Покидая мир Кеннеди Дуглас

В Маунтин Фолс, как в любом университетском городе, не было недостатка в магазинах одежды. За два часа я успела купить две вельветовые юбки, три пары джинсов, три свитера, полдюжины футболок, пару зимних сапог, теплую куртку-аляску, недельный запас нижнего белья и носков, большую брезентовую сумку на колесиках и новый кожаный жакет, которая продавался на распродаже за девяносто пять долларов. На все это, вместе взятое, я ухлопала примерно семь сотен баксов, зато экипировалась до конца зимы.

Продавщица, помогавшая мне выбирать куртку, рассказала, что совсем неподалеку, всего в двух кварталах отсюда, в салоне «Классные стрижки» работает «просто расчудесная мастерица по имени Дженюэри». Женщина даже настояла на том, чтобы позвонить Дженюэри и сообщить, что я к ней направляюсь:

— Позаботься о моей новой подруге и будь с ней поласковее.

Меня тронули ее дружелюбие и отзывчивость, но град обрушившихся на меня вопросов («Вы в Маунтин Фолс недавно?», «А кем работаете?», «А парень-то есть у вас?») лишний раз подтвердил: я права — и, по вполне понятным причинам, маленький городок не для меня. Не успею я распаковать свой чемоданчик, как меня уже вычислят. Для Интернета нет тайн — и люди в два счета узнают обо мне все. Теоретически, в большом городе такое тоже может приключиться, но там все же проще остаться никем не узнанной.

Дженюэри оказалась маленькой худышкой лет двадцати — двадцати двух. Она жевала резинку, в левой ноздре красовалась сережка, ногти были накрашены фиолетовым лаком. Я села в кресло, и она, расчесав мои прямые каштановые волосы, отросшие ниже плеч, спросила:

— Что будем делать?

Мой ответ вызвал у нее улыбку.

— Отрезайте все.

— Вы чего, хотите, чтобы я вам всю голову наголо побрила?

— Ну, не так радикально. Но мне хочется короткую стрижку.

— Такую совсем короткую, с «шипами»?

— Такую, как у Жанны д’Арк.

— У кого?

— Неважно. Вы видели какие-нибудь фильмы с Одри Хэпберн?

— С кем?

— Ну… «под мальчика»…

— ?

За соседним креслом работала женщина лет пятидесяти с гаком. Это оказалась владелица салона Эстель. Услышав наш диалог, она подтолкнула Дженюэри локтем:

— Вайнона Райдер.

Это сработало, и Дженюэри радостно отозвалась:

— Ага, дошло… а что, круто!

Примерно через час я вышла из салона обладательницей совершенно нового облика. Дженюэри не решилась совсем уж радикально укоротить мне волосы с боков и затылка, так что я не стала выглядеть гермафродитом. Теперь коротко подстриженные волосы плотно облегали мне голову, как шлем.

— Не хотела, чтобы вы уж совсем стали как мальчишка, — рассуждала Дженюэри, пока укладывала мне волосы феном. — Но и под маленькую девочку тоже постаралась не делать. Ну что, нравится?

Я смотрела на себя в зеркало. Шрамы на губах все еще заметны. На лбу тоже. Но искусство Дженюэри в самом деле изменило мою внешность. Куда девалась строгая университетская профессорша. Теперь я выглядела… ну, в общем, по-другому.

— Вы сбросили пять лет, да вы и с самого начала не слишком старой выглядели.

Мои глаза — полуприкрытые, обведенные темными кругами — свидетельствовали об обратном.

— Можно задать вам вопрос, вы попали в какую-то аварию? — поинтересовалась Дженюэри, расчесывая мне волосы, и левой рукой коснулась лба, с которого до сих пор не сошел след от кровоподтека.

— Да, попала в дорожное происшествие.

— Хорошо, что живы остались.

— Ну да.

— Хорошо хоть, что это не муж вас так отделал.

