Это моя земля! Громов Борис

Грушин откинул пару простеньких запоров и поднял крышку довольно большого железного рундука, стоящего у стены.

– Вот тут – пустые магазины. Прямо сейчас начинайте вскрывать патронные цинки вот из этого штабеля и снаряжайте. Чем больше, тем лучше. Только аккуратнее: ящики тяжелые, по тридцать два кило в каждом, вдвоем двигайте, а то надорветесь. Все ясно?

Дождавшись, когда девушки снова согласно замотали челками, прапорщик удовлетворенно кивнул.

– Тащ старший прапорщик, вы тут? Прибыли в ваше распоряжение! – браво и уверенно прокричал кто-то от порога звонким приятным голосом.

Так… вот, кажется, и обещанная полковником охрана.

– Прибывают поезда на станцию, боец! – гаркнул Николай Николаевич, а потом серьезно поглядел на Женю. – Сидите тут тихо и наружу не высовывайтесь.

Подхватив с одной из полок большой черный пулемет и зеленую коробку с брезентовой ручкой, из которой свисал вниз хвост набитой патронами ленты, пошел на голос.

– Ну, тогда – явились… – Уверенности в голосе слегка поубавилось.

– А являются привидения в старых замках, – донесся до девушек голос уже скрывшегося за полками стеллажей Грушина. – Значит, так, воины: смотрим на меня внимательно, в оба глаза, слушаем внимательно, в оба уха! Задачи у вас простые – помогать мне. Для начала – носить и таскать. Если не дай бог что – валить к едрене матери все, что по ту сторону решетки шевелиться будет. Но! В разговоры ни с кем не вступать, на провокации не поддаваться, стрелять либо по моей команде, либо… Короче, не то чтобы в порядке самообороны, но…

– Мы поняли, тащ старший прапорщик. Если те буром попрут.

– Ну да, что-то вроде…

Пока Грушин инструктировал разведчиков, Женька, успевшая ловко вскрыть один цинк большой зеленой открывалкой, точь-в-точь как та, которой Грушин в день их знакомства тушенку открывал, поставив его между сидящими на ящиках девушками, мелкими шажками двинулась в сторону входа в ангар.

– Никогда настоящих разведчиков не видела, – заговорщицки подмигнула она остальным и на цыпочках скользнула между стеллажами.

Вернулась минуты через две, решив, что вот так сваливать всю работу на подруг – не совсем правильно.

– И как? – ехидно прищурилась Галина.

– Симпатичные, – хихикнула Женька. – Вполне можно попробовать какого-нибудь закадрить.

Тут уже прыснули все.

Минут через двадцать, когда Женька вытащила из вскрытого металлического ящика очередную небольшую, но увесистую пачку в тонкой оберточной бумаге и, надорвав упаковку, начала вполне сноровисто набивать патронами ярко-рыжий пластиковый магазин, снаружи послышался приближающийся гомон голосов. Она тут же поняла и причину резко испортившегося настроения Грушина, и зачем к ним в помощь прислали аж пятерых разведчиков. Уж больно характерными были эти голоса. На секунду ей показалось, что она снова зашла на маленький продовольственный рынок возле своего студенческого общежития. «Э-э-э, красавица, зачэм такой хмурий? Зачэм такой злой? Денег на пэрсик нэт? Захады вечиром в гости – за так падарю!»… Небритые лица. Запах пота от нестираных футболок. Неприятные, липкие взгляды и сальные ухмылочки…

– Так, орать прекратили… – негромко, но веско рыкнул на вошедших Грушин.

Гвалт понемногу стих.

– Слушаю внимательно…

– Ми эта, за «пушками»… Уот списак…

– Убери эту бумажку, она мне не интересна. Есть человек – есть на него карабин. Все, без вариантов.

– Эй, слушай, ну ти зачем такой грубый, да? Тэбя нармальные люди па-нармальнаму просят…

– Слышь, нормальный, ты глухой? Тебе еще раз объяснить? Так, деятели, предупреждаю сразу – попытаетесь бузить и права качать, – до девушек донесся четко различимый металлический лязг, – устрою вам тут конкретное веселье, а парни – помогут. Никому мало не покажется. Уяснили?

В ответ кавказец только что-то тихо буркнул по-своему.

– Что сказал? – зло протянул кладовщик, а потом разразился длинной и громкой тирадой, явно на том же языке.

– Эта, камандир, – вступил в разговор еще один голос, постарше и посолиднее, – он маладой, пагарячился, но и ты такие абидные для джигита вещи не гауари больше…

– Слышь, обидчивый, жену свою поучи шурпу варить. Мы таких обидчивых, как вы, – богато нагляделись. Не впечатлили… Вы сюда оружие получать пришли или за жисть со мной потрепаться?

– За оружием, – коротко ответил тот, что постарше.

Ну надо же, как резко он обороты сбавил! А, наверное, фотографии на стене кондейки разглядел. Ну да, там есть над чем молча поразмыслить, есть что обдумать…

Еще минут двадцать только негромко погромыхивали передвигаемые контрактниками ящики да брякали железом по железу карабины, выкладываемые на стальной «прилавок» под окошком в решетчатой стене.

– Э-э-э, пагади, а мне пачиму уинтоука? – снова подал голос тот, что постарше.

– А ты чего ожидал? – спокойно поинтересовался Грушин.

– Мине сказали: если офицер – аутамат дадут… Вот кинижка, лэйтэнант я.

– Это кто тебе такое ляпнул?

– Люди гауарят… На Ярослауке так раздают…

– Вот на Ярославку за автоматом и дуй. А у меня – только СКС. Берешь, нет?

– Бэру…

– Молодец. А это что за фигня?

– Эта дакумэнты. Они сами прийти не смагли… Эта… – Кавказец ощутимо запнулся, явно стараясь придумать причину поуважительнее: – Балеют, да…

– Как поправятся – так пусть и приходят. Я сразу сказал: есть человек – есть ствол, нет – значит, нет. Вопросы, жалобы?

