Vip-зал Лапидус Йенс

По его ощущениям, сейчас был день, он слышал, как снаружи чирикали птицы. Ему казалось, что в помещении, где он находился, стало как-то светлее.

Незадолго до этого дверь снова открылась.

— Деньги так и не пришли, даже с твоей тупой идеей с договором.

Джокеру не нужно было светить ему в лицо, свет лился из комнаты снаружи. Филип не мог понять, был ли это тот же человек, с которым он говорил раньше, или они менялись. В основном ему казалось, что голос Джокера был знакомым, но иногда он сомневался. Как будто человек в джокерской повязке вдруг начинал говорить тоном выше, и глаза у него были другие.

— Это от меня не зависит, — попытался возразить Филип, одновременно удерживая руки за спиной и спрятав обломок металла в бумаге, обматывавшей остаток его мизинца.

— Но ты будешь с этим разбираться, — сказал Джокер. — Мы должны получить деньги через десять часов. И если ты это не устроишь…

Он провел рукой поперек горла.

Филип отвернулся.

Джокер не уходил.

— Что ты там, мать твою, делаешь?

— Что?

— Почему ты на коленках стоишь?

Филип сжал за спиной руки и крепко прижал обломок ручки к бумаге другой рукой. Если Джокер подойдет ближе и посветит фонариком на его руки, то, возможно, увидит, что они больше не связаны.

— Мне нужно в туалет.

— Поссышь, когда я разрешу.

— Я знаю, но я попробовал сам и перевернул ведро.

Джокер помолчал. Филип услышал, как тот что-то пробормотал под нос. Что-то, похожее на «бедолага».

— Нельзя мне в обычный туалет?

Джокер склонил голову на плечо.

— Прости, но нет. Нельзя. Подумай, что есть вещи хуже.

— А туалетную бумагу? Можете меня развязать на минуту?

Тут Филип понял, что если Джокер сделает шаг вправо, то увидит, что руки у Филипа свободны.

— Слышь, после твоих штучек, когда мы тебя везли сюда, я ничего не буду делать. Знаешь что?

— Нет.

— Я однажды сидел в бункере, на войне. В бетонной клетке с туннелями и пулеметами. Дождь шел и шел, и всю систему там затопило. Нас, блин, бомбили, и мы были заперты там. Мне было девятнадцать, и вокруг там все тряслось днем и ночью. И у меня до сих пор в ушах шумит, хотя это было очень давно, понял? В общем, сортир не работал. Не то чтобы он там с самого начала был, так, дыра в полу, но там все вокруг было залито водой, мочой и дерьмом. Мы там восемь дней сидели и ждали наступления. Понял? Восемь дней.

— Кошмар. И ты не?..

— Да. Я не срал восемь дней. Хотел посрать в пакет, но пакетов тоже не было. Я думал только, где и как смогу это сделать.

Филип попытался осторожно повернуться так, чтобы рук не было видно.

— Я хотел посрать в каску, но другие запретили. Тогда я сказал, что пусть я получу пулю в зад, но выйду и сделаю свои дела. Но там было не выйти. И знаешь, что я сделал?

— Нет.

— Я насрал в свою футболку. Свернул все в узел и выкинул через бойницу наверху.

Филип осторожно двигался вдоль стены, сантиметр за сантиметром. Теперь они не откроют дверь несколько часов. У него есть время осторожно проползти к нужному месту.

Разве родители еще не начали беспокоиться? Хоть они и нечасто общались, но может, они пытались ему позвонить? Если он не отвечает и не приходит на работу, они должны задуматься. Вопрос в том, когда они что-то предпримут.

Конечно, в первую очередь должна забеспокоиться Стеффи. Она, наверное, в толк не возьмет, почему он не отвечает, ведь она наверняка пыталась позвонить. Но скорее всего, она так хорошо проводит время на Маврикии, что не особенно переживает. Может, похититители что-то написали ей с его номера. Может, и Яну тоже. Стефани лапочка, но тупая как пробка.

