Защитница. Тринадцатое дело Гольман Иосиф
До переезда в маленькую «двушку» Нилы Петр Иванович жил в своей комнате, здесь же, в районе, неподалеку.
Нила там была.
Квартира двухкомнатная, только большая, и комнаты изолированные, с опять-таки большим коридором. Жильцов всего двое: Петр Иванович и относительно молодая женщина лет тридцати пяти – сорока. Нила знала, что ее зовут Галина, фамилия на тот момент не интересовала.
Как-то вместе с мужем заходила туда.
Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что эта женщина расстроена и возмущена.
Наверняка она имела виды на крепкого военного пенсионера с «Волгой». Так что Нила не стала бросать ответные гневные взгляды – она же победительница.
Не волновало ее и то, было ли у них с Петром что-то раньше или нет.
Даже если было, то прошло.
К сожалению, Галинина ненависть к несостоявшемуся жениху не угасала. Так, она уже дважды помешала им сдать комнату приличным людям. Создавала жильцам такие условия, что те в итоге съезжали.
И даже написала донос на Бойко в налоговую инспекцию. Это как раз волновало меньше всего, жильцы приходили через риэлторское агентство, и с ними заключались официальные договоры аренды. Но потеря потенциальных пятнадцати тысяч в месяц напрягала сильно.
А еще в прошлый приезд – прапорщик навещал свою квартиру раз в месяц – он заметил, что общий телефон, стоявший прежде на тумбочке в общем же коридоре, теперь, через удлинитель, перетащен в ее комнату.
Он, конечно, сейчас им не пользовался. Но ведь могла бы спросить, это ж не ее единоличный телефон.
А так, самовольно захватывать общую собственность, не положено.
Петр Иванович несколько раз пытался по-человечески поговорить с Галиной, однако натыкался на все большую злость. Не в силах понять женскую природу, решил подъехать, пообщаться с дамой в последний раз.
Повод был более чем серьезный.
Наметился третий клиент, был готов платить восемнадцать тысяч рублей в месяц. В принципе, хорошая цена: близко от метро, квартира мало населена, но ремонта давно не было, да и дом старый. Если бы удалось наладить нормальные соседские отношения, вариант мог бы стать длительным. Причем прапорщик был готов платить Галине три-четыре тысячи из этих денег. Просто для того, чтоб снять тяготившую его ненависть. Ну и, если откровенно, чтобы потом не пришлось искать четвертого клиента.
Петр Иванович поехал ближе к вечеру, чтобы застать даму наверняка: она работала в парикмахерской неподалеку, причем всегда в утреннюю смену.
Галина, как и ожидалось, была дома.
– Чего надо? – неприветливо сказала она, однако дверь открыла. Сам Петр Иванович своим ключом открыть не смог, замок был поменян. Это тоже неприятно его задело.
– Здравствуй, – пересилил себя Бойко. – Что ж ты все злишься?
– Не твое дело, – ответила женщина, поплотнее запахиваясь в мао что скрывающий халат. Впрочем, и не подумав пойти одеть что-то более скромное.
Петр с какой-то даже жалостью посмотрел на нее.
Вполне симпатичная была Галина. Понятно, что не восемнадцать лет. Понятно, не тратит многие тысячи в спа-салонах на свое начавшее увядать тело. Но все равно, и сексуальная, и слишком молодая, чтобы ставить на себе крест.
– Что смотришь? – вырвалось у нее. – Что, твоя библиотекарша лучше, что ли?
– Да нет, – качнул головой Петр. – Ты очень красивая.
– А что ж к ней ушел? – чуть мягче спросила та. – Вроде со мной на скуку не жаловался.
– Ты хорошая женщина, – сказал прапорщик. – Очень привлекательная.
– А так? – она отпустила полы халатика, раскрыв красивую грудь и довольно плоский живот. – Или вот так? – поддев на бедрах двумя пальцами тонкие трусики, слегка стащила их вниз. – Так что ж ты свалил к этой курице?