Заплатив пятьдесят долларов и дав Дженюэри десятку на чай (столь щедрые чаевые ее явно поразили), я поблагодарила ее и вышла. Совсем рядом с салоном я приметила книжный магазин. В нем обнаружились кафе, неплохой выбор газет и превосходно укомплектованный отдел художественной литературы. Я набрала толстых книг для долгого чтения: «Красное и черное» Стендаля, «V.» Томаса Пинчона (давно собиралась прочитать этот роман), сборник рассказов Джона Чивера и несколько журналов. Потом нашла симпатичный ресторанчик, где заказала большую порцию пасты и бокал вина. К трем часам я возвратилась в «Холидей Инн». Погрузилась в чтение журналов. День плавно перешел в вечер. По местному радио я послушала концерт Чикагского симфонического оркестра. Прочитала одну из новелл Чивера, восхищаясь его умением замечать поэтическую грусть во всей этой провинциальной скуке и унынии. Миртазапин вновь произвел свое волшебное действие. В семь часов я проснулась от сигнала радиобудильника. Я приняла душ, надела новые джинсы, футболку и черный свитер с высоким горлом.

Двигаться, двигаться вперед. Это было единственным выходом.

Поэтому, собрав оставшуюся старую одежду, я запихнула ее в мусорную корзинку рядом со столом. Потом вышла из номера, взяв с собой ноутбук. Горничная — латиноамериканка лет тридцати пяти — толкала по коридору тележку для уборки номеров.

— Привет, — обратилась я к ней.

Горничная недоуменно подняла на меня голову.

— Вам что-то нужно? — спросила она.

— Просто хотела спросить… вам, случайно, не нужен компьютер?

Недоумение на ее лице сменилось изумлением и недоверием. Я объяснила, что хочу избавиться от этого ноутбука, и повторила вопрос, не хочет ли она стать его новой хозяйкой.

— Хотите мне его продать?

— Нет, отдаю даром.

— А что с ним не так?

— Все в порядке, я даже стерла все старые файлы, так что у вас будет практически новый компьютер.

— В нем что-то плохое?

— Говорю же, он мне просто больше не нужен.

— Компьютер нужен каждому.

— Это верно, я согласна. И все же…

Я сообразила: чтобы убедить ее принять из моих рук этот подарок, нужно срочно выдумать что-нибудь правдоподобное, иначе она не поверит, что он не сломан и не опасен.

— Со следующей недели я выхожу на новую работу, и там мне выдадут новенький ноутбук, так что старый больше не потребуется…

— Вам от меня что-то нужно?

— Послушайте меня. Возьмите у меня это. Отнесите домой. Откройте. Проверьте. Вы убедитесь, что в нем нет ничего вредного, опасного или дурного. Но если вы все же не захотите оставить его себе, отнесите в ломбард и выручите за него деньги.

Она снова смерила меня подозрительным взглядом:

— Вы сумасшедшая, леди?

— Просто предлагаю вам кое-что ценное задаром.

— Так делают только сумасшедшие.

Я протянула ноутбук. Горничная поколебалась, но все же приблизилась и взяла компьютер из моих рук.

— Часто вы так делаете? — осведомилась она.

— Вы у меня — первая. Надеюсь, он вам пригодится.

Так я рассталась с последним свидетельством прошлой жизни. Я вернулась в номер, застегнула на молнию новую брезентовую сумку, выкатила ее в холл и оплатила счет за три проведенные здесь ночи. Служащая за стойкой осмотрела меня с любопытством:

— Вы прическу поменяли… подстриглись, что ли?

Потом она вызвала мне такси. Еще десять минут — и я на автовокзале. А через полчаса я уже сидела в автобусе компании «Трейлуэйз», направлявшемся к границе. По пути на север я прочла еще два рассказа Чивера, стараясь не смотреть в окно. Вокруг была такая красота, что зрелище казалось почти невыносимым. Великолепие природы невольно наводило на пантеистические мысли о том, что Бог присутствует во всем. Но для меня эти идеи звучали сейчас абсурдно — Бог повсюду… и Ему до всего есть дело. Последние несколько недель ясно показали мне: я совершенно одна в окружающей меня враждебной Вселенной, а в судьбе нет ни логики, ни четкого плана, ни чьего-то мудрого замысла.

Так что я пониже нагибала голову и утыкалась носом в книгу, когда дорога проходила вдоль границы национального парка «Глейшер», а потом вонзилась в суровые бескрайние прерии. Кроме меня, еще лишь несколько пассажиров автобуса не принадлежали к коренному населению Америки. Когда мы проезжали резервацию первых народов (так в Канаде называют индейцев), я подняла голову. Место насквозь промерзшее, пустынное, дорога узкая и ухабистая, а ландшафт напомнил мне степи Средней Азии, какими я их себе всегда представляла: пустынная, голая равнина.

Большинство пассажиров вышли в городке Джефферсон — из окна автобуса виднелась гнетущая череда дешевых забегаловок и огромное, сооруженное на скорую руку казино. Построили и содержали его явно представители племени первых народов, но здание, тем не менее, являло собой образчик общеамериканской безвкусицы. Когда автобус подъехал к границе Канады, осталось всего четверо пассажиров. К таможне вела дорога даже более скверная и опасная, чем прежде, а тут еще внезапно поднялся ветер, и густая снежная пелена вмиг окутала автобус. Водитель творил чудеса, закладывая лихие виражи на поворотах при почти нулевой видимости. Я отложила в сторону книжку, предчувствуя, что несусь навстречу очередному дорожно-транспортному происшествию. Но за этой мыслью явилась следующая: Ну и что?

Водитель оказался крутым профессионалом, он умудрился провезти нас по этой слаломной трассе сквозь буран и невредимыми доставил в Канаду. Последняя сотня метров могла бы служить яркой иллюстрацией к современной политике: на каждом шагу кричащие надписи напоминали пассажирам, что вскоре они покинут территорию Соединенных Штатов (будто предостерегали, что им предстоит падение в бездну с края земли), — затем шли бетонные ограничители, чуть не вдвое сужавшие дорогу для тех, кто, пройдя американскую таможню, продолжал-таки свой путь по канадской земле.

Автобус высадил нас перед приземистым, казенного вида зданием, над которым развевался, хлопая на ветру, большой флаг с кленовым листом.

— Все на выход, пожалуйста, — объявил водитель.

На улице был морозец, и мы приплясывали, дожидаясь, пока единственный инспектор иммиграционной службы побеседует с каждым из четырех пассажиров. Я последней вышла из автобуса и оказалась последней в очереди. Подойдя к окошку, я протянула свой канадский паспорт.

— Надолго выезжали из Канады? — спросил инспектор.

Ну вот, началось, подумала я.

— Я здесь не проживала постоянно, но гостила в Новой Шотландии года два назад.

Ответ был честный, но неправильный, так как неизбежно повлек за собой град вопросов о моем сомнительном канадском гражданстве, о том, почему я не жила в стране до сего дня, почему решила вернуться… и так далее и тому подобное. Правило номер один, когда имеешь дело с бюрократами: отвечать односложно. Сказала бы я, что выезжала из страны на недельку, он бы пропустил меня без звука. Правда, он и так пропустил меня, но только после долгого и нудного допроса третьей степени, причиной которого (так мне показалось) были не подозрения, что я путешествую по поддельным документам, а то, что инспектор скучал в своей стеклянной будке.

Получив разрешение на въезд, я вернулась в автобус, плюхнулась на свое место, попробовала читать, но задремала и проснулась, только когда автобус остановился и водитель объявил, что мы прибыли наконец в Калгари.

Я открыла глаза — ив течение ближайшего получаса жалела об этом.

Может, все дело было в скудном освещении, серо-грязном, исчерченном следами шин снеге, покрывавшем все вокруг, или в железобетоне, из которого, казалось, этот город был построен целиком и полностью. Уже с первого взгляда я невзлюбила этот город. Он сразу вызвал у меня отвращение.

В первые полчаса, пока я выходила из здания автовокзала и садилась в такси, пока просила таксиста отвезти меня в ближайшую гостиницу, я только и делала, что твердила себе: «Ничего, все наладится». Глядя на эту часть города — с безликими кварталами многоэтажек, широкими невыразительными улицами, убогими магазинами, массивными бетонными зданиями, словно перенесенными сюда из какого-то польского фильма времен социализма, — я ужасалась и спрашивала себя, с чего мне вздумалось выбрать именно Калгари. Но в то же время я не могла не признать, что все это довольно точно соответствует моему внутреннему состоянию. Если чувствуешь, что летишь в пропасть, куда же и приземлиться, как не на ее дно.

Шофер такси — индус, весь укутанный по случаю холодов, — осведомился, какого типа гостиница меня интересует.

— Что-нибудь недорогое.

Снова ошибка. Он доставил меня куда-то на самую окраину — в мотель из тех, где останавливаются проститутки и старики, переживающие трудные времена. За номер просили всего сорок пять канадских долларов, и он соответствовал этой цене. Кошмар. Крашенные масляной краской кирпичные стены, пожелтевший линолеум на полу, полинявшее покрывало на двуспальной кровати, продавленный в нескольких местах матрас, раковина с пятнами ржавчины, туалет, который даже не почистили как следует…

Мне захотелось развернуться и уйти. Но пока я регистрировалась, на улице поднялась метель. Я еде двигалась от усталости, не знала, что делать, и понимала, что вот-вот впаду в состояние, когда все представляется безнадежным. Поэтому я сделала то, что делала всегда, почувствовав, что стою на краю отчаяния. Я легла спать, приняв двойную дозу миртазапина, чтобы уж наверняка не приходить в сознание в ближайшие двенадцать часов.

Хватило меня, правда, на одиннадцать, так что я проснулась в шесть утра в состоянии ступора и замешательства. Действительность не заставила себя ждать. Тоска тут же нанесла свой ежедневный удар, да еще, как нарочно, в такой безрадостной обстановке.

Без пятнадцати семь я уже выписалась из мотеля и пошла по заснеженной улице, подгоняемая свирепо завыващим ветром. Судя по табличке, этот пустой бульвар был Шестнадцатой Северо-Западной авеню, а район назывался Мотел Виллидж. Впереди, сзади, справа и слева меня окружали убогие мотели, а на перекрестке столь же неказистые закусочные — «7-11», «Красный омар», «Макдоналдс» и «Пончики Тима Хортона». Небо было цвета остывшей овсянки. Мороз ощущался весьма заметно, так что не успела я выйти из мотеля, как кожу на лице уже заметно пощипывало. Я заметила газетный киоск. Сняла перчатки, чтобы нашарить в кошельке пару четвертаков, и пальцы свело от холода, но я все же купила номер «Калгари геральд», а потом устремилась в спасительное тепло пончиковой.

Внутри царила унылая атмосфера забегаловки. Дальнобойщики и водители уборочных машин (судя по их стоящим снаружи транспортным средствам), городская беднота — все жевали пончики, запивая жидким кофе. А что это ты заносишься? Тоже мне, сноб из Лиги плюща. Ты больше не в Кембридже. Ты в тьмутаракани на Крайнем Севере.

Я заказала два пончика с глазурью из кленового сиропа и капучино. Возможно, причина была в том, что в последний раз я ела шестнадцать часов назад, но все это показалось мне отменно вкусным. Я раскрыла газету, перелистала до раздела о недвижимости и стала изучать объявления о сдающихся квартирах. Одна из самых больших трудностей, связанных с приездом с совершенно незнакомый город, заключается в том, что тебе ничего не известно о его районах и улицах, поэтому ссылки на местные топонимы не имеют решительно никакого смысла: О-Клер: Отличная кв. с 1 спальн., прекрасный вид на реку Боу. Или: Лучшее, что есть на Семнадцатой Северо-Западной — 2 спальни, стильная обстановка, до Центра пешком, $ 1750. Есть рекомендации. Или: Магнолия Хайтс — сверкающая чистота, дом в приятном соседстве с Садлридж!

Хоть и не зная ничего о Калгари, я все же интуитивно чувствовала, что местность, носящая имя Садлридж, скорее всего, расположена где-то в пригороде.

Я посмотрела на часы. Половина восьмого. За соседним столиком сидели трое мускулистых мужчин.

— Доброе утро, — поздоровалась я, — я только ночью приехала в ваш город…

— И сразу попали сюда? — перебил один, а двое других ответили хохотом на его реплику. — Да, леди, это ж какое нужно везение, чтобы забраться в такую дыру.

— Да, ошиблась, и не хочу ошибиться снова. Не подскажете, что в Калгари считается приличным отелем?

— Приличный отель в Калгари? — язвительно переспросил все тот же парень. — Вы что же, всерьез решили, что мы в этом разбираемся?

— Извините, если я вас чем-то обидела.

— Эй, — обратился к моему собеседнику один из его приятелей, — будь повежливее с дамой.

— Да я ей вроде не грубил.

— «Паллисер», — заговорил третий. — Как-то останавливался в нем, когда у нас на кухне был пожар.

— Когда это, году в тысяча девятьсот тридцать четвертом? — спросил первый.

— Не обращайте внимания на нашего друга, — усмехнулся третий. — Он воображает себя великим комиком, только что-то его шутки никого здесь ни разу не насмешили. Если хотите найти хорошую гостиницу, поезжайте в «Паллисер». Но это вам обойдется…

Я мысленно прикинула, какая сумма имеется у меня при себе — в наличных и дорожных чеках не меньше четырех тысяч канадских долларов. Могу позволить себе несколько ночей в пристойном отеле. Поправка: мне просто необходимо находиться в комфортной обстановке, пока осматриваюсь и устраиваю жизнь.

— Не знаете, есть здесь телефон? — спросила я.

— А кому вы хотите звонить?

— Такси вызвать.

Мужчина вытащил мобильник:

— Считайте, все уже сделано.

Машина подъехала через несколько минут. Дорога до «Паллисера» заняла почти полчаса.

— Я даже не предполагала, что забралась так далеко от центра, — заметила я.

— Калгари сильно расползся.

Кроме того, я заметила, что Калгари — это большая стройплощадка: многоквартирные жилые дома и коттеджи, новые микрорайоны, торговые центры. Встречались и отдельные сохранившиеся исторические здания, и это не считая «Паллисера». Отель располагался на Восьмой авеню, как оказалось, в самом центре. Много лет отдав изучению и преподаванию литературы «позолоченного века» Америки, я невольно восхитилась, увидев отель. Фасад его напоминал об эпохе первоначального накопления капитала. Осовремененный интерьер радовал глаз тусклым сиянием — получился довольно правильный оксюморон (последнее словочетание, кстати, и само по себе тоже оксюморон). Это оказался старинный привокзальный отель, где лет сто назад останавливалась праздная публика, какими-то судьбами заброшенная в этот отдаленный уголок. Постояльцы приезжали сюда с востока по Канадской тихоокеанской железной дороге, с объемистыми кофрами, которые тащили за ними слуги, ютившиеся в тесных комнатушках под лестницей, пока их хозяева, нефтяные магнаты, со своими перекормленными женами роскошествовали в просторных апартаментах наверху.

Ладно, ладно — я уплыла в мыслях слишком далеко. Но редко удается встретить такой реликт из прошлого, да еще из той эпохи, в которой я, фигурально выражаясь, так долго жила. Отель был прямо из романа Драйзера или Фрэнка Норриса. То самое место, которое описывал отец, когда он еще рассказывал мне о таких вещах — он часто с восторгом вспоминал свое давно минувшее канадское детство, а также то, как отец взял его, своего десятилетнего сынишку, в поездку через всю страну. На протяжении этого путешествия мой дедушка пил целыми днями, начиная с одиннадцати утра. Я ясно вспомнила, что отец упоминал, как они останавливались в «огромном шикарном доме» в Калгари сразу после Рождества, и никогда в жизни ему не было холоднее, чем там… но рекорд был побит через пару дней, когда они доехали до Эдмонтона.

— Видела бы ты, что за лютая зима тогда была, — говорил он мне.

Видел бы ты, что за лютая зима здесь сейчас, папа. Видел бы ты, куда забросила меня слепая жестокость жизни.

— Вам помочь?

Это была девушка за стойкой регистрации. Брюнетка лет двадцати, с ярко выраженным восточноевропейским акцентом. Ее-то какими ветрами занесло в Калгари?

— Я хотела бы снять номер на несколько дней.

Девушка рассказала, что есть свободные номера от двухсот семидесяти пяти до восьмисот долларов в сутки.

Я сникла, и она это заметила.

— Это немного дороже, чем я предполагала, — призналась я.

— Сколько дней вы хотели у нас провести?

— Четыре, может быть, пять. Я только что приехала в город и собираюсь снять здесь квартиру, но на это нужно время.

— Когда же вы приехали?

— Только что, этой ночью.

— У вас здесь работа?

Я отрицательно помотала головой.

— Родные? Друзья?

Я снова мотнула головой.

— Тогда почему Калгари? — спросила она.

— Случайный выбор.

— Прямо по законам эволюции, — улыбнулась она и пояснила: — Я изучала биологию дома, в Польше.

— А здесь?

— Продолжаю изучать биологию в университете, а тут работаю, чтобы оплачивать обучение.

— Но почему Калгари?

— Случайный выбор.

Девушка застучала по клавишам компьютера, потом сняла трубку и тихо с кем-то переговорила. Закончив разговор, она посмотрела на меня, радостно улыбаясь:

— В гостинице на этой неделе маловато постояльцев, и, если хотите остаться на пять ночей, я могу предложить вам особый тариф со скидкой как для сотрудников — по сто пятьдесят за ночь. Комнатка, правда, не очень большая, но все равно симпатичная.

— Спасибо, — поблагодарила я, протягивая ей свою карточку.

— Джейн Говард, — прочитала она выбитое на пластике имя. — Уже придумали, чем будете заниматься здесь, в Калгари?

— Нет.

— Значит, все еще впереди.

Как она и обещала, комнатушка была невелика — каких-то двести квадратных футов. Но после кошмарного мотеля она меня более чем устроила. Широкая удобная кровать, добротное кресло, письменный стол, чистейшие и исправные ванна с туалетом. Я распаковала сумку, нашла волну классической музыки на радио, наполнила ванну горячей водой и, раздевшись, просидела в ней не меньше часа, размышляя о дальнейших своих шагах и пытаясь преодолеть вновь навалившуюся тоску. Но это удавалось мне с трудом, в сложившейся ситуации «преодоление» было в лучшем случае попыткой найти компромисс. Противоядия, которое помогло бы мне радикально, не было в природе, да и быть не могло. Оставалось только одно: постараться кое-как прожить еще один день.

Поэтому, выйдя из ванной, я сняла трубку, позвонила консьержу и объяснила, что хочу снять жилье в Калгари, но совсем не знаю города. Консьерж по имени Гэри оказался весьма дружелюбным и с радостью вызвался помочь.

— Вы заняты в нефтяном бизнесе? — спросил он.

— Да как-то… нет… — Я была слегка озадачена.

— Калгари — большой нефтяной центр, примерно как Даллас, только на севере, поэтому в нашем отеле чаще всего останавливаются люди, занятые в этой области.

— Нет, я преподаватель.

— Тогда, догадываюсь, дорогие представительские варианты вас вряд ли заинтересует.

— Бюджет у меня довольно скромный.

— Есть какие-то районы в нашем городе, где бы вам хотелось поселиться?

— Никаких предпочтений.

— А машина у вас имеется?

— Нет.

— И покупать не собираетесь?

— Вряд ли.

— А что вы преподаете?

— Литературу.

— В старших классах?

— Я работала в университете.

— Понятно, тогда вам, наверное, захочется оказаться где-то поблизости от книжных магазинов, симпатичных кафешек и хороших кинотеатров.

— В Калгари есть кинотеатры, где показывают артхаусное кино?

— Не удивляйтесь так. Таких у нас три, а кроме них, два очень приличных театра и симфонический оркестр — тоже, кстати, неплохой.

Это было приятной новостью.

— Ну, словом, — продолжал Гэри, — я вам советую искать жилье в районе, который называется Кенсингтон, или где-то вокруг Семнадцатой Юго-Западной авеню. Я, кстати, могу порекомендовать риэлтора. Когда вы планируете переезжать?

— Буквально через несколько дней.

— Ясно, сейчас сделаем…

Через четверть часа он перезвонил и сообщил, чтобы я ждала звонка от риэлтора по имени Хелен Росс. Она действительно объявилась сразу после этого.

— Я так поняла, что вы хотели бы снять квартиру в Кенсингтоне или в районе Маунт Ройял. На какую сумму вы рассчитываете?

— Никак не больше семисот в месяц.

— С обстановкой или без?

— С обстановкой было бы идеально.

— Тогда, скорее всего, мы ищем однокомнатную, если вас это устроит?

— Да, разумеется.

— Можно поинтересоваться, где вы работаете?

Вопрос не застал меня врасплох. Я знала, что он будет задан, и дала честный ответ. Я преподавала в университете. Контракт был расторгнут. Сейчас я ищу новую работу.

— Стало быть, пока у вас заработков нет?

— А в чем проблема?

— Никаких проблем, если вы предоставите доказательство, что способны оплачивать жилье в течение года.

Черт! Это означало, что мне придется вступить в контакт со своим банком в Бостоне. Обратившись к ним с этим запросом, я таким образом дам знать о своем местонахождении… остается надеяться, что тамошние ребята умеют держать язык за зубами. Должны ли банкиры хранить тайну, как священники?

— Я предоставлю вам необходимые доказательства, — сказала я вслух.

— Тогда все отлично. Завтра с утра я показываю дом, но, может, я забегу к вам в отель прямо сегодня, часика в три?

Я уже сидела в вестибюле, когда Хелен Росс подъехала на серебристом «лексусе». Она оказалась пятидесятилетней дамой. Прекрасно сохранившейся. Прекрасно одетой. С двумя внушительными бриллиантовыми кольцами на левой руке. С намеком на инъекции ботокса вокруг глаз. Высокая, симпатичная, она не была расположена тратить на столь мелкокалиберную задачу слишком много времени, однако явно собиралась решить ее профессионально и с полным уважением к клиенту. Я заметила, как Хелен Росс оглядела меня с ног до головы и, наверное, отнесла к категории вечных студенток… что было не очень-то далеко от истины. Поздоровавшись, она стала непринужденно задавать вопросы о моей жизни. Я рассказала ровно столько, сколько было необходимо, чтобы удовлетворить ее любопытство, упомянув о папе-канадце, Гарварде и диссертации (это заставило ее поднять на меня глаза — она, видимо, гадала, правду я говорю или выдумываю), а потом добавила, что сейчас нахожусь «в поисках работы» и решила «изменить жизнь и сменить обстановку».

— Развод? — предположила женщина.

— Официально расписаны мы не были, но…

Она понимающе кивнула:

— Меня в прошлом году бросил муж — после двадцати трех лет, прожитых вместе. Я получила большой дом и этот «лексус» и поимела тоску, которая что-то никак не проходит. Вам это тоже знакомо?

— Что такое тоска, я знаю не понаслышке.

Хелен Росс приняла мои слова к сведению и верно поняла по моему тону, что эту тему лучше не развивать. Она и не стала, а вместо этого начала рассказывать мне про цены на жилье в Калгари. Они за последние полтора года выросли вдвое, настоящий бум. Строительство растет стремительнее, чем в любом другом канадском городе. Здесь лучшие рестораны страны. Город стал культурным центром, власти повернулись наконец лицом к идее поддержки творческой интеллигенции, что благотворно сказалось и на бизнесе. И разумеется, то обстоятельство, что отсюда всего сорок минут езды до Скалистых гор…

Я словно попала на выступление представителя торговой палаты. Но Хелен Росс мне нравилась, а прямота, с которой она поведала мне о своих душевных ранах, связанных с разводом, в очередной раз напомнила, что можно сильно ошибиться, судя о человеке только по внешности. У этой, с виду лощеной и благополучной женщины, тоже разбито сердце, и она не стала таить этого от меня… подобная откровенность в общении с незнакомым человеком не могла не тронуть.

— Итак, у меня для вас приготовлено три варианта, и я предлагаю сразу отправиться смотреть самый лучший.

Место, где находилась предложенная мне квартира, называлось Маунт Ройял, сразу за Семнадцатой Юго-Западной авеню.

— Это один из самых престижных районов города.

С одного конца Семнадцатой Юго-Западной авеню располагались уродливые многоэтажные кварталы (похоже, типичные для Калгари) и унылая дешевая закусочная «7-11». По мере продвижения на улице стали появляться кафе, бутики, реконструированные кирпичные дома, книжные магазины и даже несколько ресторанчиков. Разумеется, не Гарвард-сквер. Но после моего шока от первой встречи с Калгари… хм… это было совсем не так уж плохо.

Мы свернули на боковую улочку и припарковались перед одним из немногих старых зданий в округе. Под старым я разумею постройку 1930-х годов — судя по всему, свою жизнь этот дом начинал как учебное заведение.

— Раньше здесь была школа, — подтвердила Хелен Росс, — но сейчас это жилой дом с очень неплохими квартирами.

Вариант, присмотренный для меня Хелен Росс, располагался на втором этаже, в самой глубине здания. («Но по утрам здесь все равно очень солнечно».) Как и договаривались, это была маленькая однокомнатная квартира-студия — площадью самое большее двести пятьдесят квадратных футов, — но после ремонта и очень мило обставленная. Гладкие кремово-белые стены. Тонированный деревянный паркет. В отгороженном углу современная кухня со всем необходимым. Ванна с туалетом современные, в серо-голубых тонах. Диван с темно-серой обивкой. Кресло в тон, с подставкой для ног. Двери от пола до потолка, за которыми прячется широченная складная кровать с довольно-таки жестким матрасом. Кофейный столик во французском стиле, рядом с ним два венских стула темного дерева.

— А вот здесь очень удобный встроенный шкаф. Стиральные машины здесь в общем пользовании, в подвале. У этой стены, рядом с окном, хорошо встанет письменный стол. Есть подключение к Интернету и телевизионной антенне…

Я не смотрю телевизор, и компьютера у меня больше нет, чуть не перебила я, но решила промолчать, чтобы не показаться помешанной, которая объявила войну электронике.

— А если вы решите заключить договор на два года, можно снизить цену на сотню в месяц, так что выйдет шестьсот двадцать пять.

— Заметано, — решила я.

Но от меня все равно требовалось подтверждение моей платежеспособности. Поэтому наутро я по телефону связалась с Лоренсом Филипсом, менеджером соммервильского отделения банка «Флит-Бостон», в котором лежали мои деньги. Раньше мы всего несколько раз общались с ним лично, и, хотя он сразу снял трубку, мой звонок, как мне показалось, его неподдельно удивил.

— Я слышал, что вы уехали из Бостона… говорили мне и о вашей ужасной утрате… Мне так жаль. Не знаю, получили ли вы мое письмо с соболезнованиями…

— Я не могла их читать… ни одно из них.

— Как я вас понимаю. Чем могу быть вам полезен?

— Вы умеете хранить секреты, мистер Филипс?

— Если только речь не идет о чем-то противозаконном.