Тень греха Картленд Барбара

Глава седьмая

Граф встал с рассветом, хотя спать после бала лег очень поздно.

Одеваясь, он решил съездить в Роксли и, вызвав секретаря, поручил заранее отправить туда грума, чтобы прислуга приготовилась к его приезду.

— У меня здесь письмо для мадемуазель Дезире Лафет. Отнесите ей лично и передайте вместе с купчей на особняк.

— Если помните, милорд, — осторожно сказал секретарь, немало удивленный полученным поручением, — мы столкнулись с немалыми трудностями при покупке дома именно в этом районе.

— Мне он больше не потребуется, — коротко ответил граф.

— Как угодно, милорд.

Дел набралось немало, и граф едва успел разобраться с ними, когда из Карлтон-Хауса принесли записку — король желал видеть его сразу же после ланча.

Приглашение расстроило все планы графа.

— Боюсь, поездку в Роксли придется отложить до завтра, — сообщил он секретарю.

— Времени на нее и впрямь остается слишком мало, — согласился тот, — разве что вы нужны его величеству лишь для короткого разговора.

Граф улыбнулся.

Самый короткий разговор у его величества обычно растягивался на несколько часов.

— Полагаю, король желает обсудить со мной вчерашнюю коронацию.

— Скорее всего, так и есть, — кивнул секретарь.

С учетом изменившихся обстоятельств граф отправился на ланч в клуб, где, как и ожидал, обнаружил капитана Чарльза Кеппла.

— Доброе утро, Видал, — приветствовал его капитан. — Все только и рассказывают о твоем блистательном вчерашнем бале.

— Жаль, тебя не было.

— Увы, мне посчастливилось нести службу как раз в то время, когда вы веселились, и, разумеется, подменить меня в ночь коронации желающих не нашлось.

— Слышал, ночь выдалась неспокойная, гуляли по всему Лондону, — заметил граф, опускаясь на стул рядом с другом.

— Но твой бал получился особенным!

— Что именно ты имеешь в виду? — осведомился граф, и глаза его весело блеснули.

Чарльз Кеппл рассмеялся.

— Ты и сам прекрасно знаешь! Весь город только и говорит о новой «Несравненной», которую ты представил свету. Кто она, Видал?

— Полагаю, речь идет о мисс Селесте Роксли.

— Сестре Джайлса Роксли? Как странно!

— Странно? Почему?

— Принимая во внимание, что ты выиграл в карты поместье ее брата, разве не удивительно, что она не только знакома с тобой, но и сочла возможным появиться у тебя на балу, причем в роли его королевы?!

Граф оставил эту реплику без комментариев, и капитан, хорошо знавший своего друга, понял, что он не хочет касаться этой темы.

Но промолчать он не смог.

— Слышал, леди Имоджен получила отставку? Хорошая новость.

Граф снова предпочел отмолчаться, и Чарльз Кеппл, человек неугомонный, продолжал:

— А ведь она всем рассказывает, что вы с ней должны пожениться осенью. Ты сам-то об этом знаешь? Похоже, после вчерашнего ей уже никто не поверит.

Граф удивленно взглянул на него:

— Неужели она и впрямь зашла так далеко?

— И даже дальше, но я, пожалуй, не стану утомлять тебя деталями.

— Не надо, и слушать не хочу. Давай лучше перекусим.

Друзья поговорили о скачках и других, более насущных делах, после чего граф отправился в Карлтон-Хаус.

Король принял его без промедления.

— Рад, что пришли, Мелтам. Мне нужен ваш совет.

— Насчет чего, сир? — удивился граф.

Он шел к королю с полной уверенностью — о чем и сказал секретарю, — что тот желает обсудить с ним детали коронации.

— Речь пойдет о королеве.

— Что случилось? Что такое сделала ее величество?

Граф уже сообразил, что ничего страшного не произошло, — иначе Кеппл и другие члены клуба уже что-то знали бы.

— Она больна!

— Но ее величество пребывала в полном здравии еще вчера, когда пыталась проникнуть в аббатство.

— Я слышал об этом. Похоже, по возвращении домой ей сделалось плохо, она слегла и с тех пор принимает только лауданум и прочие лекарства. Мне доложили, что она серьезно захворала.