Если у кавказцев и были жалобы или вопросы, высказывать их вслух они не стали. Может, сыграл свою роль холодно-равнодушный тон Грушина, недвусмысленно намекавший, что спрашивающему на них плевать с высокой колокольни. Может, пятеро крепких ребят с автоматами, недобро глядящих на посетителей, а может – стоящий рядом с прапорщиком на столе пулемет… Хотя, наверное, все три фактора сказались. Так сказать, комплексное воздействие.

После того как за получившими оружие и патроны кавказцами хлопнула входная дверь, Николай Николаевич, так и не расставшийся с пулеметом, вернулся к усердно набивающим автоматные магазины девушкам и присел на пустой патронный ящик. Разведчики, с интересом разглядывающие девушек, остались на ногах и лишь оперлись плечами о полки.

– Что, девчонки, все понятно?

– Понятно, чего уж там… – протянула первой Галина. – Кучка мутных горцев с оружием – серьезный повод для появления проблем…

– Если бы кучка – я бы не суетился, – вздохнул Грушин. – А этих красавцев – только взрослых мужиков почти четыре десятка, не считая баб и детей. И теперь двадцать восемь из них вооружены. Да и остальные – не факт, что пустые…

– Странно, – хмыкнула Женька, – а почему они не все за оружием пришли?

– Потому что у меня база в компьютере. И судимым ничего не светит. Про порядок выдачи на Ярославском шоссе они в курсе, значит, там уже были… Наверное, обломались, вот теперь и осторожничают. В любом случае, взвод вражеской пехоты на базе – это очень серьезно…

– Прямо-таки сразу и вражеской, – фыркнула Галка. – То, что они мутные, еще не зна…

Прапорщик бросил на рыжеволосую такой взгляд, что та испуганно замолкла на полуслове.

– Девочка, с вот с такими мутными я с восемьдесят девятого года пересекаюсь… Фергана, Душанбе, Баку, Нагорный Карабах, Дагестан, Чечня… Если я говорю, что вражеский, тебе лучше прислушаться и поверить на слово. От многих проблем и разочарований убережет. Поняла?

Галина только пристыженно кивнула.

– Отлично. Тогда продолжайте, а хлопчики вам помогут.

– Дядь Коль, ты правда думаешь, что понадобится? – Женька вдруг отчетливо осознала, что все эти только что снаряженные ею магазины – совсем не тренировка. Что все это всерьез.

Прапорщик несколько секунд сидел, молча хмуря брови, а потом, не поднимая взгляд от пола, ответил:

– Можешь считать меня старым психом, Эухения, но лучше быть живым параноиком, чем дохлым оптимистом.

Развивать тему девушке почему-то не захотелось.

Несмотря на данное только что обещание, всех контрактников Грушин девушкам в помощь не отдал. О чем-то вполголоса с ними пошептался, двоим приглашающе сделал ручкой, мол, располагайтесь, а троих увел за собой вглубь склада. Чем они там занимались, Женьке ни видно, ни слышно не было. Явно не оружейные «сундуки» двигали, от этих манипуляций шума много – уж больно тяжелые. А тут – почти тишина. Так, время от времени негромкое погромыхивание да скрежет вскрываемой открывалками жести укупорок.

Но даже с двумя помощниками дела враз пошли веселее. Во всех смыслах. Как в переносном (ящики патронные кантовать, толстые жестяные цинки вскрывать у молодых и крепких парней выходило куда сноровистее, быстрее, чем у «друживших» разве только с фитнесом девушек; а фитнес – штука такая, для фигуры, конечно, полезен, но вот в плане почти сорокакилограммовые ящики таскать – толку от него не много), так и в прямом: оба парня прямо-таки залипли при виде роскошного Галкиного бюста, а теперь усиленно строили той глазки и травили одну за другой насквозь завиральные, но очень смешные армейские байки якобы из жизни их части.

– Была у нас в бригаде история одна, – поставил перед девушками уже третий по счету вскрытый цинк один из ребят, представившийся Максом. – Году, наверное, в девяносто восьмом дело было, летом. Пошла вся бригада на полевой выход… Ну, это вроде больших учений: на пару недель вся часть выходит в поле, ставит палаточный лагерь и начинает в войнушку играть. Штаб, понятное дело, тоже из крысятничка своего в кои-то веки выполз. Куда ж без их руководящей роли?.. И служил тогда в штабе один му… э-э-э… майор, по фамилии Перета. Тот еще был, говорят… Ну да не суть… Козел он был по жизни, если коротко. И за козлиность эту его народ в бригаде не любил. Вот и вся краткая характеристика, для истории больше и не нужно… Короче, где-то с неделю бригада уже в поле простояла… И одним отличным вечерком пошел этот самый Перета, крепко выпив «чайку», до ветру. А сортиры в базовом лагере были как в деревне: яма, а над ней «скворечник» из горбыля. В общем, уж не знаю как, но присел тот майор над «очком» так удачно, что упустил в него кобуру с пистолетом… Короче, «бульк!» – и нету табельного оружия…

Представившие себе эту картину девушки громко зафыркали или сочувствующе заохали. Ну да: похожий, только размером побольше, туалет они и сами ежедневно посещали, и как все это выглядит – представляли. За неделю-то яма должна была уже солидно наполниться.

– Вот-вот, – понимающе кивнул Макс и продолжил: – А дело-то серьезное, подсудное. Сначала рванул Перета по офицерам-мотострелкам. Мол, выручайте, дайте какого-никакого бойца взаймы, не самому ж мне туда… Но я ж сразу сказал, му… майор он был на редкость неприятный… В общем, бойца ему никто не дал. А своих в подчинении нет – штаб, ё-моё… А дело-то к ночи… И пошел Перета к комбригу… Сдаваться и в ножки падать… Как был – пьяный и безоружный. Тогда комбригом еще не этот… – разведчик презрительно скривился и мотнул головой куда-то в сторону штаба, – был, а полковник Савельев. Суровый, говорят, дядька, но справедливый. Афганец, да и потом прошел с бригадой и Крым, и Рым… В общем, он Перете бойца тоже не дал, а дал по шее. И велел к утру пистолет отыскать. Ну, майор повздыхал, напялил на себя офицерский химзащитный костюм Л-1, противогаз, взял фонарь и полез в яму. А на дворе уже ночь глубокая… И как назло, именно в это время и именно в этот сортир рванула по своим делам телефонистка с узла связи. Съела, бедная, чего-то несвежего… Зашла, присела… А тут ей снизу прямо в… э-э-э… попу – луч света и какое-то странное «бу-бу-бу», отдаленно на «етит твою мать» похожее. Она в дыру-то глядь, а там – противогазное хрюсло. А оно, зараза, когда неудачно в темноте неярким светом подсвечено – хуже рожи любого упыря из фильма ужасов… Ну та, с перепугу, прямо в хрюсло как дала «из обоих стволов»… с «подливкой»… А потом – орать и дёру. Прямо как была, со спущенными портками…

Галя, явно представившая себе несчастную девушку, без штанов мчавшуюся ночью по военному лагерю, громко и не очень прилично захохотала.

