Vip-зал Лапидус Йенс

— Да не так много.

— Но где он, черт его побери, шляется? Я несколько часов пытался до него дозвониться.

Эмили держала руки на коленях под столом. Один кулак постукивал по бедру. Она взглянула вниз: вся нога дрожала. Нужно успокоиться.

Магнус посмотрел на нее.

— Эмили, у тебя есть догадки?

Она придержала ногу под столом рукой. Напряглась.

— Нет, но у нас вчера был по-настоящему неприятный конфликт.

— «Неприятный конфликт»? Опять? Вы поссорились?

— Да, мне жаль, Магнус. Со вчерашнего вечера мы не связывались.

Магнус вытаращил глаза. Они были красные. Или он тоже не спал сегодня ночью, или это из-за простуды.

— Но милая моя, почему ты ничего не сказала? Теперь позаботься о том, чтобы его найти, и разберитесь с вашим конфликтом. Мы не можем его лишиться! Тебе так трудно это понять?

Эмили почувствовала, что она готова провалиться сквозь стул и пол. Прямо до первого этажа. К счастью, Магнус быстро успокоился. Он считал, что сейчас нужно обсудить самое драматичное. Смерть Анины Ханны Бьерклунд. Вопрос в том, как и где она связана с похищением.

Эмили, несмотря на отповедь Магнуса, проговорила:

— Я посмотрела на ее страничку в Facebook, у нее в друзьях некто Антон Антонссон, у него на аватаре белый кролик.

Рот Магнуса стал похож на огромную черную дыру.

— Неужели? Правда?

— Йес.

— Но тогда Facebook должен выдать информацию о владельце этого аккаунта.

— Я попробую. А вы что-то нашли на открытке с кроликом?

— Увы, ничего.

— Это важнейший след на данный момент, я думаю, — сказал Магнус и еще что-то хотел добавить, но его прервал телефонный звонок.

— О черт, — сказал он через секунду разговора.

— Ладно, пора браться за дело. Это Патрик Эрн, — объяснил он, положив трубку. — Филип звонил на его личный телефон со скрытого номера.

Ян округлил глаза:

— И?

— И Патрик сказал ему, что занят, но может перезвонить часа через два. Это в соответствии с моими ему указаниями на случай подобного звонка.

— И что он хотел?

— Опять что-то с переводом, но Патрику не рассказали о деталях. Но одно я знаю точно: мне нужно, чтобы Тедди был там, когда Филип позвонит снова, чтобы помочь Патрику. И я хочу, чтобы ты, Ян, тоже был там и выяснил, откуда звонят.

— Знаете Могге Викинга?

Кум поднял глаза от стоящего перед ним тройного эспрессо.

Было утро, и Деян выжат как лимон. На него свалилась куча дел, которыми придется заниматься круглые сутки. Но Деяну показалось, что нужно поднять эту тему с Кумом.

— Я сел на новую диету, понимаешь, Деян, мальчик мой — сказал Кум, как будто не расслышав Деянова вопроса. — Я ем только два раза в день. Обед, как всегда, часов в десять вечера. А на завтрак беру большой антрекот. Каждый день. Я уже скинул три килограмма. Как офисная крыса.

Они одни сидели за столиком в «Никстрем & Ханссон», кафе на Карлавэген, половиной которого крестный отец владел через свои фирмы и подставные юрлица. В общем, вокруг не было ни души.

Куму вообще-то запретили чем-либо владеть или вести бизнес после небольшой неприятности пару лет назад: его осудили условно и приговорили к исправительным работам за финансовые преступления и усложнение налогового контроля. За отработками дело не стало: Кум заплатил кому-то из парковой службы, чтобы те сообщили в полицию, будто бы он лучший в Швеции уборщик листьев. Но запрет предпринимательской деятельности — это был удар под дых. А налоговый долг — удар по лежачему. Так что все деньги теперь текли к нему только через подставные лица. И, кстати, именно это создавало неудобства Деяну, когда его попросили выступить владельцем ресторана «Сульбергет», а потом куча вещей пошла дерьмовее некуда.

— Конечно, я знаю Могге Викинга, — проговорил Кум и так громко отхлебнул кофе, что, наверное, и на улице было слышно. — Слышал историю, когда он отказался явиться в суд?