Граф знал, что у короля есть свои соглядатаи в окружении королевы, и если ему сообщили, что супруга по-настоящему больна, то так оно и есть.

— Вы ничем не можете ей помочь, сир, — твердо сказал он.

— Меня беспокоит моя предстоящая поездка в Ирландию. Мне нужен ваш совет: скажите, если королеве станет хуже и она умрет, должен ли я отложить этот визит? Такое решение может иметь неприятные последствия. Государственные визиты, как вам хорошо известно, готовятся весьма тщательно и требуют немалых затрат.

Граф ненадолго задумался.

Тот факт, что король обратился к нему за советом по политическому по сути своей вопросу, ничуть его не удивил. Он и раньше неоднократно спрашивал мнения своего верного подданного и друга, зная, что получит ответ, основанный на здравом смысле и беспристрастности.

— Сир, я бы рекомендовал продолжать подготовку к визиту, — сказал граф. — В конце концов, никто и не ждет от вас глубокого траура, если королева умрет.

В глубине души граф не верил, что состояние ее величества так уж плохо, как то представляет ее окружение.

С другой стороны, королева всегда была женщиной непредсказуемой, и с нее вполне сталось бы умереть в самое неподходящее время хотя бы ради того, чтобы насолить венценосному супругу.

— Пожалуй, вы правы. Нескольких дней будет вполне достаточно, — задумчиво произнес король. — К тому же эта поездка в Ирландию очень важна для меня. И в то же время… — Он помолчал, потом, понизив голос, добавил: — Вы ведь понимаете, Мелтам, как не хочется мне оставлять леди Конингем.

Как и все, граф знал, что недавно его величество воспылал чувствами к леди Конингем, полной, приятной, набожной и довольно алчной женщине пятидесяти двух лет от роду.

Новая фаворитка состояла в браке и имела четырех детей.

Красота ее уже начала увядать, а большим умом она не отличалась никогда, и тем не менее король души в ней не чаял.

Более того, леди Конингем беззастенчиво пользовалась его слабостью.

Сэр Бенджамин Блумфилд, королевский казначей, выразился по этому поводу весьма откровенно: «Это просто стыд, что леди Конингем вся усыпана брильянтами. Король выдал ей не меньше ста тысяч фунтов».

И в этом тоже не было ничего удивительного, поскольку достойная леди невероятно любила украшения.

Истинной гордостью ее коллекции считался окруженный брильянтами сапфир, принадлежавший Стюартам и преподнесенный королю кардиналом Йоркским.

Карикатуристы и памфлетисты с удовольствием описывали любовный роман между двумя пожилыми и отнюдь не страдавшими худобой людьми.

Всего лишь неделю назад весь Лондон потешался над этой парочкой, читая получивший невероятную популярность куплет:

Эмоциональный и склонный к театральности в своих любовных приключениях король нисколько не менялся с годами.

По словам жены русского посланника, венценосец признался ей, что «никогда раньше не знал, что такое любовь», и готов на все ради леди Конингем, ведь «она — ангел, посланный мне Небом».

Видя омраченное беспокойством лицо монарха, граф понял, что его величество тревожится из-за предстоящей разлуки с фавориткой, и преисполнился жалостью к своему повелителю.

Граф лучше многих знал, как одиноко бывает порой королю.

При всех своих многочисленных романах Георг был бы неизмеримо счастливее как отец и супруг.

Он постоянно влюблялся в немолодых женщин, что выдавало его стремление к надежности и безопасности, но при этом обожал давать советы юным.

Словно почувствовав симпатию и сочувствие графа, король сказал:

— Хочу показать вам кое-что, Мелтам.

Граф уже приготовился выразить восхищение по поводу очередной картины или дорогущего предмета искусства, едва ли не ежедневно пополнявших коллекцию его величества, но король повел его в холл, где остановился перед грудой игрушек, сваленных на одном из диванчиков.

Здесь были куклы и оловянные солдатики, коробки с кеглями и всевозможные игры.

Заметив на лице графа изумление, король сказал:

— Разумеется, это все для Конингемов. Я хочу, чтобы вы поняли, сколь важна для меня возможность делить с ними семейную жизнь и как глубоко я сожалею о том, что сам никогда не имел такой вот семьи.