– Я влюбился, Галя, – просто ответил прапорщик.
Ее лицо опять мгновенно изменилось, она, как вихрь, развернулась и ушла в свою комнату, на прощание оглушительно хлопнув дверью.
Беседа по душам явно не складывалась.
Однако и уходить было нельзя. У нее – своя жизнь, у него – своя. И в этой его жизни пятнадцать тысяч в месяц – восемнадцать минус три – очень даже нужны. Мальчишке предстоят операции, причем, снова платные. Возможно, Рожковы вернут деньги за лечение, как обещали. Но пока что их надо заплатить.
А еще прапорщика чрезвычайно злил общий телефон, унесенный в комнату Галины. Даже проводку не удосужилась сделать. Просто протащила телефонный кабель под своей дверью.
Кстати, телефон ему сейчас нужен, на мобильном Петра оставалось лишь два процента заряда, а ему надо договориться с Нилой, кто заберет из садика Мишку.
Не хочется трогать бывшую соседку в таком настрое, но придется.
– Галя, мне нужно позвонить, – мягко произнес он через закрытую дверь. – У меня телефон садится.
– Мне тоже нужно, – ответили оттуда, и было слышно, как крутится диск старинного аппарата.
– Галя, я быстро, мне нужно позвонить жене насчет ребенка!
– Подождет твоя сучка, – теперь оскорбленная Галина даже набор номера не имитировала, просто делала назло.
– Галина, это наш общий телефон, – взывал к ее разуму бывший прапорщик. Но в данном случае призывы к разуму вряд ли были лучшим способом коммуникации.
Если б не Мишка, он бы, наверное, ушел. Потом, из дома, когда она отойдет от своего бешенства, послал бы ей смс, насчет денег за жильца, и, возможно, она бы согласилась. Но позвонить действительно было надо немедленно, а на трубке оставалось лишь два процента заряда. Петр на мгновенье включил телефон, и на его глазах красная двоечка превратилась в красную единичку.
– Галина, дай мне телефон! – жестко сказал он.
– Приходи завтра, – послышалось изза двери.
– Тогда я обрежу шнур, – переклинило Петра. Он прошел на кухню, взял со столика ее парикмахерские ножницы и вернулся в коридор. – Отдай аппарат, или перережу провод.
– Себе чего-нибудь случайно не отрежь, – прокомментировали изза двери.
Прапорщик наклонился к проводу и парикмахерскими ножницами аккуратно его перерезал.
Не успел разогнуться, как дверь с грохотом открылась. Из комнаты выскочила фурия с телефонным аппаратом на огрызке провода и с адским блеском в глазах.
– Ну ты и сволочь! – заорала женщина и врезала прапорщику телефоном. А потом схватила так, что у него дыхание перехватило: Галина своей крепкой рукой взялась за самое дорогое. Оно же – самое болезненное.
– Отпусти! – выкрикнул-выдохнул прапорщик.
Боль не проходила. Он, не в силах с ней совладать, наклонился вперед и схватил зубами за то, что сумел достать…
Хватка девицы сразу ослабела.
Она страшно закричала, бросилась в свою комнату, прижимая руку к правой стороне головы.
А он, с отвращением и ужасом, выплюнул на пол крошечный кусочек человеческой плоти – пол-сантиметра мочки женского уха.
Господи, что ж происходит?
На последний процент энергии мобильного Петр Иванович успел сделать два звонка: вызвал полицию и сообщил жене, что ей забирать ребенка. А с ним, прапорщиком, все нормально, он будет в местном полицейском участке.
– Полицейском? – спросила недоумевающая жена. – И как долго?
– Боюсь, что долго, – ответил Петр Иванович, и экран его мобильного обессиленно погас.
Глава 15
Москва. Ольга Шеметова. Отбор присяжных, откушенное ухо и бабы-дуры.
Из дома Ольга пошла пешком, хотя дел сегодня предстояло немало.