Она вечно болтала о своих походах к психологу и ссорах с мамашей, папашей и сестрами. А потом поехала в отпуск с вот этим самым семейством, так что серьезных проблем там точно нет. Он следил за тем, чтобы несколько раз в месяц дарить ей что-нибудь и выводить ее в ресторан, чтобы она была счастлива и благодарна. Пока она не заводит речь о серьезных отношениях, о том, чтобы съехаться или еще чем-то таком, он вполне ею доволен. Может, Стефани и догадывалась или просто была слишком недалекой, чтоб уловить этот простой механизм. Да и неважно — правила были простые: она может называть себя его девушкой и греться в лучах его славы и успеха. Взамен она должна хорошо выглядеть и быть рядом, когда это нужно.

Филип вспомнил девушку, с которой встретился в «Кларе» тем вечером, когда его выгнали на лед. Анину.

Они познакомились за пару недель до этого. Аксель представил знакомого, с которым вместе учился. Этого парня звали Габриэль. Будь у него другой цвет волос и брови поменьше — и имя «Габриэль» бы пошло. Филип был, например, знаком с аристократом Габриэлем аф Фуксом и Габриэлем из герцогов Отрантских, но этот Габриэль был не из таких.

Ян, похоже, думал так же. Он зашептал Филипу на ухо: «Иммигрант. И если хочешь знать мое мнение, то выскочка. Парень из спального района, он хоть и работает в банке — там он, наверное, и познакомился с Акселем, но все равно простачок. С таким бэкграундом неправильно быть Габриэлем».

Этот парень немного посидел за их столиком, потрепался об инвестициях в странах БРИКС и высокодоходных акциях.

И снова: ничего плохого в самом парне, он говорил, в общем-то, разумные вещи, но это ему так не подходило. Он матерился через слово, размахивал руками, как будто играл в сквош (хоть и без ракетки), болтал о своих и чужих доходах.

Через некоторое время он вернулся к своей компании за другим столиком. А Филип обратил внимание на девушку за этим столом. У нее были длинные темные волосы, расчесанные на прямой пробор, и огромные глаза с длинными ресницами. Она украдкой поглядывала на него.

Габриэль предстал в ином свете.

Филип тронул Яна за плечо:

— Видел малышку за тем столиком?

Ян улыбнулся:

— Ничего нет лучше милых стесняшек. Как ни странно, я очень хочу обсудить инвестиции с мультикультурным приятелем Акселя.

— Нет уж, я первый, — сказал Филип.

Он встал.

Девушка все еще смотрела на него.

Неделю спустя Ян хвастался, что он тоже переспал с этой девицей. Это было как раз за десять дней до той истории со льдом. Это все теперь казалось таким нереальным, таким обычным.

Хотя если это были те же люди…

Нет, хватит об этом думать.

Вот он и на месте. Каждый шаг — всего на пару сантиметров передвинуть коленные чашечки по холодному полу. Все время прижимаясь руками к стене, чтобы не упасть.

Осталось немного, всего несколько часов.

Маленький обломок металла в руке. Его острый конец.

Между большим и указательным.

Острие.

Он приступил к тому, что должен сделать.

Настало утро, и Эмили уже кое-что успела сделать. Но сейчас ее ждал неприятный разговор с Яном.

Только что ей позвонил Магнус. Она никогда еще не слышала, чтобы он говорил так быстро и взволнованно.

— Немедленно позвони этому мальцу, — такой был смысл его слов в связном виде.

Пока Эмили настраивала себя на разговор, она успела погладить блузку.

Как ни странно, она заснула, едва придя домой. Не думая о том, что случилось в той квартире. Наверное, она слишком устала. Но теперь она видела перед собой огромные от страха глаза этого парня, когда Тедди чуть не сломал ему шею. Слышала, как другие кричали. Почему Тедди поддался, почему он как будто сознательно позволил себя ударить битой?

Квартира Эмили стоила целое состояние. Год назад она заплатила по семьдесят семь тысяч за метр за эту крохотную полуторку в тридцать семь квадратов. Родители спрашивали, не сошла ли она с ума. Их дом был в сто шестьдесят метров площадью, с гаражом, скважинным отоплением и видом на озеро, но им бы за него не выручить и половины того, что Эмили отдала за свою квартирку на Рерстрандсгатан, 36, четвертый этаж. За то время, пока она здесь жила, цены выросли всего на пару процентов, так что о выгодном капиталовложении речи не шло.