Деяну, как всегда, было немного неуютно рядом с Кумом.

Он бы предпочел отсюда убраться. Никогда не знаешь, как встреча с ним закончится. С Иваном, мелким боссом, было гораздо проще иметь дела.

— Викинга вызвали на допрос по делу о наркоте вместе с еще двумя-тремя парнями. Но он там не появился, так что они отменили допрос и продолжили на другой день, хотя тогда он снова не пришел. Знаешь, что бывает с судьями, когда люди плюют на такие вызовы. Так что они решили забрать беднягу Викинга с полицией. Но на следующей день в полицию пришел факс с телегой от врача из Румынии. Там было написано, что Викинг был у них и приехать не мог, потому что заболел. Что там за болезнь была, в факсе тоже написали, но по-румынски, и никто ничего не понял.

Деян наблюдал за руками Кума, лежавшими на столе. На нем были его знаменитые золотые «Ролекс» с бриллиантом у каждой цифры. По словам Ивана и других болтунов, в Антверпене такие стоят больше лимона. При том, что это не настоящий «Ролекс». Но товар-то настоящий. На другой руке у крестного отца болтался браслет из бусин с надписью «World Childhood Foundation p». Из этой благотворительной штуки принцессы Мадлен для больных детей[19].

Кум продолжил:

— Во всяком случае, им в конце концов румынский полицейский помог выдворить Могге, так что через три месяца они были в суде. Адвокат Викинга бился как ненормальный, лаял на суд и так далее. Крайне жестоко отправлять домой такого больного человека, он так считал, и в ксиве от врача было написано, что Могге Викинг в суде может присутствовать только на особых условиях, и так далее. Он был на лобковый волосок от того, чтобы вообще суд отменить.

— И чем же он болел? Что в телеге было?

— Подожди и услышишь, малыш Деян. В суде были не идиоты, так что они взяли и перевели эту румынскую бумажку. Врач писал, что Могге нельзя участвовать в процессе, если ему не разрешат все время стоять. Слыхал, а? Так что у нашего приятеля Могге был геморрой. И все девять дней он так и стоял, чтоб кишки из зада не вывалились. ГЕМОРРОЙ!

Смех Кума эхом прокатился по пустому кафе.

Здесь неплохое местечко. Блестящие детали с налетом индустриального шика. Деревянные панели на стенах, необычные лампы на потолке.

— А теперь Могге пытается вытрясти с Тедди должок, — сказал Деян.

— С Тедди? Он же только откинулся.

— Да, это, кажись, давнее дельце. Что-то там с баблом Роберта Хильстрема, и Тедди там, увы, как-то облажался, и несколько сот тысяч помахали ручкой, и кого-то упекли.

— Хильстрема? Я думал, он в Марбелье живет.

— И это тоже, но финансовый кризис этого хрена подкосил, так что он теперь рвет и мечет из-за этой старой истории и натравил Викинга за Тедди.

Кум отодвинул свою чашку. Она со звоном стукнулась о стакан с водой.

— Но мне-то ты это зачем рассказываешь? Нам никакого дела нет до этого. Думаю, Тедди сам справится. С ним и похуже были истории.

Деян глубоко вздохнул.

— Не об том речь. Я тоже думал, Тедди красиво разрулит эту проблемку. Но он какой-то странной херней занимается. Думаю, он как-то ищет бабло, чтобы отдать Викингу. Он тут спрашивает про шлюхи прочее. Что-то хочет узнать, копается в вещах, которые его не должны колыхать.

— Про шлюх?

— Да, вот именно. Пару минут назад мне тут звонил один нервозный хмырь, Гульдман. Тупейшее имечко, кстати. Он раньше мне отстегивал за защиту. Он там делает сайты и прочую хрень для шлюх и пока не устроил там себе компьютерную защиту, ему иногда нужна была моя помощь. Ну знаешь, какая-нибудь шалава не хочет, чтобы ее шлепали и отказывается, и пузанчик-покупатель типа обижается и думает, что его нагрели. Во всяком случае, этому чуваку ночью нанес визит Тедди. Деталей не знаю, но Тедди, кажется, хотел узнать кучу вещей о некоторых девках. Типа из Нигерии шлюхи. И вот я хочу знать: чем он там занимается?

Кум вытаращил глаза.

— Шлюхи из Нигерии?

— Да, говорю, вы бы на них посмотрели, некоторые реальные ничего такие.

— Что за херь ты несешь? Они хорошенькими не бывают. Но отвечай давай, что Тедди нужно? Зачем он таскается вокруг и вопросы задает?

— Да не знаю точно. Не знаю даже, где он работает, он мне не говорил.

Кум вытащил из серебряного портсигара на столе сигариллу. Здесь не курили, но его это, кажется, не тревожило.

— На Тедди всегда можно было положиться. Уж раньше-то точно. Но Деян, дружок, окажи услугу.

Кум зажег сигариллу и глубоко затянулся.

— Следи за своим корешем. Пусть не делает глупостей. — Он медленно выдохнул дым в три приема. — Деян, солдатик мой, обещай мне. Пусть он не делает глупостей.

Низенькие дома на Горизонтвэген выглядели новыми и свежими. Они были через один красные или серые, но все рамы покрашены в желтый. Немного выдающаяся пристройка у каждого дома построена из серого кирпича, наверное, это кладовка: зимние шины, старая мебель, хранение велосипедов и санок. Зачахшая пожелтевшая зелень виднелась почти у каждого дома, но у дома номер 141 Тедди растительности не увидел.

Дом казался пустым. Жалюзи на первом этаже опущены. Он прошел вдоль всего фасада и взглянул на него сзади. У каждого дома имелась небольшая площадка со стеклянной дверью, выходящей на микроскопическую лужайку. Еще там были такие же маленькие пристройки, похожие на границы между двориками. Только у дома номер 141 на площадке не оказалось ни садовой мебели, ни даже мусора.

Это явно небольшой дом, хоть и в два этажа, но узкий, метра в четыре в ширину и не больше десяти-одиннадцати в длину. По подсчетам Тедди, общая площадь составляла около восьмидесяти квадратов.

На улице почти пусто. Вдалеке он увидел двух женщин, прогуливающихся с колясками. Из дома не доносилось ни звука. Но в обоих окнах на втором этаже он увидел зажженные лампы. Она или они, должно быть, там, наверху.

Он встал на расстоянии пятидесяти метров и не сводил глаз с дома.

Потом почувствовал вибрацию в кармане и достал мобильный.

Это Эмили. Он не давал ей этот новый номер, наверно, она получила его от Яна. Может, стоит ответить и рассказать, чем он занимается. Только не сейчас.

Он скинул звонок, вырубил телефон и засунул его в карман куртки.

Что ему сейчас делать? Придерживаться того же сценария, что с Лазарем Гульдманом, когда он просто подошел и позвонил? Или позвать подкрепление, но кому он может позвонить? От Эмили и Магнуса в такой ситуации толку мало. Шип или Деян могли бы помочь ему сейчас, но он не хотел их втягивать в это дело.

Он подошел к дому.

Через минуту он уже лежал на крыше кладовой и пытался вжаться всем телом, чтобы никто из случайных прохожих не смог его заметить. И тем более из дома, но он готов был рискнуть.

Он поднял голову и быстро заглянул в окно, до которого было всего несколько десятков сантиметров, но внутри было пусто. Только две заправленные постели у стен и куча одежды на полу.

Холод и влага, подбиравшиеся к животу и ногам, напомнили ему о холодном поле в изоляторе, где он провел свои первые ночи за решеткой восемь лет назад.

Вдруг он услышал какой-то звук из окна, похоже, звук открывшейся внутри дома двери. Он снова поднял голову.

В комнату вошли две девушки, и обе сняли с себя парики. У одной оказалась черная длинная копна, у другой рыжеватые волосы покороче. Тедди смотрел не отрываясь.

Девушка, стянувшая с головы рыжий парик, была Кассандрой.

Он постучал в окно. Это казалось безумием, но у него не было выбора.

Девушки повернулись к нему. Он прижался лицом к стеклу.

Кассандра вытаращила глаза. Она, должно быть, его узнала.