– Ага, – хихикнул Макс. – Короче – хорошо, говорят, бежала. Ее наши, что в секрете в лесу возле лагеря сидели, только у опушки перехватили. Ну и голосила, как пожарная сирена, весь лагерь на уши поставила. Народ сбежался, пытается выяснить, что почем, а та только штаны подтянула, в сторону сортира бешеным взглядом косит и причитает: «Там!.. Там!..» Ну, наши тоже напряглись, неспроста ж у девки такая истерика… Патроны у офицеров и прапоров боевые имелись – все ж таки толпа народа с оружием в лесу, мало ли. Охранять-то его тоже нужно… Короче, два наших прапора из взвода спецразведки вламываются в нужник и тычут стволами в дыру: мол, «хенде хох, сволочь!». А там этот му… майор… Мало того что стоит в дерьме по пояс, так еще и хрюсло – всё телефонисткой обгаженное…

Тут уже захохотали все. Понятно, что представить подобное зрелище во всей красе сложно. Такое нужно увидеть. Но даже того, что услужливо нарисовала фантазия, хватило, чтоб девушки просто ржали в голос, будто молодые кобылки. До слез, то икоты, до сведенных мышц живота.

– И что потом с тем майором было? – спросила лишь похихикавшая за компанию Женька у довольного эффектом рассказчика.

– А… – легкомысленно отмахнулся тот. – Ушел он из бригады, буквально в ту же неделю. Переводом, в другую часть. Сожрали бы его у нас после такого. Не за ныряние в толчке, нет… За это скорее наоборот – зауважать могли. Мол, вон на что офицер готов пойти, чтоб оружие вернуть. Но вот телефонистку ему бы не простили. Это уже клеймо на всю оставшуюся службу.

– Ну да… – многозначительно кивнула в ответ она.

Вообще-то историю эту старшеклассница Воробьева слышала еще в родном Иваново. Только там дело происходило не в подмосковной бригаде внутренних войск, а в поволжской бригаде войск химзащиты. А роль телефонистки исполнял залетный проверяющий генерал из Министерства обороны, не вовремя траванувшийся чем-то в офицерской столовой. В остальном – совпадение стопроцентное. Даже род деятельности и звание главного героя совпадали. Похоже, недолюбливают в армии штабных майоров, коль такие пошлые пасквили про них выдумывают. Хотя – сказка ложь, да в ней намек… Если история так по армии расползлась, значит, что-то похожее где-то и когда-то все же было. На пустом месте такое не выдумать.

– А вот еще случай был, – прищелкнув пальцами, довольно улыбнулся и подмигнул Гале Максим. – Значит…

– Так, Железный, отставить там барышням по ушам ездить! – гаркнул откуда-то со стороны входа Грушин. – Бери Раша за жабры и ко мне оба бегом!

Подарив Галине на прощанье по улыбке, и веселый рассказчик Макс по прозвищу Железный, и его менее балагуристый напарник Сергей, отзывавшийся на Раша, быстрым шагом, переходящим в рысь, дернули на голос. «Да уж, – подумала Женька, – какая, оказывается, интересная штука эти «неуставные взаимоотношения», когда при упоминании полковника бойцы разве что не плюются, а по первому зову старшего прапорщика несутся, теряя ботинки и снося все на своем пути»… Ну, может, с потерянными ботинками и снесенными препятствиями она и преувеличила, но так, слегка, чуть-чуть совсем.

– Слушай, Галь, ну это прямо даже обидно… – громким шепотом попеняла рыжей сидевшая рядом с ней Аня – высокая спортивного вида брюнетка с короткой стрижкой, – тут такая, понимаешь, клумба собралась, можно сказать – цветник, а эти двое гавриков оба на тебя залипли. Это как понимать?

Женька только улыбнулась, услышав неподдельную ревность в заданном вроде бы шутливом тоне вопросе.

– Тут, девчонки, все дело в главном, – Галина широко улыбнулась и слегка приподняла на ладонях свой внушительный бюст, – в сиськах. Ты ж сама сказала – гаврики. Контрактники, ага! Обоим хорошо если водку уже пить можно по американским законам. Год отслужили – и на контракте остались. Да, мышцу подкачали – дай бог всякому. А сами как пацанами сопливыми в мозгах были, так ими и остались. Вот чтоб оценить такую, как ты, Ань, или вон Эухению нашу, тут мужики постарше нужны. А на меня все больше такие, как эти двое, и западают. У которых прыщи только сошли. Или эти… «ара, слющай, да», но им, по-моему, вообще без разницы, к кому приставать.

С обсуждения разных типов ухажеров, завидных и не очень, разговор плавно перетек в обсуждение планов на будущее. Как оказалось, размытые и неопределенные перспективы пугали не одну лишь Женьку, но в «колхоз» к общинникам на дальние выселки и уж тем более в проститутки на Базар (где бы он ни находился и что бы из себя ни представлял) не хотелось никому.

– А я б, наверное, попробовала к военным пристроиться, – поделилась наболевшим Женька. – Не как сейчас – балласт, который приютили из милости и кормят-поят из жалости, – а, что называется, «на оклад». У них ведь, оказывается, не так уж все плохо и глупо, как снаружи казалось.

– Особенно сейчас, – согласилась Аня.

