Цветы на нашем пепле Буркин Юлий

8

Молчи, сверчок, молчи;

Запуталася рыба в иле.

Молчи, сверчок, молчи;

Гнездо без входа птицы свили.

Молчи, сверчок, молчи;

Любимая лежит в могиле.

«Книга стабильности» махаон, т. XVI, песнь V; дворцовая библиотека короля Безмятежной (доступ ограничен).

Лабастьер очнулся, но глаза разлепить не спешил. Тр-рок-ток-ток, тр-рок-ток-ток – отдавался в голове перебор лап сороконога. Это умиротворяло. Почему-то Лабастьер знал, что стоит ему открыть глаза, как все станет намного хуже.

Итак, он, привязанный к седлу, лежит на ведомом под уздцы сороконоге. Это что-то новенькое. Как это, интересно, он оказался в столь странном положении? Лабастьер попытался припомнить, но ничего не вышло. Вместо этого перестук лап стал пульсировать в висках тупой головной болью.

Но не пролежишь же так всю жизнь. Лабастьер приподнял веки… и сразу же закрыл их: при виде бездонного синего неба у него закружилась голова. Внезапно он отчетливо вспомнил, как разлив прозрачное зелье по пиалам-раковинам, они с Дент-Пирроном залпом осушили свои посудины… Как спазм сжал горло, и Лабастьеру показалось, что он вот-вот умрет от удушья. Он выпучил глаза и захрипел… Но более опытный Пиррон успокаивающе замахал руками и сиплым голосом произнес: «Не бойтесь, мой король. Это пройдет…»

И действительно, миг спустя Лабастьер уже смог дышать, а пламя, только что сжигавшее ему чрево, приятными огненными ручейками разбежалось по всему телу… И больше он не смог припомнить ничего.

Он повторил попытку и приоткрыл глаза вновь. На этот раз все обошлось. Он повернул голову и увидел впереди спину Лаана.

«Эй!» – хотел крикнуть он, но вместо этого сумел издать лишь какой-то нечленораздельный и жалкий стон. Однако Лаан услышал его.

– Наконец-то! – обрадовано воскликнул он, обернувшись.

– Тс-с! Тихо… – сморщившись, прошептал Лабастьер, которого выкрик махаона словно бы ударил по темечку молотком. – Развяжи меня, что ли…

Лаан завозился с креплениями. Когда дело было сделано, Лабастьер сполз с Умника и присел на мох.

– Что случилось? – спросил он Лаана наконец-то нормальным голосом. – Что это тебе вздумалось меня связывать?

В этот миг их как раз нагнал Ласковый, бредущий с Ракши и Мариэль на спине.

– Как вы, король?! – встревоженно поинтересовался Ракши.

– Нормально, – поморщился Лабастьер и повторил вопрос: – Что случилось-то?

– Проклятый толстяк отравил вас, и я чуть было его не убил! – отозвался Ракши.

– Он преувеличивает, – возразил Лаан. – Как только мы заметили, что вы не в порядке, вы тут же предупредили, что Пиррон ни в чем не виноват, и что его зелье вы выпили по собственному желанию. Вы что, мой друг, действительно не помните ничего из того, что было дальше?

– Ничего, – помотал головой Лабастьер. – Но когда ты рассказываешь, я сразу вспоминаю, что так оно и было. К примеру, сейчас я хорошо помню, как защищал Пиррона от Ракши… Но что было дальше… Опять пустота.

– Тогда вспоминайте. Во-первых, вы громогласно объявили, что ни одна самка этого селения вас не интересует и интересовать не может.

– Почему? – удивился Лабастьер.

– Это вы меня спрашиваете? – с нажимом произнес Лаан. – Мне-то вы объяснили, почему. Но приказали при этом НИКОМУ, НИКОГДА И НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ЭТОГО НЕ ОТКРЫВАТЬ. И я поклялся.