Он приложил палец к губам и зашипел.

Другая девушка на сантиметр приоткрыла окно, Тедди увидел, что на раме стоял ограничитель.

— Wha’ you want?[20]

Тот же ломаный английский, что и у Кассандры.

— Get Cassandra to the window[21], — прошептал он в щель.

Она подошла к окну.

Тедди продолжил на своем слабом английском:

— Мне очень нужно с тобой встретиться. Можно мне войти?

Кассандра все еще смотрела на него широко открытыми глазами, как будто видела призрака.

— Нет, тогда говори с Большая Мама. Я не могу с тобой больше говорить, mistah.

Она захлопнула окно и опустила жалюзи.

Тедди сполз с крыши вниз.

Нельзя терять время.

Он открыл дверь в дом; как ни странно, она была не заперта. И кто же это держит молодых проституток, не запирая замка?

Он как можно тише закрыл за собой дверь. И вспомнил слова Лазаря Гульдмана: «Этих девок спасти нельзя».

В прихожей было тихо и пусто. Пахло сигаретами. И никого.

На стене крюки, на них висело несколько пальто, он узнал то, которое было на мадам. Он стоял не двигаясь и ожидая, что что-то произойдет, но в доме было по-прежнему тихо, только слабые голоса на втором этаже.

На полу не стояла уличная обувь, как в обычных шведских домах. Здесь необычно пахло, может, какой-то пряностью, ароматической свечой, возможно, просто борделем.

Он спросил себя, а бордель ли это на самом деле. Он довольно долго наблюдал за домом и не увидел, чтобы кто-то туда входил. Скорее всего девушки работали только по вызову.

Прихожая вела прямо в кухню. В полумраке он увидел гору немытых тарелок в раковине. За кухней была небольшая гостиная, со старым телевизором и ковром на полу. Жалюзи в большом окне, выходившем во двор, опущены.

В глубине у одной стены стоял разобранный диван-кровать, ему показалось, что там кто-то лежал. Он снова замер, постоял не двигаясь, прислушиваясь к своему собственному дыханию. У них что, действительно шлюх никто не пасет? Девушки спокойно спят в комнатах с распахнутыми дверями.

Он снова вспомнил слова Гульдмана об этих девушках.

За углом пряталась лестница на второй этаж. Каждый новый шаг он делал с осторожностью, чтобы ступеньки не заскрипели. Все время он ждал, что кто-то начнет кричать или набросится на него.

Наверху оказалась небольшая площадка. Здесь было еще темнее из-за закрытых дверей. Но Тедди точно знал, которая из дверей вела в ту комнату, где он видел Кассандру, и оттуда он слышал тихое бормотание.

Он осторожно открыл дверь.

Девушки были там, они зажгли ночник и сидели на своих постелях. Они что-то шепотом обсуждали. Увидев Тедди, они замолчали и казались еще больше шокированными.

Теперь он мог разглядеть, что было в куче тряпок на полу. Множество париков, обувь на высоком каблуке и разного рода корсеты и тому подобная одежда. В остальном здесь было пусто, ни картин на стенах, ни полок или ковров. Ни стульев, ни тумбочек. Только кровати и лампа.

Он тихо произнес:

— Кассандра, мне нужно задать тебе несколько вопросов.

Она зажмурилась, нахмурила лоб и закрыла лицо руками, как будто надеялась, что Тедди был просто галлюцинацией в человеческий рост, которая пропадет, если она достаточно постарается.

— Mistah, Большая Мама знает, что ты здесь?

— Нет, но я хочу только поговорить, больше ничего.

— Я не могу говорить, если Большая Мама не сказала О’Кей, — ответила Кассандра в полный голос.

Вторая девушка направилась к двери.

— Нет-нет, сядь. Я вам заплачу.

Тедди попытался говорить тише, но вторая девушка открыла дверь и обратилась к кому-то на незнакомом языке.

Через десять секунд Большая Мама стояла в дверях.

Она была по-настоящему здоровенной, на вокзале с высокими потолками и на улице это не бросалось в глаза так, как сейчас. Большая Мама оказалась не просто высокого роста, все у нее было большим: ее шея была толстой и широкой, голова словно распухла, руки походили на лапы боксера-тяжеловеса, да и ступни не уступали.