– Похоже, что это самое «сейчас» еще не на один год затянуться может, – погрустнела только что улыбавшаяся Галя. – Жень, а ты попробуй с Ник-Ником на эту тему переговорить. Он к тебе вон как хорошо относится. Вдруг подскажет что дельное? Ну а мы – за тобой в этом… как его? В фарватере?.. Или кильватере? А, плевать! Неважно… Следом, короче. Кучкой-то, девчонки, оно всегда полегче…

После Галиных слов «клумба» глубоко задумалась, разговор мало-помалу заглох. Только шуршала бумага разрываемых пачек да негромко клацали один о другой загоняемые в магазины патроны. Грушин и разведчики вышли на улицу и чем-то непонятным там занимались. Сначала неторопливо, судя по негромкому бубнежу голосов за металлической стеной, прошли по всему периметру ангара, потом один из разведчиков явно залезал зачем-то на округлую стену и гремел по железной крыше подошвами ботинок. После этого Грушин и один из ребят, тот, которого он отводил в сторону первым и с которым о чем-то довольно долго переговаривался, тянули по балкончику, что изнутри опоясывал ангар по кругу, через узкие окна почти под крышей, тонкие, чуть толще суровой нитки, золотистого цвета проводки. Затем, когда уже начало понемногу смеркаться, Николай Николаевич поставил двоих разведчиков в караул и отправил оставшуюся троицу и девушек ужинать и спать. А сам долго возился на столе своей кондейки с какими-то небольшими коробками, к которым подключал в одному ему понятной последовательности эти самые золотистые проводки.

Железный Макс пытался было прямо с балюстрады, не отходя от окошка, у которого дежурил, травить байки девушкам, расположившимся парой метров ниже него – в спальниках на ящиках, но Грушин рыкнул на него так, что балагур только сделал страшные глаза и бдительно уставился в сгущающийся за окном ночной мрак. Да, похоже, не для всех дядя Коля – добрый дядюшка. Для некоторых вон – очень даже строгий.

Женька некоторое время ворочалась на непривычно жестких после провисшей панцирной сетки ящиках, но потом как-то незаметно для самой себя задремала…

– На месте! На месте, кому сказано?!

Подскочившая от громкого предупреждающего крика Женька больно тюкнулась локтем о какой-то ящик и тихо ойкнула. Что это? Что случилось?

Вместо ответа на эти невысказанные вопросы снаружи грянул нестройный залп. Металлические стены ангара загудели, словно гигантский барабан на шоу «Ямато».

– Ах ты ж…!!! – не стесняясь в выражениях, снова заорал Макс. – Тревога! К бою!!!

Прямо над головами девушек загрохотал автомат, а вокруг, отскакивая от ящиков и полок, запрыгали обжигающе горячие гильзы.

п. Осинники, 31 марта, суббота, вечер – ночь

Артем Панин, штатный гранатометчик зиятуллинской роты, низкорослый белоголовый крепыш, едва отслуживший срочную и только-только вернувшийся с первоначалки в Расторгуевском учебном центре, принимая назад «шайтан-трубу», лишь восхищенно цокает языком:

– Ну ты и силен!

– Ерунда, – отмахиваюсь я, – это еще что. Бывают и куда серьезнее спецы: когда я сам срочку трубил, был у нас в роте гранатометчик Вова Гарин. Вот его так и прозвали: «Инженер Гарин с его гиперболоидом». Он, паразит, однажды умудрился так тандемный кумулятив в старый БТР на мишенном поле засандалить, что у того башня отлетела. Заметь, у давно выгоревшего дотла железного «гроба на колесах», вернее, уже даже без колес. В котором уже взрываться-то нечему было. А он так красиво влепил – башня набок и съехала. Что главное – аккурат перед генеральской проверкой, накануне. Начальник стрельбища так орал – мы думали, инсульт беднягу разобьет или инфаркт хватит. Не, обошлось. Пришлось только всем скопом башню на место ставить и на прихватки приваривать. Понятное дело – получилось кое-как, но там было не до жиру, лишь бы держалась. Зато на следующий день генерала повеселили: Вова опять свой «гиперболоид» расчехлил и снова тому же бэтру башню снес, но на этот раз уже с разрешения. Вот это мастер был, а я – так, по верхам нахватался…[4]

– Ну, может, и так, – недоверчиво пожимает плечами Артем. – Но я и так, как ты, не смог бы.

– Подучишься – сможешь, – уверенно рублю я ладонью воздух. – Нет там ничего сложного – тренировка и еще раз тренировка, вот и все.

Махнув рукой Сереге, руководящему сбором трофеев: мол, дальше вы тут уж как-нибудь сами, а у меня своих дел аж по самый кадык, – объявил своим по рации общий сбор возле УАЗа, запрятанного за ближайшей к автобусной остановке кирпичной двухэтажной хрущобой. После чего и сам двинул к нему неспешной рысцой. Солоха мне, понятное дело, опять попеняет за то, что по разбитым джипам пошарить не дал, но нам командир своих задач нарезал, которые тоже выполнять нужно. Кстати, о командире… доложить бы нужно…

– Вот я так и знал, Грошев, что ты анархист и приказы руководства тебе вообще побоку, – гудит Львов своим густым басом в трубку «Иридиума». – Тебе что приказано было? Сначала – в Ашукино, а уже потом – в гости к папе с мамой. А ты?

