Леди полночь Клэр Кассандра

Марк пораженно посмотрел на нее.

– Да, конечно…

– Пообещай мне.

– Обещаю, я скажу им завтра же. – Марк хитро улыбнулся. – Я только что понял, Кристина, что ты знаешь обо мне очень многое, а я вот почти ничего о тебе не знаю. Я знаю, что твоя фамилия Мендоза Розалес. И знаю, что ты оставила что-то в Мексике. Что же?

– Не что, – поправила его Кристина, – а кого.

– Безупречного Диего?

– И его брата, Хайме. – Она лишь отмахнулась в ответ на удивление Марка. – В одного из них я была влюблена, а другой был моим лучшим другом. И они оба разбили мне сердце.

Кристина сама не верила, что рассказывает об этом.

– Я сожалею, что твое сердце разбилось дважды, – сказал Марк. – Но могу ли я радоваться, что это привело тебя в мою жизнь? Если бы тебя не было здесь, когда меня привезли, я не знаю, сумел ли бы я вынести все это. Когда я впервые увидел Джулиана, я решил, что это мой отец. Я не видел брата таким взрослым. Я покинул их всех детьми, но теперь они уже не дети. Даже Эмма. Когда я понял, что я потерял, что я пропустил все эти годы их жизни… Ты единственная, с кем я ничего не терял, с кем я лишь обрел новую дружбу.

– Это действительно дружба, – согласилась Кристина.

Марк протянул ей руку, и Кристина удивленно посмотрела на нее.

– Это традиция, – объяснил он. – В стране фэйри заключение дружбы сопровождается рукопожатием.

Кристина положила свою руку поверх его. Он сомкнул пальцы – они был грубыми, мозолистыми, но при этом гибкими и сильными. И не холодными, как она себе представляла, а теплыми. Она попыталась сдержать дрожь, которая пробежала по ее телу, и поняла, что очень давно не держала никого за руку.

– Кристина, – сказал он, и ее имя прозвучало в его устах, как музыка.

Никто из них не заметил движения по другую сторону окна, не увидел бледного лица и не услышал треска, с которым желудь раскололся в тонких пальцах.

Большой зал внутри пещеры ничуть не изменился с предыдущего визита Эммы. Те же бронзовые стены, тот же начертанный мелом круг на полу. Те же огромные стеклянные двери и та же непроглядная темнота за ними.

Эмма вступила в круг, и по ее коже словно пробежал разряд тока. Так действовали чары. Когда она стояла внутри круга, зал выглядел иначе: стены казались выцветшими и изогнутыми, как на старой фотокарточке. Двери-иллюминаторы были так же темны.

В самом кругу ничего не было, но чувствовался странный запах – смесь серы и горелого сахара. Поморщившись, Эмма вышла из круга и подошла к левой двери.

Вблизи она уже не казалась темной. По другую сторону был свет. Дверь подсвечивалась изнутри, как музейная витрина. Эмма подошла еще ближе и прислонилась к стеклу.

За ним была небольшая квадратная комнатка, похожая на кладовую.

В ней стоял большой медный канделябр, но свечей в нем не было. Он мог бы стать неплохим оружием, подумала Эмма, обратив внимание на длинные пики, которыми полагалось прокалывать мягкий свечной воск. Еще в комнатке лежала стопка вещей, напомнивших Эмме церемониальное одеяние: темно-красная бархатная мантия, длинные серьги с рубинами, золотистые сандалии тонкой выделки.

Неужели некромантом была женщина?

Эмма быстро подошла ко второй двери. Прижав нос к стеклу, она увидела по другую сторону какую-то воду. Она колыхалась, в ее толще плавали черные тени. Одна из них наткнулась на стекло, и Эмма отпрыгнула, но тут же поняла, что это просто маленькая полосатая рыбка с оранжевыми глазами. Она с секунду посмотрела на нее и снова скрылась в темной воде.