Граф молчал.

Глаза у короля затуманились, как бывало всегда, когда он вспоминал своего единственного ребенка, принцессу Шарлотту, умершую два года назад при родах.

— И все-таки мне повезло, Мелтам, очень повезло. Леди Конингем вошла в мою жизнь и полностью ее изменила.

Граф взял в руки куклу со светлыми волосами.

— Мне нравятся ее дети, — продолжал между тем король. — Нравятся, как будто они мои собственные. Ее младшая дочь, Мария, написала мне письмо сегодня утром. Знаю, вам будет интересно взглянуть.

Он с гордостью достал письмо из кармана.

Граф положил куклу и пробежал глазами трогательные слова благодарности.

— Рад за вас, сир.

— И все-таки вы считаете, что мне нужно уехать?

— Да, ваше величество. Я совершенно убежден, что вам нужно туда ехать. Ваши ирландские подданные будут счастливы увидеть своего повелителя.

— Что ж, в таком случае буду готовиться, — твердо сказал король.

Потом они вместе осмотрели новые, только что прибывшие из Голландии картины и небольшой набросок, посвященный коронации.

К тому времени, когда граф вернулся домой, ехать в Роксли было уже поздно, и он решил перенести поездку на следующий день.

Утром, однако, планы вновь нарушил секретарь, напомнивший графу о его обещании выступить в дебатах, проходивших в палате лордов.

Нарушить слово, данное накануне автору билля, который сам граф одобрял и поддерживал, было бы невежливо, и он отправился в палату, где и выступил с убедительной и прекрасно аргументированной речью, которую, разумеется, никто не слушал.

Часы показывали шесть вечера, когда граф смог наконец выехать из Лондона.

Ловко управляя фаэтоном, он с удовлетворением думал о том, что еще успеет в поместье к ужину.

В то утро Селеста проснулась с твердым намерением убедить брата в невозможности ее брака с лордом Кроуторном.

Накануне вечером, убедившись, что после второй бутылки брат уже не в состоянии внимать выдвигаемым ею доводам, она в слезах ушла к себе в спальню.

Лежа на кровати в темной комнатушке, Селеста плакала от отчаяния и беспомощности. Мало того что она потеряла графа, но теперь ее будущее омрачала безрадостная перспектива стать женой ненавистного лорда Кроуторна.

Вспоминая о графе, девушка признавалась себе, что все последние дни после их первой встречи думает только о нем, что он неким непостижимым образом уже стал частью ее жизни.

Они были так близки, когда танцевали у него на балу… Ей даже казалось, что они одинаково думают и чувствуют одно и то же.

Снова и снова Селеста перебирала в уме темы, которые они обсуждали в первый вечер знакомства.

Почему она ненавидела его? Наверное, не только потому, что он выиграл в карты ее родной дом, но и потому, что поцеловал ее.

Теперь Селеста понимала, что он с самого начала взволновал ее как мужчина, пробудив чувство, которое она принимала то за неприязнь, то за ненависть.

Граф был воплощением мужской силы, но, как ни странно, она не боялась его, как боялась лорда Кроуторна.

Наоборот, рядом с ним она ощущала себя в безопасности, чувствовала покой и защищенность, каких не знала с тех пор, как мать сбежала из дома.

Но граф скоро женится, а значит, он потерян для нее навсегда.

Вот только, если его сердце принадлежит леди Имоджен, почему тогда он был так добр к ней, почему говорил все эти комплименты?

Да потому, с горечью отвечала себе Селеста, что она ничего для него не значит. Она жила вне рамок света, и он мог обращаться с ней как с доступной женщиной и возможной любовницей.

Зачем же тогда он пригласил ее на бал и представил своим друзьям?

Более того, выделил из всех приглашенных, чем привлек к ней общее внимание?

Она не понимала этого, но чувствовала, что какое-то объяснение должно быть.

Вот только отыскать его не получалось — голова не работала, мысли путались, и даже самая простая задача выглядела неразрешимой, потому что боль в сердце отзывалась слезами и не позволяла сосредоточиться.