Она рассуждала так. Она умная, амбициозная и работает в одной из лучших юридических фирм в стране. Ей платят около двадцати шести тысяч в месяц, что, конечно, смешно, учитывая, сколько она работает, — это она поняла еще до того, как Юссан об этом упомянула. Но скоро дела пойдут в гору. Сейчас, на четвертый год работы в «Лейонс», она получает сорок две. В следующем году зарплата должна подняться по крайней мере до пятидесяти, в первые четыре года фирма обеспечивала стабильный рост. Потом зарплата назначалась индивидуально, с оглядкой на систему бонусов. Другими словами, Эмили была уверена, что сможет выплатить все за квартиру в ближайшем будущем. Но сейчас она была в кредитах по уши, и даже если выплачивать по десять тысяч, что она все равно не может себе позволить, она не расправится с долгами меньше чем за двадцать лет. Если размер выплат поднимется или Эмили по какой-то невероятной причине лишится работы — тогда останется только сказать «адью» и продать жилплощадь.

И если рынок недвижимости именно тогда вдруг вздумает обвалиться, тогда ей придется остаток жизни перебиваться на хлебе и воде. Но эту квартиру она обожала. И что можно сделать с рынком недвижимости в Стокгольме? За последние двадцать лет цены выросли вчетверо, в то же время снять жилье почти невозможно.

Еще в полдевятого Эмили позвонила Кевину Андерссону. Объяснила, что она юрист из «Лейонс», что она хочет встретиться с ним и поговорить об иске против Филипа Шале и «Пиксель Флоу». А потом началась святая ложь: она рассказала Кевину, что ей кажется, будто ему нужна помощь хорошей фирмы в споре с Шале.

Он согласился встретиться сегодня же после обеда.

— Отлично, продолжим работу. Замечательно, что Кевин так быстро согласился.

— Я хочу еще кое о чем поговорить, — начала Эмили. — Дело в Тедди. Мы не могли бы…

Магнус оборвал ее:

— С ним трудно работать?

Похоже, Магнус предвидел этот разговор, подумала Эмили.

— Не то слово. Ты не видел, как он вчера обошелся с Акселем. Но я же рассказывала. И вчера, перед тем как мы пошли в ту квартиру, я пыталась с ним поговорить об этом. Но он просто отказался что-то обсуждать и заявил, что я могу поговорить с тобой, если я недовольна. И я так и делаю. Мы не можем вместе работать.

— Эмили, дорогуша, почему ты не можешь смотреть на него как на обязательную опцию? Он из такого мира, о котором мы ничегошеньки не знаем.

— Не знаю, Магнус. Может быть, это прозвучит резко, но я не могу работать с человеком, который считает, что жестокость нам поможет. И думает, что я тупая секретутка и меня взяли на работу не за мои собственные заслуги.

— Так вот в чем дело? — спросил Магнус жестко. — Вот этого я от тебя не ожидал. Вопрос престижа. Что же, разбирайся тогда сама. Позвони, когда встретишься с Кевином Андерссоном.

Эмили так и осталась сидеть с трубкой в руке, ругая себя за несдержанность. Но нет времени разбираться с Тедди. Она позвонила Яну из «Редвуда» и попросила, чтобы он или кто-то из фирмы поехал во вчерашнюю квартиру и осмотрел ее. Пусть заодно взглянут на открытки с кроликом, Эмили хотела, чтобы они сняли отпечатки и поискали следы ДНК.

Затем она села за компьютер и стала собирать информацию о конфликте между Кевином и Филипом. Она попыталась разузнать что-то о Даниэле Байлане и всех этих Хамонах Ханна. Тут снова позвонил Магнус и рассказал самое главное: Патрик Эрн получил договор, который, кажется, подписан Филипом Шале. В конце разговора Магнус попросил ее связаться с Яном. Он угрожал Магнусу, что пойдет в полицию. Нужно позвонить ему как можно быстрее. Она, однако, продолжала гладить блузку. Разговор будет неприятным.