Эмма повыше подняла колдовской огонь. Воду стало прекрасно видно: она сияла, темная, сине-зеленая, цвета глаз Блэкторнов. Эмма видела рыбку, и плавучие водоросли, и странные огоньки. Похоже, их некромант любил аквариумы и рыбок. Может, даже черепах. Покачав головой, Эмма отступила назад.

Ее взгляд упал на металлический предмет, закрепленный между дверьми. Сначала ей показалось, что он похож на резной нож, выглядывающий из стены, но теперь она поняла, что это рычаг. Эмма подошла к нему и сомкнула пальцы на рукоятке. На ощупь она была холодной.

Эмма опустила рычаг.

Пару мгновений ничего не происходило. Затем обе двери распахнулись настежь.

В зале раздался жуткий вой. Эмма повернулась и с ужасом посмотрела на вторую дверь. Она светилась ярким голубым светом. Только теперь Эмма поняла, что это вовсе не аквариум, а дверь в океан. По другую сторону нее открывалась необъятная вселенная воды, колышущихся водорослей, непостоянных течений и жутких темных теней, отбрасываемых созданиями, которые были пострашнее рыб.

Все заволокло вонью соленой воды. «Потоп», – подумала Эмма, и в ту же секунду волна сбила ее с ног и понесла в океан, засасывая ее сквозь дверь, как сквозь сливное отверстие. Эмма успела лишь вскрикнуть, как она проскользнула в проем и толща воды сомкнулась у нее над головой.

Кэмерон Эшдаун.

Джулиан рисовал. Кристина передала ему записку Эммы, когда он вышел из мансарды. Записка была до невозможности краткой: Эмма просто сообщала, что едет к Кэмерону, и просила ее не ждать.

Скомкав ее в руке, Джулиан что-то буркнул Кристине. Секунду спустя он уже бежал по лестнице наверх, в свою студию. Он открыл кладовку, вытащил краски. Расстегнул куртку, сбросил ее на пол, свинтил крышки с тюбиков и выдавил масляные краски на палитру. Комнату заполнил резкий запах краски, который рассеял туман у него в голове.

Он атаковал холст, держа кисть, как оружие, и брызги краски напоминали брызги крови.

Он накладывал мазок за мазком – черные, красные, золотые, – позволяя событиям последних дней излиться из него, выйти наружу, словно они отравляли его опасным ядом. Кисть летала по чистому холсту – и на нем появлялись картины. Вот Марк на пляже, и луна освещает ужасные шрамы у него на спине. Вот Тай приставил нож к горлу Киту. Вот Тавви плачет, проснувшись от кошмара. Вот снова Марк, на этот раз он уклоняется от стила Джулиана.

Джулиан чувствовал, как потеет. Его волосы прилипли ко лбу. На губах был вкус соли и краски. Он знал, что не должен быть здесь, что он должен делать то, что делает всегда: присматривать за Тавви, искать новые книги для Тая, накладывать на кожу Ливви целебные руны, чтобы залечить ее раны, полученные в тренировочном бою, смотреть ужастики вместе с Дрю.

Он должен был быть с Эммой. Но Эммы здесь не было, она где-то строила собственную жизнь, и это было нормально, это было так, как и положено парабатаям. Союз парабатаев – не брак. Это нечто такое, для чего не было слов в языке простецов. Джулиан должен был желать счастья Эмме больше, чем себе самому, и он действительно желал его. Действительно желал.

Так почему же он чувствовал себя так, словно его разрывают на части?

Он потянулся за золотистой краской, потому что томление нарастало у него в груди и гулким перестуком отдавалось в венах, и сбросить это наваждение можно было, только нарисовав ее. Но нарисовать ее без золота он не мог. Он взял тюбик и…

Поперхнулся. Кисть вылетела у него из рук, он упал на колени. Он пытался вдохнуть и не мог, в груди болело. Ему не хватало воздуха. Глаза щипало, горло горело огнем.