Лабастьер рассмеялся, но в его смехе было больше растерянности, чем веселья. Затем он признался:

– Да… Помню… Как ты клялся – помню отчетливо. А вот что за тайну я тебе сообщил – не помню, хоть убей…

– Оно и к лучшему… – пробормотал Лаан, но король, пропустив его слова мимо ушей, продолжал:

– Впрочем, не думаю, что это действительно столь уж важно… – Внезапно на него навалилась очередная волна удушливой дурноты. – Ох, как некрасиво, – простонал он, потирая виски. – Какой пример я подаю подданным… Я, наверное, и праздник всем испортил…

– Нет, обошлось, – возразил Лаан. – Дент-Пиррон хотел было прекратить торжество, но вы не позволили ему это сделать. Затем вы, наконец-то, высказали свою волю относительно изобретательства.

– И какова же была эта воля? – холодея, спросил Лабастьер. – И почему никто не остановил меня, ведь ясно же было, что я не в себе?!

– В том-то и дело, что не очень. Да, вы были какой-то необычный. Но рассуждали вы довольно логично и вели себя последовательно.

– Так какова же была моя воля? – повторил вопрос король. – Я никого не казнил?

– Напротив. Вы сказали Пиррону, что примете решение относительно его деятельности только после того, как у вас родится наследник, и вы передадите ему свой королевский амулет, а сами взамен наденете белый берет. Вы сказали, что ваша достопочтимая матушка много раз повторяла, что лишь тогда на вас снизойдет великая мудрость. Вот вы и решили ее послушаться и не принимать скоропалительных решений.

– Точно! – вспомнил король. – Я так и сказал. И ведь правильно сказал! Почему я не додумался до этого раньше?.. А потом?

– А потом вас начал одолевать сон, вы клевали носом, буквально падали с ног. Дент-Пиррон хотел помочь нам отвести вас в спальню, но вы заявили, что нам немедленно надо отправляться в путь. Вы сказали, что уверены в мудрости принятого решения, но опасаетесь, что завтра, когда действие зелья пройдет, вам оно может показаться недостаточно мудрым, и вы, может статься, передумаете. «Чтобы этого не случилось, – заявили вы, – надо немедленно отсюда убираться». Я возразил, что в вашем состоянии вы не сможете удержаться в седле. Вы расхохотались и приказали Пиррону налить вам очередную порцию зелья. Затем, осушив пиалу, вы приказали мне и Ракши привязать вас к седлу в горизонтальном положении. Вы были очень веселы при этом. А когда мы выполнили ваш приказ, вы моментально уснули…

– Да-а, – протянул Лабастьер, поникнув головой. Затем жалобно посмотрел на Лаана. – Интересно, Пиррон, когда угощал меня, именно на такой исход и рассчитывал?

– Не думаю, – усмехнулся тот. – Пока вы гнули свою линию, он гнул свою. Он все время уговаривал вас пойти с ним и спалить его дом вместе со всеми хранящимися там преступными изобретениями, раз они так вас огорчают. Ему очень нравилась эта идея, и мы с трудом удержали его…

– Помню, – кивнул Лабастьер обреченно. – Ладно… – он выдержал паузу. – Будем считать, что все обошлось. Я уже могу сидеть в седле. Поехали дальше.

Карта Лаана подсказывала, что очередное, вновь довольно крупное, селение встретится на их пути примерно через двое суток.

– Что ждет нас впереди? – задумчиво сказал Лаан, вполоборота повернувшись к Лабастьеру. – Давненько не было на Безмятежной королевской инспекции…

– Ты ведь знаешь, что в этом нет моей вины, – отозвался тот. – К тому же, если вдуматься, то, возможно, это и хорошо. Все те нарушения, которые встречаются нам сейчас, появились задолго до моего рождения, но тогда их старательно прятали от внимания властей. Сейчас бдительность нарушителей притупилась, и у нас появилась возможность все увидеть и пресечь.

– Вообще-то, мы ищем вам невесту, – напомнил махаон.

– Да. Я и сам не ожидал, что, куда бы мы не приехали, у нас будут находиться совсем другие дела.

– И у меня есть подозрение, что главная наша задача отошла на второй план… А на Безмятежной почти полсотни селений.

– Соскучился по Фиам?

– Не то слово…

– Не беспокойся, как только найдем невесту, сразу же отправимся домой.

– Что-то я на это уже и не рассчитываю, – пробормотал Лаан.