Ее английский был такой же, как у Кассандры. Тедди узнал ее голос, это с ней он говорил по телефону прошлой ночью, когда вызывал проститутку.

В руке она держала зажженную сигарету.

— Mistah, боюсь, тебе тут нельзя быть.

— Прости, что не позвонил. Но мне нужна Кассандра.

— Mistah, она только по вызову. Хочешь так, то хорошо, три тысячи час. Но не сейчас.

— Почему?

— Почему ты пришел в мой дом?

Большая Мама спокойно затянулась.

Тедди сделал шаг к ней, они были примерно одного роста.

— Я хочу забрать Кассандру сейчас. Я хорошо заплачу. Сколько тебе нужно?

Мамка не ответила. Краем глаза он увидел, что Кассандра уставилась на него.

— Это ты хотел с ней только говорить вчера?

— Да. Мне нужно задать пару вопросов.

Большая Мама глубоко затянулась.

— И ты не хочешь с ней познакомиться по-другому?

— Нет.

— Задай твои вопросы мне.

Тедди подождал несколько секунд. Может, стоит задать вопросы Большой Маме, вполне возможно, что на самом деле это она писала в чате. Он ни на секунду не поверил, что все сообщения там были написаны Кассандрой. Но на улице ее остановила какая-то женщина, и кто-то дал ей деньги, чтобы она рассказала о Филипе, так что только Кассандра встречалась с этим человеком или людьми.

Это с ней ему нужно поговорить.

— Нет, — сказал он, — так не пойдет. Я могу купить Кассандру здесь и сейчас. Назови цену.

Большая Мама фыркнула, как будто он сказал глупость.

— Ты не знаешь, сколько стоит девочка, как Хани Роуз, в ее годы. Нет цены, которую ты платишь и мне подходит. Иди отсюда.

— Я хочу забрать ее с собой.

— Попробуй.

— А кто мне помешает?

Большая Мама посмотрела на Кассандру.

Тедди тоже повернулся к ней.

— Я заберу тебя, и все будет в порядке. Тебе не нужно будет этим заниматься, обещаю, я не отправлю тебя в какой-нибудь гребаный гарем в Абу-Даби.

Затем он повернулся к Большой Маме.

— Я больше не буду тебе мешать.

Кассандра, закусив нижнюю губу, молчала.

Большая Мама сделала шаг к ней.

— Ты не понимаешь, mistah. Она от меня никогда не убежит.

Она подняла сигарету.

— Птичка моя, дай руку.

Тедди снова вспомнил слова Гульдмана.

Он действительно чего-то здесь не понимал.

Кассандра протянула руку. Та взяла ее за предплечье и затушила сигарету о ее ладонь.

Кассандра не издала ни звука. Она только сжала зубы. Тедди посмотрел в глаза Большой Мамы — в них ничего не промелькнуло.

Тогда он одной рукой оттолкнул сутенершу, а другой схватил Кассандру.

Большая Мама упала, она хотя и была крупной, но явно не ожидала такого. Тедди обхватил Кассандру обеими руками и вскинул ее на плечо.

— Ты не можешь делать так, mistah, — громко сказала Кассандра со слезами в голосе.

Он распахнул дверь и помчался вниз по лестнице, держа девушку на плече, как мешок.

Женщина, спавшая на диване на первом этаже, села и спросонья смотрела на происходящее.

Он побежал через прихожую. Большая Мама стояла наверху лестницы и смотрела на него.

— У тебя это никогда не получится! — крикнула она.

Тедди не знал, зачем он это сделал. Он только чувствовал, что сердце бьется, как у льва.

Он вынес Кассандру на улицу и побежал дальше к шоссе.

Ему нужна машина.

Эмили даже задремала у компьютера, пытаясь найти информацию о Ярле Польонене, Кевине и Анине Ханне Бьерклунд. Веки налились свинцом. Ей нужно выспаться. Даже Магнус понял ее состояние: приказал ей поехать домой и прилечь на несколько часов. Она думала, что отключится уже в такси, но получилось по-другому. Таксист начал к тому же спрашивать, где она работает, что она думает о вариантах объезда, работала ли она с мигрантами. В другой день она бы огрызнулась на любопытного водителя. Но не сейчас: ей даже приятно было поговорить об обычных вещах впервые за несколько дней.