Это нормально, это Батя шутит. Настрой у него после моего доклада позитивный: противнику накостыляли, у самих потерь нет. Разве что с «языком» не срослось… Но тут уж – как свезет. «Порой ты ешь медведя, а порой – медведь ест тебя», все верно сказал тот безымянный ковбой в «Большом Лебовски». Не подфартило мне с «языком». Думал – он сильно стойкий, раскалывал его настолько жестко, что аж самого замутило. А он оказался просто тупым. Вот как назло – классический такой дуболом из горного аула, будто из плохого анекдота про «лиц без национальности». По-русски толком двух слов связать не может и ни черта не знает. Куда едут, зачем… Ему просто не интересно было, мать его. Чтоб чем-то интересоваться – нужно хоть какие-то мозги иметь, а он, похоже, когда бог мозги раздавал – в очереди за бицепсами застрял. Реально – бычара, без всяких кавычек. Что по габаритам, что по поведению. Куда ведут – туда и топает. Все едут – и он едет, все русистов резать и стрелять собираются – и он собирается… Только и выдавил из него, что после быстрого, как им казалось, усмирения «русских Вань» из Осинников они собирались ехать куда-то еще. «На большую разборку»… Что за разборка, где, с кем? А черт его знает! В тот момент я второй раз за час пожалел, что уехал сторожить рабочих под Мытищи Миша. Он и в вопросах экспресс-допроса гораздо опытнее меня, и по-чеченски лопочет вполне внятно. По крайней мере, он чеченцев понимает, а они – его. Мне вот как-то не дал бог способностей, так, пару десятков фраз из армейского ситуационного разговорника зазубрил когда-то… В общем, почти как у дедов наших: «Хальт!», «Хенде хох!» да «Гитлер – капут!»… У Миши все было куда серьезнее, он на рынке в том же Аргуне или Шали с местными балаболил свободно, не напрягаясь. Он бы выяснил. Хотя – думаю, еще выяснит. Я ж не маньяк и не садист, живого человека, пусть и врага, мне просто так на ремни распускать – ни желания, ни удовольствия. Сейчас из Отряда колонна с оружием и боеприпасами для отцовского ополчения придет – и отправят его в Пересвет. А там, глядишь, к вечеру и Михаил вернется. Кто знает, может, и выясним, куда они такой толпой двигали. А может, и не выясним. Уж больно пустоголовый кадр нам достался.

Львов выслушал мои соображения и задумчиво хмыкнул.

– Не расстраивайся, Боря. Не всегда мы узнаём то, что хотим узнать, так уж жизнь устроена. Но «языка» своего – присылайте обязательно, в Отряде не только Миша по-чеченски говорит. Вам задачи теперь следующие: как Зиятуллин со своими в Москву укатит – остаешься там за старшего, встречаешь колонну с оружием для вашего «царандоя», находишь бывших наших, омоновцев, ставишь их под ружье, помогаешь им с формированием хоть чего-то напоминающего воинское подразделение, налаживаешь радиосвязь с Отрядом… На все про все тебе времени – до утра. А утром, как рассветет – в Ашуки. Как понял?

– Понял, тащ полковник, сделаем. Конец связи.

Едва я нажал кнопку отбоя, как Солоха, подошедший к машине еще в самом начале разговора с командиром и все это время нетерпеливо приплясывавший на месте, состроил до предела оскорбленную физиономию и рванул с места в карьер.

– Так, Борян, я не я буду, если свое мнение не выскажу…

– Стоп, Андрей! Даже не начинай! Твое мнение я и так знаю. Согласно ему, мы сейчас всей нашей четверкой должны трупы возле машин ворочать, золотые кольца да цепи с них снимать и коронки из зубов плоскогубцами рвать.

Явно не ожидавший ничего подобного Андрюха аж воздухом поперхнулся от возмущения (на сей раз совершенно реального, не наигранного) и натужно закашлялся, багровея коротко стриженным затылком.

– Грошев, ты совсем офигел? – прохрипел он, после того как сердобольный Гумаров пару раз сильно хлопнул его широкой ладонью по спине. – Это когда я такой лабудой занимался? Что за поклеп?

– Ладно, не мороси, – примиряюще выставил я ладони вперед. – Признаю, переборщил, неудачная шутка вышла. Но даже на что-то серьезное у нас времени просто нет. Командир задач нарезал – только успевай поворачиваться. Не стоит Батю расстраивать, он и так, пусть и шуткой, мне уже свое «фе» высказал. По его расчетам, мы сейчас уже должны были в Ашуках в штабе бригады сидеть и с тамошним первым замом комбрига чаи гонять.

– А чего только с замом? – ехидно прищурился Гумаров. – Что не с комбригом? Как-то мелко плаваем…

– Просто я и тамошнего комбрига, и зама его очень хорошо и давно знаю. Обоих. И если второго помню еще зеленым лейтехой-взводным, только после Саратовского училища, нормальным смелым парнем, то с первым даже гадить на одном поле не сяду – побрезгую.

– Чего так? – уже серьезно интересуется Тимур.

– Козел, – коротко характеризую я.

– Понятно… А зам, значит, нормальный?

Я согласно киваю.

– Ага. Наш человек. В бригаде начал служить со срочки в УРСН. Как раз под Карабах влетел. После дембеля поступил в военное училище и уже лейтенантом вернулся. Правда, в Группе спецназа тогда должностей вакантных не было, и он к нам, в разведку, на мой взвод встал. Правильный мужик. Никого попусту не гнобил, но и панибратства не разводил. Да и в Чечне себя показал… Короче, дело с ним иметь можно. А комбриг… генеральский сыночка, в самом худшем из возможных вариантов. Много гонору и связей, мало реальных знаний и умений.

– Понятно, – задорно фыркнул Тимур. – Ну, значит, с замом, мы не гордые.

– Угу, а мы вместо этого – до сих пор тут. Кстати, Зиятуллин вот-вот дальше по своим делам двинет, а мы тут пока что за старших в лавке остаемся.

– Задачи? – серьезным тоном интересуется немногословный, как всегда, Буров.

– Дожидаемся подкрепления, разгружаем все, что они привезут, организуем перевооружение местных на автоматы, по-быстрому пытаемся сколотить из здешнего ополчения хоть что-то напоминающее воинское подразделение. Чтоб не страшно было им автоматическое оружие оставлять. А, да, еще радиосвязь с Отрядом налаживаем…

– Понятно… Фигня делов – начать да закончить. С чего начать думаешь? С наших?

– Ты, Андрей, прямо мысли читаешь, – развожу руками я. – Именно с этого начать и планировал. Но что-то у меня на этот счет нехорошие предчувствия. Ты хоть одну знакомую физиономию среди местных увидел?

– Нет, – отрицательно мотает головой Андрей, – ни одного из наших бывших…

– И это не есть хорошо, как мне кажется. Ладно, пошли родителя моего отловим, пообщаемся.