– Я окончательно утвердился в мысли, – заверил его король, – что, дабы не натворить непростительных ошибок, настоящую инспекцию действительно надо будет проводить после рождения наследника, когда со мной должно произойти что-то… Я и сам не знаю, что, но ты ведь понимаешь, о чем я толкую.

– Да, конечно. О той загадочной мудрости, которая должна на вас при этом снизойти. Да простит меня Ваше Величество, но мне эти разговоры кажутся сомнительными. В них есть только один бесспорно разумный момент. В походе вы подвергаетесь опасностям, порой смертельным. Если, страшно подумать, с вами стрясется непоправимая беда, Безмятежная останется без отпрыска королевского рода.

– В этом ты, конечно же, прав. И поверь, это заставляет меня думать об осторожности. Но при всем при том, я привык к мысли, что и матушкины слова – не пустой звук.

Перед Умником возникла развилка, и он, неуверенно замедляясь, скосил глаз на седоков. «Все-таки, это – одно из главных чудес Безмятежной», – подумал Лабастьер, разглядывая этот глаз, словно бы состоящий из десятков переливающихся перламутровым разноцветьем ромбиков.

– Влево, влево, – похлопал Лаан зверя по боку, и тот двинулся вновь, но его к этому моменту уже догнал Ласковый, и дальше сороконоги пошли бок о бок.

– А вы, мой друг, не познакомились ли у Пиррона с достойной вас парой махаон? – поинтересовался Лабастьер, повернувшись к Ракши. – Вы, по-моему, были более общительны, чем я.

Ракши и Мариэль странно переглянулись. Было похоже, что между ними произошла размолвка.

– Нет, мой король, – отозвался юноша, в его голосе явно чувствовалась какая-то натянутость. – Хотя нам понравились многие пары, и мы записали их имена. Но мы решили, что, раз уж у нас есть такая возможность, мы будем сопровождать вас до конца путешествия. И мы отдадим свое предпочтение кому-то из тех, кого присмотрели тут или присмотрим в другом месте, лишь тогда, когда вы найдете королеву.

– Мне льстит ваша преданность, и я благодарен вам, – улыбнулся Лабастьер одними губами, – но, право, это необязательная жертва.

Лаан насмешливо глянул на Ракши.

– А не слишком ли вы привередливы? – с некоторой иронией заметил он. И добавил: – Почему-то, милая моя Мариэль, мне кажется, что эта идея принадлежит вам.

– Вовсе нет, – помотала головой самка так энергично, словно сказанное Лааном было страшным обвинением, и ей приходится оправдываться. – Так предложил Ракши, но я сразу же согласилась. Кто знает, сколько селений нам предстоит еще посетить, зачем же спешить? Зачем отказываться от представившейся возможности сделать достойный выбор диагонали, с которой придется затем делить очаг и ложе в течение всей жизни?

– Так-то оно так… – протянул Лаан, а затем, хмыкнув, отвернулся и пробормотал столь тихо, что его мог слышать только король:

– Похоже, эта парочка не очень-то торопится с женитьбой…

– Это решение не лишено здравого смысла, – ответил Лабастьер одновременно и ему, и девушке. – Однако не стоит упорствовать, если судьба распорядится иначе, и симпатичная, достойная вас пара встретится вам раньше того, как невесту себе найду я. Мне не хотелось бы стать помехой вашему счастью.

Голос короля слабел с каждым последующим словом, и Лаан, встревоженно обернувшись, увидел, что тот смертельно побледнел.

– Что с вами, мой господин?! – воскликнул он.

– Остановись, – Лабастьер прижал ладони к вискам. – Зелье Пиррона дает знать о себе. Давайте-ка сделаем привал.

– Может быть, уже и не стоит сегодня тащиться дальше? – предложил Лаан, спрыгнув на землю и помогая королю спуститься. – Я бы как раз занялся своим крылом, вы бы набирались сил… А путь продолжим с утра. А?

– Посмотрим, – сказал Лабастьер, усаживаясь прямо на землю. – Если и через час я буду чувствовать себя так же дурно, как теперь, мы поступим по-твоему.

Через час король распорядился разбивать лагерь. И не столько потому, что его состояние не улучшилось, сколько оттого, что сообразил: его спутники, в отличие от него, не отдыхали уже больше суток.