Зазвонил телефон.

Она увидела мамин номер на дисплее и порадовалась тому, что Мобингела помогла с синхронизацией контактов в новом телефоне.

— Привет, мама, — сказала Эмили.

— Привет, малышка. Как дела?

— Хорошо. А у тебя?

— Отлично, ты давно не звонила.

Вечно этот упрек. Кажется, прошло дней десять с их последнего разговора, пусть и очень короткого, тогда Эмили тоже ехала в такси с работы домой.

— У меня было безумно много работы.

— То есть как всегда?

— Да, сейчас больше, чем всегда. Не могу рассказывать, но это очень особенное дело.

— Мы же переживаем за тебя, ты понимаешь.

— Мама, мы говорили об этом тысячу раз. Все нормально, если в начале карьеры не работать как лошадь, то потом уже не будет шансов, и к тому же мне нравится моя работа.

И как раз сегодня это, пожалуй, ложь.

Она проезжала мимо площади Норрмальмсторг. Там вдалеке красовались «Винге» и «МАКС», одни из самых крупных шведских фирм. Она знала, что мама сейчас скажет, что жизнь — это не только работа, что есть и другие цели, кроме как стать партнером, что нужно жить сегодня, потому что потом может оказаться слишком поздно.

— Но Эмили, — сказала мама, понизив тон, чтобы особенно подчеркнуть значимость своих слов. — Жизнь коротка. Столько всего можно сделать, пока ты молода. Ты уверена, что живешь полной жизнью?

— Я живу как хочу, мама. Времена изменились, вы с папой поступали, как вам хотелось, а я буду поступать, как хочется мне.

— Ну конечно, милая. Конечно. Мы тут с Ингрид кое-что придумали, и я тебя хочу спросить. Мне кажется, это отличная идея. Мы так хорошо провели вчера время, я и Ингрид.

Мама продолжила рассказывать об ужине с Ингрид, тетей Эмили. Их часто посещали разные идеи.

Нет, Эмили не презирала своих родителей, конечно нет, они были хорошими родителями, пока она росла. Всегда мотивировали к хорошим результатам в школе, не давя на нее, и в то же время всегда поддерживали ее выбор. Но у них был иной взгляд на жизнь. Может, потому что в то время, когда они сами учились и работали, они всегда знали, что общество успешно движется вперед. Оба родились в пятидесятые, поступили в институты в конце семидесятых, начали карьеру в начале восьмидесятых. В экономическом плане это было золотое время. Время, когда все знали, что будут жить лучше своих родителей. Это было и то время, когда идеология играла важную роль, по крайней мере для ее родителей и их друзей. Оба входили в различные организации и объединения, боровшиеся против диктатуры в Латинской Америке, прежде всего в Чили. Потом они вступили в Комитет против апартеида. Она до сих пор помнила табличку в их старой кухне, пока они не переехали в собственный дом. Это был рисунок яблока, одновременно изображавшего лицо. Под рисунком было написано: «Не кусай народ Чили». Не нужно покупать чилийские фрукты — такой был посыл.

Но родительская политическая активность давно заглохла, сегодня они по большей части занимались разными формами самореализации. Глобальные идеи прокрались в мысли о здоровой еде, осознанном существовании и меблировке — последняя отличалась от сходного интереса Эмили тем, что папа все выстругал сам.

Наконец ее мать перешла к сути:

— Мы с Ингрид записались на йога-выходные в Стокгольме. И думали, что вы с Молли присоединитесь к нам. Будет так замечательно!

Эмили подавила вздох, чтобы мама не услышала.

— Звучит неплохо, когда это?

— Через две недели, с пятницы по воскресенье. Студия йоги находится где-то в Седермальме, Молли где-то там живет, ты же знаешь?

— Конечно, пару месяцев назад я у нее обедала.

— Да, и ты же занималась аштанга-йогой?

— Это было три года назад, но да, конечно. Я больше занимаюсь тайским боксом. Молли ходит на йогу?