Самым главным, был, конечно, предстоящий судебный процесс по делу Николая Клюева, или, как она его для себя называла – Тринадцатому делу. Сегодня должны были начать отбирать присяжных.
Шеметова считала необходимым поприсутствовать с Олегом на этом действе.
Потом нужно было готовиться к защите Анатолия Клюева.
Его дело следователи, не сумев никаким боком подтянуть парня к убийству полковника Иванова – имелось четкое алиби – выделили в отдельное производство. Вела следствие уже полиция, а не прокуратура, и рассматривать дело предполагалось в районном суде Городка, присяжных при таком «мелком» составе не положено: ему инкриминировали все ту же драку на бензоколонке, которую поначалу предъявили и брату. Ну и, конечно, хранение оружия. Хоть стволы при обысках не нашли – Жанка постаралась своевременно – однако свидетельств понабрали. Опять же, свидетельств хлипковатых. Особенно с учетом активности московских адвокатов.
Кроме того, нужно было уделить пару часов делу об усыновлении мальчика. Там вроде бы засветили реальные варианты. С Марией, физиологической мамашей, сейчас был мирный период. Она без ругани оставляла им требуемые расписки, и, возможно, согласилась бы на вариант опеки, например, за счет увеличения выплачиваемой ей суммы до десяти тысяч рублей.
Из опеки перейти к усыновлению было бы уже несравнимо проще.
Еще надо было покрутиться – с подготовкой бумаг – по трем другим делам. Менее интересным и эмоциональным, чем названные. Зато приносящим гораздо большие деньги в их с Олегом семейный бюджет.
А еще – и это, наверное, самое главное – Багров предложил сегодня отметить десятилетие их знакомства. При этом, как показалось Ольге Викторовне, глаза любимого таинственно посверкивали. Неужели сделает ей предложение?
Она боялась в это поверить, чтобы потом горько не разочароваться.
И ничего с собой не могла поделать – верила!
Наверное, именно поэтому не поехала на машине. Надо было пешочком пройтись, расплескать и истратить за три километра пути буйную веселую энергию, переполнявшую и захлестывающую ее сейчас. Иначе трудно будет в душном зальчике с полном вниманием отслеживать процедуру отбора присяжных.
Впрочем, вернувшись с отбора в контору, начать работу она собиралась как раз с тех, наименее важных, но наиболее прибыльных дел. Чтобы побыстрее с ними закончить.
Ольга шла по улице, неприлично, как ребенок, размахивая своим коричневым портфельчиком. Вымытые первой грозой этого года, под лучами почти летнего солнышка, блестели и окна, и отмытые бока машин, и даже черный асфальт давал блики.
И пахло не как обычно, выхлопом да городским смогом. Воздух сейчас пах свежестью и чистотой, по утреннему времени его еще не успели капитально испортить, а старые ароматы были сметены ночным ливнем.
«Как же все классно в нашей жизни!» – восторженно думала она.
И, несомненно, была права.
Любимая работа.
Любимый мужчина.
Любимый город.
И впереди – главный результат целого года титанических усилий.
Клюев так и не думал умирать, поддерживаемый то ли экспериментальной терапией, то ли силой воли и яростью, скопившейся за время несправедливого заключения.
Сейчас наберут присяжных, и Ольга в паре с неукротимым и любимым Багровым, начнет раздирать на куски сплетенные для невиновных близнецов сети. Шеметова почти не сомневалась, что им удастся убедить присяжных заседателей в неправоте предъявленных обвинений.
В таком бравурном настроении она даже пропустила звонок телефона. Вибрация же в ее смартфоне включалась лишь а второй попытке, потому что Ольга уже не раз подпрыгивала от испуга, когда гаджет ни с того ни с сего начинал проявлять себя в самых неожиданных местах. Тут надо уточнить, что телефончик в данный момент жил у нее в глубоком и тесном кармане брюк, и вибрация в самом деле была несколько… скажем так – неуместной.
На второй звонок, также Ольгой не услышанной среди городских шумов, аппарат затрясся, в который раз перепугав Ольгу.