Соль. Он давился солью. Не солью крови, а солью океана. Он почувствовал море у себя на губах и закашлялся. Его тело содрогнулось, он выплюнул на пол глоток морской воды.

Морской воды? Он вытер губы тыльной стороной ладони. Сердце заколотилось в груди. Сегодня он и близко не подходил к океану. И все же он слышал его рев, словно приложил к уху морскую раковину. Тело болело, руна парабатая пульсировала.

Ничего не понимая, Джулиан приложил руку к руне. И все понял. Он понял, не поняв, как именно понял это, он понял это тем дальним уголком своей души, который огнем и кровью связывал его с Эммой. Он понял, потому что она была его частью, потому что ее дыхание было его дыханием, ее сны – его снами, ее кровь – его кровью. Стоило ее сердцу остановиться, как его сердце тоже ударило бы в последний раз, и он был бы этому только рад, потому что не пожелал бы и секунды прожить в том мире, где не было бы ее.

Он закрыл глаза и увидел, как перед ним поднимается океан, иссиня-черный, бесконечно глубокий, заряженный силой первой волны, которая когда-то давным-давно разбилась о первый одинокий пляж. И он понял.

«Куда ты пойдешь, туда и я пойду».

– Эмма, – прошептал он и бросился бежать.

Эмма точно не знала, что больше всего пугало ее в океане. Была в нем ярость волн – темно-синие, увенчанные белым кружевом пены, они были невероятно прекрасны, но у берега разбивались с невиданной силой. Однажды ее закрутило волной, и Эмма помнила, как почувствовала, что падает с огромной высоты, словно летит в шахту лифта, а затем ощутила, как волна тащит ее по песку, не давая подняться. Она кашляла и отчаянно боролась с потоком, пыталась освободиться, снова вырваться на воздух.

Была в нем и глубина. Она когда-то читала о людях, которых сбрасывали в море и оставляли умирать. Они сходили с ума, думая, о том, что под ними бесконечные километры воды, населенной темными, скользкими и зубастыми существами.

Когда Эмму затащило сквозь дверь-иллюминатор в океан, вода поглотила ее, проникла ей в глаза и в уши. Вода была со всех сторон, а под нею простиралась непроглядная чернота. Она видела бледный квадрат двери, маячивший в отдалении, но, как ни пыталась, не могла доплыть до него. Течение было слишком сильным.

Безо всякой надежды она посмотрела вверх. Колдовской огонь выпал у нее из руки и пошел ко дну. Свет из двери озарял пространство вокруг нее, но сверху была лишь темнота. В ушах стучало. Одному Разиэлю было известно, насколько тут глубоко. Вода возле двери была бледно-зеленой, нефритовой, но все остальное было черно, как смерть.

Эмма вытащила стило. Легкие обжигало. Болтаясь в воде и стараясь выплыть из потока, она прижала кончик стила к руке и вывела руну дыхания.

Боль в легких поутихла. Но на смену боли пришел страх, животный, ослепляющий, невыносимый. Руна дыхания не позволяла ей захлебнуться, но с ужасом Эмма справиться никак не могла. Она достала из-за пояса клинок серафимов.

«Манукель», – подумала она.

Клинок вспыхнул и засиял. Вода вокруг стала мутно-золотой. С секунду Эмма приходила в себя, а затем осмотрелась по сторонам и увидела их.

Демонов.

Она закричала, но изо рта вместо звука вырвались лишь пузыри. Демоны были под ней. Неуклюжие, скользкие существа, они наступали, как ночные кошмары. К ней тянулись извивающиеся щупальца и острые зубы. Взмахнув клинком, она отсекла щупальце, которое уже подобралось к ее ноге. В воду полилась черная кровь, собравшаяся в облака.

Вдруг воду прорезала алая полоска, похожая на змею. Эмма ударила ногой и попала по чему-то мягкому и мясистому. Подавив отвращение, она снова взмахнула клинком. В воду снова выплеснулась кровь. Все вокруг нее заволокла чернота.

Она отталкивалась и пробивалась к поверхности, окутанная демонической кровью. Вскоре она увидела белую луну, неровной жемчужиной лежащую на водной глади. Руна дыхания обжигала ей кожу, легкие готовы были отказать. Она чувствовала, как колышется вода под ногами, и не осмеливалась посмотреть вниз. Она потянулась наверх, туда, где кончалась вода, и почувствовала, как ее рука пробилась наружу, как ветерок скользнул по ее пальцам.

И тут что-то схватило ее за запястье. Клинок серафимов выскользнул у нее из руки и пошел ко дну. Его свет постепенно мерк в толще воды, пока Эмму тащили на поверхность. Она попыталась вдохнуть, ухватить ртом хоть немного воздуха, но было еще слишком рано. Вода заполнила ее легкие, ее грудь, и Эмма провалилась в темноту.

Идрис, 2009 год

На церемонии клятв парабатаев Эмма узнала две важные вещи. Во-первых, оказалось, что она не последний Карстерс на земле.

Их с Джулианом церемонию проводили в Идрисе, потому что они сражались на Темной войне и доблестью заслужили себе уважение. По крайней мере, избирательное, как говорил Джулиан, ведь оно не распространялось на важные вещи – например, их сестре не позволяли вернуться с острова Врангеля. Но всякий раз, когда нефилимы вспоминали о том, насколько они прекрасны, и закатывали по этому поводу вечеринку, это уважение приходилось им на руку.

Оказавшись в Идрисе, они пораженно бродили по улицам Аликанте. Во время их прошлого визита столица Идриса была разрушена Темной войной. Мостовые были перерыты, из стен домов торчали гвозди, дававшие какую-никакую защиту от фэйри, двери Зала Соглашений были сорваны с петель. Теперь городу вернули изначальный облик: брусчатка лежала ровными рядами, вдоль каналов стояли аккуратные дома, а над ними возвышались сверкающие башни.

– Кажется, все стало меньше, – заметил Джулиан, смотря по сторонам с лестницы Зала Соглашений.

– Это вы сами выросли, – возразил молодой человек с темными волосами и темными глазами, и улыбнулся им совершенно искренне.

Они недоуменно посмотрели на него.

– Вы не помните меня? – спросил он. – Эмма Корделия Карстерс. Будь со своим парабатаем. Порой настоящая смелость заключается в том, чтобы отказаться от битвы. Защищай его и оставь свою месть на потом.

– Брат Захария? – удивилась Эмма. – Вы помогали нам во время Темной войны…

– Я больше не Безмолвный Брат, – сказал он. – Я обычный человек. Меня зовут Джеймс. Джеймс Карстерс. Но все называют меня Джемом.

Эмма сначала не поверила своим ушам, а потом разразилась вопросами, и Джулиан позволил ей все выведать у бывшего Брата Захарии. Джем рассказал, что стал Безмолвным Братом в 1878 году, но теперь ушел из братства, чтобы жениться на своей возлюбленной, чародейке Тессе Грей. Джулиан спросил, означает ли это, что ему сто пятьдесят лет, и Джем признал, что это действительно так, хотя на свой возраст он не выглядел. Он выглядел года на двадцать три.

– Почему вы мне раньше не сказали? – спросила Эмма, пока они спускались по длинным лестницам в Безмолвный город. – Почему вы не сказали, что вы Карстерс?

– Я думал, что могу погибнуть, – честно ответил он. – Была битва. Было жестоко сообщать тебе об этом, когда я не знал, переживу ли я тот день. А потом Тесса сказала мне, что лучше дать тебе время оплакать родителей, привыкнуть к новой жизни. – Он повернулся и посмотрел на нее, и на его лице отразились печаль и сочувствие. – Ты – Сумеречный охотник, Эмма. Но мы с Тессой уже не нефилимы. Я бы принял тебя в своем доме, но, чтобы жить со мной, ты должна была бы отказаться от жизни Сумеречного охотника. Я не мог поставить перед тобой такой ужасный выбор.

– Жить с вами? – тревожно переспросил его Джулиан. – Но зачем? У нее есть дом. У нее есть семья.

– Именно, – кивнул Джем. – И не только. Ты не мог бы на минутку оставить нас с Эммой наедине?

Джулиан переглянулся с Эммой, и она кивнула. Он продолжил спуск и по дороге еще несколько раз обернулся, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке.

Джем легонько прикоснулся к руке Эммы. На ней были церемониальные доспехи, она уже приготовилась к ритуалу, но, когда он дотронулся до нее, порез от Кортаны обожгло болью – казалось, кровь узнала родную кровь.

– Я пришел к тебе на церемонию специально, – сказал Джем. – Ведь когда-то у меня тоже был парабатай, и этот союз священен для меня.

Эмма не стала спрашивать, что случилось с парабатаем Джема. Безмолвным Братьям не разрешалось иметь парабатаев, к тому же за сто тридцать лет могло произойти многое.

– Но я не знаю, когда мы с тобой встретимся снова, – продолжил он. – Нам с Тессой нужно кое-что найти. Кое-что очень важное. – Он помедлил. – Поиски будут опасными, но когда мы покончим с ними, я хочу снова войти в твою жизнь. Стать тебе дядей. – Он улыбнулся. – Может, ты и не догадываешься, но у меня в этом деле огромный опыт.

Он прямо посмотрел ей в глаза, и в этот момент, хоть между ними и не было физического сходства, он напомнил Эмме отца – его доброе лицо, его спокойный взгляд.

– Я буду рада, – ответила она. – Но у меня еще один вопрос.

Джем с серьезным видом кивнул. Его легко было представить своим дядюшкой: он выглядел молодо, но была в нем удивительная спокойная уверенность, из-за которой казалось, что время над ним не властно, как над чародеями и фэйри.

– Да?

– Это вы прислали мне кота?

– Черча? – Джем рассмеялся. – Да. Он присматривает за тобой? Он приносил тебе мои подарки?

– Ракушки и морские стеклышки! – догадалась Эмма. – Браслет на руке у Джулиана сделан из морских стеклышек, которые он принес.

Смех Джема сменился немного печальной улыбкой.

– Все верно, – сказал он. – Что принадлежит одному парабатаю, принадлежит и другому. Ведь у вас теперь одно сердце на двоих. И одна душа.

Джем остался на церемонию, за которой также наблюдали Саймон и Клэри. Эмма подозревала, что однажды и они станут парабатаями.

По окончании ритуала Джулиана и Эмму провели по улицам Аликанте до Зала Соглашений, где устроили обед в их честь. К ним присоединилась Тесса – хорошенькая темноволосая девушка, которая казалась ровесницей Клэри. Она обняла Эмму, а заметив Кортану, воскликнула, что однажды уже видела этот меч много-много лет назад. Другие парабатаи рассказывали о своем союзе и опыте. Лучшие друзья вставали парами и излучали волны невероятного счастья. Джейс и Алек, усмехаясь, описывали, как однажды вместе чуть не погибли от рук демонов, и Эмма радовалась при мысли, что наступит день, когда и они с Джулсом будут сидеть за этим столом, улыбаться во весь рот и вспоминать те мгновения, когда они плечо к плечу стояли на пороге смерти.

Во время одной из речей Джем тихонько поднялся со своего места и вышел на площадь Ангела. Тесса отложила салфетку и поспешила за ним. Пока двери еще не закрылись, Эмма успела заметить, как они обнялись на ступенях.

Ей хотелось выйти вместе с ними, но Клэри уже вывела ее в самый центр зала и предложила ей сказать ответную речь. И Джулиан стоял рядом и улыбался спокойной улыбкой, которая скрывала миллионы мыслей. И Эмма была счастлива. Она надела красивый наряд – одну из первых своих удачных находок в комиссионке: не драные джинсы, которые она обычно носила, пока они не разваливались на части, а коричневое платье с бледно-золотистыми цветами, похожими на подсолнухи. А еще она распустила волосы, и те рассыпались у нее по спине, спустившись до талии. За прошедший год она сильно вытянулась и почти достала Джейсу до плеча, когда он подошел поздравить их с Джулианом.

Когда ей было двенадцать, она была без памяти влюблена в Джейса и до сих пор чувствовала себя неловко в его присутствии. Теперь ему было почти девятнадцать – высокий, широкий в плечах, загорелый, с выгоревшими на солнце волосами, он стал еще красивее, чем прежде, но главное, он выглядел гораздо более счастливым. Эмма помнила симпатичного напряженного юношу, который пылал жаждой мести и небесного огня, но теперь он, казалось, примирился с собой.

И это было хорошо. Эмма была рада за него и за Клэри, которая улыбалась и махала ей рукой с другого конца комнаты. Но теперь Эмма уже не трепетала при одном взгляде на Джейса, и ей не пришлось бороться с желанием провалиться сквозь землю, когда он заключил ее в объятия и похвалил ее новое платье.

– Теперь на тебе большая ответственность, – сказал он Джулиану. – Ты должен позаботиться о том, чтобы Эмма досталась парню, который ее заслуживает.

Джулиан вдруг побледнел. Наверное, виной всему церемония, подумала Эмма. Связующая магия была невероятно сильна, и Эмма до сих пор чувствовала покалывание в венах, словно по ним струились пузырьки шампанского. Но Джулс, казалось, еле держался на ногах.

– А как же я? – быстро спросила Эмма. – Я не должна позаботиться о том, чтобы Джулс достался девушке, которая его заслуживает?

– Само собой. Я сделал это для Алека, а Алек – для меня. Ну, поначалу он Клэри терпеть не мог, но в конце концов смирился.

– Держу пари, Магнус тебе тоже не слишком нравился, – заметил все еще бледный Джулиан.

– Может, и нет, – допустил Джейс, – но я бы ни за что в этом не признался.

– Потому что это задело бы чувства Алека? – спросила Эмма.

– Нет, – ответил Джейс, – потому что Магнус превратил бы меня в вешалку для шляп.

С этими словами Джейс удалился обратно к Клэри, которая смеялась над чем-то в компании Алека. Оба они казались счастливыми. И это правильно, подумала Эмма. Парабатаи должны были дружить с возлюбленными друг друга, с мужьями и женами, с невестами и женихами. Иначе и быть не может. Но когда она пыталась представить себе человека, с которым ей бы захотелось провести всю жизнь, за которого захотелось бы выйти замуж, образ расплывался перед глазами. Она не могла представить никого.

– Мне нужно выйти, – сказал Джулиан. – Нужно на воздух.

Он коснулся пальцами щеки Эммы и вышел сквозь двойные двери. Прикосновение обожгло ее кожу – его ногти были изгрызены в кровь.

В ту ночь Эмма проснулась от тяжелого сна о пламенеющих кругах. Ее кожа горела, простыни обмотались вокруг ног. Их поселили в старом особняке Блэкторнов, и комната Джулиана была далеко, среди запутанных коридоров, которые Эмма знала не так хорошо, как коридоры Института. Она подошла к окну. Прямо под ним раскинулся сад. Прыгать было невысоко, поэтому она сунула ноги в тапочки и перелезла через подоконник.

По саду вилась тропинка. Эмма пошла по ней, вдыхая прохладный, чистый воздух Идриса без следа гари и смога. В высоком чистом небе сияли мириады звезд, не растворявшиеся в свете больших городов, и Эмме очень хотелось, чтобы Джулиан оказался рядом и она смогла бы показать ему эту красоту.

Много лет назад поместье Блэкторнов сгорело и было отстроено заново возле особняка Эрондейлов. Эмма бродила по тропинкам, пока не наткнулась на стену.