Отца мы нашли возле автобусной остановки, рядом с основательной кучей извлеченных из бандитских джипов трофеев. Ответ на мой вопрос звучит неутешительно: никого из бывших омоновцев в Осинниках нет.

– Мы ж, сын, не дурнее паровоза: как сообразили, что дело плохо, – сразу по вашим рванули. Как ни крути – и опыт у ребят посерьезнее нашего, и выходы на тот же Отряд… А там – облом за обломом. Никого нет. Кто на работе, кто на службе. Но все – в Москве. Пробовали дозвониться – дохлый номер, никто трубку не берет. А потом так и совсем связь вырубилась.

Да, плохо дело. Наши, по большей части, подались или в личную охрану к московским богатеньким буратинам, или на офицерские должности в столичную же милицию. Кто в ППС, кто в ОВО. Некоторые – операми в уголовный розыск и БЭП. И, похоже, в амый замес там попали. Как тот же Перебийнос – один выживший из целого Отдела. В самом начале, когда никакой информации еще не было, когда мертвецов считали просто агрессивными буйнопомешанными и пытались задерживать и доставлять… В общем, шансов на выживание было немного. Жалко парней… Бывают моменты, когда сам ты можешь быть насколько угодно крутым, но вот просто сложились обстоятельства не в твою пользу – и все, хоть ты убейся. Вот нарвался б я на зомби не в рабочую смену в составе взвода в Ивантеевке, а… ну, не знаю… был бы это мой выходной, поехал бы я в Москву… Прямо рисуется картина маслом: вагон метро, остановка посреди перегона, и пара-тройка… да что там, и одного бы хватило… свеженьких покойничков в вагоне. Все, хана. Оружия – нет. Понимания ситуации – нет. И даже спину прикрыть – некому. Зато гражданских от буйного психа защищать рванулся бы не раздумывая. Ну, собственно, на том бы все для меня и кончилось… М-да, неприглядная такая перспективка нарисовалась, аж нехорошо на душе стало. Опасаюсь, что с парнями что-нибудь в этом же духе и приключилось, если не хуже.

– Ладно, батянь, давай о другом. Боевых единиц у тебя в строю сейчас сколько?

– Мало, – отмахивается отец. – Мужиков с оружием – шестьдесят восемь человек. Думаю, после сегодняшнего еще добавятся. Но вот реально боеспособных среди них…

Понятно. На кабана, а то и вовсе на утку, толпой сходить, чтоб потом, вечерком, под водочку у костерка с мужиками за жизнь потрендеть – это одно. В бой под пули идти – совсем другое: кабаны да утки в ответ не стреляют…

– А с настроем у них как?

– Настрой нормальный, боевой. Прямо сейчас, думаю, так и вообще на грани эйфории. Только это все до первого убитого с нашей стороны.

Что есть – то есть, тут с отцом опять не поспоришь.

– Раз так, значит, нужно постараться, чтоб не было потерь среди ваших. Хотя бы первое время, пока не пообвыкнут и не поймут, что вокруг уже не мирная жизнь, а хуже любой войны. Службу наладили?

– Обижаешь, – укоризненно смотрит на меня отец. – Не для того я в Советской армии служил… Организовали посты наблюдения на крышах окраинных трехэтажек, патрулируем территорию поселка на трех машинах, есть группа резерва на всякий случай.

– А как связь теперь держите?

– По радио. Знаешь, такие маленькие рации, как у охранников в супермаркетах? Мы по дороге к «Икс-Элю», когда за карабинами катались, в пару салонов сотовой связи заглянули – слегка прибарахлились.

– Быстро ж вы… кхм… сориентировались…

– А вот этого не надо, – вполне натурально изображает обиду отец. – Туда кто-то до нас вломился, да видно, когда все только начиналось: кассы подломали и самые дорогие смартфоны выгребли, ноутбуки еще. А на эти «балаболки», похоже, даже и не глянули.

– В общем, с «короткой» связью у вас трудностей нет?

– Ну, не идеально, конечно: чтоб у каждого своя рация – такого нет, но с дозорными, старшими групп и патрулей связь у нас есть вполне устойчивая.

– Это хорошо. Блин, чем же вам еще подсобить-то? Схемы обороны и карточки огня для огневых точек ты, наверное, куда лучше меня составишь…

Отец только возмущенно хмыкает в ответ:

– Сын, не дерзи родителю. Меня этим премудростям пять лет в советском военном училище обучали. Я не то что тебе, а и тем, кто тебя учил, могу на эту тему лекции читать.

– Дык и не спорю даже… Вот и мозгую, чем помочь…

– Чем-чем… – слегка остывает мой папенька. – Автоматами, Боря. Патронами. Инструкторами, чтоб мужикам нашим напомнили, чем у Калашникова ручной пулемет от единого отличается. Броню пригоните – вообще сказочно получится.

– Будет броня, не переживайте, – рокочет из-за моего плеча Зиятуллин. – Мы вам связь с Отрядом установили, командир сказал, выдвигаются в вашу сторону колонна со всем необходимым и два десятка бойцов при бронированном «Тигре». Минут через сорок, максимум через час будут тут. Бандитское барахло мы все собрали, поделили по-честному, пополам. А вот с разгрузкой привезенного оружия и боеприпасов, уж простите, подсобить вам не сможем: у нас приказ, нам в Москве опорный пункт принимать. Спешим. Придется вам тут самим.

Все, покидает нас Серега… Жаль, конечно, но ничего не попишешь, на Маяковке его сейчас очень сильно ждут. Думаю, замертвяченная Москва сидящим на Триумфальной площади парням уже конкретно поперек горла. А вот связь наладили – это вообще замечательно: минус один пункт из списка нарезанных нам Львовым задач. Вроде и не сказать что сильно проблемное и трудное дело было, но – было. И на него необходимо было бы потратить время. Теперь, получается, уже не нужно. Одной, пусть и маленькой, проблемой меньше. Благодарно киваю Зиятуллину, тот шутливо козыряет двумя пальцами в ответ.

– И на том спасибо, – жмет на прощание Серегину лапу отец. – Без вас, наверное, нас бы тут уже добивали, так что – никаких претензий. Аккуратнее там, берегите себя.