Но лучше так, чем пропустить какое-нибудь важное сообщение.
Шеметова достала телефон, нажала на зеленую кнопку. Успев предварительно посмотреть отраженный номер – это была доверительница по делу усыновления мальчика. Ольга даже заволновалась: какие там могли быть новости, чтоб так настойчиво названивать? Это они от нее должны ждать новостей, а не наоборот.
– Ольга Викторовна, здравствуйте! – послышался голос Неонилы.
– Добрый день, Неонила, – отозвалась адвокатесса.
– У нас беда, выручайте! – расплакалась она прямо в трубку.
– Что с мальчиком? – напряглась Шеметова. – Она его забрала?
– Нет, с Мишкой порядок. Только не знаю, куда его сейчас деть.
– Так что случилось? – адвокатесса остановилась в месте потише. Ее весенний настрой улетучился, быстро и безвозвратно: она так и не научилась спокойно относиться к проблемам своих доверителей.
Дальнейший разговор выглядел отрывком из любимого библиотекаршей Кафки.
Шеметова никак не могла понять, причем здесь ухо, ребенок же укушен за лицо. Поняв, что ухо женское, опять не могла врубиться, чье. И, главное, кто его откусил.
Когда же плачущая Нила, срывающимся голосом с третьего раза все это расставила на места, с Ольгой Викторовной чуть не случился припадок нервного смеха.
Нет, она сразу поняла, что дело здесь вышло не веселое, а скорее трагическое. Но представить всерьез, как тихий Петр Иванович набрасывается на неведомую тетку и откусывает ей ухо, было просто невозможно.
– Только не бросайте нас, пожалуйста, – жалобно сказала Нила, неверно расценив ее затянувшееся молчание.
После краткого обдумывания ситуации смеяться уже не хотелось вовсе.
Как бы там что ни произошло, но любое обвинение прапорщика в преступлении, связанном с насилием, да еще повлекшим увечья, резко уменьшит шансы этой семьи остаться вместе со своим сыном.
– Я берусь за дело, – сказала Шеметова. – Подъезжайте в контору, заключим официальный договор, чтобы я могла представлять ваши интересы. Заодно поподробнее расскажете о случившемся.
– Не смогу, Ольга Викторовна! – в слезах объяснила та. Оказалось, что в Мишкином садике сегодня ночью случилось возгорание плиты на кухне, и пожарные опечатали посещение до устранения неисправностей. Родителей обзвонили рано утром.
– А Петр Иванович? – спросила адвокатесса, уже предвидя ответ.
– Он до сих пор в участке, – сдерживая слезы, сказала Нила. – Они его не отпускают.
Так.
Все планы побоку.
Перезвонила Багрову, чтобы на отбор присяжных поехал он один, она не сможет.
В контору тоже не пошла. Вместо этого заскочила в кафешку, заказала чашку кофе, чтобы поправить спутанные мысли, и по вай-фай вышла в интернет. Отделение полиции нашла за пару минут. Записав адрес и допив кофе, направилась вызволять несчастного прапорщика.
Там все оказалось непросто, ибо уже существовало заявление потерпевшей, Галины Дмитриевны Стрешневой. В нем живописалось о попытке ее убийства, острых ножницах и страшных зубах невменяемого соседа по квартире. А покушение на убийство – статья довольно серьезная.
К счастью, руководство в отделении оказалось разумным, да и Петр Иванович, даже потрясенный последними событиями, никак не выглядел злодеем.
Правда, он при Шеметовой никак не хотел объяснять причину своей нечеловеческой ярости.
Ольга, кое-что заподозрив, специально вышла на пять минут из следственной комнаты, чтоб дать двум немолодым мужчинам откровенно объясниться.
Когда вернулась, майор действительно выглядел подобревшим. Что, впрочем, не отменяло тяжести вменяемого бывшему прапорщику деяния.