В ней была калитка. Когда Эмма подошла к ней, до нее донеслись приглушенные голоса. Прислонившись к решетке, она всмотрелась в темноту.

По другую сторону стены раскинулась зеленая лужайка Эрондейлов, в конце которой стоял особняк из белого и коричневого камня. На траве в свете звезд сияла роса. Тут и там белели цветы, которые росли только в Идрисе.

– А вон то созвездие называется Кролик. Видишь уши?

Голос принадлежал Джейсу. Они с Клэри сидели на траве плечо к плечу. На нем были джинсы и футболка, а на ней – ночная рубашка и накинутая на плечи куртка Джейса. Джейс очерчивал рукой небеса.

– Сдается мне, что нет никакого созвездия Кролика, – ответила Клэри.

За прошедшие годы она изменилась не так сильно, как Джейс: она была такой же худенькой и гибкой, ее рыжие волосы все так же пылали огнем, изящное задумчивое личико покрывали веснушки. Она положила голову на плечо Джейсу.

– Еще и как есть, – сказал он. Свет звезд коснулся его локонов, и Эмма почувствовала отголоски своей давней влюбленности. – А вон то называется Покрышка. А там, справа, Большой Блин.

– Я ухожу, – заявила Клэри. – Мне обещали урок астрономии.

– Что? Было время, моряки ориентировались по Большому Блину, – возмутился Джейс, но Клэри лишь покачала головой и попыталась встать.

Джейс схватил ее за щиколотку, и она повалилась на него, и они принялись целоваться, и Эмма застыла на месте, потому что невинная сцена, которую можно было прервать дружеским приветом, вдруг обернулась чем-то большим.

Джейс перевернулся и оказался над Клэри. Она обвила его руками, запуталась пальцами у него в волосах. Его куртка слетела у нее с плеч, и бретельки ночной рубашки соскользнули на руки.

Клэри рассмеялась и назвала Джейса по имени, предложила ему вернуться внутрь, но он лишь поцеловал ее в шею. Клэри затаила дыхание, и Джейс произнес:

– Помнишь поместье Вэйландов? Помнишь их сад?

– Помню, – тихим, гортанным голосом ответила она.

– Я не думал, что смогу быть с тобой, – сказал Джейс. Он упирался локтями в землю и касался большим пальцем щеки Клэри. – Я был как в аду. Ради тебя я готов был на все. Я готов и сейчас.

Клэри положила ладони ему на грудь, поверх его сердца, и прошептала:

– Я люблю тебя.

Он издал какой-то звук, который никак не вязался с представлением Эммы о Джейсе, и Эмма отпрянула от калитки и побежала обратно в дом.

Подпрыгнув, она залезла в свое окно и перевела дух. Луна заливала всю комнату серебристым светом. Эмма сбросила тапочки и села на кровать. Сердце гулко колотилось в груди.

Джейс так смотрел на Клэри, так прикасался к ее щеке… Интересно, посмотрит ли так кто-нибудь на нее? Это казалось невозможным. Эмма поверить не могла, что можно любить так сильно.

Кого угодно, кроме Джулса.

Но с ним все было иначе. Так ведь? Эмма не могла представить, как Джулиан лежит поверх нее и целует ее. Они ведь другие? Их ведь связывают иные чувства?

Она откинулась на кровать и посмотрела на дверь. Ей казалось, что Джулиан вот-вот войдет к ней в комнату, придет утешить ее, как часто случалось, когда он понимал ее печаль без всяких слов. Но с чего ему думать, что она несчастна? Сегодня они принесли свои клятвы парабатаев, этот день должен был стать одним из самых счастливых в ее жизни, сравнимым разве что с днем свадьбы. Но вместо этого она чувствовала беспокойство, ей было неуютно, ей почему-то хотелось плакать.

«Джулс», – подумала она, но дверь не открылась, он не пришел. Эмма обняла подушку и до зари пролежала без сна.