Обнаженная жара Касл Ричард

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Никки Хит была большим специалистом по рукам. О человеке, сидящем напротив нее в комнате для допросов, она судила не только по тому, что этот человек говорил — или чего не говорил. Выражение лица, конечно, многое давало. Как и осанка, поведение (волнуется, ерзает, спокоен, собран и тому подобное), одежда, но больше всего говорили ей руки. У Солей Грей руки были тонкие и сильные. Как выяснилось, достаточно сильные, чтобы управиться с Митчелом Перкинсом, да так, что все приняли нападавшего за мужчину. Одну примету Никки истолковала неправильно: решила, что костяшки пальцев натерты на репетициях, а они были разбиты ударом при ограблении. И теперь Никки корила себя: ей все казалось, что, догадайся она раньше, можно было бы предотвратить трагедию.

У Морриса Гранвиля руки были мягкие и бледные, словно он каждый день отмачивал их в содовом растворе. И еще он обгрызал ногти, хотя при Никки и сдерживался. Но кожа вокруг ногтей распухла, и кутикулы были ободраны. Обдумав все, что говорили ей руки, она прибавила к этому одинокую жизнь и решила на этом остановиться. Еще она думала о Солей Грей. Если бы не шумная гибель певицы, Гранвиль не сидел бы сейчас перед Никки. Он напросился к детективу Хит только потому, что та попала в газеты вместе с покойной звездой. С ней он мог разделить минуту славы, когда подсмотрел, как Солей ссорится с бывшим любовником.

— Вы уверены, что это была та самая ночь, когда умер Рид? — спросила Хит.

Она не в первый раз за последние полчаса разными словами повторяла один и тот же вопрос, проверяя, не собьется ли допрашиваемый. Моррис Гранвиль свихнулся на преследовании знаменитостей, и это обстоятельство заставляло Никки быть особенно осторожной. В его рассказе виделся важный недостающий фрагмент головоломки, но Никки опасалась, что, бросившись на сладкую приманку, примет желаемое за действительное.

Она перебрала все способы проверки. Спросила, какое было число. «Четырнадцатое мая». Какой день недели? «Ночь пятницы». Какая была погода? «Моросил дождь. Я вышел с зонтиком». Была ли там охрана? «Я уже сказал, что никого не было. Никого, кроме нас троих». Она предупредила, что проверит все детали. Он ответил, что это хорошо, тогда она ему поверит. К тому же его радовал тот факт, что разговор записывается, и все же она сомневалась. Желание оказаться в центре событий могло подвести Гранвиля.

Оставался еще один вопрос. Он напрашивался с самого начала, но Хит выжидала, опасаясь, что свидетель замолчит.

— И чем закончилась ссора?

— Они долго ругались.

— Под дождем?

— Дождя они не замечали.

— До драки не дошло?

— Нет, они просто ругались.

— И что говорили?

— Я не все слышал, слишком далеко стоял.

Никки отметила еще одно совпадение с прежним рассказом.

— Но что-то вы слышали?

— Что-то насчет разрыва. Она орала, что он только о себе думает и слишком занесся. А он назвал ее эгоистичной сукой или что-то в этом роде.

— Она ему угрожала?

— Солей? Ни словом.

Никки мысленно отметила, что Гранвиль вошел в роль защитника Солей, и задумалась, не выигрывает ли тот что-нибудь от смерти певицы. Вряд ли, но стоит проверить.

— А Уэйкфилд ей угрожал?

— Я не слышал. Да он тоже был не в себе. Держался за фонарь, чтоб не упасть.

— И чем все закончилось?

— Оба расплакались и обнялись.

— А дальше?

— Поцеловались.

— В смысле, прощальный поцелуй?

— Нет, страстный поцелуй.

— А после поцелуя?

— Удалились вдвоем.

Никки постучала ручкой по спирали блокнота. Разговор подходил к самому важному для нее, и вопрос надо было сформулировать так, чтобы Гранвиль не пытался угодить ей с ответом. Никаких подсказок.

— Как они удалились?

— Держась за руки.

— Пешком? — уточнила Никки. — Или взяли такси?

— Сели в лимузин. Один из тех, что ждал у клуба.

У Никки участился пульс, и она постаралась говорить как можно спокойнее.

— Чей это был лимузин, Моррис? Не знаете, приехала на нем Солей или Рид Уэйкфилд?

— Они оба приехали на такси, я видел.

Хит заставляла себя не спешить, хотя искушение было велико. «Слушай, — велела она себе, — не суди заранее, задавай простые вопросы».

— Значит, лимузин просто стоял, и они его наняли?

— Нет.

— Что, они сели в чужую машину?

— Ничего подобного. Он их пригласил, и они сели к нему.

Чтобы не выдать, как важен для нее следующий вопрос, Никки уткнулась в свои записи. Спросить было необходимо, но очень небрежно, чтобы он не закрылся.

— Кто их пригласил?

Пабло допил анилиново-голубой энергетик и поставил пустую бутылку на стол в комнате для допросов. Учитывая возраст, Тараканы не требовали, чтобы он сидел смирно, и позволили мальчику перекусить прямо здесь — чтобы Виктор, кузен Эстебана Падильи, осознал, что ему светит. Потом Таррелл отправил подростка смотреть телевизор под наблюдением офицера и вернулся в комнату для допросов. По взгляду, которым встретил его Виктор, детектив понял, что, воспользовавшись его тревогой за мальчика как рычагом, они достигли цели.

— Парень вполне доволен жизнью, — сообщил Таррелл.

— Bueno,[146] — кивнул Каньеро и продолжал по-испански: — Не понимаю, Виктор, почему ты не хочешь поговорить.

В комнате для допросов Виктор держался не так самоуверенно, как в родном квартале. Он повторял те же слова, но в них не было прежней твердости.

— Сам знаешь: не болтать, не стучать.

— Это благородно, парень. Придерживайся кодекса, защищай бандитов, пусть тот, кто зарезал твоего брата, гуляет на свободе. Я тебя проверил: ты с этим миром никак не связан. Или ты у них в долгу?

Виктор помотал головой.

— Только не я. Я не из таких.

— Тогда не притворяйся таким.

— Закон есть закон.

— Чушь, это просто поза.

Виктор покосился на Таррелла и снова перевел взгляд на Каньеро.

— Конечно, вам и полагается так говорить.

Детектив выдержал паузу и кивнул на сумку с деньгами, стоявшую на столе.

— Жаль, что Пабло не сможет на них жить, пока тебя не будет.

Стул скрипнул по линолеуму: Пабло чуть отодвинулся, сел прямо.

— Почему это меня не будет? Я ничего не сделал.

— Приятель, ты поденный рабочий, а сидишь на сотне тысяч без малого зеленых. И думаешь, что ты чист?

— Говорю, я ничего не сделал.

— Тогда объясни, откуда денежки. — Детектив выждал, пока желвак на щеке у Виктора немного обмякнет. — Скажу напрямик: если будешь помогать следствию, я уговорю прокурора не создавать тебе проблем. — Подождав, пока мысль дойдет до слушателя, Каньеро добавил: — Или объясни парнишке, что оставляешь его одного, но зато кодекса не нарушил.

Виктор Падилья повесил голову, и Таррелл понял, что они его достали.

Через двадцать минут Таррелл и Каньеро встали перед вошедшей в отсек Хит.

— Есть! — нестройным хором доложили они.

Она оценила их восторг.

— Поздравляю, ребята. Хорошая работа. И я кое-что накопала. Собственно, я как раз жду ордера.

— На кого? — поинтересовался Таррелл.

— Ты первый. — Никки села за стол лицом к ним. — Пока оформляют ордер, займите меня рассказом.

Таррелл подкатил два кресла, а Каньеро разложил перед собой записи.

— Все как мы ожидали: Виктор говорит, его кузен подрабатывал, торгуя сведениями о важных пассажирах. Продавал их Кэссиди Таун.

— Забавно, что все это большое дело заварилось из-за пустякового правила: не стучать, — вставил Каньеро.

— В общем, он зарабатывал карманные деньги шпионя. Платили ему, если информация оказывалась горячей. Там двадцатка, здесь полтинник; думаю, набегало не так уж мало. И все шло прекрасно до одной майской ночи, когда ему в машину ввалилось большое дерьмо.

— Рид Уэйкфилд, — подсказала Никки.

— Нам это известно, но тут Виктор клянется, что кузен ему о той ночи ничего не рассказывал: обронил только, что дело обернулось плохо и лучше ему ничего не знать.

— Эстебан хотел защитить брата, — предположила Хит.

— Если брат не врет, — добавил Таррелл.

Каньеро перевернул страницу.

— В общем, мы так и не узнали, что именно тогда произошло.

Хит могла бы заполнить несколько пробелов, но хотела сперва выслушать историю, как она есть.

— На следующий день Эстебана выставили с работы, сославшись на какую-то неопределенную жалобу клиента. Он лишился приработка, приобрел дурную славу, и пришлось ему возить лук и салат вместо важных персон. Он собирался подать иск…

— Потому что с ним дурно обошлись, — Таррелл процитировал рекламный слоган Ронни Стронга.

— Но передумал, потому что некая колумнистка, услышав от него, что случилось той ночью — как видно, это относилось к Риду Уэйкфилду, — предпочла заплатить, лишь бы парень не поднимал шума. Вероятно, боялась утечки информации до выхода книги.

Здесь Никки не удержалась:

— Кэссиди заплатила ему целую сотню?

— Нет, штук пять, — поправил Таррелл. — А к большим деньгам мы сейчас перейдем.

— Эстебан захотел большего и решился на двойную игру. Он позвонил человеку, о котором писала Таун, и пригрозил, что опубликует все, что видел той ночью, если не получит здоровый, кусок. Кусок оказался не таким уж здоровым.

— Падилья получил сотню штук, — подхватил Таррелл, — а на следующий день ему добавили удар ножом. Кузен Виктор перетрусил, но денежки возвращать не стал: решил что пригодятся в тех местах, где его не найдут.

— Вот что мы нарыли, — заключил Каньеро. — Рассказ интересный, но имени человека, которого тряс Падилья, мы так и не знаем.

Оба уставились на ухмыляющуюся во весь рот Никки.

— Но ты-то знаешь, да? — спросил Таррелл.

Тоби Миллс, звезда команды «Янкиз», позировал в аудитории престижной школы Стейвесант[147] в Бэттари-Парк-Сити, держа чек на миллион долларов: пожертвование в пользу новой спортивной программы городских школ. Зал был полон учеников, преподавателей, администраторов и, само собой, представителей прессы — и все они аплодировали ему стоя. Детектив Хит воздержалась от аплодисментов. Она выглядывала из-за бокового занавеса сцены, наблюдая, как подающий с широкой улыбкой жмет руку спортивному директору. По сторонам от них выстроилась школьная бейсбольная команда, одетая ради такого случая в форму. Миллс широко улыбался, не морщась от вспышек, и терпеливо поворачивался то направо, то налево. Позировать перед фотографами было для него привычным делом.

Никки пожалела, что рядом нет Рука. Тем более что отсюда было всего несколько кварталов до его мансарды, и она надеялась, что журналист, если поспешит, еще успеет на финальную сцену. По дороге она пыталась ответить на его звонки, но телефон переключался на автоответчик. Оставлять важное сообщение в записи не позволяли правила, так что она наговорила следующее:

«Понятно: когда я работаю, ты висишь на хвосте, а когда работаешь ты, я, значит, не мешай? Ну, надеюсь, работа у тебя идет. И у меня тут кое-что происходит, позвони, когда это услышишь».

Журналист, конечно, будет в ярости, что пропустил такое, но она, так и быть, ответит на все его вопросы. Впервые за долгий и трудный день Никки улыбнулась.

В очередной раз повернувшись к камере, Тоби заметил Хит, и его сияние померкло. Увидев это, Никки задумалась, стоило ли являться на торжество. Ей вспомнилась сцена на авианосце. Но бейсболист не бросился бежать. Он спокойно пожал руку талисману команды, в костюме семнадцатого века изображающему Питера Стейвесанта, помахал всем на прощанье и прошел прямо к ней.

— Вы поймали нашего психа?

Никки, не покривив душой, ответила.

— Да. Давайте найдем место, где можно поговорить.

Она уже обеспечила себе такое место и, проводив Миллса в компьютерную лабораторию, жестом предложила ему сесть. По дороге спортсмен заметил Таррелла и двоих в форме и на его лице появилась странная усмешка. Один из полицейских остался у дверей, второй прошел через комнату и загородил собой узкое окно.

— Что происходит? — спросил Миллс.

Никки ответила вопросом на вопрос:

— А Джесса Риптона здесь нет? Я думала, он не пропустит подобного торжества.

— Верно, он собирался прийти, но позвонил и сказал, что решает срочный вопрос со спонсором и чтоб его не ждали.

— А где его искать, не сказал? — поинтересовалась Хит. Ни в офисе, ни на квартире Брандмауэра не застали.

Миллс оглянулся на классные часы.

— Без десяти девять. Пожалуй, пьет второй мартини в «Булее».[148]

Детектив Таррелл, не дожидаясь указаний, двинулся к двери. Когда он взялся за ручку, коп, стороживший снаружи, посторонился, выпуская его.

Тоби обратил внимание на его уход.

— Вы меня прямо пугаете, детектив Хит.

Собственно, именно такого эффекта Никки и добивалась. Отсутствие Риптона настораживало, зато давало ей шанс надавить на Миллса, не наткнувшись на отпор его верного защитника.

— Пора уже, Тоби.

Он поднял бровь.

— Что «пора»?

— Пора нам поговорить о Солей Грей. — Никки выдержала паузу, пока он не заморгал, и только тогда добавила: — И про Рида Уэйкфилда. — Дождавшись, пока Миллс тяжело сглотнет, она закончила: — И о вас.

Он сделал все, что мог, он действительно старался. Но при всей умудренности спортсмена-мультимиллионера в душе Тоби Миллс остался оклахомским мальчишкой из Броккен-Эрроу. Тамошнее воспитание не научило его врать.

— А что Солей Грей и… Рид? Они-то здесь при чем? Я думал, мы говорим о психе, который преследовал меня и мою семью.

— Его зовут Моррис Гранвиль, Тоби.

— Я знаю. Но про себя всегда называл его просто «псих». Говорите, его взяли?

— Взяли.

Никки видела, как он ждет продолжения, и потому замолчала. Сейчас Тоби Миллс был не звездой бейсбола, а подозреваемым на допросе, и беседой будет управлять она.

— Расскажите, как вы познакомились с Солей и Ридом.

Тоби стрельнул глазами на дверь, где ждал полицейский, и снова обратил взгляд к Никки. А потом принялся изучать собственные ботинки, словно надеялся отыскать на них ответы, не расписанные заранее Брандмауэром.

— Солей и Рид, Тоби. Я слушаю.

— Я… что тут говорить? Я услышал о ней сегодня. И… — он все же попытался вывернуться, — я читал в газетах, что вы ее преследовали. И в этот раз тоже за ней гнались, да?

Никки не попалась на крючок и даже не показала, что заметила приманку.

— Я спросила, как вы познакомились с Солей и Ридом.

Миллс по-детски пожал плечами.

— Жизнь свела, знаете ли. Это же Нью-Йорк. Ходишь по гостям, встречаешься с людьми. «Здрасьте-здрасьте» и все такое.

— И только? «Здрасьте-здрасьте»? Не больше?

Миллс взглянул на дверь и поджал губы. Никки как-то видела у него такое лицо по телевизору: тогда он обошел девятый номер, пробиваясь к базе, и не мог позволить себе аута. Выбраться из нынешней заварухи навыки подающего ему не помогут, и Тоби сомневался в себе: Никки чувствовала его неуверенность. И добавила:

— Не хотите ли прокатиться? Вас не затруднит заложить руки за спину?

— Вы серьезно? — Он уставился ей в глаза, но сморгнул первым. — Я их много где встречал. Знаете, на приемах. Рид еще играл в благотворительном матче по софтболу, который я устраивал в помощь жертвам урагана в девятом году. Кстати, и Солей тогда тоже была.

— И это все?

— Ну, не совсем. Мы иногда выпивали вместе. Я почему сразу-то не сказал. Неловко было. Теперь все это в прошлом, но, впервые попав в Нью-Йорк, я немного «сорвался с цепи». Трудно устоять. И в те времена мне случалось гулять с ними.

Никки вспомнила слова Рука: Кэссиди Таун писала в своей колонке о бурных ночах Миллса.

— Говорите, это было давно?

— Да, мэм, давняя история. — Он произнес это быстро и без запинки, — словно минуя опасную отмель.

— Все это до последнего благотворительного матча?

— Да, задолго до того.

— А с тех пор вы не виделись?

Он покачал головой, изображая задумчивость.

— Ну, не могу сказать, что мы часто встречались в последнее время. Они разошлись, знаете ли.

Никки рванулась в атаку.

— Я как раз слышала, что они снова сошлись. В ночь смерти Рида.

Миллс умел не меняться в лице даже в самые острые моменты игры, но все же он побледнел.

— Да ну?

— Странно, что вы не знаете, Тоби. Учитывая, что вы виделись в ту ночь.

— Я не… нет!

Полицейский у двери вытянулся, услышав крик. Спортсмен понизил голос.

— Не было меня с ними. В ту ночь не было. Поверьте, детектив, я бы запомнил.

— Мой свидетель показал иное.

— Кто?

— Моррис Гранвиль.

— Да он же псих! Вы что, верите этому психу больше, чем мне?

— После задержания он рассказал, что видел Солей и Рида у клуба «Термал». — Никки наклонилась к бейсболисту. — Конечно, у меня в голове все время вертелось, что занесло его к клубу только потому, что он выслеживал там вас.

— По-моему, полный бред. Парень пытается что-то у вас выторговать. Он просто врет. Такой что угодно может наговорить, но если доказательств нет, нечего его и слушать.

Тоби откинулся назад и скрестил руки, всем видом показывая, что разобрался с ситуацией.

Хит передвинула стул к стоящему рядом компьютеру и вставила флэшку.

— Что вы делаете?

Открыв окошко, она щелкнула нужный файл и, пока он загружался, пояснила:

— Это из мобильника Морриса Гранвиля.

Снимок был любительским, но разборчивым. На нем блестела мокрая улица перед клубом «Термал». Рид Уэйкфилд и Солей Грей садились в лимузин. Эстебан Падилья в черном костюме с красным галстуком держал зонтик над открытой дверцей. А изнутри хихикающий Тоби Миллс протягивал Солей руку, чтобы помочь ей сесть. В другой руке он держал косячок.

Когда Миллс обмяк и руки у него задрожали, Хит сказала:

— Кэссиди Таун, Дерек Сноу… — Он понурил голову, и она легонько постучала по монитору, привлекая его внимание. — Вы вот о чем подумайте, Тоби: все они умерли — кроме вас. Я хотела бы знать, что не так на этой картинке.

И тут великий игрок разрыдался.

Тоби Миллс прибыл в Стейвесант на заднем сиденье черной «эскалады» с чеком на миллион долларов. Уезжал он на заднем сиденье полицейской машины и в наручниках. Пока ему предъявили пустяковые обвинения — только как повод для задержания. Ложные показания, недонесение о смертельном случае, препятствование правосудию, подкуп. Из признаний плачущего игрока Никки не поняла, будет ли ему предъявлено что-то более существенное. Это уже решать большому жюри и прокуратуре. Для нее важнее узнать, связан ли бейсболист с техасцем.

Фото с мобильного станет убедительной уликой. Никки следовало бы благодарить Гранвиля с его психическими отклонениями, из-за которых он сделал этот снимок и хранил его с мая. На вопрос, почему он не обнародовал его раньше и не попытался продать, Гранвиль ответил, что надеялся защитить своего кумира Тоби Миллса. На очевидный вопрос: «Почему же теперь показали снимок полиции?» — Гранвиль ответил, как о само собой разумеющемся: «Он засадил меня. — И добавил с улыбкой: — Если его будут судить, я увижу его со свидетельского места?». Никки поразмыслила о странностях мышления таких людей и странностях их любви, столь пылкой, что, не сумев добраться до предмета обожания, они уничтожают его. Одни убивают. Другие сажают за решетку. Любым способом доказывают, как это важно для них. Яд на выбор.

По словам Миллса, после встречи в клубе все трое катались по Манхэттену с единственной целью: хорошенько повеселиться. Солей и Рид были уже хороши, а Тоби, которому только в понедельник предстояло играть с «Ред Сокс», решил оттянуться в ночь пятницы, чтобы снять усталость после возвращения из Детройта. Над выборочными допинг-тестами бейсбольной лиги он только смеялся. Миллс, как и многие другие игроки, запасал мочу на анализ заранее или покупал у кого-нибудь. У него была с собой спортивная сумка, полная наркотиков, так что он разыгрывал хозяина бала. Тоби рассказал, что, когда они остановились возле Морского порта на Саус-стрит, Рид и Солей уже всерьез подумывали отметить примирение хорошим сексом, а кататься все устали, поэтому вернулись к Риду в «Дрэгонфлай», чтобы продолжить веселье с удобствами. Тоби, у которого были наркотики, пригласили охотно, хотя в иных обстоятельствах он оказался бы третьим лишним. Он признался, что у него на Солей были виды и даже мелькнула мыслишка, что ночь еще длинная, всякое может случиться.

И в самом деле, случилось.