Проплакав чуть ли не всю ночь, Селеста проснулась осунувшаяся, с темными кругами под глазами.

— Бог ты мой! — всплеснула руками Нана, увидев ее утром. — Да что ж вы такое с собой сделали?

Девушка не ответила, и служанка, вздохнув, продолжала:

— Я знаю, душечка, как сильно вам не хочется выходить замуж за лорда Кроуторна. Но и нельзя же вечно жить в коттедже, где за вами и присмотреть некому, кроме меня одной. Вы слишком красивая. Добром такая жизнь не кончится, рано или поздно что-то случится.

— Хуже, чем сейчас, все равно быть не может, — едва слышно сказала Селеста. — Я ненавижу его светлость! Лучше гладить змею, чем терпеть его поцелуи.

Нана снова вздохнула, но никакого решения не предложила. Тревожась за будущее юной девушки, она приняла предложение лорда Кроуторна с облегчением.

Бегство бывшей хозяйки стало ударом не только для ее близких, но и для старой служанки, так что презрение и пренебрежение, выпавшие на долю юной леди, задевали и ее тоже.

И пусть жених не вызывал приятных чувств, Селеста стала бы леди Кроуторн, а такой титул потребовал бы уважения и любезности от тех, кто не замечал ее в прошлом.

— Я лучше буду мыть полы или просить милостыню на улице, чем выйду замуж за этого человека, — сказала себе Селеста.

Когда перед ланчем внизу появился наконец Джайлс, она по его глазам поняла, что ждать от брата понимания и сочувствия не приходится.

Ее брак был выгоден ему со всех точек зрения, и, хотя Селеста не сомневалась, что лорду Кроуторну быстро надоест играть роль щедрого зятя, пока что Джайлса все устраивало.

Он получал шанс вырваться из тесных стен коттеджа и вернуться к ставшей уже привычной жизни в Лондоне, без которой страдал так же сильно, как и без спиртного.

День тянулся томительно долго, и Селеста утешала себя лишь тем, что не увидит лорда Кроуторна до завтрашнего дня.

Накануне Джайлс сказал, что все произойдет в ближайшее время, но не сказал, где именно.

Она не могла без содрогания представить себя женой человека, которого ненавидела и презирала, но что ей еще оставалось?

Селеста хорошо знала, что остановить брата и заставить его передумать, когда он вбил себе что-то в голову, невозможно.

Если понадобится, Джайлс может запросто протащить ее через всю церковь к алтарю, и она не сомневалась, что он будет следить за каждым ее шагом до тех пор, пока лорд Кроуторн не наденет кольцо ей на палец.

Бессонная ночь и пролитые слезы оставили девушку без сил, и, когда Нана предложила ей отдохнуть до обеда, она не стала спорить.

Поднявшись к себе в комнату, Селеста легла на кровать. Сон, однако, не шел. Снова и снова она перебирала в памяти события последних дней, пытаясь понять, как оказалась в столь безвыходном положении.

Если бы Селеста не знала, что граф обручен, то, наверное, обратилась бы к нему за помощью и умоляла спасти. Но она помнила, какое лицо было у леди Имоджен на балу, когда граф обошел ее своим вниманием, и понимала, что нажила себе смертельного врага.

Учитывая все обстоятельства, разве могла она просить его о чем-то? Да и что он мог сделать? По закону до достижения совершеннолетия все вопросы за нее решал опекун, то есть Джайлс. Что же касается поведения графа на балу, то, может быть, он просто поссорился с леди Имоджен и намеренно ее игнорировал.

Скорее всего, они тогда же и помирились.

Селеста представила, как их уста соединяются в долгом поцелуе, и ощутила острую, пронзающую сердце, почти невыносимую боль.

Его поцелуй…

Его объятия…

Воспоминание отозвалось тем странным, теплым, упоительным ощущением, которое переполнило ее тогда. Мир исчез, остались только его руки и губы.

— Это — любовь, — прошептала Селеста, и слезы, уже давно подступившие к глазам, медленно покатились по щекам.

Измученная, она, должно быть, задремала и очнулась только тогда, когда в комнату заглянула Нана.

Селеста вдруг поняла, что была счастлива, потому что во сне снова танцевала с графом.

— Скоро обед, душечка, — сказала служанка. — Мастер Джайлс внизу, пьет в одиночку. Вам надо бы спуститься и поговорить с ним.

— Ох, не нужно было оставлять его одного, — укорила себя Селеста, торопливо поднимаясь с кровати.

И лишь тогда заметила, что служанка не уходит, а стоит в нерешительности у порога, как будто не решаясь сказать что-то еще.

— В чем дело, Нана?

— Я только-только узнала, что в Монастыре ждут к обеду его светлость.

Сердце подпрыгнуло и словно кувыркнулось.

— К какому часу его ждут?

Вопрос сорвался с губ еще до того, как она успела опомниться.

— Понятия не имею, — ответила служанка, — но ждут только его одного.

— Я должна с ним повидаться! Должна!

Произнося эти слова, Селеста уже чувствовала, как трепещет и поет сердце.

Она вдруг ожила, и черное отчаяние, весь день висевшее на ней чугунными гирями, вдруг исчезло без следа.

Но ведь он обручен!

Перед глазами встало прекрасное лицо леди Имоджен — большие зеленые глаза в густом обрамлении темных ресниц, пламенеющие волосы…

Мысль о том, что они вместе, была невыносима.

Внезапно она поняла, что нужно делать.

Идея была настолько невероятной, что даже сама Селеста не смогла бы сказать, пришла она непроизвольно или кто-то ее предложил.

Нана уже спустилась вниз.

— Я уеду завтра, — прошептала Селеста и, подойдя к стоявшему в комнате шкафу, открыла дверцу.

Рядом с платьем, которое она надевала на бал у графа, висели и лежали другие наряды, присланные матерью из Парижа за последние четыре года.

Внизу стояли белые коробочки с подарками, которые она получала на день рождения и Рождество, а также по каким-то отдельным случаям.

Минуту или две Селеста смотрела на них, потом выскользнула из комнаты, закрыла дверь и осторожно, чтобы ее не услышали ни брат, ни Нана, пробравшись по коридору, поднялась по узкой лестнице на чердак.

Там находились сундуки, доставленные из Монастыря в коттедж при переезде. Был среди них и небольшой, не слишком тяжелый кожаный сундучок с выгнутой крышкой. Прихватив его с собой, она тихонько, хоть и с немалым трудом спустилась по лестнице и вернулась к себе в комнату.

Оставалось только придумать, как, собрав вещи, уйти из дома без ведома Джайлса и сесть в почтовую карету.

Селеста знала, что может положиться только на Нану, что та поможет, даже если и не одобрит ее бегство.

Главное — чтобы Джайлс не догадался о ее намерениях.

Если все удастся, его планы выдать ее замуж за лорда Кроуторна и вернуться к прежней беззаботной жизни в Лондоне рухнут как карточный домик.

— Теперь только Нана может мне помочь, — прошептала Селеста и, надежно спрятав сундучок, спустилась в гостиную.

Часы на церкви пробили два пополуночи. Селеста, ворочавшаяся в постели с десяти вечера, встала с кровати, подошла к окну и сдвинула штору.

В чистом небе висела бледная луна, заливавшая весь мир дрожащим серебристым светом.

Ночь выдалась душная, и в комнате не хватало свежего воздуха.

Селеста вернулась к кровати, надела сшитый Наной легкий халат, который носила обычно поверх батистовой ночной сорочки, затянула потуже пояс, сунула ноги в домашние тапочки и осторожно выскользнула в коридор.

В доме царила тишина.

Она ожидала услышать храп в комнате брата — в прошлую ночь его было слышно издалека, — но на этот раз из его спальни не доносилось ни звука. Более того, дверь в комнату была открыта.

Наверное, остался внизу, в гостиной, подумала Селеста. Напился, не смог подняться и уснул в кресле.

Она тихонько сошла по лестнице и, не заглядывая в гостиную, повернула к задней двери.

Сад встретил ее ароматами розы и акации.

Под кустами шуршали какие-то мелкие зверьки, вдалеке ухала сова.

Отправляясь прогуляться, Селеста надеялась хотя бы на время забыть о заботах, одолевавших ее со всех сторон и не дававших уснуть. Правильно ли она поступает, уходя из дома?