Многие из ее коллег в «Лейонс» предпочитали отдавать блузки и рубашки в химчистку, которая располагалась в том же здании, что и фирма. За двадцать пять крон можно получить рубашки аккуратно сложенными, за двадцать — висящими на плечиках. Это, конечно, удобно, особенно потому, что вещи будут идеально отглажены, стрелки на рукавах окажутся безукоризненно ровными, а манжеты аккуратно подвернутыми.

Эмили занималась глажкой сама. Ей лучше думалось, когда она стояла перед разложенной доской. Минутка спокойствия, когда она работала руками и давала отдых голове. Обычно она занималась этим в половине восьмого по утрам, но не сегодня. Не после вчерашних событий.

Большинство ее знакомых избавились от всех телефонов, кроме мобильного, ведь работодатель оплачивает счета. Она в очередной раз обрадовалась, что оказалась настолько старомодной и сохранила обычный домашний телефон. И все равно она чувствовала себя как голая без мобильного. Первый она получила, когда ей было тринадцать.

С Тедди ей связаться не удалось. Было бы слишком оптимистично надеяться, что у него есть домашний телефон. Но почему бы ему не купить новый мобильный и не позвонить? Он же обещал.

Нет, не об этом нужно сейчас думать.

Пора перестать размышлять и позвонить наконец Яну.

Эмили стянула футболку и надела блузку, все еще теплую после утюга.

— Добрый день, это Эмили из юридической фирмы.

— Слушаю.

— Магнус рассказал мне, что у вас есть кое-какие соображения.

— Да, можно и так сказать. Я собираюсь заявить в полицию.

— Не думаю, что это хорошая мысль.

— Вот как. — Он говорил так отрывисто, что Эмили едва разбирала слова.

— Нам бы не хотелось, чтобы вы это делали.

— Но послушайте, мне кто-то угрожает. И Филипа похитили. Я прямо сказал Магнусу, что раз вы не добились какого-либо результата, я позвоню в полицию и заявлю сразу за себя и за Филипа.

Ян снова рассказал, что он боится и очень обеспокоен.

Эмили встала. Она давно заметила, что тяжелые разговоры легче проводить на ногах.

— Я не могу этого допустить.

В ожидании ответа она рассматривала свои ногти. Вопрос в том, какие аргументы на него лучше подействуют.

— Ян, дела обстоят так: мы контролируем ситуацию насколько это возможно. И вы не будете звонить в полицию. Скажу сразу. Я не знаю, что вам известно или неизвестно. Но если в газеты просочится, что Филип пропал, это отразится на делах Карла-Юхана, и вы это понимаете.

— Да, но…

— Никаких «да, но». Вы и ваши друзья подписали договор о неразглашении, когда были у нас. Вы читали, что там написано. Я могу вас заверить, что если ваши действия как-то повлияют на ход дела, то Шале из вас душу вытрясут. Думаю, у вас сейчас нет финансовых проблем, но я лично прослежу, чтобы после судебного разбирательства с семьей Шале вы так просто не оправились. Я ясно выражаюсь или мне нужно прояснить детали?

В ожидании Кевина Андерссона Эмили вертела в руках новый мобильный. В «Лейонс» работала женщина лет пятидесяти, единственной задачей которой было помогать сотрудникам разобраться с их телефонами, включить синхронизацию между телефоном и почтовой программой, настроить планинги и календари. Ее звали Ингела, но среди сотрудников в ходу было прозвище Мобингела.

Минуту назад мимо прошла Юссан.

— Проблема не в тебе, а во мне, — улыбнувшись, сказала Эмили.

— Да, но мы же можем остаться друзьями? — рассмеялась Юссан. — Что это у вас за тайное поручение? Вы себя ведете, как шпионы.

— Я обещала никому не рассказывать об этом, даже о том, какого рода работу мы выполняем. Но могу сказать, что ничем подобным никогда не занималась. И в хорошем, и в плохом смыслах.

— Ну хорошо, расскажешь тогда на планерке в понедельник — с презентацией и всем, что положено в таких случаях.

— Возможно. Но мне никто не поверит.

Кевин должен был прийти еще десять минут назад, но клиенты иногда задерживаются. Такая у них есть привилегия. Строго говоря, он даже и не клиент, даже в своих собственных глазах.

Что бы Йонни Сванелль сказал обо всем этом, если бы узнал? С другой стороны, это ведь он и порекомендовал Эмили рассматривать всю картину целиком. Найти окружение жертвы. Всех обзвонить. Она задумалась, что сказали бы об этой встрече в Союзе адвокатов, если бы узнали, для чего она проводится.

С рецепции сообщили, что Кевин Андерссон приехал.

Эмили поправила манжеты на блузке и поднялась с места. Пора заняться единственным человеком, про которого они точно могли сказать, что он очень и очень не любил Филипа.

Тедди проснулся.

Он на самом деле кричал во сне, здесь, у Деяна дома?

Ему приснился один из обычных кошмаров. Он под водой, воздух заканчивался.

— Эй, Деян, ты здесь?

Тедди сел в постели, Деян не отвечал. Он взглянул на часы — уже час пополудни.

Он вспомнил тот первый раз, когда увидел мир из-под воды. Это было в бассейне в Шерхольмене, где-то в середине восьмидесятых. Он ненавидел крытые бассейны, там вечно холодно, а от него-то ждали, что он будет смеяться, брызгаться и не вылезать из воды. Родители отдали его на плавание, но никакого эффекта это не возымело. Ему не нравилось, когда вода попадала в лицо, не нравилось даже, если приходилось заходить по грудь.

Деян, похоже, еще не вернулся. Тедди прошел в кухню и принялся готовить подобие завтрака. Он снова ощупал предплечье. Оно стало сине-лиловым, но перелома, скорее всего, нет, хотя он едва сдержал крик, когда прикоснулся к коже на руке.

В кухне у Деяна было пустовато. Пара хлебцев, но нет масла, упаковка сахара, но на бутерброд намазать нечего. У него была кофемашина, вроде той, что стояла дома у Линды, но для нее нужны какие-то капсулы, которые Тедди найти не смог. В конце концов он открыл банку растворимого кофе, но счастливее от этого не стал, потому что молоко в холодильнике скисло еще год назад.

Тедди сел за стол. Компьютер стоял на том же месте, где он его оставил вчера.

Он позвонил Кассандре с домашнего телефона. Звонок был наудачу, но все-таки именно этот номер они нашли в квартире, где держали Филипа.

Он вспомнил низкий женский голос, ответивший по-английски.

Время шло к четырем.

— Yes?

Английский у Тедди был так себе, но спасибо всем тем фильмам, которые он пересмотрел на зоне, чему-то он научился.

— Это Кассандра?

— Тебе нужно Кассандру?

— Да, или можно взять тебя?

— Нет, нельзя. Но если хочешь Кассандру, она свободна. Через час как-то.

— Хорошо.

— Ты уже был с ней?

— Это ее номер 0736-474894?

— Да.

— Тогда да. Сколько она стоит?

— Как обычно, она по вызову работает. Час — три тысячи за стандарт, если в городе. Десять за ночь.

— Ого, нехило.

Женщина на том конце провода рассмеялась.

— Ты знаешь, почему она так стоит, раз уже с ней был. Все будет по полной программе.

Меньше чем через час в дверь постучали, и Тедди открыл.

Деяна все еще не было, но он бы не возражал — наоборот, Деян был бы в восторге, придя домой и обнаружив там Кассандру.

Девушка, стоявшая перед дверью, определенно не похожа на ту, что он видел на сайте, но это Тедди не удивило. По его опыту в жизни девицы из стрип-клубов мало походили на рекламные модели.

Около метра шестидесяти ростом, с длинными черными волосами, наверное, фальшивыми. Лаковые туфли на шпильке, короткая юбка и кожаная куртка на искусственном меху выглядели не только пошлыми, а еще и грязными. На вид ей было не больше шестнадцати.

И это оправдывало такую высокую цену.

Он закрыл за ней дверь. Похоже, она пришла одна. На площадке он не увидел женщины с низким голосом, «мамки» или кем там она была. Тедди предложил девушке сесть на диван.

Он подошел к окну, опустил жалюзи, одновременно оглядывая улицу. У дома припаркован «Вольво V40», которого там раньше не было. Тедди различил неясный силуэт на водительском месте.

Девушка подняла на него глаза.