– Отпущу под подписку, – наконец, принял решение полицейский. Этому способствовала, кроме адвокатессы, Неонила, все-таки пришедшая в участок с Мишкой. С собой она принесла документы мужа, его боевые награды и даже вырезку из старой газеты, в которой рассказывалось, как Петр Иванович Бойко, рискуя жизнью, вывез на плавающем БТР из зоны затопления четырех одиноко живущих стариков. Перед этим высадив, чтобы не рисковать парнем, солдатика-срочника изза рычагов, и сев за них сам.
В общем-то, все было понятно.
Однако безоблачного юридического будущего не предвиделось. А предвиделась кропотливая работа по сбору фактов и фактиков, которые могли бы доказать, что поступок Бойко – не акт насилия и садизма, а инстинктивный ответ на страшную боль. Которое, в свою очередь было вызвано противоправными действиями потерпевшей. Работа по паре вышеприведенных фраз предполагала кучу потраченного адвокатского времени.
Неонила была готова расстаться с немногочисленными драгоценностями, а может, и с квартирой, лишь бы Петр Иванович не попал в тюрьму. И, что было взаимосвязано, лишь бы Мишку не забрали из их рук.
Однако, сейчас дело было не в деньгах. Или, по крайней мере, не только в них.
Главное заключалось в том, что Шеметова нынче просто не имела в своем распоряжении немыслимой уймы свободного времени, которое неминуемо уйдет на сборы тех самых, необходимых для оправдания прапорщика, фактов и фактиков.
Впрочем, если работа невыполнима, но ее нужно делать, то надо делать.
Хорошо уже то, что в отделение полиции они вошли втроем, а вышли вчетвером. Петр Иванович подавленно улыбался, понимая, что стал слабым звеном в их и без того не ударном фронте.
– Я не мог ничего сделать, – тихо сказал он. – Я даже не помню, как это получилось.
– Ладно, разберемся, – вздохнула Шеметова. – Мне надо еще со Стрешневой встретиться. Может, удастся наладить контакт.
– Не удастся, – тихо сказал прапорщик.
На перекрестке двух улиц они разошлись. Ольга двинулась к остановке трамвая – неторопливая пешая прогулка, на сегодня, в силу обстоятельств, была закончена.
По дороге оглянулась на спутников.
Они шли втроем по пустому тротуару, Нила справа. В середине Мишка, державшийся за руки папы и мамы. Слева – непривычно сгорбившийся прапорщик, отец семейства.
«У них, конечно, беда, – подумала Шеметова. – Зато они семья. Беда пройдет, семья останется. А у меня что в жизни есть?».
Полдня прошло. Багров до сих пор не звонил, и место судьбоносной – возможно – вечерней встречи так и не назначил.
Утреннее счастливое настроение исчезло без следа.
Может, и хорошо, что в данный момент у нее нет выбора, а то бы пошла к себе домой и наревелась вволю. А так для депрессивных проявлений просто нет времени.
Весь оставшийся день Шеметова впахивала за троих, даже Томский удивился. Он уже дважды сходил за пончиками, пока суровая супруга-виолончелистка не видит. Ольга же не вылезала изза стола: писала, звонила, получала мэйлы, распечатывала их, делала копии, подшивала в тома.
Закончила – оказалось, что день прошел.
Олег так и не позвонил. Видимо, был жестко занят на отборе присяжных.
Интересно, куда он ее отведет?
Хотя, гораздо более интересно, что он ей предложит. Если, конечно, отведет.
Хорошо бы – руку и сердце, размечталась адвокатесса, отгоняя прочь депрессивные мысли.
Полет фантазии прервал звонок.
Как говорится, сон в руку. Звонил Багров.
– Как дела? – спросил он.
– Не очень, – честно ответила она.
– Что-то с Клюевыми? – обеспокоился Олег Всеволодович.
– Нет, с Клюевыми нормально, – успокоила его Шеметова. – А как у тебя, с присяжными?
– А что с ними будет? – вопросом ответил Багров. – С таким багажом мы любой состав обработаем.
