От Нефертити до Бенджамина Франклина Басовская Наталия

В 1499 году в Миланское герцогство вторгаются французские войска, Лодовико Сфорца бежит, и Леонардо остается без покровительства. Но, кажется, политические события его мало волнуют, они вынуждают его искать себе новое пристанище, только и всего. И в сущности, покинув Милан, он нигде не остается надолго. Начинается период его скитаний. Он то возвращается во Флоренцию, то на время отправляется в Рим по приглашению папы, то идет на службу к безусловному злодею Цезарю Борджиа, правителю Романии.

То редкое равнодушие прежде всего к политическому контексту жизни, которое изначально присуще Леонардо, в этот период проявляет себя особенно сильно. Но поскольку все зашифровано, скрыто от посторонних глаз, нет никаких реплик, хотя бы случайно долетевших слов, мы так и остаемся в неведении. Ну почему он идет служить к Борджиа, этому самому жестокому и коварному злодею и отравителю? Нет ответа.

Сфорца убил только одного своего родственника в борьбе за власть, Борджиа убил всех, до кого только мог дотянуться. Это был страшный правитель. Он получил от своего отца, папы Александра VI Борджиа, в управление очень привлекательную область — Романия на северо-западе Италии. Кто только не был там правителем! И византийцы, и лангобарды, и в «Священную Римскую империю» она входила, и, наконец, досталась папству. И вот Цезарь Борджиа решил именно здесь создать свое абсолютистское государство.

Вряд ли Леонардо идет к нему на службу от отчаяния. Ему не грозит нищета, его знают и уважают. Может быть он занимает должность архитектора, инженера в надежде воплотить хотя бы некоторые свои проекты? Это единственное разумное объяснение, хотя еще раз хочу напомнить — обычные человеческие мерки к Леонардо вряд ли применимы. В пору короткого служения у Борджиа он встретил в Урбино и подружился с человеком, которого можно назвать его единственным другом, — с Николо Макиавелли.

Оба не в меру умные, критически настроенные и слишком сильно отстраненные от реалий жизни. Ведь надо же было быть Макиавелли, чтобы в Цезаре Борджиа найти идеального правителя! А может быть, это тот уровень здравого смысла, который твердит тебе — «политик есть политик, не призывай его к нравственности, не будь наивным». По крайней мере, именно такая мысль владела Макиавелли.

После очередного, уже не первого массового убийства, которое устроил Борджиа, Леонардо его покидает. Связаны ли эти события? Не знаю. Вопрос остается открытым. Он снова попадает во Флоренцию, и городские власти поручают ему участвовать в росписи Дворца Синьории, где уже работает Микеланджело. И вот два этих титана трудятся каждый над своим произведением. Конечно, они ревнуют друг друга к работе, к заказчику, к славе. Леонардо уже где-то обронил, что у Микеланджело не живопись, а рисованная скульптура. А время от времени к ним заходит юный Рафаэль посмотреть, как идут дела. Сколько гениев на квадратный метр площади, просто невероятно!

Переезжая, странствуя, выполняя разные поручения, заказы, Леонардо создает несколько шедевров, которые возит с собой, не желая с ними расставаться. Это портрет Моны Лизы («Джоконда»), Иоанна Крестителя в молодости, Мадонны и святой Анны.

По приглашению французского короля Франциска I Леонардо приезжает во Францию. Для чего он нужен Франциску I? Для красоты, для почета и престижа. Потому что его называют «божественный Леонардо», и интеллектуальный, художественный мир знает это имя. И Франциску не терпится сказать: «Леонардо? Так он же у меня при дворе». Правда, король несколько раз давал понять Леонардо, что ждет от него чего-нибудь прославляющего, но все как-то не складывалось. Правая рука художника была парализована, левая работала, но… все шедевры были уже созданы. И тогда Франциск приобрел у него «Джоконду», проявив вполне деловой подход эпохи раннего Нового времени.

В последние годы Леонардо особенно занимали летательные аппараты и вопросы геронтологии. Известно, что он изучал тело некоего человека, который умер от старости, а потом написал: «Я анатомировал его, чтобы понять, как это происходит». Скончался Леонардо в небольшом французском городке Амбуаз, на реке Луаре, недалеко от королевского дворца. В полном сознании он написал: «Пора составить завещание, поскольку принимаю во внимание уверенность в смерти и неуверенность в часе оной». Он завещал свои рукописи и книги Франческо Домельти, одному из любимых учеников (он был всегда окружен учениками), и тихо скончался 2 мая 1519 года. У него есть такие строки: «Я не устаю, принося пользу. Естественно, природа сделала меня таким». Думаю, он сам ответил на таинственные вопросы, связанные с его жизнью, сказав слово «природа».

Новое время

Бенджамин Франклин

Лицо Американской Революции

Для некоторых не очень просвещенных людей Бенджамин Франклин — лицо на стодолларовой купюре. Если же говорить серьезно, он — лицо американской революции. Человек, воплотивший в себе новую нацию в процессе ее рождения, в период войны за независимость США в 1775–1783 годах. И первый дипломат, представлявший Соединенные Штаты в Западной Европе.

Враг Великобритании, один из тех, кто отколол от нее крупнейшие 13 колоний.

При этом интересно, что в 2006 году в Лондоне в честь 300-летия Франклина в единственном уцелевшем доме, когда-то ему принадлежавшем, был открыт его музей.

Английское правительство потратило несколько миллионов фунтов стерлингов на увековечение памяти человека, некогда заклятого врага Британии. Через многие годы стало ясно, распад Британской империи, которому, как мог, способствовал Франклин, пошел Англии на пользу.

Но Франклин не только политик. Он современник Ломоносова и тоже крупный ученый середины XVIII века, ставший членом Российской академии наук. И это при том, что он имел всего два класса образования. О таких людях сегодня принято говорить «селф-мейд» (сам себя сделавший).

Гуманист, враг рабства, расположивший к себе интеллектуалов даже во враждебной Англии. Человек, чьи недостатки были очевидным продолжением достоинств. Великий острослов Марк Твен не любил Франклина за морализаторство. Но это было морализаторство, основанное на глубоком убеждении.

Восемьдесят четыре года жизни. И только в возрасте семидесяти семи лет он оставил политическое поприще, чтобы провести остаток жизни в кругу семьи.

Франклин родился 17 января 1706 года в Бостоне, маленьком, очень грязном захолустном городке с населением примерно пять тысяч человек. Через много лет, видимо вспомнив детство, Франклин всерьез занялся чисткой американских городов.

Отец, Джозайя Франклин, владел мастерской по изготовлению мыла и сальных свечей. Он был родом из графства Нортгемптон в Северной Англии. В 1683 году вместе с первой женой и тремя детьми он бежал в Америку от религиозных преследований.

Родители и другие родственники Бенджамина были людьми незаурядными. Например, один из его дядюшек, будучи красильщиком шерсти, писал стихи. В семье высоко ценили духовную свободу. Со временем сам Франклин твердо стал на позиции деизма, течения, не присоединившегося ни к одной официальной конфессии. Он полагал, что бог сотворил мир, но после этого в дела мирские не вмешивается. Поэтому человек должен все решать сам. Многие современники считали Франклина безбожником, хотя это было вовсе не так.

Детство Франклина — это малоприятные запахи мыловарни. Занятие отца было не очень почетно, но относительно доходно. А денег требовалось много: семья была многодетная. Семеро детей от первого брака и еще десять — от второго, с Абиа Фолгер. Бенджамин (или Вениамин, от латинского VENIA — милость, благодеяние) был 15-м ребенком в семье. И последним сыном: после него родились две его сестры.

В мемуарах Франклин с удовольствием вспоминал, как много народу собиралось обычно за домашним столом. За едой, довольно скудной, велись важные разговоры, как правило на темы морали. На всю жизнь у Франклина осталась эта привычка — совершенно не замечать, что он ест. Для него это никогда не имело значения, хотя с годами он сделал головокружительную карьеру и ему доводилось обедать и с маркизами, и с королями. Франклин ценил не еду, а общение во время трапезы.

Еще одна детская привычка — чтение. Франклин писал, что он не помнил себя не умеющим читать. К моменту, когда отец отдал его в школу, восьмилетний Бенджамин уже умел читать.

Надо сказать, Джозайя Франклин не стремился передать младшему сыну свое мыловаренное ремесло. Он видел способности мальчика, его тяготение к интеллектуальным занятиям и мечтал о том, чтобы тот получил хорошее образование. В те годы в американских колониях Великобритании человеку из небогатой семьи шанс выйти в интеллектуалы давала карьера священника.

С таким расчетом отец и отправил Бенджамина в относительно престижную для Пенсильвании Грамматическую школу. Мальчик проучился там год, делая большие успехи в каллиграфии и чтении. Но у него не было никаких успехов в математике. Он освоил ее позже и совершенно самостоятельно.

Через год стало ясно, что отец не в состоянии платить за обучение сына в Грамматической школе. Пришлось перейти в более дешевую — Школу письма и арифметики. В 10 лет Франклин окончил ее и больше никогда нигде не учился. Он начал работать в мастерской отца. Мальчику давали разные мелкие поручения и лишь иногда доверяли самому изготовить свечу.

Все задания Бенджамин выполнял с удивительной добросовестностью, которая отличала его и потом, в течение всей жизни. Все, за что он брался, независимо от того, нравилось ему или нет, он делал хорошо и основательно.

Мыловаренное ремесло его не увлекало. Его настоящей страстью было море. Живя на побережье, он мог подолгу наслаждаться красотой моря. Была и еще одна страсть — чтение. Бенджамин читал все больше и больше. И очень страдал от дефицита книг. Не удивительно, что именно он, став зрелым политиком, создал первую американскую публичную библиотеку. А в детстве и юности книги ему приходилось добывать с большим трудом. Так, Франклин познакомился с одним купцом, у которого были книги, и брал их почитать на ночь, обещая не помять и не испачкать. Глотая книгу за одну ночь, юноша еще не знал, что формирует собственную личность.

В 12 лет Бенджамина отдали в обучение к старшему сводному брату Джеймсу, у которого была своя типография. Это была большая удача. Здесь Франклин обрел первое поприще, на котором мог чего-то достигнуть и быть счастливым. И это несмотря на кабальный договор: восемь лет работы в типографии без жалованья.

Но даже живя в нищете, все копейки, которые у него были, Франклин тратил на книги. В 12 лет он уже прочел «Опыт о человеческом разуме» Джона Локка, к которому впоследствии не раз возвращался. Затем увлекся Плутархом. Поглощенный античной литературой и историографией, Бенджамин целенаправленно овладевал приемами сократического разговора — учился вести беседу о сложных философских проблемах и ставить точные вопросы, помогающие найти ответ.

Кроме того, Франклин самостоятельно изучал языки. Освоил французский настолько, что говорил на нем совершенно свободно, а еще знал итальянский, испанский и латынь. В нем сочетались выдающиеся способности и выдающееся усердие.

В 1721 году, когда ему было 15 лет, его брат начал издавать журнал. И Бенджамин тайно, меняя почерк, стал писать туда статьи. Эти анонимные тексты принесли изданию успех. Но когда секрет раскрылся, брат, вместо того чтобы выразить благодарность, видимо из черной зависти, устроил ему грубую сцену. На сторону старшего встал и отец, считавший, что младший сын проявил неуважение к семейным традициям. У Бенджамина было острое чувство собственного достоинства. Поэтому он разорвал договор и ушел буквально ни с чем.

Плохо одетый, совершенно нищий, он перебрался на каком-то суденышке в Нью-Йорк, где не нашел никакой работы, а оттуда — в Филадельфию. Она и стала городом его жизни.

В мемуарах Франклин вспоминал о том, как, качаясь от голода, он пошел купить себе какую-нибудь булку. И выяснилось, что хлеб в Филадельфии дешевле, чем в Бостоне! Как же был счастлив голодный юноша, которому дали целых четыре булки! Он ел на ходу — и в эту минуту его увидела с балкона его будущая жена. Она улыбнулась забавному юноше с булкой. А он просто прошел мимо. У него остался кусок хлеба, и он отдал его женщине с ребенком, которая приплыла на том же суденышке и была в такой же крайности, как он сам.

В Филадельфии Франклин опять устроился рабочим в типографию. И довольно скоро стал известен как семнадцатилетний мудрец. Он был настолько начитан и умен, что люди тянулись к нему, любили с ним разговаривать. Молва была такой громкой, что Франклином заинтересовался губернатор Пенсильвании Уильям Кейт — английский чиновник, хитрый и склонный к авантюризму. Он решил воспользоваться талантами юноши и предложил ему отправиться в Англию, чтобы там усовершенствовать свое типографское мастерство. Обещал дать рекомендации и деньги. Все это оказалось обманом. Как выяснилось, у Кейта была очень плохая репутация. Его рекомендации ничего не стоили. У всех, к кому Франклин обратился, он получил отказ.

Но Бенджамин не растерялся и не пропал. Он устроился в одну типографию, потом в другую. Всего он провел в Лондоне два года, с 1724-го по 1726-й. И действительно обрел высочайшую квалификацию, ведь типографское дело в метрополии было поставлено гораздо лучше, чем в колониях.

Здесь Франклин написал первую книжку с наивным, очень в духе XVIII века названием — «Рассуждение о свободе и необходимости удовольствий и страданий». Она вышли анонимно, маленьким тиражом, который Бенджамин сам раздавал друзьям и знакомым. Тем не менее книга произвела впечатление. Многих заинтересовал этот типографский рабочий, который в неполные 20 лет рассуждал на уровне маститых мыслителей французского Просвещения.

Вернувшись в Филадельфию, Франклин с 1727 по 1728 год работал в типографии некоего Краймера. В этот период юноша составил план морального самосовершенствования. Он выбрал 13 добродетелей, расставил их по номерам и написал, как он их понимает. Более того — он дал себе клятву каждый день отмечать, соблюдал ли он эти добродетели. Даже вычертил специальный график.

Формулировки звучали, например, так: «Бережливость (добродетель номер пять). Позволяй себе только те расходы, что принесут пользу другим или тебе самому; ничего не растрачивай попусту. Справедливость (номер восемь). Никогда не обижай людей, причиняя им зло или не делая добра, как велит долг. Чистоплотность — добродетель номер десять. Не допускай ни малейшей грязи ни на себе, ни в одежде, ни в доме». Последняя же по счету «заповедь Франклина», Кротость, звучала так: «Следуй примеру Иисуса и Сократа».

На первый взгляд эти принципы кажутся очень простыми и наивными. Но люди тянулись к незаурядному юноше. Работая в типографии Краймера, он организовал то, что сам называл «хунтой». Это был философский просветительский кружок, который, с согласия хозяина, собирался по пятницам в типографии. Хозяин не возражал, потому что участники кружка не пили алкоголя. Франклин глубоко презирал спиртное и считал, что люди, которые тратят время и здоровье на пиво, глубоко заблуждаются.

Задачей кружка было нравственное совершенствование его участников. Из их общения исключались такие слова, как «конечно, несомненно». Они были заменены выражениями «я полагаю», «мне так кажется в данный момент». В конце жизни, работая над мемуарами, Франклин отметил, что приобретенный тогда навык сыграл колоссальную роль в его будущей дипломатической деятельности. Он писал: «Думаю, что этой своей привычке вот так изъясняться после моего качества честности я больше всего обязан тем, что мои соотечественники столь рано стали считаться с моим мнением, а также с моим большим влиянием в общественных советах, куда меня избирали, ибо я был плохим, некрасноречивым оратором, затруднялся в выборе слов, говорил не очень правильно. И, несмотря на это, обычно проводил свою точку зрения». Очень трезвый самоанализ! Франклин жил в эпоху, прославившую ораторов революции. Был не слишком красноречив, но сделал блистательную карьеру.

В его жизни вообще множество подобных противоречий. Например, именно у него, человека совершенно неромантического, простоватого морализатора, была возвышенная и трогательная история любви. Первого сентября 1730 года Франклин женился на той самой Деборе Рид, которая когда-то улыбнулась ему, нищему юноше с булкой. Познакомившись, они сразу очень понравились друг другу и перед отъездом Бенджамина в Лондон обручились. Однако после этого Франклин почти два года не давал о себе знать. Он совершенно отвлекся. И вовсе не на других девушек. Его поглотила интеллектуальная жизнь Лондона.

Дебора сочла себя забытой, и родственники уговорили ее выйти замуж за некоего Роджерса, который оказался сущим мерзавцем. Он промотал все деньги, залез в долги и бежал от неприятностей на Антильские острова — место каторги и ссылки. Может быть, он и собирался там что-то заработать, но вскоре умер. Вернувшийся тем временем из Англии Франклин вновь сделал Деборе предложение, и оно было принято. Всю жизнь потом он благодарил бога за то, что у него такая жена, и корил себя за то, что чуть было не потерял ее навсегда.

В 1729 году у Франклина появилась собственная типография. Он нашел человека, который вложил свой капитал в это предприятие. Со временем Франклин вернул долг. С его желанием и умением работать он быстро богател. Помогла, конечно, и женитьба: Дебора была из зажиточной семьи.

В общем, все шло хорошо. Франклин получил подряд на печатание банковских билетов в штате Нью-Джерси. Кстати, этот опыт позволил ему написать трактат о бумажных деньгах, высоко оцененный потом Карлом Марксом. Кружки-хунты распространялись по американским колониям. Они дали начало сети публичных библиотек по подписке. Это сыграло важную роль в интеллектуализации этих, поначалу очень провинциальных, сельских владений Англии.

Укреплялась и репутация Франклина-мыслителя. Он сделался общественным человеком. В 1736 году был избран секретарем Законодательного Собрания Пенсильвании, а в 1737-м — в Ассамблею провинции и назначен почтмейстером Филадельфии. Это очень большая должность. От работы почты в те времена, в особенности при наличии у Англии заморских колоний, зависела вся система контроля и управления. Почта была важнейшим нервом, связующим колонии и метрополию. Франклин очень дорожил этой должностью. После одного неприятного эпизода он был от нее временно отстранен и очень от этого страдал. А позже он стал главным почтмейстером союзных колоний.

К этому времени Франклин, с двумя классами образования, обрел славу ученого. Его увлекали опыты с электричеством. Это было модно, но не все достигали в своих экспериментах подобных успехов. Поначалу занятия Франклина имели салонный оттенок: он устраивал представления в салонах богатых людей. Но от развлечения он перешел к науке. В 1750-х годах он составил подробный доклад о результатах своих опытов. Сделал вывод о родственности электричества и молнии. И изобрел громоотвод. Это изобретение заметили не сразу, но со временем оно зазвучало по всему свету очень громко. Его признала Королевская Академия в Англии.

Кроме того, Франклин усовершенствовал систему электрического освещения. Изобрел он и знаменитый камин Франклина, позволивший лучше отапливать помещения в его любимой Филадельфии. А живя в Англии, придумал бифокальные очки, при помощи которых можно было и читать книгу, и смотреть вдаль. Он вообще был силен в прикладной науке.

Не кто иной, как Франклин предложил переход на летнее время. Он считал, что это позволит экономить дрова. А принято такое решение было в США только во время Первой мировой войны, чтобы экономить горючее.

Его сочинения составляют 40 томов. Он написал труды в области метеорологии, теории кораблестроения, духовой музыки. Настоящий энциклопедист, достигший ранга ученого путем самообразования.

Для Филадельфии Франклин сделал чрезвычайно много. Он был удивительно практичным человеком, склонным к применению любого научного изобретения в повседневной жизни людей. У него была простая мысль: надо заботиться о повседневных удобствах. Людям нужны безопасность, тепло, свет, чистота. Например, он создал вольную команду пожаротушения и добился сокращения числа пожаров. В Филадельфии, прежде утопавшей в грязи, были сооружены тротуары. Открылась первая общественная больница. Франклин был человеком без гонора, без белых перчаток на руках. И когда понадобилось, увлеченно занимался и проблемой очистки города, и совершенствованием дорог. Он понимал, что это необходимо, а значит, достойно. И позже, став всемирно известным ученым и политиком, он не брезговал простыми житейскими вопросами.

Высоко ценил Франклин и просвещение. Он стал инициатором создания Пенсильванского университета, который был открыт в 1751 году. Когда же ему предложили возглавить университет, он отказался, помня все-таки, что не имеет серьезного образования. Кстати, в эпитафии, которую Франклин в 23 года сочинил для собственной могилы, он называл себя всего лишь типографским наборщиком.

В 1754 году по инициативе Англии был созван первый Конгресс представителей колоний в Олбани. Выступая там, Франклин предложил создать союз колоний — прообраз будущих Соединенных Штатов. Революционером он не был — но стал сторонником революции.

А в 1755 году Франклин побывал даже полковником милиции. Слово «милиция» означает в данном случае — ополчение, защищающее границы Пенсильвании. Во время войны между Англией и Францией, когда французам удалось заключить мир с местными индейскими племенами, Пенсильвания подвергалась страшным индейским набегам. Уничтожались целые деревни. И Франклин, не имевший никакого вкуса к военной карьере, стал руководить самообороной. Это решение стоило ему ровно половины немалого уже состояния. Генерал, который получил от него личные средства на оборону Пенсильвании и дал ему расписку, погиб, и деньги не были возвращены.

Постепенно Франклин продвигался по карьерной лестнице внутри колониальной английской администрации. Он не был в ту пору врагом англичан и долгое время считал, что можно мирно договориться с метрополией, с английским королем Георгом III. В действительности с этим человеком никому не удавалось договориться, так как он проводил крайне негибкую, недальновидную политику в отношении американских колоний.

Но Франклин во время следующего долгого пребывания в Англии — с 1757 по 1762 год — делал все, чтобы мирно разрешить противоречия. Он пытался добиться, чтобы Англия предоставила колониям больше автономии и не грабила их беспощадными налогами. Но его предложения не находили отклика у британских властей. Бездарные ставленники Георга III не желали понимать, что приближался распад Британской империи.

В последующие годы недоброжелатели обвиняли Франклина в том, что он слишком долго придерживался мирной тактики в переговорах с англичанами. Но ведь это так понятно: он не хотел крови, не хотел того ужаса, который непременно несет в себе революция. «Восстания нет, — говорил он. — Но его создадут».

Что было бы, если бы Англия пошла на радикальное снижение налогов и таможенных пошлин, если бы вступила с колониями в продуктивные переговоры? Безусловно, Соединенные Штаты все равно бы образовались. Но позже и, может быть, меньшей кровью.

Но понимания не было. И спокойный, лояльный Бенджамин Франклин начал поворот в сторону революции. Он писал талантливые памфлеты в защиту американских колоний, демонстрируя прекрасный литературный стиль. Их читала вся интеллектуальная Англия. Причем Франклин никогда не призывал к кровавой борьбе.

А крах империи приближался. Знаком начала американской революции стало так называемое Бостонское чаепитие 1773 года. Тогда в Бостоне, родном городе Франклина, противники высоких пошлин, переодевшись индейцами, прорвались на корабли, стоявшие в порту, и сбросили в море весь привезенный из Англии чай. С этого момента в колониях началась кампания против употребления чая, который там очень любили.

В 1776 году, когда на втором Континентальном конгрессе — съезде депутатов от 13 североамериканских колоний — была подписана Декларация о независимости США, Франклину уже исполнилось 70 лет. Семидесятилетний революционер и крупный политик — фигура нетипичная, немассовая. У многих в этом возрасте активная политическая жизнь заканчивается. У него же она была в разгаре. Он участвовал в составлении Декларации независимости вместе с другими отцами-основателями США, в том числе Джорджем Вашингтоном и Томасом Джефферсоном. Именно Франклин настоял на том, чтобы все участники Конгресса подписали Декларацию и проголосовали за нее.

Поворот к революции давался Франклину вовсе не просто. В 1774 году он овдовел: Дебора очень тосковала во время длительной разлуки, когда муж был в Англии, и умерла, не дождавшись его. А через два года возник еще и конфликт с сыном. У Франклина был незаконнорожденный сын Уильям, появившийся на свет еще до женитьбы отца. Франклин много делал для него, продвигал его в жизни. В 1776 году Уильям занимал должность губернатора Нью-Джерси — и выступил против Декларации. Он принадлежал к числу лоялистов — тех, кто выступал за сохранение лояльного отношения к законному правительству. А законной была власть английского короля. Любая гражданская война проходит через семью, жестоко разделяя близких. Конечно, Франклину было больно сознавать, что они с сыном так безнадежно разошлись.

После подписания Декларации независимости, в декабре 1776 года, Франклин был направлен только что провозглашенными Соединенными Штатами в Париж. Вместе с ним представлять интересы мятежных колоний должны были двое его коллег — Ли и Дин, наделенные такими же правами, как и он. К сожалению, они не только не помогали ему, но и во многом вредили.

Франклин прибыл в Париж в составе комиссии по международным делам. Видимо, специально для маскировки был пущен слух, будто на самом деле он приехал во Францию, чтобы отойти от борьбы. Он стар и хочет спокойно дожить остаток дней. Русский посол, князь С. И. Барятинский писал, что, по мнению некоторых, Франклин находится в Париже только для того, чтобы отдать учиться двух своих внуков. Сам же он направляется в Швейцарию и везет с собой золото в слитках на 600 тысяч ливров с намерением купить себе замок.

Правда, князь Барятинский все-таки упомянул версию о том, что Франклин прибыл искать союза с Францией для колоний. Казалось бы, совсем абсурдное предположение! Какие могут быть надежды на союз мятежных колоний с абсолютистской Францией, такой же колониальной державой, как и Великобритания?

Франклин провел во Франции девять лет. Поначалу его миссия складывалась очень трудно, потому что Штаты терпели поражение в войне. Даже талантливому полководцу генералу Вашингтону не удавалось создать армию из ополчения фермеров, то есть, в сущности, из ничего. Американцам противостояла мощная английская военно-колониальная машина, которая имела огромный опыт усмирения бунтовщиков.

Но несмотря на первоначальные неудачи своей миссии, Франклин познакомился в Париже с известными людьми, вошел в их среду, сделался безмерно популярным. Один из русских дипломатов отмечал: «Все только и говорят о Франклине». Среди тех, с кем он встречался, был Вольтер. Великий француз заговорил со знаменитым американцем по-английски, подчеркнув: «Я буду говорить на языке Франклина». Для элегантного XVIII века быть модным — это чрезвычайно важно.

Вольтер и Франклин выступили на заседании Парижской академии наук. Даже недруги признавали, что их появление вызвало шумный восторг. Побывал Франклин и в поместье Вольтера. Там сам хозяин довольно странным образом благословил внука Франклина, сказав: «Люби бога и свободу». Кстати, эти слова в очередной раз свидетельствуют о том, что Вольтера совершенно напрасно называют безбожником. Он был не атеистом, а борцом с католической церковью. И как перекликаются слова Вольтера с призывом Франклина следовать примеру Иисуса и Сократа! Удивительно близки по духу оказались утонченный, изысканный и, конечно, высокообразованный Вольтер и этот самоучка, сын мыловара. Их объединили любовь к науке и тяготение к свободе.

Франция того времени — это страна не только абсолютистская, но и предреволюционная. В год приезда Франклина до Великой французской революции оставалось 13 лет. Но его главное дело — привлечение достойных людей к идеям революции американской. Привлечение собственной незаурядной личностью.

Именно Франклин рекомендовал Вашингтону молодого поляка Тадеуша Костюшко, обучавшегося в Парижской военной академии. В дальнейшем этот благородный и смелый человек героически проявил себя при Саратоге — в решающем сражении американской революции.

Маркиз Жильбер де Лафайет, пылкий 18-летний юноша, отправился воевать в Америку, видимо, без прямого воздействия Франклина. Когда, овеянный славой героя войны за независимость, он возвратился, то не мог появиться в Париже, потому что участвовал в войне без разрешения королевского двора. Для маркиза это непозволительно. Но суровость позднего французского абсолютизма сильно смягчалась его дряхлостью. Принять к Лафайету строгие меры уже не могли. Он просто остановился подальше от Парижа, в Гавре. И Бенджамин Франклин, воплощавший в себе зарождающуюся американскую нацию, отправил маркизу награду — золотую саблю с дивными гравировками и инкрустацией. Он наверняка потратил на это собственные средства. Это был по-настоящему бескорыстный человек. Его биография ярко доказывает, что деньги отнюдь не обязательно должны ассоциироваться только с черными делами.

Живя во Франции, Франклин встречался или переписывался с мыслителями и будущими деятелями французской революции: аббатом Сийесом; философом Даламбе-ром; журналистом, будущим якобинцем Маратом, который уже создал знаменитый памфлет «Цепи рабства», направленный против абсолютизма. Наконец, Франклину прислал письмо безвестный пока адвокат из провинции Аррас — Максимилиан Робеспьер. Ему пришлось вести дело о громоотводе. Некоторые обыватели считали, что это опасная затея, рассказывали, что некто пострадал, экспериментируя с громоотводом. Сам же Робеспьер стоял на прогрессивных позициях. Адрес Франклина знали все: «Париж. Бенджамину Франклину». И Робеспьер написал ему, что защищал идею громоотвода и что считает его изобретателя самым славным ученым в мире.

Важную роль для успеха миссии Франклина в Париже сыграл драматург, интеллектуал, знаменитый острослов Бомарше. История его отношений с Франклином блестяще описана в романе Л. Фейхтвангера «Лисы в винограднике». Бомарше сочетал в себе черты просветителя, сторонника свободы личности — и делового человека, не брезговавшего никакими средствами для получения прибыли. Ему очень хотелось поддержать колонии в их борьбе за свободу, но так, чтобы иметь от этого финансовую выгоду. Бомарше создал фиктивный торговый дом «Гарталес и компания». Ни для кого не было секретом, что за фамилия использовалась в названии. Дело в том, что Горацио Гарталес — псевдоним Бомарше. Одряхлевший режим Людовика XVI был не в силах помешать хитрому буржуа Бомарше работать на американскую революцию. Через торговый дом «Гарталес и компания» из монархической Франции в революционную Америку шли денежные средства и оружие. Бомарше и Франклин стали друзьями.

И хотя духовно Франклину были близки совсем другие люди, он ценил деловые качества Бомарше и сотрудничество с ним.

Что же толкало Францию к заключению союза с США?

С одной стороны, потери в недавней Семилетней войне. По итогам этой войны 1756–1763 годов Франция лишилась таких владений, как Канада, часть Луизианы, Флорида, территории в Индии. Она перестала быть второй по величине и значимости колониальной державой.

Франция стремилась взять реванш у Великобритании. Война Соединенных Штатов за независимость давала Франции прекрасную возможность разбить врага, но не собственными руками.

Кроме того, выбор Франции был во многом предопределен в 1777 году результатами сражения при Саратоге. После этой битвы французский министр иностранных дел сказал, что пора решать вопрос. Стало ясно, что восставшие штаты могут победить — и тогда Франция не закрепит своих почти утраченных позиций на американском континенте.

Так что 6 февраля 1778 года были подписаны союзный и торговый договоры между Францией и США. Сам этот факт означал признание нового государства. А 14 сентября 1778 года Бенджамин Франклин стал полномочным представителем США во Франции. Прекратила существование Объединенная комиссия Конгресса, в которой ему так трудно было взаимодействовать со своими партнерами. Им пришлось признать, что Франклин одержал верх.

В эти годы Европу и весь мир волновало, какую позицию займет в отношении Соединенных Штатов Америки монархическая Россия. Лично Екатерина II поддерживала английское правительство и английского короля. Но, как дальновидная правительница, она избрала политику так называемого вооруженного нейтралитета. Объявив о нем, Россия подорвала господство английского военного флота.

Союз между США и Францией и позиция России подтолкнули возникновение антианглийской коалиции. К ней присоединились Испания и Голландия. Появление Лиги вооруженного нейтралитета нанесло удар по владычеству Англии на морях.

Франклин приобрел большую известность в России. Екатерина II, писавшая о Радищеве, что он бунтовщик хуже Пугачева, заметила в его книге положительный отзыв о Франклине. Но она не была настроена однозначно против Франклина. Императрица была человеком просвещенным, а Франклин был энциклопедической личностью, символом Просвещения. И хотя личные контакты Екатерины с Франклином — посланцем бунтовщиков — были невозможны, она не объявляла ему войны.

Екатерина была достаточно умна, чтобы закрывать глаза на многочисленные упоминания Франклина-ученого в русских газетах. Он прославился как исследователь электричества, о нем одобрительно отозвался М. В. Ломоносов. Наконец, в 1779 году, после заключения союза между США и Францией, Франклин был единогласно избран членом Российской академии наук.

Этому решению всячески содействовала подруга Екатерины II Екатерина Дашкова. В ответ Франклин включил ее в Американское философское общество. Женщина — член философского общества — редкое явление для XVIII века.

В Париже Франклин встречался с писателем Д. И. Фонвизиным. Впечатление было взаимно благоприятным. Начиная с 1778 года произведения Франклина начали переводиться на русский язык. Самым популярным был «Альманах бедного Ричарда». А в 1791 году была опубликована в переводе на русский язык автобиография Франклина, которую хвалил сам Карамзин, а вслед за ним, уже после смерти Франклина, оценил и Пушкин. Это действительно очень искренняя, трогательная книга, страницы которой заполнены воспоминаниями о прекраснейших, достойнейших людях. И это очень показательно. Скажи, как ты отзываешься о людях, и я многое скажу о тебе…

Воспоминания Франклина характеризуют его как предельно скромного человека. О некоторых важных деяниях он говорит так: «Мне приписали этот проект. Это не я! На самом деле его готовил такой-то достойнейший человек, а я ему только помогал».

Еще одна важная миссия Франклина в Париже — тайные переговоры с Англией. Их вел с представителем мятежных колоний специальный уполномоченный английского правительства Освальд. Положение Великобритании было очень тяжелым. Признать утрату американских колоний означало признать начало распада великой колониальной империи. Переговорный процесс шел пять лет и завершился подписанием Версальского мирного договора 1783 года. То, что Англия признала независимость колоний, можно уверенно назвать дипломатическим подвигом Бенджамина Франклина. По тому же договору Франция получила Сенегал и Тобаго, а Испания — Прован, Минорку и часть Флориды. И даже Людовик XVI, считавший американцев бунтовщиками, был доволен достигнутым результатом. А Франклин, кстати, всегда утверждал, что Франция выиграет от союза с Соединенными Штатами. Вообще признание США в Европе знаменовало начало новой эпохи в мировой истории.

При этом еще в разгар переговоров, в 1781 году, он просился в отставку, объясняя свое желание так: «Мои умственные способности, кажется, не ослабели. Очевидно, я узнаю об этом последним. Но я чувствую, что слабею физически. Я опасаюсь, что наши интересы могут пострадать из-за этого». У Франклина была и конкретная кандидатура на должность посла. Но Конгресс США 75-летнему Франклину первоначально в отставке отказал.

Франклин полюбил Париж. Но он отдал столько сил своей родине, что не мог не вернуться туда. В Соединенных Штатах он был встречен восторженно. Впереди у него было еще одно важное, знаковое деяние — он поставил свою подпись под Конституцией США.

Единственный из отцов-основателей, Франклин подписал все три документа: Декларацию о независимости, Версальский договор и Конституцию.

Последние годы он провел в кругу семьи. И казалось, забыл о великих борениях. Но нет! За 25 дней до смерти Франклин направил в Конгресс письмо об отмене рабства. Он успел принять участие в первых шагах еще совсем слабого в тот момент движения аболиционизма, которому предстояло в конце концов победить. Франклин обращался к Конгрессу США от имени аболиционистского общества Пенсильвании. Потом такие общества возникли по всей стране.

«Рабство, — говорилось в письме, — это жестокое унижение человеческой природы. Несчастный человек, с которым долго обращались как с животным, очень часто опускается и не имеет человеческого достоинства. Тягостные цепи, которые связывают его тело, сковывают его умственные способности и ослабляют общественную привязанность его сердца». Элегантно и сентиментально — в стиле XVIII столетия. Впереди была вторая американская революция, новая гражданская война — и та поправка в Конституции, которой Франклину не удалось добиться. До отмены рабства, состоявшейся в 1864 году, оставалось еще больше 70 лет. А Франклину в отношении рабства все было ясно. Свою первую статью против рабства он написал в 1751 году, почти за 40 лет до этого.

Бенджамин Франклин умер в 1790 году. Ушел из жизни совершенно не склонный к агрессии и воинственности человек, ставший особым, интеллектуальным революционером. Почти все свои деньги он завещал не внукам, а штату Пенсильвания на обустройство больниц и школ, причем получить средства следовало через 200 лет, когда образуются крупные проценты. Он, как всегда, произвел точный расчет.

А своему товарищу по революции Джорджу Вашингтону Франклин завещал посох из дикой яблони, с которым не расставался в последние годы жизни. И Вашингтон хранил этот посох до конца своих дней. Первый президент США, как и его друг Франклин, был высоконравственным человеком, которого не смогло одолеть губительное влияние власти. Американский опыт заставляет думать о том, как важно, когда у истоков национальной истории стоят достойные люди.

Перед смертью Франклин сожалел об одном — что наука его времени еще не достигла таких возможностей, чтобы человека умирающего заморозить на время, а, например, через 100 лет оживить и дать посмотреть, что получилось. Трудно сказать, как воспринял бы Франклин то, что через 100 лет он будет смотреть на весь мир со 100-долларовой банкноты…

Мария Антуанетта

Королева и толпа

Эта женщина, королева, прожившая недолгую жизнь, чем она запечатлелась в истории?

Думаю, поразительным легкомыслием и незнанием своего народа, своей страны — Франции. И незнание это зашло так далеко, что, когда народ восстал, и дело шло к революции, страшной и кровавой, она по-детски спрашивала: «Что это с ними?» — «Они хотят хлеба, у них нечего есть». — «Пусть едят пирожные», — отвечала она. Ее ответ стал историческим анекдотом. И как всякий исторический анекдот, он передает сущность, квинтэссенцию образа.

И второе. Всем запомнилась ее страшная смерть на гильотине. В 1793 году самая изящная головка Европы по требованию восставшего народа была отрублена и показана палачом яростной и улюлюкающей толпе. Жуткая, мрачная картина! Какой бы ни была Мария Антуанетта, этот финал, безусловно, пример бессмысленности и дикости революции.

Что может быть хуже революции? Спрашиваю я себя и отвечаю: только еще одна революция. Французская, которую в силу склонности обожествлять и возвеличивать любые потрясения, советское время называло Великой, была кровавой. И большевики учились именно у нее. Ленин был добровольным и, наверное, лучшим учеником Робеспьера и якобинцев. Оттуда — и «враги народа», и «тройки», и стучащая непрерывно гильотина — изменились лишь технические средства, и жертв стало неизмеримо больше. Как отличный ученик Ленин пошел дальше своего учителя.

Так вот, в это страшное время довелось оказаться во Франции Марии Антуанетте. Она родилась 2 ноября 1755 года. Ее родители — император Франц I Австрийский и Мария Терезия, его жена и соправительница. В 1770 году Марию Антуанетту выдают замуж за французского дофина. Ей 15 лет. Ему примерно столько же. Но у нее как-то затянулось детство, ей еще хотелось играть в куклы. Однажды в Версале ее застали в одной из отдаленных комнат, где она играла с кем-то «из простых». Отправляясь во Францию, она все порывалась взять свои игрушки, но ей запретили. Принадлежность к царствующему дому, требования соблюдения протокола вводили массу запретов, создавая своеобразную моральную тюрьму, в которой и оказалась эта девочка-подросток. Это меняет, уродует личность.

Итак, супруги почти ровесники. Муж Антуанетты, Людовик — третий внук Людовика XV, и никто не рассчитывал, что он станет королем. И сам он к этому, судя по всему, был очень мало расположен. Но так получилось, что его старшие братья умерли, и он стал единственным дофином. А Мария Антуанетта — дофиной. И оказалось, что эта юная пара воплощает преемственность власти во Франции и вселяет надежду. Потому что последние годы Людовика XV — это годы разврата и морального разложения, время кризиса аристократии, кризиса абсолютистского режима. И старый король был живым воплощением всего этого. Неприязнь к его образу жизни уже не скрывается в стране. Одряхлевший, развратный, король вызывает брезгливость. Сильное раздражение охватывает высший свет, когда фаворитка короля мадам Дюбарри, женщина из низов, из низов достаточно грязных, получает титул графини и начинает царить при Версальском дворе! Но такова была воля Людовика.

И вот тут-то и появляется эта юная девушка, Мария Антуанетта. Ее окружает Малый двор дофина, играющий очень заметную роль в политической жизни Франции.

Я не случайно назвала очерк «Королева и толпа». Как мне кажется, Мария Антуанетта провела свою жизнь между двумя разновеликими, но сильно враждебными толпами. Это толпа народная и толпа придворная. Сначала народ воспылал невероятной любовью к Антуанетте, двор же принял ее враждебно. Пройдет немного времени, и все окажется наоборот. Жизнь переменчива, особенно в революционную эпоху.

Ее бракосочетание было обставлено с необыкновенной пышностью. Этому браку придавался огромный политический смысл. Дело в том, что Габсбурги, к дому которых принадлежала Мария Антуанетта, довольно длительное время были гегемонами на европейской международной арене. При Иосифе I — это начало XVIII века — и при Марии Терезии отзвуки былого величия еще остаются. Иосиф II, брат Марии Антуанетты, известен как создатель просвещенного австрийского абсолютизма. Габсбургов не случайно называли великими, они — правители огромной империи, в состав которой, кроме Австрии, входят Венгрия, Чехия, Трансильвания (Румыния), Хорватия, Южные Нидерланды, земли в Италии, Северная Босния, часть Польши. По территории их империя уступает только России.

Но после серии войн во второй половине XVIII столетия на первые места в Европе устремляется Франция. Возникает серьезная опасность для австрийской гегемонии, между странами появляется большое напряжение. И посредством брака этих детей, красивой девочки и неуклюжего, застенчивого, не стремящегося к власти мальчика, Габсбурги стремятся смягчить сложную политическую проблему.

Здесь, во Франции, во время бракосочетания Мария Антуанетта впервые сталкивается с толпой. 350 лошадей составляют ее свадебный поезд! А по сторонам — восторженно орущие люди, много людей. Все обожают зрелища, а это зрелище — редкое, богатое. Привлекают молодость, красота молодоженов, радует надежда на новые лучшие времена, кажется, что сближение австрийского и французского домов станет залогом мира, предотвратит войны в Европе.

Символическая передача невесты из одного королевского дома в другой происходила на островке посреди Рейна, между Германией и Францией — такова была прихоть французского двора. Там был сооружен роскошный павильон, отделанный золотом и украшенный росписями и шелковыми шпалерами. Надо сказать, что на протяжении всей жизни ее сопровождает неоправданная, невиданная роскошь. Она к ней очень быстро привыкает и воспринимает как нечто совершенно естественное.

Существуют рассказы о том, что за определенную плату можно было пройти в павильон до появления там невесты. И среди тех, кто туда проник, был великий Гете. И он вдруг воскликнул (и это записали очевидцы): «Как можно на свадебных шпалерах и рисунках изображать свадьбу Медеи и Ясона? Это мерзкое, зловещее бракосочетание, которое в греческой мифологии привело к великой трагедии: она убила собственных детей и на крыльях ненависти улетела от Ясона. Это же дурная примета». Возможно, в действительности этого не было, но легенда, как говорится, к месту. Примета оказалась очень недоброй, если вспомнить, как закончилась жизнь этой королевской четы. А пока в этом павильоне девочку переодевают и отправляют в Париж. А там ее встречает вторая толпа, придворная. Во главе с мадам Дюбарри.

Мадам Дюбарри — женщину, видимо, далеко не глупую, наделенную житейским простонародным умом, при дворе воспринимали не иначе как выскочку. Осыпанная милостями и подарками короля она вызывала у многих злую неприязнь. Ее главные ненавистницы — две сестры дофина Людовика.

Эти старые девы в связи с неустроенностью своей личной жизни больше всех злятся, негодуют и плетут бесконечные интриги.

Юная Антуанетта оказывается втянутой в мелочное, пустое, глупое и недостойное занятие, в какие-то кухонные дрязги. От нее требуют, чтобы она не разговаривала с Дюбарри, не здоровалась, не обращалась к ней ни с одним словом. А поскольку по этикету первой завести разговор могла только дама более высокого положения, а дофина молчала, Дюбарри была оскорблена. Двор же забавлялся.

Начинается дипломатическая переписка с матерью Марии Антуанетты, императрицей Марией Терезией. Она посылает послов, которые уговаривают юную особу быть снисходительной, не обострять отношения с мадам Дюбарри. И вот после долгой переписки, переговоров, сплетен наконец Антуанетта произнесла, обращаясь к мадам Дюбарри, семь слов: «Сегодня на приеме в Версале много людей». Молчание прервано, Дюбарри ликует, двор опять забавляется, занят сплетнями, думает, что бы еще такое придумать.

Мелкая, ничтожная жизнь! Если бы Мария Антуанетта была другой, она могла бы стать выше этих интриг. Но она другой не была, и к той великой миссии, к которой ее предназначили, выдав замуж и отправив в семейство французских королей, она не была подготовлена или не годилась вовсе. А ведь ее мать была одной из умнейших женщин Европы, мудрой властительницей!

Смешно, но эта умная женщина, спохватившись, что дочь не соответствует своему положению, написала ей инструкцию, как надо вести себя и потребовала, чтобы она каждый месяц 21 числа эти правила перечитывала, таким образом запоминая их наизусть. Трудно себе представить, но мать, очевидно, не понимала, что никакая инструкция не заменит того главного, что определяет масштаб личности и ее значение — интеллект, образование, духовные и нравственные достоинства.

В 1774 году Людовик XV скончался в страшных мучениях. «Король умер, да здравствует король!» — дофин Людовик, муж Марии Антуанетты, становится королем Франции. Детей у них нет. И это порождает сплетни, многозначительные взгляды, намеки. Уже неинтересна мадам Дюбарри, ее отправили вон от двора — теперь есть вопрос поважнее. Почему нет детей, а значит, наследника? И какова вообще супружеская жизнь этой пары?

Ползут слухи, что из-за разности характеров они друг другу неинтересны, что у них в интимной сфере весьма неблагополучно. Подмечают, что король любит ложиться спать очень рано и, засветло поднявшись, идет работать на своих станках, токарных и слесарных, — он это обожает, либо скачет на охоту — вот оно королевское занятие, королевский досуг. А королева утром спит, а к вечеру отправляется в Париж на балы, маскарады, театральные представления. Вот и получается, что они вообще почти не видятся, какие уж тут дети!

Вопрос слишком важный, чтобы быть достоянием лишь закулисных сплетников. И тогда приезжает брат Марии Антуанетты, австрийский император Иосиф II. Что говорил император своей сестре и ее мужу, мы не знаем, но Людовик XVI очень деликатно писал, что приезд венценосного родственника был приятен и полезен, так как «очень хорошо все это повлияло на наши отношения». Настолько хорошо, что Мария Антуанетта беременеет и в декабре 1778 года у нее рождается первый ребенок, за ним — следующие. Казалось бы, слухи должны уняться — нет для них причин. Но придворная толпа не может жить без интриг и сплетен — она питается ими. И машина слухов работает без остановок, раздражая, огорчая, опечаливая Антуанетту. Королева негодует, оправдывается, то есть ведет себя не по-королевски, признает власть толпы над собой.

Эта женщина, безусловно, не обладает теми данными, которые нужны для правления и реального участия в государственной жизни. Она не блещет умом и талантами, не имеет сильной воли и характера, но у нее доброжелательный от природы нрав, она покладистая и не злая. А придворная толпа словно нарочно стремится озлобить ее.

Мария Антуанетта склонна принимать желаемое за действительное. Вот что она пишет матери, Марии Терезии, о первом своем въезде в качестве королевы в Париж: «Последний вторник был для меня праздником, который я никогда не забуду. Наш въезд в Париж. Что тронуло меня больше всего — нежность и волнение бедного люда, который, несмотря на то что он обременен налогами, был счастлив видеть нас. Я не в состоянии описать тебе, дорогая мама, те знаки любви, радости, которые нам при этом выказывались. И прежде чем отправиться в обратный путь, мы приветствовали народ, помахав ему на прощание рукой, что доставило ему большую радость. Как счастливо сложилось, что в нашем положении так легко завоевать дружбу. И все же нет ничего дороже ее — я очень хорошо это почувствовала и никогда не забуду». Трагично звучат эти слова, если знаешь судьбу этой женщины.

Ей кажется, что народ любит своих королей и искренне радуется абсолютной власти, принимает за чистую монету минутные изъявления любви и преданности и, помахав толпе ручкой, считает, что осчастливила ее. Страшная жизнь в страшном заблуждении! Мудрая правительница Мария Терезия упустила, может быть, самое главное в своей жизни.

Инструкции, которые она написала 14-летней девочке, учили поведению, а не пониманию. Пониманию уже было не научить, слишком поздно, время ушло.

У Марии Антуанетты во Франции был наставник, некто аббат Вермон. Но его миссия сводилась к тому, чтобы помогать ей писать письма, потому что немецкий язык она подзабыла, а французский знает плоховато, делает орфографические ошибки, почерк корявый, учиться не хочет, хочет играть, отдыхать и развлекаться. Не было в ее жизни настоящего наставника! Старые царедворцы заняты своими делами, ее душа и мысли их не волновали. В лучшем случае они подсказывали правила этикета и старались, чтобы при дворе она вела себя правильно. В итоге больше всего ей хотелось из этого вырваться, сбежать. Отсюда и ее страсть к карнавалам, опере — это бегство от реальной жизни, жизни, не ставшей для нее своей. Другим прибежищем становится для нее любимый ею дворец Трианон, в который вложены огромные деньги, в связи с чем еще до революции у нее появилось прозвище «Мадам Дефицит». Это прозвище придумали ее недоброжелатели во дворце, оно родилось не на парижских улицах.

У Марии Антуанетты были два крупных ненавистника. Это братья короля — граф д’Артуа, будущий Карл X, и граф Прованский, который станет королем Людовиком XVIII и будет править в 1814–1815 годах, после Наполеона. Они откровенно горевали, когда родился первый ребенок королевской четы, потому что рассчитывали на престол. В то время существовала раздача синекур, развратное явление. Королевские пенсии и дары раздавались за счет казны, за счет налогов. Так вот, граф д’Артуа получил перед революцией 23 миллиона ливров на покрытие своих долгов. Огромные деньги! И оплатил за это ненавистью. 1 200 тысяч ливров достались графине де Полиньяк. С какой стати? Она очень мила, нравится Марии Антуанетте, потому что приветливо улыбается. Кто еще получил королевские подарки? Граф де Гиш — 100 тысяч ливров на приданое дочери, и список можно продолжать.

И все эти факты, хорошо известные во Франции, порождают, конечно, озлобление против засевших во дворцах людей, которое и выльется в конце концов в непрерывный стук гильотины и в якобинскую диктатуру. Конечно, у нее, у этой диктатуры, глубокие экономические и идеологические корни. И в конце концов, именно век Просвещения подготовил революцию. Но все-таки непосредственный толчок, знаменитый революционный клич «а ira!», «так пойдет, пошло, пошло!» — результат этого озлобления.

А Мария Антуанетта так далека от реальной жизни, что не видит угрозы революции! Она живет в своем небольшом, но роскошном Трианоне, украшенном зеркалами, которые стали производить во Франции только при Людовике XV. Вокруг — английские газоны, гладь прудов с отраженной ясной синевой неба, каскад водопадов, оранжереи с диковинными ароматными цветами, тенистые аллеи. И тишина. Она обожает стиль рококо, ведь он воспевает «галантную игривость, фривольную беззаботность», праздность, сладострастие, дары Вакха… Эта вопиющая, кричащая роскошь, бессмысленные, безумные траты, ставшая широко известной история с бриллиантовым колье, которое якобы тайно заказала королева и которое после головокружительных приключений ушло в Англию, — все это словно вызов тем голодным, которые закричат очень скоро «а ira, а ira!». Зная, что произойдет дальше, понимаешь закономерность финала этой истории. Слепота смертельно опасна, она ведет к гибели.

И, видимо, в это время Мария Антуанетта встречает человека, который, как она потом говорила и писала, стал ее единственным другом. Это шведский граф Аксель Ферзен. Фигура романтическая — красавец, рыцарь в поведении, готовый пожертвовать ради нее жизнью. Но несчастья уже на пороге. В 1789 году в начале июня в королевский дом приходит беда — умирает семилетний сын. 23 июня по настоянию бушующего народа Людовик XVI созывает Генеральные штаты. 14 июля — день взятия Бастилии — начинается грандиозная революция, которую назовут Великой французской.

Король — робкий, неумелый человек, хотя уже 15 лет на троне. У него были какие-то порывы, например, он очень интересовался научно-техническими достижениями, путешествиями на воздушном шаре, географией. Он сам писал инструкции великим путешественникам. Совершенно ясно, что ему надо было родиться в другом месте и заниматься другим делом. Когда восстал народ, он с самого начала пытается сохранить понимание между королем и поддаными, как бы «влиться в революцию». И тут они совершенно расходятся с Марией Антуанеттой.

Антуанетта именно в это время превращается в королеву. Об этом прекрасно написал Стефан Цвейг в своей замечательной книге о ней. Она сказала «нет», никаких уступок, потому что «абсолютная власть — это абсолютная власть и каждому свое место». Это единственное, что она понимала. А Людовик XVI подписывает «Декларацию прав человека и гражданина». Скоро его назовут гражданин Капет, а он еще будет думать, что с восставшими можно договориться. 14 июля 1790 года, когда отмечалась годовщина взятия Бастилии, он присутствовал на торжествах на Марсовом поле и благословлял происходящее.

Королева — решительно против заигрывания с народом. В мирное время она участвовала в интригах, назначала и снимала министров по прихоти, не вникая в суть дела, не интересуясь им. Теперь она начинает всерьез заниматься политикой и очень быстро обретает и королевское достоинство, и королевское призвание. Современники скажут про нее в это время — «единственный мужчина в королевской семье». Она становится королевой. Увы, гибнущей королевой.

Свою главную политическую задачу она вполне логично видит в том, чтобы вместе с собратьями-монархами спасти гибнущий французский королевский дом. Ведь он правил страной с конца X века, это огромный исторический срок, больше восьми столетий: с 987 года с Гуго Капета пошла прямая линия Капетингов, в 1328 году ей на смену пришли Валуа и с 1589-го — Бурбоны — боковые ветви династии Капетингов. Мария Антуанетта — «австриячка», как ее враждебно называют, происходила из столь же знатного рода. И потому она была абсолютно уверена, что нельзя идти на уступки, нельзя заигрывать с народом. Королевская власть должна остаться неприкосновенной.

Она все время пишет письма, тайком их пересылает и всерьез борется за спасение абсолютной власти и своей семьи. Вот отрывок из ее письма российской императрице Екатерине II от 1791 года (члены королевской семьи — еще во дворце Тюильри, но фактически они стали пленниками революции): «Унижения, которые мы постоянно переносим, бесчинства, свидетелями которых мы являемся, не будучи в силах их пресечь, не имея возможности их приостановить, злодейства, которыми мы окружены, разве это не длительная нравственная смерть, в тысячу раз худшая физической смерти, освобождающей от всех зол?» Известно, что братья короля с его согласия покинули страну, известно, что Людовик настаивал на том, чтобы она с детьми уехала тоже. Она ответила: «Я королева Франции и умру королевой». И осталась. Ее дремавшие моральные силы под влиянием чудовищных обстоятельств мобилизовались.

И все-таки они, вместе с королем и детьми, предприняли попытку к бегству, так называемое бегство в Варен. Его готовил граф Аксель Ферзен, страстно любивший Марию Антуанетту и жаждущий ее спасти. Они продвигались к восточным границам Франции, надеясь там найти поддержку со стороны Австрии и Германии. Шансы на спасение, хоть и небольшие, у них были. В маленьком городишке Варен их опознал сын почтмейстера Друэ, опознал по изображению на монете. Он заподозрил, что это король, хотя Людовик XVI надел шапку простолюдина и как мог замаскировался. И этот юноша, окруженный революционно настроенной молодежью, ударил в набат и поднял город.

Королевскую чету схватили, приехали два депутата Национального собрания, чтобы арестовать их. Кто вел себя наиболее мужественно и достойно? Мария Антуанетта. В минуту крайней, смертельной опасности — а она, конечно, понимает, что это смертельная опасность, — эта женщина изменилась. Возможно, любовь Ферзена дает ей силы, а может быть, и надежду. Кто знает? То, что этот рыцарь и романтик безумно любил ее — очевидно. И она отвечала ему тем же в последние дни своей жизни. Из тюрьмы Тампль, куда посадили королевскую семью, она писала, что любит его и живет мыслями о нем.

Революция твердой рукой вела королевское семейство к погибели. Молоху революции всегда нужны жертвы. Вспомним семью русского самодержца Николая II. Между ними — полная аналогия. Собратья-монархи не пришли на помощь ни Людовику, ни Николаю. В итоге суд, который был откровенной пародией на закон, это был суд революции, предъявил французскому королю самое страшное обвинение: измена родине и разврат по отношению к сыну. Адвокаты Людовика XVI и особенно Марии Антуанетты, эти мужественные люди, защищали их юридически строго, в рамках закона. Доказать измену родине суду не удалось, тогда короля обвинили в «предательстве народа». Но что это такое? Есть стенограммы суда, тот, кто захочет, может ее прочитать.

В январе 1793 года был казнен Людовик XVI, в октябре — Мария Антуанетта. Их дочь уцелела. Жертвой революции стала и сестра Людовика XVI — принцесса Елизавета.

По-настоящему о королеве скорбел лишь граф Ферзен. Его судьба поразительна. Когда Мария Антуанетта была в тюрьме, он несколько раз пытался устроить ей побег, но все попытки были неудачны. А после ее гибели он стал объезжать все европейские дворы, проявлять политическую активность. Он был очень близок шведскому королю, говорили, что он его правая рука. И вдруг стали распространяться слухи, что Ферзен хочет захватить власть в Швеции, стать королем, объявить войну Франции и таким образом отомстить за Антуанетту. И когда внезапно умер наследник шведского престола, по Стокгольму поползли слухи: «Ферзен — убийца». И на похоронах, куда он поехал вопреки предостережениям друзей, его растерзала, растоптала и уничтожила толпа. Толпа — явление страшное, неуправляемое и непредсказуемое, явление почти космическое. И горе тому, кто окажется объектом ее ярости.

Дантон

Между правосудием и революцией

Оценки роли Дантона в истории чрезвычайно противоречивы. Революция, в которой он прославился и проявил себя, была названа Лениным «Великой». Но французы ее великой не считают. Слишком очевидно, что главные преобразования во французском обществе достались слишком дорогой ценой. Французская революция конца XVIII века — прежде всего великая трагедия, так будет точнее. И в ней на первых ролях — Жорж Жак Дантон. Причем, он был выдающимся, блестящим актером.

О нем и при жизни ходили противоречивые толки. Его называли благородным трибуном, циничным манипулятором, революционером и тайным монархистом, а также сторонником реформ и правосудия. Слово «правосудие», правда, с обратным знаком, рефреном звучит в его жизни. Он один из оснвателей революционных трибуналов, один из организаторов террора… А это, безусловно — полная противоположность правосудию. Остается и множество безответных вопросов, некоторые из которых и сами по себе очень красноречивы, например, крал он революционные деньги или не крал? Брал взятки у всех подряд, начиная с короля, или не брал? Такой человек — этот Жорж Дантон — неординарный, броский. Одной краской его не окрасишь.

В великой драме, называемой Французская революция, роль Дантона вызывает такие же противоречивые чувства, как и оценка его личности. Он, сам великий мастер изречений, на пороге смерти совершенно правильно оценил себя, сказав палачу: «Покажи мою голову народу, после того, как она упадет с плеч, ибо она этого заслуживает». Он знал, что останется в истории, и не ошибся. Хотя начало его жизни этого не предвещало.

Родился он 26 октября 1759 года в маленьком, ничем не примечательном французском городке Арсисюр-Об, в Шампани. С годами он все больше любил это местечко, тихую речку Об, чудные, девственные леса, безмятежный покой. В последние годы своей жизни Дантон не ведал покоя, но в мечтах стремился к этой тихой родине. Его отец — судейский чиновник, род отца — крестьянский, из Шампани, многие поколения его предков были людьми с мозолистыми, узловатыми руками, тружениками. Чтобы получать здесь хорошие урожаи, нужно было трудиться в поте лица.

Отец очень рано умер, и у Жоржа Дантона появился отчим, мелкий буржуа, на полступеньки выше его отца по социальной лестнице. Мать, Мадлен Камюс, тоже из мелкобуржуазной семьи. Ее он нежно любил всю свою жизнь. Жорж Жак был четвертым ребенком в семье, и детство его не было ничем особым примечательно.

Единственно, пожалуй, чем он отличался от всей деревенской ребятни, это большой физической силой и задиристым нравом. Жорж вырос богатырем, способным сразиться с быком и вепрем. Все лицо его было в шрамах и в следах от оспы, которой переболел в детстве. Он был на редкость некрасивым.

Все его портреты и гравюры, созданные позже, приукрашивают его облик, но есть первоисточник — рисунок с натуры, сделанный великим Давидом. На этом рисунке мы видим лицо отталкивающе уродливого человека. И, естественно, политические враги, называя Дантона чудовищем, имели в виду не только его нравственные качества. Прозвище «чудовище» к нему очень подходило — он был кряжистым, жилистым, с громовым голосом и изуродованным лицом.

Школу он еле закончил, учиться было неинтересно. Самообразованием он займется потом и преуспеет, а тогда, в 1771 году, его отдали в духовную семинарию города Труа. И это понятно. Для того, чтобы сделать карьеру, четвертому сыну мелкого буржуа в королевстве Франция нужно было или пойти в армию, или встать на путь служения Богу. Выбор небольшой. Ему очень не нравилось в духовной семинарии. Не то чтобы он был как-то особенно антиклерикален, но «попы всяческие меня раздражают, что протестантские, что католические», — говорил он впоследствии. Не нравился ему и культ некоего высшего существа, который насаждали деятели французской революции, он был против всяческих культов и ритуалов. И через год ему удалось вырваться из семинарии, добившись перевода в колледж более светский. Там он занялся античным красноречием и изучением жизни таких мыслителей, как Тит Ливий и Плутарх. Потом ему очень пригодились эти знания, особенно приемы великой античной риторики.

Во время революции сложился культ ораторского искусства. Речи Дантона обращали на себя внимание, тем более, что был он одним из самых видных людей революции. А они все тогда старались превзойти друг друга. Вообще внешне революция выглядела как непрерывное состязание ораторов. Если бы не горы погибших, все было бы так безобидно! А главари революции оставались ораторами до последнего шага своей жизни. Уже ступив на плаху, они произносили яркие речи и сорили афоризмами!

Словесный портрет Дантона оставил известный французский историк Мишле: «Страшное лицо циклопа, жестоко изрытое оспой, напоминало лица из деревенских глухих углов, напоминало лукавых земляков добряка Ла Фонтена».

Скажу, кстати, что читать сегодня книги советского времени, посвященные Дантону, и Французской революции в целом, трудно без слез, настолько они далеки от реальных событий и их героев. Кроме А. П. Левандовского и А. З. Манфреда, которых читать можно и нужно, все остальные авторы произносят заклинания, восхваляют якобинцев, обязательно стараются «пнуть» Дантона за то, что хотел остановить революцию! Именно за то, за что стоило бы его воспеть…

Итак, колледж кое-как закончен. Как все одаренные провинциальные люди из третьего сословия, Дантон отправился завоевывать Париж. И скоро, скоро зазвучит клич «аристократов — на фонарь!». Но тогда Дантон еще не был революционером, он просто хотел сделать буржуазную карьеру.

В Париже в Королевской прокуратуре ему предложили должность переписчика бумаг, но он сразу проявил свой характер, страшно возмутившись: «Что?! Я появился в Париже не для того, чтобы переписывать бумаги». Интересно, что нанимателю его заявление понравилось. «Люблю наглецов!» — сказал он и взял Дантона к себе на службу чуть более почетную, чем переписывание бумаг.

Очень скоро Жорж понимает, что надо серьезно заняться самообразованием, потому что он — неуч, невежда, и здесь, в Париже, это особенно заметно. Все свободное время он отдает чтению. Его любимыми авторами становятся Монтескье, Руссо и особенно Дидро. Он штудирует знаменитую «Энциклопедию», увлекается блестящими французскими литераторами своей эпохи Корнелем и Мольером, зачитывается Шекспиром. То есть, ваяет себя, создает, строит. Но. без университетского диплома настоящую карьеру не сделаешь. Он уезжает в Реймс, откуда подозрительно быстро возвращается уже с вожделенной бумагой. Удивительно, как, в сущности, мало меняется мир! Сегодня «свои университеты» можно пройти даже легче, чем тогда, не надо ездить в Реймс.

После возвращения он ощущает себя уже в ином качестве и решает изменить свою фамилию, теперь он — д’Антон. Приставка «д», которая пишется через апостроф, означает «я — из дворян». Хотя понятно, что никаких оснований для такого заявления у Дантона не было. Если бы он знал, какую роль ему предстоит играть в революции, наверное, он этого бы не сделал. Но революция еще не грянула.

Итак, Жорж Дантон возвращается в Париж и ведет себя очень буржуазно, ничто не предвещает его скорой мимикрии. Даже представить себе невозможно, что этот человек станет одним из вождей грядущей революции. Он очень осмотрительно, выгодно женится. Его жена Изабель — дочь состоятельного владельца ресторана, совсем небедного человека. При этом — брак по любви, она ему нравится, очень мила, хороша собой. И отличное приданое! К тому же у тестя можно занять большие деньги. Для чего? Чтобы приобрести хорошую должность. Должности продавались легально, это была нормальная практика. Так он стал адвокатом при королевских советах. Чем не буржуа?

Что такое королевские советы? Какую стезю он избрал буквально накануне штурма Бастилии? Он помогает консультациями, готовит документы по имущественным вопросам. К нему обращаются буржуа, которые желают закрепить свою собственность, аристократы — чтобы подтвердить свои наследственные права или выиграть что-то в судебном деле. То есть, избрав эту должность, он оказался на страже режима. Принимая на себя новые обязательства, Дантон произнес традиционную адвокатскую речь, тему он сформулировал так: «О политическом и моральном положении страны в отношении к правосудию». Речь завершалась такими словами: «Горе тем, кто провоцирует революцию. Горе тем, кто ее делает». Тогда даже в страшном сне ему не могло присниться, что это о себе говорил он в своей речи.

Ему 28 лет. Молодой, энергичный, полный планов и вполне счастливый, удовлетворенный жизнью. Все сломалось 14 июля 1789 года, в день штурма Бастилии.

Будучи подростком, он мечтал посмотреть на коронацию Людовика XVI, юного короля, на которого вся Франция сначала возлагала большие надежды. «Вот придет к власти молодой Людовик на смену старому и дряхлому, и все будет хорошо» — так думали многие. Он отправился в Реймс со своими приятелями, чтобы увидеть хоть краем глаза это чудесное действие, которое превращало человека вполне обычного в короля, существо божественное. И вдруг — штурм Бастилии. Народ в ярости крушит символ королевского абсолютизма.

В Париже, в районе, где живет Дантон, его замечают и избирают в народную гвардию, которая формируется в помощь революции. И вот он уже капитан отряда. Конечно, страшно видеть революцию — сломалась жизнь, рухнула эпоха, он отдает себе в этом отчет, но… он хочет быть там, где это происходит, хочет стать участником судьбоносных событий.

И очень скоро он заговорит на языке революции, а не на языке юриста, стоящего на страже закона. Нет, теперь все по-другому. Он вступает в якобинский клуб, избирается депутатом Коммуны. Надо сказать, что он с удовольствием обретает себя в ином качестве. Ему нравится активная позиция в жизни и собственная роль, которую он оценивает очень высоко, ибо считает себя способным решать судьбы людей и страны. Он искренне верит, что в этой революции родится другая Франция, которая ему, Дантону, умному, способному, умеющему в этой жизни продвигаться, подойдет больше, чем нынешняя. Он впал в это обольщение. И дальше вся его жизнь стала неотделима от основных этапов знаменитой и страшной драмы.

17 июля 1791 года произошло знаменательнейшее событие — массовое выступление народа на Марсовом поле. К революции примкнули поначалу и знатные люди, например, граф Мирабо, генерал Лафайет, ставший командующим революционными войсками. И именно Лафайет отдает приказ расстрелять мирную манифестацию. Почему? В революции всем хочется всего и сразу. Почему мы не богатеем, а наоборот, наступает голод? Почему враги со всех сторон обступают революционную Францию? Хотим, чтобы все было, как сказано в гимне — «кто был ничем — тот станет всем». Вот настроения, требования народных масс. И Лафайет приказывает расстрелять мирное шествие.

Дантона в этом шествии не было. Есть версия, что он был в Англии и вел переговоры с теми, кто впоследствии будет пытаться приостановить революцию. Но, вернувшись, он снова включается в революционную деятельность. Его избирают заместителем прокурора Коммуны. В это время Людовик XVI «играет» с революцией в безнадежную игру, заявляет, например, что станет гарантом новой революционной конституции… Эти заявления смехотворны, однако Дантон все еще возлагает надежды на королевскую власть.

В сущности, он монархист. Интересно, что его соратники всегда подозревали, что это именно так, несмотря на всю его кипучую и страстную революционную демагогию. Хотя и заявлял он постоянно — «я имел счастье родиться не в среде привилегированных», его мечтой было оказаться как раз в этой среде, но раз уж не довелось, то лучше всего заявить, что «не больно-то хотелось». Высокого мнения о себе был этот человек. Вот что он писал: «Я сохранил всю свою природную силу, создал сам свое общественное положение, не переставая при этом доказывать, как в частной жизни, так и в избранной мною профессии, что я умело соединяю хладнокровие и разум с душевным жаром и твердостью характера». И это мнение он словно внушал окружающим. Из заместителя прокурора он становится министром юстиции революционного правительства. Трагический поворот судьбы, но он так этого и не понял.

Быть министром юстиции, заведовать правосудием в революционную пору, в эпоху беззакония — что может быть трагичнее и страшнее? Неудобства своего положения он скоро, однако, ощутит. Дело в том, что гаранта конституции из короля не получилось, дни Людовика были сочтены, близилась его казнь. Для Дантона это огромное испытание, он не хочет казни короля, внутренне не может ее допустить, но до обморока боится заявить об этом. Да и протестовать невозможно, иначе угодишь на гильотину. Он занимает очень неопределенную позицию, медлит, выжидает.

А пока он, министр юстиции, становится инициатором одного важнейшего и демократичнейшего закона — отмены имущественного ценза при выборах. Согласно новому постановлению, все мужское население страны, достигшее определенного возраста, имело возможность выражать свое мнение. До этого существовал строжайший имущественный ценз, принятый жирондистами на первом этапе Французской революции. Это был разумный шаг, хотя и в революционном направлении.

Однако именно в это время пошла молва о том, что Дантон берет взятки. Он покупает в родном Арси замок и несколько домов. Откуда у него деньги? Когда Дантону были предъявлены официальные обвинения, а это случилось перед самым его падением, он ответил весьма художественно: «Я продавался не фактически. Я, люди моего покроя неоценимы, их нельзя купить».

Есть разнообразные версии, откуда у него взялись деньги. Самое простое объяснение — он брал взятки от английского правительства и от французских роялистов. Есть более сложное — якобы при расходовании средств революционного государства кое-что уходило через министерство юстиции на секретные нужды революции. А за этим могло скрываться все что угодно. Но есть и еще одна версия, на мой взгляд, самая подходящая и здравая. Дантон брал деньги у тех, кто хотел подкупить его, привлечь на свою сторону в качестве союзника. Деньги-то он брал, но не выполнял до конца то, что обещал, не становился послушным орудием тех, кто давал взятку. Короче говоря, оставался при этом Дантоном. Он мог сказать о себе: «Я беру деньги, но это не значит, что я куплен». Более определенных ответов на вопрос, откуда у него эти колоссальные суммы, не существует.

Он совершал покупки совершенно открыто, переписывая приобретаемое имущество на имя какого-то родственника, сестры, например. Известные по любым временам приемы! Чтобы доказать, что это ложь, подлог, нужны были специальные комиссии, тщательные расследования. В то время, конечно, было не до разбирательств. И те сторонники Дантона, которые указывали на отсутствие документов, подтверждающих его взяточничество, были абсолютно правы. Таких документов не было. Но правда и то, что деньги у него, человека совсем небогатого, появились огромные.

Сделаем еще один шаг в сторону и посмотрим на Жоржа Дантона в обыденной жизни. У него умирает любимая жена, Изабель, мать его троих детей. А Дантон в это время ездит по Франции, помогает в наборе армии. Опоздав дня на четыре на похороны, он приказал эксгумировать тело супруги, порыдал над ним, а через три неполных месяца женился на новой красавице. Вот и вся любовь!

Девушка была необычайно хороша собой, и Дантон потерял голову. Причем сложность была в том, что его возлюбленная ненавидела революцию. Более того — она не любила Дантона. Но отказать всемогущему министру юстиции, который без всяких затруднений может послать на плаху всю ее семью, было невозможно. И она поставила ему, казалось бы, невыполнимое условие — исповедаться перед неприсягнувшим революции священником. Таких священников не было, их всех казнили, поэтому она была совершенно уверена — она не станет его женой, к счастью для себя, никогда.

Увы, она недооценила Дантона. Он с помощью тайной полиции находит такого священника, приглашает его к себе в дом, исповедуется ему и получает благословение — он, неверующий! — на брак с Лиз. Любовь! Крепкий человек Жорж Дантон! Достаточно было одного доноса Робеспьеру, и голова Дантона слетела бы с плеч. Он это знал, но был отчаянно смел.

Смелость его не ограничивалась делами личными. И в своей общественной, революционной деятельности он, человек порывистый, эмоциональный, проявлял недюжинную смелость и изворотливость, пытаясь примирить правосудие и революцию. Это было очень опасно. 1792 год, он министр юстиции. Идет борьба между умеренным крылом революции и крайними. В данный момент крайние — это оголтелые якобинцы. Но несмотря ни на что Дантон обращается к народу: «Вы сделали то, что нужно, теперь остановитесь! Остановитесь! Восстание кончилось, начался Закон. И я — ваш защитник, я являюсь его олицетворением. Вас никто не тронет. Я, министр юстиции, отвечаю за все».

Конечно, эту страшную, ожесточенную схватку, с каждым днем только усиливающуюся, остановить было невозможно, и взывать к народу было наивно. Верил ли он в свои призывы? Он хотел верить и хотел остановить эту машину смерти — это главное.

В 1792 году Париж оказался в кольце врагов. Прусская армия наступает, она уже рядом. Англия и антифранцузская Испания ее поддерживают. Родина в опасности. Что предлагает Дантон? Что предпринимает? Две совершенно противоположных меры. Он произносит речь, которая осталась в истории и обессмертила его имя. «Смелость, смелость и еще раз смелость, — говорит он, — и Франция будет спасена. Всем встать стеной вокруг Парижа и защитить его». Это лозунг человека страстного, неравнодушного, отчаянно любящего родину и боящегося ее потерять. Но тут же как министр юстиции, он обещает смертную казнь всем, кто уклонится от участия в обороне. Всем и сразу. И вот тут начинаются массовые казни без всякого суда. Говорят, было казнено до полутора тысяч человек. И это означало, что в стране напрочь отсутствовал закон, вообще не было никакой юстиции, правосудия. А министр юстиции стал главой революционной толпы, трибуном, глашатаем. Только сейчас Дантон понял, что оказывается, совсем не желая того, он выбрал сторону баррикад. Раньше он еще надеялся, что «чаша сия» его минует, он не был внутренне готов встать на сторону толпы, он никогда не был ее частью и ей не принадлежал. И действия его были вынужденными, они руководили Дантоном, а не он ими. Таковы законы игры, коль скоро ты взялся играть.

А толпа, эта страшная толпа, на чьей стороне Дантон так неожиданно оказался, все толкала и толкала революцию вперед, не желая останавливаться. Народные массы требовали, диктовали условия. Хотя кое-что уже было сделано: введены ограничения цен на хлеб, отменен имущественный ценз при выборах, но машина была запущена, и остановить ее бешеное движение разумными мерами уже невозможно.

Дантон никогда не являлся вождем народных масс или вождем так называемых «бешеных». Наоборот, в 1793 году, на пороге якобинской диктатуры, он получает новое прозвище — «Снисходительный». Прозвище оскорбительное для того времени, более того — смертельно опасное. Потому что — к чему он снисходителен? Ах, он и его сторонники против казни жирондистов? Против того, чтобы гильотина стучала непрерывно? Они хотят пауз в этом изумительном звуке? Значит — контрреволюционеры, лютые враги, и путь их на гильотину.

На самом деле Дантону были близки жирондисты — Бриссо, Вернье, Кондорсе, люди умные, образованные и уравновешенные. Но они в заточении, их вот-вот казнят. А по сравнению с Робеспьером, Маратом, Сен-Жюстом, Дантон слишком буржуазен. И действительно, зачем Робеспьеру, этому провинциальному адвокату со склонностью к аскетизму, так поразительно похожему на Владимира Ленина, человека тоже на редкость скромного, всю жизнь проходившего в знаменитой жилетке, ну зачем ему дворцы? Людям такой породы нужно другое. Они получают высшее наслаждение от богатства иного свойства. Власть, неограниченная, абсолютная, возможность распоряжаться жизнями сотен, тысяч, а лучше миллионов людей — вот, к чему они стремятся с великим упорством, отрешенностью и талантом, и ничто не может остановить их в грозном напоре. Такие добиваются своего всегда, и им неважно, какова цена победы. А Дантон в последние дни своей жизни говорил: «Мне больше нравится быть гильотинированным, чем гильотинировать других». С таким революцию не сделаешь, он слаб, он «Снисходительный».

Но в 1793 году у них еще альянс, у революции «три головы» — Дантон, Марат и Робеспьер. Марата убивает Шарлота Корде, подосланная жирондистами. Дантон защищал в свое время Марата, не дал арестовать его в самом начале революции. Робеспьер при первых нападках на Дантона защитил его. Почему? Потому, что в ту минуту ему нужен был Дантон, его жар, чтобы бороться против Эбера и «бешеных», чтобы покончить с ними, срубить им головы. А друзья Дантона и он сам тогда не страшили Робеспьера, они были людьми умеренными, по его-то мнению просто слабыми, не годными для революции.

Однако время стремительно меняло черты на скорбном лике революции. Вот уже и Дантон Робеспьеру не нужен. Зачем? Делить власть? Но разделенная власть — власть не полная. Занавес вот-вот опустится. Друзья предлагают Дантону бежать, он отказывается. Он до самой последней минуты не верит, что Робеспьер осмелится его арестовать, что якобинцы решатся судить его. Робеспьер осмелился. Интересно, что на суде, который конечно, был не настоящим судом, а инсценировкой, как это бывает во времена беззакония, Дантон пытался представить себя решительным революционером, не знающим сомнений. Вот что он говорил перед самым падением занавеса: «Я заговорщик. Мое имя причастно ко всем актам революции — к восстанию, революционной армии, революционным комитетам, Комитету общественного спасения, наконец, к этому трибуналу. Я сам обрек себя на смерть и я — умеренный?!»

Был ли он откровенен, искренен до конца или хотел спасти себя, убеждая своих мучителей в том, что было правдой в лишь наполовину? Этого уже никогда не узнать.

Когда его вели на казнь, он пытался поднять толпу: ругался, кричал, предавал всех проклятиям. Этот человек проявил редкую силу духа и на плахе. Приговоренных было 15 человек. Его казнили последним, пятнадцатым, он слышал, как 14 раз падал нож гильотины и видел, как отлетали головы всех его друзей. Дантон сохранял полное самообладание. Перед казнью он хотел поцеловать своего друга, Камилла Демулена, палач сказал: «Запрещено», на что Дантон ответил: «Смешной человек! Кто запретит нашим головам поцеловаться через несколько секунд в корзине?»

Когда его везли мимо дома Робеспьера, он крикнул: «Я жду тебя! Мы скоро встретимся!» Так оно и случилось. Они встретились очень скоро, меньше чем через четыре месяца, причем, Робеспьер был казнен уже без всякого суда.

Оливер Кромвель

Революционер поневоле

После смерти Кромвеля возник такой миф. Однажды в детстве Оливер гулял в чудесном саду, где собралось много детей, в том числе и высшей знати. Был там и принц Карл, тоже маленький. Мальчики сначала подружились, а потом, как это часто случается, подрались. И Кромвель в кровь разбил нос противнику, будущему казненному королю Карлу I — будущей своей жертве.

Но о Кромвеле есть, конечно, не только легенды. Существует и серьезная литература. Например, книга М. А. Барга «Кромвель и его время», изданная более полувека назад. В серии «Жизнь замечательных людей» в 1980 году появилась книга Т. А. Павловой. Представлена личность Кромвеля и в общих трудах по истории английской революции.

Кромвель — носитель невиданного титула, который он, видимо, сам придумал, — лорд-протектор Англии. Защитник страны и защитник революции. Имя его до сих пор вызывает страх. Ему установлен памятник. Но любовью в Англии этот человек не пользуется.

Его вознесли волны революции. Они оказались сильнее той несклонности к революционности, которая была свойственна его натуре. А ведь первые 40 лет своей жизни он провел в тени, в тихой заводи.

Он родился в 1599 году. Корни его семьи прямо восходили к безумным временам дикого английского абсолютизма Генриха VIII. Именно тогда род Кромвелей получил земли, конфискованные у католической церкви. На этом было основано их богатство.

Среди предков Оливера был некто Томас Кромвель, фигура большого масштаба. Будучи государственным секретарем Генриха VIII, он в 1535 году способствовал казни гениального гуманиста Томаса Мора. Но и сам сложил голову на плахе. Слишком близко оказался к королю. Генриху не понравилась невеста, которую выбрал для него Кромвель, и того казнили как еретика и предателя. Это произошло примерно за сто лет до начала революционной деятельности Оливера Кромвеля.

Многие предки Оливера Кромвеля добивались королевских милостей, особенно его дядя и крестный отец, тоже Оливер, в честь которого мальчика и назвали. Сэр Оливер унаследовал семейные богатства, копившиеся с XVI века. Он был заметен, богат и щедр. В 1603 году, когда его племяннику-крестнику было четыре года, в имении дяди принимали короля Якова VI Шотландского, сына казненной Марии Стюарт, который ехал в Лондон, чтобы короноваться и стать Яковом I Английским. Этот тщедушный маленький человечек, с большой головой и кривыми ногами, был так умилен щедрым приемом, что опоясал Оливера Кромвеля-старшего, дядюшку будущего вождя Английской революции, рыцарским мечом.

Отец Оливера, Роберт Кромвель, ни в чем не походил на брата. Это был прежде всего пуританин, то есть он принадлежал к одному из течений в кальвинистской церкви — к числу поборников чистого кальвинизма. Пуритане заметили, что со второй половины XVI века, когда кальвинизм победоносно прошел по Западной Европе и в виде англиканства закрепился в Англии, в стране стали проявляться симптомы возврата к католицизму. Они осуждали элементы новой, англиканской пышности и выступали за чистоту в крайне буржуазном ее понимании. Они полагали, что ничего не следует тратить зря, в том числе на богослужение. Надо очень много молиться, петь псалмы, читать Библию — непосредственно общаться с Богом. И при этом наживать, экономить и копить деньги. Этим можно доказать свою избранность, отмеченность Богом.

Дядя Оливера, живший на широкую ногу, разорялся, а отец богател. Он был избран в Парламент, стал мировым судьей. В общем, сделал карьеру сельского помещика, сквайра.

Мать — Элизабет Стюарт. (Эта фамилия не указывает на родство с королевским домом.) Она была еще более ревностной пуританкой.

В семье было 10 детей, но два старших мальчика умерли в младенчестве, и Оливер, пятый ребенок по счету, рос в окружении сестер.

Дети бесконечно слушали рассказы из Библии и воспитывались в исключительном благочестии. Перед ними был пример родителей, которые много трудились, постоянно молились, все время думали о Боге и не отвлекались ни на что светское.

Когда Кромвель стал хозяином поместья, унаследованного от отца, соседи шутили, что дела у него идут хорошо, но могли бы идти еще лучше, если бы он по нескольку раз в день не отвлекал работников на разговоры о Боге и молитвы.

Страницы: «« 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

«…– Будешь рядом – заходи, – сказал на прощание Юрка.Дежурная, в общем, фраза, и ответил на нее Зори...
«…В общем, дело закончилось суровой дракой, и домой Дугги притащился в весьма плачевном состоянии (д...
«…На бархане выросла фигура. Не появилась, не пришла, а именно выросла, будто поднялся сам песок, вы...
С некоторых пор Леся начала замечать, что с ее лучшей подругой творится неладное. Кира стала скучной...
«– Ну что ж, Уотсон, за давностью лет давайте попробуем, – задумчиво произнес Шерлок Холмс, когда уж...
9 июня 1865 года Чарльз Диккенс, самый знаменитый писатель в мире, путешествуя на поезде со своей та...