— I only fourteen, mistah. You like dat, huh?[11]

Ее глаза не блестели, взгляд не зазывал. Эта девочка плохо делает свою работу, просто повторяя заученную фразу. Ее английский был еще хуже, чем у женщины, с которой он разговаривал.

— I fourteen, you ma’ big man[12].

Ни одну из тех шлюх, которых Тедди встречал в своей жизни, не принуждали к их работе. Наверное, им не нравилось то, чем они занимались, и они бы уж точно выбрали себе другое занятие, если бы так не страдали от бедности и безвыходности. Они работали из-за денег или из-за того, что каким-то немыслимым образом влюблялись в своих сутенеров. Скорее всего продавать себя их заставили обстоятельства, ситуация, их собственный взгляд на жизнь и на мужчин. Но он ни разу не слышал, чтобы с ними плохо обращались, если они говорили «нет».

Но эта Кассандра, или как там ее на самом деле звали, казалась просто напуганной. Тедди теперь был уверен, что тот человек за рулем «Вольво» ждал ее.

Он сел в кресло напротив.

— Ты платить сейчас?

Тедди достал кошелек и протянул ей шесть купюр по пятьсот крон. Хорошо, что Эмили выдала ему наличные.

Цвет кожи на ладони девушки резко контрастировал с тыльной стороной руки.

Она сняла сапоги и блузку. Потом расстегнула лифчик.

Тедди рассматривал ее.

У него уже очень давно не было женщины.

Кевин оказался невысоким и тощим. На нем был пуховик из «North Face», рассчитанный на любую погоду.

Они пожали друг другу руки и направились в переговорную. Эмили обратила внимание, как Кевин заскользил взглядом по крышам города, рассматривая вид из окна.

Немного поговорили ни о чем, выпили кофе и съели по куску шоколада с логотипом «Лейонс» на обертке.

Затем Эмили перешла к делу:

— Возможно, это не совсем обычно, но я хотела с вами встретиться из-за того, что прочитала в газете об истории с «ПиАй АппИнвест». И просто хотела бы узнать о Филипе Шале и ваших с ним разногласиях.

Вот оно, она над этим думала все утро: «узнать о Филипе Шале» — именно в такой формулировке, и Магнус решил, что пока она так выражается, ее нельзя обвинить во лжи.

— Хорошо, — сказал Кевин. Он положил в рот жвачку и интенсивно задвигал челюстями.

Эмили вкратце объяснила ему, чем она занимается в «Лейонс». Кевин продолжал жевать резинку.

Эмили знала, что ему чуть за двадцать. На шее висит пара наушников «Beats», особых, с плоским шнуром, который не путается. Челка налачена и зачесана вверх, как у какого-нибудь молодежного кумира с «Евровидения». На айфоне, который он положил на стол, через весь экран тянулась царапина.

Интересно, почему он пришел один. Разве у него нет никого, кто мог бы ему помочь? Какого-нибудь юриста, управляющего, друга или родителей.

— Вообще-то, у меня уже есть адвокат, с которым я работаю, но я послушаю, что вы скажете.

Эмили знала, что иск к Филипу подписал юрист, но этот юрист не был адвокатом. Право так называться было только у юристов, входящих в Союз адвокатов Швеции. На секунду ей стало жаль этого парня, который не знает, что человек, представляющий его интересы, даже не адвокат.

— Тогда я расскажу, как я это себе представляю, — начала она. — Я ознакомилась с вашими претензиями к Филипу и поняла следующее. Ваша фирма «К. А. Продактс» и компания Филипа Шале «ПиАй АппИнвест» стали компаньонами, когда Филип вложился в «Пиксель Флоу». Согласно заключенному договору держатели акций, то есть ваши компании, имели возможность инвестировать дополнительные средства, если это требовалось для развития бизнеса. Через пять месяцев, когда ваш продукт стал приносить доход, вы выпустили дополнительные акции, но их купила только компания Филипа. Ваша доля уменьшилась, а у Филипа после еще одной эмиссии оказалось девяносто процентов акционного пакета.

— Да, правильно, но дело в том, что…

— Подождите, я дойду до этого. Пока еще все в порядке, у вас было соглашение, по которому владельцы могли привлекать дополнительный капитал и таким образом увеличивать свой пакет акций. Но вопрос в том, на каких условиях выпускались новые акции. В соответствии с имеющимся договором цена акций определяется исходя из стоимости компании. Это довольно скользкая формулировка, как мне кажется. И если я вас правильно поняла, эта неопределенность привела к тому, что Филип убедил вас, что речь идет о собственном капитале компании.

— Точно так все и было. Мы же были друзьями, все шло как по маслу, я работал над программой, и нам нужно было нанять менеджера по продажам, еще одного программиста и гендиректора. Филип сказал, что раз фирма до сих пор не принесла ни кроны дохода, то он не станет платить за акции больше, чем в первый раз, то есть по десять крон за штуку.

— Вот именно. Но вы ведь считаете, что стоимость самой компании на тот момент значительно возросла, потому что вы серьезно продвинулись в работе над проектом. И он должен бы был заплатить не меньше пяти сотен за каждую акцию.

— Точно. Все ведь было готово, дело было только в расширении. И через четыре месяца «Пиксель Флоу» продают за двадцать миллионов крон. Понимаете, через четыре месяца. Филип получил четырнадцать, гендир — пять, а я — один. Это же просто бред. Это ведь я все придумал.

— Согласна. И вы подали на него в суд?

— Да, еще бы. Он меня использовал как идиота, а потом взял и вышвырнул. Я целый год жизни положил на этот проект, даже школу не смог закончить, мне потом пришлось ходить в вечернюю, чтобы сдать экзамены. Да я бешусь, когда об этом думаю.

— Но один миллион вам все-таки достался?

— Один миллион? После налогов и прочей оплаты мне осталось тысяч триста. Мы же в Швеции живем, в этой стране налогов больше, чем в какой-нибудь Северной Корее.

— Триста тысяч — это тоже немалые деньги. Предполагаю, что вы сможете этой суммой оплатить университет.

— О чем здесь вообще говорить-то? Он получил в четырнадцать раз больше, чем я, и вложил в проект, может, часов пятьдесят своего времени. Что это значит по сравнению с моим трудом адским, те триста тысяч часов, когда я вкалывал сутки напролет, завалил экзамены да еще и остался с чувством, что меня неплохо так кинули? К тому же «Пиксель Флоу» — это вообще была моя идея.

— Но из этой идеи могло бы что-то выйти, если бы Филип не предоставил свои деньги? Не обижайтесь, мне просто интересно.

— Для чего меня сюда вообще позвали? Я уверен, что смог бы найти другого спонсора.

— И у вас не было консультанта, который бы разъяснил вам условия договора?

Кевин вытащил изо рта резинку и положил ее на поднос.

— Нет, откуда? Я в школу ходил, и у меня не было денег, чтобы нанять адвоката. Мой отец работал в фирме отца Филипа, и этот Шале сказал ему что-то типа «Твой парень в надежных руках, Филип все устроит».

— И последний вопрос, просто из любопытства. Почему вы так поздно подали в суд? Это все ведь произошло года два назад.

— Действительно хотите знать?

— Да, поэтому я и спрашиваю.

— После продажи фирмы, когда мы с отцом поняли, как мало я получил, мой отец пошел к его папаше и попытался все обсудить. Но ни хрена из этого не вышло. Я понимаю отца, он взбесился. В конце концов его уволили. Конечно, не сам Карл-Юхан, но понятно, что по его приказу. Отец обратился в суд, чтобы получить компенсацию. Деньги от продажи «Пиксель Флоу» ушли на оплату адвокатов. Но отец проиграл дело, и все это тянулось два года. Мы отдали больше трехсот тысяч крон, и все равно оказались в жопе, и не только из-за работы.

— То есть?

— Отец этого не вынес. Совсем сломался, винил себя прежде всего за то, что это он вовлек Филипа и его семейку в мой проект, а потом не помог мне разобраться с договором, ну и так далее. И он до сих пор себя чувствует дерьмово.

— Чем он занимается?

— Работает в другом месте, но оно так себе.

— Почему?

— Ему там не нравится. Но главная проблема в другом.

— В чем?

— Вы же не станете никому говорить, хоть я вас еще и не нанял?