Сороконогов на этот раз привязали рядом. Однажды слышанная их хозяевами волшебная песня убедила всех в том, что животные не причинят друг другу вреда.

Первым делом решили облететь окрестности, собирая все, что могло бы гореть, чтобы ночью по периметру стоянки разжечь сторожевые костры. Сперва за хворостом хотели было отправиться Лаан и Ракши, но Лабастьер попросил кого-нибудь из них остаться с Мариэль, так как сам чувствовал необходимость проветриться. Хотя, логичнее было бы, если бы это был Ракши, остаться с ней моментально вызвался Лаан, объяснив это тем, что будет пока приводить в порядок крыло, и Мариэль поможет ему в этом.

Собирая хворост неподалеку от лагеря, в бирюзовых зарослях курган-травы, Лабастьер и Ракши вновь обнаружили капкан со жгучей охотничьей смолой. Похоже, он был давным-давно забыт теми, кто его изготовил: поверхность смолы во рве была почти полностью закрыта иссохшими тушками, угодивших в него, но так и не вынутых браконьерами, мелких зверьков, ракочервей, оболочками шар-птиц и птиц-пузырей. Тут покоился даже костяк крупного сухопутного ската, и Лабастьер поклялся себе, что безнаказанным это бессмысленное злодеяние не оставит.

Вернувшись, король заметил, что Мариэль и Лаан ведут себя как-то чудно. Они то и дело переглядывались и натянуто улыбались. Присмотревшись, он обратил внимание и на то, что глаза самки слегка припухли, так, словно она только что плакала. Однако выглядеть они старались как ни в чем не бывало.

Лаан, например, потрясывая только что покрытым цветными чешуйками крылом, то и дело демонстрировал его друзьям, не переставая восхищаться:

– Как новенькое! Нет, правда же?! Красота! Кто бы мог подумать, что такое возможно!..

Наконец, не выдержав таинственности, король улучил момент, когда их не могли слышать, и обратился к самке:

– Что тут у вас произошло? У меня такое подозрение, Мариэль, что этот молодчик, – указал он на друга, – чем-то вас обидел.

– О нет, поверьте, – с излишней убедительностью возразила та. – Мы просто поговорили с ним о жизни.

– А точнее?

– Простите, Ваше Величество, но это касается только нас двоих.

– Вот как? – поднял брови король. – Занятно. – Но настаивать на дальнейшей откровенности он посчитал себя не в праве.

Предыдущая, украшенная фейерверком Пиррона, ночь была слегка сыроватой, потому на ночлег решили растянуть шелковый шатер. Укладываясь, Мариэль призналась:

– Со мной творится что-то странное. Весь вечер меня не покидает чувство, что за нами кто-то наблюдает.

Но у остальных путников никаких подозрительных ощущений, а тем более наблюдений, не было, и слова самки пропустили мимо ушей. Первым на дежурство заступил Лаан, остальные уснули сразу, стоило им только улечься.

…Лабастьера разбудил встревоженный голос присевшего перед ним на корточки Ракши.

– Ваше Величество! Проснитесь!

– Чего тебе? – Лабастьер сел, с трудом разлепляя веки. – Уже смена?

– Нет. Но, кажется, стряслась беда. Пропала Мариэль.

– Как так, пропала?! – воскликнул Лаан, который, оказывается, проснулся тоже. – А ты куда смотрел?!!

Именно Ракши был сейчас дежурным часовым, поэтому вопрос Лаана был в полной мере обоснован.

– Она… – замялся Ракши. – Обильные угощения Пиррона не прошли даром… Она просто отошла, чтобы справить свои естественные надобности.

– Давно? – уточнил Лабастьер.

– Нет, не очень. Но она ведь должна быть где-то совсем рядом. А когда я начал беспокоиться и позвал ее, она не откликнулась.

О, беременный таракан! – вскричал Лаан и тут же поправился: – Это я не о вас, Ракши, а о ситуации. Но и вы, кстати, хороши! Почему, скажите на милость, вы не пошли ее сопровождать?!

