и решил с научником Сашой Раскуляком съездить на них в норвежский Лонгиербюен. Сели и поехали. И приехали. А дело в том, что скутера оказались хотя и прочными, но очень шумными. Поэтому их с Раскуляком визит в Лонгиер не остался незамеченным. Однако местные власти успели только зафиксировать шум. Кто именно шумел, они понять не успели. И все бы обошлось, если бы Юра не встретил в норвежском поселке плотника Псу. Точнее, бывшего плотника Псу.
– Жил у нас в Баренцбурге один лезгин, Лясов фамилия, – рассказывает Юра. – Он работал плотником, но если этого не знать, можно было подумать, что как минимум директор шахты. Смотрит начальником, в каждой бочке затычка, где только есть возможность проявить свое влияние – тут же проявляет. Долго он у нас работал, но потом все-таки сбежал к норвегам и устроился шофером в местную администрацию. И вот, значит, я его там встречаю.
Пса, даром что мусульманский тезка Сына Божия и даже той же профессии, повел себя как Иуда. Бывшего коллегу заложил своему начальству с потрохами. Те накатали телегу в Баренцбург и даже статью напечатали в «Свальбардпо-стен». На следующий же день Юру вызывает начальник шахты на ковер, которого у него, правда, нету, но это не важно.
– Все, я тебя, первооткрывателя, вывожу на материк. Нам тут такие шустрые не нужны.
– А в чем дело?
– А в том дело, что по местному законодательству нельзя полярной зимой покидать пределы населенных пунктов. Ни нам, ни норвегам. И ты это знал.
– Нет, не знал.
– Как не знал, когда мы всех новичков собирали и инструктаж проводили?
Юра не врал: он действительно был не в курсе, потому что на инструктаже его не было, причем по уважительной причине.
– Когда мы сюда с тестем приехали, нас в общежитии поселили в комнату, в которой двери не было, – рассказывает начальнику Лукьянов. – Мне тогда тесть говорит: «Ты тут сиди, сторожи вещи, а я пойду дверь искать». Ну я и сидел. Какой же тут инструктаж.
Но уважительная причина Юре не помогла. Начальству уже надо было как-то отчитаться перед норвегами, а если им рассказать историю про дверь, то завтра же весь Лонгиербюен хохотать будет. Поэтому Лукьянова решили депортировать первым же бортом. Но борта надо было ждать два месяца. А за эти два месяца может много чего случиться. И случилось.
– Через две недели вызывает меня директор снова и говорит: «Слышь, пионэр. Ты же ездил как-то к норвегам? Надо еще раз съездить. А то у нас вертолет сломался, а там почта важная пришла». Ну я сел и снова поехал. А потом еще раз. Только теперь «Буран» свой оставлял километра за два до Лонгиера и шел пешком. В общем, искупил свой грех, оставили меня. И даже в должности повысили. Сначала оформили электрослесарем, потом – начальником участка СМУ. Наконец Цивку все-таки поперли и назначили нового директора – Веселова. Вот это толковый мужик. Он тут же решил Пирамиду размораживать, туризм здесь развивать. А то, правда, еще бы немного – и норги ее бы у нас отобрали. Тут же – как в садоводческом товариществе: не пашешь землю – дай другому попахать. Ну и предложил мне стать главным по разморозке. Я согласился. А что? Место приятное и все подальше от хохлов баренцургских. Я ведь известный хохлофоб. Терпеть их не могу – что западных, что восточных.
– А чего так?