– Ты не ездил? – удивилась Ольга.
– Не получилось, – ответил тот. – На весь день завис. И вернусь, видимо, поздно.
– Где завис? – не поняла Шеметова.
– Понимаешь, позвонил Витька Бортников, может, помнишь его.
– Трудно вспомнить т, что не знаешь, – по Ольгиному сердцу, обрывая дыхание, медленно катилась волна холода.
– Да не злись ты, – попытался оправдаться Багров. – Витька, мой одноклассник. Он сказал, что ребята сегодня собираются, кое-кто в Москву специально прилетел, из Германии, из Израиля, даже из Штатов. Всех же разбросало, ты знаешь.
– Да, знаю, – согласилась адвокатесса. – Всех разбросало.
– Ты что, обиделась? – некачественно изобразил удивление гражданский муж. Впервые за все время отношений Ольге захотелось поименовать его именно таким бранным для любого адвоката словом.
– Нет, что ты.
– Вижу, обиделась. Ну, постараюсь пораньше прийти.
– Насколько – пораньше? – спросила она. – Поход в ресторан отменяется? Я могу вечером сама распорядиться?
– Ах, вот ты о чем, – похоже, любимый только сейчас вспомнил об обещанном судьбоносном вечере. Впрочем, – Ольга всегда старалась рассуждать справедливо, – он и не обещал ей его судьбоносности. Это уж она сама додумала, в приятном для мыслей направлении.
– Не злись, Оль, – попытался снизить накал переживаний Багров. – Юбилей же – вещь условная. Можно отметить на день позже. Или на неделю. Кстати, ты еще на практику к нам приходила. Получается, десять лет и три месяца.
– Точно не юбилей, – согласилась Шеметова. – Можно совсем не отмечать. – И повесила трубку.
А поскольку в конторе по позднему времени оставалась лишь она, то позволила себе коротко всплакнуть.
Длинно – не позволила, затаила слезы внутри.
На часах было 19.30, и она еще могла попробовать заглянуть к Галине Дмитриевне Стрешневой, женщине с откушенным Шеметовским доверителем ухом.
Мало, конечно, вероятности, что эта встреча закончиться чем-то путным, но и не попробовать нельзя: теорию сеятеля никто не отменял. Теория же предельно проста: лезь во все дырки, нагибайся за каждой мелочью, суйся в любую щель. Короче, рассыпай зерна, где придется, авось, какое-то прорастет.
После такого дня гулять пешком не хотелось вовсе. К тому же время поджимало. И так неизвестно, примет ли ее Стрешнева. А уж среди ночи – и подавно. Шеметова вызвала такси.
Вот и дом незадачливого прапорщика.
Ольга сверилась с записанным в мобильнике адресом, набрала код и вошла в чистенький подъезд.
Дом был не новый, но внутри ухоженный. Как положено, сказал бы в таком случае Петр Иванович.
А вот и нехорошая квартира, в которой людям откусывают уши.
Ольга постояла секунду перед дверью, дабы полностью удалить из сознания фривольные обороты, связанные со вчерашним прискорбным происшествием. Потом позвонила в звонок.
Не сразу, но дверь приоткрылась.
– Вы к кому? – спросила неприветливая дама. Непричесанные волосы ее спутались, глаза красные, заплаканные. Правая сторона головы закрыта марлевой повязкой.
Смеяться Ольге Шеметовой расхотелось полностью.
– К вам, Галина Дмитриевна.
– По какому вопросу?
– По вчерашней беде.
– Вы – его юрист? – догадалась та и попыталась закрыть дверь. Но почему-то не стала этого делать.
Может быть, изза прозвучавшего слова беда. А, может, что-то увидела в Ольгиных глазах. Наверное – сочувствие.
– Уговаривать будете, чтоб заявление забрала? – усмехнулась та.
– Вообще-то, за этим и пришла, – честно созналась адвокатесса.