Распрощавшись с направившимся к БРДМу Зиятуллиным, батя оборачивается ко мне:

– Вот, сын; а ты переживал, чем помочь! У меня личный состав-то в основном предпенсионный, ящики с автоматами и патронами им таскать – грыжи да геморрои недолеченные повыпадают махом. Так что без вас, молодых-здоровых, не обойтись. Подсобите?

Я, поймав тоскливый взгляд Гумарова и ехидно-понимающий – Солохи, лишь глубоко вздыхаю и развожу руками.

– Куда ж мы денемся? – выражает общую мысль флегматичный Буров.

И опять – «пошла потеха», совсем как на складах на Пожарской: бери больше, кидай дальше, а пока летит – отдыхай. Одно радует – объемы куда скромнее. Хотя, с другой стороны, на складах нужно было только с этажа вниз спустить и в кузова грузовиков все закидать. Тут же – из машины ящики достань, в холл бывшей колхозной конторы, которая теперь под штаб ополчения определена, их оттащи, в штабель уложи… А ведь потом еще все это вскрывать и народу раздавать… И грузчиков было куда больше. На наше счастье, с колонной действительно приехало обещанное подкрепление из Отряда. Два десятка свеженьких мордоворотов. Отлично, есть кому эстафету передать! Стоя в кузове, передаю через борт очередной ящик автоматных патронов «молодому» из второй роты. Совсем еще зеленому, не бойцу даже пока – стажеру, первоначалку не прошедшему, которого только в лицо и знаю.

– Давай, мужчина, отнеси-ка это и подмени на погрузке старую больную обезьяну, а то что-то умаялся я сегодня: то стреляй, то ящики кантуй… «И в мешок – меня, и копать – меня»…

«Молодой» безропотно подхватывает переданную ношу.

– Куда их?

– Вон туда, в контору, а там увидишь сразу, – указываю я направление и резким громким свистом привлекаю внимание своей «бригады-ух». – Все, парни, помощь как-никак пришла, хватит пупы надрывать. Нехай трактор работает – он железный.

Спрыгиваю на землю и с наслаждением, до хруста в суставах, потягиваюсь. Хорошо! С моими-то габаритами даже в «Урале» под тентом во весь рост не выпрямиться, а в полусогнутом положении тяжести кантовать – то еще удовольствие.

Прежде чем идти в родительскую квартиру – повидать маму и заодно напроситься на постой: помыться, перекусить и вздремнуть перед завтрашней поездкой нам с парнями совсем не помешает, – свожу отца с зиятуллинским заместителем, лейтенантом Сашкой Лиско по прозвищу Лис. Он у приехавших старший, ему тут оставаться и службу нести. Вот пусть познакомятся и сразу взаимодействие наладят. Заодно порешают, где народ квартировать будет, посты и маршруты патрулирования определят… В общем, всякая военная рутина, которая совсем не похожа на красивое киношное «пиф-паф, всех убью – один останусь», но без которой, случись что, это самое «пиф-паф» будет очень недолгим и плохо для тебя закончится.

Папахен с Саней общий язык нашли быстро, что радует. Им теперь долго бок о бок лямку тянуть, если б характерами не сошлись – могли на пустом месте нарисоваться совершенно лишние сейчас затруднения. Но ничего – не успели и пары минут пообщаться, как Сашка по-свойски, словно у старого знакомого, стреляет у отца сигаретку, и они на пару начинают немилосердно дымить, склонившись над схемой поселка. Сработаются!

p>– Батянь, я так понимаю, что в моем присутствии вы больше не нуждаетесь? Мавр сделал свое дело, мавр может гулять смело?

– И куда это ты собрался? – ехидно щурится Лиско. – По бабам, что ли?

– Маму проведать.

Сашке явно неудобно за не шибко удачную шутку, по конфузливому выражению лица вижу. А вот отец, погрузившийся в мысли об организации обороны поселка, похоже, даже и не расслышал, о чем мы вообще.

– Чего говоришь, сын?

– Говорю – шабаш работе, мы домой пойдем. Приютите меня с парнями до утра?

– Чего ж нет? Мать заодно повидаешь. Да и помоетесь-постираетесь. Вода горячая есть, у нас же и скважина, и котельная в поселке свои.

– Красиво жить не запретишь, – хмыкает Лиско.

Согласен. В Пересвете горячая вода тоже имеется. Но в Отряде, чтоб ополоснуться, не меньше полутора часов в очереди к душевой простоять придется. Нет, пора все же что-то с этой дикой скученностью решать, иначе конфликты неизбежны. А люди на взводе, и у многих оружие. Нехорошо может получиться.

– Что да, то да. Хоть в этом нам повезло, – соглашается с Лисом отец и снова утыкается в схему. – Слушай, Александр, а что, если нам вторую пулеметную точку не тут, а здесь поставить? Гляди, вот здесь тогда можно шикарную отсечную позицию оборудовать, да и сектора обстрела такие удачные вырисовываются…

Сашка заинтересованно смотрит за перемещениями батиного указательного пальца по толстому ватману схемы, задумчиво почесывая кончик своего монументального, длинного и слегка заостренного, носа, за который (а вовсе не за схожесть с фамилией) он и заработал «творческий псевдоним» у отрядных острословов. Понятно: тут я точно не нужен. Вот прямо сейчас молча уйду – хорошо если через пару-тройку минут заметят. И то небось только после того, как пару раз в пустоту какой-нибудь вопрос зададут и ответа не получат.

– Так что, я пошел?

В ответ мне в два голоса только пробурчали что-то маловразумительное и рукой махнули. Вали, мол, не держим. Вот и ладно, вот и хорошо. Снова свистом привлекаю к себе внимание парней и даю отмашку в сторону УАЗа…

Дома хорошо. Если очень постараться, то можно даже на пару мгновений представить, что все происходящее вокруг – всего лишь плод моей фантазии и ничего страшного на самом деле не происходит. Жаль, что только на пару мгновений, дольше уже не получится.

Разместились с трудом. Кухня родительской квартиры размерами не поражает: когда я один в центре на табурет сажусь – до любой стены не вставая рукой дотягиваюсь. А тут нас за столом – четверо, и мама у плиты хлопочет. Хорошо хоть холодильник – в прихожей, а то б вообще были как шпроты в банке. Но – в тесноте, да не в обиде.

Мама у меня вообще хозяйка радушная и хлебосольная, а к моим сослуживцам, что армейским, что из Отряда, у нее отношение такое… В общем, очень хорошо она к ним относится, настолько, что парням порой, вот прямо как сейчас, даже как-то неудобно. Сидят за столом и понять не могут, чего это вокруг них такая суета. Но смущение смущением, а желудок – после почти целого дня на свежем воздухе, но практически без еды – к лишним рефлексиям не склонен. Ложки слитно тренькают о тарелки, шустро черпая темно-бордовый борщ, руки тянутся то за хлебом, то за очищенными зубчиками чеснока, то за ломтиками белоснежного, с темно-красными прожилками мяса, соленого сала.

– Нет, Тамара Борисовна, – выдыхает Солоха, – как писалось в одной хорошей книжке: «Такую капусту грешно есть помимо водки». Может, повлияете на сына? А то он нас совсем затиранил…

Ах ты ж хитрая хохляцкая рожа! Это он мне, видать, за шутку про коронки мстит. И ведь самое обидное, что у меня даже не спрашивал ничего. Сразу с козырей зашел, подлец!

Мама укоризненно смотрит на меня: мол, Боря, ну как ты можешь портить уставшим друзьям ужин? Объяснять ей я совершенно ничего не хочу. Остается только глубоко вздохнуть и обреченно махнуть рукой:

– Добро. Но по сто пятьдесят капель, чисто для аппетита.

– А зачем больше-то? – просиял лицом этот негодяй. – Парни, поддерживаете?

Ха, еще б они не поддержали! Да под такой борщец с сальцом да чесночком даже я, вот уже почти шесть лет ничего крепче пива не употребляющий («сто грамм наркомовских» в Чечне перед сном после боевых выходов – не в счет, там водка – это не выпивка, а лекарство), «соточку» махну с удовольствием. Кроме того, сейчас для нас всех это тоже лекарство. Не только ледяная сорокоградусная, но и этот борщ, и сало… Этакая «прививка нормальной жизни» посреди творящегося вокруг безумия. Якорь, привязывающий нас к реальности, показывающий, что мы не сошли с ума и не мечемся в бреду, что все вокруг нас – реальность. В которой есть место не только абсолютно невозможным и абсурдным с точки зрения нормального человека ожившим мертвецам, но и чему-то совершенно обыденному. Вроде горбушки черного хлеба, натертой чесночным зубчиком.

Тихо чпокает дверца белого «Стинола», и на свет божий из морозилки появляется бутылка «Ржаной». Початая, но совсем чуть-чуть. Видно, старый недавно прикладывался, стресс снимал.

– Что, Борь, батяню твоего раскулачиваем?.. – шепчет мне на ухо Солоха.

– Вот только не делай вид, что тебе стыдно, экспроприатор… – так же шепотом отвечаю ему я.

Мама выставляет на стол четыре граненых лафитничка, грамм по сто. Я разливаю по ним ледяную и оттого тягучую, будто слегка разведенный водой сироп, водку.

– Ну, не пьянства окаянного ради, а здоровья для! – приподнимает свою посудину Солоха.

Согласно покивав, народ тихонько звенит стеклом и опрокидывает содержимое стопок в рот.

– Хорошо пошла, – занюхав бутербродом с салом, выдохнул Тимур. – Повторять будем?

Я выжидающе смотрю на Андрея. Он эту «безобразную пьянку» спровоцировал – ему и карты в руки.

– Думаю, еще раз по полстолька – и хватит, – решительно рубит ладонью воздух Солоха. – Мы ведь не выпивать тут собрались. Хряпнули для улучшения пищеварения – и будя.

Резонно. Снова разливаю водку, но на этот раз за стопки никто сразу не берется. Это на пьянке между первой и второй пуля не должна успеть пролететь. У нас случай иной. Вот слопаю еще пару-тройку ложек борща, хрустну обмакнутой в солонку чесночинкой, ломтик сала на кусочке черного хлеба в рот закину… Вот после можно будет и еще одну принять.

Когда тарелки пустеют, мама собирает посуду в мойку и решительно выпроваживает с кухни пытающихся навязаться в добровольные помощники парней.

– Идите уже в зал. И мыться по очереди. А это – женская работа, у вас своя – мужская.

На попытку Бурова заикнуться, что прямо сейчас никакой мужской работы он вокруг не наблюдает, мама непреклонно отрезала:

– Сейчас, может, и нет. А вот три часа назад – очень даже была. Весь поселок слышал…

М-да, не поспоришь. Это из далекого далека чеченских командировок можно было сначала письма писать, а потом по мобильному врать безбожно. И про чудесную погоду, и про спелые фрукты, и про совершеннейший покой и тишину вокруг – проверить-то все равно никто не сможет. Тут же врать глупо и бессмысленно – она, если захочет, до расстрелянной нами бандитской колонны минут за пятнадцать неспешным шагом дойдет. Остается только капитулировать и топать в зал. На пальцах кинули жребий, и Буров первым потопал в ванную. Солоха тишком юркнул на лестничную площадку и буквально через пару минут вернулся, таща под мышкой запечатанный картонный ящик. Когда он не очень аккуратно ставит его на пол, внутри явственно и громко бренькает жесть.

– Это что? – интересуется выглянувшая с кухни мама.

– Алаверды, от нашего стола – вашему столу, – с нарочитым кавказским акцентом возвещает Андрей. – Тушенка это, Тамара Борисовна. Хорошая, белорусская, говяжья. У них в консервы до сих пор зачем-то мясо кладут, а не жир с жилами и молотыми копытами. Странные люди…

– Да зачем?.. – пытается было возражать мама.

– Как зачем? Борщ варить! – уверенно обрывает ее Андрей. – Мы вот снова к вам в гости заглянем, а вы нас опять борщиком угостите. Моя жена такой варить не умеет, как ни учил. А у вас – совсем как у моей бабушки.

– Ну, если только…  сдается мама.