– Это неприлично… К тому же, я не мог бросить пост. А главное – она зашла в кусты, что в двух шагах от палатки, даже не покидая периметр. Вот и все. А ведь она всегда прекрасно ориентировалась в ночном лесу. Дома она прилетала ко мне на свидания в лес чуть ли не каждую ночь.

– О-о, – застонал Лаан. – Но это был другой, знакомый лес! Так почему же вы…

– Хватит пререкаться, – перебил его Лабастьер. – У нас нет на это времени. Надо искать девушку, а не виноватых.

Согласно кивнув, Лаан первым сделал шаг из шатра и обнажил шпагу. Ночь была светлой: Дент и Дипт сияли так ярко, что ночное зрение было просто ни к чему, а как раз возле костров тьма была густой и непроглядной.

– Мариэль! – крикнул Лаан.

Никто не отозвался. Но тишина почему-то казалась искусственной… Словно там, в чаще, НЕЧТО готовилось к прыжку. Лабастьер и Ракши тоже выбрались из палатки.

– Давайте-ка для начала крикнем вместе, – предложил король.

Они набрали в легкие побольше воздуха и гаркнули хором:

– Ма-ри-эль!!!

И в тот же миг лес внезапно наполнился буквально гулом враждебных звуков – какими-то выкриками, свистом, треском ломающихся веток и шелестом крыльев… Десятка два доселе невидимых бабочек сорвались с крон травянистых деревьев, где, оказывается, они таились, и тенями промчались над головами путников – справа налево. А еще через мгновение сверху упала тонкая флуоновая сеть.

– Руби! – закричал король и попытался достать кинжал… Но не тут-то было. Сеть была смазана каким-то клейким веществом, которое, соприкосаясь с поверхностью крыльев, мгновенно затвердевало. Таким образом Лабастьер, Лаан и Ракши оказались как бы спеленутыми единым коконом и любое их движение только усиливало хватку.

Но они не сразу сообразили это и сперва пытались освободиться. Лабастьер что было сил дернулся еще раз, но результатом этого стало лишь то, что все трое со сдавленными стонами рухнули на землю. Клей, к тому же, прилипал не только к крыльям, но и к волосам. Это делало невозможным повернуть голову, а любое движение, натягивающее сеть, отдавалось болью в корнях волос.

– Ну вот и славно, – услышал король над собой низкий, хрипловатый, но явно принадлежащий самке, голос. Он лежал сейчас лицом вниз и увидеть говорящую не имел возможности. – Тащим их в город.

– Город? – простонал Лаан. – Вы слышали, мой король? Она сказала именно это преступное слово…

Все тот же голос отозвался надтреснутым саркастическим смешком:

– Говорите, «преступное»? Как вам угодно. Однако судить будем вас мы, а не наоборот. Ну, давайте, – вновь обратилась говорящая к своим сообщникам, – берем и понесли.

По-видимому, не менее десятка рук ухватилось за флуоновые нити, и пленники застонали от боли, чувствуя в то же время, что их кокон поднимается ввысь. Лабастьер испытывал при этом отвратительное чувство беспомощностьи. Ведь вскоре они оказались на огромной высоте, неспособные при этом воспользоваться своими крыльями. Стоило их похитителям разжать пальцы, и они бы расшиблись насмерть.

– А где же, все-таки, Мариэль? – услышал Лабастьер сдавленный шепот Ракши.

– Если она схвачена, мы ей не поможем, – отозвался Лаан. – А вдруг ей удалось бежать?

– Тс-с, молчите, – выдавил из себя Лабастьер. Ведь их пленители могли их подслушивать.

Полет был долог и мучителен. Время от времени кто-то из пленников, не выдержав боли, издавал стон. Но из осторожности они не обменялись больше ни единым словом.

Лабастьер потерял счет времени. Ощущение бессилия вскоре притупилось, но боль в корнях волос и в основании крыльев становилась все мучительнее. По-видимому, чтобы хоть как-то отвлечься от нее, Лаан что-то тихонько бормотал про себя. Прислушавшись, Лабастьер разобрал слова песенки, которую самки напевают своим несмышленым гусеничкам, укладывая их спать:

Несмотря на боль и безнадежность ситуации, Лабастьер не удержался от усмешки: обещанный день явно наступил… Король был не одинок: откуда-то сбоку раздался смешок Ракши, больше, правда, похожий на стон. А Лаан продолжал бубнить:

Словно заклинание, он повторял это снова и снова. Казалось, прошла целая вечность, пока голос предводительницы их пленителей не прервал его бормотание, распорядившись:

– Давайте сюда, на другой берег.

Они пошли на снижение, перелетев неширокую речку или ручей. Недалеко уже виднелись темные силуэты строений. Но до берега они еще чуть-чуть не дотянули, когда прозвучала новая команда:

– В воду их.

Приземление сопровождалось болезненным шлепком и фонтаном брызг, но принесло нахлебавшимся мути пленникам моментальное и неожиданное облегчение: вещество, покрывавшее сеть, потеряло свою клейкость, и они, фыркая и отплевываясь, вскочили на ноги, чувствуя себя свободными.

Но не успели они и глазом моргнуть, как их обезоружили и связали руки.

Только теперь Лабастьер смог разглядеть своих похитителей и их атаманшу. Это была немолодая самка махаон с грубыми волевыми чертами лица, одетая как самец.

– Вы соображаете, что вы творите?! – гаркнул король, выходя на сушу. – Я – Лабастьер Шестой, законный правитель Безмятежной, и ваша выходка может стоить вам жизни!

– Вы слышите? Он грозит нам расправой, в то время, как именно его жизнь находится в наших руках, а вовсе не наоборот, – усмехнулась самка. – Я так и знала, что наш монарх – напыщенный дурак, неспособный даже трезво оценивать обстановку.

Окружавшие их бабочки загоготали, а самка продолжала:

– Мы прекрасно осведомлены, кто ты, и как раз за тобой-то мы и охотились. Потому что ты – единственный представитель династии смешенцев; к счастью, ты еще не успел продолжить свой преступный род. И мы прервем его. Мы будем судить тебя, а затем – казним.

– Это становится доброй традицией, Ваше Величество, – заметил Лаан. – Где бы мы с вами не появились, вас всюду пытаются прикончить.

– И это, наверное, неспроста, – отреагировала самка. – Если подданные повсеместно покушаются на короля, значит, они не довольны его правлением.

– Да каким правлением?! – взвился Лаан. – В том-то все и дело, что никакого правления еще не было! Когда погиб Лабастьер Пятый, его сын, вот он, перед вами, был слишком юн, чтобы взять бразды в свои руки. И в колонии наступил хаос, беззаконие, и злоумышленники, подобные вам, восторжествовали!..

– Постой, Лаан, – прервал его Лабастьер. – Прежде всего, я хочу знать, в чем меня обвиняют. И что это за словечко тут прозвучало – «смешенец»? Нетрудно сообразить, что оно явно имеет бранный оттенок… Тем неприятнее, когда тебя поносят, а ты даже не понимаешь смысла сказанного…

– И что это за праведный суд такой, который состоится в укромном месте?! – вмешался Ракши.

«Атаманша», хмыкнув, покачала головой:

– Нет. Напрасно вы пытаетесь уличить нас в коварстве. Суд состоится не здесь, а в городе. Каждый желающий сможет присутствовать на нем. И суд этот будет более праведным, чем королевский. Мы остановились тут только для того, чтобы снять с вас путы. Чтобы король, каков бы он ни был, вошел в город так, как ему подобает: на собственных ногах и с поднятой головой.

– И на том спасибо, – бросил Лаан. Самка же продолжала:

– Но это его не спасет. Потому что народ не желает терпеть смешенца, который принуждает маака и махаонов жить общими семьями. Вот вам, кстати, и ответ на ваш вопрос, что означает это слово.

– А чем вам такой порядок не нравится? – искренне поразился Лабастьер. – Так жили наши деды и прадеды…

– Чем?! – вскричала самка. – Да тем, что это противоестественно! Это противоречит самой нашей природе! Маака и махаоны не могут иметь общего потомства! Мы – разные существа. Как ракочерви и сонные пауки, как сороконоги и сухопутные скаты! Так почему мы должны жить вместе? Почему мы должны спать в одной постели?!