– Не выйдет, – отрезала та. – Только тюрьма. И пусть операцию мне оплатит. Косметическую.
– В тюрьме на операцию не заработать, – вздохнула Шеметова. – К тому же ему летом еще одну операцию оплачивать.
– Только не говорите мне, что он жутко болен, – улыбнулась Галина, но какой-то кривоватой улыбкой.
– Он здоров, как бык, – вновь сбила ее со злых мыслей гостья. – У его приемного ребенка собаки изуродовали лицо. Еще до того, как пацан попал к Бойко. Летом предстоит пластика, вот он и собирает деньги.
– Приемный ребенок? – удивилась Стрешнева. – Это вы на жалость бьете? Да и с чего бы это он взял ребенка?
– Так получилось, – без особого желания начала печальную историю адвокатесса. В принципе, это играло ей на руку. Но рассказывать несчастной женщине о несчастном ребенке почему-то не хотелось.
– Ладно, проходите, поговорим, – сказала Галина, наконец-то пропустив гостью в злополучный коридор. Старинный телефон, с диском и обрезанным проводом, стоял на своем прежнем месте, на тумбочке. – Что у вас в пакете? Я ничего подписывать не буду.
– Там торт, – сказала Ольга. – «Прага». Полукилограммовая. Я с утра ничего не ела. Думала, если пустите, чаю попьем.
– Считайте, пустила, – сказала та. Злость сошла с ее лица, но других чувств так и не появилось. Безжизненное лицо было сейчас у Галины Дмитриевны Стрешневой.
Она убралась со стола в большой кухне, включила чайник, поставила чашки с расписными цветами и дощечку с ножом.
– Давайте вашу «Прагу», – сказала она. Ольга достала из пакета картонную коробку.
– Думали, небось, что придете, а там ведьма с оторванным ухом, так? – спросила Стрешнева, попутно доставая блюдца, ложки и лопаточку для торта.
– Да, примерно так, – сделала Шеметова признание, от которого, возможно, следовало бы воздержаться. Однако бури и взрыва не последовало. Точнее, были и буря, и взрыв. Но не как следствие Ольгиных слов, а как итоги Галининой жизни.
– Что этой сволочи я не дала? Ну что? – она говорила негромко, но это, конечно, был крик. – Тело? Имел, когда хотел. Его капризы? Пожалуйста! Ни одна шлюха так не старается, как я за бесплатно! Я что, о деньгах его мечтала? Я не меньше получаю. Я семьи хотела. Ребенка, пока не поздно. Счастья, – тут уже Галина Дмитриевна обильно перемежала слова со слезами. Причем слез было больше.
– А он что-то обещал? – осторожно спросила Ольга, сама себя укоряя за ненужные вопросы.
– Он полгода со мной, чуть не как с женой жил! – уже откровенно, навзрыд, расплакалась женщина. – И я как рада была! Я думала, мужа нашла. Я ж не проститутка! Так все удачно, и квартира вся нашей становилась, живи – не хочу! А он – влюблен, говорит!
– Правду он сказал, – опять, не желая того, вставила Шеметова. Ей, после услышанного, очень хотелось уменьшить обиду Галины. – Это ж как дубиной по голове. Никакие рассуждения не помогут.
К счастью, Галина не вспыхнула, и едва завязавшиеся отношения с гостьей не были сломаны.
– Любовь, любовь… – прошептала она, вытирая салфеткой набухшие глаза. – Какие ж бабы – дуры!
Произнесла Галина Дмитриевна Стрешнева эти простые слова и… случилось страшное.
Теперь навзрыд заплакала Шеметова.
– Десять лет… – несвязно летели среди слез обрывки слов. – Любовь! Красавец. Ни разу не изменила. Да и не смогла бы. Хоть и без штампа в паспорте. Сегодня юбилей. А он – с друзьями гуляет…
Слова были бессвязны, но Галина понимала их отлично. И ей даже казалось, что это она их и произносит. Потому что чувства-то были точно ее.
Читать бесплатно другие книги:
