От Нефертити до Бенджамина Франклина Басовская Наталия

У самого Оливера была совершенно обычная биография. Образование он получил весьма скромное, учился в Хандингтонской начальной школе. Типичное провинциальное учебное заведение. Одна классная комната на всех учеников. И один учитель по всем предметам — Томас Бирд.

Он был крайне религиозен. Написал несколько религиозных произведений, в одном из которых утверждал, что Римский Папа и есть антихрист. Разыгрывал с учениками нравоучительные пьесы собственного сочинения, проповедовал в церкви. Говорил, что кругом царит грех и близок Страшный суд. Так что блестяще Оливер Кромвель знал только Библию. И хотя он науками не увлекался, однако неплохо освоил латынь.

В 1616 году Оливер поступил в Кембриджский университет, в самый пуританский его колледж. Будучи студентом, отличался страстью к охоте, игре в мяч. Говорят, что из него мог получиться неплохой футболист. (Термина «футбол» тогда еще не было, но игра в мяч уже очень напоминала будущий футбол.) Кстати, физическое развитие пуритане не осуждали.

В колледже Кромвель проучился всего один год. В связи со смертью отца ему пришлось срочно вернуться домой, в поместье: решать проблемы, связанные с наследованием имущества. Наверное, эти заботы и начали настраивать его если не на революционный, то на антиабсолютистский лад. Потому что во времена Карла I произвола со стороны чиновничества было очень много, как всегда бывает в эпохи, когда власть шатается.

Поздние Стюарты хотели править, как в Средние века, не замечая, что страна стала другой. Поэтому увеличивались подати и поборы. Если бы предусмотрительный Роберт Кромвель, умерший внезапно и довольно рано, не написал завещание на имя жены, а не на имя сына, возникли бы большие проблемы. Ведь Оливеру было 18, то есть он не достиг совершеннолетия — 21 года. Ему назначили бы королевского опекуна и за время опекунства ободрали бы поместье как липку. Но Элизабет походила по судам — и сумела защитить свое имение. Она отличалась твердостью характера. Сохранились ее портреты. Это крепкая сельская женщина, скуластая, с твердым подбородком и очень жесткими глазами. Оливер бесконечно почитал ее. В детстве мать называла его Нолли. Как удивительно не соотносится это нежное имя с воинственной фигурой беспощадного лорда-протектора!

Так в 18 лет Оливер превратился в строгого сельского джентльмена. Он лишь ненадолго съездил в Лондон, собираясь изучать право. Но вместо этого нашел себе там жену. В 1620 году он женился на Елизавете Борчир, дочери богатого лондонского купца-меховщика. У них родилось восемь детей. Оливер уверенно шел по стезе крепкого хозяина — опоры страны.

Как пишет М. А. Барг, во всей Англии трудно было найти более типичного сельского джентльмена, чем Кромвель. Только близко знавшие его люди догадывались, какие внутренние силы таились в этом человеке.

В 1628 году Кромвель, как хороший хозяин, которого уважали соседи, был избран членом Палаты общин от своей округи. Но и там он тихо сидел на задних скамейках и не высказывался. А Парламент уже кипел — зрело то, чему предстояло превратиться скоро в революцию и гражданскую войну.

Кромвель произнес в Палате общин одну, почти никем не замеченную речь. Она была посвящена защите прав пуритан.

Вскоре он получил наследство в городе Или, в графстве Кембридж. Там он тоже прекрасно повел свое хозяйство, еще больше разбогател. И снова был выдвинут в Парламент.

Он стал депутатом Палаты общин, знаменитого «Долгого Парламента», открывшегося в 1640 году и принявшего знаменитую «Великую ремонстрацию» — 204 пункта против абсолютизма. В 1642 году, в возрасте 43 лет, Кромвель предпринял свое первое революционное действие.

По решению Парламента, потребовавшего, чтобы каждый депутат наводил порядок в своем округе, Кромвель овладел замком в Кембридже, арестовал капитана королевского отряда графства. Потом он проявил и некоторую инициативу: на свои личные средства — около 500 фунтов стерлингов — организовал два отряда волонтеров, что-то вроде народной милиции. Эти первые отряды волонтеров, которые оказали сопротивление сторонникам короля, стали ядром будущей армии революции.

Начав набирать волонтеров и воевать, Кромвель ощутил, что это не менее, а может быть, даже более интересно, чем охота. И выяснилось, что у него есть особый талант. Он брал в свои отряды только убежденных, религиозно воодушевленных людей. В дальнейшем их назовут «железнобокие воины Кромвеля». Они шли в свои первые сражения, воодушевленные сэром Оливером, с пением псалмов, с фанатичной верой в пуританскую чистоту, в то, что они творят угодное Богу дело. Кромвель понял силу идейной веры. К 1643 году его заметили как полководца. Он предпринял очень умный маневр, отделяя восточную часть роялистских сил от западной. За эту операцию Парламент произвел его в чин полковника. А вскоре он стал и генералом. Кромвель оперативно и уверенно формировал подвластную Парламенту «Восточную армию».

Понятно, что не все шло гладко. Гражданская война — это ад, в который попадают обе стороны. В конце 1640-х годов Кромвелю пришлось столкнуться с дезертирством. Он расправлялся с дезертирами совершенно беспощадно. У него была железная воля. Такие люди часто выдвигаются в революционные эпохи.

События тем временем разворачивались драматично, особенно для Карла I и роялистов. Его сторонники, шотландцы, оказались слабыми и недостаточно преданными. В сущности, они хотели одного — независимости. Судьба Карла их не интересовала. Стюартов в Шотландии не любили еще со времен глубокого Средневековья. А таких талантливых полководцев, как Кромвель, король не нашел. Ему не на кого было опереться.

Именно Кромвель стал инициатором казни Карла I, борцом за эту казнь. На суд Парламентом были отряжены 135 так называемых комиссаров. Но на первое заседание из них явились только 53 человека. Не каждый хотел участвовать в принятии решения о казни законного помазанника божьего. Не пришел даже зять Кромвеля Ферфакс. Когда о нем спросили, его жена презрительно бросила из зала: «Он слишком умен, чтобы прийти сюда».

Кромвель убеждал участников суда: «Совершите короткое, но справедливое дело… Об этом во все будущие времена будут вспоминать все христиане с уважением и все тираны мира со страхом». Да, он высказывался как подлинный революционер. Колебавшимся судьям он объявил: «А я вам скажу, что мы отрубим ему голову. И вместе с короной».

Казнь короля свершилась и воодушевила будущую Французскую революцию XVIII века, да и вообще всех противников абсолютизма. Она заставила дрожать троны. А Кромвеля сделала всевластным.

19 мая 1649 года Англия была провозглашена республикой. Упразднена «нецелесообразная» власть короля. И Палата лордов тоже. Позднее эти институты были восстановлены. Но в момент революционной горячки людям, доведенным до отчаяния поборами и произволом, казалось, что они спасли страну от тирании.

Кромвель проводил линию самой многочисленной буржуазной партии индепендентов — в буквальном переводе «независимых». Его оппонентами были левеллеры во главе с Джоном Лильберном. Они выступали за более Демократичное устройство государства, указывали что республика только называется республикой, а реальной правящей силой становится лично Оливер Кромвель. Лильберн написал знаменитый памфлет «Новые цепи Англии», где очень точно представил облик истинного Кромвеля как обманщика: он достиг всего, а народ нищий, ничего не получил от революции. В тексте он назван коварной лисой.

Были и еще более левые — диггеры, поборники наивного средневекового коммунизма. Они начали распахивать земли, свободные или отнятые у аристократов, и создавать что-то вроде коммун. Их идеолог Уинстенли — человек по-своему привлекательный. Но мечты их были абсолютно утопическими.

Кромвель, который стал командующим армией и фактическим властителем Англии, должен найти возможность противостоять всем этим течениям и одновременно утвердить авторитет юной республики на международной арене. Ему многое удалось. При этом западноевропейские монархи не проявляли большой солидарности с английским королем.

Внутри страны Кромвель закрепил свою власть самым решительным образом — и самыми позорными своими деяниями. Это войны в Ирландии и в Шотландии. В сущности, он исполнил мечту многих поколений английских королей, установив власть над этими территориями. Они были самобытны и этнически, и в плане религиозном и хотели сохранить независимость. Кромвель утопил их в крови. Сохранились документы, которые он подписывал: всем офицерам в Шотландии размозжить головы. Таковы были его средства.

В 1649 году Кромвель выиграл знаменитую битву при Денбаре в Шотландии, применив некий удачный маневр. Но потом писал, что это получилось случайно и он сам удивлен тем, что его позиция оказалась настолько удачной.

Он уничтожил треть населения Ирландии — полмиллиона человек. Например, при взятии крепости Дрогеды были уничтожены все, даже те, кто не оказывал сопротивления. Многие из оставшихся в живых ирландцев отправились за океан, в Америку. Там образовалась большая ирландская община, влияние которой в Соединенных Штатах велико и по сей день.

Так же жестоко было подавлено восстание левеллеров, его бывших сторонников.

Кромвель менялся. В этом недавнем помещике все отчетливее проступали черты тирана. Он никому не доверял, он всех подозревал в измене. При этом он, по существу, создал собственный двор. Когда в 1654 году состоялась церемония вступления Кромвеля в должность лорда-протектора, пышность была чрезмерной. Сам он был в мантии, отороченной соболями, — типичный монархический облик. Начались приемы, шумные пиры. Куда делся пуританин!

А в 1657 году произошло то, что должно было произойти. Парламент в лице нескольких деятелей предложил Кромвелю корону. В истории такое случалось не раз. Например, Гаю Юлию Цезарю предлагали царский венец. Он воздержался.

Кромвель сказал, что подумает, поблагодарил Парламент и отказался. Он остался лордом-протектором при условии принятия новой Конституции, согласно которой он мог назначить себе преемника. И это было потом выполнено.

Почему он не пожелал стать королем? Вероятно, сработал здравый смысл провинциального помещика. Никогда Англия не приняла бы монарха из этой среды. Монарха, который, образно говоря, пас свиней. Невозможен монарх без аристократизма, без «голубой крови». Да, Стюарты были ужасны. Но многие уже начинали подумывать о том, что, может быть, следующие Стюарты будут лучше. И уже начали называть Карлом II и Его Величеством жившего в эмиграции сына казненного короля.

Кромвель все это, видимо, ощущал. Но, руководствуясь логикой революции, повел себя как истинный тиран. Он стал рассаживать по важнейшим должностям своих родственников. Его младший сын Генри сделался наместником в Ирландии, за счет которой еще можно было обогатиться. Зять фактически командовал армией.

Были родственники и в Государственном совете. А сам лорд-протектор, никому не доверявший, с каждым днем мрачнел все более и более.

Фактически он был королем. Налаживал контакты с монархами Европы. Он надеялся, что Англия достаточно запугана. И разогнал Парламент.

В конце жизни Кромвель отказывался от пищи и лекарств, говоря: «Я считаю, что я должен скорее уйти». За несколько часов до смерти он назвал преемника — любимого сына Ричарда. 3 сентября 1658 года диктатор умер в возрасте 59 лет, надеясь, что сын сумеет сохранить позицию лорда-протектора.

Но Ричард был похож на лорда-протектора не больше, чем его отец на аристократа. Молодой человек, не склонный к государственной деятельности, желавший только хорошо жить. Это повлияло на умонастроения в Англии. Та самая толпа, которая когда-то аплодировала казни Карла I, обожала Кромвеля, потом критиковала Кромвеля, теперь хотела вернуть короля.

Меньше чем через полгода Ричард отказался от должности. Он обеспечил себе долгую спокойную жизнь, а Англия бурно приветствовала короля Карла II.

Оливера Кромвеля посмертно предали казни. Всего три года назад его пышно, как короля, хоронили в Вестминстерском аббатстве. Теперь же тела Кромвеля и двух его соратников извлекли из гробов и повесили за шеи. Скелеты висели до вечера. Потом их сняли, головы нацепили на копья и выставили в центре Лондона. Революция — мастерица страшных судеб!

Бенджамин Дизраэли

Сделавший невозможное

Бенджамин Дизраэли многолик, бесконечно разно образен. Он сам вылепил свою удивительнейшую биографию. Он сделал карьеру, невероятную для Англии XIX века. А важнее всего то, что он реализовал невозможную, на первый взгляд, вариацию собственной жизни. По его собственным словам, «залез на намыленный столб».

Еще в детстве он заявил, что будет премьер-министром. Есть в этом что-то от Генриха Шлимана, который, разглядывая картинки, где была изображена горящая Троя, обещал найти этот город. И нашел. Но то был романтический порыв. А в случае Дизраэли — упорное, прагматичное строительство своей жизни. Причем из весьма скудных строительных материалов.

Он ничего не получил от судьбы в готовом виде — за все бился. Бился тяжело. И с этого «намыленного столба», добравшись, казалось бы, до первой зарубки, стремительно съезжал. Но не падал духом.

Он прожил 76 лет — с 1804 по 1881 год — и скончался не то чтобы в бесславии, просто в безвластии. Лидер и идеолог английских консерваторов, он был министром финансов и несколько раз премьер-министром Великобритании. Побывал и в оппозиции. В борьбе между либералами и консерваторами мог спокойно перейти в любой стан, который вел его к цели. Сын еврея, принявшего христианство, он в 1876 году стал английским лордом Биконсфилдом. В нем счастливо сочетались политик и писатель: он автор более чем 20 романов, не переведенных, к сожалению, на русский язык, и огромного числа философских трактатов.

Дизраэли родился в наполеоновскую эпоху, когда отгремела Английская революция и буржуазия завоевала себе место под солнцем. Теперь это сословие стремилось пользоваться своим новым положением, жить как можно богаче, спокойнее и увереннее. Настал респектабельный век.

Сначала фамилия д’Израэли писалась через апостроф и вызывала ассоциации с народом израилевым. Отец будущего премьер-министра, тоже Бенджамин, был еврейским писателем. Мать — Сара д’Израэли — ненавидела свое происхождение и прямо об этом говорила. Она отказалась от каких-либо отношений с еврейской общиной.

Став взрослым, Израэли превратил свою фамилию в Дизраэли. В таком написании и звучании она казалась итальянской. А в автобиографии Дизраэли даже придумал себе аристократических предков. Якобы это были евреи, принявшие христианство в Испании и Португалии. В конце Средневековья этот процесс был массовым, и кое-кто из евреев, принявших христианство на Пиренейском полуострове, действительно получил дворянские титулы в позднефеодальной Испании. Однако реальные предки Дизраэли не аристократы, а торговцы.

По мировоззрению семья Дизраэли была типично английской и отчаянно монархической. В доме преклонялись, например, перед Стюартами. Отец писал биографию Карла Стюарта и говорил маленькому Бенджамину, что убиенный король — гораздо более мученик, чем тиран.

В 13 лет Бенджамин по предложению отца принял крещение. Но и для крещеных евреев в Англии существовала масса ограничений.

В школе Бенджамин проявил себя как несомненный лидер — организовал самодеятельный театр, который все полюбили. Ребята тянулись к Бенджамину, но время от времени он слышал: «Ты, с твоей оливковой кожей, ты совсем на англосакса не похож! Ты иностранец, чужеземец! Доколе мы будем ходить в этот театр, где верховодит чужеземец?!» Ему пришлось кулаками отстаивать свою независимость. Кстати, он, никого не ставя в известность, в течение нескольких месяцев успешно занимался боксом. И своих обидчиков он отделал так, что его пришлось немедленно забрать из этой школы.

С тех пор его метод — самообразование. Библиотека отца насчитывала примерно 25 тысяч томов. Бенджамин проработал античную литературу (очень любил Плутарха), литературу эпохи Просвещения. Сохранились рассказы о том, как мальчик 14–15 лет выходил из библиотеки отца под грузом книг и никак не мог их унести: они сыпались, а он их поднимал.

В ранней юности Дизраэли задавался вопросом: «Кем лучше быть — Гомером или Александром?» На меньшее он не был согласен.

У него имелись определенные данные для Гомера — бесспорные литературные способности, которые проявились очень рано. Но его тянуло к общественной деятельности, карьере. Непрерывно занимаясь самообразованием, он просидел несколько лет в финансово-юридической конторе.

Правда, он выделялся на фоне своей буржуазной среды. На нем всегда был безумно яркого цвета жилет с большим количеством разных цепочек, башмаки с бляшками, розочками, чуть ли не с колокольчиками. Он отрастил роскошные длинные кудри. Он вообще был очень красив, судя по юношеским портретам, напоминал Байрона. Вероятно, он сознательно играл Байрона, зная, что европейское общество увлечено этим образом. И даже баловался стихами.

Но сходство было, конечно же, чисто внешним. Во-первых, Байрон — настоящий аристократ, каким Дизраэли никогда не стать. Во-вторых, Байрон — абсолютный революционер, защитник интересов простого народа. Он бросается в страну, где идет битва за свободу: сначала в Италию, потом в Грецию. И отдает жизнь за свободу. А Дизраэли в эти годы называет народ стадом и очень далек от какой-либо заботы о нем.

Шокируя общество своим внешним видом, Дизраэли поступал правильно: о нем начинают говорить, он попадает в дневники и переписку современников. Его критикуют, но не отвергают.

Тогда он решается на свое первое предприятие — организует газету. Все было придумано отлично. Удалось привлечь к работе зятя самого Вальтера Скотта. Но успеху мешал неприятный характер Дизраэли и его экстравагантный образ жизни, особенно то, что он начал делать долги. В английском обществе это всегда осуждалось. В итоге его отстранили от дела, которое он затеял. Это был тяжелый удар.

Однако Дизраэли не растерялся окончательно. Он бросился писать. Так появился его первый роман «Вивиан Грэй» — о молодом человеке, критически настроенном по отношению к высшему свету, в который так рвался сам Дизраэли. Роман был опубликован анонимно. В обществе спорили об авторстве. Когда же выяснилось, что над светом зло шутит двадцатилетний юнец, его просто выгнали вон.

Глубоко расстроенный (все погибло, замысел стать великим человеком не состоялся!), он отправился в длительное путешествие. Отсутствовал почти полтора года. Посетил несколько стран. Побывал в Албании, Греции, Турции, Палестине, Египте и написал много интересных заметок. Эти впечатления отразились потом в его книгах, где он рассуждал о взаимодействии цивилизаций Востока и Запада, о возможности взаимного обогащения.

Правда, реализацию этих возможностей он видел в колониальной политике.

К тридцати годам Дизраэли наконец сделал выбор: не поэт, как Гомер, не воин, как Александр, — он политик. Это и понятно. Первый литературный опыт слишком дорого ему стоил. А эпохи великих завоевателей уже ушли в прошлое. Зато после состоявшихся в XVII–XVIII веках великих революций активно отрабатывались механизмы буржуазной демократии, либеральной и консервативной. Это происходило в спорах, борениях, здесь было поприще для деятельности.

В частности, в Англии разворачивалась полемика вокруг избирательной реформы. Обсуждалось, все ли граждане должны участвовать в выборах, достойно ли сохранять имущественный ценз или это ущемление демократических прав.

Дизраэли включился в политическую борьбу. В этот период он сделал такую запись: «Великие люди — это люди огромной энергии, неудержимой воли, которые рассматривают подобные себе человеческие создания просто как инструменты, при помощи которых они могут построить пьедестал для своего исключительного памятника». Он составил для себя программу, которую потом строго выполнял.

В ней он наметил возможные моральные издержки, неизбежные в политической борьбе.

В 30-х годах XIX века в Англии разворачивалось чартистское движение. Это была попытка лидеров рабочего движения мирным путем, с помощью петиций и шествий добиться чего-либо от правительства. И Дизраэли ринулся в этот котел.

В 1832–1834 годах он дважды пытался избраться в парламент от партии вигов. Не получилось. Тогда Дизраэли перешел на сторону их соперников тори. Виги и тори — предшественники современных либералов и консерваторов. Дизраэли не очень интересовали оттенки их политических взглядов, он твердо продвигался по избранному пути политической карьеры. Злые языки утверждали, что на пути в парламент он использовал свой успех у знатных дам. У него, например, случился роман с Генриэттой Сайкс, замужней дамой с детьми.

Любопытно, что свою первую речь в парламенте Дизраэли провалил и провалил так шумно и отчаянно, что именно этим обратил на себя внимание и вызвал некую благосклонность: английским джентльменам стало «неудобно», что молодому человеку так плохо… Да, это малознакомая политическая культура.

В те же годы состоялась и его женитьба. Дизраэли с юношеских лет говорил о том, что счастливым может быть только брак по расчету. Он видел несколько браков по любви, которые распадались на его глазах именно из-за страсти и ревности. Поэтому он пришел к выводу, что любовь должна быть отдельно, а семья — отдельно. В 1839 году он пришел выразить соболезнование Мэри Энн Левис — вдове своего безвременно скончавшегося коллеги по Парламенту. Мэри Энн происходила из состоятельной буржуазной семьи, не отличалась высокой образованностью (по словам Дизраэли, она точно не знала, кто был раньше — греки или римляне), но ее принимали в высшем свете. В ту эпоху буржуазия постепенно сливалась с былой аристократией.

Потом Мэри Энн вспоминала: с самого начала их знакомства ей казалось, что Дизраэли ей симпатизирует. Когда он сделал ей предложение, ей было 45 лет, а ему — 33 года. Поразительная разница в возрасте, по крайней мере с точки зрения той эпохи. Особенно удивительно, что сорокапятилетняя вдова попросила год на размышление, сказав: «Я хочу за этот год приглядеться получше к вашему характеру». Но Дизраэли начал так тосковать и отчаиваться, что она сменила гнев на милость и раньше чем через год дала согласие.

Брак оказался счастливым. Жена создавала Дизраэли все условия для карьерного продвижения. Она заплатила значительную часть его долгов, не пожалев на это своего состояния. Кроме того, Мэри Энн бесконечно и беспредельно восхищалась своим мужем. Однажды ее спросили в обществе, что она читает, какую любит литературу. Женщина очень прямая и, видимо, наивная, она ответила: «Что вы? Мне некогда читать художественную литературу, потому что я читаю все газеты и журналы, чтобы не пропустить упоминания о моем Диззи».

Карьера Дизраэли складывалась очень непросто. Постоянным препятствием было его происхождение, его национальная принадлежность. Позже, на склоне лет, он боролся за то, чтобы были приняты законы, разрешающие полноценную парламентскую деятельность евреям, не перешедшим в христианство. Но произошло это уже после его отставки.

Юная принцесса Виктория, ставшая затем английской королевой, поначалу совершенно не принимала Дизраэли. И принц Альберт, ее обожаемый супруг, взял да и обронил: «Дизраэли — не джентльмен». По сути, так оно и было. Например, когда Дизраэли морально изничтожал своего предшественника, премьер-министра Пиля, — а это был образец джентльменства, — бичевал его ужасными острыми фразами и заявил: «Я никогда ни о чем не просил у Пиля». Это была ложь. Просил, в письменной форме просил! Существовало его письмо к Пилю и письмо его жены, умолявшей Пиля: «Дайте какой-нибудь пост моему мужу, только не говорите, что я написала». Как гласит молва, у Пиля это письмо было в кармане, но он, джентльмен, не вынул его и не счел возможным использовать парламентскую трибуну Англии для сведения личных счетов. Он опустил голову и закрыл глаза шляпой.

Как же Дизраэли удалось преодолеть такой барьер, как неприязнь к нему королевы Виктории и принца Альберта? Началось с того, что Дизраэли по-другому, нежели все его предшественники, стал выполнять одну скучную парламентскую обязанность. Он должен был писать для королевы отчеты о парламентских сессиях, о дебатах, которые там происходили. Виктория, женщина не очень интеллектуальная, страдала от необходимости читать эти тексты, написанные казенным, протокольным стилем. А Дизраэли стал составлять эти отчеты хорошим литературным языком, живо, эмоционально. И отношение к нему королевы начало меняться. Он, как всегда, достиг всего личными усилиями.

Кроме того, он использовал лесть. У него есть такая запись: «Люди очень любят лесть. Королям надо льстить по-королевски». И он обращал к Виктории такие слова: «Вы фея, вы волшебница». Причем когда он стал премьер-министром, она была уже не очень молода, родила детей, стала грузной и мало походила на фею.

В 1876 году, будучи премьер-министром, он придумал присвоить Виктории титул императрицы Индии. Идея очень понравилась стареющей королеве. За это Дизраэли получил титул лорда Биконсфилда, причем имя Биконсфилд принадлежало герою одной из книг, которую он написал двадцатилетним.

Но нельзя, конечно, рассматривать Дизраэли просто как льстеца и карьериста. Он стал одной из ключевых фигур европейской истории Нового времени и участвовал в решении ряда международных вопросов, отражающихся и на сегодняшней ситуации в мире.

По его инициативе и при его активнейшем участии Англии удалось купить контрольный пакет акций Суэцкого канала. До этого каналом владели на паритетных началах французская компания и хедив — правитель Египта, находившегося под властью Османской империи. Узнав о том, что хедив египетский, нуждавшийся в деньгах, решил продать свою долю, Дизраэли начал действовать в нарушение правил, без санкции Парламента (Парламент был на каникулах, созвать его внезапно не представлялось возможным, к тому же было понятно, что когда он соберется, то будет долго обсуждать…).

Дизраэли получил 4 миллиона фунтов с согласия Кабинета министров и одобрения королевы. Он занял деньги у Ротшильда. Во время ланча Дизраэли пришел в клуб и просто попросил у Ротшильда денег. Тот поинтересовался: под какие гарантии? И Дизраэли ответил: гарантии Британского государства. В эту минуту «Британское государство» был он.

После покупки акций Дизраэли писал королеве: «Дело сделано. Он Ваш, Мадам». Он — это Суэцкий канал. Ротшильд тоже не остался в накладе. Деньги были ему возвращены, а предприятие оказалось прибыльным.

Кстати, многие либералы были против покупки этих акций и английского контроля над Суэцким каналом, предвидя, что за этим последует дальнейшее усиление Великобритании на Ближнем Востоке и возможная экспансия… Так и произошло: в 1882 году англичане захватили Египет.

Дизраэли был англичанином более, чем многие этнические англосаксы. Интересы монархии он воспринимал как свои собственные. Постепенно он стал отождествлять свою личность с Великобританией.

Вершина дипломатии Дизраэли — 1878 год. Для пересмотра условий Сан-Стефанского мирного договора после русско-турецкой войны на Балканском полуострове созван Берлинский конгресс. В этой войне Россия доказала, что она, несмотря на все анахронизмы своей внутренней политики, сильная держава, и вернула себе прочные позиции в Европе. Сан-Стефанский договор, предоставлявший независимость Болгарии, означал дипломатический успех России и как бы сглаживал ее предыдущую неудачу в Крымской войне.

Дизраэли, как и Бисмарк, который председательствовал на этом Берлинском конгрессе, и еще ряд крупных деятелей европейской дипломатии, хотел сдержать нараставшее влияние России, противопоставив ей дряхлеющую Османскую империю. Европейским государствам было выгодно, чтобы две эти империи ослабляли друг друга. Очень многие сегодняшние вопросы уходят корнями именно туда.

Пожилой Дизраэли, о котором враги уже распустили слух, что он вот-вот умрет, приехал веселым, румяным, крепким и всячески подчеркивал свою физическую форму. Он имел полуторачасовую беседу с Бисмарком и сказал ему: либо мир на условиях Англии, уточнение Сан-Стефанского мирного договора, либо война с Россией, — тогда готовьтесь в ней участвовать. Бисмарк, как известно, меньше всего на свете хотел воевать с Россией. И он сделал все, чтобы потеснить ее дипломатически: условия договора пересмотрели, и Болгария не получала реальной независимости до 1908 года. Политика Бисмарка — Дизраэли вполне удалась.

А заодно Дизраэли в благодарность от Турции получил для Великобритании Кипр. Он, в сущности, нажал на Османскую империю, предупредив султана, что если тот не уступит Кипр англичанам для военно-морской базы, то может не рассчитывать на помощь против России. Турки, уже сильно напуганные войной с Россией, вынуждены были уступить.

И по сей день на Кипре сохраняются противоречия, фундамент которых был заложен именно тогда.

С годами Дизраэли заметно изменился. Начав с глубочайшего презрения к простому народу, он в зрелые годы не раз разумно поддерживал законные действия в пользу рабочего класса и ограничения эксплуатации. Он говорил, что дворцы не могут быть в безопасности там, где несчастливы хижины.

Но в конце 1880 году он совершил серьезную ошибку, которая предопределила конец его карьеры. Он начал войну в Афганистане. Английские войска в составе 36 тысяч человек вторглись в Афганистан из Индии. Сначала они действовали успешно — пока шла война армий. Но потерпели поражение, когда началась партизанская, народная война.

После первых побед Дизраэли написал королеве: «Мы добились научно обоснованной границы для нашей Индийской империи». Глубочайшее лицемерие! На самом деле это была просто колониальная экспансия.

Вероятно, у Дизраэли были планы дальнейшего продвижения в глубины Средней Азии, в частности в Туркестан, чтобы, как он сам сформулировал в одном из документов, «сбросить московитов в Каспийское море».

Но неудачи в Афганистане подорвали его позиции, и в 1880 году партия тори проиграла выборы либералам вигам. Новый кабинет формировал отчаянный личный враг Дизраэли — крупный политик Уильям Гладстон. Их отношения отразились в такой фразе Дизраэли: «В чем разница между несчастным случаем и несчастьем? Если, скажем, сэр Гладстон свалится в Темзу, это будет несчастный случай, но вот если его оттуда вытащат, это уже будет несчастье».

После неудачи на выборах Дизраэли прожил очень недолго, около года. 19 апреля 1881 года он умер в Лондоне от простуды. Королева Виктория, которая привязалась к нему всем сердцем, глубоко о нем скорбела и прислала на похороны букетик примул, сопроводив это словами о том, что примулы — его любимый цветок. Никто никогда прежде об этом не слышал. Но после похорон Дизраэли в Англии образовалось Общество примулы. В пятилетнюю годовщину его кончины дамы носили примулу на шляпе или на платье, собачек и кошечек обрядили в ошейники с примулами. Об этом в изумлении написал русский купец Щукин, бывший в те дни в Лондоне. Он не знал, что англичане вспоминают человека, мудро сказавшего: «Здоровая консервативная политика — это консервативные люди и либеральные средства».

Отто фон Бисмарк

Враг революций

Когда думаешь о таком заметном человеке, как Отто Эдуард Леопольд фон Бисмарк-Шенхаузен, князь и герцог Лауэнбургский, часто кажется, что он так и родился на белый свет с седыми усами и грозным взглядом. А между тем у него была, как и у всех, своя биография: детство, юность… И в начале жизни он совершенно не был похож на будущего железного рейхсканцлера и создателя Второго рейха, второй Германской империи, того, кто объединил Германию «железом и кровью».

Его отец — прусский землевладелец Фердинанд фон Бисмарк. Бисмарки владели землями в Пруссии с XIV века. Они были потомками рыцарей, завоевателей прибалтийских земель к востоку от Эльбы. Однако свое генеалогическое древо они пытались несколько удлинить, доведя его до Карла Великого, то есть до IX века.

Бисмарки принадлежали к сословию юнкеров. Надо сказать, что юнкерство — совершенно особенная социальная категория в Германии. Изначально слово «юнкер» означает «молодой дворянин». Юнкеры — это крупные землевладельцы восточных и центральных провинций Пруссии. Сословие сформировалось к XVI веку в результате знаменитого процесса — «Дранг нах остен», завоевательного движения Германии на Восток, в земли балтских и славянских народов. Прусское крепостничество — так называемое «второе издание крепостничества» — славилось особой жестокостью. К примеру, барщина, которую отрабатывали крестьяне на господских землях, даже в XVIII веке доходила до 5–6 дней в неделю!

Но уже в следующем столетии этот процесс смягчается, юнкерство выходит на простор капиталистического производства. В начале XIX века начался выкуп крестьянских повинностей — то, что В. И. Ленин назвал потом «прусским путем развития капитализма», то есть медленная, постепенная трансформация позднефеодальных порядков в раннекапиталистические. Юнкерство Нового времени — это обуржуазившиеся помещики Германии. И семейство Бисмарков — классика юнкерства. Они разводили в своем поместье овец и продавали шерсть. Причем они были так богаты, чтобы не принимать личного участия в производстве. Им только порой приходилось контролировать продажу шерсти на рынке, что, конечно, задевало их дворянское достоинство. Бисмарк потом всю оставшуюся жизнь боролся за то, чтобы его фамилия писалась с дворянской приставкой «фон».

О Фердинанде фон Бисмарке было известно, что однажды, когда ему было двенадцать лет, с ним разговаривал прусский король Фридрих II Великий. Что сказал король мальчику — неизвестно. Но этот эпизод в семье очень часто вспоминали.

Мать — Вильгельмина фон Бисмарк — была более знатного происхождения: семья ее принадлежала к высшему германскому чиновничеству. Она рано лишилась родителей, но их высокое положение позволило ей пристроиться в королевском дворце. Королева Луиза, отличавшаяся большим милосердием, пожалела сироту, и девочка некоторое время жила при дворе. Будучи умной молодой особой, она со временем стала замечать, что ее положение выглядит двусмысленным — то ли няня при королевских детях, то ли просто приживалка. Ей это не понравилось, и она удалилась.

Надо сказать, что семейная жизнь Бисмарков до появления Отто складывалась не очень легко. Два первенца, мальчики, умерли в младенчестве. Третий сын, Бернгард, был слаб здоровьем, и все время казалось, что он тоже долго не проживет (тем не менее жизнь его оказалась довольно долгой). Отцу Отто было уже 43 года, а матери 25 лет, когда он родился. Это произошло в поместье Шенхаузен, к западу от Берлина.

По случаю рождения ребенка отец дал в газету очень занятное объявление: «Настоящим имею честь известить моих друзей о том, что моя жена вчера благополучно разрешилась от бремени сыном. И почтительнейше прошу их не утруждать себя принесением мне личных поздравлений». В этом поступке отца проявилась сдержанность, передавшаяся потом и младшему сыну.

На Отто — здорового мальчика, наследника, были возложены все надежды семьи, поэтому родители очень заботились о его образовании и карьере. В соответствии с модными идеями развития личности в ребенке его отдали в берлинскую школу Пламана, где в основу воспитания были положены принципы итальянского педагога Песталоцци. Но Отто не нравилось там учиться, к тому же у него не складывались отношения с товарищами по учебе. Сохранился его портрет времен обучения в школе Пламана, когда ему было примерно 12 лет. Один французский исследователь, говоря о выражении лица на портрете, сравнивает Отто с лисенком, посаженным в клетку и уверенным, что он вырвется оттуда. И можно сказать, что он вырвался.

В 12 лет он по инициативе матери перешел в гимназию с гуманитарным уклоном. (Мать рассчитывала на его блестящую карьеру, но не дожила до триумфа своего сына.) Новая гимназия тоже находилась в Берлине и называлась «У серого монастыря». Там преподавалась античная история, которую Бисмарк изучал весьма охотно. Увлекался он также произведениями Гете, Шиллера, блестяще выучил французский язык, не особенно модный тогда в Германии, поскольку Франция рассматривалась как главный враг Пруссии. В национальной памяти еще были свежи воспоминания об унижении, которое принесли стране войны с Наполеоном.

В 1832 году Отто Бисмарк поступил в Университет Георга Августа в Геттингене, чтобы изучать право. Геттингенский университет, основанный в 1737 году, относительно молодой по сравнению с древними университетами Франции и Италии, был знаменит на всю Европу. Он стал центром культурного и национальнопатриотического движения в Германии. Здесь работали такие крупные ученые, как математик Карл Гаусс, филологи братья Я. и В. Гримм и другие. Сюда тянулась либерально настроенная молодежь всей Европы. Большая концентрация политически активной молодежи приводила к тому, что нередко именно здесь случались студенческие волнения.

Но Отто Бисмарк всегда последовательно ненавидел любое вольнодумство. Он был сторонником консервативного поведения и преданного служения монархии — единственно возможной форме правления. Перспективу развития государства он видел в дисциплине, военной силе и, что не менее важно, в мудрой дипломатии.

В те годы Германия была разобщена. В результате долгого и своеобразного исторического пути она с 962 года, когда Оттон I был провозглашен императором, существовала формально как единая Империя. Но отдельные части этой Империи, княжества, были фактически независимы. И идея Бисмарка заключалась в том, что надо теперь, в новую эпоху, создать более жесткую централизованную политическую систему, причем обязательно под эгидой Пруссии.

Бисмарку было не очень просто жить и учиться среди геттингенских вольнодумцев. Высокий, рыжий, не отличавшийся красотой, экстравагантный, он всегда ходил с железной тростью в руке. Он всячески подчеркивал свои далеко не либеральные взгляды и требовал, чтобы окружающие не забывали, что он — Отто фон Бисмарк! Многим это не нравилось. И через месяц после поступления в Университет у него случилась первая дуэль. Первая, но не последняя. В течение следующих 9 месяцев этот молодой задира, агрессивно отстаивавший свою правоту, участвовал в 24 дуэлях. Самолюбивый, даже горделивый, он со временем жестоко поплатился за эти свои качества. Но университет он окончил не впустую, защитив диссертацию по философии и политэкономии. Бисмарк не окончил Геттингенский университет — жизнь на широкую ногу оказалась обременительной для его кармана. Под угрозой ареста со стороны университетских властей, он покинул город. Целый год он числился в Новом столичном университете Берлина, где и защитил диссертацию по философии и политической экономии.

На заре своей биографии Бисмарк, прежде чем начать блистательную карьеру, прошел естественные ступени юношеского роста. Он немало веселился, кутил и повесничал. Бретерство, потом гульба и увлечения женщинами — все это были этапы самоутверждения. Ему непременно надо было убедиться, что он преуспел во всем. Светский лев и поклонник женщин, он переехал в Аахен, модный курорт, где на концерты и веселые вечера он тратил больше денег, чем имел. Личная дисциплина его пока не очень строга, и светская жизнь кружит ему голову. Так, например, он обручился с одной юной англичанкой, дочерью священника Изабеллой Лорейн-Смит. По случаю этого события он просто бросил службу — без всякой уважительной причины не вышел из отпуска. Тем не менее, помолвка была расстроена.

До 1846 года Бисмарк не находится на регулярной службе. Он недолго побыл мелким чиновником, но быстро и с удовольствием отказался от этого занятия. «Моя гордость требует от меня повелевать, а не исполнять чужие приказы» — вот каковы были его запросы.

Он решил стать помещиком, как отец, вернулся домой и возобновил свою разгульную жизнь на широкую ногу. Объектом его непрерывного интереса стали крестьянские дочери. Друзья Бисмарка говорили, что в этом он явно не знает меры.

Наконец в 1845 году он обручился с очень привлекательной, знатной и разумной женщиной — Иоганной фон Путткамер. Скорее всего, для Бисмарка большое значение имело пресловутое «фон», которым обладала Иоганна. Родители невесты сомневались в правильности такого брака, ибо за Бисмарком уже закрепилась определенная репутация. Отто пришлось поехать к отцу избранницы и постараться с помощью своего изворотливого ума доказать, что он лучше своей репутации. Обручение состоялось, а в 1847 году Отто и Иоганна сочетались браком. Семейная жизнь и рождение двух сыновей возымели свое действие — Бисмарк образумился. Это был брак по расчету, но он оказался очень удачным.

Полагая, что удел мелких клерков, терпеливо ползущих со ступенечки на ступенечку, не для него, Бисмарк готов был отправиться на военную службу. Карьерную удачу ему принесла сама историческая ситуация конца 1840-х годов, когда, по выражению К. Маркса и Ф. Энгельса, по Европе бродил «призрак коммунизма». Правда, они думали о революции пролетарской, а случилась революция буржуазная. Западная Европа клокотала. Не было ни одной страны, не затронутой хоть сколько-нибудь этим брожением умов. На повестке дня стояли вопросы совершенствования государственного правления, умиротворения низов общества, успокоения уже заявившего о себе рабочего класса. Начался созыв почти забытых сословных представительств, шел поиск выхода из кризиса, путей предотвращения революции. Хотя предотвратить революции, как правило, никому не удавалось.

По поводу революции Бисмарк высказался умно и афористично: «Подготавливают революцию гении, осуществляют революцию фанатики, а плодами ее пользуются проходимцы». Его неприязнь к революциям, его убеждение в том, что их деструктивные последствия всегда больше конструктивных, со временем ярко подтвердились. Но надо помнить, что он противопоставлял революциям милитаризм и унитарную монархическую систему, что тоже далеко от гуманистического идеала.

В 1846 году Бисмарк избирается депутатом от дворянства в ландтаг в Мересбурге, в 1847 году — он депутат соединенного заседания ландтагов в Берлине. Он участвует в спорах о том, как жить Германии, как ей выйти из кризиса, как не допустить, чтобы уже прогремевшие выступления рабочего класса стали гибельными для государства. Бисмарк ничуть не скрывает своих ультрамонархических взглядов, которые непопулярны и даже опасны в революционный момент.

После революционных бурь в 1862 году Бисмарка приметил король Вильгельм I, который затем в 1871 году стал германским императором. Понимая, что столь радикальному монархисту лучше на время уйти с политической арены, он в 1859 году направил его посланником в Петербург. При российском императорском дворе Бисмарка воспринимали как исключительно умного человека. Самые дальновидные русские дипломаты вели с ним разговоры о развитии Европы.

Через три года он покинул Петербург, увозя на пальце кольцо с надписью, состоявшей из единственного слова — «Ничего». Так Бисмарк понял русскую натуру. Позже он прославится тем, что выскажет мысль о нецелесообразности и опасности войны с Россией: «Нерушимая Империя русской нации, сильная своим климатом, своими пустынями и своей неприхотливостью, потерпев поражение, осталась бы нашим природным и жаждущим реванша врагом. Точно так же, как нынешняя Франция. Разгром целой национальности, даже более слабой, польской, не удался великим державам и за сто лет. Мы поступим лучше всего, если будем обходиться с русской нацией как с изначально данной опасностью, против которой мы держим защитные дамбы». Бисмарк, разумеется, не был другом России. Просто он достаточно трезво смотрел на вещи и предупреждал об опасности конфликта с этой огромной и малопонятной страной.

Возвратившись к политической карьере, получив предложенный Вильгельмом I пост премьер-министра Пруссии, он в 1862 году публично заявил: «Великие вопросы разрешаются не речами и большинствами, а железом и кровью». И приступил к реализации программы объединения Германии — именно железом и кровью.

Бисмарк видел свою задачу в том, чтобы объединить более тридцати герцогств и княжеств раздробленной Германии. Рыхлая политическая структура, внутри которой постоянно усиливалась автономия частей, не соответствовала требованиям времени, которое было ознаменовано жесточайшей капиталистической конкуренцией и захватом колоний. Германия уже стала жертвой кровопролитной Тридцатилетней войны 1618–1648 годов, когда она лишилась больших территорий именно потому, что не имела сильной центральной власти.

Практически ни одно явление в истории нельзя окрасить исключительно в светлые или темные тона. Отсутствие жесткой централизации не всегда зло. У этого процесса есть и оборотная сторона. К примеру, в Германии не было такого крайнего абсолютизма, как во Франции или в Англии. Поэтому не случайно эта страна, с ее разобщенной политической инфраструктурой, стала центром и родиной Реформации — величайшего духовного переворота, начатого Лютером.

Но Бисмарк был решительным сторонником централизации и к тому же отчаянным прусским патриотом. В его сочинениях можно встретить такие высказывания: «Я горжусь, когда возвращаюсь из-за границы, что я пруссак»; «Небо не стояло прочнее на плечах атланта, чем Пруссия на плечах ее генералов» или «Мы заставим уважать то, что называется прусским юнкерством».

Такой человек был нужен тогдашней Германии. По его инициативе Пруссия начала в 1864 году войну с Данией и отвоевала некоторые спорные пограничные земли. Более того, Бисмарк хотел, чтобы Франция напала на Германию. И он этого добивался! С этим связана знаменитая история Эмской депеши — телеграммы с изложением беседы прусского короля Вильгельма I и посланника Франции В. Бенедетти. Бисмарк не погнушался ее отредактировать. Выпустив несколько слов, поменяв некоторые выражения местами, он придал телеграмме оскорбительное для Франции звучание. К тому же данный секретный документ был опубликован в немецких газетах. Все это вызвало у французов вспышку национализма, патриотизма, энтузиазма, чего и хотел Бисмарк. Франция была в военном отношении гораздо слабее Пруссии, тем более что прусская армия натренировалась в локальных войнах с Данией и Австрией. Но уязвленное национальное самолюбие вызвало эмоциональный подъем, а он привел к тому, что Франция объявила Германии войну. Бисмарк сплел свою политическую паутину. Интересно, что позднее он без всякого стеснения описал эту историю в своих мемуарах и хладнокровно заметил: галльский бык не смог выдержать такого оскорбления. Так началась франко-прусская война 1870–1871 годов, которая закончилась страшным поражением Франции — ровно тем, о чем мечтал Бисмарк.

После того как у Франции была отнята обширная территория, в Германии специально для Бисмарка учредили должность канцлера, стоявшего выше всех министров и даже премьер-министра. По сути, Бисмарк стал реальным соправителем Вильгельма I. Это был счастливейший момент, зенит его карьеры, и казалось, ничто уже не может ей угрожать. Бисмарк находился фактически у власти 28 лет и рассчитывал остаться на посту до конца своих дней.

Но в 1888 году император умер. Новым императором стал смертельно больной раком горла Фридрих III, который к тому времени находился в ужасном физическом и душевном состоянии. Через несколько месяцев он скончался. Ему наследовал Вильгельм II.

Честолюбивый и молодой новый правитель не хотел слушать старого канцлера, который стоял у руля германской политики 28 лет. Но расстановка сил на международной арене изменилась. Однажды император прямо сказал Бисмарку: «Кажется, Вы хотели подать в отставку? Я готов ее принять!» Это был гром среди ясного неба.

Отставка была очень страшна для Бисмарка, не умевшего жить в тишине и покое в своих поместьях. Смерть жены, неудачная судьба сыновей — все это привело к тяжелому разочарованию в конце жизни. Здоровье его тоже было подорвано. Он передвигался в инвалидном кресле.

Правда, перед самой смертью он увидел вспышку всеобщей любви. Это было 31 июля 1898 года в связи с его днем рождения в поместье Фридрихрус.

Отто фон Бисмарк умер в 1898 году, лично несчастный, но уверенный, что создал новую, мощную Германию. Ирония истории заключается в том, что его мемуары «Мысли и воспоминания» в трех томах были переведены на русский язык и изданы в СССР в 1940–1941 годах, незадолго до того как Германия все-таки потерпела от загадочного восточного соседа сокрушительное поражение.

Симон Боливар

Латиноамериканский вольтерьянец

Образ Симона Боливара в истории ярок и противоречив. С одной стороны, с ним связано явление боливаризма, исследуемое в серьезной научной литературе. С другой стороны, его именем назван, например, ведущий футбольный клуб в Боливии. И шляпа, в которой, как мы знаем из текста пушкинского романа в стихах, ездил на бульвар Евгений Онегин.

Уже в ХХ веке революционный демократ Хосе Марти так характеризовал его: «Нельзя спокойно и размеренно говорить о том, кто при всей своей жизни ни минуты не знал покоя. О Боливаре можно говорить, если трибунами станут высочайшие вершины гор. Если говорить о Боливаре, то пусть свирепствует буря, гремит гром, ослепительные сверкают молнии».

Боливар родился 27 июля 1783 года в Каракасе, столице Венесуэлы. Эта страна в северной части Южной Америки открыта Колумбом во время его третьего плавания, в 1498 году, видимо при участии Америго Веспуччи. А через год названа Венесуэлой, что переводится как «малая Венеция».

Семья Боливара — богатые креолы, так называли испанцев, родившихся в Америке. Родом они были из северной части Испании, из Страны басков. Его предки стали первопоселенцами и всегда гордились своим происхождением.

К XVIII веку они, видимо, утратили чистоту рода — подмешалась индейская и, возможно, негритянская кровь. Зато были исключительно богаты. Отец Боливара владел поместьями, золотыми приисками, сахарными заводами, торговал какао и другими ценными продуктами. У семьи было более тысячи рабов.

И все-таки креол — это не вполне испанец. Испанские гранды, которые тоже могли владеть поместьями в Америке, относились к креолам несколько свысока. И это, пожалуй, один из корней сложной натуры Симона Боливара, отличавшегося не только отвагой, но и немыслимым честолюбием. А идеи революции и свободы носились в воздухе. Недавно обрели независимость английские колонии Америки. Шла Французская революция.

Когда Симону было три года, умер его отец, а в восемь лет он потерял и совсем еще молодую мать. Люди европейского происхождения нередко плохо переносили климат Венесуэлы.

Сироту растила няня, чернокожая рабыня. Боливар писал о ней: «Ипполита, моя мать. Ее молоко вскормило меня, и я не знал других родителей кроме нее».

У креолов был своего рода комплекс, страстное желание не отличаться от испанцев, и они очень серьезно занимались образованием своих детей. И у Симона появился учитель по имени Родригес, венесуэльский просветитель. Они встретились, когда ученику было девять лет, а учителю — двадцать. Со временем они стали близкими друзьями.

Родригес был фанатичным поклонником Руссо и других французских просветителей. Со временем — а он пережил своего ученика — его взгляды развивались в сторону утопического социализма. На этом основании его сравнивают с Сен-Симоном и Оуэном.

Учитель сыграл в жизни Боливара очень важную роль, фактически заменив мальчику отца. После смерти родителей опекуном Симона стал сначала дед, тоже вскоре скончавшийся, потом дядя и, наконец, Родригес. Мальчик далеко не сразу свыкся с необходимостью жить в небогатом доме своего учителя, бежал оттуда, был возвращен по суду… Так формировалась его несгибаемая натура. Потом он доказал всей своей жизнью, что способен не падать духом, даже встречая непреодолимые препятствия.

В четырнадцать лет Боливар вынужден был расстаться с Родригесом, которого заподозрили, наверное небезосновательно, в том, что он участвовал в антииспанском заговоре. Он бежал в Европу, сказав ученику: «Мы еще встретимся. И борись, пожалуйста, до конца с этими годос». Такова была презрительная кличка испанцев в Венесуэле.

Родственники наняли Симону нового учителя, наверняка за очень хорошие деньги, потому что это был известный поэт Андрес Бельо, знаток классической древности, один из самых образованных людей этой части Америки. Но через два года, в 1799-м, юноша расстается и с этим учителем, потому что был отправлен в Европу.

Прежде всего, он, конечно, поехал в Испанию, однако не очень там прижился. Судя по его письмам, воспоминаниям и биографии, написанной позже Родригесом, Симон делал все, чтобы подчеркнуть, что он не отличается от испанской аристократии. Из-за этого подчеркнутого стремления к равенству с самыми знатными испанцами его заподозрили в заговоре и чуть не арестовали. Спасли только связи родственников.

Он проехал по Италии, Швейцарии, Англии. Семья хотела, чтобы он изучал право. Но строго систематического образования он не получил. Зато был образован весьма широко. Любил античную литературу, читал труды французских энциклопедистов. Умирая, он будет держать в руках томик Руссо.

В 1802 году Боливар провел несколько месяцев в Париже. Дышал революционным воздухом. Первый консул Наполеон Бонапарт все еще воспринимался как дитя Революции. Романтика его биографии увлекала восемнадцатилетнего латиноамериканца. Свобода, равенство, братство, какой-то корсиканец — артиллерийский поручик — встал во главе государства. Почему бы и уроженцу Каракаса не сделаться революционным генералом? Это произойдет, но не сразу.

В 19 лет Боливар женился на маркизе Марии-Тересе дель Торо, дочери человека, близкого ко двору. Любовью его жизни станет совсем другая женщина. Через 20 лет он обретет верную подругу, креолку Мануэлу Саэнс, которая однажды спасет ему жизнь.

А пока женитьба, какая подобает знатному испанцу. После свадьбы, состоявшейся в Мадриде, Боливар увез молодую жену в Венесуэлу. Мария-Тереса была образованна, обаятельна, но у нее было очень хрупкое здоровье. И климат Венесуэлы оказался для нее непереносимым. Она скончалась от лихорадки через несколько месяцев.

Боливар, конечно, горевал о ней, но теперь ему проще было всецело отдать себя делу, которое его уже влекло. Вскоре он вновь отправился в Париж и стал свидетелем коронации Наполеона Бонапарта. Это глубоко его возмутило. Он заявлял: «Я боготворил его как героя Республики, как блестящую звезду славы, как героя свободы, но с того дня, когда он провозгласил себя императором, для меня он превратился в двуличного тирана». (Через 22 года Боливар возложит на себя чрезвычайные диктаторские полномочия, а это путь к императорской короне; правда, диктатуру он будет понимать в античном смысле.)

Состояние Наполеона после коронации некоторые историки называют «династическим безумием». Он решил на все престолы посадить своих родственников, создать что-то вроде новой королевской династии в масштабах всей Европы. В 1806 году Наполеон определил на испанский престол своего брата Жозефа. И это объективно содействовало движению против испанского владычества в Южной Америке. Нестабильность в Испании была использована колониями в борьбе за свободу.

В 1810 году в Южную Америку пришли сведения о том, что в Испании развернулась война против французской оккупации. И сразу начались войны в испанских колониях: поднялись Мексика, Аргентина — тогда Ла-Плата — Чили, Перу. Это было широкое движение за освобождение от колониальной зависимости. Симон Боливар почувствовал, что пришло время для выполнения его революционных замыслов.

Его роль определялась не только богатством и связями, но и, в первую очередь, его харизмой. Он писал: «Я оставил в неприкосновенности закон законов — равенство, потому что без него мертвы все гарантии, все права. Во имя равенства мы должны идти на жертвы, на алтарь равенства я положил позорное рабство. Я не успокоюсь до тех пор, пока не разорву цепи, которыми Испания опутала мою родину». Таково было его стремление к свободе. К свободе как таковой, понимаемой широко, иногда абстрактно. И своих рабов он освободил в самом начале борьбы за независимость.

Кстати, это был вызов уже не испанцам, а креолам. Боливар умел не только побеждать, но и наживать врагов. Его невозможно оценить однозначно. В нем, как во всякой яркой личности, есть все.

Испанская власть опрокинута, но сопротивляется, продолжаются сражения. Боливар назначен полковником и губернатором одной из областей. Он не имеет никакого военного опыта, но берется командовать войсками. Воюет не всегда удачно, но со временем начинает одерживать и блестящие победы — их у него более 200. Впрочем, примерно столько же и поражений.

Перед началом всех этих событий Боливар побывал с дипломатической миссией в Лондоне. Там он многократно встречался и подружился с неким человеком по имени Франсиско Миранда, философом и революционером, предтечей борцов за освобождение колоний. Еще отец Боливара мечтал принять участие в заговорах, которые готовил Миранда против испанцев. Просто не успел. Миранда бежал в Европу. Симон Боливар убедил его вернуться на родину, видя в нем знамя освободительной войны. И Миранда, по возрасту годившийся Боливару в отцы, прибыл в Венесуэлу, чтобы возглавить борьбу. Он создал «Патриотическое общество», весьма напоминавшее якобинский клуб во Франции времени революции XVIII века.

В 1811 году Первый Венесуэльский конгресс объявил страну республикой. Но Миранда, назначенный главнокомандующим, человек немолодой, не имеющий военного опыта, терпел военные поражения. К тому же в 1812 году в Каракасе случилось страшное землетрясение. Погибло 10 тысяч человек. Церковь и сторонники испанской монархии повторяли, что это наказание за грехи, за выступление против законного хозяина — против великой Испании.

Это производило на людей огромное впечатление. В Каракасе началась анархия. Республиканское правительство не в состоянии было овладеть ситуацией. И Миранда подписал капитуляцию, сдался капитану Монтеверде, возглавлявшему испанские силы. По условиям капитуляции, не должно было быть никаких репрессий, оставался в живых и Миранда.

Но восемь венесуэльских офицеров, в том числе Симон Боливар, объявили Миранду за эту капитуляцию предателем. Они арестовали его и, можно сказать, сдали испанским властям. Монтеверде не сдержал слова — в цепях отправил Миранду в Испанию, где тот четыре года мучился в ужасных условиях заточения и умер.

Боливара не раз обвиняли в том, что он предал своего духовного отца. Вряд ли это был коварный замысел. Но действительно — Миранда оказался повержен, а Боливар все время шел вверх, становясь все заметнее. Есть даже предположения, что предательство было ценой личной свободы Боливара. Он некоторое время скрывался, а потом вновь появился на политической сцене. И конечно, гибель Миранды — пятно в его биографии.

Сам Боливар никогда не признавал себя виновным. Он утверждал, что в момент ареста Миранды действительно считал его предателем. Но нельзя не обращать внимания на то, что в результате этих событий навсегда исчез с исторической арены единственный, кто мог составлять Боливару реальную политическую конкуренцию.

Доверяясь испанцам, Миранда надеялся, что временное отступление позволит ему собрать новые силы. Теперь их собрал Боливар.

Уже в 1813 году он организовал новую армию и провел несколько успешных сражений против Монтеверде, который был, кстати, его дальним родственником. Это очень типичная ситуация для гражданской войны.

Боливар обратился с призывом к добровольным защитникам из Европы. К нему стали прибывать люди, веровавшие в свободу, благородные, самоотверженные. Многие из них считали, что во Франции революция попрана Бонапартом. И пусть тогда Америка станет континентом свободы. Собралось около 5 тысяч. Почти все они погибли. Уцелели, по разным данным, человек 200 или 300.

Видя военные успехи Боливара, Каракас открыл ему ворота. Он официально получил от Хунты — Национального собрания — титул «освободитель». Это же собрание провозгласило его диктатором Второй Венесуэльской республики. Слово «диктатор» использовалось в римском смысле: если республика в опасности, кто-то временно наделяется особыми полномочиями для ее спасения. Потом уже эта диктатура трансформировалась в диктатуру латиноамериканскую в ее нынешнем варианте.

Встав во главе Второй республики, Боливар в 1813 году одержал серию побед, а затем, в 1814-м, потерпел ряд страшных поражений. Сильнее всего ему досталось от лья-нерос — полудиких жителей прерий, скотоводов во главе с бывшим пиратом Бовесом, которого называли Аттилой степей. Война была очень тяжелой. Лились моря крови.

В эти годы у Боливара родился замысел объединения всех республик Южной Америки. Южные Штаты Америки — по модели США. Многих это напугало. Ведь он был диктатором. Закономерно рождалось подозрение, что он собирается возглавить эти новые Штаты. И может быть, он намекает, что хочет стать императором.

А он, если даже не намекал, то продвигался по этому пути. После очередных побед и поражений он стал 7 марта 1816 года президентом единой и нераздельной республики Венесуэлы. В 1819 году произошло объединение Венесуэлы и Новой Гренады, возникла Великая Колумбия, опять же во главе с президентом Боливаром.

В 1823 году он вступает в Перу — горная часть страны ему подчиняется и получает название Боливия, по его имени. Он и там становится диктатором. На время, чтобы навести порядок.

Конечно, все это очень тревожило его окружение. Сестра писала ему: «Не вздумай даже обсуждать принятие титула императора. Ты же понимаешь, что это делают твои враги». Она была совершенно права. Враги предпочитали, чтобы вокруг него создавался ореол узурпатора, которого потом можно будет с полным основанием свергнуть.

Все больше делалась вероятность того, что в соответствии с замыслом Боливара объединятся Венесуэла, Колумбия, Перу, Боливия, Чили. А ведь это большая сила.

Но внутри Великой Колумбии начались разногласия, которые всячески подогревали враги президента. Против него зрели заговоры, на него были покушения. Однажды жаркой ночью он качался в гамаке, а потом решил пройтись. Телохранитель должен был идти за ним. А он вместо этого решил покачаться в хозяйском гамаке. И был зверски убит. В другой раз Боливара чуть не арестовали и готовы были казнить.

Какую же политику проводил он в этих условиях? При нем была принята первая Конституция, провозгласившая свободу слова, печати, собраний, уравнявшая в правах белых, индейцев, выходцев из Африки, метисов и мулатов, запретившая работорговлю. А важнее всего, что в 1816 году он добился отмены рабства. Преодолел колоссальное сопротивление богатых креолов.

Боливар очень интересовался вопросами образования. Он настаивал, чтобы государство взяло на себя опеку над образованием всех детей до 12 лет. Либералы возражали, говоря, что это будет означать контроль над каждой личностью.

Была также создана Палата по вопросам морали. И опять Боливар настаивал на контроле за каждым человеком — за его взглядами, за его поведением. В этом было что-то от утопического социализма, даже от наивного коммунизма, уходящего корнями в древность и Средневековье. Интересно, что он успел узнать и с сочувствием отозваться о восстании декабристов в России.

Много всего перемешалось в этой весьма неглупой пламенной голове. В 1830 году бывшие соратники Боливара объявили в Каракасе о выходе из Великой Колумбии. Идея единства рушилась. И 27 апреля Симон Боливар обратился к Конгрессу с прошением об отставке. Отставка была принята. А 17 декабря того же года умер от заболевания легких. Ему было 47 лет.

На последних портретах это измученный болезнью, усталый человек, увидевший при жизни крушение своего великого замысла.

Зато после смерти его бывшие соратники, которые его изгнали, и их наследники начали его громко воспевать. Ему установлено огромное количество памятников, в честь него названы деньги, шляпа, футбольный клуб…

И сейчас существует так называемый Боливерианский пакт южноамериканских государств для борьбы против влияния США. Это объединение развивает идею Боливара, который, умирая, не переставал твердить: «Единство, единство, единство».

Вольтер

Наставник королей

Казненный революционерами в 1793 году король Людовик XVI считал Вольтера и Руссо погубителями Франции и монархии. Сам же Вольтер стремился быть наставником королей и предпочитал, чтобы им не рубили головы. Он хотел, чтобы монархи прислушивались к его советам. Вольтер пытался внушить царям, что не государи и их воины, а законы, искусство, нравы и обычаи составляют суть истории.

Вольтер бесконечно многообразен. Он сам говорил: «Я люблю все девять муз». Это, конечно, преувеличение — он любил и умел преувеличивать. Но талантлив был многогранно. Философ, прозаик, драматург, борец за права униженных и оскорбленных. Он же — придворный Людовика XV во Франции и Фридриха II в Пруссии. Говоря иронически, «друг по переписке» российской императрицы Екатерины II. В конце жизни — самый модный человек в Европе. Герой анекдотов, часто игривых, объект подражания со стороны истинных и мнимых вольтерьянцев.

Сегодня он «вышел из моды». О нем пишут совсем не так много, как стоило бы. Среди доступных — книга А. А. Акимовой 1970 года, вышедшая в серии «Жизнь замечательных людей», и книга В. Н. Кузнецова «Франсуа Мари Вольтер» 1978 года издания. А лучше всего читать самого Вольтера, тем более что во многих его книгах есть вполне информативные предисловия и комментарии.

Он родился в Париже 21 ноября 1694 года, в конце XVII века, на закате правления Людовика XIV — «короля-Солнце». Настоящее имя будущего писателя, печатавшегося под псевдонимом Вольтер, Франсуа Мари Аруэ.

Отец — Франсуа Аруэ — состоятельный буржуа, нотариус при судебной палате, затем чиновник казначейства.

Предки его всегда занимались ремеслом и торговлей. Он же купил себе дворянство. Такое во Франции допускалось, но купленное дворянство аристократами не ценилось. Неаристократическое происхождение всегда мучило Вольтера.

Родом из дворян была мать. Она организовала в духе времени салон, бывший своего рода клубом, но невысокого полета. Здесь она принимала свою подругу, знаменитую куртизанку Нинон Ланкло. В умах царил крестный отец Вольтера, аббат де Шатонеф, относительно известный стихотворец, шутник и волокита.

Мать Вольтера умерла рано, в 1701 году, когда мальчику было семь лет. В тот же период впервые со всей очевидностью проступили его таланты. Вдруг было обнаружено, что мальчик говорит стихами с такой же легкостью, с какой все прочие люди — прозой. Увидев его способности, аббат де Шатонеф стал больше заботиться о нем. В частности, он представил его Нинон, которая была к тому времени пожилой дамой. Бывшая куртизанка, не лишенная интеллектуальных устремлений, восхитилась ребенком и подарила 2 тысячи ливров на покупку книг.

Крестный устроил мальчика в иезуитский колледж Людовика Великого. Иезуитская система образования была основательной, хотя и пронизанной религиозным духом. В судьбе Вольтера это сыграло неожиданную роль. Насильственно внушаемая ему религиозность встретила мощное противодействие в его натуре.

Кроме того, в недрах колледжа он столкнулся с тем, что потом мучило его всю жизнь, — сословным неравенством. Условия проживания детей аристократов и детей буржуа были совершенно разными. Аристократы жили в отдельных помещениях, в комфорте, у них были слуги, а дети «из простых» помещались, как положено, в общежитии, на жестких койках.

Франсуа Мари уже понял, что он лучший. Его называли вундеркиндом, он стал самым знаменитым стихотворцем колледжа. Он, будучи ребенком, переводил Анакреона — греческого поэта VI–V веков до н. э., писал трагедии (которые, правда, потом уничтожил, считая их слишком наивными и простенькими). И все это как будто не имело значения. Важны были его предки. Век Людовика XIV обострил эти противоречия, сделал неизбежной грядущую революционную бурю.

В 16 лет Франсуа Мари заявил, что станет писателем. Отец был глубокого разочарован. Он хотел видеть сына нотариусом и определил его в Школу правоведения, которую тот крайне плохо посещал, не желая становиться юристом.

Отец сказал: если ты будешь писать, ты сделаешься обузой для семьи. Дело в том, что в те времена писательство еще не считалось профессией. Это было скорее развлечение для состоятельных людей.

Но для Вольтера пойти в чиновники означало не только заняться неинтересным делом, но и признать свое место в глубоко сословном французском обществе. А этого места он признавать не хотел. Он был убежден, что человека следует оценивать по его способностям, таланту, трудолюбию. Именно деятельность Вольтера способствовала тому, что писательство стало во Франции профессией, что за это занятие начали платить. Вольтер не стал обузой для семьи — он получал гонорары за свои труды.

Избрав себе поприще, он отказался от фамильного имени, не желая вписываться в ряд Аруэ-буржуа. Он предпочел вымышленное имя Вольтер — по географическому названию одного из французских местечек.

В 1713 году, когда юноше было 19 лет, крестный все-таки попытался определить его на службу — в свиту своего брата, маркиза де Шатонеф, который сделался послом французского короля в Гааге. Завершилось все совсем недипломатично. Юный Вольтер соблазнил девушку — дочь эмигрантки мадам Дюнуайе — и готов был увезти ее без разрешения матери во Францию, чтобы там на ней жениться. Возник скандал, который пресек дипломатическую деятельность Вольтера.

Начало известности Вольтера тоже связано с его характером и острым нежеланием признавать несправедливость мира. Он подал некое свое произведение на литературный конкурс. Французская Академия присудила приз вовсе не ему, и Вольтер счел это несправедливым. В ответ он написал поэму «Трясина», в которой жестоко осмеял Академию. Поэму напечатали в Гааге, его друзья стали распространять ее, текст попал во Францию. Своего рода «самиздат» XVIII века.

Вольтер сделался знаменит. Он стал членом неформального кружка «La Socit du Temple» («Общество Храма»), куда, по словам одного из биографов, входили старые вельможи с донжуанским прошлым. Там обменивались интересными рассказами о жизни. Вольтер сочинял острые эпиграммы, и все хохотали. Он, острослов и вольнодумец, оказался в центре внимания.

Конечно, тень карающей десницы абсолютизма должна была над ним нависнуть. В 1715 году, после смерти Людовика XIV, на смену ему пришел его малолетний правнук Людовик XV. Регентом при нем стал родственник — Филипп Орлеанский, ничтожнейшая, судя по всему, личность. Вольтер написал на него сатиру и был выслан из Парижа.

Проведя восемь месяцев вне столицы, молодой писатель не унялся. В 1717 году появилась другая его сатира — «Царствование мальчика», очень смешная и очень острая. С игривостью недопустимой, с точки зрения XVIII века, Вольтер бичевал придворные нравы. Мальчик — это, разумеется, Людовик XV. А регент и его дочь — развратные и ничтожные люди, правящие Францией.

Абсолютизм верен себе — 11 месяцев автор вольнодумного сочинения проводит в Бастилии. Судя по тому, что он там много пишет и передает свои сочинения на свободу, условия заточения были не слишком жестоки. С годами сам Вольтер скажет: «Я поборник истины, но не великомученик. И к великомученичеству совершенно не стремлюсь».

Страницы: «« ... 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

«…– Будешь рядом – заходи, – сказал на прощание Юрка.Дежурная, в общем, фраза, и ответил на нее Зори...
«…В общем, дело закончилось суровой дракой, и домой Дугги притащился в весьма плачевном состоянии (д...
«…На бархане выросла фигура. Не появилась, не пришла, а именно выросла, будто поднялся сам песок, вы...
С некоторых пор Леся начала замечать, что с ее лучшей подругой творится неладное. Кира стала скучной...
«– Ну что ж, Уотсон, за давностью лет давайте попробуем, – задумчиво произнес Шерлок Холмс, когда уж...
9 июня 1865 года Чарльз Диккенс, самый знаменитый писатель в мире, путешествуя на поезде со своей та...